Текст книги "Рекуперация (СИ)"

Автор книги: Вадим Яловецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

   23. Соболев. Здравствуй, Витя!

   В череде событий, последовавших после ареста, Соболев перестал тешить себя иллюзиями благополучного конца. Уже ясно, долго бегать в условиях постоянного стресса, он не сможет, а главное не готов. Если и появилась возможность отсидеться у Печугиных, то быстро развеялась – отрабатывать мнимое гостеприимство ему не с руки. Он крутил в голове подобные ситуации выбранные из книг и редких фильмов. Там, как правило, появлялись женщины, в какой-то момент воспылавших любовью к беглецу или похожая мелодраматическая история, где главному герою следовало отвечать на чувства и терпеливо ждать перемен на печке у зазнобы. Потом неожиданно торжествовала справедливость и следовал хэппи-энд. Чушь собачья! Железные нервы у коллег из внешней разведки, там зубры подготовленные к таким испытаниям, которые и не снились, Соболеву до них как до Луны. Изматывающая ситуация, требовала разрешения и состояла из двух простых, на первых взгляд, вопросов: как не попасться и что дальше?

   Но теперешнее заявление, поданное так просто, без пафоса усталым голосом бывшего лаборанта, озадачило. Соболев может и ценил того как специалиста, но не принимал всерьёз – шут, балагур. А тут выясняется такое. Но терять лицо, Виктор Сергеевич не хотел.

   – Никак не удивил! Я не забыл твою к тягу к шуточкам и всяческим розыгрышам. Вот и сочинил байку, меня попугать. Лучше объясните оба, что вам от меня надо?

   – Ладно, слушай дальше. Я в начале нового века подобрался к матрице времени. Разбил время на три уровня. Время как длительность, как цикл и как волна. Изучил глубинный мир архетипов, образующих основу разных структур характера и создал оригинальную модель развития, в которой синтезированы современные аналитические теории. Все структуры подогнал под оригинальную программу, управляющую ходом событий. На свехмощной ЭВМ, чтобы тебе было понятней, начал запускать программу управления временем для каждого индивида. И если сейчас ОЛИБ нащупывает пути направления потока энергии для переноса сознания, то у меня этот поток имеет направленность в строго заданные точки прошлого. Вспомни наших подопытных тараканов и мышей. Часть просто пропадала, оттого, что не выбран путь рекуперации, но специалисты лаборатории нашли подход. Другими словами машина времени работает. Это в двух словах, как научному руководителю проекта. Подробности как-нибудь позже.

   Соболев слушал и начинал понимать, что так складно на ходу не сочинишь сказку о машине времени. Дьявол кроется в деталях, где-то вычитал и сейчас вспомнил. Ну, а моя роль в этих играх разума? Эволюция смыслов наступит не скоро, что делать сейчас? Чистяков словно подслушал ход мыслей.

   – Что делать сейчас? Сдаться, покаяться, искупить вину перед Родиной честным и примерным поведением.

   В салоне было жарко, Петрушевский припарковался и приоткрыл окно с водительской стороны. Нервы не выдержали, Соболев взорвался.

   – Коля, ты что издеваешься? Зачем сыпешь агитки и подталкиваешь примерить лагерный клифт? Я не за этим сбежал из под охраны, что мешает сделать это сейчас?

   – Объясняю доходчиво и популярно. До тебя не дошло ещё, что я могу запустить информацию из будущего и изменить ход событий? Ты так поступал с помощью Димы, но этого не помнишь, ведь твои воспоминания дважды стёрты. Сперва физической смертью под колёсами грузовика. Да, да, тот самый случай, когда источник тебя первый раз спас, а второй – «забыл» это сделать. Но, из гуманных побуждений, мы Соболева заново спасли, чтобы пресечь идиотские планы взрыва лаборатории и наказать, дабы впредь не повадно было. Но ты, своими непомерными амбициями и дерзким побегом, поставил на ноги все службы страны. Мы с Димой спровоцировали цепочку непредсказуемых событий, нам, вернее мне, поручили переговорить с тобой. Срок получишь минимальный, никто не заинтересован раздувать скандал с попыткой теракта, побегом и кражей оружия. Когда освободишься, у тебя появится возможность восстановиться в ОЛИБ, это руководство гарантирует, и вернутся в проект. Либо иди своим путём, но без государственной поддержки, где твои возможности сильно ограничены. У меня опытный образец заработал в 2016 году, с тобой можно завершить значительно раньше. Есть некоторые производственные и теоретические вопросы в которых без твоей помощи я не потяну. Вот и весь расклад, Виктор Сергеевич, решай!

   Соболев обмяк, но успел заметить возмущённую реакцию Петрушевского. «Меж собой не согласовали», отрешённо подумал вконец раздавленный беглец. «Ладно сдаюсь, сволочи, когда-нибудь поквитаюсь с вами, время покажет». Он перевёл взгляд на внимательно наблюдавшего Чистякова.

   – Согласен, убедил. Нет сил сражаться с системой, когда у неё такие помощники. Где там группа захвата?

   Чистяков дважды посигналил. Из стоявшей перед ними и казавшейся безлюдной «Волги» высыпали несколько человек в штатском. Первым торопливо подошёл полковник Серебряков.

   – Ну, здравствуй, Витя! Выходи медленно, руки вперёд.

   Вечереет, скоро Москва зажжёт огни, по оживлённым магистралям столицы движутся граждане великой страны, а вот Соболеву предстоит поездка на казённом транспорте в изолятор Лубянки, затем допросы, суд и срок. Просто, скучно, но вполне жизненно. Зато появилась надежда скостить срок. У всевластной структуры найдутся способы повлиять на приговор, надо попытаться договориться и теперь необходимо строить линию защиты. Соболев сидел в наручниках, подпёртый с двух сторон суровыми операми. История с Ерохиным, наверняка получила резонанс среди силовиков, инструктировать сотрудников не требуется, при первом подозрительном движении, готовы отметелить – всё по инструкции. «Но я вам такой возможности не дам», мелькнуло в голове: ждать и надеяться, надеяться и ждать.

   После обязательных процедур со сдачей вещей, досмотром и выдачей матраца и одеяла, контролёр подвёл его к камере. После обязательной команды «Лицом к стене», отпер дверь. В казённом помещении у находился человек. Когда он медленно повернулся, Соболев с испугом признал в нём опального капитана Ерохина, с которым так жёстко обошёлся. Тот медленно поднялся и двинулся к новичку.

   – Не хочешь теперь померится силами, козёл?

   После нескольких ударов Соболев оказался на полу, заскрежетал ключ, в проёме вырос надзиратель.

   – Хватит Витя, не забей мне тут подследственного. Пошли.

   Когда захлопнулись двери, Соболев понял, знакомые капитана дали тому возможность поквитаться с обидчиком. После возврата оружия и гэбэшной ксивы, срок больше не корячился, но мастер спорта по самбо помимо проблем по службе получил чудовищный удар по самолюбию. Ладно, не в обиде, капитан в своём праве, главное не, покалечил. Соболев и кряхтя завалился на койку. Болячки пройдут, гораздо важнее, его положение в свете УК РСФСР. Статью 188 (побег), а главное 68 (диверсия), никто не отменял. Как следствие будет трактовать его действия, сочтёт ли мотивы смягчающими? Соболев пожалел, что почти не знаком с комментариями к Уголовному кодексу, где прописаны трактовки к статьям УК и смягчающие обстоятельства. Вообще-то следователь обязан разъяснить, ведь я искренне покаюсь и желаю сотрудничать, – думал Соболев. А разбираться должна военная коллегия. Посмотрим.

   Мысли перекинулись на «особую парочку». Со слов Чистякова, у Соболева две жизни. Подобное сообщение не поддавалось в логике. Если погиб под колёсами, как можно отмотать время и скорректировать событие, которое уже случилось, ведь природа вещей не допускает воскрешения. Впрочем, воскрешение совсем не то определение – правдивее отсутствие совокупности обстоятельств. Обстоятельства непреодолимой силы возникают в точно заданное кем-то или чем-то время. А если вмешаться, да отменить наезд ГАЗ-31, то что? Жизнь в по заданной программе или фатум вернётся? Тут не физика, а философские проблемы бытия. Как следствие, машина времени – инструмент управления миром! Осознаёт ли это Чистяков из будущего? Мысли путались, сознание, под спудом вопросов, погрузило Соболева в тревожный сон, который прерывался при смене положения тела от болезненных ушибов Ерохина.

   Встреча с полковником состоялась через день. Серебряков долго изучал сидящего перед ним почти близкого человека. Соболева это раздражало – чего мочать и так всё ясно.

   – Синяки, это как понимаю, результат падения во сне со шконки? Можешь не отвечать. Давай-ка, Витя, попьём чайку, разговор долгий. Ждём генерала Арефьева, лично хочет полюбоваться тобой. Вопрос простой: зачем нападать на ковой и прятаться, зная нашу систему и со стопроцентрой уверенностью предполагая новое задержание и прибавку к сроку. Пошёл в разнос? Ты же не многоопытный зек, которому терять нечего и для которого тюрьма дом родной. Сегодня воздух свободы, завтра затхлый дух крытки?

   – Николай Трофимович, а можно без моральных аспектов? Что случилось, то случилось. Я здесь добровольно благодаря вашим помощникам. Раскаиваюсь и готов к сотрудничеству.

   – А сотрудничество в чём? Следствию и так всё ясно. Итоги твоих поступков налицо: лаборатория на время следствия закрыта, Ерохин отстранён от должности, избежал статьи благодаря твоему «гуманному» поступку с возвратом. Про себя молчу, управление на ушах, даже Председатель в курсе. Если твоё помутнение сознания выливается в такие формы, то тебе не место в органах, а в дурдоме. Мотивы ты в прошлый раз мне излагал, самому не смешно? У начальства есть основания считать, что тобой кто-то манипулировал. Но сообщников пусть ищет следствие, лично я кого-то со стороны не вижу, как не вижу измены. Зато вижу дурость и отсутствие здравого смысла. Авось прокатит, я всех обдурил: свалил вину на Дооса и лабораторию прибрал к рукам. Ответь в чём не прав?

   Дверь распахнулась в кабинет зашёл генерал. Не спеша, как и подобает начальству, прошёл к столу и опустился на заблаговременно приготовленный стул.

   – Я вижу вы тут чаями раговляетесь, – кивнул на два стакана чая, баранки и конфеты «Коровка», – и я не откажусь.

   Серебряков кликнул выводного и попросил ещё чая. Какое-то время в допросной слышались прихлёбы и сопение. Арефьев опустил чашку, добродушный пожилой начальник исчез, генерал словно калёные гвозди стал вгонять в голову подследственного:

   – Соболев, предварительное решение по вашему делу вы уже знаете. Гнобить вас на красной зоне, не вижу смысла. Щедро разбрасываться офицерами и учёными высокой квалификации вашего профиля мы не станем. Если следствие не откроет новых тревожных обстоятельств, у министерства есть идея вернуться к старому опыту времён товарища Сталина – в экспериментальном порядке запустить закрытую лабораторию в рамках программы исследований структурного подразделения "Ф". Суд определит вам наказание и некоторое время проведёте в ИТК пока согласуем место для «шарашки» с Главным управлением исполнения наказаний. Все подробности с прежним куратором полковником Серебряковым. Про секретность говорить излишне, а вот предупредить о будущей вашей деятельности обязан. Вы будете находиться под постоянным контролем, и выходки, подобные той, что пытались организовать в ОЛИБ, будут караться жестоко, вплоть до ликвидации, зарубите у себя на носу! Время подумать у вас теперь много. Если согласны, задавайте вопросы. Если откажитесь, то весь срок проведёте в Нижнем Тагиле на общих основаниях.

   24. Соболев. «Красная утка»

   Состав с прицепленными «столыпинским»* вагоном, подъезжал к вокзалу Нижнего Тагила. Из клетки камеры Соболев мог что-то увидеть, если бы старший конвоя открыл форточку, замазанную как и окно краской. Но за стенкой уральская зима, оттого подобной роскоши, как глоток свежего воздуха и картинки за окном вагонзака, сегодня не предвидится. Соболев, вновь опустился голову на лавку второго яруса. На следствии, не без помощи старших «товарищей», подвели статью 98 УК РСФСР, гласившую «Умышленное уничтожение или повреждение государственного или общественного имущества». Статья резиновая – лишение свободы на срок до десяти лет. Оставалось только гадать.

   Государственный адвокат от военной коллегии с допуском к секретам ведомства, пророчил три года. Но суд приговорил к пяти. Соболев доказывал, что ущерба не причинял, в последний момент передумал и хотел выбросить адскую машинку. Но следствие потушило пафосное раскаяние связью с рецидивистом и заказом взрывного устройства. При этом странным образом исчезли фамилии Петрушевского и Чистякова, а все организационные хлопоты повесили на Соболева. Для полной картины, рецидивист Фисуненко, по кличке Балабан, выучено твердил про свихнувшегося старшего лейтенанта, шантажировавшего бывшего зека старыми грехами. В деле ни слова о нападение на конвой и побег. Соболев усмехнулся загадочным метаморфозам советского правосудия, отлично понимая откуда ветер дует. Ладно, уговор с Арефьевым есть уговор, полностью мотать срок он не собирается – УДО никто не отменял, а два с небольшим года, как принято отзываться о малых сроках, «на одной ноге отстою».

   Лязгнула сцепка вагона, вагонзак подогнали к специальной платформе. Подробности действий конвоя, рассказывал по пути бывший зоновский опер, осуждённый за взятки, оттого дальнейшие действия были известны. Подкатила зоновская охрана и спецконтинтингент потянулся из опостылевшего вагона на свежий воздух. Конвой передал пакет с личными делами, перекличка и далее путь до конечного пункта в автозаке. Ехать недалеко, ИТК расположена в черте города. Здравствуй учреждение УЩ 349/13, временное пристанище ментов, судей, кэгэбэшников, тюремных оперов, контроллеров и прочего государственного люда. Для Соболева двухнедельный карантин пролетел словно во сне. Его натура с трудом проникалась новыми реалиям, поэтому время сжалось в серую череду будней, с изучением правил общежития, читками исправительно-трудового кодекса и проверками. Запомнился разговор на повышенных тонах после душа. Два голых человека не поделили тесное пространство предбанника.

   – Толкаться и прижиматься обязательно, гражданин?

   – Ничего мужик, переживёшь. Мне ты на ..й не нужен.

   – Что?! Да я майор, старший участковый инспектор. Слова подбирай, мужик!

   – Говна ты кусок, такой же бээс** как и я. Но я девчонку малолетнюю не пялил силком в кабинете. Тебе доли малой показалось недостаточно, так на сто семнадцатую*** потянуло.

   Окружающие брезгливо морщились и невольно расступались перед насильником. На перекличке, осуждённый обязан назвать помимо фамилии, статью и срок. Другой вопрос откуда подробности, так тут случайных людей почти нет, каждый десятый бывший опер, что надо узнают. Вот и первый урок – не кичись званиями, да должностями, это в прошлой жизни. Примерно так говорил начальник колонии на распределении по отрядам:

   – Граждане осуждённые! Я на своём веку повидал немало оступившихся бывших сотрудников. Мораль читать вам не стану. Здесь нет званий и прежних заслуг, здесь люди, и мне очень хочется в это верить, планирующие стать на путь исправления, искупить вину, вернуться домой. Кто считает иначе и хочет жить по своим правилам, обязан помнить про меры принудительного перевоспитания. Вы, в большинстве, когда-то давали присягу, знаете особенности пенитенциарной системы, должностные инструкции, а так же особенности системы МВД и других спецслужб. Надеюсь проблем не возникнет.

   Соболева распределили во второй отряд, а перед этим его пригласил начальник отряда, капитан Лидский. На столе лежало личное дело осуждённого. Капитан просматривал анкету, затем обвинительное заключение. Соболев знал, что его обвинительное заключение маркировано штампом секретности, оттого на руки не выдавалось.

   – Соболев, тут у вас сплошные государственные секреты. Я так понимаю, что у вас профильное образование гуманитарное и вы кандидат физико-математических наук?

   Соболев кивнул. Отрядник полистал дело и продолжил:

   – Плюс специальные навыки на курсах КГБ. В совокупности хорошая память, аналитический склад ума, развитое абстрактное мышление и математические способности. И куда я дену почти готового разведчика? Ладно, надеюсь проблем не будет, вы люди особой закалки. Пока направляетесь в столярный цех, к бригадиру Березовскому вашему бывшему коллеге.

   Так Соболев попал на линию, где заготавливали шпунтованные доски для полов. Если не считать уроки труда, когда в седьмом классе будущий учёный сколотил первый и единственный в своей жизни скворечник – работа в столярке, далёкая от знаний и предыдущего опыта, новая компетенция. Потекли однообразные дни, скрашенные выходными, праздниками, фильмами и концертами в клубе. Не служившему в армии, Виктору не легко привыкать к ежедневным проверкам, осмотру внешнего вида, ходьбе строем. В диковинку рассматривать через прутья локальной зоны, отгораживающей помещения отрядов, других осуждённых. Бригадир, на бирке которого легко читалось «Березовский Г. И., 6 отряд», познакомившись с новичком, зачем-то подмигнул. Во время перерыва, подсел в курилке и начал разговор:

   – Ну, что земляк, не узнал?

   Соболев вглядывался в Березовского, лицо и вправду знакомое, когда-то встречались. О том и сказал бригадиру.

   – Сейчас напомню. Я из розыскного, виделись на совместных оперативках пару-тройку раз. По прежней должности старший опер. Ваш отдел в управлении стоял всегда особняком, сплошные секреты, ребята в шутку называли вас «временщики», а к Серебрякову относились очень хорошо – правильный у вас начальник «с историей».

   Под сленговым словечком «с историей», подразумевался сотрудник, многократно зарекомендовавший себя до и после войны, как высококлассный специалист. Разговорились, земляк,, по определению предполагал дружеское отношение. Геннадий был старше на десять лет, помнил войну. Выглядел под стать должности: пронзительный взгляд, рубленные скулы, железная хватка при рукопожатии, да и силушкой был не обделён, в свободное время не вылезал из «качалки» – крытой подсобки с самодельными тренажёрами во дворе отряда. После службы в пограничных войсках, написал заявление в школу милиции. Высокий процент раскрываемости «на земле», острый ум и способности к аналитике, подтолкнули к следующему шагу – Геннадий продолжил образование в том же учреждении, что и Соболев. После чего его перевели на Литейный. За успешную операцию по захвату агента иностранного государства, досрочно получил майора. Эти подробности постепенно выяснялись в разговорах.

   Гена похлопотал перед отрядником и Соболев переехал на верхнюю шконку над бывшим ленинградским коллегой. Со временем Виктор узнал от приятеля подробности его дела. История следующая: молодая жена Березовского ждала ребёнка, это было заметно по фигуре, но не спасло от молодых ублюдков, напавших на женщину в подворотне. Банальная до зубовного скрежета история: с одной стороны ублюдки-насильники, с другой беззащитная женщина. В итоге жена, вместе со здоровьем, потеряла ребёнка. А затем начался кризис в семье и всё покатилось наперекосяк. Через пару месяцев по аналогичному преступлению удалось вычислить преступников. Геннадий упросил смежников из уголовного розыска взять с собой на задержание. В итоге, майор уложил двух насильников и одного ранил. Против Березовского завели уголовное дело, а старшего милицейской группы, в нарушение всех инструкций допустившего сотрудника другого ведомства и заинтересованного лица, уволили. Гена получил за неправомерное использование оружия, приведшего к смерти двух подозреваемых, пятилетку из которой уже год провёл на зоне.

   Березовский подсадил приятеля на чифир, продуктовую выписку делили пополам и образовали так называемую «семью», что на зоновском сленге воспринималось без негативного подтекста. Соболев неохотно делился своими грехами, ссылаясь на закрытость. Но по секрету поведал, как удалось соскочить с поезда при этапировании, упустив эпизод с табельным ПМ и удостоверением. Виктор Сергеевич, посчитал, что кража оружия не красит его как офицера, человека чести по определению.

   Календарь исправно отсчитывал дни. Через пару месяцев Соболева вызвали в оперчасть. Кум задумчиво разглядывая новичка, молча положил перед ним заявление в Калининский загс от Соболевой Нины Георгиевны. Обращение содержало просьбу отречения от сына, как изменника и предателя. Копия выслана в районный суд. Соболев прочитал бумагу, внутри всё сжалось, за что же так, мама. Посмотрел на пожилого майора с усталыми глазами.

   – Что мне с этим делать, гражданин майор?

   – Это вопрос скорей к судебно-правовой системе, а не ко мне. Естественно, ни суд, ни загс не принял заявления. В законе не прописана подобная практика. Скорей экскурс во времена сталинских репресий. Тогда это было принято – публичное отречение от родителей, родственников, детей. Поскольку бумага пришла к нам с пометкой «для ознакомления», решил пригласить вас, Виктор Сергеевич. Простите, но ваша матушка застряла в прошлом времени, коль так радикально рвёт связь с единственным сыном. Но у меня для вас ещё одно сообщение. Тут никаких документов. Я поясню, у меня друг служит в вашем ведомстве, так вот на словах передал мне для вас следующее. Полковник Серебряков застрелился в кабинете, когда к нему пришла служба собственной безопасности. Мотив никому не ясен, посмертной записки не нашли. За день до того снят с должности генерал Арефьев. Больше ничего не знаю.

   Соболев сидел оглушённый двумя жуткими известиями. Если в случае с матерью подобный эмоциональный поступок как-то объясним, то история с полковником не лезет ни в какие ворота. И ещё ясно, что никакой «шарашки» ждать не придётся. Теперь он отрезанный ломоть, сам по себе – ни матери, ни опекуна. Как бы там ни было, Николай Трофимович, близкий ему человек, которого он знал с детства. С мамой другое, она коммунист до мозга костей, идеолог строя, пропагандист. Отойдёт и простит. Реперь с прошлым его связывает желание отомстить бывшим коллегам, заварившим эту кашу. В клубке событий, без точной информации, можно только гадать, в какой степени, сегодняшние новости стали детонатором смерти полковника. Дикий поступок родительницы оценивал философски: «Видно у меня с мамой генетическая аномалия совершать публичные безумства»

   – Спасибо за информацию. Я могу идти?

   – Свободны.Впрочем, Соболев задержитесь. Я хотел вас спросить о вашем бригадире Березовском. Какие у вас отношения? Делитесь сокровенным? Какие планы в будущем? Вы должны понимать, это моя работа, стучать не требую, просто расскажите, что знаете. Поверьте вопрос не праздный.

   Соболев молча резанул взглядом кума, вот так в наглую интересоваться приятелем, перед эти раздавив его сообщениями о близких. Пауза затянулась.

   – Так что, Виктор Сергеевич, поможете мне, а я помогу вам. Подобные истины объяснять не надо?

   – Простите, гражданин начальник, мне нечего вам сообщить. Разрешите идти?

   * столыпинский или вагонзак – вагон для перевозки спецконтингента

   ** бээс (БС) – бывший сотрудник

   *** 117 – статья за изнасилование

   25. Серебряков. Нечего терять

   На суд Серебряков приходил, когда требовались свидетельские показания. Соболев отрешённо сидел, опустив голову и казалось, что судят кого-то другого. На лице никаких эмоций, взгляд в пол или рассеянный на мать. Нина Георгиевна появилась один раз, бледная с каменным выражением лица и горящим взглядом. Она сдерживалась и это было заметно. В перерыве заседаний Серебряков подошёл к бывшей возлюбленной и попробовал её утешить.

   – Не надо, Коля, я всё поняла. Воспитала предателя и террориста. Не лезь ко мне, я разобралась и сделала выводы. Чтобы ты не сказал факты налицо, предатель – мне не сын! Прощай.

   Резко повернулась и почти бегом направилась к выходу. Предъявила повестку конвоирам, охранявшим заседание в закрытом режиме. Серебряков вздохнул, что тут скажешь – права мать, ей судить в первую очередь. Во время оглашения приговора, наконец поймал взгляд Соболева. Тот чуть заметно кивнул – не переживай сделаем как обещали. Накануне связался с Москвой. На том конце генерал Арефьев подтвердил договорённости, но пожаловался на ГУИН.

   – Не хотят возвращаться к практике ГУЛАГа. Требуют согласования с правительством и закрепления законодательно. Я пытался объяснить пользой для государства, кстати подобное целеполагание не нашло отклика и у Председателя после моей служебной записки. Да это не важно – тут я добьюсь поддержки, важно как будет подано наверху. В конце концов наш отдел может взять на себя этот вопрос, но не телефонный разговор. Давай по текущим делам. Когда думаешь открыть лабораторию и возобновить исследования?

   – Сразу после приговора. У Дооса имеется пара кандидатур на место Соболева, проверил личные дела. У меня вопросов нет. Планирую провести беседу в коллективе и правильно осветить инцидент.

   – Хорошо. Докладывай, конец связи.

   – До свидания, Семён Ильич.

   Серебряков повесил трубку. Эта привычка – «конец связи» у генерала ещё с послевоенных лет, когда мобильные группы МГБ укомплектовали трофейными рациями «Телефункен». Полковник закурил, нахлынули воспоминания о славном прошлом. Как после библиотечного техникума попал по набору на милицейские курсы. Как начинал лейтенантом госбезопасности и гордился новенькой формой: закрытым однобортным френчом с малиновыми петлицами и «шпалой», синими брюками заправленными в сапоги. Правда форма надевалась не часто, работали, главным образом, по гражданке. В начале войны попал в стрелковую дивизию, был ранен. В 43-м году командовал одним из подразделений только что сформированной 70-й армии войск НКВД, а в апреле переведён управление контрразведки «Смерш». Тогда же, на недавно введённых погонах, у Серебрякова появилась третья звёздочка старшего лейтенанта. Возглавлял отдельную бригаду Степного фронта капитан Арефьев. После войны учёба и возращение в о время . Отдельные эпизоды службы роились и складывались в пёструю картину бесконечных арестов и допросов. По долгу службы, Серебряков часто нарушал инструкцию и выезжал со своими операми на задержания. В 1957 году одним из первых награждён знаком «Почётный сотрудник госбезопасности». Он так и висит на парадном кителе на правой стороне. Давно это было.

   Николай Трофимович вызвал заместителя и предупредил:

   – Сережа, я домой. Чувствую себя неважно.

   Серебряков в свои пятьдесят шесть на здоровье не жаловался. Говорят, что у человека в экстремальных ситуациях укрепляется иммунитет. Экстремальными условиями часто называются война и тюремный срок. Но то на словах, Серебряков не раз хоронил соратников моложе его, а причиной служило как раз подорванное здоровье на фронте и ранения, оставленные не только войной, но полученные в операциях по задержанию преступников всех мастей и окрасов. Стреляет и машет ножом не только падаль отечественного разлива – свихнувшиеся граждане, уголовники, бывшие пособники немцев, но и хладнокровные агенты спецслужб. Принцип тут предельно прост: или ты его остановишь любым способом, либо тебя в ждёт больница или похороны под залп воинского эскорта. Такая горькая составляющая силовиков. Полковник от общих рассуждений вернулся к болезненной теме осуждённого Соболева. А вот состоялся бы взрыв лаборатории, пускай ночью, но могли же быть пострадавшие: охрана, уборщица, задержавшиеся сверхурочно сотрудники. И что же, Витя не мог этого предусмотреть. Не иначе кто-то невидимый управлял действиями старлея со стороны, лишив того здравого ума и элементарного расчёта.

   После попытки диверсии и последующих событий всё пошло не так. Словно вынули стержень на котором держался непоколебимый авторитет полковника Серебрякова. Всё посыпалось, пропала уверенность в доверии московского начальства. Никто не хотел верить в помутнение рассудка исполнителя, все искали тайные нити заговора, работу зарубежных спецслужб и как следствие, подрыв веры в правильность целей и задач ОЛИБ. Нужность привлечения советской науки на призрачные цели, не подкреплённые внятной концепцией. Если копнуть глубже и в этом Серебряков не хотел признаться, много в СССР шло не так как задумывалось. На то масса причин, неожиданно получивших разъяснения в ходе знакомств с материалами попаданцев. Аналитические записки для Политбюро готовились в Москве на основе протоколов, собранных Серебряковым и коллегами на Лубянке. Раньше полковник не задумывался о причинах привёдших к распаду страны, иногда спорил с более чувствительным к внутренней и внешней политике Соболевым. А вот после трагедии с бывшим сотрудником, почему-то стал прислушиваться к моральному камертону логики и здравого смысла. Выделять важное и сущностное сегодняшнего дня.

   Дома, по привычке поздоровался с портретом жены – любимая Анна Трофимовна умерла два года назад от рака груди. В ушах всё ещё звучит весёлая перекличка из комнаты на кухню.

   – Трофимыч иди сюда.

   – Иду Трофимовна.

   Дочь после школы, поступила на юрфак университета, недавно вышла замуж и переехала к мужу. Серебряков остался один. Надсадная боль от потери жены и отдаления единственного ребёнка, восполнялась работой и спрятанными глубоко внутри родительскими чувствами к Соболеву. Николай Трофимович стал чаще вспоминать маму подопечного. Выстраивал гипотетическую ситуацию сближения с бывшей возлюбленной, он осознавал, что два сильных характера никогда не смогут сосуществовать рядом. Целеустремлённость и преданность идеалам коммунизма, подтолкнули непримиримое отторжение в сердце матери после суда над сыном. А каково было, если бы Серебряков и Нина Георгиевна сблизились? Нет, Нина умирать будет с именем Ленина на устах. Время не просто упущено, оно невозвратимо ушло. «Так уж и ушло?» – резануло в могу, – А как же Петрушевский и Чистяков, так играючи меняя точки возврата, создают новые реальности? В который раз ругал двоих авантюристов, затеявших эту игру, а главное убедившие его предотвратить служебное преступление. Покоился бы с миром безвременно ушедший сотрудник, а так...

   Мысли прервал звонок телефона. Звонил Арефьев, что было неожиданно после утреннего разговора. Когда-то они виделись чаще, дружили семьями, но после учёбы в академии, Арефьев переехал в Москву и общение огранивалось редкими посиделками на генеральской квартире и раз год отмечался в гостях у Серебряковых. А после смерти Аннушки и вовсе не появлялся, достаточно ежемесячных встреч с Серебряковым приезжавшим на доклады в Москву.

   – Привет ещё раз. Что-нибудь случилось?

   – Случилось, Коля. Меня «уходят», в лучшем случае проводят на пенсию, в худшем догадайся сам.