Текст книги "Рекуперация (СИ)"

Автор книги: Вадим Яловецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

   Петрушевский, осознав сказанное замер, в голове пронеслись вихрем воспоминания двух параллельных жизней – существование до и после. Стало нестерпимо страшно от мысли, что вот так просто можно ступать в прошлое и так же легко менять его словно переставлять блоки в конструкторе LEGO. Что Соболев, что Чистяков – два гениальных мастера, видящих прошлое и будущее наподобие Нострадамуса и Ванги, но мало того, держащие в руках рычаги управления судьбой. Соболев в таких обстоятельствах быстро осознал всемогущество и попытался направить фатум на службу злу. А Чистяков? Голова пошла кругом, в самый раз задуматься о Всевышнем. Задуматься? Да вот он в облике российского учёного – весёлый, домашний, внимательный, эмоционально взвешенный человек... Петрушевский собрался и остановил свои размышления. Надо ответить собеседнику.

   – Это значит, что я ничегошеньки не понял. Кроме того, что мы живы, здоровы и у нас есть прошлое.

   – Прости Дима, мы мыслим разными категориями. Давай проведу неглубокий ликбез по нашей теме. Затем хочу услышать твои вопросы, если не возражаешь? Очень коротко: время, это особая субстанция, матрица состоящая из квадрильонов ячеек, условно это запись всего сущего, но не в философском аспекте, а физико-математической модели бытия. Соболев и я разгадали секрет и подобрали ключи к изменениям пространства времени. Любой физик поймёт на пальцах суть такой возможности, но способ доступен единицам. Рано или поздно, нашу планету ждёт либо полное самоуничтожение, либо путешествие по мирозданию и управлению судьбами человечества. Мы с тобой не доживём, бессмертие пока не изобрели.

   Чистяков рассмеялся, затем стал рыться в столе, наконец достал магнитную карту.

   – Извини Дима, у тебя такое лицо. Безумно интересно, но ничего не понятно. Я меня на первом курсе универа такое же было, мама рассказывала. Сейчас покажу тебе кое-что.

   Он подошёл к сейфу приложил карточку, открыл дверцу, отпер замок внутреннего отделения и достал флешку. Подошёл к внимательно лицезревшему за его действиями Петрушевскому.

   – Держи! Ты прикоснулся к тайне машины времени. Здесь схемы, чертежи, формулы, расчёты и прочая лабуда. Другими словами секрет машины времени. За него кто-то очень богатый готов предложить миллиарды. Но беда в том, что это копия, оригинал находится в Академии наук. И прототип уже готов, а эти документы надо изучить, а уж затем построить. История напоминающая создание атомной бомбы, понимали все физики многих стран, а довели до реальных испытаний Штаты да мы и то вторыми. То чем мы с тобой занимаемся отсебятина, реальные задачи ставит государство, на деньги которого создавался прибор. Если уж совсем пафосно, то можно сказать, что наша страна впереди планеты всей. Вопрос – надолго ли? Подержал, теперь верни.

   Чистяков вновь засмеялся.

   – Ну и рожа у тебя, не обижайся. Может лекарство для снятия стресса?

   – Ну уж нет! Мне от бухалова головная боль по утру и повышенное давление – здоровье не то. Вот молодым мог маленькую водки из горла опустошить и вперёд. Давай думать что дальше. Лично я почти ничего не помню, лишь отрывочные фрагменты Серебряков-Соболев-Чистяков.

   Опять смех Николая Фёдоровича:

   – Завязывай смешить! Как пил «малька» он помнит, как вербовал уголовника и возил взрывчатку – не помнит. А Серебряков? А наши пересечения? Что, эффект отложенной памяти?

   Чистяков вдруг споткнулся и перестал улыбаться. Сквозь Дмитрия Сергеевича вглядывался куда-то вдаль учёный, одетый в деловой костюм от Армани. Затем начальник лаборатории, взял со стола Parker Premier цены немеренной, извлёк из ящика стола чернильный картридж и стал его менять. Петрушевский заворожённо наблюдал за ловкими манипуляциями начальника и ждал продолжения. Наконец, ручка готова к работе, Чистяков встряхнулся от своих мыслей и закончил.

   – Мы, Дима используем свой мозг якобы на пять процентов и если повлиять на клетки, то откроется бездна. Это давно доказанный нейромиф. Призвание науки – выработать и систематизировать объективные знания о действительности. Но порой, выполняя свою миссию, учёные сталкиваются с непониманием. Выхваченные из контекста гипотезы, доказательства и факты превращаются в мифы. Но! Учёные никогда не пользовались нашим опытом, я имею ввиду моим и Соболева, возвращения человека в изменённое временное поле, где предыдущие события стираются матрицей времени взамен на новые. Мы с тобой давным-давно повлияли на события и по логике вещей, обязаны помнить что там произошло. Первое: ты разоблачил планы коварного Соболева во имя моих гуманных мер к предотвращению смерти пусть и негодяя, но человека. С другой стороны, зло с твоей подачи, будет наказано. А как, мы можем только предполагать, следовательно и помнить не обязаны. На сегодня смело утверждаю, что наш план состоялся. Вот он – я и вот он – ты! Ясно?

   ******

   Дима курил на лестнице, когда к нему торопливо вышел, разминая в пальцах папиросу, дядя.

   – Дима, тебя к телефону, какой-то Николай Трофимович.

   – Спасибо, бегу.

   Виктор Ильич Петрушевский получил контузию в 1944 году. Был списан по чистой. После войны оформил инвалидность и ветеранскую надбавку. Пока Дима шёл к телефонной трубке аккуратно положенной на полочку рядом с телефонной книжкой, успел вспомнить, как не так давно всей семьёй отмечали сорокапятилетие родственника. Подумалось, ещё не старый, а сколько пережил.

   – Алло!

   – Это Серебряков. Надо увидеться. Где в прошлый раз, адрес помните? – получив утвердительный ответ, добавил. – Жду к трём часам.

   Петрушевский поморщился – как увольнительная, так сторонние дела вне дома. С другой стороны грех жаловаться, ведь днями мотается на служебном газике по области и Ленинграду, всегда имеется возможность с оказией посетить отчий дом. Увольнительные каждую неделю, да и дембель по осени – каких-то пять месяцев. Надо срочно связаться с Колей Чистяковым и скоординировать действия, их план вступает в решающую фазу. Он спустился и вышел на улицу, вот и свободный таксофон.

   – Коля, привет. Меня приглашает наш общий знакомый. Мои действия?

   На другом конце слышно как хмыкнул научный сотрудник. Вот ведь весельчак, всё ему нипочём.

   – Слушай, меня тоже хотят видеть, на улице Войнова к двум часам. А тебе во сколько назначено? Ага, значит на час раньше – будет подготовка к очной ставке. И вот как мы поступим, товарищ боевой, запоминай.

   *****

   Первое, что увидел Петрушевский зайдя в комнату, улыбающееся лицо Чистякова. Тот потягивал чай и аппетитно похрустывал сухариками. По его виду ясно, что переговоры проходят успешно.

   – Знакомить вас не надо. Давайте продолжим. Я теперь в курсе всех подробностей и знаю ваши совместные планы из далёкого будущего. Что ж, попробуем сообща решить нашу проблему. Дима, чаю будешь? – Петрушевский отрицательно покачал головой. – Повторю для Дмитрия: моё руководство уже в курсе, такую информацию я скрывать не имею право. Потому составлен план, с которым сейчас ознакомлю в рамках своих полномочий. Затем обсудим и решим.

   Полковник зафиксировал многозначительную паузу и продолжил:

   – Признаюсь, информация шокировала и поставила нас в тупик. С одной стороны вы гражданские люди, причастные далеко не в полной мере к секретным разработкам, курируемым нашим ведомством. С другой – ваша компетенция и знания намного опередили сегодняшний уровень науки и других областей, скажем так, сегодняшнего дня. Вы, по предварительному сговору, а я придаю этим словам положительную коннотацию, решили предупредить руководство в моём лице о готовящейся диверсии в ОЛИБ. Инициатором преступления является наш сотрудник, ставший на путь предательства. Моральные аспекты обсуждать не будем, тут всё ясно. Меня интересуют мотивы, побудившие вас, господа хорошие, сделать это сейчас, а не раньше или вообще не вмешиваться в ситуацию, никак не угрожающую вам? Отбросив умные слова, объясните какого ляда вывалили всю эту х**ню, которую ещё проверять и перепроверять? И не дай бог, это искусно состряпанная ложь!

   Зловещая пауза полковника, не предвещала лёгкого разговора. Петрушевский поглядывал на невозмутимое лицо Чистякова, заведомо отдав тому инициативу главного переговорщика. Сказывался опыт административного лица высокого ранга. Дмитрий Сергеевич вспомнил скупые рассказы в будущем о встречах начальника лаборатории с шишками из Академии наук, высокими чинами и даже председателем ФСБ. Намёки на закрытые совещаниях, где присутствовали члены Правительства. Про себя в который раз подумал: «Коля дока, он знает, что творит, я надеюсь».

   – Для начала, Николай Трофимович, давайте уберём из нашего разговора нотки угрозы. Вы сами сказали, что это особый случай, я не сомневаюсь, что обдумывали способы закрыть возникшую ситуацию. Самый простой – избавиться от нас и Соболева. И вы и мы знаем, как обставляются подобные действия. Как бы неприятно это слышать, разговаривая с позиции силы вы ничего не добьётесь, а устранив предателя Соболева и мутных гостей из будущего, только усугубите ситуацию. Прежде всего отбросите научные разработки назад, это не самое страшное. Что ещё хуже, всплывут документы о нынешней ситуации, где подробно будут описаны ваши действия и ряд событий, о которых многим в руководстве КГБ не поздоровится. Бумаги лягут на стол председателя, поверьте мне. Простите, что вынужден говорить о этом человеку в полковничих погонах.

   10. Серебряков. Захват

   Серебряков усмехнулся. Не просто воспринимать слова едва оперившихся юнцов и беседовать на равных. Но факты говорят за себя. В течении часа, до прихода Петрушевского, полковник присматривался к Чистякову и диву давался глубоким познаниям истории спецслужб и возможностям машины времени. Убелённый сединами ветеран войны, в последствии офицер, отдавший себя борьбе с врагами отечества, испытывал когнитивный диссонанс. Бессознательное желание согласовать систему своих знаний с такими фактами и избавиться от противоречий, подталкивало полковника к различным способам воздействия на собеседника. К приходу второго попаданца, Серебряков был почти убеждён в правдивости Чистякова и видел перспективы дальнейшего сотрудничества.

   Скромный лаборант ОЛИБ, выложил полную и правдивую историю с гибелью, а затем воскрешением Соболева. Убедительно объяснил мотив покарать отступника по закону, а не ликвидацией в интересах Конторы. Причём второй способ воспринимался Николаем Трофимовичем, как правильный и оправданный в создавшихся обстоятельствах. Сейчас же, убеждаясь в возможностях Чистякова и его прототипа, сильно пожалел, что решил надавить на необычных гостей. Прав тёзка, конечно прав, Ведь какие возможности открываются. Дело за немногом – взять на месте преступления и разоблачить настоящего врага. А что с ним делать пусть решает суд, полный абсурд ликвидировать его вторично, но уже осознано и тайно.

   – Вот что ребята! Я снимаю свой вопрос, не обессудьте, силён во мне волкодав. Столько врагов прошло, а тут вы ещё на голову свалились, да с такой информацией. Если обобщать и абстрагироваться от вашего участия в смерти офицера КГБ, то получается решили исправить фатальный исход во имя закона и справедливости. Дружеская рука помощи из будущего.

   Все рассмеялись, напряжение спало. Гости смотрели уважительно. Полковник легко поднялся, принёс из кухни запотевшую бутылку водки, стаканы и, видимо, заранее приготовленную закуску.

   – Давайте-ка, хлопцы, махнём «беленькой» в нарушение инструкций и покалякаем за дело.

   Петрушевский незаметно, как ему казалось, переглянулся с Чистяковым. Соболев не подал вида, про себя махнув рукой на примитивную попытку напоить и разговорить необычных гостей. А вдруг и сработает проверенный временем приём «разговорчивого пьянчуги». Ветеран никак не мог предположить, что в эпоху перестройки на изумлённых обывателей обрушился шквал публикаций, а позже и фильмов о работе спецслужб и органов МВД. Молча выпили, закусили. Серебряков закурил первым, за ним потянулись к сигаретам гости. Полковник подробно разъяснил роль каждого в операции по пресечению диверсии. После вопросов и нескольких тостов, беседа потекла на отвлечённые темы. Дмитрий, многозначительно посмотрев на Серебрякова неожиданно спросил «будущего» начлаба:

   – А вот скажи-ка Коля, можно ли изменить прошлое, например уничтожить Гитлера, перенеся нашего разведчика в 1938 год, незадолго до начала Второй мировой? Или нырнуть в предреволюционную Россию и скорректировать действия большевиков, дабы избежать гражданской войны?

   Полковник заёрзал на стуле. «А ведь пацан может догадаться, что разговор пишется? И что? Наша организация для Петрушевского – вечный синоним тёмной и беспощадной силы борьбы с диссидентами и разведками вражеских государств. Оружие государственной машины подавления инакомыслия во все времена, когда все методы хороши. Может итак, но на данном этапе мы сотрудничаем с попаданцами в интересах будущего. Технари распечатают беседу, потом займусь анализом для доклада, Арефьев пачкаться не станет». Внимание переключилось на Чистякова, учёный напрягся и с раскованного, ироничного разговора перешёл на серьёзный тон, в нём заговорил учёный и практик:

   – Сколько раз ныне и в будущем подымался вопрос управления историей с помощью машины времени. Сколько написано научно-фантастической литературы. Вот моё мнение: всё это фигня! Гитлер, Наполеон, Сталин – неотъемлемая часть истории человечества, как египетские пирамиды, как костры инквизиции, как восстания и революции. Учёным влиять на обстоятельства категорически запрещено. Но незначительные коррективы, могут задеть отдельные личности и лишь косвенно что-то менять в системе координат бытия. Как в нашем случае. Тут возникает теория геометрической прогрессии реструктуризации причинно-следственных связей или теории хаоса, когда цепочка погрешностей приводит к обратимым результатам. Его называют ещё «эффектом бабочки», озвученной Рэем Бредбери в рассказе «И грянул гром». Не читали, товарищ полковник?

   Чтобы скрыть замешательства, Серебряков, разлил остатки водки и потянулся за очередной сигаретой. Вместо ответа отрицательно покачал головой.

   – Излагайте, Николай Фёдорович, весьма интересно, хоть и сложновато с восприятием.

   – Так вот, идея с подобными десантами в прошлое с уничтожением мрачных фигур истории, поддерживает теорию «эффекта бабочки», но разрушается исследованиями нашей лаборатории в пока ещё далёком будущем. Допустим, найдётся ветеран внешней разведки, в своё время внедрённый в ближайшее окружение фюрера и нацеленный на ликвидацию главного негодяя. Если конкретно, то девяностолетнего дедушку уговорят с помощью машины времени вернуться в тело того разведчика, наподобие Штирлица.

   Поймав удивлённый взгляд Серебрякова, учёный пояснил:

   – Роман о подвигах разведчика Исаева опубликован в журнале «Знамя», если не изменяет память, три года назад. Почитайте обязательно, автор Юлиан Семёнов работал в архивах Лубянки с разрешения Андропова. Но это так, к слову. Подхожу к главной мысли – убрать Гитлера не получится. Причин возникнет много, все они будут объективными, но никому в голову не придёт подумать, что это простая закономерность одного из парадоксов времени. Вспомните покушение на фюрера в сорок четвёртом, все говорили о божественном промысле, отведшим смерть от бомбы Штаунфферберга. Нет! Это один из законов временной зависимости, который запрещает вмешиваться в историю, нарушающую баланс матрицы. То есть природы человеческого бытия, управляемой космическими силами. Почти то же, что некая божественная сила, наличие которой наука объяснить пока не может. В одних случаях, влияет на историю человечество, в других – нет. В случае с Гитлером – нет, правда теоретически, если размышлять категориями «если бы», то следовало повторить покушение ещё раз с другими действующими лицами и при других обстоятельствах.

   Ветеран разведки, начальник сверхсекретного отдела КГБ полковник Серебряков, слушал человека, создавшего в будущем прототип машины времени, не столько удивлённо, сколько озадаченно. Заумь про божественное начало, никак не вязалась с образом советского учёного атеистических взглядов, приученного изучать и подводить объяснения под свои открытия в виде схем, таблиц, уравнений, основанных на материалистическом базисе. Первым прервал молчание Петрушевский:

   – Ну хорошо, а как же наш проект по воскрешению Соболева? А если диверсия предопределена высшими силами и что-то якобы пойдёт не так?

   – В этом случае всё пойдёт, как надо – частный мелкий случай, не способен повлиять на матрицу, изменить заданный космосом алгоритм. Да, кресло Соболева в будущем займу я, но возможно кто-то другой из научного окружения по данной тематике. Вина Соболева не в том, что он метит на должность Дооса, а в преступных намерениях, могущих привести к смерти человека, материальному ущербу и отсрочке разработок ОЛИБ, что в свою очередь притормозит создание образца машины времени. Я не говорю о политическом резонансе и репутации советской науки.

   Серебряков зашевелился и решительно взял разговор в свои руки:

   – Ну и наговорили вы тут, хлопчики. По нашему вопросу разрешите всё-таки решать мне. Никаких «якобы» быть не должно. Вы убедили в преступных намерениях моего сотрудника. Если всё пойдёт по такому сценарию, то диверсию предотвратим и негодяй ответит по закону. Если понадобится то и я отвечу за свою близорукость, но это уже к вам не относится. Ещё раз пройдёмся по плану.

   *****

   В кузове служебного автобуса, за столиком сидел Серебряков, криминалист взрывотехник, оператор, несколько оперативников и следак. Полковник ждал возвращения источника, который по адресу, представленному Соболевым, отправился к уголовнику Балабану за взрывчаткой. В дверь постучали, это Петрушевский.

   – Вот! Убедил уркагана, купился на лаве, – по инерции сказал на блатном. – Можно брать, там целый арсенал.

   Осторожно передал коробку из под обуви, перетянутую крест накрест бечёвкой. Освободили место за рабочим столом, рядом с пишущей аппаратурой. Сапёр аккуратно срезал шпагат и вытащил адскую машинку. Пять кусков тротила, будильник, провода запал, батарейка. Эксперт осмотрел бомбу, поковырялся и проворчал:

   – Надо бы по инструкции всех выгнать, да ладно, сборка примитивная. Забирайте теперь не сработает ни случайно, ни преднамеренно. Я свободен? Мне ещё заключение писать, поеду в Контору.

   Когда взрывотехник покинул автобус, обезвреженный заряд перекочевал в руки оперативника. Серебряков с сотрудниками вышел из автобуса и пересел в милицейский газик, стоявший поблизости. Газик фыркнул дымным облаком и резво покатил в сторону пристанища Балабана. У дачи уже ждал участковый с понятыми. Окружили домик и стремительно вломились в пристанище террориста. Чекисты ловко скрутили обалдевшего хозяина, начался обыск. На столе, после ухода Петрушевского выдававшего себя за бывалого зека Раннего, ещё оставался комплект террориста: тротиловые шашки, провода, запалы. К ним добавилась пачка четвертных купюр с переписанными номерами, револьвер, патроны, кисет с золотыми монетами и другой компромат – на немалый срок Балабану хватило.

   Потерянный бандит, так просто попавшийся на рассказ «залётного фраера», сидел в наручниках, злобно зыркал по сторонам и внимательно вслушивался в голос оперативника, монотонно перечисляющего для протокола криминальные вещдоки. Тут подъехал автобус. Когда бандита грузили, разглядел улыбающегося Петрушевского. Злобно плюнул и собрался что-то добавить на словах, но чекист ловко сунул тому в под дых, Балабан затих. Старший группы захвата расписался, забрал рапорт участкового. Милиционеры на газике рванули в отделение, а чекистский десант бодро погрузился в автобус. Серебряков, задержанный Балабан, Петрушевский и остальные тронулись в родные пенаты на Литейный, 4. Часть плана сработала, осталась вторая – самая главная фаза операции.

   Два дня спустя у проходной института Иоффе стояла комитетская чёрная волга с сотрудниками привлечёнными к задержанию коллеги. Наконец появился запыхавшийся Чистяков с безликой картонкой.

   – Как прошло? – поинтересовался полковник. Он, естественно, умолчал о перехваченном вызове прослушки. Звонок вызов адресован на телефон заместителя ОЛИБ, старшего лейтенанта гозбезопасности Соболева. Неизвестный сообщал, что посылка доставлена, а спустя несколько часов изъята. В сообщении указывались приметы Чистякова. Другими словами, предатель страховался через подставное лицо, в намерениях Соболева полковник больше не сомневался.

   – Всё нормально, добрался на трамвае без происшествий. – Чистяков улыбался, ни тени волнения на лице. – Так я пошёл?

   – Давай, всё по плану. Мы за тобой, только следователя дождёмся.

   Посмотрел вслед Чистякову и недовольно хмыкнул: всё этому поганцу нипочём, мы для него вчерашний день, открытая книга...

   Наконец подъехал следак. Серебряков и сопровождающие энергично двинулись на территорию института, предъявив на проходной грозные удостоверения сотрудников Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР.

   11. Соболев. Финита

   Утро не задалось. Мучило нехорошие предчувствие, вдогонку к этому болела голова, что для двадцативосьмилетнего учёного было не характерно.

   – Витя, завтракать садись, – Нина Георгиевна Соболева с тревогой поглядывала на хмурого сына, на генном уровне улавливая тревожное настроение сына.

   – Спасибо, мама. Только кофе и покрепче, ладно. Не смотри так – всё у меня нормально.

   Молодой учёный и по совместительству сотрудник КГБ, изучающий не только природу времени, но и необъяснимое до настоящего времени явления – возникновение в обществе развитого социализма странных личностей, «туристов». Так их окрестили в подразделении, занимающимся всякими временными аномалиями, отделе. С одним из «туристов» Соболев был знаком и подружился, после того, как попаданец вытащил чекиста из под колёс «взбесившегося» грузовика. Сегодня самый непростой день за всю карьеру учёного – кардинальная перемена в работе лаборатории, которой Соболев отдал последние шесть лет научной деятельности.

   Соболев привык, пока трамвай медленно плёлся по Кондратьевскому проспекту обдумывать рабочие вопросы: задания сотрудникам, систематизацию и анализ испытаний, разборы у заведующего лаборатории Дооса, да доклады своему непосредственному начальнику полковнику Серебрякову. Но сегодня, Виктор Сергеевич вновь прогонял схему своего авантюрного и жестокого плана, который раз и навсегда изменит его жизнь и деятельность ОЛИБ. За скобками стоял моральный аспект от акции задуманной как авария. Соболев не задумывался с какого времени весь идейно-политический задел ревностного комсомольца, строителя самого совершенного в мире общества с его незыблемым кодексом строителя коммунизма, вдруг дал сбой. Отчего на первое место вышла жестокая карьеристская цель, умысел прибрать к рукам бразды правления секретной лаборатории, подчинить ход исследований своим планам.

   Ему надоела опека, палки в колеса его инициативам, сомнения в компетенции, особенно после скандала с любовницей Дооса, когда тот во всеуслышание объявил его научной посредственностью, припечатав клеймом «любимчик Серебрякова». В тот раз Соболев положил конец истерике завлаба оборвав его жёстко в лучших традициях спецслужб: «Молчать! Хотите побеседовать в другом месте?!» Он помнил, как

   Сдулся и потух полный ненависти яростный выброс Дооса. Сегодня любовника Колывановой, биолога, заведовавшей всей подопытной живностью лаборатории, ждёт куда как весомей сюрприз. Останутся в прошлом все эти дрязги, рабочий роман, корпоративные посиделки с возлияниями и прочее дерьмо, отвлекающее от настоящей работы, подлинными исследованиями, решительно приблизившими монтаж прототипа машины времени. ОЛИБ под его руководством, а не депортированного во время войны немца.

   Злость вновь затмила сознание чёрной волной, потушив, редкие блёстки здравого смысла, сострадания и жалости. Доос оставался не просто коллегой-соперником, а на голову превосходившим Виктора Сергеевича новатором и учёным, но Соболев боялся в этом признаться. Уверенность в безупречности плана теракта, а главное последствий расследования, гасила искорки сомнений и страха. Соболев рассуждал следующим образом: два ключевых свидетеля просто не смогут убедить следователей и членов комиссии о виновности кадрового сотрудника КГБ. Сама абсурдность пояснений Чистякова и Петрушевского о причастности заместителя начальника ОЛИБ, отводила подозрения на других лиц, и в первую очередь, на Дооса, у которого должны найти спрятанный компромат, да ещё какой! Чистяков будет твердить о рядовом задании, которое исполнял много раз – доставке в лабораторию посылки от смежников с уникальными запчастями для экспериментальной установки.

   Петрушевский, посвящённый в план Соболева, будет молчать до конца, отлично понимая, что чистосердечное признание приведёт его в психушку или в камеру блока смертников. У этого парня мозги из двадцать первого века, осмысление акции проходит в заданном Соболевым ключе – всё во благо науки. Встряхнуть ОЛИБ, якобы технической неисправностью газовода, убедить высокое начальство в ограниченном финансировании проекта и мер техники безопасности. А главное – вишенка на торте, Генрих Иванович, якобы сотрудник Bundesnachrichtendienst – службы внешней разведки Германии (анонимка о причастности Дооса лежит в сейфе Серебрякова). Пусть ищут, доказывают, Соболев тут ни при чём и тихо будет ждать своего часа.

   Углублённый в свои мысли Соболев не заметил «особый» взгляд мужчины, читающего книгу Достоевского "Преступление и наказание. Конечно в школе КГБ, Виктор Сергеевич проходил дисциплины негласного наблюдения, отлично помнил ветерана 7-го управления КГБ СССР, читавшего лекции. Но молодой учёный был далёк от романтики «наружки» или «сбрасывании хвоста». Ему больше нравились оперативная психология, способы воздействия на подозреваемых и несколько десятков часов, отведённых на спецподготовку по рукопашному бою. Между тем мужчина сошёл на ближайшей остановке. Соболев не мог видеть, как поклонник Достоевского пересел в невзрачный «Москвич»и по рации передал: "Объект движется по маршруту. Принимайте на остановке «Кантемировская улица». На Кантемировской в трамвай заскочила молодая парочка, скользнув взглядом по ничего не подозревающему объекту, устроились рядом с кондуктором и весело щебетали до конца маршрута Соболева. Парочка выскочила вслед и проводила старшего лейтенанта до проходной института.

   Соболев погрузился в рутину работы ОЛИБ: запланированные опыты, заполнение журнала, ничего не значащие фразы с сотрудниками, решение отдельных вопросов в кабинете Дооса, перерыв на обед и прочее. После обеда в лаборатории появился как всегда весёлый и легкомысленный Чистяков. Лаборанта любили за незлобивый и общительный характер, способность балагурить по поводу и без, за глубокое знание темы разработок. Как и Соболев, Чистяков окончил физмат университета с красным дипломом и появился в лаборатории почти одновременно с будущим чекистом. Виктор Сергеевич поглядывал на часы. Пора. Решительно направился к Феде Чистякову, ковырявшемуся в электронном блоке установки.

   – Федя, не в службу, а в дружбу смотайся на Финляндский вокзал. Забери из камеры хранения коробку с автономным блоком питания. Мы заказывали в Архангельске в опытной мастерской при заводе «Красная кузница», помнишь? Встретить курьера было некому, а он вёз ещё один заказ в Москву и опаздывал на другой поезд. Договорились, что оставит коробку в камере хранения, вот номер и код ячейки. Полный бардак с доставкой, но сам знаешь, как нужен образец. Сделаешь?

   Поймав на лице сотрудника недоумение, добавил:

   – Сам не могу, жду междугородный звонок, а в боксе держать изделие не стоит. Сам понимаешь, кругом секреты.

   Через два часа в лаборатории появился Чистяков.

   – Всё как вы просили, ну и жарища на улице.

   – Спасибо, Федя. Положи на стол.

   – Может откроем и посмотрим, что там северные умельцы наваляли?

   – Сейчас снова звонить будут, подожди, мне надо зарегистрировать прибор, потом можешь колдовать. Я тебя позову.

   Чистяков появился в лаборатории через два часа, положил на стол обыкновенную коробку из под обуви перетянутую несколько раз бечёвкой. Судя по усилию, посылка тянула на несколько килограммов. Когда закрылась дверь в комнату зама, Соболев преобразился. Молниеносно вскрыл коробку, аккуратно достал адскую машинку, завёл будильник на три часа и соединил провода импровизированного таймера. В коробку вложил блок питания, забранный утром из другой камеры хранения и ранее завезённый курьером. Сунул сопроводительные документы и заново перевязал. Вспомнил, как неудобно было пронести притянутый поясным ремнём блок через охрану корпуса. Натёртый живот того стоит, осталось занести бомбу в изолированный испытательный блок, находящийся напротив его крошечного кабинета. Выглянул в коридор, никого. Быстро прошмыгнул в аппаратную, оттуда в к прототипу. Открыл дверцу распределительного щита и сунул взрывное устройство под кабели.

   В тот же момент мир взорвался стальным окриком, неизвестно откуда появившегося Серебрякова:

   – Стоять! Отпусти «машинку», подыми руки! Медленно повернись ко мне, гадёныш.

   Внутри всё обмерло. Соболев сжался, в голове вспыхнуло – это конец! Он медленно повернулся с поднятыми руками. Помимо Серебрякова в помещение ворвались два сотрудника и ловко защёлкнули наручники на запястьях. С ними следователь в форме. Оттеснили к стенке. В дверь заглядывали испуганные сотрудники. Вперёд протиснулся начальник лаборатории:

   – Разрешите?

   – Да, да, проходите, Генрих Иванович. Нужен второй понятой.

   – Где Чистяков, ему можно? Он последний общался с этим, – Доос презрительно бросил взгляд на потерянного и деморализованного подчинённого.

   – Можно. Ну, что давайте начнём.

   Соболев испуганно слушал и наблюдал, как следователь заполнял протокол места происшествия. Как отстранённым голосом зачитывал подробности изъятия «прибора, напоминающего взрывное устройство». Как сухо ставил вопросы и уточняющие реплики. Как в комнату прибыл специалист из управления и описывал составляющие адской машины. Как устройство упаковали в специальный кожух и вынесли. В мозгу стучалась мысль: как же так, этого не может быть, как узнали?

   Под презрительными взглядами Колывановой, Дооса, секретаря и других сотрудников, его провели такой знакомой дорогой из лаборатории и далее по коридору, вниз по лестнице к проходной. Постепенно приходило осознание, что эта дорога в один конец и он никогда больше он не вернётся в сюда. Вспомнил сегодняшнее утро, маму, её тревожный взгляд. Ужас, как она это всё перенесёт? Захотелось завыть и упасть в истерике на землю.