Текст книги "Чёрная лента"

Автор книги: Вадим Деружинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Хотя он тоже видел ее сейчас. Тело почти в тени, лица не разобрать. Абсолютно неподвижная. В форме полиции Второй Речи Посполитой.

Пытаясь подавить внезапный страх, Дайнович как бы невзначай взглянул через плечо на столик билетера. Фигура полицейского, которая встретила его на входе, исчезла.

Исчезла там – и появилась тут… Но как можно пройти так бесшумно, чтобы он ничего не услышал и не заметил? Дайнович стал всматриваться в того, кто прятался за спиной Потрошителя, и он даже перестал дышать, чтобы уловить хоть малейший оттуда звук. Полнейшая, мертвая тишина и неподвижность…

Словно в ответ на его мысли, слева из глубины дальнего конца зала раздались уже вполне живые звуки шагов – и к профессору не спеша подошел одетый в смокинг и черный цилиндр Отто Клаус. При ходьбе он опирался на черную трость с золотым набалдашником в виде головы льва, а на узком лице с длинным шрамом поблескивало пенсне в правом глазу.

– Не правда ли, весьма странное место, герр профессор? – сказал он вежливо на немецком языке, встав рядом. – Вы ведь говорите по-немецки. Тут манекены похожи на людей. Хотя порой иные люди и целые народы похожи скорее на кукол.

– А иногда, – ответил Дайнович тоже по-немецки, – и некоторые куклы кажутся живыми. Как, например, эта…

Он хотел указать на фигуру полицейского за спиной Потрошителя, повернулся в ту сторону и… оборвал свою речь на полуслове. Профессор в растерянности оглянулся по сторонам – полицейский исчез, как сквозь землю провалился. Хотя только что стоял тут, он видел его своими собственными глазами.

– Вы что-то потеряли? – спросил немец.

– Отнюдь, – произнес профессор, скрывая свое удивление. – Я просто хотел сказать, что это очень интересный музей. Необычный, если вы меня понимаете…

– О, да! – согласился Клаус. – Это действительно необычный музей. Я бывал во многих подобных заведениях мира. Там ставят копию знаменитости и считают, что это уже привлечет посетителей. А здесь нечто иное. Тут есть ИДЕЯ. Вот что мне нравится. Если вы не против, я на какое-то время стану вашим гидом и покажу вам особенно любопытные вещи… Тем более что владельцы музея невесть куда вдруг исчезли, словно испарились, а ключи оказались случайно у меня. Вас это не смущает?

Его громкая и четкая немецкая речь гулко звучала в пустом музейном зале, но лицо цвета извести не выражало никаких эмоций и еще более казалось маской, чем лица восковых фигур вокруг. Снова Дайновичу показалось, что все встало с ног на голову. Он вспомнил впечатления, о которых рассказывал Алесь, тоже побывавший ночью в этом музее, и подумал, что в самом деле здесь все кажется искаженным и нереальным.

– Валяйте, – согласился он.

Они прошлись по залу.

– Мне очень нравится вот это… – немец указал тростью на барона Мюнхгаузена в мундире восемнадцатого века, который в одной руке держал снятую треуголку, а другой рукой поднимал себя за волосы. – Это пример того, чего не может быть. Но что мы видим своими глазами. Смотрите сюда…

Они присели на корточки, и Отто Клаус провел тростью под ногами легендарного барона:

– Он висит в воздухе на высоте примерно 40 сантиметров от пола. Видите? Я вожу тростью под его ногами – это не иллюзия, тут нет никакого зеркала. Он взял себя за волосы – и просто поднял сам себя. И в таком виде висит…

– Вы считаете это возможным? – с интересом взглянул на собеседника профессор.

– Конечно! – ответил тот. – Ведь вы же сами видите – я вожу под его ногами тростью, и тут ничего нет. Вот еще раз посмотрите… Вы убедились, что тут ничего нет?

– Да, ничего нет…

Они встали.

– Вот так и обманывают миллионы, – подытожил коллекционер из Пруссии. – Говорят, что человек может воскреснуть после смерти на кресте, и водят под его ногами тростью. Но стоит взглянуть туда, где все находится в тени… – он указал тростью поверх головы барона, – как обман становится очевиден.

Он коснулся тростью невидимой нити, которая с потолка удерживала Мюнхгаузена над землей, – и восковая фигура закачалась.

– Здесь вся суть вопроса веры, – сказал Клаус. – Всякая вера масс является ослеплением. А ослепляют людей кукловоды, от которых и тянутся вниз невидимые нити. Одним дано верить, другим дано обманывать в этой вере других и управлять ими. Вот дуализм мира.

– Интересная философская аллегория, – согласился Дайнович. – Я полагаю, мы с вами из числа тех, кто осознает обман?

– Обман? – переспросил немец. – Что вообще считать обманом, герр профессор? Все с детства знают сказку Перро о Красной Шапочке. И вот композиция на эту тему. Полное разоблачение всех обманов и заблуждений.

Он указал тростью на восковую фигурку Красной Шапочки – дитя возрастом в пять-шесть лет.

– Владельцы музея не лишены чувства юмора, – Клаус постучал тростью по головному убору девочки. – Шапка не только красная, но еще и с серпом и молотом на ней. Перед неразумным ребенком кровать, как ей казалось, с бабушкой в постели. Но это оказался переодетый волк. Его убили охотники и вскрыли живот хищника, откуда появляется вполне живая и здоровая бабушка…

– Да, тут явно не сходятся концы с концами… – кивнул Чеслав Дайнович.

На кровати лежал волк – обычная, пусть и немного крупная серая собака в чепчике. Одеяло откинуто, возле постели два охотника, которые убили зверя. Пузо волка вскрыто продольным разрезом ножа, который окровавленный держит в руке один из охотников. А из чрева волка вылезла седая голова бабушки, которая, раскрыв рот, что-то радостно кричит своей внучке.

– Проблема в том, – заметил профессор, – что даже одна эта голова бабушки не поместится в собачьем желудке и тем более не сможет пройти по кишкам зверя. Да и через пасть волка не пройдет…

– Вот именно! – стукнул тростью по бабушкиной голове немец. – А ведь вслед за головой должна вылезти из желудка зверя она вся, причем живая и невредимая. Но дитя с серпом и молотом на красной шапочке ожидает этого чуда.

– С точки зрения физиологии млекопитающих, – размышлял вслух Дайнович, – скорее бабушка должна проглотить целиком волка, а не наоборот. Ведь размер гортани и желудка у человека намного больше, чем у волков. А у некоторых ожиревших людей весом в сто и двести килограммов желудок вмещает объем, куда вполне поместится любая собака. Только как она туда попадет, оставаясь живой?

Дайнович взглянул на немца в пенсне:

– Впрочем, есть вариант, что бабушка была лилипутом. Но даже в таком случае волк не может проглотить лилипута целиком. Это уже не лилипут, а жучок.

Отто Клаус ударил тростью по полу:

– Вопрос не в физиологии, а в политике! Этот волк – старый мир, охотник – Карл Маркс, посмотрите на его бороду, а голова бабушки – якобы мировой коммунизм, который родится, если коммунисты уничтожат все существующее, вспоров ему живот. Вы же не верите в это?

– Не верю, – пожал плечами профессор. – Это такое же чудо, как барон Мюнхгаузен, который поднял себя за волосы. Но ведь это сказка…

Они подошли к шахматной доске с черепами вместо фигур, за которой играли партию Адольф Гитлер и Иосиф Сталин. Гитлер сделал первый ход пешкой. Маленьким белым черепом.

– Первый ход в партии сделан, – удовлетворенно заметил немец. – Игра идет. И ваша страна в ней игроком не выступает.

– Да, – признался Дайнович. – Это наводит на грустные размышления.

– Вам все равно придется выбрать ту или иную сторону.

– Возможно. И, возможно, мы не воспарим, как барон Мюнхгаузен. Зато история показывает, что когда соседи пожирали ВКЛ-Беларусь и Польшу – то есть Речь Посполитую, то все равно она потом оказывалась живой, как бабушка из разрезанного живота волка. Нас можно съесть снова, но мы в животе хищника не перевариваемся, а остаемся живым организмом, чуждым телу нас съевшего. Вот в этом аспекте сказка Перро действительно актуальна. И в этом плане эти две композиции вместе задают такой смысл: нас пусть и съедят, но мы все равно останемся живыми в их животе и будем ждать, пока храбрый охотник не извлечет нас наружу к свету и продолжению жизни.

– Глупая трактовка, мифы туземных лимитрофов^[1]! – фыркнул Клаус. – Вашей стране осталось существовать только пару лет, и тогда здесь везде будет звучать только наша с вами немецкая речь. Вы ведь это знаете, герр профессор! И потому вы надели свои золотые очки на черную ленту!

Он постучал тростью по груди Дайновича.

– Вы все-таки наш человек с черной лентой! Так будьте же им!

– Нет проблем, – ответил на том же чистом немецком с прусским диалектом профессор. – Черная лента и тру-ля-ля. Но вы, наконец, объясните, о чем вообще идет разговор.

Пруссак успокоился и, пройдясь вокруг, стал говорить, поблескивая своим пенсне и помахивая тростью в воздухе:

– Мы нашли крест Витовта… Вы это уже, видимо, знаете… Теперь нам нужна чаша Ягайло. По нашим сведениям, ближе всего к ее находке сейчас вы. Вас устроит большой дом под Кенигсбергом и сто тысяч германских марок? Профессор, вы это получите, если найдете, что мы вместе с вами ищем.

– Нет, это смехотворно, – возразил профессор. – Я знаю, что по этому поводу есть личное задание фюрера вашей организации «Ананербе». Мне нужен миллион.

Посланец Рейха замер на этих словах и внимательно посмотрел через пенсне на Дайновича.

– Миллион рейхсмарок?

– И кроме этого гаранты личной безопасности моему другу Алесю Миничу, которого вы, как я понял, уже списали в расход.

Немец задумался. Снял свой окуляр и стал его протирать платком.

– Вы понимаете, герр профессор, о какой огромной сумме вы говорите? – спросил он.

– Вполне, – ответил тот. – Но мы можем в любом случае сторговаться и найти устраивающий стороны компромисс.

Эти слова еще более обескуражили Отто Клауса. Он не знал, что можно ответить конкретно. Поразмыслив, он пришел к выводу:

– Я обсужу ваши предложения и сам вас найду. Прошу вас пока не покидать Вильно. Помните, что вы живы, герр профессор, пока следуете моим инструкциям.

Сказав это, он снова постучал тростью по груди профессора и ушел.

«Слава Богу, пока живой», – вздохнул Дайнович.

Это уже было существенным достижением, потому что трость немца с золотой головой льва производства «Байер», Берлин, профессору была знакома: из нее запросто доставался скрытый кинжал длиной в 15 сантиметров.

х х х

Идя вслед за уходящим немцем к выходу из музея, профессор остановился перед фигурой Джека-Потрошителя.

Куда исчез полицейский, который стоял за его спиной? Ну, ведь не испарился! Ведь не наваждение это.

Он зашел за спину Джека-Потрошителя и стал ощупывать стену.

Через несколько минут поисков он наткнулся на небольшой выступ на высоте полутра метров. Нажал на него. И открылась дверь…

– Тру-ля-ля… – только и сказал профессор сам себе.

Узкий ход вел в подземелье. Пройдя по нему, то и дело подсвечивая дорогу спичками, Дайнович вышел по обратную сторону от фасада музея через незапертую дверь и оказался в сквере, засаженном грушами. Через деревья он в сумраке рассмотрел контуры машины – темной, с обтекаемым кузовом.

Когда Дайнович подошел ближе, его окликнул сидящий за рулем Алесь Минич. Здесь они и договаривались встретиться. Но профессор не ожидал, что журналист будет его ждать с авто. И где только он его нашел?

– Как все прошло? – спросил Дайнович, сев на место рядом с водителем.

– Тише, – попросил его журналист. – На заднем сидении наша певица. И ей явно не по себе, пусть выспится…

Глава седьмая,

в которой посещают сумасшедший дом

Дайнович и Минич отъехали на несколько кварталов и остановились возле Бернардинского кладбища.

– Немца обескураживает отсутствие конкретики, я его обдурил, – профессор кратко рассказал о своей беседе с Клаусом. – Люди, подобные этому субъекту, привыкли рассуждать конкретными категориями и получать конкретные ответы. Я же пошел по парадоксальному пути и заломил за чашу Ягайло цену в миллион марок. Теперь он вынужден консультироваться с Берлином, на что уйдет какое-то немалое время, так как и там будут тщательно обдумывать мое условие, причем по существу никакого четкого ответа от меня он не получил.

Алесь тихо присвистнул:

– Миллион марок! Хороший куш. Только скорее убьют, чем заплатят такую сумму…

– Совершенно верно, я тоже так считаю, – Дайнович обернулся назад, оглядывая женское тело под накидкой на заднем сидении авто. – Но, наконец, объясните, зачем вы, холера побери, притащили с собой эту певичку? И почему она спит? Вы ее усыпили? И что вообще вы с ней собираетесь делать? Или она уже ваша невеста?

Журналист стал по пунктам излагать новости, глядя перед собой в темноту за лобовым стеклом машины.

– Ну, во-первых, никакая не невеста. Женщина она, скажем правду, романтичная и любвеобильная, пылко обещающая «быть твоей». Причем, наверно, не мне одному… Но, при этом, какая-то одновременно и хитрая, так как занималась контрабандой, на почве чего была завербована немецкой разведкой… И несерьезная, любящая острые ощущения… Да к тому же не против выпить виски и покурить марихуану… Вот из-за этой смеси она и впала в кому…

– Действительно, Мата Хари… – с интересом посмотрел на ее лицо профессор.

Уличный фонарь, возле которого они остановились, освещал миловидные черты женщины: длинные ресницы, алые приоткрытые губы, локоны светлых волос. Спящая она была похожа на невинное из невинных дитя, на сущего ангела, а от ее тела по салону машины витали ароматы орхидеи.

– Во-вторых, – продолжал, держа в зубах папиросу, Алесь, – ничего толком она рассказать не успела. Сказала лишь, что работает на «Черную ленту». Что была ночью за рулем грузовика «Фургон 99» и что якобы спасла мне жизнь, не сообщив «кому надо», хотя видела, как я вышел из дома адвоката Зелинского. И сказала, что должна отвезти в Берлин крест Витовта.

– Крест Витовта? – удивился Дайнович. – Так он у нее? Или ей должны его передать?

– Так вот, в-третьих, – кивнул журналист. – Она мне предложила сбежать с этим артефактом в Америку, потому что боится «Черной ленты» и думает, что крест можно будет продать в Штатах за хорошую сумму. А я помогу ей сбежать. И тут она лишилась чувств… Вот я и подумал, что оставлять ее, тем более в таком состоянии, было бы ошибкой. Склонили меня к этой мысли два аргумента… Вот первый…

Он вытащил из кармана пиджака свой блокнот и показал профессору.

– Меня едва не убили, когда я попытался уйти. Я не рассмотрел лица этого человека в черном костюме, но метает ножи он как профессионал. Кстати, вот этот нож…

Чеслав Дайнович с любопытством полистал почти насквозь пронзенный блокнот и взял в руки холодное оружие:

– Это второй аргумент?

– Нет, это все в одном комплекте. А второй аргумент – это то, что я нашел в потайном месте для контрабанды в сценическом сундуке Эльвиры Роуз. Вот… – он достал из второго кармана пиджака пакет. – Это крест Витовта. Она должна была его отвезти в Берлин…

Профессор чуть не подпрыгнул.

– Матерь Божья! – воскликнул он. – Вы нашли крест!?

Профессор в волнении вынул артефакт из пакета.

– Не верю своим глазам… Это именно он! – Дайнович, надев очки, разглядывал находку, бережно держа ее кончиками дрожащих от возбуждения пальцев. Шестиконечный золотой крест, инкрустированный сапфирами и изумрудами – тот самый. – Это именно он! Вот на обратной стороне латинская надпись «Крест Витовта». И надпись на греческом: «От Богоматери Витовту, 1386. Греческий император Мануил». Это величайшая реликвия! Первый раз в своей жизни я коснулся такой святыни!

– Я рад, что вы, пан профессор, подтвердили подлинность этого предмета, – улыбнулся Минич. – Короче говоря, я решил, что нашу певицу оставлять при таком раскладе нельзя. Это и опасно для нее, и еще не обо всем мы ее расспросили… Как она объяснит своим хозяевам исчезновение того, что она должна отвезти в Берлин? Ради чего убита куча людей. Я наскоро собрал ее вещи, положил Эльвиру на плечо и вынес из ресторана через черный ход. Совсем рядом с «Парижем», к счастью, живет мой знакомый, у которого я и одолжил эту машину. Вот и вся моя история… Кстати, авто отличное: «ТАТРА-77» прошлого года выпуска. Восемь цилиндров, независимая подвеска всех колес, 60 лошадиных сил, выдает 140 километров в час. Чудо техники!

Алесь вздохнул, глядя в темноту за лобовым стеклом:

– Но теперь главный вопрос. Что нам делать и куда направляться?.. У вас, пан профессор, есть какие-нибудь соображения? К вам домой я бы ехать не советовал, так как крест очень скоро станут искать.

Чеслав Дайнович, казалось, совсем его не слышал. Он упивался бесценным артефактом, покачивая головой и что-то с восторгом бормоча себе под нос. Крест самого Витовта! Он был с ним в Грюнвальдской битве, он объединял огромную страну Великое княжество Литовское и Русское от моря до моря, он единственный свидетель той легендарной эпохи… Алесь подождал несколько минут, а потом решительно спрятал крест обратно в пакет. Это отрезвило ученого.

Профессор шумно выдохнул воздух и вытер платком вспотевший лоб.

– Это настоящее потрясение… – признался он. – Вы, мой друг, совершили огромный подвиг, вернув святыню. Отчизна вас не забудет…

Потом профессор помолчал, приходя в себя, и, подумав, добавил уже другим тоном:

– Итак, что мы имеем…

Дайнович вздохнул и стал рассуждать вслух.

– Итак, на вас, мой дорогой друг, кто-то напал, когда вы выходили из комнаты певицы… Кто? Явно один из посетителей ресторана. Кстати, я видел вашего призрака.

– Какого призрака?

– Ну, то самое привидение полицейского в Музее восковых фигур.

Профессор рассказал, как этот фантом, показавшийся ему восковой статуей, перемещался с места на место, а потом исчез вовсе, и там оказалась потайная дверь, ведущая в подземный ход. Он подытожил:

– Трудно судить о том, является ли человек, бросивший в вас нож, тем же, кто был в форме полицейского в музее, выдавая себя за восковую фигуру. Возможно, это два разных субъекта. Пока мы этого не знаем…

– Но, во всяком случае, кое-что стало понятно с «призраком», – кивнул с облегчением Алесь. – А то мне казалось, что это в самом деле белая горячка… Хотя все равно не понимаю, кто это был… И как можно вот так стоять, не дыша, неподвижно… Это выше человеческих способностей…

– И здесь перед нами возникает принципиальный вопрос: какие функции выполнял человек, бросивший в вас нож? – спросил профессор. – Он следил за вами в зале ресторана и пошел вас искать, не найдя нигде? Или он имел совсем иную задачу – следить за певицей и сохранностью того, что она должна увезти контрабандой в Берлин? Или обе задачи являлись для него равно важными?

Журналист снял шляпу и в растерянности потер ладонью затылок:

– А вы как думаете?

Профессор еще раз оглянулся на спящую красавицу, но уже с куда большим интересом во взгляде.

– Ясности нет. Или вас продолжают пытаться убить как человека, который слишком много знает. Или же «Черная лента» присматривала за Роуз, что ожидаемо, и этот человек шел проверить, все ли в порядке. Увидев, что вы выходите из ее комнаты, он мгновенно принял решение – а это значит, по крайней мере, что он вас знает в лицо. Значит, видимо, тут сошлись обе его задачи… А раз так, то они уже ищут и крест, и певицу, и вас, и меня. И вы правы: нам лучше спрятаться. Поиграем в прятки…

– Они, наверно, думают, что я силой похитил Эльвиру, – предположил Алесь.

– Скорее всего… Хотя подозрения у них в ее отношении, наверно, были… Поэтому, мой друг, ваше решение забрать с собой возлюбленную, конечно, единственно правильное…

– Возлюбленную?! – поднял брови Минич.

– Ну, хорошо, влюбленную… – махнул рукой профессор. – Или пытающуюся с помощью своих женских чар вас использовать для каких-то своих целей. Это дела не меняет… В любом случае нам всем надо где-то найти укрытие… И в первую очередь надо где-то на обозримое время пристроить нашу голую даму. Или вы хотите ее и дальше возить с собой?

Алесь тоже обернулся и посмотрел на Эльвиру: «возлюбленная»… и «влюбленная»… Она была обворожительна… Словно куколка… Он поправил покрывало на ней, оголившее прозрачный пеньюар на груди. Сделал это так, как касаются официальные лица лент на венках в мемориалах, – лишь чуть-чуть потрогал ткань, ее почти не сдвинув.

– У меня была мысль, – сказал он, – обратиться за помощью к Дефензиве. Но я быстро ее отбросил. Если я отдам Эльвиру в руки Яна Янковича, она сочтет это предательством. Тем более что, скорее всего, ее арестуют, посадят за решетку. И отправят в конце концов в Березу-Картузскую, в зону для политических шпионов. А я этого не хочу. Мне ее, честно признаюсь, жалко…

– Именно так я сразу и понял, – согласился Дайнович, внимательно посмотрев на журналиста. – Поэтому и не стал этот вариант даже обсуждать. Но коль мы выбираем этот путь, то в таком случае нам придется хранить втайне от Дефензивы не только певицу, но и крест Витовта. Потому что одно связано с другим. Пока не известно, где Роуз, – не известно и то, где реликвия. Мы должны где-то оставить вашу красавицу, чтобы освободить себе возможность действий. Пусть ее все ищут, а мы сделаем вид, что точно так не знаем, куда она исчезла. Мол, сами ее хотим найти.

– Разумно, – снова взглянул на спящую певицу Минич. – Но где же мы ее можем оставить?

– Есть одна мысль! – поднял палец профессор. – Для этого мне надо кое-кому позвонить. Едем к телефону.

х х х

Дайнович вернулся в машину и сел рядом с Алесем. Вид у него был крайне удивленный.

– Это воистину мистика! – покачал он головой. Видя, что журналист его не понимает, он объяснил: – По преданию, крест Витовта помогает во всех начинаниях, связанных с организацией чего-то. Это, конечно, только легенда… Вот великая победа в Грюнвальде в 1410 году… И прочее разное… И вот вас завела к себе Роуз, имея этот крест у себя. И вы пошли за ней, как загипнотизированный кролик… А теперь я позвонил своему коллеге с просьбой приютить нас в его клинике – и моментальное согласие, без каких-либо вопросов. Что меня просто поразило.

– Правда? Я рад, – сказал Минич, заводя мотор «ТАТРЫ-77». – А что это за клиника?

– Клиника как клиника. Обыкновенный дом для сумасшедших, – пояснил как бы между прочим профессор.

– Обыкновенный?.. Дом для сумасшедших?..

Алесь развернул машину и, выехав на темную ночную дорогу, набрал скорость. Он добавил:

– Очень нам подходит. Мы как раз такие тут трое… Надеюсь, там не навсегда останемся…

Чеслав Дайнович не стал отвечать. Он размышлял о том, что лучше уж клиника для психов, чем концлагерь Береза-Картузская.

х х х

Они проехали несколько километров на север, миновали селение Кальвария и повернули на запад. Здесь, возле небольшой рощи и тихого пруда располагалась частная клиника психиатра доктора Бута.

– Сам доктор Бут сейчас в Вильно, – пояснил профессор. – Но он обещал, что позвонит в клинику и даст указания принять нас на ночь и выделить комнату для нашей спящей красавицы. Пришлось сказать, что у нее последствия от употребления наркотиков.

– Так оно и есть… – согласился Алесь.

– Это элитная больница для богатых пациентов. Говорят, тут лечится даже тетя министра финансов Антоновича. Ну а нас должна встретить ассистентка доктора пани Раймунда, она дежурит этой ночью…

Машину решили оставить метрах в ста от клиники – не хотелось, чтобы кто-то случайный заметил их приезд.

– Какой тут чудесный лесной воздух! – вздохнул полной грудью журналист и оглянулся по сторонам. – Хотел бы я пожить в таком умиротворенном санатории…

Справа темнела сосновая роща, слева на ровной глади пруда отражалась луна, а впереди за невысоким забором угадывалось в сумраке трехэтажное здание сумасшедшего дома. В одном из окон на первом этаже, рядом с входом, горел неяркий свет – туда они и отправились, стараясь ступать потише.

Чеслав Дайнович заглянул в окно и увидел там пожилую женщину в белом халате. Она сидела за столом и что-то листала под светом лампы. Постучав пальцем по стеклу, профессор позвал ее к себе, а потом изобразил знаками просьбу их пустить. Ночная дежурная отправилась открывать дверь.

– Пока все отлично, – сказал шепотом Дайнович и подмигнул Алесю. – Скоро будем спать, а то я, честно говоря, порядком устал за сегодняшний день…

Послышался звук отпираемого замка, и дверь раскрылась. Ассистентка доктора Бута, на вид сонная и какая-то вялая, пропустила их внутрь и заперла засов. Потом побрела к себе в кабинет, шаркая ногами по полу. Мужчины послушно отправились за ней.

Она уселась опять за свой стол с лампой и устало взглянула на гостей, которые сели на стулья напротив. Стены по обе стороны от них занимали стеллажи с папками и научными книгами по психиатрии.

– Добрый вечер, пани. Или, скорее, доброй ночи. Доктор Бут вам звонил? – вежливо поинтересовался профессор.

– Звонил… – равнодушно ответила дежурная.

У нее были выпуклые, как у глубоководной рыбы, белесые глаза и нос крючком. А на подбородке бородавка.

– Ну, вот мы и приехали, – с добродушным ожиданием в голосе продолжил Дайнович. – Вы же нас ждали?

– Ждали… – сказала пани.

Настала пауза. По голосу женщины было понятно, что она никого не ждала.

Мужчины в растерянности переглянулись.

– Подождите, уважаемая пани, – попытался уточнить профессор. – Доктор Бут вам звонил?

– Звонил…

– Так значит, вы в курсе?

– В курсе…

– Ну, так… – и Дайнович, вежливо улыбаясь, протянул в ее сторону ладонь, как бы намекая на что-то.

Дежурная внимательно посмотрела на его руку и неожиданно твердым голосом спросила:

– У вас проблемы? Флуктуация? Аберрация? Сублимация сознания?

– Нет-нет! – вмешался Алесь. – У нас нет никаких проблем! Вам же должны были позвонить! Вам доктор Бут звонил?

– Звонил… – сказала она, мгновенно успокоившись.

– Так значит, вы в курсе? – стал терять терпение журналист.

– В курсе… – согласилась женщина.

Гости снова недоуменно переглянулись, и тут профессор хлопнул себя по лбу.

– Дорогой Алесь, – шепнул он Миничу. – Я понял! Дайте ей денег…

– О, дорогая пани, извините Бога ради! – журналист встал со стула и, достав из кармана пачку банкнот, отсчитал несколько купюр. – Вот двести злотых. Надеюсь, этого хватит?

Ассистентка доктора Бута чуть заметно оживилась, но спрятала деньги в карман халата и снова казалась невозмутимой.

Еще с минуту все помолчали.

– Я так понял, вопрос в деньгах? – спросил Алесь, бросив взгляд на профессора.

Тот ему кивнул.

– Вопрос в деньгах… – сказала дежурная.

Журналист положил перед ней на стол еще двести злотых.

Женщина забрала деньги и стала тереть свою бородавку на подбородке.

– Вопрос в деньгах… – повторила она.

Минич достал еще триста злотых. Он вспомнил слова профессора о том, что это элитная и дорогая клиника. «Пожалуй, весьма дорогая, – подумал он. – И персонал тут жадный до денег».

– Надеюсь, мы решили наши вопросы, – решил закруглить финансовую тему Чеслав Дайнович. – Давайте пойдем дальше.

– У нас в обуви не ходят, – шмыгнула носом дежурная. – У нас ходят в тапочках. Тапочки в коридоре.

Снова переглянувшись, мужчины стали разуваться. Когда профессор нагнулся, расшнуровывая ботинок, его золотые очки на груди закачались, поблескивая, в воздухе на черной ленте. Дежурная прищурилась и, грызя ногти, не отводила от них глаз.

– У нас в очках не ходят, – снова шмыгнула носом она. – Вредно для пациентов. Отдайте мне ботинки и очки.

– Позвольте, пани! А чем же вредны очки? – удивился Дайнович, снимая с шеи черную ленту с оптикой.

– Флуктуация, аберрация и сублимация сознания, – ответила ассистентка доктора Бута, вешая очки себе на шею. Голос ее прозвучал каким-то зловещим и торжествующим. – У нас запрещены золотые очки. Тем более на черной ленте.

Алесь встрепенулся, подняв в руках свои снятые ботинки.

– Так вам что-то известно о «Черной ленте»? – вырвалось у него.

– Что-то известно о «Черной ленте»… – произнесла загадочно женщина, поместив себе на нос профессорские очки и оглядев через них гостей.

И взгляд ее был жутким.

«Это засада! – понял наконец журналист. – Сейчас нас убьют».

Внезапно за спиной Минича открылась дверь. Он обернулся, ожидая выстрел в спину, – все равно не успеет достать свой револьвер из заплечной кобуры. Но вместо выстрела за спиной раздался строгий женский голос:

– На горшок и в люлю!

х х х

Вошедшей оказалась весьма красивая и элегантная брюнетка лет тридцати в белом халате. А та особа, с которой мужчины говорили все это время, поспешила к ней и, уткнувшись в ее плечо лицом, расплакалась:

– Они меня не любят, потому что у меня большая бородавка! Гы-гы-гы…

– Тише, тише… – погладила ее по волосам – как теперь стало понятно – настоящая пани Раймунда, ассистентка доктора Бута. – Они не обидят, они хорошие… Пора спать… Ждет кроватка… Добрых снов…

Отправляя пациентку спать, пани Раймунда забрала у нее очки профессора и вывернула карманы с пачкой злотых. Что явно той не понравилось – уходя, она зло посмотрела на мужчин и выкрикнула им:

– Флуктуация! Аберрация! Сублимация сознания!

И ушла, гордо подняв заплаканное лицо и шаркая тапочками по полу.

– Кто эта жуткая дура? – спросил Алесь, нервно завязывая шнурок ботинка. – Морочила нам голову, идиотка…

– Это тетя министра Антоновича, – пояснила пани Раймунда, вернув гостям очки и деньги и сажаясь за стол дежурной. – Шизофрения с элементами клептомании. Но в целом ничего опасного для окружающих. У нее часто бессонница, сидит в моем кабинете, представляя себя доктором, пока я делаю ночной обход клиники.

– А что, очень симпатичная пани… – поправил себя журналист. – Мы с ней даже успели подружиться…

– Итак, панове, – перешла к делу брюнетка в белом халате, разглядывая гостей. – Вы переночуете в коттедже доктора Бута, сейчас пустующем. Это возле нашего главного корпуса клиники. Там же останется ваша пациентка. О ней никто тут знать не будет. Если она сама, конечно, этого не захочет. Финансовые вопросы меня не касаются, вы их решите без меня с доктором. Как я поняла, он ваш близкий друг. Но приедет он только послезавтра. У него консультации в Вильно.

– Все точно и ясно, – похвалил услышанное профессор, взглянув на Алеся.

Но тот с сомнением смотрел на женщину за столом в белом халате.

«А если она тоже сумасшедшая? – подумалось ему. – Кто их тут знает в этом дурдоме…»

х х х

– Вставайте, Алесь! Нам уже завтрак принесли, – услышал Минич сквозь сон голос профессора.

Он поднялся на диване. Протер глаза. Лучше бы он спал на полу, как Дайнович. Потому что от этого узкого дивана теперь болела спина.

У другой стены коттеджа на кровати спала Эльвира Роуз, накрытая покрывалом. Для нее утро еще не наступило.

Поприветствовав друга, журналист ушел в ванную комнату дома доктора Бута, где привел себя в порядок, а потом вернулся и сел за стол, на котором ждали три порции яичницы и кофе с бутербродами.

Оглядев стол, Алесь похвалил:

– Выглядит неплохо. Но не будем же мы завтракать без нашей дамы. Это как-то невежливо.