Текст книги "Иная сила"

Автор книги: Вадим Сухачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Двоехоров наморщил лоб:

– Это навроде этих… санкюлотов?.. – отяжелившимся от выпитого языком проговорил он.

– Ладно, – отмахнулся от него Никита, – не знаешь – так и не говори. Вот Карлуша знает небось.

Фон Штраубе кивнул.

– Ну и сподобило меня, – продолжал князь, обращаясь уже к нему одному, – вступить в братство их. Вначале даже любопытственно показалось: тайны всяческие, скелеты в подвале. Оказалось, среди них даже сам… Ладно, сию тайну все-таки соблюду, тем паче что он в этих покушениях на тебя уж точно не повинен… А вот что я понял через месяц-другой – так это что заговор они плетут. Против… – Тут он слегка покосился на Двоехорова.

– Да ты ладно, ты продолжай, – с довольно безразличным видом сказал Христофор. – Мы, Двоехоровы, всегда шпагой себе фортуну добывали, а не иудством. Считай, не слышу. Мне все эти заговоры нужны, как монаху Венерина болезнь. По мне, здравствовал бы командир полка генерал Воротынцев, ибо в последнее время благосклонен ко мне – супротив него никто, я так понимаю, не злоумышляет. А кто там повыше, хоть бы даже на троне – мне никакой потребности знать. Лишь покажите, кто государь, чтоб я голову куда нужно поворачивал во время плац-парадов.

Во всем этом фон Штраубе снова нашел подтверждение словам комтура Литты. Действительно тут происходил самый, должно быть, нелепый заговор в мире – заговор, о котором знали решительно все.

– В общем, ясно, против кого, – в подтверждение его мыслей сказал Никита. – А заговор, признаюсь тебе, Карлуша, скучнейшее для меня занятие. Они и мне тоже (хорошо Христофор выразился!) – как французская болезнь архиерею. Раза два побывал на их сборищах – да и перестал. Так бы, глядишь, вовсе о них позабыл, кабы не этот нынче…

– Инкогнито, – подсказал Христофор.

– Он самый, – кивнул князь. – У них же там чины – вроде как у нас в гвардии. Так вот, я и там прапорщик, не более, а этот – навроде фельдмаршала, и я, согласно принесенной при вступлении клятве, должен все его приказания безоговорочно исполнять.

– И что же он тебе сейчас приказал? – спросил барон, кажется уже догадываясь. – Наверно, убить меня?

– Смотри, догадался, – спокойно ответил Никита. – Говорит, два раза уже их люди пробовали, да ничего не выходило… Видишь – только два! А ты сказал – восемь! Ежели от восьми вычесть два, то это выходит… – После шампанского он не сразу подсчитал. – Выходит, кажись, шесть. От шести три вычесть, что ты на «иную силу» отписал – будет… будет три. Три, да три, да два – как раз восемь выходит! Все сошлось! Стало быть, не две, а три силы против тебя ополчились, согласен с такой диспозицией?

– Похоже – по-твоему…

– Ладно, слушай дальше… Приказывает мне тебя на дуэли порешить – знает, что на шпагах я первый в полку… А сам векселя на одно имение из тех, что я Извольскому отписал, достает и сует их мне.

– Это на сколько ж денег? – снова вытаращил глаза Христофор.

– И не знаю даже, – пожал плечами князь, – тысяч, наверно, на сто. Вроде как половому за работу… Гляжу – сжигает их на свечи…

– Так векселей, стало быть, уже и нет? – снова встрял Двоехоров.

– Говорю ж тебе – сожжены.

– Да уверен ли ты, что векселя настоящие?

– Не приглядывался. А так – по всему похожи.

– Так и имение, выходит, снова твое…

– Ну, выходит, мое… А может, и не мое… Как считать… Просто зло тут меня такое разобрало!.. Даже если б он без этих векселей – все равно б не спустил, что шпагу мою против друга Карлуши нацеливает… Отчего-то полюбился ты мне, – прибавил он, обращаясь к барону, и продолжал: – А когда он еще эти векселя мне в оплату… Да будь он хоть вправду фельдмаршал! Нету таких фельдмаршалов, чтобы Рюриковича, чтобы князя Никиту Бурмасова в иуды произвести! А уж за деньги-то – и тем паче!..

Двоехоров спросил:

– Ну и ты – что?

– А что… Выплеснул вино в его бесстыжее лицо – и к вам. Пускай теперь за оскорбление меня вызывает, коли жизнь не дорога…

– Оно, конечно, хорошо, – одобрил Христофор. И добавил в задумчивости: – Однако ты говоришь – сто тысяч…

– Дались тебе эти сто тысяч! – в сердцах сказал князь. – Тем более что – не твои…

– Не мои, это точно, – согласился Двоехоров. – Ты, Никита, не серчай. Я это к тому, что ежели за голову друга нашего Карлуши целых ста тысяч не жаль, то очень уж им надобно его жизни лишить, а коли так – то и без тебя найдут охотников. На твои же, к слову сказать, деньги! Теперь-то, должно быть, понимаешь, что Извольский этот по ихнему распоряжению тебя обыграл?

– Да, пожалуй что, так… – вздохнул Бурмасов. – Получается, я по дурости своими деньгами Карлушиным убийцам помощь оказал… Что ж, мне в таком случае это и искупить… Теперь я тебя, Карлуша…

Договорить он не успел – за дверью раздался грохот упавшей посуды и еще чего-то тяжелого. Держась за шпаги, все трое мигом выскочили из кабинета.

На полу лежал лакей. Его высунутый язык был черен, как сажа. Рядом валялся поднос и осколки фарфоровой посуды. От разлившейся по полу ухи еще шел пар.

Фон Штраубе притронулся к его пульсу и заключил:

– Мертв… – Тут увидел, что перстень его наливается синевой. – Отравлен, – добавил он. – Должен был подать это нам. Все было отравлено.

Бурмасов не понял:

– Он что же, отхлебывал нашу уху?

– Нет, – сказал фон Штраубе, – его отравили пары. Он долго ждал за дверью и успел надышаться насмерть. Яд, видно, очень сильный, подальше отсюда, господа.

– Царствие ему Небесное… Ведь от верной смерти раб Божий нас уберег… – С этими словами Двоехоров, перекрестясь, отпрянул от мертвого, а Никита, наконец-таки все сообразив, прорычал:

– Это он!.. Всех нас хотел отравить!.. Ну всё, живым от меня не уйдет!

Со шпагой наголо Бурмасов ринулся в соседний кабинет. Двоехоров и фон Штраубе, также держась за шпаги, устремились вслед за ним.

В кабинете, однако, никого уже не было. И только, словно бы в издевательство над ними, бумажка с какой-то намалеванной на ней дьявольской рожицей лежала на неубранном столе. Изображенный бес ухмылялся и целился кого-то боднуть козлиными рогами.

– Все равно не уйдет! – проговорил Бурмасов. – Хоть у черта за рогами спрячется – а все равно теперь уж от меня далеко не уйдет!

Глава XI,
в которой фон Штраубе приоткрывает перед другом завесу своей Тайны, а под конец проваливается в тартарары

Бурмасов и барон сидели вдвоем в комнате, снимаемой фон Штраубе. Двоехоров сразу после ресторации покинул их, поскольку вынужден был по долгу службы отправляться проверять караулы.

– Итак, охота на тебя идет знатная, – сказал Никита, уже протрезвевший от пережитых недавно волнений. – Теперь небезынтересно – кому и чем ты так насолил. Коль имеешь соображения – поделился бы.

– В том-то и дело, что почти не имею, – вздохнул фон Штраубе.

– Ну, «почти» – это не слово, – сказал князь. – Все, что знаешь, давай выкладывай, а уж там поразмыслим вместе – глядишь, и додумаемся до чего.

Фон Штраубе, не таясь, рассказал о своих неосторожных словах в карете по пути из дворца и о взгляде на сей предмет комтура Литты.

Дослушав его со всею внимательностью, Бурмасов заключил:

– Что ж, комтур твой не дурак, дворцовую диспозицию представил, пожалуй, верно. А вот насчет того, что в России и воздух слышит – это он подзагнул.

– Но мог быть карла на запятках кареты. – И фон Штраубе снова пересказал ему слова комтура.

– Пустое, – отмахнулся князь. – Карла такой вправду имеется, но всего лишь один, мне верные люди точно сказали. Просто у страха глаза велики – так из одного произведут сразу дюжину. А поскольку карла только один, то на все запятки его не посадишь, и прибегают к нему лишь в самых исключительных случаях. Нет, надобно искать иуду среди тех, кто был с тобою в карете. Перечисляй.

Барон назвал ему всех.

– Давай теперь прикидывать насчет каждого, – предложил Бурмасов.

– Граф Литта… – начал фон Штраубе. – Но он бы не успел никому сообщить, ибо находился еще в карете, когда ловушка убила Спирина.

– Предположим, – согласился Никита. – Давай далее.

– Жак и Пьер…

– Да, – слегка поморщился Бурмасов, – видал я этих… уж и не знаю, назвать-то как… Что ж, до них доберемся, это дело пустяк… Хотя ни на какую из трех сил они не похожи. Однако ж наябедничать на тебя вполне могли. Будем пока держать их в уме… Далее?

– Еще только отец Иероним, и больше в карете никого не было. Но он-то меня как раз от смерти и спас, когда от восьмерых отбивались вместе с Христофором. Глупо пытаться убить, а потом спасать.

– Да, пожалуй что, – кивнул князь. – И ябедничать такой, как ты его нарисовал, никогда не станет, и за деньги, полагаю, его не купить… Что ж, на этом пути мы с тобой пока что – в стену лбом… Давай тогда двинемся с другого конца. Это твое пророчество насчет убиения государя – насколько, скажи, можно ему доверять? Вообще что до меня, то я в такие вещи не очень-то…

Объяснять – значило бы выдать главную Тайну Ордена, чего делать фон Штраубе пока что не хотел. Он лишь так выразительно взглянул на Бурмасова, что тот сразу же поспешил сказать:

– Ладно, ладно, тебе – верю. Кому бы другому – едва ли, а тебе – да… Так что же, нынешнего государя скоро удушат, стало быть?.. – И, не получив ответа, с чрезвычайной легкостью согласился, словно речь шла о ком-то вовсе незначительном: – Ну и Царствие ему Небесное; по правде, меня сейчас больше заботит твоя судьба… Так вот, это я тебе верю, понимаешь, я. А в Тайной экспедиции ни за что бы не поверили! И наши офицеры в твой пророческий дар не стали бы верить. Такая уж у нас Россия страна – к вашим кабалистикам не приучена. Здесь бы над тобой только посмеялись. Для нашего брата все это навроде как ворона накаркала или кукушка накуковала, не более того.

– Ну а для великого князя? – спросил фон Штраубе.

– Ах да, я и забыл… Что ж, он, пожалуй, мог бы и поверить. Но даже при своем увлечении мистицизмом Александр Павлович далеко не дурак. Он мог бы поверить, только имея на то самые весомые основания, только зная наверняка, заведомо зная, что сие – не гадание на кофейной гуще. Чем бы ты мог так верно подтвердить ему свой дар?

– Наверно, только лишь одним… – проговорил барон. И, решившись, добавил: – Раскрыв ему тайну своего происхождения…

– От звездочета, что ли, какого-нибудь? – с сомнением спросил Бурмасов. – Это вряд ли. Говорю ж тебе – престолонаследник не настолько глуп.

– А если не от звездочета?.. Если… – Наконец-таки фон Штраубе решился до конца. – Если от самого царя Давида?..

Бурмасов посмотрел на него недоверчиво:

– Ну, знаешь, эдак сказать любой может… У меня вон имеется нарисованное древо, по коему я какой-то веточкой от Рюрика происхожу. Да только поди проверь. В любых летописях знаешь какие разрывы? А древо то какой-то немецкий умелец не далее как для моего деда вычертил, некоторые ветви просто по своей фантазии дорисовав… Тут какие-нибудь всего-то девять веков, а у тебя… Сколько ж это в таком случае веков выходит?

– Без малого тридцать… А если изначально вести, от Авраама, то выходит куда поболее.

Князь даже присвистнул.

– Ну, Карлуша!.. Ты, конечно, прости недоверчивость мою, друзьям я привык на слово доверять, но скажи, какой же немец изобразил тебе такое древо? Ты, конечно, верь, и я, коли хочешь, буду верить; а чем других-то, кроме честного своего слова, убедишь?

– Тут и убеждать слишком не надо, – улыбнулся фон Штраубе. – Родословная у всякого под рукой. – С этими словами он взял Книгу и открыл ее на первой странице.

– Ну-ка… – Бурмасов придвинул свечу и вслух прочел: – «…Сына Давидова, Сына Авраамова… Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…» Э, брат, постой!.. – поднял он глаза. – Что ты мне сунул? Это ж Святое Писание!.. – Наконец в его сознание что-то стало медленно проникать. – Это что же?.. – проговорил он. – Что же, ты, никак, от самого Спасителя себя выводишь?..

– Ты сказал, – евангельскими же словами ответил ему фон Штраубе.

– Да это ж… Это ж… – вытаращил глаза Бурмасов. – Нет, я не хочу тебя недоверием оскорбить – дворянин дворянину завсегда верить должен… Только здесь же… – он указал на Евангелие, – …здесь лишь до самого Спасителя доведено; а далее чем подтвердишь? Одним наитием?

– О нет, разумеется. Документами, – спокойно ответил фон Штраубе. – Существуют родословные свитки династии Меровингов, сохраненные в праведном королевстве Септимании [Септимания – существовавшее доVIIвека н. э. королевство на юге нынешней Франции. Короли Септимании числили себя потомками царя Давида и Иисуса Христа], затем попавшие к катарам [Катары (они же по названию одной из своих крепостей – альбигойцы) – населявшие Лангедок приверженцы вероучения, осужденного Ватиканом как ересь. ВXIIIв. Были поголовно уничтожены в результате предпринятого против них крестового похода – так называемой Альбигойской войны], а затем сберегаемые тамплиерами; по этим свиткам с точностью выводится, что сия династия происходит от потомков Спасителя, прибывших в Галлию из Палестины. До поры то было известно многим, но после изничтожения тамплиеров стало тайным достоянием Мальтийского ордена, взявшего под покровительство мой род. Ибо происхождение моего рода от Меровингов подтверждается весьма легко – сохранившимися церковными записями.

По ходу его рассказа глаза Бурмасова все более расширялись. Затем, после изрядно затянувшейся тишины, он через силу произнес:

– Так это же что выходит… Это выходит, что я по происхождению рядом с тобой – как мой крепостной человек Тишка рядом со мною, Рюриковичем… Э, да что я пустое-то говорю!.. Это ж выходит, ты… Уж не знаю, что тут и молвить!.. А я, выходит… – неожиданно вывел он для себя, – получаюсь по всем статьям иудою!

Фон Штраубе удивился:

– Ну уж это-то почему?

– А потому!.. На чьи деньги против тебя смертные сети плетут, как не на мои, проигранные мерзавцу (теперь-то ясно, что мерзавцу!) Извольскому?

– Да ты же в том не виновен.

– Виновен, не виновен – пускай Господь разбирает. А мое дело – вину сию искупить! – сказал Бурмасов решительно. – Я тебя теперь должен во что бы то ни стало от всех злодеев сберечь! И сберегу! Жизни своей не пощажу – а сберегу! Вот тебе слово князя Бурмасова, и подлец последний буду, если слово не соблюду!..

Внезапно на фон Штраубе опять снизошло наитие. Какой-то совсем другой человек (но он отчего-то знает, что это тоже Бурмасов, хотя и совсем, совсем иной Бурмасов), одетый необычно, как никто нынче не одевается, при необычно ярком свете, льющемся не от свечей, а от каких-то стеклянных кругляшков, вот так же точно обещает его во что бы то ни стало сберечь… Нет, не его – кого-то тоже другого, тоже необычно одетого, однако почему-то он, фон Штраубе, соединяет этого человека с собой…

А затем этого кого-то – не то его, не то не его – накрывает черной водой, и единственный пробивающийся сквозь ее толщу свет – это свет звезды, единственной звезды на далеком небе…

Он провел перед глазами рукой, и видение исчезло. Но теперь он знал, что когда-то, может быть через сотню лет, все будет именно так. Ибо все во времени повторяемо. Только еще будет звезда по имени Полынь, взирающая с небес на окровавленную и разоренную, уж не эту ли самую, огромную и непонятную страну?.. [Об этих событиях, относящихся уже к началуXXв., см. в романе В. Сухачевского «Завещание императора» из серии «Тайна»].

Между тем Бурмасов – не тот, из видения, а нынешний, в гвардейском мундире Бурмасов, взволнованный, уже вышагивал по комнате взад и вперед.

– Итак, – сказал он, – пора сделать резюмацию. Три силы ведут охоту на тебя, и мы их все три высчитали, как я полагаю, верно. – Князь стал загибать пальцы. – Офицеры-заговорщики – это раз. Франкмасоны – это два. Enfin [Наконец (фр.)]– некая пока непонятная сила, как-то связанная с твоим Орденом. Что ж, коли они охотники, то и мы не лыком шиты! Свою охоту начнем!.. У нас, правда, в России говорят: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. А ежели сразу за тремя – то тем паче, надобно полагать. Посему устремляться за ними следует поочередно. И начинать с самого неловкого – чтоб хоть тут уж верная фортуна была. С кого ж мы в таком случае начнем?

Фон Штраубе пожал плечами:

– Мы же не знаем никого… Хотя, впрочем, одного знаем – этого твоего инкогнито из ресторации, масонского, как ты говоришь, фельдмаршала.

Бурмасов, однако, покачал головой:

– Нет, до этой дичи добраться больно уж будет нелегко, то не заяц, а самый что ни есть матерый волчище, оставим-ка его так что на опосля. А начнем-ка мы лучше вот с кого – с этих твоих орденских братцев… Стыдно при тебе верным словом их и назвать…

– Ты их все-таки подозреваешь? – спросил фон Штраубе. – По каким резонам?

– Нюх мой резон, – сказал Бурмасов. – Нюхом чуется мне, что рыла у них в пуху. Я не твой комтур, миндальничать с ними не стану! Все, что у них там прячется за душонками, мне мигом выложат! Идем! – С этими словами он, полный решимости, стал надевать шинель.

– Что ж, давай попытаем счастья, – с некоторым сомнением, но все же согласился фон Штраубе и набросил на себя подбитый мехом орденский плащ.

Князь стремительно вышел из комнаты, фон Штраубе не мешкая последовал за ним и настиг Никиту лишь у самой лестницы…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Но почему, почему вдруг остановилось это мгновение, когда они коснулись сапогами верхней ступени?..

…Что с ним? Он возлетел?..

…Нет, по другой причине не было опоры под ногами: он проваливался вниз…

…Боже, почему так долго? Уж не в самую ли преисподнюю? Или просто время куда-то упорхнуло?..

…Отчего-то лишь потом услышал грохот рушимого камня и понял, что это лестница обрушилась под ними…

…Сотрясение во всем теле – достиг в падении некоего дна… Как-то успел прикрыть голову руками, и тут же камни обрушились сверху, сокрушая всю его плоть…

Несмотря на руки, прикрывавшие голову, по ней пришлось изрядно. Однако сознания он не потерял. И сожалел об этом, ибо камни сейчас раздавливали грудь, и смерть, по всему, предстояла наимучительная.

Из последних сил попытался окликнуть Бурмасова, но услышал только свой слабый стон… «Как глупо…» – подумал фон Штраубе и тут почувствовал, что желаемое забытье все-таки начинает его забирать…

…Сколько оно длилось?.. Время не поддавалось счету. Но когда очнулся – или ему казалось, что очнулся, – каменья уже так сильно не давили на грудь.

Нет, вероятно, очнулся все-таки, ибо ощутил, что кто-то снимает с него обрушившиеся каменные ступени. Кто? Уж не Бурмасов ли?..

– Никита… – прошевелил губами он – только на то и достало сил.

…Однако разбиравших камни было не менее как двое. И фонарь горел у них в руках, но в его свете фон Штраубе только расплывчатые силуэты мог различить. Они переговаривались между собой – отчего-то фон Штраубе казалось, что они при этом хихикали.

– Гляди-ка, и правда живой – губами еще шевелит… – хихикнул один.

– Говорил тебе – живучий, – подхихикнул другой. – Их сиятельство будут довольны.

Кто они? Бесы, должно быть, если он прав, и тут в самом деле преисподняя. А «их сиятельство» в таком случае кто? Неужели сам Князь Тьмы?..

…Но если преисподняя – то где ж огонь адский?..

…А вот они – и насчет огня.

– Перед их сиятельством пускай губками еще немного пошевелит, – продолжал хихикать один из бесов, – а там, чтоб с концами – можно и в огонь.

– Еще бы доставить к их сиятельству – покуда шевелит… – было ответное хихиканье.

– Ужо доставим!.. А со вторым как?

– Обоих доставим, а там их сиятельству решать, когда которого в огонь… – И оба беса просто зашлись писклявым своим хохотком.

…Но что за мокрую тряпку вы, бесы, суете прямо в нос?..

…Вдохнул от нее – и закружилось все вокруг, и силуэты бесов, и фонарь… «Боже, куда я снова лечу, в каком пространстве меня кружит?..» – успел подумать фон Штраубе, пока ощущение времени снова не покинуло его.

…Двое бесов подняли, понесли. И сколько веков его так несли, иди знай. И сколько веков затем стучал под ним колесами какой-то катафалк?..

…Снова несли…

…На что-то возложили… Но тут уже и крохи сознания перестали ощущаться, и мера времени пошла, должно быть, не на века, а на тысячелетия…

…Сколько их, этих тысячелетий, минуло, когда снова стал различим бесовской хохоток? И вместе с ним в сознание вскользнули слова:

– Говорил, ваше сиятельство – когда-нибудь выбарахтается. Извольте видеть – уже выбарахтывается, еще и недели не прошло…

Значит, менее чем в неделю уложилась та вечность, опутавшая его.

…Кто-то склонился над ним. Неужели, неужели ж и вправду сам Князь Тьмы?.. «Изыди, Сатана…» – попытался проговорить он.

Из этого ничего не вышло, однако вместо собственного голоса услышал другой, не такой прихихикивающий, как у бесов, но тоже несколько насмешливый. Неужели такой у него голос, у врага рода людского?

– Однако, – произнес этот голос, – сдается мне, он уже не настолько и без чувств. По-моему, вскорости мы сможем поговорить… Эй, барон, вы слышите меня?..