Текст книги "Рекуперация (СИ)"
Автор книги: Вадим Яловецкий
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Гружённый под завязку ЗИЛ-130 тормозил долго. Пожилой водила распахнул пассажирскую дверь.
– Здравствуйте, мне в Москву. Не по пути?
– Привет, может и по пути, мне какой прок?
– Вот лишняя пятёрка завелась, на бензин. Больше не могу, возьмёте?
Машина тронулась. Соболев уселся поудобней и прикрыл глаза, чтобы не выдать волнение. Водитель внимательно посмотрел на пассажира. Ночью обычно голосуют дорожные проститутки иначе «плечевые», а тут странный мужчина в грязном костюме неизвестно откуда, без сумки. Минут десять ехали молча, водитель не выдержал:
– Откуда ты, браток в такое время, без багажа?
– У чужой бабы был, да муж вернулся, пришлось дать стрекача. Но заблудился в здешних лесах пока не выбрался на дорогу. А приезжали в командировку с друзьями, собрались в столицу, да тормознулись в кафешке. Выпили, познакомился с тёлкой, корешам говорю, мол захватите мой чемоданчик, я свои ходом вернусь.
Шофёр недоверчиво слушал, затем резко затормозил.
– Вот что, парень, не похож ты на гуляку. У меня глаз намётан, мутный та какой-то, взъерошенный. Лови другую машину, а со мной не по пути!
Замёрзший и вымотанный последними часами Соболев, покидать тёплую кабину не хотел. Привычным движением достал удостоверение и развернул перед водителем.
– А так по пути? Не задавайте, гражданин, лишних вопросов, иначе они появятся у меня. Поехали!
Шофёр успокоился и уважительно произнёс:
– Извините, товарищ капитан, так понимаю у вас особый случай, довезу в лучшем виде. Я власть уважаю.
Машина тронулась дальше, больше неудобных вопросов не возникало. Говорили на общие темы, о погоде, столичных заторах и плохих дорогах в Новгородской области.
– Если не трудно, «выкини» меня в районе Лубянской площади.
Попрощался с Иванычем на улице Горького, вручил обещанные пять рублей и дождался, когда грузовик скроется в утреннем потоке просыпающегося города. Нырнул в метро «Охотный Ряд» – как можно скорей из цента, от веющего холодка Лубянской площади, от дежурившего милиционера, от небрежно брошенного взгляда дежурной по станции. Нервы шалят, такого напряжения для неподготовленного, пусть и бывшего чекиста, он раньше не испытывал. А надо ещё привести себя в порядок и подготовиться к встрече с родственниками Зуева. Часы показывали девять утра, когда Соболев, вышел из вестибюля метро «Сокол», адрес совсем рядом, достаточно повернуть налево и пройти сотню метров. Но это он узнал, после того, как обошёл микрорайон. Из прошлых поездок в Москву, он запомнил «стекляшку» дома быта на «Ленинградке», к ней и двинул. Химчистка располагалась на первом этаже. Объяснил приёмщице, что собирается на свадьбу, но подрался с хулиганами, перепачкался и хотел бы срочно привести одежду в порядок. Приёмщица заартачилась, мол вещи надо сдавать и ждать, что порядочные люди с утра не дерутся. Вновь выручило удостоверение Ерохина, сотрудница заулыбалась, выдала Соболеву чёрный рабочий халат и ворчливо молвила:
– Переоденьтесь, выньте вещи из карманов. – она протянула Соболеву бумажный пакет, – Почитайте журналы. Сейчас приведём одежду в прядок, это же надо так изгваздать брюки.
Переложил пистолет и остальное в пакет. Пока ждал, рассмотрел удостоверение, выданное Ерохину Виктору Сергеевичу, состоящему в должности старшего оперуполномоченного . «Тезка, это хорошо. Да и внешне похож. Вот ведь свезло, прости Ерохин, по возможности верну ствол и ксиву, правда тебе это уже не поможет».
Через сорок минут Соболев спрашивал у прохожего, где ближайший универмаг. По пути попалась оптика, что было весьма кстати. Купил очки с минимумом диоптрий, примерил – то что надо. В универмаге первым делом высмотрел типовой чемоданчик командировочного, с таким когда-то ходил в баню. Но выбрал всё-таки портфель. В галантерейном отделе купил мыло, зубную щётку, станок для бритья, одеколон и полотенце, сложил командировочный комплект в кейс, туда же втихаря сбросил ПМ. В секции головных уборов приглянулась летняя соломенная шляпа. Теперь готов представится неведомым людям, а главное слегка изменил внешность – небритый мужчина в шляпе и очках, на вид за тридцать. Перекусил в пышечной, про себя отметил, что здешние изделия не чета питерским ноздреватым и хрустящим вкусняшкам. Всколыхнулись воспоминания – последний раз ел пышки вместе с Петрушевским после памятной драки в саду Карла Маркса. Как давно это происходило, кажется не в этой жизни.
Настроение поднялось, пора приступать к следующей фазе – обрести крышу над головой. Недолго потоптался перед солидной дверью обитой дерматином, перетянутой полосками по диагонали и прихваченными гвоздями с декоративными шляпками. На табличке надпись: «Зуев Александр Евгеньевич». Соболев нажал кнопку и внутренне сжался – знакомо отозвался звонок, ведь у них с мамой такой же на Кондратьевском. Распахнулась дверь, пожилая женщина с печалью в глазах, вопросительно смотрела на гостя.
15. Петрушевский. Там хорошо где нас нет!
Когда попаданцы вышли из конспиративной квартиры, Петрушевский поинтересовался:
– А мы можем сами найти Соболева или как-то повлиять на события?
Чистяков, последние минут пять находившийся в глубокой задумчивости, очнулся и мрачно констатировал:
– Да, можем! Другой вопрос – надо ли нам это?
Они дошли до Литейного и повернули в сторону моста. Погода отличная, прогуляться под свежим бризом, тянувшим с Невы, одно удовольствие. Мост слегка вибрировал от грохота снующих трамваев. Петрушевский вдруг вспомнил, как старшеклассником ходил смотреть на реконструкцию моста в 1966 году. Особенно впечатлял огромный кессон, в котором перестраивали бык вблизи берегового устоя.
– Дима, давай отталкиваться от того, что наше мироощущение сейчас и в будущем, которое мы отчётливо воспринимаем, не изменилось. А значит, я по прежнему руковожу лабораторией и Соболева рядом нет. Так нафига нам соваться в дела чекистов, пусть сами разгребают дерьмо старлея – в семье не без урода. Мы воскресили негодяя, чтобы он ответил по заслугам, но никак не планировали его побег из под стражи. Не сомневаюсь бегать ему недолго... Впрочем, постой-ка, есть одна заковыка, в его положении вариантов всего три: первый – сдаться и возможно избежать расстрела, второй – бегать пока не поймают и уничтожат, третий – самый авантюрный и самый нехороший во всех отношениях – попытаться связаться с американцами, попросить политического убежища, в замен, сам понимаешь, отдать свои знания и опыт.
Петрушевский даже остановился от неожиданности. Ведь затравленному беглецу, осознающему, что в лучшем случае, его ждут годы тюремного режима, такой выход рано или поздно придёт на ум. Ведь заниматься «темой» за колючей проволокой никто не позволит, это не сталинские шарашки, время другое. Чистяков облокотился на перилла и мрачно смотрел на неспокойную поверхность Невы и горланящих чаек.
– Во видишь, предусмотреть всего мы не смогли. Я изначально считал, что амбициозный Соболев покается и выйдет через десяток лет на свободу, вернётся к науке и возможно найдёт своё место в будущей жизни. Поторопился я, и тебя втянул. Если честно, руководствовался не только гуманными принципами, а возможностью проверить свои силы по воскрешению и повлиять на историю. С тобой всё прошло гладко, спасли Светлану Петровну, а с твоим куратором затык. Кто мог предположить дерзкий побег. Придётся снова вклиниваться в историю и делать коррективы.
– И что, опять мне «проглядеть грузовик»? – в голосе Дмитрия сквозила злость и досада, – Да и хрен с ним, Соболевым, не наше дело. Хватит Коля экспериментов!
– Нет не хватит, только теперь я обойдусь без тебя. Спасибо за помощь, дальше каждый по себе. Вернёшься на свою дачу и радуйся жизни.
Он резко развернулся и решительно зашагал в обратную сторону. Петрушевский догнал его, меньше всего хотелось ругаться. За это время он сблизился с учёным и питал к нему уважение, если не дружеские чувства, то благодарность за жену и неожиданные приключения на склоне лет.
– Вить, ты не гоношись, а то сразу развод и «девичья фамилия». Моя точка зрения в этой ситуации не решающая, ты расскажи чего удумал, если пригожусь, то всегда с тобой. Мир? – и протянул руку Чистякову.
Тот улыбнулся и пожал ладонь.
– Не серчай, стало так погано, а тут товарищ тянет в сторону. Знаешь анекдот? "Боец! Нужно уничтожить вражеский танк! – Я мигом, товарищ командир! – Нет, «МиГов» не дождёшься. Давай лучше «мухой». Мы этого Соболева «мухой». Но придётся привлечь нашего лучшего друга и наставника – полковника Серебрякова.
– Я не понял к чему ты это сказал, но всё равно согласен.
Оба рассмеялись, возвращались к Большому дому в надежде – два хорошо, а три ещё лучше. Из проходной Петрушевский позвонил Серебрякову.
– Николай Трофимович, тут возникли новые соображения, нам бы встретиться, мы ушли недалеко, звоним с низу.
– Хорошо, сейчас перезвоню дежурному, паспорта с собой? – и ворчливо добавил, – С вами только инструкции нарушать.
Через пять минут сидели в кабинете. Чистяков, впервые попавший в «закрытые» стены Конторы, озирался на казённую обстановку, Петрушевский привычно и раскованно сел на диван. Серебряков поливал одинокий фикус, закончив повернулся к заговорщикам.
– Выкладывайте!
Чистяков повторил недавние сомнения на мосту, и поймав взволнованный взгляд полковника, продолжил излагать свои соображения по плану скорейшей поимки беглого старлея.
– Сказать по правде, такое мне в голову не приходило, но мотивации логичные. Хватило смелости сбежать, может набраться духу искать возможность перебежать за кордон. Это уже из ряда выходящее событие, но сбрасывать со счетов такой поворот не имею права. В голову Соболеву не залезешь, решиться на измену Родины, не считаясь с матерью, друзьями, идеологической подготовкой, просто редкостное гадство. Но и побег устроил не хлюпик зарывшийся по уши в науку, а профессионально подготовленный боец. Давайте так, ребятки, я обмозгую ваше предложение, Николай, свяжитесь со мной вечерком или завтра с утра, чтобы определиться с коррекцией. Лаборатория будет закрыта ещё три дня, времени вагон. Вот пропуск, а ты Дима задержись пока.
Чистяков удивлённо взглянул на полковника, затем недоумевающего Петрушевского, попрощался и вышел. Когда бесшумно закрылась дверь, Серебряков потёр руки и предложил:
– Раз уж ты здесь, Дима, хочу с тобой поговорить вот о чём. После всех событий с ОЛИБ, я твой новый куратор.Подписку о сотрудничестве никто не отменял. В этой жизни, независимо от твоих особенностей существования там и здесь, обязательства надо не забывать и выполнять договорённости, прописанные в этом документе. Если забыл прочти ещё раз.
Серебряков протянул листок бумаги с печатями регистрации и грифом секретности. Петрушевский представить не мог, что полковник решится на подобный шаг. Из будущих познаний, напластованных от чтения литературы о работе спецслужб, негласник помнил, что такие вещи хранятся в картотеке ведомства под спудом запретов и ограничений допуска. А тут, на тебе – освежи память. Понять поступки старого, опытнейшего оперативника, трудно. С одной стороны, полкан верный и преданный слуга могущественной государственной структуры, с другой – способность идти на компромисс, никогда не рубить с плеча, прислушиваться к мнению коллег, уметь признавать и исправлять свои ошибки. Петрушевскому нравился этот дядька, в чем-то подменяющий отца, которого Дима видел пару раз в детстве, прежде чем тот исчез навсегда.
Сосредоточился на тексте: «Я, Петрушевский Дмитрий Сергеевич, паспорт: номер, серия, проживающий: город Ленинград, Нейшлотский переулок, дом 1, квартира 117, добровольно обязуюсь сотрудничать с отделом „ОЛИБ“ при главном управлении КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Информировать своего куратора о тех или иных событиях, связанных с работой отдела и о любых, ставших ему известных действиях, представляющих общественную опасность. Выполнять задания куратора, а в особых случаях вышестоящего начальства. В отчётных документах буду расписываться под псевдонимом „Попаданец“. Я обязуюсь держать в тайне свою деятельность и предупрежден об ответственности за нарушение данных обязательств». Усмехнулся.
– Вот и пригодился пункт о вышестоящем начальстве. Ничего нового, Николай Трофимович, не узнал. От своих обязательств не отказываюсь и тому подтверждение мой резонансный звонок три недели назад по Соболеву. Мы с Чистяковым считаем себя косвенно причастными к побегу и предложили свою помощь в поимке беглеца. Мне, сказать по правде, его совсем не жаль, я без давления напарника, не стал бы вытаскивать этого оборотня из могилы. Погиб и погиб, пусть не на боевом посту, а в результате несчастного случая, но ушёл из жизни честным сотрудником.
В кабинете воцарилась тишина, добавить нечего и оба это понимали. Наконец, полковник встал и прошёл к тумбочке с чайником. Вставил в розетку вилку электрического шнура, достал кубик грузинского чая.
– Чаю будешь? – и кивнул на стаканы в красивых подстаканниках с эмблемой КГБ – мечом пригвождённым к щиту серпасто-молоткастой звездой.
– Не откажусь, Николай Трофимович. У вас там конфеток никаких не имеется?
Вместо ответа старший товарищ поставил розетку с кусковым сахаром. Улыбнулся и добавил:
– Вот сахарком балуйся, мы так до войны и после разговлялись, сахаром да сушками. Оригинальный план по Соболеву. Признаться, я мог бы и сам догадаться, но молодцы.
– Уважаемый Николай Трофимович, вы же понимаете, что в заданных обстоятельствах, наше предложение осуществимо только мной или Чистяковым. Во время памятной встречи, я всего лишь добавлю возникшую ситуацию с побегом и предупрежу в подробностях когда и где это произойдёт. Простая задача для вас, надо либо предупредить конвойных, а ещё лучше этапирование в Москву отменить.
Серебряков усмехнулся.
– Разберёмся, как только узнаю дополнения к рассказу о готовящейся диверсии. Да, были в управлении светлые головы, такие крутили комбинации, в будущем и не снилось, но чтобы вот так, фантастично возникла информация на упреждение. Доложу, естественно, наверх, хотя лично считаю, что обязаны разобраться сами. Это удар по самолюбию, пощёчина системе, а спецслужбы такие сюрпризы не любят и жестоко карают бросивших вызов «смельчаков». Вот что, Дима, устал я от этой хрени. Предлагаю перекусить и выпить, но не здесь, а на Войнова. Давай заскочим в магазин и поговорим за жизнь, «старый» малый.
Серебряков рассмеялся и добавил:
– Хотя ты старше меня. Сейчас тебе двадцать два, а мне к шестидесяти, ну не чушь ли в этом извращённом настоящем, откорректированном будущим. Вот, не только ты мастак умные речи толкать.
Мужчины не сговариваясь рассмеялись и собрались на выход из казённых стен Большого дома. После гастронома на улице Чайковского возвращались в приподнятом настроении – вроде разрулили ситуацию с Соболевым. На конспиративной квартире раскидали закуску, последовали первые тосты.
– Дима, тебе там в будущем не скучно?
– Если в философском смысле, то нет, не скучно. Созидательная фаза у людей протекает до последнего дыхания. А по человечески, то скучаю по сегодняшним брежневским временам, которые так легко окрестили периодом застоя. Правда, правда, не то чтобы технический прогресс с его мобильными телефонами, интернетом, космическими туристами и кучей других новаций плохо. Плохо, что потерялось спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Будущие политики врут во всем, душат налогами, инфляция скачет, цены растут. Да, исчез дефицит и появилось новое слово – мониторинг рынка, люди ищут не сам товар, а где его можно приобрести дешевле. Я буханку хлеба сегодня куплю за четырнадцать копеек, а будущем за пятьдесят рублей. Могу говорить об этом без конца. Там хорошо где нас нет!
16. Соболев. Особенности бытия нелегала
– Здравствуйте! Меня зовут Ерохин Виктор Сергеевич. Я учился на физмате в Ленинграде, пересекался с вашим сыном на практике, вместе отдыхали в кафе, он тогда дал свой адрес и приглашал в гости. Правда давно не виделись, но вот заглянул с оказией.
Женщина сжалась и жестом пригласила войти. Соболев, конечно понял сложность ситуации, ведь он своим жизнерадостным видом давал знать, что не ведает о семейной трагедии.
– Проходите, Виктор, поставлю чай. Значит общались с Валерочкой? А его ведь больше нет, погиб три года назад – нам сказали, что его сбросили с поезда. А бандитов так и не нашли...
Она сглотнула, было видно как матери трудно говорить. В незнакомом человек она искала сочувствие и хоть какую-нибудь отдушину, чтобы чуть унять неутихающую боль по родному человеку.
– Господи, горе какое! Примите мои соболезнования.
Женщина словно не слыша Соболева продолжала:
– Александ Евгеньевич, скоро придёт, Он тоже физик, доктор наук. Читает лекции в НИИ ядерной физики имени Скобельцына, при МГУ. Теперь вот навещаем по выходным могилку Варелика. Значит знакомы, но не дружили?
Завязался ни к чему не обязывающий разговор, прерванный звонком.
– А вот и папа Валеры.
Хозяйка прошла в прихожую, о чём-то тихо поговорила и вернулась с грузным представительным мужчиной, интеллигентной внешности. На лице лежала тень от потери сына – скорбные морщинки в углу рта, та же печаль в глазах, что у жены. Горе поселилось в памяти родителей навсегда. Он протянул руку.
Соболев внезапно подумал, а ведь будь готов образец, можно отмотать десятилетия и приземлиться летом 1968 года в кабинете генерала Ерохина и предупредить того о грозящей попаданцу Зуеву опасности.
– Давайте знакомиться. Александ Евгеньевич, профессор. Анна Вадимовна шепнула, что вы тоже физик, это сближает. В какой области специализируетесь?
– Здравствуйте. Меня зовут Виктор. Занимаюсь связями времени и пространства с материей, также термодинамической энтропией в статической физике.
– Ого, будет о чём поговорить. С чем пожаловали к нам?
Соболев повторил свой рассказ, судя по выражению лица старшего Зуева, легенда показалась убедительной. Хозяин пригласил гостя к столу и полез в буфет. Извлёк початую бутылку коньяка. Судя по недовольному выражению лица Анны Вадимовны, муж это делал часто и возможно обильные возлияния сильно влияли на микроклимат в семье. Но это не главное сейчас. Надо завязать разговор, желательно поменьше о погибшем сыне, побольше на общие темы или о физике, да научных исследованиях. Тут проблем не возникнет, всё-таки Соболев окончил физмат ленинградского университета с красным дипломом, кандидат физико-математических наук.
Молча помянули Валерия Зуева, закусили. Потихоньку завязался разговор на близкую обоим тему, что было на руку обоим – профессору тяжело вспоминать сына, а Соболеву гадко от собственного вранья о человеке, которого никогда не видел. Учёные живо спорили о фундаментальной физике, о течениях в науке и разработках в области изучения природы пространства и времени. Время летело незаметно. Наконец Соболев, что перевести дыхание отпросился на лестничную площадку покурить. Если алгоритм общения с незнакомыми людьми понятен и бесхитростен, то само существование в дальнейшем туманно и опасно. Нужны деньги, документы – на чужом удостоверении далеко не уедешь. Но главное – сама цель побега. Тогда он боялся срока, тюрьмы и возможно ликвидации. Но сейчас, такая возможность многократно увеличилась. В глубине сознания спасительным маячком мелькнула мысль о загранице. От идеи бросило в пот. А как? Придётся начать новую жизнь, с другой стороны, он уже её начал.
Вернулся в квартиру. На столе уже стояла новая бутылка, а хозяева отчаянно спорили. До слуха донеслось:
– Саша! Сколько можно, ты ведь себя разрушаешь, с больным сердцем, столько пить. А что подумает гость?
Соболев кашлянул и шагнул в комнату.
– Гость возмущаться не станет, поскольку сам пьющий и курящий. Главное – знать меру, не так ли, Александр Евгеньевич?
– Вот именно, молодой человек. В моём возрасте количество, не имеет значения. Здоровье после шестидесяти не восстанавливается. Завтра мне на третью пару, отосплюсь и опять как огурчик.
Профессор подмигнул Соболеву и наполнил рюмку. Посидели ещё около часа. Вопрос с ночёвкой решился легко, без ненужных словоизлияний и лишнего опостылевшего вранья. В разговоре, Соболев якобы неохотно признался, что по дороге в Москву, у него украли почти все деньги, а главное паспорт, командировочное направление и служебный пропуск. С вокзала позвонил в институт, естественно написал заявление в линейном отделе милиции, а после отправился в гости к Зуевым в надежде провести ночь, а следующий день посвятить хлопотам. Ну конечно же, к такому гостю хозяева отнеслись радушно – план бывшего чекиста сработал.
Заснуть сразу не получилось. События последних дней, подобно назойливым комарам, постоянно отвлекали и вновь проносились в голове. Воспоминания подвергались жесточайшему разбору. Зачем сбежал? Зачем завладел пистолетом и удостоверением? Вполне логичная схема поведения и линия защиты на Лубянке, предполагали мягкое наказание, никак не расстрел, изменой Родине тут не пахло. Ну дали бы несколько лет за подготовку диверсии на закрытом объекте КГБ, не пожизненное. Впрочем, ПЖ появилось в 97-м после распада СССР и присоединения России к конвенции о защите прав человека и основных свобод. Ведь Соболев хорошо знал историю страны. Доступ к делам попаданцев или, как говорили в Конторе «туристам», у него имелся. Читал немало, да сукин сын Петрушевский постоянно подпитывал рассказами о будущем. После анализа, перестал сомневаться в роли бывшего осведомителя – стуканул, как пить дать. Сам виноват, поддался иллюзии о другом восприятии реальности, доверился Диме и заработал головную боль на всю оставшуюся жизнь. «На всю оставшуюся жизнь, нам хватит горя и печали...» – слова из песни. Соболев вспомнил фильм, вышедший на экраны в прошлом году, а кажется прошла вечность. А вечность это власть над временем. Возжелал и вместо машины времени получил далёкие от науки проблемы. И всё по собственной глупости!
Вернулся к воспоминаниям детства. Ведомственный детский садик от Смольного, где мать работала инструктором горкома. Больше всего запомнилась вкусная кормёжка, для особых детишек послеблокадного Ленинграда. И школа физико-математическая и университет с красным дипломом. Блата не было, а может и был да только юноша об этом не знал. ОЛИБ с подачи полковника Серебрякова и с его же лёгкой руки спецкурсы в так называемой «школе N 401» КГБ. Дорога вверх, до тех пор, пока не столкнулся с подводными камнями человеческих отношений, переросших в противостояние с начальником лаборатории Доосом.
Вспомнил Ольгу, которую отбил от хулиганов с конкретными намерениями. Тогда, в тёмной аллее Политехнического института, Соболев красиво поставил на место мазуриков и догнал убежавшую девушку. Они познакомились, отношения стремительно развивались и шли к традиционному финалу, но узнав, что суженный офицер КГБ, Ольга потухла и мягко ушла в сторону. Использовав служебное положение, Виктор узнал, что отец возлюбленной – диссидент и осуждён звонкой, как пощёчина статье 190-1 УК РСФСР «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». А папу дочка очень любила и прониклась его идеями с малолетства. Нина Георгиевна, выпытав у сына подробности размолвки, злобно припечатала, как отрезала:
– Это к лучшему, не успел замарался женитьбой. Найдёшь достойную замену, а не дочку врага народа.
– Мама, какие враги народа сейчас, когда новый 1970-й на носу!
– Нет, сынок, враги никуда не делись, да время другое, власть с диссидентами нынче церемонится, но сущность предателей всегда одна и та же – навредить Родине, изгадить чистое и светлое – нашу партию, наш народ, идущий к победе коммунизма.
Соболев привык к казённым формулировкам матери, и особого значения им не предавал. Но сейчас, когда его разыскивают по всей стране, когда Серебряков наверняка беседовал и предупредил о беглеце, ему виделось перекошенное гневом лицо родительницы и гордые слова отрешения от сына. Вопрос в формулировках и как полковник преподнёс его выкрутасы Нине Георгиевне. Николай Трофимович мужик умный, наверно смягчил новость об аресте, закамуфлировав подробности служебной тайной, но как знать старого волка, ведь тот злой на него – такая подстава перед пенсией.
Соболев проснулся рано. Вчерашние мысли навалились с новой силой. Надо что-то решать и срочно. Пока брился, аккуратно пропуская наметившиеся усы, решил прошвырнуться по городу и осторожно прочувствовать как в пульс мегаполиса вписывается его персона. Был один адрес, в который очень не хотелось идти, но выхода другого не было. Квартира принадлежала бывшему однокласснику и другу детства Лёшке Пичугину. Они дружили с первого класса до самого выпуска. Папа Алексея работал в Горкоме партии завхозом, мама – начальником госторгинспекции Смольнинского района. Как принято тогда говорить, «блатные» родители воспитывали единственное чадо в достатке и полном потакании большинства желаний. На дружбу с Витей Соболевым смотрели настороженно, ведь мама Витеньки, Нина Георгиевна, слыла крутым и принципиальным партийным функционером. Смерть мужа в конце войны закалила и озлобила женщину. На всех, кто шагал не в ногу с советским народом, вечным строителем коммунизма, мама примеряла ярлыки врагов и расхитителей социалистической собственности. Родители Пичугина под это определение косвенно попадали.
Перед выпускными экзаменами младший Пичугин попался за изнасилование. За деятельным подростком и раньше водились грехи: спекуляция импортными шмотками, драки, даже воровство из магазина. До поры сходило с рук, вопросы решались, но тут отмазать ребёнка не получилось. Коллективная пьянка, групповое изнасилование, да ещё дочки директора Гостиного Двора. Срок вышел по «плохой» статье, ведь «взломщиков мохнатых сейфов» на зоне не любят. Дружба внезапно оборвалась на увесистый срок в пять лет. Соболев недолго переживал, да и некогда было – экзамены, подача документов в Универ. История докатилась до Нины Георгиевны, после чего последовало промывание мозгов в форме жёстких наставлений по сдерживанию естественных инстинктов и что за это бывает нерадивым отпрыскам.
Уже прописавшись в Большом доме, Соболев истребовал, якобы по служебным нуждам, дело Пичугина. Алексей уже год как освободился, в личном деле для справки об освобождении, осуждённый Пичугин назвал адрес в Москве, где жил дед по отцовской линии. Пробил адрес Печугина Матвея Юрьевича, 1911 года рождения. Справка от участкового подтвердила проживание Пичугиных в двухкомнатной квартире и зарегистрированных в домовой книге. Дед, бывший сиделец за убийство, легко приютил внука. Дружок-насильник работал на заводе Москвич, а дед-пенсионер забивал козла во дворе и квасил по тихому. Замечаний и претензий у власти не имелось. Соболев тогда вздохнул и забыл о Печугине – криминальный насильник мне не друг. Но вот ведь как повернулось: нынче понадобился.
17. Петрушевский. Проблемы начинаются с дачи
Петрушевский ковырялся в парнике, безуспешно борясь с садовыми муравьями. Всякие опрыскивания химикатами и отравленные приманки, понуждали насекомых притихнуть ненадолго, чтобы с новыми силами рыть норы, да портить неокрепшие корни рассады. На днях заметил муравьиных «дойных коров» – тлю. «Оно мне надо? Ведь и польза есть от божьих тварей – жрут насекомых-вредителей, всё как у нас людей», – размышлял пенсионер, крепко увязший в приятных хлопотах подсобного хозяйства. Тут долетел голос жены, высунулся из парника. Светлана Петровна энергично махала рукой с трубкой мобильного телефона. Подбежал и запыхавшимся голосом выдохнул:
– Алло!
– Привет, дачник, – голос Чистякова ни с чем не перепутаешь.
– Привет, светило науки!
– Как ты смотришь, Дима, если мы с женой напросимся к вам в гости? Зимой у тебя неинтересно, а лето благодатная пора полакомиться домашними овощами и ягодами с грядки.
– Понятно, что-то задумал, ведь просто так звонить не станешь? Я конечно не возражаю, Света, надеюсь тоже, ну колись, я прав?
– Есть одна задумка, отрицать не стану. Напомню, наша дружба держится не только на авантюрах, но и человеческих добрых отношениях. Мы утром приедем, а вечером слиняем, никаких ночёвок, пьяных посиделок и коллективного мордобития. – Николай Фёдорович хихикнул, – Пообщаемся, поговорим, жёны наконец познакомятся. Ну как?
– Приезжайте, будем рады, когда планируешь?
Чистяковы появились через пару дней. Первые рукопожатия, знакомство женщин и оценивающие взгляды. Жена Чистякова – Юлия Михайловна напросилась помогать Светлане Петровне накрывать стол. По обоюдной договорённости алкоголь отсутствовал, его заменил морс из домашних ягод. Во время обеда, как это бывает часто с людьми преклонного возраста, разговор зашёл о погоде, политике, пенсионной реформе и растущих ценах в магазинах. Собаки крутились под ногами, выклянчивая кусочки со стола. Петрушевский грозно шикал на животных, но те знали – чего-нибудь да перепадёт, а недовольный хозяин так с ними играет. «Чудесная компания, – мелькнуло в голове, – если отбросить тот факт, что один из гостей, светило науки, будущий лауреат Нобелевской премии, а я – путешественник во времени в прямом и переносном смысле». После сытного обеда, гости распались на два лагеря: мужчины решили прошвырнуться до Залива, а дамы остались судачить, а заодно прибрать со стола. К большой воде шли через подлесок, на ходу срывая ягоды черники и земляники. Вид на залив открылся внезапно, хоть в стороне от пляжа, но крики отдыхающих доносились и сюда. Присели на весьма к месту врытую скамью, тёмная, переливающаяся блёстками вода, притягивала взгляд. Петрушевский вспомнил, свою дачную историю и главное событие, случившиеся с ним буквально в первые дни покупки участка.
– Коля, а ты в курсе, что я нашёл на участке клад с золотыми монетами?
– Чего-то ты рассказывал, но в подробности никогда не посвящал. Однако! И как поступил с золотишком?*
– Это длинная история. Вернёмся расскажу твоей Юлии, если Светка не растрезвонит. Давай колись, светило, что опять надумал?
Чистяков поднял с земли камешек, размахнулся и кинул в воду. Глядя на расходящиеся круги произнёс:
– Вот так и в жизни, совершил поступок, а круги долго расходятся, отражаясь на событиях и мотивациях принятия решений и жизнеукладе. Я постоянно думаю о нашем Соболеве, не забыл разговор с полковником и наше предложение? Тебя тогда полкан тормознул, я не интересовался, да и не имел права. Может сейчас поделишься, а потом я со своими планами?