Текст книги "Парад Победы"

Автор книги: Валентин Варенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Полковник Толконюк через некоторое время представил документы Жукову. Тот переговорил со Сталиным и, пока Толконюк возвращался обратно, дал указания Соколовскому и Чуйкову, что Верховный Главнокомандующий принял однозначное решение: «Только безоговорочная капитуляция».

Переговоры продолжались с учетом этой позиции Верховного Главнокомандующего.

Соколовский.Когда вы объявите о Гитлере и Гиммлере?

Кребс.Тогда, когда мы придем к соглашению с вами о новом правительстве.

Соколовский.Сначала надо объявить Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам.

Кребс (оживился).Очень умный совет. Это можно сделать сейчас же. Конечно, с разрешения доктора Геббельса. Я прошу послать к нему моего адъютанта.

Чуйков.Посылайте. Надо передать Геббельсу: до капитуляции не может быть нового правительства.

Кребс.Нет.

Соколовский.Сложите оружие, тогда мы будем говорить о дальнейшем.

Кребс объясняет, что по завещанию фюрера президентом назначен Дейниц, который находится в Меклен-бурге. До него четыреста километров. Он может прибыть в Берлин после перемирия. Пропустите его.

Соколовский.Капитулируйте – и мы пропустим его в Берлин. _[406]

Кребс.Я не уполномочен это сделать…

Соколовский.Тогда, господин генерал, мне не понятна цель вашего визита сюда.

Кребс (пауза).Гитлер покончил с собой, чтобы сохранить уважение немецкого народа. Было несколько свидетелей: Геббельс, Борман и я. Он был облит бензином и сожжен. Мы отговаривали его, советовали ему прорваться на Запад…

Соколовский.Можете ехать к Геббельсу.

Кребс.Что нас ждет после капитуляции?

Чуйков.Вот наши условия о капитуляции Берлина.

( Чуйков передает Кребсу лист с текстом капитуляции Берлина.)

Переговоры с Кребсом шли, но одновременно на той стороне, у Геббельса и Бормана, тоже все бурлило. Ведь полковник Дуффинг, прибывший вначале вместе с Кребсом, был последним направлен, по предложению Соколовского и Чуйкова, к политическим руководителям Германии с сообщением о том, что советская сторона придерживается только одного условия – немедленной и безоговорочной капитуляции. Дуффинга сопровождали начальник разведки армии подполковник А. П. Гладкой и переводчик В. И. Журавлев, а когда они прибыли на НП нашей дивизии, то к ним присоединился заместитель начальника оперативного отделения дивизии майор И. Г. Белоусов.

Группа на переднем крае была обстреляна, и Белоусов погиб. Остальные успели укрыться за развалинами. Доложили о событии Чуйкову. Тот приказал отправить на ту сторону только полковника Дуффинга, а нашим передний край не переходить. Дуффинг, энергично размахивая белым флагом и постоянно громко выкрикивая по-немецки: «Не стрелять! Идет полковник генерального штаба немецкой армии Дуффинг!» – отправился на свою сторону. Встретился с Геббельсом и Борманом, доложил им сложившуюся _[407]ситуацию и условия русских, а в 10.00 утра 1 мая вернулся обратно – уже с указанием своих вождей. Наблюдая эту картину, каждый из нас думал о том, что наконец-то мы дождались – война кончается и мы в 1945 году последний раз встречаем Первое мая хотя еще не по-настоящему, но уже по-праздничному.

Дуффинг вернулся к нам точно в том же месте, где и переходил линию фронта раньше. Его сопроводили к командиру дивизии полковнику Смолину, у которого он попросил позволения связаться по телефону с Кребсом для передачи особо важной информации. Ему разрешили, и он сообщил: доктор Геббельс требует, чтобы Кребс прибыл к нему и лично доложил обстановку.

Когда полковник Дуффинг говорил с генералом Кребсом, то генерал уже ознакомился с условиями советского командования, переданными ему письменно Чуйковым. Он прочитал их про себя, свернул лист с текстом и, положив его к себе в карман, сказал:

– Ультиматум… Сегодня Первое мая, у вас праздник, а у нас…

Он, как бы прощаясь со всеми и со всем окружающим, окинул взглядом стены, взглянул на потолок, встал и отправился к выходу. Но не прошло и минуты, как Кребс вернулся. Якобы оставил здесь свою сумку. Однако никакой сумки не было. Видимо, он ждал от нашего командования предложения сдаться в плен. Но такого предложения не последовало. Кребс вернулся к Геббельсу и Борману. Доложил им обстановку и, как выяснилось позже, застрелился.Когда на обратном пути он проходил мимо нас, то мы рассматривали его уже не с любопытством, как в первый раз, а с состраданием, словно чувствовали, что его скоро не станет.

Какие же документы были в пакете, который Кребс вручил нашему командованию для передачи советскому _[408]руководству? Это были три посмертных завещания Гитлера. Вот их содержание.

В первом завещанииГитлер патетически сообщает, что он уходит из жизни вместе с женщиной, которая пришла к нему в этот окруженный город, чтобы не видеть падения Берлина и капитуляции Германии. Здесь же в этом завещании Гитлер просит Мартина Бормана как лучшего и верного друга после сожжения их тел (А. Гитлера и Е. Браун) пепел развеять, чтобы от него не осталось и следов.

Под завещанием стояла подпись: Адольф Гитлер.

Расписались и свидетели: доктор Геббельс, Мартин Борман.

Свидетели подписали завещание в 4 часа 29.04.45 г.

Первое завещание в комментариях не нуждается, поскольку оно имеет личностный характер. В то же время нельзя обойти одну важную деталь. Считая Мартина Бормана фактически единственным своим другом, Гитлер надеялся, что этот друг в точности исполнит его последнюю волю – сожжет тела его и Евы Браун, а пепел развеет. Но возможно и другое: Гитлер самим фактом такого обращения к Борману надеялся побудить его к благородному шагу – исполнить последнее желание фюрера.

Однако Борману было не до него. Как и другие вожди рейха, он был озабочен другими проблемами – как спасти свою жизнь, исчезнуть из Берлина и замести после себя следы. Так всегда было, есть и будет в любой преступной группе – будь то группа бандитов или группа политиков, волей случая добравшихся до власти в стране и творящих тяжелейшие преступления против своего народа.

Во втором завещанииГитлер информирует, что перед своей смертью он исключает из партии рейхсмаршала Геринга и лишает его всех прав, которые даны были ему указом от 29 апреля 1941 года. Далее он _[409]сообщает: «Исключаю из партии и лишаю всех прав бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера». Это решение он объясняет тем, что Геринг и Гиммлер изменяли ему, Гитлеру, и покрыли несмываемым позором Германию, что вели тайные переговоры с противником и пытались захватить власть в государстве.

В этом же завещании определялся состав правительства:

– президент – Дейниц, гросс-адмирал;

– канцлер – доктор Геббельс;

– министр партии – Борман.

Ниже шел список шестнадцати членов нового кабинета министров.

Как и любой диктатор, Гитлер считал, что самое тяжелое преступление – это измена лично ему. Не стране, не народу, а именно ему. А то, что он поставил свой народ в тяжелейшее положение, – не в счет. У нас Горбачев тоже смахивал на Гитлера в миниатюре. Конечно, от Гитлера, как от личности, он отстает на несколько порядков, а по степени предательства своего народа превзошел всех иуд, кто был до него в истории. Только Ельцин мог «сделать» больше и «капитальнее» в этой области. А вот по части преданности и у Гитлера, и у Горбачева (как и у Ельцина) эти понятия были одни: «Если мне лично предан – это правильно! Если в моих действиях, какими бы они ни были, начинаешь сомневаться или тем более выступаешь против – это преступление». А то, что выступление было против преступных действий, – не в счет.

А вы посмотрите, читатель, как Гитлер пытается снять с себя ответственность за катастрофическое поражение и падение Германии. Он говорит, что Геринг и Гиммлер вели тайные переговоры с противником и вынашивали мысль о захвате власти. Вам это ничего не напоминает? _[410]

Так вот, по второму завещанию Гитлера можно задать вопрос: а правда ли, что Геринг и Гиммлер вели переговоры с противником? Да, правда. Но в отличие от армянского анекдота, где все понимается наоборот, здесь присутствует другое: и то правда, и другое правда. Правда то, что Геринг и Гиммлер, спасая свою шкуру, хотели через англо-американцев решить эту проблему за счет Гитлера. Но сам Гитлер тоже в свое время вел переговоры с противником и являлся заразительным примером для подчиненных. Это он послал 10 мая 1941 года Гесса – самого близкого своего человека – на самолете в Англию для такого рода контактов с руководством страны, с которой Германия была в состоянии войны.

В связи с этим вспоминается очерк «Сталин и начало войны» Ивана Стаднюка, помещенный в сборнике «Народ отстоял Отчизну» (с. 28), где разбирается случай с Гессом:

«Вячеслав Михайлович Молотов… заговорил:

– Когда мы со Сталиным прочитали об этом (о Гессе. – Авт.), то прямо ошалели! Это же надо! Не только сам сел за управление самолетом, но и выбросился с парашютом, когда кончился бензин. Его задержали, это было близ имения какого-то герцога… кажется, Дунгвела-Кастл, Гесс назвал себя чужим именем. Чем не подвиг разведчика?! Сталин спросил у меня, кто бы из наших членов Политбюро мог решиться на такое? Я порекомендовал Маленкова, поскольку он шефствовал от ЦК над авиацией. Смеху было!.. Сталин предложил сбросить Маленкова на парашюте к Гитлеру, пусть, мол, усовестит его не нападать на СССР! А тут как раз и Маленков зашел в кабинет. Мы так хохотали, будто умом тронулись… Да, у Гесса были замыслы героические: он надеялся уговорить своих друзей в Англии заменить Черчилля другим премьером, создать при помощи небольшой группы английских _[411]аристократов античерчиллевское правительство, которое заключит мир с Германией и Италией, а затем они все вместе пойдут войной против нас… Лорд Бивербрук многие подробности мне рассказал. И это не бредни. Германия тогда даже на какое-то время прекратила бомбардировки Лондона».

Этот эпизод, пронизанный юмором, который был характерной чертой и Сталина, и Молотова, еще раз подтверждает не только осведомленность, но и убежденность нашего руководства в решимости Гитлера на авантюру – рано или поздно напасть на Советский Союз.

Но я никак не могу отделаться от мысли, что даже этот «бесноватый» фюрер, будучи прагматиком-расистом, по-своему любил свой «фатерлянд». Все действия Гитлера были направлены во благо немецкой расы и в ущерб всем другим народам. Это бесчеловечно, но это так. Он не хотел навредить Германии, но просчитался. Гитлер хоть и обвинял своих соратников по партии в личной измене, в проведении переговоров с противником, но сам служил примером таких переговоров. Однако в основе всего он все-таки видел великую Германию – «тысячелетний третий рейх» и ни одного действия, направленного на развал фашистского государства, он не предпринимал.

Наконец, третье завещание– политическое. Оно было сделано Гитлером устно и записано личным секретарем – стенографисткой фрау Вернер. Перевод стенограммы с немецкого на русский сделал Ланге. Вот текст этого завещания:

«Прошло более 30 лет с тех пор, как я добровольно принял участие в Первой мировой войне, которая была навязана рейху.

За эти три десятилетия только любовь и верность своему народу руководила всеми моими мыслями, действиями _[412]и жизнью. Они давали мне силу принимать наиболее трудные решения, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться смертному.

Неправда, что я или кто-нибудь другой в Германии хотел войны в 1939 году. Этого хотели и добивались только те международные государственные деятели, которые или были еврейского происхождения, или работали в интересах евреев.

Я делал слишком много предложений об ограничении и контроле вооружения, которые потомство не может все время игнорировать, так как ответственность за начало войны будет возложена на меня. Больше того, я никогда не желал, чтобы после ужасов Первой мировой войны началась Вторая против Англии и Америки.

Пройдут годы, столетия, но из руин наших городов и памятников поднимется ненависть против тех, кто виновен в этом, а именно – международных евреев и их помощников.

За эти три дня до начала германо-польской войны я предложил британскому послу в Берлине урегулировать германо-польский вопрос так же, как был урегулирован вопрос о Саарской области, которая была под международным контролем. Об этом предложении тоже нельзя забывать. Оно не было принято только потому, что правящие политические круги Англии хотели войны частично по коммерческим причинам, а частично потому, что они находились под влиянием пропаганды международных евреев.

Для меня совершенно ясно, что если народы Европы опять будут рассматриваться как пешки в игре международных заговорщиков – банкиров и финансистов, то тогда евреи, которые действительно виноваты в этой преступной борьбе, понесут ответственность за все это. На этот раз не только миллионы детей европейских, арийских рас будут голодать, миллионы взрослых мужчин _[413]встретят свою смерть и сотни тысяч женщин и детей погибнут в огне и под бомбами в городах, но я не сомневаюсь, что на этот раз действительные виновники будут наказаны, хотя и более гуманными средствами, чем война.

После шестилетней войны, которая, несмотря на все издержки, отойдет в прошлое, как наиболее славная и героическая борьба за существование нации, я не могу пожертвовать городом, который является столицей нашего государства. Так как наши силы слишком малы, чтобы выдержать дальнейшие атаки противника на этом направлении, и наше сопротивление будет в конце концов сломлено людьми, которые являются слепыми автоматами, я хочу разделить свою судьбу с судьбой миллионов других, которые остаются в этом городе. И я не попаду в руки противника, которому нужно новое зрелище, представленное евреями, чтобы отвлечь их истерические массы.

Поэтому я решил остаться в Берлине и добровольно умереть в тот момент, когда я увижу, что не могу больше оставаться фюрером и канцлером. Я умру с радостным чувством от сознания неизмеримых подвигов и достижений наших крестьян и рабочих, беспримерной в истории помощи нашей молодежи, которая носит мое имя. И то, что я от глубины своего сердца выражаю им благодарность, так же естественно, как и мое желание, чтобы они не сдавались ни при каких обстоятельствах и продолжали борьбу, где только возможно, против врагов Отечества, верные принципам великого дела. И на основе самоотверженности наших солдат и моей верности им до самой смерти я надеюсь, что после моей смерти мой дух останется среди них и всегда будет с ними.

Пусть они будут жестоки, но всегда справедливы.

Пусть никогда страх не руководит их действиями и пусть для них честь нации стоит превыше всего. _[414]

Пусть они, наконец, осознают, что для выполнения нашей задачи: создания национал-социалистического государства потребуются столетия и что это обязывает каждого человека всегда ставить общие интересы выше своих личных.

Я призываю всех немцев, всех членов национал-социалистической партии, женщин и солдат германских сил быть верными новому правительству и его президенту… Кроме того, я приказываю правительству нации и народа до конца придерживаться расовых законов и беспощадно бороться с врагами всех наций – международными евреями.

Берлин, 29 апреля 1945 года. 4.00

Гитлер. Свидетели: Геббельс, Бургдорф, Борман, Кребс».

Конечно, мои слова по поводу положений, высказанных в завещании, прозвучат банально. И все-таки мне хотелось хотя бы некоторые моменты подчеркнуть.

В первую очередь, надо, конечно, иметь в виду, что слова «международные заговорщики» – это не кто иной, как коммунисты. Именно они являются злыми силами, и их надо, естественно, истреблять наравне с евреями. Это у Гитлера всегда и везде было генеральной линией. Что касается оправдательных мотивов Гитлера, то они характерны для всех наглых политиков – авантюристов и лжецов. Ну разве это не наглость заявлять – «это неправда, когда говорят, что я (т. е. Гитлер) или кто-то другой в Германии хотел войны в 1939 году»? Ведь весь мир знает не слова, а конкретные действия Гитлера: разжигание настроений реваншизма у народов Германии в связи с поражением в Первую мировую войну; вдалбливание в сознание немцев античеловеческой идеи о превосходстве арийской расы и ее исторической миссии править миром; _[415]перевод всей промышленности на военный лад, да и самой жизни немецкого народа на рельсы в начале полувоенного, а затем военного времени; присоединение Австрии; захват и оккупация Чехословакии; вторжение и оккупация Польши. Это что, все дело рук евреев или, так сказать, «международных заговорщиков» – коммунистов?

Гитлер говорил в завещании, что пройдут годы и из руин разрушенных городов поднимется ненависть против тех, кто действительно виноват. Мол, не он и не его соратники по партии виноваты в том, что во Второй мировой войне погибли почти 60 миллионов человек – столько, сколько составляет население самой Германии. Видите ли, отдельные нации виноваты, а не он, Гитлер, и его кровожадное окружение. А кто приглашал немецких оккупантов в Париж? Никто! Они сами явились с огнем и мечом. А кто бомбил Лондон и зверски расправился с восстанием польских патриотов в Варшаве? Естественно, вермахт по личному указанию Гитлера.

Даже в конце жизни Гитлер не кается в своем завещании, а снова призывает свой народ, особенно молодежь, к той же бойне, которую он вел. Он не просит народы опомниться и прекратить кровопролитие. Нет, звучит новый призыв к войне уже и после него.

Конечно, все это противоестественно и античеловечно. Мы всегда должны помнить зловещие устремления Гитлера поработить мир в угоду «чистокровным» арийцам. Если мы это забудем, где-нибудь появится новый Гитлер, и все пойдет по тому же кругу.

Тогда, в сорок пятом, мы ждали последнего аккорда – капитуляции. Верили, что эта война будет последней.

…С убытием генерала Кребса переговоры фактически прекратились. Только в 18.00 1 мая 1945 года линию фронта перешел с белым флагом немецкий офицер в форме _[416] войск ССи попросил провести его к командованию. В штабе дивизии он вручил пакет представителю 8-й гвардейской армии. Получив расписку, немецкий офицер в сопровождении наших воинов пришел к пункту перехода переднего края, крикнув по-немецки, что он возвращается, и, помахивая белым флагом, пошел в свою сторону. Скоро он благополучно добрался к своим войскам.

Надо отметить, что за все время перехода переднего края ни одного нарушения со стороны наших воинов не было допущено.

В пакете, который принес офицер СС, был ответ Геббельса и Бормана о том, что они не принимают предложения советского командования о безоговорочной капитуляции. Спрашивается – на что рассчитывали эти оставшиеся еще в живых два вершителя судеб немецкого народа? Гитлер уже почил в бозе, а без него на заключительном этапе можно было сохранить еще тысячи жизней. Ведь это человеческие жизни! Нет, они об этом не думали. Для них жизнь простых людей – пыль! Как, кстати, и для некоторых современных наших политиков – бывших и настоящих. Тысячи людей погибли, десятки тысяч искалечены, миллионы беженцев лишились крова и нормальной жизни в результате межнациональных конфликтов, произошедших в нашей стране за годы «перестройки» и диких реформ, то есть за 80-е и 90-е годы. Весь ужас состоит в том, что внутри нашей страны наши народы, когда-то считавшие себя не на бумаге, а в жизни братьями (они и были братьями, кровно связанными между собой), подогретые экстремистами и псевдодемократами, начали убивать друг друга.А потом «гарант» Конституции устроил бойню на территории своей страны в Чечне и послал Вооруженные Силы воевать против народа этой республики, являющейся частью России. При этом в республике проживает пятьдесят процентов _[417]русских и других представителей народов СССР. Своими преступными действиями Ельцин создал условия развития базы народного терроризма на территории Чеченской Республики. Это, конечно, было поддержано всячески спецслужбами Запада, для которых «костер» на юге России – плацдарм для последующих действий.

Параллели между прошлым и настоящим можно проводить до бесконечности… Но вернемся к маю 1945 года.

Ответив отказом на логичное и единственно правильное предложение советской стороны, Геббельс и Борман умышленно продолжили кровавую бойню. И это должны знать все, в том числе и в первую очередь немецкий народ.Нам всегда было больно расставаться со своими однополчанами, кто сложил свою голову на полях сражений. Но особенно тяжело было прощаться с теми, кто погиб в последние дни и тем более в последние часы войны, как майор И. Г. Белоусов: ведь он был убит 1 мая 1945 года, а на рассвете 2 мая бои в Берлине прекратились. Но, видимо, и немецкому народу тяжело вспоминать, что их соотечественники бессмысленно гибли и 30 апреля, и 1 мая 1945 года. Их были тысячи. Причем уже в условиях, когда побеждающий не добивал, а гуманно предлагал – сложите оружие – и войне конец!

На переднем крае нашей 35-й гвардейской стрелковой дивизии в итоге перехода парламентеров установилась гнетущая тишина. Все чего-то ждали. Но чего ждать солдату, если враг не сдается?

Наконец поступила команда: подготовить и провести по разведанным реальным целям противника мощный огневой налет с привлечением всех имеющихся средств. Мы уточнили задачи всем орудиям, минометам, танкам, самоходным артиллерийским установкам и даже огнеметам. В 19 часов 1 мая 1945 года в уже фактически _[418] поверженном Берлине снова все загрохотало.

Снова война! На противоположной стороне все рвалось, рушилось, горело. Передний край опять заволокло пылью и дымом. Уже через пять минут интенсивной стрельбы стороны противника совсем не было видно. Штурм города возобновился с новой силой.

Наша дивизия немного улучшила свое положение – захватила противоположную сторону Флоссштрассе, по которой проходил передний край, соединилась с 207-й мотострелковой дивизией 3-й ударной армии и окончательно закрепилась на занятых позициях.

Мы стояли на этом рубеже. А в эти минуты историческую миссию непосредственного штурма рейхстага и водружения на нем Знамени Победы выполняла 150-я Идрицкая стрелковая дивизия.

Вот как это происходило, согласно последним исследованиям отечественных военных историков. Задача по овладению зданием рейхстага была возложена на 79-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта С. Н. Переверткина 3-й ударной армии под командованием генерал-полковника В. И. Кузнецова. Захватив в ночь на 29 апреля мост Мольтке, части корпуса к 4 часам утра

30 апреля овладели и крупным узлом сопротивления – домом, где размещались министерство внутренних дел гитлеровской Германии и швейцарское посольство, выйдя непосредственно к рейхстагу. Однако только после неоднократных атак подразделения 150-й и 171-й стрелковых дивизий генерал-майора В. М. Шатилова и полковника А. И. Негоды, воины входивших в их состав 756-, 674– и 380-го стрелковых полков, которыми командовали полковник Ф. М. Зинченко, подполковник А. Д. Плеходанов и исполняющий обязанности командира полка начальник штаба майор В. Д. Шаталов, прорвались к зданию рейхстага.

В боях за рейхстаг особо отличились солдаты, сержанты и офицеры батальонов капитанов С. А. Неустроева _[419]и В. И. Давыдова, старшего лейтенанта К. Я. Самсонова, а также двух отдельных групп добровольцев под командованием майора М. М. Бондаря и капитана В. Н. Макова, которые были специально созданы командованием и политотделом 79-го корпуса для водружения изготовленных заранее красных флагов. К 18.00 вечером 30 апреля воины батальонов С. А. Неустроева, В. И. Давыдова, К. Я. Самсонова и группы добровольцев ворвались в здание, о чем Зинченко доложил генералу Шатилову, который неоднократно требовал занять рейхстаг и водрузить на нем знамя. Доклад обрадовал командира дивизии и одновременно огорчил: знамя все еще не было установлено. Комдив приказал очистить здание от противника и «немедленно установить на его куполе знамя военного совета армии!» Чтобы ускорить выполнение задачи, Зинченко был назначен комендантом рейхстага. Но Зинченко понимал, «что ни за вечер, ни в течение ночи рейхстаг полностью не очистить, но знамя должно быть установлено любой ценой!..» Поэтому он приказал до наступления темноты отбить у противника как можно больше комнат. Для водружения знамени военного совета армии, врученного полку еще 26 апреля, командир полка выделил группу во главе с политработником батальона лейтенантом А. П. Берестом. Входившие в нее сержанты М. А. Егоров и М. В. Кантария в ночь на 1 мая водрузили красное знамя на рейхстаге с надписью «150-я стр. ордена Кутузова II ст. Идрицкая див. 79 ск 3 УАI БФ».Через два дня оно было заменено большим красным стягом. А затем снятый флаг 20 июня специальным рейсом самолета с воинскими почестями отправили в Москву. Он и стал почитаться как Знамя Победы, которое и ныне хранится в Центральном музее Вооруженных Сил России в качестве священной реликвии. Это Знамя Победы нашего народа в Великой Отечественной войне. Мы – участники штурма Берлина – узнали об _[420]этом радостном и знаковом событии буквально через несколько минут.

Кроме знамени военного совета 3-й ударной армии на здании рейхстага во время его штурма было укреплено и много других флагов. Первый флаг водрузила группа командира батареи управления командующего артиллерией 79-го корпуса 3-й ударной армии капитана В. Н. Макова, которая атаковала здание вместе с батальоном Неустроева. Возглавляемые капитаном В. Н. Маковым добровольцы старшие сержанты А. П. Бобров, Г. К. Загитов, А. Ф. Лисименко и сержант М. П. Минин сразу же бросились на крышу рейхстага и укрепили флаг на одной из скульптур правой башни дома. Произошло это в 22 часа 40 минут, что на два-три часа раньше водружения флага, которому историей суждено было стать Знаменем Победы. За совершенный подвиг большая группа воинов 150-й дивизии была представлена к наградам, а вся группа капитана В. Н. Макова по ходатайству командира 79-го стрелкового корпуса – к званию Героя Советского Союза. Однако приказом командующего 1-м Белорусским фронтом маршала Жукова от 18 мая 1945 г. их удостоили орденов Красного Знамени. Такую же награду получили и разведчики М. А. Егоров и М. В. Кантария, а звание Героя им было присвоено вместе с командирами штурмовавших рейхстаг батальонов В. И. Давыдовым, С. А. Неустроевым и К. Я. Самсоновым только через год – 8 мая 1946 г., к первой годовщине Победы над гитлеровской Германией.

Тем временем советское командование отдало войскам приказ в кратчайший срок завершить ликвидацию вражеской группировки в Берлине. Боевые действия продолжались в течение всей ночи. Когда остатки гарнизона были расчленены на изолированные группы, гитлеровцы поняли, что сопротивление бесполезно. _[421]

В 0 часов 40 минут 2 мая радиостанция 79-й стрелковой дивизии перехватила радиограмму немецкой радиостанции на русском языке следующего содержания: «Говорит 56-й германский танковый корпус. Просим прекратить огонь. Высылаем своих парламентеров на Потсдамский мост». Обращение повторялось многократно. В связи с этим командующий 8-й гвардейской армией приказал на этом участке огонь прекратить. Это сделали и артиллеристы нашего полка. Штаб армии, как нас информировали, готовил группу офицеров для встречи с немецким командованием обороны Берлина.

В установленное время наши офицеры встретили на Потсдамском мосту уже известного полковника фон Дуффинга и двух майоров, которые заявили, что уполномочены командиром 56-го танкового корпуса генералом Вейдлингом сделать заявление о его решении капитулировать.

В 6.00 2 мая генерал Г. Вейдлинг и все командование корпуса сдались в плен. На допросе выяснилось, что Вейдлинг одновременно является и командующим обороной Берлина. На вопрос – произошла ли сдача с ведома Геббельса и какова численность сдавшихся в плен – Вейдлинг ответил, что решение он принял самостоятельно и оно распространяется только на 56-й танковый корпус. Он также отметил, что никакой связи с другими частями берлинского гарнизона у него нет. Вейдлингу было предложено составить приказ по гарнизону Берлина о немедленном прекращении сопротивления, что и было им сделано. Этот приказ был оперативно размножен, разослан во множество наших частей, где содержание этого документа по громкоговорящим средствам и вещательным станциям на немецком языке доводилось до личного состава гарнизона и населения Берлина.

Несколько позже подобный приказ от имени «временного _[422]имперского правительства» подписал и заместитель Геббельса – крупнейший гитлеровский пропагандист Г. Фриче. Он также написал приказ о безоговорочной капитуляции и призвал всех солдат и офицеров немедленно сложить оружие и сдаться в плен. Это тоже имело большой эффект.

В связи с тем, что управление гитлеровскими войсками в Берлине было парализовано, приказы Вейд-линга и Фриче не могли быть тотчас же доведены до всех частей и соединений. Поэтому даже утром 2 мая отдельные группы врага еще продолжали оказывать сопротивление и пытались прорваться из города на запад. Лишь после широкого объявления приказа по радио началась массовая капитуляция.

Таким образом, в результате быстрых и энергичных мер, предпринятых командующим 1-м Белорусским фронтом маршалом Жуковым и командармом 8-й гвардейской генералом Чуйковым, а также их заместителями, было сделано все, чтобы избежать лишних жертв и в течение 2 мая 1945 года повсеместно в Берлине и его пригородах не допустить сопротивления противника и пленить его части.

Осматривая вместе с другими товарищами по полку уже с утра 2 мая 1945 года рейхстаг, мы могли только представить сложность боя, который разворачивался и на подступах, и особенно внутри здания. Даже через несколько часов по окончании боев здание еще дымилось. Все окна, заложенные кирпичом, были превращены в бойницы. Каждая площадка или выступ на фасаде использовались под огневую точку. И в этот момент можно было наблюдать, как из амбразуры торчит ствол автоматической пушки, а на площадке валяется разбитый пулемет. Солдаты (очевидно, специальная команда) собирали оружие, боеприпасы, другое имущество и складировали все перед зданием. _[423]

Глядя на рейхстаг и представляя, как грозно он ощетинился во время боя, нетрудно было нарисовать в воображении картину штурма. Все подступы, площади и подходящие улицы представляли собой сплошное море огня. Все простреливалось вдоль и поперек. И, конечно, здесь смерть вырвала из наших рядов не один десяток, а может, и сотни воинов, сложивших свои головы буквально в последний час окончания боев в Берлине. Вечная им память!..

Рейхстаг представлял собой огромное массивное здание с толстыми стенами и рядами колонн. Внутри – множество лестниц, коридоров, залов и комнат. Да и в подвале, кроме технических помещений и архивных хранилищ, было много просторных пригодных для жилья комнат. В подавляющем большинстве все они были приспособлены под госпиталь. Раненых немцев здесь было битком. Они лежали вповалку, занимая сплошь все полы, не говоря уже о койках и столах. Воздух был пропитан тяжелым запахом лекарств, пота, крови. Здесь же были врачи и медсестры в белых халатах. Но меня поразило, что здесь было электричество. Представьте, во всех комнатах подвального помещения ярко светились электролампочки. Видно, где-то в здании была расположена автономная электростанция или какой-то другой источник электропитания.