Текст книги "Рекуперация (СИ)"

Автор книги: Вадим Яловецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

   – Соболев?

   – Да! Сам понимаешь я буду не единственным, – Серебряков молчал, – осмотрись там у себя. Ты понял?

   – Понял, я всегда тебя понимал, Ильич.

   – До связи!

   Вот и началось, интересно отчего начали чистить сверху? Кто следующий и почему не меня? Серебряков прикидывал свои превентивные меры, ясно сознавая, что подставил генерала по крупному. Арефьева приказом коллегии отчислили через неделю. Формулировка злая и для ближнего круга понятная: в связи с утратой доверия. Через два дня Арефьев заявился в квартиру к полковнику собственной персоной.

   – Непривычно видеть тебя в гражданской одежде, Семён Ильич, – улыбнувшись заметил хозяин.

   – Привыкай, Коля. Вот держи.

   Семён Ильич вытащил из объёмистого портфеля коньяк и продуктовые деликатесы. Расставляя закуску, кивнув на банку красной икры и консервы тресковой печени, заметил:

   – Последний раз отоварился в распределителе, нынче вышвырнули в народное хозяйство, так что теперь своими ножками в гастроном. Лиза злая, ругается, привыкла хорошо жить. Ну да ладно, со мной всё ясно. Начато внутреннее расследование, я приехал обсудить с тобой наши дела и твоё поведение ближайшем будущем.

   Серебряков и его гость расселись за столом. Неуклюже нарезанные овощи, куски балыка, колбаса твёрдого копчения «Московская» и прочие вкусности, требовали дегустации. После первых возлияний, мужчины перешли к серьёзному разговору. Генерал молча повёл вокруг руками и приложил к уху, затем вопросительно поглядел на товарища.

   – Прослушки нет, я проверял. А что, так серьёзно?

   Генерал с полным ртом что-то промычал и пережевав зло ответил:

   – А что у нас несерьёзно, Коля? Всё началось с твоего засранца, Соболева. Но как выяснилось, это всего лишь повод. Наша деятельность и отвлечение средств на разработку машины времени, кое кому, там в МВД сильно не нравится. Сам знаешь какие отношения у Щелокова с заклятым другом Юрой. А тут мы со своими справками, аналитикой, рекомендациями. Вспомни, что начнётся после прихода нового генсека. Но это случится только через одиннадцать лет и тут разночтений не усматривается. Все попаданцы дружно твердят, что Андропов начал чистку рядов в 83-м, затем Черненко, Горбачёв и развал страны. Мать их ёб! Ты понимаешь, что информация от Председателя, может просачиваться в МВД и другие эшелоны власти. Если у нас где-то протекает, значит ложится на стол Щёлокова. Там в будущем накопают вагон компромата, а если это известно Николаю Анисимовичу, спроси себя: ему это надо? Тогда его припёрли к стенке и он пустил себе пулю в лоб, а перед этим ушла в лучший мир жена. Понимаешь какую бомбу мы держим в нашем архиве?

   Серебряков замялся, ему почему-то такой расклад не приходил в голову. Семён прав, а если продолжить историю о развале Союза, ГКЧП, ельцинский бардак. Попаданцы описывали все это по разному, сквозь своё видение политической картины в стране. Но обработанные данные, условно можно считать достоверными, ну не бывает в жизни подобных совпадений от нескольких десятков людей попавших в это время из двадцать первого века. Никому не придёт в голову фантазировать и мазать будущее на свой лад чёрной краской.

   – Значит мы с тобой носители опасной информации. А с такими людьми церемонится не станут! Порадовал Семён Ильич и пока мы с тобой живы, требуется сохранить архивы или сделать копии. А единственная защита только в лице Председателя. Думаешь он понимает ситуацию?

   – Да, мы с тобой живы, слава богу. Мне дали по рукам в первую очередь. Ты следующий. Пока отделом заправляет мой заместитель, он человек Андропова и нас будет прикрывать. А дальше я ни за что не ручаюсь. Давай выпьем, Витя.

   26. Петрушевский. Вас убьют!

   В первых числах февраля 1973 года, бабушка передала внуку письмо. Обыкновенный конверт без обратного адреса. Гадать долго не пришлось, Дима узнал подчерк Соболева. Удивительно получить весточку из-за колючей проволоки, тем более от человека, к которому, мягко говоря не испытывал симпатий. Взволнованно вскрыл конверт. Содержание странное, но конструктивное. Виктор писал:

   «Привет, Дима! Не удивляйся, решил связаться с тобой по необходимости. Пришла информация, что Серебряков покончил жизнь самоубийством. Никогда не поверю в подобную глупость со стороны ветерана. Зная твои „способности“, подключи своего друга и выясни, что произошло на самом деле. Если мои худшие предположения оправдаются, повтори фокус с „воскрешением“. Как это сделать, не мне тебя учить. Письмо я передаю на волю с надёжным человеком, сам понимаешь, попади оно в чужие руки не поздоровится мне и тебе. Буду премного благодарен, если в иносказательной форме дашь знать о дальнейших событиях. Соболев».

   Дозвониться до Чистякова оказалось непросто. Вот где пригодился мобильный телефон, увы подождать осталось каких-то двадцать два года. Петрушевский вспомнил, как приобрёл свой первую «трубу». Это случилось в 96-м, «Нокия» с огрызком антенны исправно служила до начала 21-го века. Прогресс ушёл вперёд, гаджеты уменьшились в размерах и потребовалось идти в ногу со временем.

   Наконец в десять вечера дозвонился до учёного. В двух словах рассказал о послании и предложил встретиться.

   – Значит, Витя просит подключить наш особый ресурс и узнать, что случилось в 73-м году с полковником?

   Они шли по дорожке ЦПКО, первое весеннее солнышко, тающий снег под ногами. На площадке перед

   Елагиным дворцом, выгуливали малышей гордые и независимые мамаши. Детки постарше подкармливали стаи голубей, к неудовольствию редких старушек, притащившихся в нагулянные заповедные островки паркового великолепия.

   – Ты, что-нибудь знаешь?

   – Да нет! Откуда? Серебряков как куратор с тех пор не тревожил. И вот это письмо. Не идти же мне на Литейный. Звонить бесполезно, ответят, что полковник отсутствует. Давай посыл в будущее и подымай свои связи в ФСБ, должно же быть дело по суициду в архивах. Главное узнать день и час, тогда встретимся с полканом и переговорим. Может у него из ряда вон выходящие обстоятельства, вот и застрелился. Правда не очень в это верится.

   – Мне тоже непонятно, зачем нам спасать Серебрякова. История с воскрешением Соболева, совсем другое дело. А тут лезть в личную жизнь малознакомого силовика и упреждать ход истории? Ладно, ладно, я не возражаю. На утро уже буду знать всё необходимое, может и раньше. Пойдём купим мороженое.

   – Чего? На улице не лето.

   – Хочется, – коротко и исчерпывающе произнёс Чистяков.

   Было заметно, что он озадачен новым заданием и пытается его как следует запечатлеть в памяти. А там, в 2018 году, вспомнить, получить знания и начать действовать из сегодняшнего «прошлого». Абсурдность подобных ситуаций всегда воевала со здравым смыслом. Петрушевский прокручивал колесо поступков и до конца никогда не понимал, как наложение новой информации влияет на ход маленьких эпизодов заново возникающего исторического единства. Объяснить вроде просто, но неподготовленный слушатель ровно ничего не поймёт. Действительно, как это из будущего возвращаться на годы или десятилетия назад и аккуратными мазками, словно художник править картину прошлого, череду событий и поступков. Голову начало ломит, Петрушевский, как уже бывало в таких случаях сошёл с темы, отключил вопросник и непринуждённо начал болтать с товарищем на отвлечённые темы. В преддверии весны хочется рассуждать о высок, романтичном. А впереди вся жизнь...

   При следующем контакте, Чистяков обыденно рассказал, что по материалам расследования самоубийства начальника ленинградского филиала подразделения "Ф", смерть наступила около пятнадцати часов 21 февраля 1973 года в результате выстрела с близкого расстояния из табельного пистолета. Предсмертной записки не обнаружено. Следов сторонних насильственных действий не обнаружено. Дело закрыто.

   – Вот так просто и жутко. Всё, что удалось выудить. ФСБ умеет обставлять смерть неугодных людей. Осталось встретиться с полковником. Процедуру ты знаешь, мы и малышка «Клото». А сегодняшняя встреча, сотрётся. Восстановится только, в феврале. Вопросы есть? Вопросов нет!

   *****

   Встретились неподалёку от проходной института. Тот же телефон-автомат, что при первом звонке Серебрякову. Вдвоём тесно. Петрушевский снял трубку, взглянул на Чистякова.

   – С богом! Алло, Николай Трофимович, надо срочно встретиться. Узнали? Нет при личной встрече, это касается вашей особы. Какие к чёрту шутки, я прошу вас убедительно. Отлично, значит, как прошлые разы. К двум часам, до встречи. Что? Да не один, а с нашим общим знакомым.

   Дмитрий опустил трубку. Они вышли из таксофона. Было скользко, Чистяков взмахнул руками и чуть не шлёпнулся.

   – Блин! Что сейчас, что в будущем – коммунальные службы вечно спят! Ждут, когда власть рявкнет на них в полный голос. Ну, что сказал наш фигурант?

   – Коля, мне показалось, что полковник шифруется. Имён не называет, может служебный телефон на прослушке? Если так, то и домашний подключили, а то и пасут нашего ветерана.

   – Не исключено. Мы с тобой знаем немного. Они же не делятся своими интригами. Я Дооса пытался расспросить, молчит как рыба. Не могу же его тыкать фактом, что спасли ему жизнь. Один хрен он бы не поверил. Расскажем Серебрякову всё как есть, в конце концов право на доверие мы с тобой заслужили. Я полетел в лабораторию. Встречаемся без четверти два. Попробую провериться и ты тоже. Ведь смотрел кучу фильмов и книги читал, как это делается. Главное головой не верти, мы с тобой великие разведчики! Ну всё, пока.

   Улыбающийся Петрушевский смотрел вслед удаляющейся фигуре. Мысленно добавил: «Не только разведчики, а выдающиеся кроильщики истории». После демобилизации, Петрушевский подался учеником в ресторан «Нева», нынче перевёлся в только что открытый «Невский». Очерёдность смены биографических картинок не порушена. Начал готовится к поступлению в Торговый институт. Тут же вспомнил строчки из своего дневника: «Главное, нравится бесшабашный разгуляй с неистовым чревоугодием, скандалами, драками, флиртом, любовными связями и беспутством. Мне ближе атмосфера, пропитанная мнимым суррогатом вседозволенности, примитивными человеческими страстями и вечным пьяным угаром. Вот она, картина сладкого досуга народонаселения. Я встроен в эту среду и не чувствую себя в ней лишним».

   К адресу конспиративной квартиры приехал раньше назначенного срока на полчаса, не спеша прошёл мимо нужной подворотни, добрёл до угла проспекта Чернышевского, дохнуло незабываемым запахом от хлебозавода. Сколько раз сейчас и будущем не проходил этими местами, всегда его преследовал дух свежей выпечки. Перешёл на другую сторону и двинулся назад. Никаких филёрских постов не узрел, несколько раз повторил челночные рейсы, пока не обратил внимание на одну и ту же машину, припаркованную вполне естественной к служебному входу. Проходя мимо обратил внимание на двух соглядатаев дружно повернувших голову в сторону нужного подъезда. Чу, значит не ошибся и чекисты следят за чекистом. Что делать? Как предупредить? Мимо проковылял грузный согнувшийся пожилой мужчина. Идти ему помогала палка. Надвинутый на глаза берет, тёмные очки и борода. Взгляд скользнул мимо, но владелец бороды голосом Серебрякова негромко произнёс:

   – Дима, двигай за мной до Таврического сада, на главной аллее ждёт Чистяков.

   Ни фига себе, ахнул Петрушевский. Всё очень серьёзно, раз такая конспирация. Сзади Серебрякова не узнать, перевоплощение полное. А чего удивляться, полковник с его-то опытом способен на многое. Через десять минут оказались на месте, Коля у сидел на скамейке и чертил что-то на песке. Когда подошли, учёный стал затирать надписи, Петрушевский успел заметить какие-то формулы. Посмотрел на подошедших.

   – Как добрались, товарищи? Спасибо, Николай Трофимович, что скорректировали по телефону мои действия. Дима, чего ты удивляешься, товарищ полковник мне перезвонил на работу. Правда я не уверен, что там нас не слушали.

   – Не слушали, – ответил устало плюхнувшийся Серебряков. Давайте излагайте свои тайны, разведчики, мать вашу.

   – А тайна пока для вас малозначительная, так пустяк – послезавтра днём вы покончите жизнь самоубийством!

   – Коля ты чего несёшь?! – Серебряков напрягся, – Такими вещами не шутят.

   – А я и не шучу. Теперь всё по порядку. Через три недели Дима получит письмо от Соболева, отправленное в обход цензуры. Витя сообщает, что стало известно о вашей смерти. Он так и написал – самоубийство. Я из будущего навёл справки и действительно, читал выписки из дела. Смерть наступила примерно в три часа дня от выстрела с близкого расстояния. Постороннего воздействия не выявлено, как и не нашли предсмертной записки. Дело закрыто. Вы исчезли из структуры, которой отдали всю жизнь в прямом и переносном смысле.

   – Письмо можно почитать?

   – Нет, уничтожили, это опасный компромат. Может поделитесь, что происходит?

   Серебряков не снимая маскировки, поправил очки и дотронулся до берета. Вздохнул, незаметно осмотрелся. И заговорил.

   – Всего вам знать не обязательно. Главное – наш отдел крепко наступил на мозоль кому-то наверху. Вы живёте в будущем и знаете сколько политических катаклизмов, человеческих трагедий, войн и других бедствий испытала система миропорядка. Попаданцы излагают на свой лад события будущих десятилетий. В какой-то мере мы все знаем будущую историю страны и мира. Это опасная, а точнее убойная информация и она просочилась не в те уши. Многим из генералитета и политбюро она не нужна. Исследования, ведущиеся ОЛИБ, планируется в будущем направить не на глупости со спасением лейтенанта спецслужб, а теперь и полковника, а на реконструкцию и предотвращение устранения очень больших фигур. Поэтому там, решили потихоньку слить опасных свидетелей вроде меня, а также отсортировать попаданцев. Теперь догадайтесь, о ком идёт речь. Пока сняли, под предлогом служебного несоответствия и потери доверия, моего начальника в Москве. Теперь очередь дошла до меня. Спасибо. Я естественно стреляться не собираюсь, с чего бы? Придётся принять меры.

   – И что вы сделаете?

   – Ребятушки, я как-нибудь выкручусь. Вы о себе подумайте. С системой вам тягаться бесполезно. Единственный выход: живите не высовывайтесь, ведите себя тише воды, ниже травы. О вас знает несколько человек. Пока вы защищены со стороны спецслужб: оба негласники, а что Чистяков попаданец, вообще ведомо мне и Соболеву. Старлей изолирован, а вас всегда прикрою пока являюсь действующим сотрудником.

   Все трое замолчали, есть о чём подумать. Петрушевский со стороны видел заговорщиков, объединённых одной тайной и одной задачей – как спасти свою шкуру. Как хорошо в будущем, на своих двадцати пяти сотках, вдали от властных структур, забыв о машине времени, наслаждаться покоем. В молодую голову бьются мысли пенсионера разменявшего седьмой десяток. Дмитрий очнулся, а Дмитрий Сергеевич исчез в будущем и вернулся в свои райские кущи.

   27. Соболев. Воздушный шарик

   Вернувшись со смены, Соболев нашёл на кровати письмо. Узнал на конверте подчерк Петрушевского и нетерпеливо оторвал полоску бумаги. Внутри открытка с видом панорамы на Петропавловскую крепость. Текст небольшой но со скрытым смыслом. Виктор облегчённо вздохнул – его предложение нашло отклик, но тут же психанул от нескрываемого сарказма бывшего подчинённого.

   «Привет, Витя! У нас всё хорошо, чего и тебе желаем. Здоровье дяди Коли вне опасности. Слухи о его кончине оказались преждевременными. Мы нашли хорошего врача и надеемся, что хвори обойдут его стороной. Будь здоров, ждём, твои Дима и Коля».

   Из глубины медленно подымалась волна ненависти. Зачем обратился к Петрушевскому и сам себе ответил: это на первых эмоциях от ошарашивающей новости, да и жалко стало ветерана, но главное, требовалась ясность на будущее. И лишь спустя много лет Соболев узнает о попытке ликвидировать полковника при задержании. Сотрудники второго главного управления КГБ (собственная безопасность), ворвалась в кабинет с оружием в руках. С порога потребовали сдать ключи от сейфа и табельный пистолет, но споткнулись, увидев в кабинете начальника управления генерал-лейтенанта Носырева и двух «важняков» из следственного отдела центрального аппарата. Какой там состоялся разговор неведомо, но представителей УСБ словно ветром сдуло. Значит ребята подсуетились, сдвинув информационный порог и фокус с коррекцией событий работает.

   На койку плюхнулся Гена Березовский. Приятель устало потянулся, скинул тапки и растянулся во весь рост. Усмехнувшись спросил, кивнув на конверт:

   – От жены?

   – Нет у меня жены, я тебе говорил. Так знакомый черканул весточку.

   – А, – понимающе кивнул Гена, – вообще-то у меня к тебе разговор.

   – Спрашивай.

   – Не здесь, пошли в курилку.

   В дворе локалки выбрали свободную скамейку. Березовский огляделся, поблизости никто не мельтешил.

   – Ты ведь физик, Витя. Не подскажешь как вычислить подъёмную силу воздушного шара, наполненного водородом? Чего так смотришь, будто не знаешь про грев* с воли. Перебросить через запретку не всегда удаётся, вот и подумал, а если по воздуху. Привязал груз, запустил и на месте встретил.

   Соболев схватился за живот и согнулся от смеха. Березовский удивлённо смотрел на напарника.

   – Я чего такого сказал смешного, Витя? Если знаешь подскажи, чего сразу ржать?

   – Не принимай близко к сердцу. Я от абсурдности раскололся. Если серьёзно, то у меня наводящие вопросы: чем должен быть наполнен шар и какой вес предполагается? Мне почему-то кажется, что поднять в воздух такой шарик должен вес взрослого человека.

   – Когда кажется, креститься надо, – зло ответил Березовский, – не включай следователя, не твой профиль.

   – А ты не спрашивай глупости. Сейчас объясню: шар, должен быть наполнен гелием или водородом, один куб поднимает кило с четвертью. Ещё надо знать розу ветров. Одним словом – сплошная головная боль. Вопрос исчерпан, мсьё Монгольфьер?

   – А это здесь причём, господин Резерфорд?

   Теперь засмеялись оба. Соболев вдруг подумал, а ведь что-то в невинных вопросах Березовского есть. Неспроста заинтересовался темой, которую в принципе должен знать любой школьник по урокам физики. Не случайно, ведь у Соболева в карточке стоит красная полоса – «склонен к побегу», хотя в деле факт побега отсутствует. Видимо подстраховались недруги, а Гена это пронюхал.

   Вскоре зоне случилось ЧП. На утренней проверке начальник колонии злым голосом сообщил, что ночью предпринята попытка побега. Осуждённый Иволгин, изощрённым способом попытался покинуть территорию ИТК, но был задержан и водворён в ШИЗО. Возбуждено уголовное дело. Осуждённого ждёт суд и новый срок. Далее хозяин произнёс традиционную, набившую оскомину речь о честном труде и досрочном освобождении для осуждённых ставших на путь исправления. Все переглядывались, хотелось подробностей. В отряде «итоги рывка» подвёл председатель СПП (секции правопорядка) бывший полковник Тарасов в присутствии начальника отряда.

   – Короче так. Пытался сбежать бывший опер Иволгин, чалился за взятку и получил свои шесть лет с конфискацией. Знаю точно, читал дело ещё там, – Тарасов неопределённо махнул рукой в сторону административного корпуса. Взглянул на начальника отряда, тот кивнул, мол продолжайте.

   – На воле исполнял обязанности начальника уголовного розыска РУВД города Махачкала. Пару раз примерял 173-ю, но был оправдав за недостатком улик. Это прелюдия, а вот подробности рывка хитрожопого взяточника. Надул почти сотню презервативов на промке из баллонов с водородом. Хватило, чтобы поднять этого мудака в воздух. Но ветер ночью почти никакой, Иволгин завис над вышкой. Часовой поднял тревогу, за зоной бегунка преследовали недолго и взяли через километр. Не лётчик оказался, а полный придурок – подставил администрацию и получит новый срок. Если у кого есть мысли покинуть зону таким образом, советую забыть. У меня всё.

   Теперь заговорил Лидский и понёс стандартный набор из книги жизни осужденных: что такое хорошо, а что такое плохо. Большинство не слушало отрядника и делало вид, что жадно впитывают прописные истины.

   – Ну не смешно, – шепнул Соболев Березовскому, – офицерам читать мораль?

   – Не врубаешься, что ли – заставили провести профилактическую беседу в каждом отряде. Хозяин, замполит и начальник оперчасти уже отдуваются в областном управлении ГУИН, вот и работают на упреждение для отчёта.

   Соболев усмехнулся в кулак, озорно взглянул на товарища и добавил:

   – А я формулу подъёмной силы воздушного шара вспомнил.

   Березовский показал кулак и демонстративно отвернулся от шутника. После промывки мозгов, народ начал готовиться к отбою, живо обсуждая подробности дурацкой попытки Иволгина. Соболев чистил зубы и думал: «может и дурацкая, а если бы получилось? По любому оставил о себе память». Рядом примостился Березовский и зло пометил взглядом, словно ошпарил.

   – Да ладно тебе, – начал злиться Соболев, – сказал и забыл! А вопрос по теме можно?

   – Спрашивай.

   – А где на промке водорода столько? Допустим гондоны легко передать с воли, но баллон с газом весит под шестьдесят килограмм...

   – На промзоне цех от Уралвагонзавода, где есть сварочные работы, вот и применяют для тугоплавких металлов водород. Я и сам не знал, до недавнего времени. Теперь баллоны поставят на особый учёт, придурков хватает и с высшим образованием. Если интересует имею ли к этому отношение, косвенное – да, но не более. Давай договоримся, к этой теме больше не возвращаемся.

   На неделе Соболева дёрнул к себе кум – начальник оперчасти. Для любого осуждённого такие незапланированные визиты неприятны, поскольку наводят на невольные сомнения о причастности к тайной системе зоновских осведомителей. Не дай бог начнёшь оправдываться, точняком запишут в стукачи. Майор Чернов предложил чай и конфеты. Разговор шёл на отвлечённые темы. Пока Соболев прямо не спросил о цели своего визита.

   – Так получается, гражданин майор, что не я а вы мне преподносите сюрпризы. В прошлый раз поведали о маме, затем о трагической кончине моего начальника, полковника Серебрякова что сегодня?

   – Во-первых не забывайтесь Соболев, вопросы задавать моя прерогатива. – Соболев почувствовал, что Чернов тащится от красивого словца вместо штампа «исключительное право», якобы подымает кума в глазах бээсов. – Во-вторых что-то путаете и ни о какой смерти я не говорил. А вот про сюрприз – точку. Тут с вами кое-кто хочет поговорить, я мешать не стану зайду попозже.

   Майор Чернов вышел, а через минуту открылась дверь и в кабинет возник Николай Трофимович Серебряков. Соболев опешил, даже забыл подняться по уставу и молча уставился на «покойника». Полковник руки не протянул, но улыбнулся и заметил:

   – Удивлён, старлей. Приехал сказать спасибо и поговорить о делах насущных.

   – Здравствуйте, Николай Трофимович. А спасибо за что?

   – Ну не всё тебе, как тут говорят «косяки пороть». Вот и благое дело совершил: оповестил друзей, а те подсуетились и предупредили меня. На этом этапе я справился, посмотрим , как дальше сложатся дела.

   Полковник занял стул опера, достал сигареты, кивком предложил осуждённому. Закурили.

   – Обязан, Витя, рассказать тебе, какая складывается картина после твоих революционных действий. Ты поднял волну и всколыхнул верха. Все наработки московского филиала, архивы, донесения, рапорта, в общем всё просочилось к смежникам, понятно каким.

   Полковник, жестами дал понять Соболеву возможность прослушки. Соболев это понял и кивнул.

   – Первопричина не в тебе, а многолетней «дружбе» наших служб. До сих пор мы опирались на уверенную поддержку председателя, я верю разрушить ОЛИБ, блокировать доклады и остановить аналитические записки наверх не получится. Выше некуда, но Леонида Ильича торпедируют сторонники Николая Анисимовича. Маятник качнулся и мы вроде как оказались в опале, и дело наше теперь порочное, никому ненужное. Типичная психология ретроградов.

   Полковник постучал пальцами по столу, взял из стопки лист бумаги и быстро набросал карандашом несколько строчек. Протянул Соболеву.

   «Сняли Арефьева за идею шарашек, но это лишь повод. Ты знаешь, что случится потом, они боятся за свою шкуру. Мы им не нужны».

   Соболев жестом попросил карандаш и приписал: «Ликвидация всех причастных к проекту?» Передал листок. Серебряков вслух произнёс:

   – Не исключено, но это не коснётся всех.

   Затем приписал: "Ты своё получил, Арефьев вне игры, твои «друзья» предупреждены. Сам знаешь кто придёт к власти в 1982 году. Андропов – главная наша надежда и опора! Серебряков скомкал бумагу и поджёг в пепельнице. Поднял глаза на взволнованного подчинённого.

   Серебряков продолжал:

   – Я приехал к тебе в гости сказать две главных вещи: прежние договорённости остаются в силе, но без особых условий, обещанных генералом. Да, остаются в силе, но после отбытия срока. Вот собственно и всё. У тебя есть вопросы?

   – Николай Трофимович, как там мама? Ведь она разослала меморандум с отказом от сына во все инстанции На письма не отвечает. Простите, но я знаю о ваших прежних далёких отношениях, может я чего-то не понял.

   Тишина в кабинете, лишь слышны команды ДПНК*** на плацу – гоняют новобранцев из нового этапа. Серебряков поморщился, любое вторжение в личную жизнь, даже намёк, вызывали раздражение. Смерть жены, естественное отдаление дочери после свадьбы, участившиеся встречи с алкоголем, вакуум дома, а теперь и на работе, остаются за кадром. Полковник умел держать удар, а главное не афишировать свои проблемы окружающим.

   – Это в духе твоей мамы – решительно рвать с врагами народа, вредителями, отступниками и прочей антисоветчиной. Она не стерпела предательства, вот и выплеснула общественности особое мнение. Уверен это со временем пройдёт, к твоему освобождению простит и примет домой. Повторю, не выпедривайся, не импровизируй, не ищи новых приключений на задницу. Помни, что вокруг тебя не простые зеки. Честно работай и дождись УДО. На воле продолжим работу. Ты меня понял?

   Соболев взглянул в глаза полковнику, скорей почувствовал чем увидел тепло, неужели простил? Ведь сколько проблем создал. Оборвал себя – поздно каяться, Трофимыч настоящий друг и соратник, не то что те два перерожденца. Где-то в глубине родился протест – а сам не перерожденец? Но тут же подавил внутренний голос, ведь целесообразность его поступка рождена после безуспешных попыток реформировать лабораторию. Окружающие не понимают его и считают эгоистичным засранцем. Пусть, когда-нибудь я докажу им свою исключительность и выдающиеся способности.

   * грев – нелегальная передача с воли, запрещённая администрацией.

   ** рывок – побег.

   *** ДПНК – дежурный помощник начальника колонии

   28. Соболев. Целеполагание

   Он проснулся рано, задолго до крика дневального «Отряд, подъём!» Снилась мать, как заказала у своей портнихи наряд для школьного утренника – чудесный костюмчик в стиле «барокко» полностью повторявший волшебное облачение пажа из фильма «Золушка». То был первый утренник после возобновления совместного обучения в 1955 году. Четыре класса Соболев учился в мальчиковой компании и вот появился перед девочками в кокетливом берете, серебристой простроченной кофте, короткими бриджами, полосатым трико. Все восхищались, а девочки бросали кокетливые взгляды. Воспоминания праздника нового года, запах хвои и мандаринов, ярко и тревожно всколыхнулись во сне, Соболев открыл глаза. Мама. Теперь они переписывались, горечь обиды незаметно уступила место родительским чувствам и Нина Георгиевна готова принять сына.

   На днях, он передал ходатайство на имя начальника колонии о применении к не нему, осуждённому Соболеву Виктору Сергеевичу, статьи 53 УК РСФСР для условно-досрочного освобождения. Две трети отбытого срока наказания позволяют покинуть ИТК на год и три месяца раньше. Соболев знал о сложных этапах рассмотрения прошения на пути к освобождению. Но очень надеялся, что суд удовлетворит заявление. Три года, проведённые в «красной утке», многому научили. Прежде всего взвешенным и продуманным поступкам, умению «фильтровать базар», а главное сдерживанию эмоций. Эдакое закрепления навыков, преподанных ещё в школе КГБ, но уже в экстремальных полевых условиях.

   Соболев чуть отстранился от общественной жизни и невидимыми нитями привязался к нескольким «удошникам», ждущим административную комиссию. Березовский незлобно подтрунивал над другом:

   – Наступают новые правила, если хочешь на УДО, то дышать, пердеть и срать по команде.

   Соболев незлобно огрызался, отлично понимая, что Гене ещё париться до УДО несколько лет. Товарищ радеет за него и солдафонский юмор не от зависти. Тут незримая опека, плечо друга. Отрядник заявление подписал и передал по инстанции. Теперь ждать. А ждать Соболев научился – система к этому понуждает помимо воли. Он не представлял иной дороги на воле, как возвращения в науку. Это отметил в заявлении, не забыв указать свою учёную степень и публикации в научных журналах. Были слова о искреннем раскаянии и расхожая фраза о «твёрдо ставшем на путь исправления». Судят не по клише, а записям в личном деле, поощрениях, благодарностях. Этого добра хватало, как и участие в секции культурно-массовой работы, лекции по занимательной физике, добросовестный труд и должность бригадира. Почти идеальный кандидат на досрочное освобождение. Почти от того, что никто не мог заглянуть внутрь сознания и ведать о мрачных помыслах после того, как за осуждённым закроются ворота колонии. О своих тайных планах Соболев ни с кем не делился, носил в себе, подвергая корректировке те или иные действия в будущем.

   Поздней осенью жидкая кучка бывших осуждённых выстроилась в здании штаба за документами и денежным довольствием. Расписался в журнале, повертел в руках справку об освобождении, сунул в паспорт вдогонку к тонкой пачке купюр, подхватил баул и сделал первый шаг на свободу. Впереди недлинный путь до вокзала, а там две с небольшим тысячи километров по железке до родного Питера. Под стук колёс вспоминал свои командировки. Больше всех запомнилась поездка в Москву на представление генералу Арефьеву, знакомство с делами попаданцев, развёрнутые знания о будущем страны, бесконечное изумление грядущим переменам, техническому прогрессу, скачку науки и культуры. Всё это и сейчас хранится в памяти и ждёт своего часа. Пока на дворе 1977 год, страна будет тихо стагнировать ещё двенадцать лет. Соболев мог только предполагать, что в истории СССР могли возникнуть смельчаки, попытавшиеся изменить историю. Если в архивах Лубянки и имеются подобные документы, то допуск к ним был закрыт в то время, когда служил в КГБ, и тем более сейчас.