Текст книги "Рекуперация (СИ)"

Автор книги: Вадим Яловецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

   «Что мне до страны. Главное вернуться в лабораторию и создать, наконец, прототип машины времени, а вот тогда...» Дух захватывало от перспективных, необычных и очень интересных возможностей. Правда горше осознавать, что в будущем уже имеются специалисты, способные влиять на ход поступков. Но ничего он подождёт, исправит завитки ненужных турбуленций, отредактирует грядущее и повлияет на судьбы неугодных персонажей. И вновь вспомнил беседу с Серебряковым в вагоне-ресторане после памятного московского визита. Тогда полковник рассказал о истории «приводнения» лайнера ТУ-124 реку Неву. Вот классический случай, когда можно воздействовать на историю. Достаточно организовать дополнительные регламентные работы в аэропорту Пулково, тем самым предотвратить остановку двигателей, отказ гидросистемы выпуска и уборки шасси. А сколько катастроф и аварий он мог бы стереть из истории.

   Тут в голове, как чёрт из коробочки выскочил невнятный, туманный вопрос: а фатум? Необъяснимая совокупностью обстоятельств, рок. Это противоречит науке, ведь в случае с Серебряковым, да жуткой смертью под колёсами, это не сработало – два человека остались живы, ничего не изменилось. Значит управлять историей можно! Ещё на зоне, Соболев нашёл в библиотеке сборник американских писателей-фантастов. Перечитал Рэя Бредбери «И грянул гром». Почему прозаики взяли за основу теорию писателя о влиянии на историю раздавленной бабочки? Нет, не так, там красной нитью проходит другая мысль: всякое вторжение во внешнюю среду ведёт к необратимым изменениям человеческого социума. Соболев запомнил ключевые предложения: «Раздавите ногой мышь – это будет равносильно землетрясению, которое исказит облик всей земли, в корне изменит наши судьбы. Гибель одного пещерного человека – смерть миллиарда его потомков, задушенных во чреве. Может быть, Рим не появится на своих семи холмах. Европа навсегда останется глухим лесом, только в Азии расцветёт пышная жизнь».

   На перроне вокзала города Кирова в купе подсел новый пассажир. Проводница принесла чай. Мужчина в возрасте, с редкими волосами, массивным сократовским лбом и пытливым взглядом. Интеллигентная внешность подчёркивалась позолоченной оправой. Добротный костюм, светлая рубашка с наметившимся грязным ободком вокруг шеи. В руках безразмерный портфель – ни дать ни взять командировочный. Познакомились. Соболев пояснил что возвращается в Ленинград. Выяснилось, что гражданин едет туда же и зовут его Егор Степанович.

   – А сами из Питера? – поинтересовался Соболев.

   – Нет, вятич, в город Ленина отправляюсь на писательскую конференцию.

   – Простите, не понял, как вы сказали?

   Командировочный рассмеялся, забавно похлопывая себя по выпиравшему брюшку.

   – Сколько раз мне задавали этот вопрос. Вятич, в смысле житель Вятки. Название Киров, я как коммунист признаю, но не пользуюсь. Сергей, а вы не называете родной город Санкт-Петербургом?

   Теперь загадочно улыбнулся Соболев.

   – Пока нет, но как знать может в будущем переименуют, да и вернут историческое название.

   – В будущем говорите. Ну что мы можем знать о будущем? Вот вы предполагаете, а на самом деле, возможно, выдаёте свои скрытые помыслы. Завтрашний день берутся предсказывать политики, да фантасты. Что, на мой взгляд, одно и тоже. А знаете какая повестка конференции – «Будущее глазами современников». А давайте выпьем, Сергей. У меня тут отличный коньячок в дорожку, как раз на случай внимательного и интересного собеседника.

   После не долгой процедуры, завораживающей взгляд свой притягательностью и неистребимым желанием быстрее попробовать нехитрую снедь, на ограниченном пространстве купейного столика вздыбилась бутылка «Ахтамара». Окружали стеклянную башню пупырчатые огурчики, краснющие помидоры, половинка свежепахнущего хлебного каравая, домашний сыр и духмяные яблоки.

   – Яблочки свои, – и пояснил, – у нас женой свой огород перед домом. Сыр в дорожку супруга взяла у соседей, там и корова, и коза есть.

   В хлебосольный Егор Степанович плеснул в стаканы из под чая грамм по сто коньяка. Последовал традиционный тост за знакомство и пауза на пережёвывание.

   – Так вы писатель, Егор Степанович? Прозаик или как?

   – И так и сяк. Недавно выпустил сборник стихов, до этого несколько книг современной прозы. Лежит в издательстве и фантастический роман. В городе и области меня знают, но дальше пробиваться не стал. Читают земляки то ладно. Ну, а вы откуда следуете, тоже командировочный?

   Соболев усмехнулся и махнув рукой, была не была, дерзко ответил:

   – Командировочный по заданию районного суда, аж на целую пятилетку. Но досрочно освободился за примерный труд и хорошее поведение.

   Вопреки опасению Соболева, что собутыльник потеряет к нему интерес и тихо сольётся в молчаливого, насупившегося попутчика, реакция писателя оказалась бурной и радостной.Он взвился и заинтересованно затараторил:

   – Господи, как давно мне нужен был такой собеседник. Есть сюжет, но фактуры для материала не хватает. Позвольте полюбопытствовать, статья у вас не поганая?

   – Нет, не поганая, можно сказать служебная – повреждение государственного имущества. Я физик, начудил в лаборатории, в которой работал и получил по дурости срок. Подробности рассказывать не стану, не обессудьте. Уважаемый.

   С непривычки, алкоголь быстро развязал язык Соболеву. Хотелось выложить всё наболевшее незнакомому человеку. Но взял себя в руки и перекинул собеседнику свой вопрос:

   – А можно мне полюбопытствовать, что за сюжет у вашего произведения? Какая завязка? Вы сказали роман, это же большая литературная форма, много персонажей...

   – Конечно, конечно Сергей, – оборвал писатель, – сейчас расскажу. Давайте только выпьем за случайную встречу!

   После непродолжительной паузы, Егор Степанович заговорил:

   – Вообще-то я не люблю делиться своими задумками, но вы слушатель особый. У меня главный герой садится надолго из-за несчастной и неразделённой любви. Он математик, работает в закрытом НИИ, трудится на оборону, а его дама сердца связана с западными спецслужбами и потихоньку выуживает секреты на радость врагам. Дальше понятно, тюремный срок, тяготы и невзгоды. Освобождается, мой герой перерождённый, сбросив чары прислужнице запада. Случайно встречается с разведённой матерью-одиночкой и возникает новое чувство. Счастливый конец. Мораль – любовь побеждает зло, лечит души и делает советского человека полноценным членом общества, идейным строителем коммунизма. Наша страна готова простить заблудшего и вновь принять его в свою семью. А чего вы морщитесь, не понравилось? Но ведь это фабула, главное ведь как подано. Именно такая тематика пользуется повышенным спросом нашего читателя. Да поймите Сергей, подобные сюжеты не часто встречаются в литературе. Давайте лучше махнём, так уж и быть посвящу вас в подробности.

   Соболев поймал себя на мысли, что стало невыразимо скучно в компании с этим литературным творцом. Творцом, где доминантой романа является строитель коммунизма. «Маме бы такой финал понравился, – подумал Соболев, а вот мне – нет! Вроде не глупый человек, но конъюнктурщик. Такие и выживают». Он вежливо отвечал на вопросы возбуждённого попутчика, но спорить и что-то доказывать расхотелось. Когда бутылка опустела, Сергей, напрочь игнорируя обиженную мину писателя, сослался на усталость завалился на верхнюю полку. Так и уснул под стук колёс и негромкие разговоры Егора Степановича с соседями по купе. Есть события поважнее, чем случайная встреча с идеологически правильно подкованным «самобытным» творцом.

   29. Соболев. Здравствуй Ленинград

   Соболев ступил на перрон. Глотнул питерский воздух. Родной город встречал знакомым межпогодьем: то ли поздняя осень, то ли ранняя зима. Под ногами похрустывал ледок, вперемежку с листьями. Словно заново увидел площадь Восстания, ждал этой встречи, ведь незадолго до освобождения читал историю историю города, окинул бывшую Знаменскую площадь. Вспомнил, как классом водили на экскурсию в музей Ленина, а из окна во двор виднелась памятником императору Александру III. Петрушевский рассказывал, что власти водрузят обелиск городу-герою, к 40-летию Победы, аккурат на месте где восседал истукан на богатырском коне. В голове переплелись знания о прошлом и будущем площади. Энергично двинулся к метро.

   Неподалёку от дома, шагая вдоль площади Калинина, вспомнил рассказ матери с нескрываемой ненавистью и злобным огнём в глазах, что в 1946 году здесь состоялась публичная казнь. Были повешены восемь немецких военных преступников. Прямо день воспоминаний, а вот здесь топали по морозу с Петрушевским после дня рождения, он тогда за столом хватил лишнего и ляпнул крамольные слова о будущем страны. Как он тогда выразился, кажется так: «...система к началу девяностых себя изживёт, безумная гонка вооружений убьёт экономику страны, Горбачёв подведёт страну к развалу, а пьяница Борька поставит крест на СССР». И это преподавателю Высшей Партийной школы. Тогда он сдержал мать, объяснив, что Димка свой, гэбэшный из аналитического отдела, типа моделирует будущее.

   – Чем планируешь заняться, – поинтересовалась Нина Георгиевна, накрывая на стол.

   – Тем что хорошо знаю и умею – физикой высоких технологий. В органах конечно не восстановят, но любая профильная лаборатория должна принять.

   – Если надумаешь звонить Серебрякову, учти он уже не у дел, спровадили на пенсию. Нянчился, либеральничал с одним сотрудником и допрыгался твой полковник, – в словах проскользнула одновременно горечь и злость.

   – Он такой же мой как и твой! – но осознав, что перегнул палку, Соболев попытался сгладить жестокий подтекст ответа. – Прости мама, я не хотел, вырвалось.

   Плечи Нины Гергиевны опустились, она как-то сжалась и махнула рукой, мол сама виновата. Вечер прошёл без эксцессов, пили чай с домашним вареньем, вспоминали прошлое.

   – Мам, я ведь тогда, в Москве общался с Печугиным Лёшей. Освободился, работает.

   – Зачем мне это рассказываешь, он же насильник. И чего вы им так интересовались?

   – В каком смысле, мама?

   – А в том, что сперва Серебряков, затем твой спаситель Дима. Все хотели знать адрес этого подонка. Сейчас я поняла, что искали тебя, но врали сказочно: Витя в командировке, особое задание.

   Теперь Соболев наконец понял, как его вычисли тогда, после побега. Женщина прочитала по своему огорчение на лице сына:

   – Ладно, ладно, Витя, забыли. Теперь, надеюсь, поживёшь без приключений. Мне бы ещё невестку хорошую, да внуков. А, сынок?

   Когда мать легла спать, позвонил Серебрякову.

   – А, это ты, Витя. Сегодня приехал? Давай так – завтра подтягивайся ко мне, адрес помнишь. Жду к одиннадцати, встаю теперь поздно. Лады? Вот и славно. Спокойной ночи.

   В этой квартире Соболев гостевал всего пару раз, но сейчас спустя несколько лет, без труда нашёл адрес на набережной Фонтанки и нерешительно зашёл в парадную. Как там примет бывший начальник? Потоптался и живо взбежал на третий этаж. В этот раз Соболев протянул руку и крепко пожал.

   – Проходи, Витя. Покалякаем или как там у вас на красной зоне изъяснялись?

   – Здравствуйте, Николай Трофимович. Изъяснялись по нормальному, феня не в почёте, если только для силовиков общавшихся с урками по работе. Надо сказать, что мировоззрение с изнанки очень специфическое, но человек ко всему привыкает.

   – Не спорю, привыкает. Садись, хлопнешь со стариком за встречу?

   Серебряков достал из старинного буфета стандартную поллитровку. Принёс с кухни закуску. Соболев подсел к столу и с интересом осматривал комнату. Ничто не говорило о причастности хозяин к силовым структурам. Ни боевых наград в рамках, ни фотографий с сослуживцами, ни эмблем и почётных грамот. Где-то в платяном шкафу должен висеть китель ветерана, но Соболев лишь раз видел полковника в форме, когда в Красном зале на день работника органов безопасности, Серебрякову вручал награду начальник управления Носырев. После первой рюмки и общих расспросов, нахмурившийся Серебряков заговорил по существу:

   – Три месяца назад ездил на похороны Арефьева. Теперь могу сказать, что дружны с генералом ещё с войны. После его отставки, место поставлен бывший заместитель, генерал Плужников. Мог бы занять и я, но сам понимаешь, после нашего ЧП, этот пост мне заказан. Вообще-то заместитель, руководил другим отделом, нас курировал, потому то всех тонкостей не знал. Но передал Председателю мою докладную по реорганизации структуры. Все вроде осталось по старому: те же задачи, разработки попаданцев, аналитика, работа ОЛИБ. Да-да, лабораторию запустили, Доос получил выговор, двоих уволили, взяли в штат новых сотрудников. Но что-то случилось. В течении двух лет никаких подвижек, тут тебя видно не хватало, но идея с шарашкой рассыпалась. Помнишь нашу последнюю встречу, я тебя предупредил, примитивно страхуясь от подслушки. Потом узнал, нас и не слушали, кому нужны зек и пенсионер без должности.

   Соболев удивлённо вскинулся:

   – Так вас отчислили, что ли?

   – Витя, вообще-то военных отправляют в отставку. Ну как сказать, приказа я не видел, но удостоверение сдал после смерти Арефьева. Уже чувствовал как отлаженный механизм буксует. Интерес Москвы ослаб, финансирование к радости Академии Наук уменьшилось, там ведь считают вас в ОЛИБе утопистами, понапрасну разбазаривающими народные средства. Одним словом в лаборатории новый телефон, свяжешься со своим другом Чистяковым, он сейчас занимает твоё место заместителя лаборатории, тот всё расскажет. Обещал похлопотать за тебя, пусть исполняет, доказывает твою необходимость. Моё слово больше веса не имеет, чем смогу помогу. Но ваше дело живо, раз из будущего появляются всякие чистяковы и петрушевские. Это обнадёживает, осталось встроить тебя в систему.

   Серебряков плеснул водки и опрокинул в себя. Смачно крякнул и потянулся за куском хлеба, намазанного горчицей и украшенного куском докторской колбасы. Кивнул Соболеву, мол чего расселся, догоняй. Виктора упрашивать не пришлось, махнул полную рюмку, но выбрал более классический вариант закуски – солёный огурец.

   – Значит больной скорей жив, чем мёртв?

   – Где-то так, хорошо сказал, Витя. Как там мама?

   – Нормально. По прежнему преподаёт у себя в Высшей партийной школе. Встретила хорошо, прошлым не стыдит. А от вас позвонить можно?

   – Чистякову? Звони конечно, на меня не ссылайся через кучу проводов, понял?

   Соболев согласно кивнул и стал набирать номер с клочка бумаги, подсунутому полковником.

   Разговор занял не больше минуты, с довольным видом взглянул на Серебрякова.

   – Он уже подсуетился, вопрос за малым: пройти собеседование, получить добро и допуск. И ещё Федя сказал, что в кадрах новый особист, вы его не знаете?

   Серебряков хмыкнул:

   – Если бы и знал, чтобы изменилось, за тебя хлопотал Доос с подачи Чистякова. Правда знаю нового куратора, сам передавал ему дела. Помнишь подполковника Зинчука, Евгения Анатольевича? Если что-то пойдёт не так, свяжусь и попробую помочь. В свою очередь, хочу спросить тебя о майоре Березовском.

   – Так вы и его знаете? У меня с ним сложились дружеские отношения, я в его бригаде работал, в столярке. Был один эпизод странный: он интересовался возможностью покинуть зону по воздуху. Потом нашёлся один смельчак из другого отряда, конечно задержали и добавили срок. Гена на эту тему говорить запретил.Собственно всё. Майор хороший товарищ, опытный опер, отомстил за жену и потерю ребёнка. Два трупа и десять лет за превышение. Печальная история.

   Поболтали на общие темы. Договорились держать связь, с тем и расстались. Соболев не знал, что это последняя встреча. Через месяц Николая Трофимовича дома хватил удар, позвонить в скорую было некому. Милицию вызвали соседи, почувствовавшие трупный запах. Соболев, к тому времени восстановленный на работе, вместе с начальником лаборатории, Чистяковым и парой сотрудников, пришли на Серафимовское кладбище. Поодаль стояла сутулясь и сдерживая слезы Нина Георгиевна.

   Гроб с телом полковника опустили в могилу рядом с женой. Пришло несколько чекистов, но воинских почестей и залпа холостыми руководство Большого дома решило не проводить. Тихо спровадили на пенсию и забыли про ветерана. Соболев думал об этом, ясно осознавая, что является одной из причин такого отношения. Вновь всколыхнулась ярость на предателя Петрушевского и стоящего рядом с красным глазами Чистякова. Вида не подал. Сейчас он искренне переживал, ведь относился к дяде Коле как родному человеку. Могильщики водрузили на холмик деревянную колонку, увенчанную красной звездой. На табличке выведено «Серебряков Николай Трофимович, 10.09.1911 – 10.01.1978». Пара венков от дочери и коллег по работе. Всё, нет больше человека, сгорел на пенсии без дела.

   На поминки Соболев не поехал, провожал домой маму, с ужасом отгоняя от себя мысли, что вот так же когда-то расстанется с самым близким человеком. Дома налил себе и Нине Георгиевне коньяка, молча выпили. Мать ушла в свою комнату, до сына донеслись сдержанные рыдания. Любила своего полковника всю жизнь, может и жалела, что не связала свою жизнь после войны с Николаем Трофимовичем. Да разве спросишь. И никакая машина времени тут не поможет. Стоп, стоп! Соболев замер, ведь достаточно кому-то находиться рядом и вызвать врачей, да отправить в Военно-медицинскую академию или в больницу прикреплённую к Большому дому. И как знать, ведь сейчас инфаркт лечат. В который раз задумался о таких разовых акциях с использованием прототипа.

   Дела в лаборатории шли не шатко не валко. Всё упиралось в отдельные узлы, которые заказать ОЛИБ не могла из-за дороговизны. Несмотря на прежние холодные отношения с Генрихом Ивановичем Доосом, Соболев успешно сотрудничал и дополнял творческий треугольник «ДЧС», как в шутку окрестили их коллеги. Коля со своими идеями оказался весьма кстати. Но картина прошлых лет повторялась – не хватает финансирования, из-за чего круг смежников сузился. Задания НИИ тяжёлой промышленности, военной отрасли затягивались или откладывались на неопределённый срок. Требовалась перестройка, и она уже не за горами. Чистяков в приватной обстановке нашёптывал:

   – Витя, потерпи, ведь я практически всё знаю. Дело в новых технологиях, скоро появится оптоволокно, представляешь одномодовое волокно на до 100 терабит в секунду. Многократно вырастет производительность ЭВМ, в смысле компьютеров. Я тебе такие фокусы покажу, ахнешь! Даже название для будущей машины придумал – «Клото».

   – Это что-то из греческой мифологии?

   – Ну да! Дама, что пряла нить жизни. Непонятно для непосвящённых и загадочно.

   «Давай, давай! – мысленно подгонял Чистякова. – Что Клото, что Хронос или Кала, важен результат, который перевернёт науку и поможет мне решить накопившиеся вопросы».

   30. Соболев. И грянул гром

   "Протокол общего собрания особой лаборатории исследования будущего (ОЛИБ). Секретно. 19.08.1998 г.

   Выступил начальник лаборатории Чистяков Н.Ф:

   «Коллеги, друзья. Сегодня, наконец, мы закончили предварительные испытания нашего образца. Понадобилось свыше тридцати лет, чтобы ответственно заявить – российская наука сделала шаг в будущее. Грандиозное открытие, о котором скоро заговорят во всём мире, начиналось здесь в 1967 году. Благодаря стараниям и организаторскому таланту Генриху Ивановича Дооса, мы создали наш опытный образец „Клото“. Мы подчинили время и научились им управлять. Генриха Ивановича уже нет с нами, но всегда будем вспоминать его добрыми словами, как и нашего куратора от спецслужб полковника Серебрякова Николая Трофимовича. Их и других товарищей, которые внесли вклад в общее дело...»

   Соболев не стал читать дальше собственное выступление, почти повторяющее суконные формулировки Чистякова, здравицы и речёвки «товарищей» из Москвы, а также резюме собственного начальства, генерал-лейтенанта ФСБ, Евгения Анатольевича Зинчука. Повертел в руках несколько листков со штампами и сунул обратно в папку. Вот и дожил до реального результата, Виктор Сергеевич, действительный член Российской академии наук, доктор физико-математических наук. Дело всей жизни к пятидесяти двум годам почти закончено, осталось внести коррективы в прошлое и кое-что исправить в сегодняшнем дне. Он окинул взглядом свой кабинет, переделанный из бывшей вотчины Дооса. После реконструкции, он из небольшой каморки, в которой ютился до ареста и после восстановления, получил вполне сносное помещение. Не такое большое, как у Витьки, там и приёмная и комната для отдыха, но всё же.

   Вспомнил, как ОЛИБ, поменявший название на «Центр изучения природы времени и пространства при ФТИ им. Иоффе РАН», реформировали несколько лет назад, когда наконец нашлись заинтересованные люди, появились средства и лаборатория заняла целый этаж. Прежний начальник этого не застал – Доос повторил судьбу полковника Серебрякова, инфаркт и не первый, спасти учёного не смогли. Чистяков занял место ведущего, а битый жизнью Соболев превратился в заместителя, где исправно участвовал во всех проектах и заслужил доверие. Вряд ли, увлечённый работой Чистяков, вспоминал прошлые грехи своего зама. Человеческая память, у большинства, отправляет прошлые знания на дальнюю полку сознания, они тускнут под спудом новых проблем и забот.

   Соболев женился на бывшей однокласснице, случайно встреченной на Невском проспекте. Так бывает, Соболев ни о чём сейчас не жалел. Двое внуков, несколько лет радовали Нину Георгиевну, пока неумолимое время не унесло и её. Соболев постоянно ловил себя на мысли, что относится к времени не как к некоей субстанции, а как живому существу. С которым вступает в споры, конфликты, улаживание проблем. Он ублажал это существо, ругался на него, неустанно верил, как однажды проснётся властелином вечности. Он уже носил в голове программу, благодаря которой, он и только он сможет не только запускать человеческую личину в прошлое, но возносить в будущее. Неутомимый Чистяков, оперируя какими-то смутными знаниями, периодически допытывался на этот счёт, споря и доказывая, что хода вперёд не может быть и это противоречит установкам закона временной зависимости. Соболев нарочно подзуживал коллегу, как бы намекая, что такой алгоритм можно создать. Иногда, как бы между прочим, подкидывал незначительные идеи. Но оба были заняты экспериментами по решению переноса точек субъекта исключительно в материю прошлого.

   Потом начался ремонт. Помещение, где на постаменте гордо возвышалась кабина «Клото», почти не пустовало. Группа техников монтировала техническую вентиляцию, ставило и подключало новейшее оборудование, пробивало в стене технические отверстия под дополнительные кабели. Непосвящённые искренне считали, что оборудование предназначено для углублённых медицинских исследований, вроде магнитно-резонансной томографии. После обновлений, когда монтаж закончился и начались реальные испытания на животных, остался узкий круг сотрудников, допущенных до самих испытаний: Чистяков, Соболев, врач, с говорящей фамилией Неболей, программист Сергей Иванцов, его помощница Юлия Широкова, техник-испытатель Шепитько . Долго спорили, кто «полетит»первым. С Москвой подобные вопросы не согласовывали, боялись, что навяжут своего. А не дай бог, аварии, а значит угроза для испытателя. Отвечай потом за варяга, лучше принять риски в узком кругу.

   Аргументы Чистякова всех убедили:

   – Я и только я, случись чего, Виктор Сергеевич, сможет разрулить проблемы или, – Чистяков горько усмехнулся, – станет вашим начальником.

   Соболев тогда весь сжался, «мысли что ли читает Витя, не надо читать мои мысли, герой, я и так стану боссом. Скоро!» Но испытания прошли блестящее, Чистяков со смехом рассказывал, как испугал декана института, куда был отправлен, научными прогнозами будущего. Затем Чистяков писал подробный отчёт и докладывал в Москву. В августе провели собрание, затем наступили будни и новые испытания. Соболев ждал своего часа. Работать стало сложно, приехали столичные коллеги, всюду совали свой нос и лезли с вопросами. Затем появились спланированные особо секретные поручения. Чистяков ни с кем не делился и несколько раз «слетал в прошлое». На просьбы Соболева допустить его к «Клото», начлаб мягко отказывал и избегал объяснений. Это ещё больше злило и раззадоривало заместителя.

   План Соболева предельно прост: вернуться в тот злополучный день, когда закладка была пресечена группой Серебрякова. Имитировать попытку подложить бомбу, спровоцировать гэбистов на захват, чтобы выставить полковника и его добровольных помощников в невыгодном свете. Исход «поклёпа» на честного и преданного сотрудника, мог иметь далеко идущие последствия, как для Серебрякова, так и для посредника Петрушевского. Показания рецидивиста Балабана не в счёт, а за поступок «источника» недалеко и до скамьи подсудимых за компрометацию своего куратора. Пусть почувствуют с кем имеют дело, но доказать ничего не смогут. Далее мягко выдавить заклятого коллегу Генриха на пенсию или куда подальше. А там по возрастающей уже в качестве начальника лаборатории, в пути к славе, по ничтожному поводу уволить с волчьим билетом ренегата Чистякова и вперёд с вновь обретёнными знаниями к славе. Соболев докажет кто самый умный! Дело за малым самостоятельно занять место испытателя, а главное составить программу с точными координатами точки и времени возврата в далёкий июньский четверг 1972 года.

   Такая возможность представилась, когда Чистякова вызвали в Москву на закрытую коллегию Академии наук. По заведённым правилам, в отсутствии руководителя, все обязанности начальника лаборатории принимал на себя Соболев, все кроме прямого допуска к машине времени. Ясное дело замок на Клото не вешался, но сотрудники расписывались под правилами поведения на закрытом предприятии, где прописывались права и обязанности. Это приложение к трудовому договору, обязательное для всех, предписывало неукоснительное выполнение всех пунктов. За невыполнение грозило увольнение или возбуждение уголовного дела.

   Соболев отлично это знал, ведь сам когда-то помогал составлять договор, но как это часто принято, в каждом запрете имеются исключения. Как сказал остряк Чистяков: «Тогда и незачем эти правила составлять». В этом Николай Фёдорович абсолютно прав, чем и не преминул воспользоваться Виктор Сергеевич. Он вызвал в кабинет Юлю Широкову.

   – Юлечка, срочное задание для вас, если понадобится подключите Одинцова. К моей монаде* привяжите координаты, вот я написал. Не удивляйтесь мне сегодня необходимо «слетать» по делу не терпящим отлагательства.

   Широкова прочитала текст и удивлённо подняла брови.

   – Это не трудно, я сама справлюсь, но без разрешения Николая Фёдоровича как же?

   – Юля, вам нужно письменное разрешение или достаточно устного распоряжения. Я могу сейчас позвонить в Москву и передать вам трубку. Сможете потом смотреть мне в глаза? Ведь я сейчас главный, готов продублировать письменно, чтобы снять с вас ответственность. Так что решим?

   Юлия помялась и наконец выдавила:

   – Виктор Сергеевич, лучше приказом, поймите меня правильно.

   – Хорошо, хвалю за бдительность. Помните как в фильме «Семнадцать мгновений весны» Мюллер говорит Штирлицу: «Верить в наше время нельзя никому, порой даже самому себе. Мне – можно».

   Широкова хихикнула, вспомнив эпизод. Соболев быстро набросал приказ, расписался и поставил штамп лаборатории.

   – Так подойдёт?

   – Конечно. Мне понадобится полчаса, чтобы занести данные в программу и запустить стенд. Когда подойдёте?

   – Да, через полчаса и подойду, говорю же срочно.

   За помощницей программиста закрылась дверь. Вот он долгожданный час, когда можно наконец свести счёты с прошлым – никаких арестов, побегов и колонии усиленного режима в Нижнем Тагиле. «Я это заслужил своими знаниями, трудом, эрудицией и прагматизмом. За ошибки заплатил сполна в прошлой жизни, сейчас переверну страницу и утру вам всем нос». Соболев поднялся, подошёл к секретеру и достал чистяковский коньяк для представительства, открыл и плеснул в бокал – «за новую жизнь!» Через несколько минут он вернётся сюда полновластным хозяином, точно не будет рядом Чистякова, но он не знает кто из нынешних сотрудников останется в лаборатории, как он распорядится новыми возможностями в «прошлой» жизни. Интересно этот эпизод сотрётся или останется в памяти. Чистяков много говорил о временных парадоксах. Вот и узнаю заодно, узнаю судьбу Петрушевского, спасу Серебрякова, да мало ли чего...

   *****

   Хлопнула входная дверь в лабораторию, это Чистяков привёз коробку с компроматом против Соболева. Виктор усмехнулся: " Ну, ну защитники закона, вот будет сейчас весело".

   – Всё как вы просили, ну и жарища на улице.

   – Спасибо, Федя. Положи на стол.

   – Может откроем и посмотрим, что там северные умельцы наваляли?

   – Сейчас снова звонить будут, подожди, мне надо зарегистрировать прибор, потом можешь колдовать. Я тебя позову.

   Чистяков положил на стол якобы коробку с блоком питания. Когда закрылась дверь за лаборантом, Соболев преобразился. Мгновенно распаковал картонку, через носовой платок извлёк тротиловые шашки, осмотрел устройство – ага, коллеги обезвредили. Подбежал к окну и выбросил бомбу в кусты с высоты второго этажа. Чуть слышно хрустнули ветки, компромат исчез в густой листве калины. Надо торопиться, сейчас появится группа захвата. Теперь в дело пошла посылка от смежников с блоком питания. Соболев выглянул в коридор и быстро прошмыгнул в аппаратную к прототипу. Открыл дверцу распределительного щита, вот сейчас, ещё миг! Распахнулась дверь и замкнутое пространство взорвалось жёстким окриком Серебрякова:

   – Стоять! Отпусти «машинку», подыми руки! Медленно повернись ко мне, гадёныш.

   – Здравствуйте, Николай Трофимович. Не пугайте так. Это всего лишь блок питания, вот взгляните, – и сделал шаг навстречу.

   – Не сметь открывать, – рявкнул ещё громче полковник и стремительно шагнул вперёд.

   Соболеву стало страшно, он резко отпрянул и споткнулся о железный угольник порога двери с сеткой, отгораживающей по технике безопасности распределительный щит. Пытаясь удержаться взмахнул руками, выронил злосчастную коробку и полетел на щит. Левая рука коснулась токоведущей шины, а ладонь второй на отлёте зацепила край распределительного шкафа. Раздался треск короткого замыкания. Тело Соболева выгнулось дугой, забилось и сползло. Рука осталась на шине. Запахло палёным мясом. Серебряков, вбежавшие за ним сотрудники и биолог Лидия Колыванова, заведовавшая подопытной живностью лаборатории, замерли в ужасе. В проёме двери мелькнуло лицо Чистякова.