Текст книги "Развязка петербургских тайн"
Автор книги: Вадим Зобин
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– Они, вероятно, в кабинете, – предположила Юлия Николаевна. – Курят... Слышите запах?.. Сергей Антонович в последнее время пристрастился к табаку. А я, право, не знаю, здорово ли это для него... Хотите, я их позову?..
– Не стоит... Мужчины должны знать, что нам хорошо и без них. Скоро им станет скучно, и они явятся...
Юлия Николаевна улыбнулась.
– У вас хороший дом, – сказала Наташа. – Уютно. На кухне горит очаг... В детской спят дети...
– Они только вид делают, что спят...
– Мне бы тоже хотелось так... Чтобы дети, живность, любимый муж, – задумчиво и тихо сказала Наташа.
Юлия Николаевна, до того избегавшая смотреть Наташе в глаза, взглянула на нее с интересом. Что-то болезненное услышала она в ее интонации...
– Вернетесь в Россию... Заживете своим домом... – сказала она.
– Нет... Жизнь прошла... Скверно...
– Господь с вами... Что вы говорите? Вам еще жить да жить. Молодая, красивая...
– Я, Юлия Николаевна, старуха... Вот здесь, – она ткнула себя пальцем в грудь, – все пусто... Сгорело все...
– У вас дурное настроение... Это пройдет...
– Не думаю... Нельзя жить ненавистью... Ненависть – как яд... Постепенно, но верно убивает... А я жила ненавистью... Мне причинили зло, страшное зло... И я мстила тем, кто мне его причинил, и их близким, и близким их близких. Я не знала, что каждое несчастье мрих врагов разрушает что-то и во мне...
Юлия Николаевна горячо откликнулась на слова Наташи. Последнее время и ее волновала эта тема.
– Я тоже много над этим думаю... Христос учит прощать врагов. Но ненаказанные, они будут продолжать свои злодеяния. Значит, будут новые жертвы... И ты невольно становишься соучастником, потому что ничего не сделал, чтобы помешать злодею...
– У меня все не так! Я карала ни в чем не повинных людей только за то, что они принадлежат к роду Чечевинских. Я поклялась извести весь этот род.
– Чечевинских?!– в смятении переспросила Юлия Николаевна.
– Вам знаком кто-то из них?
– Да, – тихо сказала Бероева.
– Что я спрашиваю? Конечно... Николай Чечевинский и Сергей Антонович ведь друзья.
Юлию Николаевну зазнобило, мелкая противная дрожь сотрясала тело, к ней начало возвращаться то страшное состояние, которое владело ею в сторожке. Но Наташа не замечала этого. Она была поглощена собой.
– Я не пощадила даже младенца... Я ведь знала, какая жизнь ожидает эту девочку... Страшнее всего, что я желала ей этой жизни, желала страданий. Безгрешному существу, не успевшему сделать зла не только мне – никому на свете...
– Вы бывшая горничная княжны Анны? – с ужасом спросила Бероева.
– А разве Сергей Антонович ничего не рассказывал вам? – удивилась Наташа.
– А что вам нужно теперь от нас?
Лишь сейчас Наташа почувствовала, что с Юлией Николаевной происходит что-то неладное.
– Я ничего от вас не хочу... Мне просто хотелось познакомиться поближе...
– Вы знаете мою историю? – еле слышно спросила Бероева.
Наташа замялась; она поняла, что не может сказать неправду, и тихо ответила:
– Да. Но я знаю, что вы невиновны, что приговор суда несправедлив... Я знаю, сколько вы вынесли...
– Откуда? Откуда вы можете все это знать?
– Мне рассказал муж...
– Какой ужас! – Бероева прижала руки к вискам. – Всем все известно! Надо бежать... Не надо ко мне подходить! Я живая! Я... – И тут силы оставили ее, и она рухнула на пол.
– Платон Алексеевич! Сергей Антонович! – закричала Наташа. – Кто-нибудь! – и бросилась к Юлии Николаевне.
В комнату вбежал Ковров. За ним – Загурский. Увидев лежащую на полу жену, Ковров бросился к ней, грубо отстранил Наташу. Он приподнял ее голову, ласково приговаривая:
– Милая моя! Что с тобой? Я здесь! Я рядом!
Загурский осторожно тронул его за плечо. Ковров посмотрел на него, потом перевел взгляд на Наташу.
– Что вы с ней сделали?
Наташа ничего не ответила; она лишь покачала головой, как бы говоря: «Как же не стыдно вам думать такое, Сергей Антонович?»
– У вас есть нашатырный спирт? – спросил Загурский.
– Все лекарства там, – Ковров указал на шкаф, стоящий в простенке между окнами.
Загурский быстро просмотрел этикетки на пузырьках, выбрал два из них.
– Вот это – нашатырь. Дайте понюхать. А это – настой валерианового корня с пустырником.
Юлия Николаевна открыла глаза.
– Выпей это, Юленька... – Сергей Антонович протянул ей рюмку с каплями.
– Положите ее на диван,– распорядился Загурский.
Ковров поднял жену на руки и отнес на диван. Юлия Николаевна уже совершенно пришла в себя. Ей стало очень неловко перед гостями; она спустила ноги с дивана.
– Мне уже хорошо. Со мной все в порядке. Сейчас будем пить чай...
– Чай будем пить в другой раз, – улыбнулся ей Загурский. – Вам сейчас нужен покой. Позвольте откланяться.
«Ерши». Петербург.
Полиевкт Харлампиевич пришел в «Ерши» за полчаса до условленного с Поныриным времени. За столик садиться не стал, а прошел к стойке, за которой стоял Юзич,
и потребовал рюмку водки.
– Вы, Полиевкт Харлампиевич, исчезаете неожиданно, появляетесь неожиданно... Для нас с Пров Викулычем каждое свидание с вами, в некотором роде, запоминающийся факт.
– Для меня тоже, Юзич... Я всякий раз, как бумажник из кармана достаю, так тебя с Пров Викулычем вспоминаю. Куда, думаю, они деньги девают... Ведь не один же я у вас такой?.. Полагаю, исключительно на богоугодные дела... Не иначе как...
– Шутить изволите, Полиевкт Харлампиевич, – укоризненно покачав головой, сказал Юзич.
– Ни в коем разе! Настолько в этом уверен, что с радостью вношу свою скромную лепту. – Он протянул Юзичу красненькую.
– Премного благодарны, – билет исчез в ящике стола. – Погода нынче хороша. Давно такой в Петербурге не припомню. Третью неделю ни дождичка... Для жатвы как по заказу.
– Я больше дождь люблю. На солнце у меня грудь болит и тоска...
– Странно... Так не должно быть...
– Много чего не должно быть... Ты вот мне, Юзич, скажи, моей персоной интересовался кто?
Юзич выдержал длинную паузу.
– Пожалуй, нет...
– Как прикажешь тебя понимать, Юзич: интересовались или нет? – с раздражением спросил Хлебонасущенский.
– Опасаетесь кого-нибудь?
– С чего ты взял? Кого мне опасаться? Живу тихо, делами не занимаюсь...
– Вы Гуся имеете честь знать? – спросил Юзич.
– Какого Гуся? – не понял Полиевкт Харлампиевич.
– Есть такой человек... Его все Гусем зовут. Я думаю, он и сам свое настоящее имя забыл...
– А чем этот Гусь занимается?
– Вы бы Полиевкт Харлампиевич, лучше спросили, чем он не занимается... Всем... достать все может... Покажи, где лежит, а он уж непременно достанет; ксивы партикулярные изготовляет, снуркой занимается... Словом, на все руки мастер.
– Ты это к чему?
– К тому, что большие люди Гусю покровительство оказывают... Генеральша Амалия Потаповна фон Шпильце, к примеру...
– Вот как. – Хлебонасущенский начал понимать, к чему клонит Юзич.
– Да-а... – многозначительно протянул тот. – Так вот, про вас, стало быть, Гусь спрашивал...
– И чем я его заинтересовал?
– Чего не знаю – того не знаю... Адресочек ваш ему позарез нужен был... Позарез...
Юзич так произнес слово «позарез», что у Хлебонасущенского по спине побежали мурашки.
– Ты ему адрес мой сказал? – спросил он.
– Откуда мне его знать... Да и знал бы, не сказал.
– Разумеется, не сказал бы... Если б Гусь мало дал...
– Обижаете, Полиевкт Харлампиевич...
– Шучу, Юзич... Жизнь такая: не пошутишь – совсем каюк... Ты меня куда-нибудь в уголок посади. Ко мне гость должен прийти...
Юзич позвал старшего полового, шепнул ему на ухо.
– Мы вас, Полиевкт Харлампиевич, в отдельный кабинет поместим.
– Гость-то мой как меня найдет?
– Не извольте беспокоиться... Все будет в лучшем-с виде, – ответил половой.
Как только в зале появился Понырин и растерянно стал осматривать редких посетителей, отыскивая Хлебонасущенского, половой подскочил к нему:
– Не Полиевкта ли Харлампиевича, ваше благородие, изволите искать?
– Его самого...
– Прошу покорнейше за мной... – Половой, почтительно склонившись в полупоклоне, быстро засеменил между столиками к двери, ведущей в отдельные кабинеты.
– Ох и жара, не приведи, Господи... – утирая пот со лба, пожаловался Понырин.
– Рюмочку? Закусить? Осетринка горячего копчения, икорка паюсная, грибочки, – соблазнял Понырина Полиевкт Харлампиевич.
– Кваску бы со льда, – жалобно попросил Понырин.
– Как раз только что принесли, – обрадовался Хлебонасущенский и налил Понырину квасу.
Тот залпом выпил и блаженно откинулся на спинку стула.
– Хорошо-с... Как же хорошо-с... Оно, конечно, всякие крем-соды, оранжи да лимонады – напитки мудреные, но все же не для нас, мужиков. Ими пускай дамы тешатся... А нам подавай квас. Первейший напиток... Хочешь – так пей, хочешь – окрошку стругай... Напиток богов. Теперь можно и рюмочку!
Чокнулись, выпили, закусили осетринкой.
– Как мои дела? – осторожно спросил Хлебонасущенский.
– Три дня крутился как уж на сковородке, но, благодаренье Богу, все, кажется, успел...– Понырин вытащил из потертого портфеля два пухлых конверта. – Здесь деньги за именные и пятипроцентные билеты. Извольте перечесть... Удалось реализовать по самому выгодному курсу. Всего на сумму в восемьдесят три тысячи двести сорок три рубля. За вычетом обещанных вами процентов комиссионных, составляющих 4162 рубля, извольте получить 73081 рубль. Что касается домика, то, как мы договаривались,
учитывая 20%-ную скидку, извольте получить 12500 рублей. ,
Полиевкт Харлампиевич с ловкостью профессионального кассира в мгновение ока пересчитал деньги.
– Ну, что ж... – сказал он, распихивая деньги по карманам. – Не грех выпить за это дело...
Они снова чокнулись и выпили.
– Все, больше не буду, – отодвинул рюмку Понырин. – В три часа надо быть у генеральши...
– Я вас вот о чем хотел просить, Алексей Кузьмич,– обратился к нему Хлебонасущенский. – Генеральша будет у вас интересоваться, давал ли я вам конверт с указанием вскрыть после моей смерти...
– Вы имеете в виду ваше завещание? А откуда сие может быть известно генеральше?
– Известно, ей все известно....Она вас для того и собирает, чтобы выведать, у кого из вас троих мое завещание хранится... Так вы ей этого не говорите... Не знаю, мол, ничего... Не ведаю... Деньги будет предлагать... Мой вам совет, не берите у нее денег. Возьмете – в капкане окажетесь. Не выберетесь... И как договорились: в случае чего конверт отнесите по указанному адресу.
– Вы сегодня странные вещи говорите, Полиевкт Харлампиевич... Вам еще жить да жить... Женитесь, детишек заведете...
– И еще генеральша будет спрашивать, где я живу. Адрес мой... Это вы ей можете сказать... Здесь теперь секрета никакого нет.
Вошел половой, остановился в дверях:
– Какие будут приказания?
– Принеси, любезный, еще квасу со льда.
– Слушаюсь.
В это время в общую залу спустились по лестнице две женщины. Обеих Юзич знал: одна – княжна Анна Чечевинская, долгое время известная в «Ершах» как Чуха, другая – Устинья.
Устинью тоже когда-то хорошо знали здесь. Только звали ее тогда Татьяной, хороводила она большой ватагой, занимавшейся грабежом карточных шулеров и мошенников. Однажды влюбился в нее купеческий сын, кутила и развратник, обманом увез к себе домой и хотел насильно ею овладеть. Защищаясь, Татьяна ударила его ножом, отчего он на другой день умер.
Рядом женщины смотрелись вызывающе странно. На одной было элегантное бархатное платье с брабантскими кружевами, шляпка с вуалью; на другой – черное монашеское платье из грубой ткани и черный же платок, повязанный под самые брови.
Юзич вышел из-за стойки и поспешил к женщинам.
– Матка Бозка, какие гости! Сёмка, Васька, столик – быстро. Чем обязаны, ваша светлость? – говорил он, усаживая пришедших за столик в углу зала.
– К тебе, Юзич, с радостью не ходят, – сказала Анна. – Горе у нас. У Устиньи мужа убили...
– Так вас теперь Устиньей зовут? – на всякий случай уточнил Юзич. – Примите мои соболезнования... Я его знал?
– Должно быть, знал... – тихо ответила Устинья. – Чернявым его здесь называли... А я его Григорием звала.
– Как же, как же! Знал... Кто ж его?
– Мы, Юзич, последний год чисто жили... Пальцем никого не тронули... Хотели повиниться, крест свой принять...– пропустив вопрос Юзича, проговорила Устинья.
– Ай-яй-яй! – удивился Юзич. – Сами решили к дяде идти?.. Чуден твой мир, Господи...
– Он его на мосту подкараулил – и в упор...
– Кто?
– Управляющий князей Шадурских... Ищем мы его... – сказала Анна.
– Не может быть! – удивился Юзич. – Полиевкту Харлампиевичу с Чернявым не справиться... Нанял кого-нибудь?
– Нам это все одно... Не знаешь, как его сыскать? – спросила Устинья. – Поговорить с ним нужно.
Юзич призадумался. Хлебонасущенский находился в двух шагах отсюда, но говорить о том ему не хотелось. С другой стороны, и не говорить было опасно: не дай Бог выйдет сейчас Хлебонасущенский, и тогда ему, Юзичу, может солоно прийтись.
– Вы насчет управляющего точно знаете?.. Может, ошибка вышла?..
– Точно, – сказала Устинья.
– На его совести еще один человек... Совсем мальчик еще... Так не знаешь, где его найти? – Анна вынула из сумочки несколько ассигнаций, протянула Юзичу.
Юзич денег не взял, отвел руку Анны.
– Денег мне не надо. Я вам так скажу. Только уговор: здесь мокроту не делать. Идет?..
– Мы ему амбу делать не хотим, – сказала Устинья. – У нас другое на уме...
– Побожись! Устинья перекрестилась.
– Здесь он, в отдельном кабинете. Со стряпчим Поныриным толкует.
Устинья подняла на Юзича глаза, и он, не выдержав ее взгляда, опустил голову.
– Позови! – приказала Устинья.
Юзич безропотно пошел за Хлебонасущенским.
Юзич деликатно постучал в дверь. Услышав, как Хлебонасущенский крикнул: «Давай, братец, входи», вошел.
– А, Юзич! – обрадовался Хлебонасущенский. – Выпей с нами. Сегодня у меня особенный день. Новую жизнь начинаю...
– Никак, женитесь? – спросил Юзич.
– Уезжаю. В Полтавскую губернию, к хохлам вареники есть...
– Вот как! То есть совсем рядом с Речью Посполитой – моей родиной... Когда изволите отправиться?
. – Скоро... Может, завтра, а, может, послезавтра...
– Ну, что ж. Счастливого пути...
– Я пойду, Полиевкт Харлампиевич, мне еще в контору забежать... – сказал, поднимаясь, Понырин.
– Счастливо, Понырин. Не поминай лихом... Понырин вышел.
.– Вас, Полиевкт Харлампиевич, спрашивают... – как бы между прочим сказал Юзич.
С Хлебонасущенского хмель и благодушие как рукой сняло.
– Кто? – испуганно спросил он. Юзич усмехнулся.
– Да чего вы испугались? Нервы нужно лечить! Дама спрашивает... Даже две дамы... Да вы ее знаете... Княжна Анна...
– Какая княжна? Нет у меня таких знакомых... Скажи, ушел.
– Ну как же я скажу, что вы ушли, когда я только что сказал, что вы здесь?.. Как – ушли, куда ушли? Дама, между прочим, из высшего света. Говорит, неотложное дело к вам. Я бы на вашем месте полюбопытствовал...
– Не пойду, – наотрез отказался Хлебонасущенский.
– Ну, как знаете... Пойду доложу, – Юзич пошел к двери.
– Подожди. Ты сказал – две дамы... Вторая кто? – остановил его Хлебонасущенский.
– Вторую я не знаю. Монашенка с виду, а там, Бог ее знает...
Хлебонасущенский заметался по кабинету.
– Откуда они узнали, что я здесь? Почему пришли именно сегодня? Это ты, Юзич, за ними послал? Отвечай!
– Полиевкт Харлампиевич! Эк вас занесло... В жизни и не такие совпадения случаются... Ну, сами посудите, когда бы я успел такое проделать... Смешно, право.
Хлебонасущенский и сам понял, что переборщил... Он слегка успокоился, виновато подошел к Юзичу:
– Ты меня, любезный, прости, Христа ради... Погорячился я...
– Обидно такое слушать... Ну, да ладно... Так выйдете к дамам или нет? – с видом оскорбленной добродетели спросил Юзич.
– Ну, ладно. Пойдем. Черт бы их побрал, этих дам. Все несчастья от них.
Они вышли в общий зал: впереди Юзич, за ним на некотором
расстоянии – Хлебонасущенский.
Юзич подвел Полиевкта Харлампиевича к столику, за которым сидели Анна и Устинья. Хлебонасущенский не узнал княжны Анны, он видел ее всего один раз, да и то мельком, в суматохе; Устинью же он раньше не встречал вовсе.
– Вот это и есть тот, кто вам нужен... Полиевкт Харлампиевич, – представил дамам Хлебонасущенского Юзич.
– Чем могу служить? – спросил Полиевкт Харлампиевич.
Анна и Устинья молча смотрели на него. Глаза Устиньи горели таким дьявольским огнем, такой поток ненависти лился из них на Хлебонасущенского, что даже Юзичу стало не по себе, и он на всякий случай зашел Устинье за спину, чтобы вмешаться в случае ее непредвиденного поведения.
Хлебонасущенский, разогретый несколькими рюмками водки, не обратил внимания на Устинью. Его привлекла странная нездешняя женщина, одетая с изысканной простотой.
– Сядьте, – приказала Анна, и Хлебонасущенский покорно опустился на краешек стула.
– Меня зовут Чуха... Слышали когда-нибудь такую кличку?
– Чуха?!– удивился Хлебонасущенский. – Изволите шутить, ваша светлость... Я в свою жизнь светских людей повидал... Какая ж вы Чуха?..
– А это – Устинья Кротова. Вы ее знаете, – продолжала Анна.
Хлебонасущенский мельком глянул на Устинью.
– Ошибочка, ваша светлость. Не имел чести...
– Она вдова Григория Кротова, которого вы убили две недели назад на Узком мосту в городе Саратове. Вам он был известен под кличкой Чернявый.
Хлебонасущенский побледнел, он с тоской посмотрел на Юзича.
– Что ж ты, братец? – тихо сказал он. – Не знаю я никакого Чернявого. Напраслину на меня возводите...
– Ну, Чернявого, положим, вы знали, Полиевкт Харлампиевич. Я его вам рекомендовал когда-то... Запамятовали? – вмешался Юзич.
– Ну, и что из этого следует? – огрызнулся Хлебонасущенский. – Прошу прощения, тороплюсь... Неотложные дела...
Полиевкт Харлампиевич сделал попытку приподняться, но Устинья остановила его.
– Сядь! Ты теперь живи в страхе, – тихо проговорила она. – Я тебя везде сыщу, нигде от меня не схоронишься. И смерть тебе обещаю трудную. Моему мертвому мужу завидовать будешь... Смерти будешь желать как избавления.
Хлебонасущенский отшатнулся от Устиньи, как от прокаженной. Опрокинул стул, закричал визгливо:
– Она сумасшедшая! Остановите ее! Она меня убить хочет... Полиция! Помогите!
Истерика Полиевкта Харлампиевича казалась пьяным бредом, потому что женщины сидели совершенно неподвижно, и предположить с их стороны угрозу для этого грузного сильного мужчины было невозможно.
Хлебонасущенский, натыкаясь на стулья, попятился к двери, ведущей в отдельные кабинеты; Юзич быстро пошел за ним.
Хлебонасущенский вбежал в кабинет и заметался, как загнанная в угол крыса. Он схватил стул и, сунув его ножку в ручку двери, запер ее. Сразу же раздался стук, на дверь наседали плечом.
– Полиевкт Харлампиевич, отоприте... Что вы, право?! – услышал он голос Юзича.
Взгляд Хлебонасущенского упал на окно. «Вот оно, спасение», – решил он, пододвинул к окну диванчик и вскарабкался на подоконник. Окно никак не открывалось, а стук в дверь становился все настойчивее, дверь ходуном ходила в петлях.
Наконец окно отворилось, и Полиевкт Харлампиевич с трудом протиснулся наружу.
В этот момент ножка стула сломалась, дверь распахнулась, и в кабинет вломились два дюжих половых и Юзич. Следом вошли Анна и Устинья.
Юзич, увидев распахнутое окно, понял, что Хлебонасущенский сбежал.
– Ступайте в зал! – приказал он половым и повернулся к Анне. – Ищи ветра в поле... Он теперь затаится... В глубокую нору залезет.
– Найду, – твердо сказала Устинья. – Теперь своего дыхания бояться будет... А этого мне и надо было... Ты, Юзич, нам его найти поможешь.
– Он – не нашего круга человек, – ответил Юзич, – нам его жалеть ни к чему...
– Спасибо... А я еще кое с кем из старых друзей поговорю... – пообещала Устинья.
– Ты Гречку с Фомушкой знала? – спросил Юзич Устинью.
– Еще бы...
– Объявились...
– Ну что ж, могут пригодиться и они...
– Если что узнаешь, пришли человека. Помнишь, где дом князей Чечевинских? – спросила Анна.
– Я пока на память не жалуюсь.
– Ну, до свидания, Юзич... Пров Викулычу привет передавай.
– Передам.
Женщины пошли к выходу, но Юзич их остановил:
– Да! Запамятовал совсем! Полиевкт Харлампиевич говорил, что не сегодня-завтра уезжать собирается... Сказал, в Полтавскую губернию.
– Пошли, Юзич, людей на Московский вокзал, – попросила Анна. – Да и на другие – тоже... А деньги все же возьми... Расходы у тебя предстоят.– И она протянула ему ассигнации.
На сей раз Юзич от денег не отказался.
Гостиница Демута. Петербург.
Полиевкт Харлампиевич еще накануне собрал необходимые вещи и уехал из своего домика на Охте.
Он понимал, что люди Шпильце будут разыскивать его в притонах, в злачных местах, но им и в голову не придет искать его в фешенебельной гостинице у всех на виду. У Демута он записался под чужим именем и теперь решил до утра не покидать своего номера... А утром прямехонько на вокзал – и в Москву. Из Москвы решил он отправиться машиной в Рязань, а оттуда по недавно достроенной дороге – в Саратов.
Теперь он восхищался собой, своей предусмотрительностью и осторожностью.
«Юзич всем разболтает, что я в Полтавскую губернию еду. Вот пускай там и ищут... А то, что я в Саратове, – никому и в голову не придет. Там меня искать никто не станет. Ни Шпильце, ни Аристарх Петрович, ни Устинья».
Хлебонасущенский даже самому себе боялся признаться, что в выборе Саратова была и другая причина... И причина эта именовалась – Маша Вересова. С того момента, как увидел ее у гроба корнета, он неотступно думал о ней, видел ее во сне, разговаривал с ней наяву. Это был особый вид помешательства. Полиевкт Харлампиевич понимал, что так он может тронуться умом, и единственное средство вылечиться от наваждения видел в том, чтобы увидеться с Машей. Он не знал, что именно скажет ей, он не хотел причинить ей никакого зла, он просто хотел ее увидеть... А дальше – как сложится. Как распорядится Всевышний... Вот для чего он ехал в Саратов.
После встречи в «Ершах» у него заныло в груди, он чувствовал себя из рук вон плохо... И все казалось, что пока бежал от Пяти углов до Фонтанки, из всех подворотен на него смотрели подозрительные субъекты с невыразительными лицами...
Он спустился в вестибюль, спросил у привратника, не интересовался ли кто им. Потом выглянул наружу, проверил, не фланирует ли кто по улице. Не заметив ничего подозрительного, он тем не менее не успокоился, а, вернувшись в номер, проверил револьвер, дверь, как давеча в «Ершах», заложил на ножку стула и только тогда не раздеваясь рухнул на постель.
Дом Загурских. Швейцария.
После злополучного посещения Ковровых в отношениях Загурского и Наташи образовалась трещинка. Внешне они оставались прежними: вежливые, корректные, предупредительные... Тем не менее Загурский видел, что завоеванное с таким
трудом доверие Наташи поколеблено, что в ее поведении появились недоговоренность, холодок, и это мучило его.
Ковров перестал приходить к ним по вечерам, а Наташе очень хотелось узнать что-либо о состоянии Юлии Николаевны. Случайно встретившись с Глашей в сырной лавке, она пыталась выспросить у нее о здоровье хозяйки, но Глаша отвечала односложно, всем своим видом демонстрировала враждебность и презрение.
Обыкновенно за ужином Платон Алексеевич просматривал швейцарские газеты, а Наташа перелистывала какой-нибудь роман; но сегодня она попросила у мужа дневник доктора Катцеля.
– Вы уверены, что вам это будет занятно? – с удивлением посмотрел на нее Платон Алексеевич. – Там интимные записи взрослого мужчины. Много научных заметок, формул...
– Я буду читать только то, что представляет для меня интерес...
– Хорошо, – сказал Загурский, ушел наверх и вскоре возвратился с толстой тетрадью в кожаном переплете.
– Как вы думаете, Юлия Николаевна оправилась от потрясения? – спросила Наташа.
– Безусловно...
– Я думаю, нам нужно как можно скорее уехать отсюда...
– Почему?
– Вы прекрасно понимаете почему! Два измученных человека нашли здесь счастье, покой. Мы приехали и разрушили его. Зачем, для чего?..
– Я же говорил вам...
– Все это слова... Химеры... Чтобы осуществить ваш план, Юлии Николаевне пришлось бы столько вынести...
– Все дело в том, что ни вы, ни Ковров не верите в мою искренность, – грустно произнес Загурский.
– Не скрою, после того, что случилось с Юлией,Николаевной, у меня возникли сомнения... – сказала Наташа.
– Говорите все, что думаете, – попросил Загурский. – Я больше не могу выносить недомолвки, недосказанности, испытующие взгляды. Скажите честно, вы думаете, что я все подстроил? Не так ли?.. Вы полагаете, что моя искренность – лишь хитрый, коварный ход? А на самом деле я заодно со Шпильце?.. Ну, говорите же! И мы уедем отсюда. Только в разные стороны. Я помещу вас в хороший пансионат, где вас окончательно вылечат, а когда вы вернетесь в Россию, обеспечу вам хорошее содержание, которое позволит вам вести образ жизни порядочного человека...
Наташа не могла отвести глаз от Платона Алексеевича: у него тряслись руки. Он, заметив это, резко убрал их за спину. И тут впервые Наташа совершенно поверила ему; ей стало нестерпимо жалко его и почему-то страшно за него.
Наташа подошла к Загурскому, взяла его за плечи, притянула к себе.
– Зачем так нервничать? Да, у меня были сомнения, но теперь они рассеялись... Не знаю почему, но сейчас я окончательно поверила вам. И все равно мы должны уехать... Отдайте этот дневник Коврову. Может быть, когда-нибудь он и Юлия Николаевна захотят сделать то, что задумали вы... И тогда дневник им пригодится.
Загурский верил и не верил в то, что произошло. Он смотрел Наташе в глаза, не решаясь пошевелиться, чтобы не сломать возникшей между ними близости.
– Я сделаю все, что вы решите. Мы уедем, я отдам Коврову дневник... – тихо сказал он.
Дом Ковровых. Швейцария.
Случившийся с Юлией Николаевной обморок, к счастью, не имел никаких последствий. На другой же день она занялась хозяйственными делами, учила с детьми уроки – словом, вела обычный образ жизни.
Она лишь стала избегать выходить из дома... Раньше с удовольствием гуляла с Сергеем Антоновичем, ходила в деревенские лавки. Теперь посылала туда Глашу, а на предложения Коврова прогуляться неизменно отвечала отказом.
Сегодня, уложив детей спать, они по обыкновению сидели в гостиной и раскладывали замысловатый пасьянс. Собственно, пасьянсом занималась Юлия Николаевна, потому что Ковров на много ходов вперед успевал рассчитать положение карт и следил лишь за тем, чтобы Юлия Николаевна не пошла уж совсем по неверному пути. В таких случаях Ковров, загадочно улыбаясь, качал головой, а Юлия Николаевна с возмущением требовала, чтобы он не подсказывал... Но ход меняла на правильный.
– Юленька, тебе не надоело в этой дыре? – спросил Ковров. – Может быть, уедем куда-нибудь?
– Я, Сережа, как кошка, привыкаю к месту. Все здесь начинает нравиться... Природа, дома, люди... А потом, эти переезды ужасно дороги.
– Об этом не надо беспокоиться... Наше положение достаточно крепко...
– Все равно нехорошо выбрасывать деньги на ветер... Ты хочешь уехать из-за этих людей? Но ведь они пробудут здесь не больше месяца...
– Боюсь, приедут другие...
– Я хочу сказать тебе кое-что, Сережа... Мне очень неприятно, что со мной случился тот злополучный обморок. В сущности, все произошло ни с того, ни с сего. Эта женщина сказала, что знает мою историю, что ей эту историю рассказал муж. И меня сковал привычный страх, я тебе говорила... А потом закружилась голова. Но я хорошо помню, что говорила мне она до того, как я потеряла сознание. Она говорила о том, что, творя справедливую месть, совершила страшные злодеяния. И эти злодеяния опустошили ее душу, превратили в старуху...
– На старуху она мало похожа.
– Я уверяю тебя, Сережа, она говорила искренне... И, убей меня Бог, у нее нет зла ко мне или к тебе... Как ты думаешь, зачем все же эти люди здесь?.. Если у тебя есть какие-то предположения, скажи. Больше со мной никогда не случится то, что случилось в тот вечер.
Сергей Антонович и сам собирался поговорить с женой; теперь, когда она попросила его, решился рассказать ей все.
– Видишь ли, Юленька, в тот вечер у меня с Загурским случился откровенный разговор. Он признался мне, что приехал сюда из-за нас. Точнее, из-за тебя.
Сергей Антонович испытующе посмотрел на Юлию Николаевну, пытаясь понять, сможет ли она спокойно принять те сведения, которые он собирался сообщить. Юлия Николаевна перехватила взгляд мужа:
– Не волнуйся, Сережа! Сегодня я спокойна.
– Так вот, – продолжил Ковров. – Загурский представился другом доктора Катцеля и сказал, что у него есть дневник доктора, откуда он и почерпнул сведения о тебе...
Юлия Николаевна скривилась, как от боли:
– Мне бы не хотелось, чтобы дневник стал достоянием общественности, – сказала она.
– Об этом не может быть и речи... Но теперь,
– Он сказал, что хочет отомстить за друга, и призывает нас в союзники.
Юлия Николаевна встала, заходила по комнате. Ковров настороженно смотрел на нее, готовый в любую минуту броситься на помощь.
– Ты веришь ему? – спросила Юлия Николаевна.
– С какой стати ему верить... Объявляется неизвестно откуда человек... И доктору Катцелю-то он – друг, и Шпильце хочет в каторгу упечь, и жена у него – баронесса фон Деринг... Так и хочется ему сказать: ты, господин, слишком много знаешь, будь осторожен.
– Пожалуй, нам действительно следует уехать... – неуверенно сказала Юлия Николаевна.
– Ты умница, Юленька, – обрадовался Ковров, подошел к жене, обнял ее. – Мы заберемся куда-нибудь, где нас никто не найдет...
– Такого места нет...
– Уедем в Америку.
– Почему, Сережа, мы должны прятаться? Почему мы должны бегать, как преступники, бояться встреч с соотечественниками, лишать детей, наших детей, родины, а настоящая преступница будет подсылать к нам наемников, охотиться на нас, как на дичь?.. Почему, Сережа?
Сергей Антонович удивленно посмотрел на жену: .
– Но ведь ты сама говорила...
– Я много думала в последнее время, Сережа... – перебила она Коврова. – Никогда и нигде у меня не будет душевного покоя, пока мы предоставили этим людям право охотиться на нас... Это они должны бегать от нас... И в конце концов оказаться там, где им и место – за решеткой.
– Ну, слава Богу! – с огромным облегчением воскликнул Ковров. – Ты выздоровела, Юленька! Юленька, приготовься выслушать самое главное... В любую минуту ты можешь остановить меня... И я доскажу тебе все как-нибудь в другой раз, договорились?
Юлия Николаевна кивнула.
– Загурский сказал, что приехал сюда по поручению генеральши фон Шпильце.
– Как?!– воскликнула Юлия Николаевна.
– Мне продолжать? – на всякий случай спросил Ковров.
– Конечно, Сережа... Но ведь Шпильце не знает, что я осталась жива, для нее я умерла...
– Нет, Юленька... Она знает, что ты жива... Видимо, тебя здесь увидел кто-то из русских... и узнал...
