Текст книги "Развязка петербургских тайн"
Автор книги: Вадим Зобин
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)
– Что он?
– Ему там очень плохо...
– Мы поговорим об этом после,– сказал Николай и вышел.
Дом Шеншеевых. Петербург,
Николай стремительно вошел в прихожую. У дверей в покои путь ему преградил ливрейный лакей.
– Как прикажете доложить?
– Пошел прочь!
– Приказано никого не принимать.
– Доложи: князь Николай Чечевинский.
– Слушаю-с, ваша светлость.
Лакей ушел, Николай нервно расхаживал по прихожей. Дверь отворилась, появилась Кузьминична, за ней лакей.
– Барышня не принимают,– зловредно сказала Кузьминична. – У них мигрень.
– Да ты сказала ей, кто пришел?..
– Ей это без разницы... Ходят тут всякие... Наговорят с три короба, а опосля исчезают.
– Кузьминична! Тебя, кажется, так величают...
– Ты гляди... Запомнил...
– Не доводи до греха...
– Испужал, касатик... Да барышня из-за тебя все глаза выплакала. Исхудала, побледнела... А тебе-то хоть бы хны... Все вы, мужики, такие.
– Кузьминична! Поди вон, – раздался голос Долли, и она появилась в дверях. – Здравствуйте, Николай Яковлевич.
Николай бросился к ней, взял ее за руки. Долли мягко отстранилась.
– Прошу... Ну, как ваши дела? Надеюсь, все благополучно?
– Вы сердитесь на меня?
– С чего вы взяли? У меня нет никаких прав сердиться на вас.
– Значит, сердитесь... Я виноват... Я должен был заскочить к вам перед отъездом... Но я боялся за Машу...
– Как она?
– С ней все благополучно. Иван ранен.
– Опасно?
– Всякая рана опасна.
Долли подняла глаза на Николая, из глаз ее текли слезы. Николай впервые видел, чтобы так плакали: тихо, без всхлипов и рыданий.
– Я очень боялась за вас... Вы не представляете, как я боялась за вас... И за себя... Потому что, если бы с вами что-то случилось, я бы этого не пережила. Никогда не исчезайте! Обещайте мне...
– Обещаю.
– Берите меня с собой... Я все умею и ничего не испугаюсь. Особенно рядом с вами. А может быть, вы передумали? Тогда я возвращаю вам ваше слово.
– Какие глупости лезут вам в голову... Нужно как можно скорее обвенчаться. Со дня на день в Петербурге появится мой друг Ковров. И мы сыграем свадьбу. Хорошо?
– Хорошо, – сказала Долли. – Но мне все равно кажется, что этого никогда не будет... Наверное, потому, что мне этого очень хочется.
Она бросилась к Николаю, повисла у него на шее и крепко поцеловала его.
Дом Чечевинских. Петербург.
Хлебонасущенского поместили в темный чулан. Он сидел на полу, поджав ноги, и тихо плакал... Он проклинал судьбу, проклинал бывших хозяев Шадурских, проклинал генеральшу фон Шпильце. Странное дело, к Николаю Чечевинскому он не испытывал ненависти. Был страх. Ему хотелось съежиться под его колючим взглядом, стать маленьким, незаметным.
Полиевкту Харлампиевичу захотелось пить. Он взял кружку – там не было воды. Тогда он встал, подошел к двери, стал колотить в нее кулаками.
Послышался звук отпираемого засова, дверь распахнулась, на пороге стоял Степан. Хлебонасущенский растерялся. Он не ожидал увидеть такого ветхого стража.
– Чего шумишь?– строго спросил Степан.
– Ты один меня стережешь? – спросил Хле-бонасущенский.
– Ну, а ежели и один?.. Ты, парень, не балуй... Тебе небось Николай Яковлевич про иголку рассказывал? Наколешься случайно, и поминай как звали.
Хлебонасущенский отшатнулся.
– Да и не один я здесь... Трофим! – позвал Степан.
За спиной у него появился Трофим.
– Чего, дядя Степан?
– Не спи!
– Я и не думал...
– Ну, иди, – сказал Степан и спросил Хлебо-насущенского:– Так чего стучал?
– Пить хочу...
Степан зачерпнул ковшом воду из бадьи.
– На, поставь у себя...
В глубине коридора раздались голоса.
– Барин идет. По твою душу. Смирно себя веди, не то худо будет. Николай Яковлевич – человек военный... Порядок во всем любит.
Хлебонасущенский попятился. В дверях появился Николай, позади него – Устинья.
– Вот что, Полиевкт Харлампиевич. Сейчас вам принесут бумагу, перо и чернила. Надо вам будет описать все свои деяния. Самым добросовестным образом. С самыми мельчайшими подробностями. И насилие над Юлией Николаевной, и убийство дворника, и сговор с акушеркой... Ну, и дальнейшие ваши художества.
– Не буду... Я требую передать меня в руки полиции. Вы нарушаете закон!
– Нарушаю...
– Вот, – обрадовался Хлебонасущенский. – Сами признаетесь...
– Значит, отказываетесь? – спросил Николай.
– Отказываюсь...
– Это ваше последнее слово?
– Последнее.
– Николай Яковлевич, позвольте мне с ним поговорить... Наедине... – попросила Устинья.
– Нет! Не надо! Не оставляйте меня с ней... Она – ведьма! – завопил Хлебонасущенский.
– Устинья! Я обещал Анне, что самосуда не будет...
– Не будет... – тихо сказала Устинья. – Это я
раньше его убить думала... Неправильно это. Он долго жить должен. И о смерти мечтать, как о великой милости. Оставьте меня с ним. Поговорить надо.
– Хорошо, – сказал Николай. – Я буду здесь, за дверью.
Устинья зашла в каморку, Николай закрыл за ней дверь. Они со Степаном стояли в тесном коридорчике, касаясь друг друга. Из каморки не доносилось ни звука.
– Натерпелась женщина! Ох, натерпелась, – со вздсосом сказал Степан. – Хочет повиниться... Ну что ж... Говорят, повинную голову меч не сечет.
Вдруг из каморки раздался страшный вой. Николай распахнул дверь. Хлебонасущенский лежал навзничь на полу, над ним, как черная птица, склонилась Устинья, а он выл не то от боли, не то от страха. Николай взял Устинью за плечи, оттащил.
– Ты же мне обещала, Устинья!
– Я его не убивала...
– Уберите ее! Умоляю! Ради всего святого, уберите. Я сделаю все, что вы скажете... Несите бумагу, я все напишу... Со всеми подробностями. Вы только ее больше ко мне не пускайте...
– Степан! Принеси табурет, бумагу, чернила, – распорядился Николай.
– Николай Яковлевич, оставьте меня с ним, – попросила Устинья.
– Не надо, Устинья. Вот он напишет все, и поглядим... Сдавать его в полицию или повременить.
Ковровы приехали в пятницу вечером. Дом сразу наполнился шумом, гомоном, детским смехом... Сергей Антонович и Николай крепко обнялись. Юлия Николаевна расцеловалась с Анной.
Степан, не скрывая слез, ворчал на Глашу:
– Дети совсем исхудали... Ты чего, их там не кормила, что ли? Сама-то небось не исхудала...
– Удивляюсь я себе, дядя Степан! Ну ничего мне не деется... Хоть в Швейцарии, хоть в России.
– Вот и свиделись, Николя... Помнишь, год назад я сказал, что непременно еще повидаемся, – у Коврова подозрительно блестели глаза.
– Ты, как всегда, прав, Серж...
– Юленька! Вы прекрасно выглядите... Немножко располнели, но это вам к лицу, – сказала Анна.
Юлия Николаевна шепнула что-то на ухо Анне.
– Правда?! – обрадовалась Анна. – Я так рада за вас...
– Николай Яковлевич,– спросил Степан,– мы гостей на втором этаже разместим?
В покоях старой княгини...
– Да какие же это гости, Степан? – улыбнувшись, сказал Николай. – Дом-то Сергею Антоновичу принадлежит.
– Как же так, Степан? – нарочито строго сказал Ковров. – Меня в гости зачислил... Как-никак, шестнадцать годков я твое ворчание терпел...
– Сергей Антонович! Да кабы вы знали!.. Вы для меня... Дозвольте в плечико поцеловать...
– Будет, будет, —тсказал Ковров, обнимая старика.
Далеко за полночь Сергей Антонович и Николай засиделись в кабинете. Ковров только что закончил читать показания Хлебонасущенского.
– У этого господина несомненные литературные способности... Не хуже, чем в журналах, пишет... Но какое же душевное одичание! Какая мерзкая душонка? Как думаешь, Николя, не откажется он от своих показаний? – спросил Ковров.
– Никогда. Ему на воле теперь страшнее, чем в тюрьме. Он знает, что Устинье терять нечего... Кроме того, узнал я, что пули, которыми убит Чернявый, находятся в следственной части. А у меня имеется та, которой был ранен Иван, и револьвер, из которого он был ранен.
– Итак, чем мы располагаем? – подытожил Ковров. – Показания Хлебонасущенского, дневник доктора Катцеля, орудие убийства Чернявого и покушения на Ивана, свидетели: Юлия, Глаша, Загурский.
– Юлия Николаевна пока не должна выходить из дома,– сказал Николай. – Глаша и Степан будут говорить слугам в соседских домах, что она больна.
– Как лучше поступить, Николя?.. Явиться в следственную часть или под каким-либо предлогом позвать Аристарха Петровича сюда? – спросил Ковров.
– Полагаю, что лучше было бы поговорить с ним здесь... Но как это осуществить? Чего ради он откликнется на наше предложение...
– Это я, Николя, беру на себя. Напишу ему записочку, да для пущей важности подпишусь бывшим капитаном Золотой роты. Он, насколько я понимаю, человек азартный. Явится...
– Серж... Я должен сказать тебе очень важную вещь...
– Я знаю, Николя, о чем ты собираешься мне сказать... Анна Яковлевна уже отписала Юлии, что ты собираешься жениться на Долли Шеншеевой.
– Но это же решилось всего неделю назад! – изумился Николай.
– Женщины в таких делах все чувствуют раньше и лучше нас... Твоя женитьба со всех сторон уже обсуждалась между Юлией и Глашей, и насколько я знаю, твой выбор высочайше одобрен. А если серьезно... Давно пора, Николя, в России холостяков не уважают... Слово-то какое народ придумал... Бобыль... Я вот тоже вскорости собираюсь папашей стать! Представляешь меня отцом?!
– Очень даже представляю... Рад за тебя, Серж! Ты уже замечательный отец. Митя с Таней тебя любят как родного.
– Хорошие ребята... Думаю, из них толк выйдет. Когда свадьба?
– Это зависит от того, как скоро мы завершим наше дело. С Юлии Николаевны должно быть снято обвинение... И ей ничто не должно угрожать... – сказал Николай.
– Это верно,– согласился Ковров. – За тем и приехали.
Дом фон Шпильце. Петербург.
В кабинете у Амалии Потаповны сидел Загурский. Утром ему принесли записку от генеральши, в которой она сетовала на невнимание и приглашала на чай: Загурский понял, что ее приглашение связано с приездом в Петербург Ковровых.
– Какие новости, Платон Алексеевич? Что слышно в свете?..
– Все на дачах. В Петербурге, говорят, сто лет не было такой жары...
– О, да! – согласилась Шпильце. – Эта жара совершенно меня измучила... Россия – страна крайностей: то мороз, от которого замерзают внутренности, то жара, от которой сходишь с ума. Да, кстати... Я слышала, что в Петербург вернулись Ковровы...
– Что вы говорите?– изобразил изумление Загурский.
– Вы, случаем, не предполагаете, зачем они явились? – спросила Шпильце.
– Понятия не имею...
– С Бероевой не снят судебный приговор... По первому же доносу полиция обязана арестовать ее и препроводить в тюрьму.
– Это не так просто, Амалия Потаповна. Существует заключение о смерти, акт, подтверждающий похороны... Боюсь, такого доносчика сочтут умалишенным... Да и Юлии Николаевне, в сущности, ничего не грозит. Соберут консилиум, подтвердят психическую неустойчивость и отпустят с Богом.
– Вы, как всегда, правы... Но зачем приехал Ковров? И этот бывший венгерец...
– Какой венгерец?
– Думается, вы прекрасно знаете, о ком речь... Вы были в доме Чечевинских, и ваша жена была...
– Не хотите ли вы сказать, что осуществляете за нами слежку?
– Господь с вами, Платон Алексеевич!.. Слухами земля полнится...
– И теперь, я полагаю, вы ждете отчета о моем визите? Не так ли?
– Я имела смелость думать, что мы с вами друзья... В трудные минуты я всегда шла к вам на помощь...
– А теперь трудные минуты настали для вас? – впрямую спросил Загурский.
– В последнее время, не скрою, я испытываю некоторое беспокойство... Вы простите меня, Платон Алексеевич, но иногда мне кажется, что вы не совсем искренни со мной... Умоляю вас, развейте мои сомнения!
– Я, Амалия Потаповна, часто ловлю себя на том, что бываю неискренним даже сам с собой.
– Браво... Как всегда, остроумны. Ну что ж, хочу заверить, что мое расположение к вам остается неизменным.
– Премного благодарен. Небольшая просьба: перестаньте следить за мной и женой... Мы, хирурги, лечим людей, но умеем и наоборот... Позвольте откланяться.
Загурский вышел из кабинета. Шпильце вызвала Гуся.
– Домик господин Хлебонасущенский продал... Там теперь другой хозяин. Некто Кулаков. Куда уехал Полиевкт Харлампиевич, никто не знает... Кое-кто говорит – в Полтавскую губернию, – с места в карьер доложил Гусь.
– Ложь!
– За Поныриным людей приставил, но пока глухо... Загурский по больным целый день мотался, никаких денег на извозчиков не хватает.
– Что Чечевинские?
– Слуги говорят, что у Коврова тяжело больна жена. Ходит туда странная женщина в черном. Вроде монашенка... А еще, говорят, будто в чулане у них какой-то человек содержится насильно.
– Узнай, что за человек.
– Слуги у них неразговорчивые...
– Как хочешь узнай. Сам в дом влезь... Но чтобы я все завтра же знала... И смотри у меня! Если узнаю, что на кого-то еще работаешь... Считай – покойник.
Дом Чечевинских. Петербург.
Все сидели за столом, обедали, когда слуга доложил:
– Там господин... Из следственной части... Прикажете принять?
– Степан! – позвал Николай. – Иди спроси, как его зовут. Если Аристархом Петровичем, веди в кабинет.
– Слушаю-с, барин.
Ковров выдернул из-за ворота салфетку.
– Оставайтесь здесь. Мне понадобится ваша
помощь. Не волнуйся, Юленька, все будет хорошо. Юлия Николаевна благодарно улыбнулась мужу.
Степан ввел в кабинет Аристарха Петровича. Он был в партикулярном платье, но со звездой и орденом святой Анны. Ковров пошел ему навстречу. Они пожали друг другу руки.
– Рад видеть вас, Сергей Антонович, в здравии и хорошем расположении духа. Получил ваше послание... И поспешил, так сказать, на зов.
– Устраивайтесь поудобней, – Ковров предложил Аристарху Петровичу удобное кресло. – Может быть, трубочку?
– Спасибо. Не курю. Если можно, чего-нибудь прохладительного... Холодного чаю... Совсем жара доняла.
– Степан! Чаю со льдом! – распорядился Ковров. – Я, Аристарх Петрович, третьего дня вернулся из-за границы...
– Из Швейцарии, – уточнил Аристарх Петрович.
– Совершенно справедливо. Хочу обосноваться в России, поскольку считаю, в гостях хорошо, а дома лучше.
– Благое дело, Сергей Антонович... Со своей стороны должен заметить, что никаких противопоказаний к пребыванию в России в связи с открытым на вас год назад делом теперь нет. Ваша невиновность установлена, и дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Вошел Степан, принес чай со льдом.
– Понадобишься... – сказал Степану Ковров. – Видите ли, я приехал не один, а с женой...
– Примите мои поздравления.
– Спасибо. Степан! Позови Юлию Николаевну.
– Слушаю-с.
– Вашу жену зовут Юлией Николаевной? – удивился Аристарх Петрович.
– Именно так...
– Какие, однако, странные бывают совпадения...
– Это не совпадение, Аристарх Петрович.
– Не хотите ли вы сказать.. Господи... Даже язык не поворачивается такое спросить...
– Фамилия моей жены в первом браке – Бероева.
– Госпожа Бероева, несправедливо осужденная в каторгу, умерла год назад в тюремном замке и похоронена на Митрофаньевском кладбище. Об этом есть соответствующие документы. Считаю совершенно неуместными шутки на подобную тему, —: строго сказал Аристарх Петрович.
Дверь отворилась, и в кабинет вошла Юлия Николаевна. Ее спокойная красота произвела на Аристарха Петровича сильнейшее впечатление. Он встал и, не скрывая восхищения, глядел на Юлию Николаевну.
– Юлия Николаевна... Аристарх Петрович... – представил Ковров.
– Среди судейских про вашу красоту легенды рассказывали...
– Поверили?..– спросил Ковров.
– Мне муж о вас много рассказывал, – сказала Юлия Николаевна.
– Что обо мне рассказывать... Крючкотвор... Канцелярская крыса...
– Самоуничижение, Аристарх Петрович, паче гордости, – сказал Ковров. – Ну ладно, Юленька, ступай... Мне тобой перед Аристархом Петровичем похвалиться захотелось...
– Сергей Антонович!– укоризненно покачала головой Юлия Николаевна. – Вы, как дитя малое! Аристарх Петрович, может быть, принести что-нибудь закусить?
– Премного благодарен... Недавно от стола. Юлия Николаевна вышла.
– Как же так! Я прошу объяснить... Тут недолго и умом тронуться.
– Все правильно... Умерла и похоронена. Только тюремный врач ошибся. У Юлии Николаевны был летаргический сон.
– Как же она спаслась?
– Помните, со мной два бандита из тюрьмы убежали? Фомушка и Гречка. Так они для того и убежали, чтобы ее могилу раскопать. Наплел им кто-то, что она ведьма и у нее неразменный рубль есть. Словом, чушь какую-то. Вот так она и спаслась.
– Да-с, – после паузы изрек Аристарх Петрович. – «На свете много есть такого, что не понятно нашим мудрецам». Однако есть некоторые проблемы.
– Вот поэтому-то я к вам и обратился...
– Во-первых, судебное решение относительно вашей жены не отменено. Достаточно обычного доноса...
– Позвольте, но вы же сами сказали, что Юлия Николаевна была осуждена несправедливо, – сказал Ковров.
– И не отказываюсь от своих слов... Но судебное решение может быть отменено только в судебном заседании или решением Высочайшей особы. Я готов доказать ее невиновность и уверен, что суд согласится с моими доводами. Но в этом случае Юлия Николаевна из подсудимой превратится в свидетельницу... А на каторгу пойдут другие люди... Вот этих людей вам и следует теперь опасаться, Сергей Антонович.
– Черт побери! Не зря я к вам обратился... Все правильно. Хлебонасущенский и генеральша фон Шпильце... Вот по ком тюрьма плачет! И мы их туда совместными усилиями препроводим!
– Не говорите гоп, пока не перепрыгнете! Не так это просто. Улики исчезают, свидетели изменяют показания... Я год бился, так и не сумел... Россия! Припомните-ка, что народ про суды да законы сочинил…
– Вы по-немецки читаете?– неожиданно спросил Ковров.
– Ну, не так чтобы Шиллера... А, впрочем, в университете был в немецком не из последних.
– Тогда торжественно вручаю вам эту тетрадь...
– Что это?
– Дневник доктора Катцеля, личного доктора генеральши. Здесь подробнейшим образом описано преступление, совершенное над Юлией Николаевной, и роль Амалии фон Шпильце в нем. Я надеюсь, что дневник не увидят праздные люди. Речь идет о чести моей жены...
– Даю слово, – успокоил его Аристарх Петрович. – Но как доказать, что дневник принадлежит именно доктору Катцелю?
– Там вложено несколько рецептов, написанных его рукой.
– Это уже кое-что... А согласится ваша жена давать показания?
– Согласится... Мы хотим жить на родине открытой жизнью... Мы хотим, чтобы наши дети могли гордиться нами, а не скрывать наши имена. Юлия Николаевна готова давать показания...
– Ну, что ж... Позвольте откланяться...
– Нет, нет... Нам еще о многом нужно поговорить... Вот, видите эту пачку листов?.. Это – собственноручно написанные показания Хлебонасущенского, где он сознается во всех своих преступлениях.
Аристарх Петрович схватил стопку листов, быстро стал просматривать страницу за страницей. Ковров, довольно улыбаясь, наблюдал за ним.
– Рука его... Это точно... Как же вам удалось, милостивый государь?.. Значит, Чернявого тоже он... Впрочем, я так и думал... А что это за покушение на Ивана Вересова?
– Вот – пуля, вот – револьвер... – Ковров достал из письменного стола вещественные доказательства.
– Ну, милостивый государь, вам нужно по нашему ведомству служить... Лет через десять министром будете...
– Это не моя заслуга. Николая Яковлевича Чечевинского не имеете чести знать?
– Фамилия известная...
– Его работа...
– Письменные показания, вещественные доказательства... Все это очень ценно... Но нужен автор этих показаний... Я его, конечно, сыщу, но...
– Степан! – позвал Ковров. – Скажи барину, чтобы зашел в кабинет, и этого, ну, ты знаешь кого, с собой прихватил.
– Позвольте полюбопытствовать, Сергей Антонович. Каким образом у вас оказался дневник доктора Катцеля? Вы год были в Швейцарии...
– Мне его туда привезли...
– Кто, если не секрет?
– Секрет... Но вам я его открою. Дневник мне передал друг покойного Иоганна Катцеля – некто Платон Алексеевич Загурский. Тоже доктор.
– Он ваш знакомец?
– Нет. Его подослала Амалия Потаповна с тем, чтобы... Ну, словом, вы понимаете, зачем она может подослать доктора...
– И он согласен об этом свидетельствовать?..
– Полагаю, согласен. Иначе зачем бы ему рассказывать об этом мне и отдавать дневник.
– Это хорошо, – потирая руки, сказал Аристарх Петрович.
Дверь кабинета распахнулась, и, конвоируемый Николаем, вошел Хлебонасущенский. Увидев следователя, он аж засветился от радости.
– Аристарх Петрович?.. Ну, наконец-то, – обрадованно воскликнул он. – Сдаюсь, добровольно сдаюсь... Чистосердечные показания составил и подписал по всей форме...
– Я видел...
– Надеюсь на снисхождение...
– Сколько лет служу по следственному ведомству, а такую явку с повинной первый раз вижу...
Впрочем, чего не бывает на свете...
– Аристарх Петрович! Эти господа превышают... Для них законов не существует... Этот господин, – Хлебонасущенекий показал на Николая, – грозился в паралич меня вогнать африканским ядом. А еще напускают на меня ведьму в черном... А уж что она говорит, чем угрожает!.. Это и пересказать страшно. Вы меня в тюрьму увезите! Не оставляйте здесь...
– Как же я вас увезу? Я не при исполнении... В партикулярном платье... А ну как сбежите от меня?..
– Не сбегу! Истинный крест – не сбегу!
– Вот если бы кто-нибудь из этих господ согласился вас сопровождать, тогда – другое дело...
– Не надо этих господ, Аристарх Петрович. К первому же городовому... Я ему денег пообещаю...
– Да, кстати, о деньгах, – обратился к Хлебонасущенскому следователь. – Вы еще часок посидите там, где вас содержали... Через час я вас заберу. Нам нужно передачу денег, показаний, улик протокольчиком оформить. Чтобы комар носа не подточил...
– Вы меня, правда, заберете? Дайте слово!
– Сколько дел наворотили, скольким людям жизнь исковеркали, а за свою дрожите... Идите...
Следственная часть. Петербург.
Аристарх; Петрович с галантной предупредительностью поднялся навстречу Амалии Потаповне.
– Покорнейше прошу прощения за то, что оторвал от ваших дел... Хотел самолично навестить, но некоторые обстоятельства помешали... Располагайтесь, как дома, драгоценная Амалия Потаповна.
– Чем обязана? – сухо спросила Шпильце.
– Это я обязан перед вами за ваш визит... Явились, так сказать, не мешкая...
– Как же мне было не явиться, когда вы за мной чуть ли не взвод городовых послали?..
– Что вы говорите? Помощник мой... Молодой еще, ретивый до службы... – Аристарх Петрович изобразил искреннее огорчение. – Отчитаю при случае... Всенепременно... А я, Амалия Потаповна, сюрпризик вам приготовил. Дошли до меня слухи, что вы разыскиваете по Петербургу Полиевкта Харлампиевича... Верно?
– Я не знаю никакого Полиевкта Харлампиевича...
– Ну, этого уж никак не может быть... Вы год назад вместе с ним свидетельствовали по делу Юлии Николаевны Бероевой. Припоминаете?
– Припоминаю...
– Так вот, вышеупомянутый господин дал собственноручные показания, где описал весь механизм организации насилия над несчастной Юлией Николаевной. Вот эти показания, можете ознакомиться... – Следователь протянул Шпильце пачку листов.
– Все это – ложь... Я не собираюсь читать всякую стряпню, составленную вашими сотрудниками,– Амалия Потаповна изобразила на лице презрительное равнодушие.
– Полагаете, что мы это сами сочинили?..
– Полагаю...
– Введите подследственного Хлебонасущенского, – обратился Аристарх Петрович к секретарю.
Секретарь вышел и вернулся с Полиевктом Харлампиевичем.
– Здравствуйте, Амалия Потаповна, – сказал Хлебонасущенский.
Шпильце демонстративно отвернулась.
– Знакома ли вам эта госпожа? – спросил Аристарх Петрович.
– Ну, как же-с... Генеральша Амалия Потаповна фон Шпильце. Да ее всяк в Петербурге знает.
– Знаком ли вам этот господин? – спросил следователь у Амалии Потаповны.
– Смутно...
– То есть как – смутно?.. Вы, Амалия Потаповна, тень на плетень не наводите... Я в два счета докажу, что вы меня в своем доме принимали, и не раз... – возмутился Полиевкт Харлампиевич.
– Господин Хлебонасущенский, готовы ли вы подтвердить под присягой свои письменные показания? – строгим голосом спросил следователь.
– Готов-с... Совершеннейше готов-с.
– Уведите подследственного. Хлебонасущенского увели.
– Это наговор! – повысив голос, сказала Шпильце.
– Вы так считаете? Видите вот эту тетрадочку?.. Это – дневник доктора Катцеля...
Шпильце впервые по-настоящему испугалась.
– Как вы можете это доказать?! Это – подделка!
– Не могу с вами согласиться... В моем распоряжении есть подлинные образцы почерка покойного. Графологи утверждают их полную идентичность с дневником.
– Вам ничего не удастся доказать. Свидетелей нет!..
– Почему же нет? Юлия Николаевна Бероева, к примеру.
– Она невменяема... Суд не будет слушать сумасшедшую!
– Не далее как вчера авторитетная комиссия медиков под председательством профессора Загур-ского дала заключение о полной психической дееспособности Юлии Николаевны. Не станете же вы сомневаться в профессиональных качествах профессора Загурского?
Теперь Шпильце стало ясно, что капкан захлопнулся... Она предполагала, что Загурский ведет с ней двойную игру, что у него есть во всем свой интерес, но такого удара она не ожидала.
– Почему вы обратились именно к Загурскому?
– Здесь, Амалия Потаповна, вопросы задаю я...
– Вы, вы!.. Ну, что вы в меня вцепились?.. Что я вам сделала плохого?.. Почему вы меня ненавидите?..
– Вы несправедливы... С чего мне вас ненавидеть? Я просто исполняю свой долг и считаю, что честный человек имеет право на защиту от негодяев, а преступник должен находиться там, где ему и положено быть... Вы, Амалия Потаповна, преступница. Я впервые говорю такие слова подследственной до суда... Теперь вас не спасут никакие деньги, потому что председательствовать в судебном заседании будет мой старый университетский друг, такой же зануда и законник, как я. Домой вас не отпущу. Вот предписание о вашем аресте... Если хотите написать жалобу, вот перо и бумага.
Эпилог.
Суд над Хлебонасущенским и Шпильце состоялся через месяц. Он длился двадцать дней, и каждый день зал заседаний ломился от публики. Барышники доставали у судейских приглашения и продавали их по баснословным ценам.
Хлебонасущенский показаний не менял, признал все обвинения и был осужден в каторгу.
Шпильце вначале ни в чем не сознавалась, пыталась изображать помутнение рассудка, сваливала всю вину на покойного Владимира Шадурского. Под давлением неопровержимых улик ей, в конце концов, пришлось сознаться в своих преступлениях. Она была лишена всех прав состояния и сослана в каторгу.
Юлия Николаевна стойко выдержала весь процесс. Один только Сергей Антонович знал, чего это ей стоило. Но он всегда был рядом, в любую минуту готовый прийти на помощь. И, главное, Юлия Николаевна знала: на него совершенно не действовало то повышенное внимание публики и газетчиков к интимным подробностям преступления, которое обычно раздражает любящих мужчин.
– Вот, Юленька, представь... Укусила тебя, не дай Бог, собака на улице... Ты на собаку обидишься? Собака, она для того и создана, чтобы кусаться... – успокаивал он жену.
Через неделю после суда состоялась свадьба Долли Шеншеевой и Николая... Приехали из Чечевин Маша и Иван. Рука у него благополучно срослась, но он носил ее на черной повязке, и это придавало ему романический вид.
Ковров и Юлия Николаевна решили купить имение неподалеку от Чечевин... Коврова очень увлекла идея строительства школы для крестьянских детей. Сергей Антонович, со свойственным ему даром увлекаться заинтересовавшим его делом, измучил Николая вопросами... Юлия Николаевна рассчитывала, что Митя и Танечка смогут учиться в новой школе.
Загурскому предложили кафедру в Дерптском университете, и скоро они с Наташей должны были отправиться по месту службы...
Анна забрала Дмитрия Платоновича из Обуховской больницы. Поместили его в доме у вдовы коллежского регистратора, еще не старой женщины. Она была признательна Анне за деньги, которые та ежемесячно передавала ей. Этих денег хватало на жизнь и на то, чтобы содержать Дмитрия Платоновича в чистоте и достатке. Она очень гордилась своим знатным постояльцем; по вечерам Дмитрий Платонович читал ей отрывки из своей книги, а она плакала от умиления.
Так завершилась эта история.
Завершилась ли?
Спустя полгода в Чечевины прискакал фельдъегерь. Князя Николая вызывал на аудиенцию государь...
Но это уже следующая история...
