Текст книги "Конец ордена"

Автор книги: Вадим Сухачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ОЧКИ ГЕНЕРАЛА

Еще и еще раз говорил я себе: более всего бойся забыть о мелочах. Ибо нет таких мелочей, кои не смогли бы помочь тебе в твоем промысле.

Из «Жизнеописания…»

В той записке Колобуил писал про генерала Симонашвили. Виктору Арнольдовичу это дело не казалось таким уж срочным, но теперь он, сам толком не понимая почему, хотел непременно Колобуила опередить.

Очки!.. Колобуил писал про очки… У генерала действительно было очень плохое зрение – не то минус восемь, не то минус девять, и Серебряков и сам что-то смутно помнил про эти очки…

Да, безусловно! Несколько лет назад они проходили по спецзаказу через их министерство. Году в пятьдесят девятом, кажется…

Утром Виктор Арнольдович отправился в министерский архив и после двух часов поиска нашел то, что хотел: письмо в их министерство от начальника хозуправления Министерства госбезопасности. В этом письме говорилось, что необходимо купить за валюту какие-то особые очки, ценой… – ого! – в триста долларов!..

Еще через полчаса Серебряков откопал ответ, что очки (фирма такая-то, индекс такой-то) куплены в Японии и переданы в соответствии с указаниями.

Дальше он стал рыться в каталогах фирм и наконец нашел там эти самые чудо-очки. Пришлось со словарем покорпеть над переводом; в конце концов Виктор Арнольдович понял, в чем тут штука. Генерал, видно, не хотел, чтобы все замечали столь сильную его близорукость, а эти очки имели тонкие линзы из особого вещества, а не такие толстенные, как наши, и в них генерал мог смотреться вполне как киногерой, а не как чудик из общества слабовидящих.

Но вот противопоказаний никто как-то не учел, а он, Виктор Арнольдович, обратил особое внимание как раз именно на них, ибо лучше других знал, на что следует смотреть. Если обычное стекло практически вообще не пропускает ультрафиолета, то особое вещество, из которого были сделаны линзы чудо-очков, напротив, настолько резко усиливало действие невидимых для глаза ультрафиолетовых лучей, что даже в небольших дозах это могло вызвать крайне опасные последствия – ожоги роговицы, поражение зрачков и прочие сверхсерьезные неприятности.

Серебряков из этого вынес для себя основное. То, что в небольших дозах могловызвать такие последствия, в дозах больших, тем более в очень больших, эти последствия уж всенепременно вызовет, причем вызовет их так, что уж ни одна клиника не в силах будет помочь.

К делу "Ф" генерал Симонашвили, как недавно стало Виктору Арнольдовичу известно, еще только-только приближался, по сути к нему еще не подошел, поэтому ослепить его было вполне достаточно.

Чуть раньше уйдя с работы, Серебряков заехал в научную библиотеку и там обложился книгами по физике и технике ультрафиолетового излучения.

Вскоре он понял, что изготовить такое устройство, какое в данном случае требовалось, не составит чрезмерного труда. Правда, ультрафиолет обычно сопровождается потоком обычного, видимого света, но, еще подумав, он догадался, как избавиться и от этого. В сущности, главное, что требовалось – это кобальтовый стержень и мощный источник кратковременного напряжения – тут вполне мог подойти хороший конденсатор для фотовспышки.

Кобальтовый стержень он добыл на следующий день всего за две бутылки на фабрике по росписи фарфора. Приобрести фотовспышку не составило проблем.

Вставая рано, за три часа до Наташи, несколько дней он колдовал у себя в комнате "Синей Бороды", и наконец получилось то, что нужно. Устройство вышло вполне подходящее по размерам – вполне помещалось в портфеле – и простое в использовании: достаточно было приоткрыть портфель, направить его нужным образом и нажать кнопку.

За генералом Симонашвили Виктор Арнольдович уже больше месяца прислеживал впрок. Тот был очень внимателен к своей внешности (для того и очки эти), отличался фигурой и здоровьем, потому каждое утро ровно в семь совершал километровую пробежку по парку возле своего дома в Сокольниках.

Серебряков решил: что ж, завтра, в воскресенье, будет его последняя пробежка.

Наутро, несколько изменив внешность, он без четверти семь был уже в Сокольниках, неподалеку от дома генерала, между его подъездом и входом в парк. Все должно было произойти здесь – в парке в это время слишком малолюдно, и там он, Виктор Арнольдович, может привлечь к персоне своей ненужное внимание.

Генерал в кедах и синем тренировочном костюме выбежал из подъезда ровно в семь и трусцой устремился в сторону парка. Через минуту он должен был приблизиться на необходимое расстояние – радиус действия прибора составлял не более пяти метров.

Виктор Арнольдович приоткрыл портфель, словно искал в нем что-то, и приготовился…

Пятьдесят метров, сорок… Палец Серебрякова замер на красной кнопке.

Тридцать метров… Двадцать пять… Еще несколько секунд!.. Ну, посмотри, посмотри в эту сторону. В последний раз в жизни посмотри…

Пятнадцать метров… И вдруг!..

Генерал, издав крик, упал наземь и стал кататься по асфальту. Чудо-очки его отлетели в сторону, руками он закрывал глаза.

Виктор Арнольдович, десница Ордена Хризоил, не помнил, чтобы когда-нибудь у него была такая растерянность. Совершенно точно кнопку он еще не нажал. К генералу уже спешила охрана, а он все стоял на месте, не догадываясь даже закрыть поскорей портфель.

– Ослеп!.. Ничего не вижу!.. – стонал генерал, когда охранники поднимали его.

И лишь тут до Серебрякова дошло: Колобуил!

Сразу и оцепенение прошло. Этот дьявол был наверняка где-то совсем рядом…

В эту самую минуту стоявшее неподалеку такси неторопливо отъехало. Как мог он, Хризоил, не обратить прежде внимания на это такси?! Хоть бы на номер посмотрел! Непростительная небрежность даже для новичка Ордена!..

Пускаться в погоню?.. Но сам он был без машины, а ловить такси в эту пору в Сокольниках…

Все же некоторое время он упрямо пытался – увы, тщетно – остановить какую-нибудь проезжающую машину – благо, охранники не обращали на него никакого внимания, были заняты тем, что волокли стенающего генерала в подъезд.

Между тем Виктор Арнольдович уже опустил руку, в душе ругая себя за недогадливость, ибо сейчас лишь понял: такси тут ни при чем, не могло там быть Колобуила, мог бы в первый же миг сообразить! Это такси можно было бы все равно отыскать, объездив все таксопарки Москвы, и расспросить таксиста хотя бы о внешности пассажира, которого тот вез в столь ранний час из Сокольников. Нет, Колобуил не был бы Колобуилом, если бы такой возможности не учел… А он, Хризоил, схватился за первое попавшееся! Боже, сколько драгоценных минут он даром потерял!..

Так, генерал свалился вот здесь, где валяются обломки очков, растоптанных охранниками. Прибор с ультрафиолетом действует на очень небольшое расстояние. Между Серебряковым и генералом в тот миг, когда Симонашвили упал, никого не было. Где же мог находиться Колобуил?..

Да ясно же, ясно! В подъезде вот этого трехэтажного дома! Там, на втором этаже. Не случайно и окно там открыто – ультрафиолет не проходит через стекло! И Симонашвили свалился как раз пробегая мимо этого подъезда!

Обо всем этом Виктор Арнольдович думал, уже взбегая по лестнице на второй этаж. На ходу отметил, что у подъезда имеется еще один выход – значит, Колобуила там наверняка уже нет. Но вдруг все же какие-нибудь следы… Хотя глупо, конечно, рассчитывать…

След Колобуила там, однако же, оказался. Но весьма своеобразный, издевательский.

Возле окна, под двумя другими надписями, нацарапанными гвоздем на обшарпанной стене: "Валерка – козел" и "Терентьева – простЕтутка", имелась третья, совсем свежая, исполненная тоже гвоздем, но гораздо аккуратнее: "Трудно было ожидать от Вас такой нерасторопности. Я разочарован, Хризоил". Ниже стояла подпись: "К."

Серебряков почувствовал бешенство. С этим Колобуилом спешно надо было что-то решать. Но сперва попробуй его обнаружь! Совершенно Неуловим! И мысли о том, как подобраться к этому невидимке у него, Виктора Арнольдовича, даже на подступе не было…

…А когда открывал дверь своей квартиры, снова услышал "Шествие троллей". В страхе за Наташу он от спешки едва не сломал ключ в замке.

Но Наташа, целая и невредимая, встретила его на пороге.

– Что случилось? – спросила она. – Воскресенье же, а ты куда-то умчался чуть свет! И с портфелем! У тебя были какие-то дела?

– Нет, захотел пройтись, – сказал он. – А портфель – так: думал – вдруг что-нибудь куплю по дороге… – И спросил: – Это ты пластинку поставила?

– Да. Удивительная музыка, правда? Кажется, видишь, как они шагают… Нет, с тобой все же, по-моему, что-то не так. На тебе лица нет…

– Просто утром сердце немного прихватило, – ответил Серебряков. – Поэтому и прогуляться решил. Да не волнуйся, уже все прошло…

Тролли плясали все неистовее, и казалось, только с его смертью оборвется эта пляска.

"Надо как-нибудь в ближайшее время разбить эту пластинку!" – в сердцах подумал Серебряков.

PER PEDES APOSTOLORUM
(Продолжение)

…Порой, только вспомнив, что ношу сан архангела, находил силы не думать о постыдной слабости своей. Тогда покидало меня и чувство опасности, ибо прибежище этого чувства – не архангельский дух, а всего лишь постылая, тленная, ничего по сути не стоящая человеческая плоть…

Из «Жизнеописания…»

А когда-то, в очень далекой своей жизни он любил эту музыку и слушал ее так же зачарованно, как Наташа. Любил ее и Арнольд Иванович и запускал на своем граммофоне чуть не каждый день. (Ах, знал бы, знал бы Арнольд Иванович, орденская десница Селафиил, как она будет звучать из этого самого граммофона в судный для него день!..)

Впрочем, и в невеселом расположении духа он тоже ее иногда заводил. Так было в тот вечер, когда Федька, точнее Виктор, а еще точнее – уже три месяца как архангел Колобуил, вернулся со своего дежурства на Сухаревке и застал Арнольда Ивановича, сидевшего у граммофона, мрачнее тучи.

– На, читай, – сказал он и протянул Виктору какую-то бумагу.

Виктор прочел – чушь какая-то:

…"Голубка" назывался этот римский корабль…

…Жестокий король Филипп, тебе все равно не удалось завладеть Тайной изведенных тобою тамплиеров!..

…Жареная человечина – вот что тебе досталось вместо Тайны, граф Симон де Монфор!.. [9]9
  Граф Симон де Монфор – кондотьер, возглавлявший в XIII в. крестовый поход против катаров во время Альбигойской войны.


[Закрыть]

…И воспылала, и возметнулась в небо над Россией страшная звезда Полынь…

…Это ужасно, ужасно, господа!..

– Что это? – спросил Виктор с удивлением.

От архангела Колобуила у Арнольда Ивановича секретов дано уже не было. Он объяснил:

– Корабль "Голубка" – это римский корабль, доставивший первых деспозинов в Галлию. Про короля Филиппа Красивого и про графа Симона де Монфора я тебе уже рассказывал. Про звезду Полынь почитай в Апокалипсисе. А слова "это ужасно, ужасно, господа!..", насколько я понимаю – последние слова императора Николая Второго перед тем, как он бросил послание императора Павла в камин. Понимаешь, только деспозин, у которого к тому же помутнение рассудка, мог произнести в бреду все эти слова…

– Чокнутый? – догадался Виктор.

– Он, – кивнул Арнольд Иванович. – Но только, уверен, ничего такого он вслух не произносил. Тут, видишь ли, самое интересное то, как эта бумага мне досталась. Один мой подопечный написал ее под гипнозом…

Виктор присвистнул. Про подопечных Селафиила он с некоторых пор знал. Арнольд Иванович работал врачом-психиатром в какой-то хитрой лаборатории ГПУ, потому (что поначалу еще Федьку так удивляло) и не уплотняли его в этой четырехкомнатной квартире на Мясницкой: как специалиста ценили очень. А подопечными его были гэпэушники со всякими странностями, которых Арнольд Иванович как-то лечил с помощью гипноза.

Но теперь в лаборатории создали какой-то сверхсекретный спецотдел по приказу самого начальника ГПУ Менжинского. Туда набрали чудиков со всей страны, которые вроде бы мысли чужие умеют читать.

Не только Виктор, но даже и сам Арнольд Иванович до поры слабо верил в такое человеческое умение, и большинство тех чудиков вскорости снял с казенного довольствия за обман. Да вот один, по фамилии Барабанов, похоже, оказался все-таки настоящий. Ему, Барабанову этому, бывшему полковому повару, в Империалистическую войну полчерепа осколком снесло, пришлось потом дыру в черепушке гуттаперчей заделывать; однако с тех пор он что-то, кажись, впрямь начал угадывать в чужих мыслях. Гад, кстати, оказался преизрядный: много уже людей из-за тех его угадок успело отправиться прямым ходом на Соловки.

И вот теперь, видимо, этот самый Барабанов случайно очутился около Чокнутого да и учуял что-то в его перепутанных мыслях. Разобрать их, ясно, не смог своими двухклассными да германским осколком порченными мозгами, но Арнольд Иванович под гипнозом все из него выкачал – заставил в сонном состоянии все на бумаге написать. Заодно дал команду навсегда забыть обо всем написанном, но тут Арнольд Иванович не столь сильно был уверен в своих гипнотизерских способностях – вполне могло статься, что у Барабанова какие-то крохи от всего еще трепыхались в башке, и была опасность, что его снова нечистый дернет пойти туда, на Сухаревку, к Чокнутому.

Вот за этим Виктор и должен был с завтрашнего дня проследить.

Барабанова Арнольд Иванович ему даже на бумаге нарисовал: голова какая-то треугольная (другая, видно, из гуттаперчи не получилась); поверх – шляпа всегда; уши оттопыренные; нос картошкой. Уж человека с таким портретом Виктор не пропустил бы ни за что.

С утра Федька-Федуло, сидя за котлом, приглядывал за Чокнутым во все глаза. И точно: в середине дня появляется рядом с ним этот самый, треугольноголовый, с лопухастыми ушами. Вроде просто стоит, любуется природной красой, но это – какого-нибудь Федулу обманывать, а Колобуила на мякине не проведешь – сразу углядел, что тот украдкой все же к Чокнутому приглядывается.

Тут женщина, позади этого Барабанова проходившая, вдруг рубль обронила да и, не заметив, пошла себе дальше. Федька только подумать успел, что надо бы сейчас рубль подобрать (Колобуилу он без надобности, а Федуле-то – очень даже). Еще и не дернулся к рублю тому устремиться, а Барабанов – будто ему в ухо крикнули: мигом обернулся – и ту рублевку к себе в карман.

Понял Федька – вправду, похоже, чует чужие мысли в воздухе этот, с гуттаперчевой головой.

Решил, однако, на всякий случай еще проверить – поэкспериметрировать, как говорил Арнольд Иванович. Барабанов как раз в это время под деревом стоял. Никаких птиц на дереве не было, но Федька подумал изо всех сил – убедительно подумал, так, что сам поверил почти: "Ого! Ворона на дереве сидит! Вон, какнуть приготовилась!.. Щас какнёт в точности этому, с треугольной башкой, прямо на шляпу – во смеху-то будет!.."

Снова все точно! Барабанова от этого дерева как ветром отнесло. Голову свою треугольную задрал, стоит, смотрит – где ж ворона?

Еще, наверно, полчаса Федька так изгалялся над ним – то трамваем его припугнет (во всю силу представив, что стоит этот гуттаперчевый на трамвайных путях) – тот сразу как ошалелый – в сторону; то представит себе, что с рогатки в него целится из-за своего котла – и тот немедля норовит за фонарный столб спрятаться.

Шутки шутковать – оно, конечно, для какого-нибудь Федулы дело веселое, а Колобуилу уже пора было решать, как с этим калеченым быть. Вполне мог от Чокнутого что-то своей треугольной башкой поймать, уж больно долго вертелся вокруг него.

К Арнольду Ивановичу бежать?.. Но того сейчас и дома нет. А если б даже и был – пускай бы Федуло бегал, а Колобуилу надобно решать самому.

Напряг Федька-Витька-Колобуил изо всей силы мозги – и додумался наконец. Да как, вправду, здорово все придумал! И Селафиилу не зазорно было бы!

А додумался он потому, что много раз перечитывал книгу магистра Прошки – Уриила Второго, этот его "Катехизис", и теперь словно кто-то ему нашептал оттуда слова: "Если зришь в своем супостате способности в чем-либо бульшие, нежели у тебя самого, то умей зрить в тех способностях для себя выгоду, а для него, напротив, слабину. Ибо, разумно используя те его способности против него же, будешь силен вдвойне – и своею и его силою".

Да, умен был, ничего не скажешь, этот Прошка – Уриил Второй. И "Катехизис" его – книжка в орденском деле самая наиполезнейшая.

В чем главная сила этого, с треугольной башкой? В умении всякую мысль чутко ловить. А в чем сейчас Федькина слабость? В том, что от мыслей своих не убежишь. Так значит, и бежать от них не след! И с трамваем-то, и с вороной – вон как лихо получилось! Но то – для своего удовольствия; а если для пользы?

Для пользы дела думать надобно о таком, чтобы треугольного за самую душу зацепило. А он жадный, этот Барабанов, сразу видать – вон как за рублевкой порхнул быстро! Так и думать надобно о деньгах…

Представил себе Федька тех денег целую пачку – он такую у Арнольда Ивановича видал. Бумажки новенькие, обрез у пачки синевой светится, поверх – крест-накрест банковская бандероль…

При этих его мыслях Барабанов медленно как-то стал башкой своей треугольной то в одну, то в другую сторону шевелить и спину слегка почесывать, словно вши по ней разгулялись. Стало быть, проняло. А значит, думай, Федуло, думай крепче!..

Пачка такая не одна! Целый ящик! Сотня их там… нет, двести даже штук! Тесненько так лежат друг к дружке, а всего деньжищ там не меньше как мульён!..

Совсем плох стал Барабанов, места себе не находит. Головой вертит во все стороны, руки дрожат – все папиросы в лужу рассыпал. Даже подбирать не стал: чего их подбирать, когда целый мульён денег где-то поблизости?

Ну а где спрятан тот мульён?.. А вот где! В проулке, в том, что слева – во-во, в этом самом, куда Барабанов голову при его мыслях повернул! – за одноэтажным деревянным домишком железный люк в мостовой. А проулок такой, что никто почти там не ходит… И ежели по-незаметному люк приподнять, то под ним, под ним родимым тот ящичек с мульёном и как раз-то и прячется!..

Очень живо это все Федька себе представил, потому что и проулок, и люк тот видел не раз. Понятно, никакого мульёна в люке не лежало, а прятал там вор по кличке Цыган свой маузер, потому как сам со своей марухой Стрелкой в этом деревянном домишке жил, а маузер в люке прятал на случай облавы – Федька однажды нечаянно проследил. Понятно, никому рассказывать не стал – Цыган, прознай он о том, в минуту башку отвинтит, не замедлится.

Но про маузер Федька сейчас не думал вовсе – уже сам верил, что в люке ящичек с новенькими денежными пачками. Хороший такой ящичек, струганый! А пачки в нем – и вовсе любо смотреть!..

Так размечтался, что Барабанова уже и след простыл… Хотя нет – вон шляпа его мелькнула, как раз при входе в тот самый проулок. Шустро торопился гуттаперчевый за смертью за своей…

Он же, Федька – со всех ног к домишке тому деревянному, только с другой стороны. И – нэ колотить кулаками в дверь:

– Дяденька Цыган, дядечка Цыган, откройте!..

Дрожал, конечно: Цыган – гроза всей Сухаревки; помня, однако, что нынче он не какой-то Федуло, а архангел Колобуил, кое-как перемог свой страх.

Цыган наконец открыл, рожа заспанная, от самого перегаром разит за версту, потому злой, как черт:

– Ты чего, мазурик? Жить, что ли, наскучило?

И маруха его, Стрелка, голос подает:

– Кого там принесло? Поспать не дадут! Дай ему, Ванечка, по макитре, чтоб не очухался!

– Простите мазурика, дядечка Цыган! – заторопился Федька, покуда вправду по макитре не получил. – Там, за домом, какой-то шнырь люк открывает. Думаю – надо бы вам по-быстрому сообчить.

Цыган хоть и после попойки, а мигом все сообразил.

– Один шнырь? – спрашивает.

– Да один-одинешенек! Хилый такой! В шляпе!

– И давно он там шустрит?

– Да вот только что люк открывал. Я увидел – и сразу к вам!

Маруха, видно, в окно выглянула – тоже из комнаты подтверждает:

– Ой, Вань, он уже влез!.. Точно, в шляпе!

– Щас поглядим, в какой он в шляпе будет, покойник… – прохрипел Цыган. С этими словами оттолкнул Федьку, вышел и завернул за угол дома.

А Федька – назад, на Сухаревку. О Барабанове уже можно было и не думать, Цыган о нем позаботится. К лету, глядишь, отыщут. Узнают по гуттаперчевой голове…

Но вернулся к своему котлу – и заволновался сразу: Чокнутого на месте не было.

Некоторое время ждал – вдруг тот просто отошел по нужде, – но через полчаса ждать, ничего не делая, было уже глупо, пришлось подкатываться к Кольке Прыщу. Впрочем, и спрашивать ни о чем не пришлось – тот сам все сразу выложил: пока Федьки не было, подъехал "воронок" и Чокнутого туда быстренько закинули.

– Только чокнутых им в легавке не хватало! – недоумевал Колька Прыщ. – Я-то думал – на нашенских опять облава; нет, вишь, пронесло! Они покамест по чокнутым пятилетку выполняют!..

Несмотря на удачу с Барабановым, Федька чувствовал тут и свою вину. Может, не отлучись он к Цыгану, что-нибудь на месте придумал бы.

Хотя что тут придумаешь? Что ли, на пару с Прыщом штурмовать "Воронок"?..

Вечером, когда он вернулся на Мясницкую, Арнольд Иванович, оказывается, про арест Чокнутого уже откуда-то знал и был оттого еще хмурее, чем накануне, когда рассказывал про Барабанова. Из граммофона снова звучало «Шествие троллей», и зловещей, как никогда до этого, казалась Виктору их все набиравшая скорость пляска.

– Все-таки Барабанов успел деспозина заложить? – спросил он.

– Нет, – сказал Арнольд Иванович, – все, пожалуй, еще и похуже.

Объяснять, однако, в чем дело, почему-то на сей раз не стал. А Витька предпочел не расспрашивать. Арнольд Иванович говорил только то, что полагалось Колобуилу для дела знать, а сейчас, судя по всему, никакой надобности в нем не усматривал.

– Что ж делать? – спросил лишь Витька. То был даже не вопрос, а как бы вздох.

Тем не менее Арнольд Иванович ответил:

– Есть одна мысль… Но опасная, скажу тебе, штука… – и на том замолк.

И опять Витька спрашивать ни о чем не стал. Только скверно сделалось на душе. Уж если бесстрашный Селафиил говорит, что опасная штука, значит, настолько она опасна – не приведи Господь!

Однако всей меры опасности даже он, Колобуил, в ту минуту не мог предугадать. А как расценивал эту опасность под беснование неугомонных троллей сам Арнольд Иванович – иди теперь знай…