Текст книги "Чёрная лента"

Автор книги: Вадим Деружинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Они сели возле кровати с певицей.

– Спит и не просыпается, – посетовал профессор. – Никак очнуться не может.

– Сейчас я помогу нашей Белоснежке, – заверил его Минич. – Я верну ее к жизни…

С этими словами он поцеловал ее в кончик носа. Она, как в сказке, очнулась от поцелуя, с трудом раскрыла глаза и увидела перед собой мутным взглядом его лицо. Но тут же сощурилась от жуткой головной боли.

– Где мы?.. – простонала девушка, взявшись пальцами за виски.

– В Америке, – пошутил Алесь.

– Правда? – изумилась она и приподняла голову, чтобы оглядеться.

– Как это мило…

И уронила опять голову на подушку.

– Сейчас я все объясню… – и журналист в двух словах рассказал о событиях минувшей ночи.

х х х

Пока Эльвира мылась в ванной комнате, мужчины съели свою яичницу и теперь пили кофе. Открылась дверь – певица вернулась с таким видом, словно выходила на сцену под бурю оваций. Только вместо пурпурного платья на ней был прозрачный пеньюар, надетый на голое тело. Профессор поперхнулся своим кофе и закашлялся, опустив глаза.

– Вам нравится мой пеньюар? – спросила она, подняв брови и оглядев мужчин с невинным и одновременно бесстыжим выражением на лице. – Я купила его в Берлине. Тут есть бирка фирмы.

Она показала бирку сзади на вороте, словно рекламируя товар.

– Как это мило… – добавила она грудным голосом.

Из блокнота Алеся Минича:

«Старая женская тактика. Ошарашить своими чарами и деморализовать, а потом быть хозяином положения. Но меня женскими прелестями не возьмешь, я тертый калач. Картинное появление полуголой певицы не оказало на меня абсолютно никакого эффекта. Я скучал, равнодушно попивая кофе и посматривая в стороны».

Алесь снова впал в ступор, как в ресторане во время ее песни. Его челюсть отвисла, а взгляд замутнел.

– Вот тут написано: Берлин… – она подошла к журналисту и, нагнувшись, поднесла к его осоловевшим глазам бирку. – Вот здесь… Так что я говорю правду…

– Вот-вот, – подал голос профессор, вытирая губы салфеткой. – Нам хотелось бы услышать правду. Всю правду насчет Берлина.

Певица резко выпрямилась и бросила на Дайновича холодный взгляд. Потом закурила папиросу на длинном мундштуке, прошлась по комнате и задумалась на минуту. Погладила как-то машинально по голове Алеся, взъерошив его волосы, – тот по-прежнему не мог прийти в себя и ошалело взирал на прелести Эльвиры. И, наконец, сказала голосом уже мрачным:

– Я после вчерашнего ничего не соображаю… Мне нужно выпить. Есть в этом доме шампанское?

– Сомневаюсь, – извинился профессор. – Вряд ли психиатр доктор Бут станет держать у себя шампанское. Разве что – чтобы выпить с сумасшедшей тетушкой министра Антоновича. Но не волнуйтесь, у меня с собой имеется фляжка с коньяком. Это подойдет?

– Валяйте! – махнула рукой певица. – Вы меня сюда привезли, и, значит, вы теперь за меня отвечаете. И, кстати, что мы вообще делаем в сумасшедшем доме? Неужели не нашлось места получше?..

Чеслав Дайнович достал из кармана свою маленькую металлическую фляжку и, отвинтив крышку, немного плеснул в пустой стакан, который взял со стола доктора Бута – с подноса с графином. Протягивая стакан девушке, он пояснил:

– Вообще-то говоря, я вначале хотел отвезти вас в женский монастырь, у меня есть одна знакомая настоятельница…

– В женский монастырь! – Эльвира Роуз громко рассмеялась, подняв глаза к потолку. – Ну, насмешили, пан профессор! Тогда уж лучше в мужской монастырь… О, как это мило!..

Бросив взгляд на ее колышущиеся от хохота пышные груди, Дайнович смущенно заметил, ставя фляжку на стол:

– Да, теперь я согласен… Насчет монастыря это была совсем неудачная идея…

Певица выпила коньяк, потом еще немного посмеялась, стоя с закрытыми глазами. И вздохнула от души.

– Вот сейчас мне лучше… – она открыла глаза, обретшие осмысленное выражение. – Налейте еще. Это так мило…

После второй порции она села на колени Алесю, обняв его рукой за плечи, затянулась из мундштука и выдохнула в сторону профессора длинную струю дыма:

– У меня есть то, что вам нужно. И мы увезем это в Америку.

Журналист наконец очнулся от чар Эльвиры Роуз и, сглотнув, спросил:

– Что же именно?

– Какой-то старинный и очень дорогой крест… – пожав плечами, она стряхнула пепел в пепельницу. – С ним связаны какие-то темные дела…

– Об Америке пока забудьте. Как и об этом своем кресте, – Дайнович тоже закурил папиросу. – Нас ищут. Вот что сейчас главное. Поэтому, панна Эльвира, расскажите нам все, что вы знаете. И мы вместе подумаем, что нам делать.

– Что нам делать… – повторила его слова певица. – Что нам делать…

Она встала и прошлась по комнате, куря и погрузившись в мысли. Профессор опять отвел глаза, а Минич тоже захотел закурить, но дрожали руки и ломались спички.

– Меня завербовали три месяца назад. В Берлине я попалась на контрабанде бриллиантов. Мне дали задание: они закрывают глаза, если я помогу им добыть какую-то вещь в Вильно для самого Адольфа Гитлера и перевезти ее контрабандным путем в Берлин. Этой вещью оказался крест с драгоценными камнями. Наверно, очень ценный… Потому что он нужен фюреру.

– Фюреру… – кивнул Чеслав Дайнович. – Любопытно…

– В Вильно я встретилась с немцем, у него пенсне и шрам на правой щеке.

– Это же Отто Клаус! – воскликнул Алесь.

– И вот он, – продолжила певица, – сказал о «Черной ленте» и дал нам инструкции. Еще был при встрече один человек, но он прятал лицо платком и шляпой, так что я его не рассмотрела.

– Жаль… – покачал головой Дайнович. – И что было дальше?

– Этот человек с платком на лице привез на место, где мы условились встретиться, грузовик с надписью «Фургон 99». Я им была нужна, потому что я умею водить машины, о чем призналась в Берлине. Мы ночью поехали на вокзал, потом следили за какой-то машиной и остановились возле Музея восковых фигур. Человек с платком на лице ушел, а потом вернулся и велел мне подъехать. Он занес в фургон два тела. Потом приказал ехать на другую улицу. Он продолжал за кем-то следить. По другому адресу он ушел, а потом принес еще одно тело. И мне это очень не понравилось…

Она раздавила окурок в пепельнице.

– А потом я видела, как ты, милый Алесь, выходил из дома 18 на Музейной улице. Тот человек сказал, что нам надо найти и убить журналиста Алеся Минича – в сером плаще и шляпе. Я спасла тебе жизнь, я не сказала ему, что видела тебя, выходящего из дома. Он кинул в фургон еще три трупа. Потом сам сел за руль и высадил меня, велев возвращаться в постель. И очень радовался, что ты мертв.

Эльвира подошла к Миничу и, снова взъерошив его волосы, поцеловала в лоб, как целуют покойника.

– Я спасла тебе жизнь. Разве это не мило?.. – заглянула в его глаза. – Сейчас ты был бы мертв. А ты такой красивый…

Профессор побарабанил пальцами по столу:

– Картина событий становится понятной… Но все равно мы мало что узнали.

Он вздохнул:

– Почти ничего нового.

– Да, вспомнила… – сказала Эльвира, снова садясь на колени журналиста. – Немец говорил о каком-то замке под Вильно, где спрятана какая-то чаша. Ее тоже надо отвезти в Берлин.

– О каком замке? – безмерно удивился Дайнович.

– Вроде бы лошенский. Или лошадский.

– Лошицкий?

– Точно! Как это мило… – и она потерлась носом о щеку Алеся.

Дайнович хлопнул ладонями по коленям и, полный эмоций, вскочил со стула, стал ходить по комнате.

– Лошицкий! – воскликнул он. – От «losisa» у наших предков-балтов, это лосось. Лошицкий замок! Откуда только они это узнали? Хотя…

Он остановился и с изумлением посмотрел на обнимающихся журналиста и певицу.

– Теперь я понял. Они прочитали мое письмо. Вот что случилось. И перестаньте обниматься!

х х х

Все трое расселись на стулья вокруг стола и с минуту молчали, возвращаясь к теме того, что обсуждали.

– Я свой кофе не допил, – признался профессор.

– Я тоже, – взял чашку Алесь.

– А я не хочу кофе, – мотнула белыми локонами певица. – Я вообще ничего не хочу.

Она повернула голову к окну. Ее глаза, вдруг потускневшие от каких-то внутренних страданий, наполнились слезами.

«Матерь Божья, – подумал Дайнович. – Еще этого нам не хватало».

– Ладно, – сказал профессор. – Вернемся к нашим баранам. Лошицкий замок – это место, где последний раз видели чашу Ягайло. И немцы этим интересуются. Недавно я получил письмо из Берлина от профессора Молеза, это известный историк. Он спрашивал, где, по моему мнению, следует искать чашу Ягайло. Я ответил ему, что единственное место – это, пожалуй, Лошицкий замок… Но сейчас я сомневаюсь, что это письмо написал ученый. Скорее всего, от его имени меня спрашивала германская разведка. Когда я говорил с Отто Клаусом, мне показалось, что он знает и об этом письме, и знает мой ответ… Он предложил мне участвовать в поиске чаши…

– Если это так, то Клаус поедет в замок искать артефакт, – отпил кофе журналист. – Как вы думаете, он найдет его?

– Не знаю, – пожал плечами Дайнович. – Может найти. Он наверняка хорошо готовился к этим поискам. Поэтому было бы ошибкой с нашей стороны искушать судьбу. Надо ехать в замок и найти чашу раньше немцев. Если, конечно, ее вообще можно найти…

– А как же я? – с обидой в голосе спросила певица. – Вы меня бросаете?.. Что со мной будет?

– Пока вам, дорогая панна Эльвира, придется остаться здесь, – строго взглянул на нее профессор. – Не покидайте это место и старайтесь, чтобы вас никто не видел. Это в ваших же интересах, потому что вас сейчас ищут опасные люди. Поживете тут несколько дней, а потом мы что-нибудь придумаем.

– Все будет мило, – улыбнулся ей Алесь.

Певица заплакала, как маленькая девочка. Ее настроение менялось так же быстро, как погода в мае. Минич поцеловал на прощанье ее мокрую от слез щеку.

х х х

– Опасная дамочка, – сказал журналисту Дайнович, когда они садились в машину. – От нее можно ожидать чего угодно. Характер импульсивный и неуправляемый: что хочу – то ворочу… Был бы я ее отцом, я бы ее хорошенько выпорол… Неужели она вам нравится?

– Не знаю! – рассмеялся Алесь, заводя двигатель. – Я смеюсь потому, что представил, как вы, пан профессор, ее стегаете своим ремнем, оголив ее берлинский пеньюар. Она бы, пожалуй, это восприняла как интимное приключение… И потом сказала бы с истомой: как это было мило…

Он, хохотнув, покачал головой и добавил:

– Чары женские у нее, конечно, есть. Но чары эти какие-то не настоящие… Она прожигает свою жизнь, не зная, что с ней вообще делать. Наркотики, выпивка, авантюры, глупости… Без прошлого, без будущего…. Чем-то похожа на красивую куклу из Музея восковых фигур. Или на бабочку-однодневку под стеклом в коллекции натуралиста. Кстати, и орхидеи цветут недолго – но они у всех вызывают восхищение. И поет она обворожительно…

– Куклу… – задумчиво повторил Дайнович, когда автомобиль выехал на грунтовую дорогу. – И снова вы вспомнили про Музей восковых фигур… С него-то все и началось… Интересно, что сейчас делают «Черная лента» и Дефензива?

Журналист замолчал и нахмурился, глядя перед собой на дорогу. Подумав, ответил:

– Нас ищут. И крест Витовта. Они, наверно, подняли вверх дном Вильно и скоро узнают, что я взял эту машину у своего друга. Или уже узнали…

– Согласен, – кивнул профессор. – Мы их опережаем всего на несколько часов. И этим сейчас воспользуемся…

Глава восьмая,

в которой узнают о страшном проклятии замка

Они снова миновали Кальварию и направились на юго-восток от Вильно. Проехав двадцать километров, остановились в местечке Медники, где жила престарелая матушка коллеги профессора по Виленскому университету. Там на всякий случай оставили крест Витовта в запечатанном пакете.

– Это ценный научный экспонат, – пояснил старушке Чеслав Дайнович. – Ваш сын попросил спрятать его на время в надежном месте. Скоро мы вернемся и заберем его в университет. Пока же у нас есть еще дела, и мы не можем его возить с собой – боимся потерять.

– Я положу это под свою кровать, – заверила их бабушка.

Далее путь лежал на восток еще на десять километров, к местечку Лошца на реке с таким же названием, возле которого и стоял Лошицкий замок. Машину все так же вел Алесь, а профессор рассказывал ему все, что знал о замке и утерянной чаше Ягайло.

– Сейчас замок переделан под гостиницу. Там время от времени собираются виленские богатеи и туристы для охоты или для прочих увеселений. Богема, одним словом. Гостиница принадлежит какой-то крупной варшавской компании, а директором там работает мой старый знакомый Доминик Верас. Мы вместе с ним учились в Карловом университете в Праге, где я в 1927 году получил степень доктора славянской филологии и истории. Он не стал ученым, но историей интересуется. И, как он мне писал, тоже пытался найти в замке чашу Ягайло, но так и не сумел.

– Если немцы очень хотят найти эту вещицу, то в первую очередь попробуют подкупить этого человека, – заметил журналист.

Дайнович вздохнул, глядя на пробегающие за автомобильным стеклом деревья, кусты, поляны, то и дело виднелась речка, вдоль которой лежала дорога. Внезапно показались дома – они проезжали село Цудзенишки. Пришлось на минуту остановиться: девочка-пастушка переводила через дорогу стадо коров. Щелкая хлыстом, она все время с настороженным любопытством косилась на сидящих в авто мужчин.

– Вообще, история темная… – говорил профессор, разглядывая юную пастушку. – Я бы сказал, даже загадочная… Замок построили Радзивиллы. Причем в позднюю эпоху, в восемнадцатом столетии. Он, скорее, небольшой дворец, а не замок. В мемуарах одного царского казачьего атамана есть рассказ о том, как в 1812 году он преследовал небольшой отряд Доминика Радзивилла, который вывез из Вильно часть виленских сокровищ, среди которых была и чаша Ягайло, чтобы спрятать их в своем Лошицком замке.

Коровы наконец перешли дорогу, и Алесь нажал на педаль газа. Девочка-пастушка стояла, замерев, на обочине, глядя вслед уезжающей машине и прикрывая ладошкой глаза от солнца.

– Вот тут и начинается чертовщина… – продолжил Дайнович, закурив папиросу. – Казаки порубили радзивилловский отряд, который сражался храбро и, как говорится, до последней капли крови. А сам Доминик Радзивилл, уже один, держа в руках французский военный ранец, наполненный виленскими сокровищами, успел вбежать в замок. За ним бросились пять казаков. Двоих он застрелил, троих убил в схватке своим палашом. Когда подоспели другие казаки, то нашли в замке пять трупов своих товарищей. В ярости стали искать Радзивилла, суля ему медленную и мучительную смерть. Но не нашли ни его, ни сокровищ, которые он нес – а среди них, что точно, была и чаша Ягайло. Обыскали весь замок. Который, «скорее, был просто небольшим дворцом», в тот день совершенно пустым – из-за оккупации в нем никого не было. Все комнаты обыскали – и ничего не нашли.

– И куда же он делся? – удивился Минич.

– Вот и загадка, – профессор стряхнул в окно машины пепел папиросы. – Человек исчез, больше никто никогда его не видел. Получается, Доминик Радзивилл остался в замке. Вместе с чашей Ягайло. Растворился в воздухе. Атаман в мемуарах пишет, что тот бежал на второй этаж. Это они определили по следам его крови – он был сильно ранен и истекал кровью. Возможно, смертельно ранен. Казаки пошли по следам его крови – но эти следы обрывались на втором этаже. Они все обыскали, в том числе искали типичные для замков скрытые двери. Но ничего не смогли найти. Простучали все стены – искали за ними пустоты. Ноль результата. Пустот не нашли. Искали несколько дней – впустую. Ни тела Доминика Радзивилла, ни его ранца. Исчез…

– Это похоже на легенду, – взглянул на профессора Алесь. – Уж сколько лет прошло… Полтора века. И вы полагаете, что есть шансы во всем этом разобраться?

– Это не я так полагаю, – выбросил окурок в окно машины Дайнович. – Это нацисты «Черной ленты» так думают.

х х х

Машина подъехала к Лошицкому замку, который действительно казался уже не замком, а дворцом. Когда-то существовавшие тут крепостные стены давно были снесены, исчезли прочие черты фортификации, а двухэтажное каменное строение с двумя высокими квадратными башнями по бокам казалось теперь тем, чем и было: гостиницей для развлечений состоятельных особ.

Алесь заглушил двигатель авто в ста метрах от замка, они остановились перед открытыми воротами двухметрового забора из железных пик. С минуту молчали, разглядывая из машины пейзаж: замок, его стены в красно-белых тонах и темные узкие окна, сосны вокруг, дорожки в разные стороны из белого битого кирпича, беседки, кусты акации, яблони и груши. Нигде не было видно ни одной живой души. И абсолютная тишина.

– У меня плохое предчувствие, – сказал, подумав, Минич.

– У меня тоже, – согласился профессор.

Прошла еще минута, и Алесь завел машину, чтобы подъехать к замку:

– Но вариантов нет…

х х х

Внутри замок больше напоминал музей, чем гостиницу. Рыцари с мечами на постаментах, картины с персонажами в средневековых одеждах, гобелены, канделябры и прочее.

– Все это – современная бутафория, – пояснил журналисту Дайнович. – От имущества Радзивиллов, к сожалению, почти ничего не осталось. Давно разворовали…

К ним подошел портье – молодой смуглый человек в черном костюме с прилизанными волосами.

– Что хотели панове? – вежливо спросил он.

– Мы хотели бы увидеться с паном Домиником Верасом, – так же вежливо ответил профессор. – Мы его друзья.

– Друзья? – портье осмотрел гостей. – Как прикажете о вас доложить?

– Скажите, что приехал профессор Чеслав Дайнович из Вильно.

– Так вы Чеслав Дайнович? – удивился молодой человек. – Подождите, у меня есть для вас письмо…

Он отошел и вернулся через минуту с конвертом в руках.

– Странно… – пожал плечами профессор, забирая конверт. – Я не жду никаких писем… Тем более тут…

На белом конверте из плотной бумаги было отпечатано на машинке:

«Профессору Чеславу Дайновичу из Вильно».

– Очень странно… Кто его доставил?

– Не знаю, – последовал ответ. – Сегодня утром появилось на моем столе. Любой мог войти и оставить.

Профессор разорвал конверт и заглянул в него. Никакого письма в нем не было. Вместо письма там лежала свернутая черная лента.

Гости переглянулись.

– Похоже, кто-то нас тут ждет… – сказал с тревогой Алесь, когда портье ушел докладывать директору гостиницы о его приехавших друзьях.

– Это предупреждение, – размышлял Дайнович, разглядывая черную полоску ткани. – Кто-то хочет, чтобы нас тут не было. Чтобы мы немедленно отсюда убрались… И этот кто-то рядом… Или…

– Или что?

– Или это нам напоминание, чтобы мы были послушны…

х х х

Портье провел гостей в кабинет директора – комнату на первом этаже замка. Доминик Верас оказался добродушным седым коротышкой в светлом костюме и белых лакированных туфлях. Он носил круглые очки с сильными линзами и все время улыбался, словно хотел рассказать анекдот.

– О! Мой дорогой Чеслав! – поднял он руки, когда увидел профессора. – Сколько лет, сколько зим!

Поднявшись из-за письменного стола, он вышел навстречу другу и обнял его за плечи:

– Хо-хо! Ничуть не изменился! Только животик растет! – Верас ткнул пальцем в жилет Дайновича. – В прошлый раз его у тебя не было. Постой-ка, это когда же было?.. Лет десять назад?

– В 1927 году в Вильно, – улыбнулся профессор.

– Ну да, ну да… Хо-хо! Время летит…

Дайнович представил журналиста, и Доминик Верас радушно пожал его руку. Потом усадил гостей на кожаный диван у раскрытого в сад окна и раздал им бокалы, плеснув туда бренди.

– Ну, рассказывай, мой Чеслав! – сияя от радости, он уселся на стул рядом и с умилением смотрел на старого друга. – Все так же занимаешься наукой? Забудь эту скучную холеру! Приезжай ко мне, я тебя устрою. Будешь читать лекции по своей истории не глупым студентам, а всяким важным особам и иностранцам. Круглый год охота, рыбалка, всякие развлечения, по вечерам бридж и преферанс, биллиард. И все это на природе, на свежем воздухе… Хо-хо!

– Предложение, спорить не стану, заманчивое, – улыбнулся профессор, отпивая бренди. – Может, им и воспользуюсь… Всегда хотел жить на природе. Но вот обитать в гостинице, оборудованной в замке…

Верас замахал на него руками:

– Ну, в каком замке? Это не забытый замок на отшибе, это дворец. И тут не гостиница, а – я бы сказал – клуб. Загородный клуб для элиты. Сюда приезжают отдохнуть богатые и влиятельные лица. Иногда тут проводят свои сборы всякие общества, бывают турниры и прочее подобное. Вот взгляни сюда… – он указал на противоположную стену кабинета, где висело два десятка коллективных фотографий. – Недавно у нас был шахматный турнир: гроссмейстеры, пресса… Через месяц турнир по покеру. Сейчас, правда, у нас почти никого нет, но через несколько дней будет заезд. Да еще сегодня к нам иностранцы должны приехать – будут искать привидения. Хо-хо!

– Вижу, у вас тут интересно, – заметил Дайнович. – И даже привидения есть.

– Ну а как же! – заверил его директор. – В каждом уважающем себя замке есть свое привидение. И Лошицкий замок не исключение.

– Что, в самом деле, у вас видели привидение? – спросил Алесь, в котором проснулось журналистское любопытство.

Доминик Верас замолчал на минуту, поймал цепкий взгляд профессора, потом опустил глаза и потер щеку. Его вечная улыбка теперь казалась грустной. Он взял со стола свой бокал с бренди и залпом выпил.

Поднялся, выглянув в раскрытое окно. Внизу за грушевым садом виднелась речка, по которой плавала лодка с влюбленными отдыхающими. В воде отражался слепящий солнечный диск.

– Так вы за этим приехали? – уже совсем невесело спросил он.

– За чем «за этим», мой дорогой Доминик? – повернул к нему голову Чеслав Дайнович.

– Ну, иностранцев я понимаю, – Верас продолжал смотреть в окно. – На то они и иностранцы. А вам-то зачем? – он с укоризной взглянул на журналиста. – Тоже хотите написать сенсационный репортаж на боли и страданиях других?

– Подожди, Доминик! – прервал его профессор. – Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь? Мы приехали к тебе искать потерянную чашу Ягайло.

– Ах, вот что! – директор снова повеселел и вернулся на свой стул. Подлил гостям в бокалы. – Что же вы сразу не сказали, панове! Ищите сколько душе угодно – не найдете! Ручаюсь, я сам ее искал. Хо-хо! За несколько лет проверил каждый сантиметр замка. Никаких пустот, никаких тайных ходов, никаких тайников. Это басня.

– А как же мемуары казачьего атамана? – удивился Алесь.

– Он все наврал, – категорично махнул рукой Верас, расплывшись в улыбке. – Казаки убили Радзивилла и поделили награбленное. Вот и вся тайна.

– Пожалуй, исключать такой вариант нельзя… – в задумчивости согласился Дайнович. – А что с этими привидениями? Они как-то связаны с пропавшей чашей Ягайло?

– Нет! Хо-хо! – отмахнулся Верас. – И привидений самих, наверно, никаких нет. Я лично в них не верю. Давно тут обитаю и ничего подобного не видел. Просто у замка, как бы это сказать… нехорошая репутация. Тут исчезло много людей. Вот на этом фоне воображение и рисует фантазии. Кому-то ночью кажется, что слышит стоны. А другому что-то в темноте померещилось. Так и создаются легенды. А я никого и не переубеждаю. Это работает на нас как реклама.

Профессор взял старого друга за рукав пиджака:

– Вот с этого момента расскажи все подробно. Что это за «нехорошая репутация»? И что тут вообще происходило после 1812 года, когда исчезла чаша Ягайло?

х х х

– Сразу скажу, история невеселая, – Доминик Верас угостил гостей немецкими папиросами и закурил сам. – Проклятое это место. Так говорят. В 1812 году замок разорили казаки. Мародеры унесли, что смогли, а остальное изувечили. Победители передали замок роду Кутузовых, какому-то родственнику знаменитого одноглазого фельдмаршала. Но отнятое у Радзивиллов счастья не принесло. У новых владельцев дворца было несколько детей. Так вот вначале исчезла пятилетняя дочка, потом семилетний сын. Мать от горя сошла с ума, и семья бросила замок, вернувшись к себе куда-то на восток. Подозревали, что детей убили местные жители. Тут село рядом – Лошца…

Потом владельцами стали Грицкевичи – богатые местные шляхтичи. История снова повторилась. Они сюда въехали, имея семерых детей. Два младших ребенка исчезли в один день. Возраст тоже шесть – восемь лет. Искали, искали, искали… Ничего не нашли. Сто раз проверили каждый угол во дворце, всю округу… В речку месяц ныряли, ища трупы. Без следа…

Потом исчез сам старший Грицкевич. И замок снова опустел – решили его оставить.

Пустовал он долго. До восстания Калиновского. Был уже довольно заброшен, но царские власти решили тут расположить гарнизон какой-то своей роты. Солдаты говорили, что слышали по ночам какие-то загробные стоны. Тогда, собственно говоря, и возникла легенда о привидениях.

В конце прошлого столетия тут решили все обновить и открыть католический пансион для детей. Вот и начался кошмар…

Верас подлил в бокалы бренди и, вздохнув, продолжил свой скорбный рассказ:

– За полгода исчезло три ребенка.

– Какой ужас! – вырвалось у Алеся. – Три ребенка?

– Власти решили, что орудует маньяк, – затянулся папиросой Верас. Выдохнув дым, он мрачно смотрел перед собой, скорбно улыбаясь. – Арестовали какого-то местного идиота, который признался в убийствах. Считается, что он якобы повесился в камере. Но через месяц исчезает еще ребенок, а через неделю еще один. Останков пропавших не нашли. И пансион закрыли.

– Вот так история! – профессор поставил свой стакан с не выпитым бренди на стол. – Это действительно тихий ужас! А что же полиция?

– Полиция? – Верас грустно рассмеялся. – Хо-хо! Полицейский, который искал исчезнувших детей, тоже сам пропал. Испарился. Как сквозь землю провалился. Его искали, но тоже ничего не нашли. А у местных пошли слухи, что замок проклят. И снова он долгое время пустовал.

– А что было потом? – спросил Минич.

– Да, собственно, ничего, – взглянул на него директор. – Из-за дурной славы замка тут никто не хотел жить. Во время войны, правда, тут воюющие стороны располагали свои гарнизоны – но ничего мистического с ними не случалось. Никто не исчез. Правда, опять солдаты слышали какие-то стоны и что-то призрачное якобы видели. Но это же несерьезно. В 1927 году варшавская автомобильная компания решила тут устроить загородный клуб для своих богатых клиентов. То есть место, куда можно отвезти нужных людей для отдыха. С тех пор я здесь и работаю. Дворец с моим весомым участием воссоздали, сделали его гостиницей. Клубом для избранных. Кстати, как твои впечатления, дорогой Чеслав?

– Шикарно, – затушил в пепельнице папиросу профессор. – Замок впечатляет. Но история у него страшная. Если не сказать больше. Куда же делись дети? Их украла Зубная Фея?

– Не шути так страшно, Чеслав! – отвернулся от него директор гостиницы. – Холера тебе на язык. Я считаю, что это стечение обстоятельств. Какие-то маньяки. Но их больше нет. Все давно кончилось. Это просто история. А мы живем в другом веке.

– Загибаю пальцы, – стал загибать пальцы Дайнович. – Пропавшие дети: два, два, три, два. Итого девять. В разное время. Еще полицейский исчез. И отец Грицкевичей. Одиннадцать. Подозреваю, не только они пропали тут без следа.

– Ты полагаешь, я не думал об этом? – Доминик Верас встал, чтобы подлить бренди в бокалы. – Думал! Хо-хо! Но пропали они в разные эпохи. Нет между ними никакой связи. Не может маньяк жить так долго. Поэтому забудь, дорогой Чеслав! Все это глупости! Поверь мне – тут только стечение обстоятельств. Или тогда давай вместе с тобой поверим в какое-то ПРОКЛЯТИЕ. Но я в такое не верю. Как и ты. Давай чокнемся за это…

Они чокнулись вместе с бокалом журналиста и выпили.

Помолчали после выпитого, пребывая в прострации.

– Ну, хорошо, – согласился, потрогав кончик носа, Алесь. – А куда они все исчезли?

Его вопрос повис в воздухе.

Он посмотрел на обоих своих собеседников. Ответа ни у кого не было.

Глава девятая,

в которой за ужином беседуют о привидениях

Доминик Верас выделил им две смежные комнаты на первом этаже в левом крыле замка. Обычные гостиничные номера, но с «историческим декором»: на стенах несколько картин под старину, над умывальниками стилизованные под семнадцатый век изразцы с гербами Великого княжества Литовского. Ко всему в номере журналиста оказалось чучело филина, а в профессорском над дверью висели по-пиратски перекрещенные два палаша.

– Похоже, вот таким оружием отбивался от казаков Радзивилл, – сказал Алесю Дайнович. – Отбивался – и куда-то исчез… Тут, в этом замке. Вместе с чашей Ягайло.

Минич выглянул в окно: кусты сирени, деревья, за ними внизу синела река – и вдруг захотелось искупаться и полежать под солнышком на берегу.

– И как же мы эту чашу найдем? – вздохнул Алесь, глядя на манящую реку. – Задача кажется нереальной… Ведь ее тщетно искали до нас…

– Блажен тот, кто верует, – уклончиво ответил профессор, тоже взглянув в окно номера.

Дверь внезапно открылась, вошел директор гостиницы – он принес с собой несколько папок.

– Ну вот, мой дорогой Чеслав, все, что у нас есть, – Верас положил стопку на столик возле кровати. – Тут два плана замка: новый, после реконструкции, и старый. То есть со времен Радзивилла. Еще кое-какие бумаги. И все – больше ничего не сохранилось. Изучай. Но заранее говорю – пустая это затея, я сам все давно тут перерыл и заверяю тебя: ничего не найдешь! Хо-хо!

– Ну, это мы еще посмотрим…

– Если этих бумаг окажется мало, то, мой дорогой Чеслав, можешь поискать что-то в Лошце. Может, там в костеле и управе что-то сохранилось с тех времен. Кстати, тебе письмо…

И он передал профессору конверт.

– Как, еще одно? – удивился Дайнович. – Я просто засыпан корреспонденцией..

Доминик Верас ушел, а Алесь с тревогой спросил:

– Неужели опять от «Черной ленты»?

– Нет, – профессор, надев очки, прочел послание. – На этот раз от Дефензивы. Наш добрый знакомый пан Ян Янкович просит нас прогуляться к реке. К какому-то большому дубу, который в ста метрах от какой-то белой беседки.

– Ну и ну! – опешил журналист. – Откуда же он узнал, что мы тут?

– А где еще мы рано или поздно должны были оказаться? – пожал плечами Дайнович, пряча письмо в конверт. – Полагаю, он нас ждал.

– Но мы же не расскажем ему про Эльвиру Роуз и про крест Витовта…

– Ни в коем случае. По крайней мере, пока. Но контрразведка наш главный союзник. Ibi victoria, ubi concordia. То есть, как говорили древние, победа там, где согласие. Так что, дорогой Алесь, не дайте нашему другу из Дефензивы повода заподозрить, что мы ведем какую-то свою игру…

х х х

Минич и профессор, делая вид, что они прогуливаются, не спеша прошли вдоль берега тихой реки к покрытой мхом беседке из белого кирпича.

– А вон и дуб, – Алесь показал на огромное старое дерево.

Под ним у самой воды была вкопана скамейка, и на ней сидел, читая газету, человек в темной рубашке и кепке.