Текст книги "Исторические портреты"

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

А освободительное движение против интервентов ширилось, охватывая всё Среднее Поволжье и северные города. В декабре 1608 года от самозванца «отложились» Кинешма, Кострома, Галич, Соль-Галицкая, Тотьма, Вологда, Белоозеро, Устюжна Железнопольская, в поддержку восставшим выступили Великий Устюг, Сольвычегодск, Вятка, Пермь. Автор Нового летописца писал: «Грады же Поморские и Вологда и Устюг Великий и иные города обратишася на истинный путь и литовских людей побита. И собрашася чёрные люди тако же, как и Понизовные города, и многие города очистиша». В северных и поволжских городах начали формироваться народные ополчения, горожане обменивались «отписками», налаживая совместные действия. В декабре 1608 года вологжане обратились к жителям всех соседних городов с призывом выступить против «изменников и литовских людей... жить и умереть заодин, друг за друга», присылать рати. Восставшие расправлялись с ненавистными тушинскими воеводами и интервентами. Например, в Костроме воеводу Дмитрия Мосальского и двух панов, Грабовского и Гаевского, «которые были присланы к Костроме от вора», утопили в Волге.

Как разворачивалось это освободительное движение, в чём были его сила и слабость, можно проследить на примере небольшого городка Устюжны Железнопольской. Неукреплённый ремесленный посад на берегу судоходной реки Мологи, к которому тянулись соседние сёла и деревни. По описи 1597 года в Устюжне насчитывалось на посаде двести десять дворов, двадцать церквей, «губная» и «таможенная» избы, «изба, где судятся люди». Служилых военных людей в Устюжне не было, большинство жителей (их число навряд ли превышало пятьсот человек) занималось железоделательным промыслом. Когда в городок пришёл тушинский отряд, посадские люди без сопротивления признали власть самозванца.

Мало что изменилось в жизни северного городка, разве что в «губной избе» вместо царских властей теперь сидели тушинцы. Ни о каких насилиях и грабежах в Устюжне источники не упоминали. Но вот 6 декабря горожане получили «отписку» из восставшего Белозерска, чтобы «друг за друга головы свои положить, а польским и литовским людям не сдаваться». Ответ был немедленным и единодушным. В своей грамоте жители Устюжны Железнопольской сообщали, что «отложились» от тушинцев, «посланникам в кормах отказали и править им не дали и отослали их на Белоозеро»,

Мирные ремесленники Устюжны сразу же начали готовиться к обороне, послали гонцов «в уезды по дворян и детей боярских и по православных христиан», выбрали собственную власть из трёх человек: Сюльмена Отрепьева, Богдана Перского и Алексея Суворова (воеводы в то время в городе не было). В помощь городским властям для обучения «ратных людей» было избрано десять «детей боярских», опытных в военном деле, которым поручалось переписать людей «старых и средних добрых», назначить сотников, пятидесятников и десятников. Всего ратников оказалось около шестисот человек. Так возникло устюжское ополчение.

Теперь Устюжна сама превратилась в центр сопротивления интервентам, сюда обращались за помощью жители окрестных сел и деревень. Приехали посланцы из местечка Усть-реки Новгородского уезда с жалобой, что поляки, «черкасы» и «русские воры» во главе с паном Застолбским бесчинствуют и грабят население. Городские власти послали военный отряд под командованием Ждана Бирилева, видимо, одного из избранных «детей боярских». 20 декабря интервенты были разгромлены: «Ждан Бирилев с товарищами Иосифа Застолбского убили и с его советниками, а иные разбежались».

Такое решительное выступление устюжан вызвало беспокойство интервентов, возникший очаг сопротивления нужно было срочно погасить, чтобы пожар не распространялся дальше. Для карательного похода собирались большие силы. Автор «Сказания о нашествии поляков на Устюжну» писал: «Литва же и немцы тогда на Угличе собрались с черкасами и с казаками запорожскими и с русскими ворами и пошли к Устюжне, хвалясь разорить до основания».

Теперь пришла очередь устюжских людей просить помощи у соседей, так как в самой Устюжне служилых людей было всего двадцать семь человек, остальную же рать составляли ополченцы – горожане и крестьяне соседних деревень, плохо владевшие оружием. Вскоре из Белозерска подоспела рать из четырёхсот человек во главе с опытным воеводой Андреем Ртищевым. Но общее руководство военными действиями, несмотря на авторитет воеводы, к тому же присланному на север из самой Москвы, выборные городские головы оставили за собой. Они решили дать сражение интервентам на подступах к городу, в «поле». Воевода возражал, сомневаясь в успехе, потому что литовцы, поляки и немцы в ратном деле «искусны и жестоки и идут с великим войском», но городские власти не согласились, и воевода, «видя их непримиримую дерзость», вынужден был уступить. На заре 5 января 1609 года он «повелел бить в набат, чтобы слышно было всему войску и готовым быть», и вывел ополчение в «поле». Сражение произошло у села Любегоши. Польская и казацкая конница наносила фронтальные и фланговые удары, атаковала с разных сторон, ополченцы понесли тяжёлые потери и «возвратились в великой печали и в недоумении».

Возможно, с чисто военной точки зрения решение сражаться в «поле» с профессиональными солдатами было ошибочным, но свою роль оно сыграло. Интервенты, убедившись в решимости устюжан защищаться не щадя жизни, не осмелились сразу приступать к городу. Да и решительного поражения ополченцам они не нанесли. Устюжанское ополчение было крепко побито, но не разбито, и отступило в город, чтобы продолжать борьбу. Защитники Устюжны «начали делать острог», копать рвы и ставить надолбы, ковать пушки и пищали, изготовлять ядра и «дробь» (картечь), благо мастеров «железного дела» в городе оказалось достаточно. Работали кузнецы неистово, «неусыпающе день и ночь», и сумели-таки подготовить Устюжну к обороне!

Выяснилось, что в городе мало пороху, и в Великий Новгород отправили гонцов «для пороховой казны». Порох в Устюжну был доставлен. Вместе с обозом пришли сто новгородских ратных людей. Со стороны Михаила Скопина-Шуйского это была большая жертва: польская рать ещё стояла у Новгорода, а в распоряжении воеводы находилось тогда не более двух тысяч воинов.

Интересно, что Скопин-Шуйский не ограничился отправкой порохового обоза и отряда ратников. Он прислал в Устюжну подробное наставление, как сражаться с «нечестивыми». Пожалуй, это стало его первой попыткой конкретного руководства (пусть заочного) военными действиями восставших.

Между тем интервенты и тушинцы приблизились к Устюжне. Командующий войском пан Косаковский прислал в город парламентёров «с грамотами». Он требовал, чтобы устюжане «бранью не стояли», признали свою «вину царю Димитрию», и угрожал всех непокорных «побить и посад пожечь и разорить до основания».

Ультиматум пана Косаковского был отклонён. В Устюжну продолжали собираться ратники из соседних волостей. В ночь со 2 на 3 февраля 1609 года сторожевые заставы сообщили, что пан Косаковский «идёт на Устюжну со многим войском». Защитники города и всё взрослое население вышли на стены.

3 февраля густые колонны польской конницы и запорожские сотни окружили город. Под их прикрытием к острогу придвинулась немецкая пехота с пушками и пищалями. Почти сразу начался штурм. Пушечные ядра ударили в ворота и тут же к пролому кинулись немцы. Защитники города ответили частой стрельбой из пушек и пищалей, не давая врагу приблизиться. Колонна немецкой пехоты рассыпалась и отошла.

Были попытки выдвинуть пушки к стенам и в других местах, но устюжане устраивали вылазки, мешая «стенобитные хитрости чинити», Такая тактика оказалась очень эффективной. Все приступы интервентов были отбиты. Им удалось только разграбить и сжечь посад.

Вечером пан Косаковский увёл своё воинство в предместье Устюжны – Подсосонье.

Устюжна готовилась к новым приступам. Все стены, башни и ворота острога были распределены между сотниками и десятниками, везде расставлены ратники. Людям было приказано больше не устраивать вылазки, но сражаться под прикрытием деревянных стен и валов острога.

4 февраля интервенты повторили приступ, но прицельный огонь из пушек и пищалей, которых в городе было много, заставил их отступить. Пан Косаковский сделал вид, что опять уводит своё войско на ночлег в Подсосонье. Но это была лишь военная хитрость. В час ночи поляки, рассчитывая на беспечность гарнизона, неожиданно повторили приступ. И снова – неудача. Более того, используя темноту, мешавшую интервентам выдерживать боевой строй, защитники Устюжны сами вышли из города и завязали ночное сражение в «поле». Интервенты не выдержали ночной резни и побежали в свой лагерь, а оттуда в село Никифорово. «И побегоша от острога, гонимые страхом и трепетом одержимые, побросав всё своё, кони и запасы, и тако отбегоша от града десять поприщ[36]36
  Поприще – древнерусская мера длины, равная примерно тысяче шагов.


[Закрыть] в село нарицаемое Никифорово», – торжествующе писал русский летописец.

Только 9 февраля интервенты вернулись к острогу. Попытка ворваться в него с ходу вновь закончилась неудачей. Возвратившись в Подсосонье, пан Косаковский стал готовить штурм непокорного города по всем правилам тогдашнего военного искусства – концентрированными ударами со всех сторон, чтобы оборонявшиеся, которых было значительно меньше, не могли маневрировать своими силами. Часть войска встала за рекой Молотой, остальные наступали прямо из Подсосонья. Снова штурм был отбит. «Гражане же тут их бесчисленное множество побили».

Это был последний приступ. Отчаявшись взять город, интервенты отступили обратно в Углич. А уже в конце февраля туда же отправилась устюжанская рать – помогать восставшим крестьянам Углицкого уезда.

Каковы же уроки героической устюжанской эпопеи?

Несомненным стало, что освободительную борьбу против интервентов поддерживает подавляющее большинство населения: достаточно было простой «отписки» из соседнего города, чтобы устюжане открыто порвали с «тушинским вором».

Восставшие стремились к объединению с соседними городами и сёлами, по первому призыву шли на помощь, одновременно рассчитывая на подмогу – и не без оснований!

Проявилась большая стойкость восставших в оборонительных боях под прикрытием острога, пусть и наспех сооружённого за считанные дни, но оказавшегося неприступным для врага.

Вместе с тем стало очевидным, что ополченцы нс могут выстоять против тяжёлой польской и литовской конницы в «правильном» полевом сражении (ночной бой под стенами острога – не в счёт, устроившие вылазку защитники Устюжны просто использовали темноту, по мешавшую интервентам сохранить боевой строй). Не на высоте оказались и ополченские командиры, которые безрассудно вывели своих ратников под сабли и пики гусар и казаков перед осадой Устюжны.

Эти же недостатки проявились и в других боях ополченцев со шляхетской конницей и немецкими пехотными ротами. Для широкого наступления требовалась хорошо вооружённая и обученная строю армия. Эту-то задачу и предстояло решить Михаилу Скопину-Шуйскому. А пока даже разрозненные, недостаточно организованные выступления народных ополчений ослабляли противника, отвлекали его силы от Великого Новгорода, где Скопин-Шуйский готовился к решительному наступлению на Москву, сокращали размеры территории, признававшей власть «тушинского вора».

Немецкий пастор Мартин Бер так оценивал ситуацию: «В феврале, марте и апреле месяцах вспыхнул бунт в северо-восточных пределах России: Вологда, Галич, Кострома, Романов, Ярославль, Суздаль, Молога, Рыбинск, Углич изменили Димитрию; со всех сторон являлись толпы необузданных крестьян, которые истребляли немцев и поляков с неимоверною злобою. Беда, если остервенится грубая чернь!»

Тушинские воеводы молили о помощи, причём настаивали, чтобы им обязательно присылали поляков или немцев – на русских сторонников «царя Дмитрия» надежды уже не было. Например, владимирский воевода просил «царика», чтобы «смиловался над ними, прислал ратных людей литвы», сначала – «роты две или три», а в следующем послании – «рот пять или шесть». Помощи воевода не получил, ведь подобные просьбы поступали в Тушино отовсюду.

4

Какую роль во всех этих событиях играл Михаил Васильевич Скопин-Шуйский?

Снятие осады Новгорода и отступление пана Кернозицкого открывали широкие возможности как для набора войска со всех новгородских «пятин», так и для свободных сношений с восставшими против интервентов северными и поволжскими городами. Молодой воевода сумел использовать эти благоприятные обстоятельства. Он начал «строить рать». К весне 1609 года в его распоряжении в Новгороде уже было пятитысячное русское войско. Новгород постепенно превращался в центр общерусской освободительной войны. Другим таким центром стала Вологда. Обычно в Вологду Скопин-Шуйский посылал грамоты для дальнейшей рассылки по всем северным городам. Через Вологду часто посылались «отписки» и царю Василию Шуйскому, потому что прямую дорогу на Москву перерезали поляки.

В своих грамотах Михаил Скопин-Шуйский не только призывал к борьбе с интервентами, но и давал советы, как организовать сопротивление, информировал о ходе переговоров со шведами, о своих сборах в поход к Москве, об общей военной обстановке. В свою очередь, царь Василий Шуйский посылал грамоты, подтверждая высокие полномочия Скопина-Шуйского, призывая оказывать ему всяческую помощь. Например, по приказу царя Соловецкий монастырь отослал в Новгород две тысячи рублей «на немецких ратных людей», и вскоре сам царь «отписал» в монастырь, что «та вся монастырская казна дошла».

Северные и волжские города отправляли в Новгород своих ходоков «для вестей». Грамоты Скопина-Шуйского имели силу указов, которым повиновались не только городские власти, но и царские воеводы. Они обязывались отпускать свои военные отряды «в сход, где велит быти государев боярин и воевода князь Михаил Васильевич Шуйский». Таким образом, Скопин-Шуйский фактически осуществлял на Русском Севере высшую государственную власть.

С февраля началась рассылка в восставшие города государевых воевод с военными отрядами. В результате этого, во-первых, восставшие получали опытных и умелых в военном деле руководителей, и, во-вторых, массовые народные выступления на местах против интервентов ставились под прямой контроль Михаила Скопина-Шуйского, приобретали более организованный характер. Естественно, первым городом, куда отправились воеводы, стала Вологда. Уже 9 февраля туда пришли «со многою силою» воеводы Никита Вышеславцев и Григорий Бороздин. Своих «ратных голов» посылал в Вологду и царь.

Кстати, это отвечало и желанию самих горожан, которые «не в одну пору» писали царю, чтобы к ним прислали «государева надёжного крепкого воеводу». Так, например, по прямой просьбе галичан под Костромой появился царский воевода Давид Жеребцов.

Но прошлый печальный опыт полевых сражений с интервентами показывал, что для решительных военных действий всего этого мало – необходимо хорошо обученное и привычное к стройному бою войско, а именно такого войска у Михаила Скопина-Шуйского не было. Поэтому он активно вёл переговоры со шведами о военной помощи.

28 февраля в Выборге стольник Семён Головин и дьяк Сыдавной Васильев подписали, наконец, договор со шведским королём. Шведы соглашались послать в Россию «за наем» две тысячи конных «збруйных» и три тысячи «добрых пешцев оружников», «да сверх тех наёмных пяти тысяч человек сколько возможно король Карл пустит». Шведские военачальники обязывались быть у Скопина-Шуйского «в послушанье и в совете, а самовольством ничего не делати». Таким образом, формально шведское войско поступало под прямое командование русского военачальника.

Однако в «договорной записи» содержались пункты, которые в известной степени нарушали принцип единоначалия объединённой русско-шведской рати и в дальнейшем послужили причиной серьёзных осложнений. Шведы сохранили за собой право свободно уходить в случае нарушений условий «наёма», и Скопин-Шуйский вынужден был подтвердить обязательство «насильством их в государя нашего земле не задерживать никоторыми делы». Ежемесячный «наем» шведам был установлен в сто тысяч рублей, сумма по тем временам огромная и, учитывая тяжёлое финансовое положение царя Василия Шуйского, малореальная. Так что у шведов всегда оставался повод для прекращения военных действий, тем более что срок пребывания их в России не был точно определён.

В исторической литературе по-разному оценивался русско-шведский договор 1609 года о совместных действиях против интервентов. Историки прежде всего обращали внимание на тяжёлые территориальные потери, которые понесла Россия: она обязалась передать шведскому королю за помощь город Корелу с уездом. Обращалось внимание и на то, что в конечном итоге война с «цариком» и его иноземными хозяевами была выиграна преимущественно действиями русских воинов, да и союзниками шведские наёмники оказались ненадёжными. Всё это справедливо. Шведское войско, вступившее в начале марта 1609 года в пределы России, насчитывало, судя по дневнику гетмана Сапеги, пятнадцать тысяч человек. (По «отписке» Михаила Скопина-Шуйского, к маю иноземных наёмников было пятнадцать тысяч шестьсот сорок три человека). У самого же Скопина-Шуйского было тогда не более пяти тысяч человек. Но уже в середине лета 1609 года под Калязином численность шведов и других наёмников составляла только тысячу человек (затем три-четыре тысячи), в то время как русское войско увеличилось до двадцати тысяч. Таким образом, соотношение сил коренным образом изменилось. Решительное наступление на Москву зимой 1609/10 года проводилось в основном русскими силами.

Вопрос о том, войско Михаила Скопина-Шуйского или наёмники-иноземцы сыграли решающую роль в событиях того времени, дебатировался уже спустя несколько лет после «Смутного времени», в 1616 году, во время переговоров о судьбе Корелы. Шведские дипломаты всячески превозносили свои заслуги в борьбе против поляков и тушинцев. Русские же послы возражали, что было «больше в то время с князем Михайлом Васильевичем русских людей, и промысел (план войны) был весь князя Михаила». Глава русских на переговорах, князь Данила Мезецкий, говорил, что «было князю Михаилу с кем города очищать и с польскими людьми биться: были стряпчие, стольники и дворяне из городов, новгородцы, смолняне, дорогобужцы, вязьмичи, и иных городов дворяне»!

Кроме того, следует учитывать, что собственно шведов в прибывшем войске оказалось сравнительно немного, основную часть его составляли наёмники из разных стран Европы: французы, немцы, шотландцы. Командовать таким разношёрстным воинством было очень трудно, наёмники больше думали о наживе, чем о сражениях, хотя во главе войска стояли опытные полководцы: выходец из Франции Яков Понтус Делагарди, Эверт Горн, Христиер Зомме и другие.

Особенно интересна личность Якова Делагарди, молодого (ему было тогда двадцать семь лет), способного полководца. По характеристике шведского историка Видекинда это был человек дальновидный и неутомимый в деле, требовательный к дисциплине. Судя по всему, его отношения с Михаилом Скопиным-Шуйским, почти сверстником и личностью тоже незаурядной, были вполне дружественными. Но, во-первых, сам Делагарди не всегда мог справиться со своим разношёрстным и строптивым воинством и, во-вторых (что, пожалуй, является главным), инструкции шведского короля шли вразрез с требованиями воеводы о решительном и быстром наступлении на Москву. Делагарди, наоборот, действовал неторопливо, стараясь затянуть пребывание своего войска в Новгородской земле. Немалую роль играли и финансовые соображения. Чем дольше продолжится война, тем больше должен стать «наем», ложившийся непосильным грузом на государственную казну.

Сложности возникли сразу же после прибытия Делагарди в Новгород. Шведский полководец, ссылаясь на недовольство наёмников, требовал выплатить вперёд всё месячное жалованье. Скопин-Шуйский предлагал только часть – пять тысяч рублей деньгами и три тысячи соболиными шкурками – и настаивал, чтобы наёмники немедленно шли от Новгорода к Старой Руссе, освобождая по пути города на московско-новгородском тракте. Делагарди угрожал, что если не будет выплачено «жалованье полностью», то «войско уйдёт обратно к границам». Скопин-Шуйский, ссылаясь на условия «договорной записи», требовал «быти им у меня и у иных государевых бояр и воевод в послушании». Тем не менее, ему пришлось пойти на некоторые уступки: Иван Головкин отвёз в шведский лагерь ещё четыре тысячи рублей деньгами и на две тысячи рублей тканей, а также продовольствия на несколько недель. Переговоры завершились только к концу апреля. Но шведы простояли в Новгороде до мая: Делагарди медлил, ссылаясь на распутицу и недовольство наёмников, которым «недоплатили» жалованье. Он снова пытался отговаривать воеводу от прямого похода на Москву, предлагая сначала освободить пограничные с Ливонией русские города. Только исключительная твёрдость и настойчивость Скопина-Шуйского вынудили наконец Делагарди к действиям.

Первый отряд во главе со шведскими воеводами Эвертом Горном и Андреем Боем выступил к Старой Руссе 2 мая 1609 года. Вместе с ними шла русская рать воевод Семёна Головина и Фёдора Чулкова. Таким образом, с самого начала наёмники действовали не самостоятельно, а вместе с русскими воеводами.

Пан Кернозицкий не принял боя и отступил из Руссы. Русско-шведский отряд 10 мая занял город.

Через несколько дней из Новгорода вышел ещё один отряд под предводительством русского воеводы Корнила Чеглокова и шведов Клауса Боя и Отогельмера Фармернера (наёмников насчитывалось три тысячи шестьсот человек, численность русского отряда неизвестна).

Это войско должно было занять Торжок и подготовить для главных сил Михаила Скопина-Шуйского и Якова Делагарди свободный путь по Московской дороге. Воеводам было велено по дороге к Торжку «посылать посылки и промышлять, сколько бог подаст».

Тем временем произошло столкновение между интервентами и обосновавшимся в Старой Руссе отрядом русских и шведов. 11 мая к городу неожиданно, уже в темноте, подступили «воры и литовские люди изгоном для языков» (то есть для захвата пленных, от которых Кернозицкий надеялся получить сведения о войске и намерениях русского командования). Неожиданное нападение не удалось, и отряд тушинцев (вероятно, небольшой) был разбит. Из города со своими воинами вышел Эверт Горн, «воров и литовских людей побил, а живых взял поляков человек с двадцать, да русских людей человек с тридцать, а иные ночною порою поутекали».

Вскоре Фёдор Чулков и Эверт Горн продолжили поход. Теперь их целью был Торопец. 15 мая у села Каменки, на подступах к Торопцу, их встретил сам Кернозицкий с двумя тысячами всадников. Блестящие гусары пана Кернозицкого побежали при первом же ударе панцирной немецкой пехоты Эверта Горна, а дворянская конница Фёдора Чулкова завершила разгром. На поле боя осталось всё тяжёлое вооружение побеждённых: пушки, порох, свинец. С остатками своего отряда Кернозицкий попытался отсидеться за стенами близлежащего монастыря, «у Троицы на Холхявище», но был атакован и выбит из монастыря. Поражение оказалось настолько серьёзным, что интервенты покинули Торопец, который тут же «отложился» от «тушинского вора». А дальше началась цепная реакция: «отложились» от Тушина Торжок, Старица, Осташков, Ржев, Зубцов, Холм, Невель и другие северо-западные русские города. Правый фланг будущего похода Скопина-Шуйского на Москву был надёжно прикрыт.

Продолжалось наступление на интервентов и с востока. В Вологде завершилось формирование ополчения, которое возглавили присланные Скопиным-Шуйским воеводы Никита Вышеславцев и Григорий Бороздин, fro главе многих местных ратей стояли теперь опытные воеводы: каргопольскую и белозерскую рати возглавлял Богдан Трусов, двинскую – Фёдор Стафуров, вычегодскую и устюженскую – Василий Дербышев, поморскую – Ларион Трусов и Семён Скорятин.

Народные восстания на территории, которую контролировали интервенты, создавали благоприятные условия для наступательных действий. Например, воевода князь Борятинский в Ярославле получал тревожные грамоты такого содержания: «Мужики де воры, собрався, голов и детей боярских и романовских татар разгромили, и они де прибежали в Романов, а воры де мужики к Романову ближают». Или: «Воры мужики сбираются от Костромы вёрстах в тридцати». Из Суздаля тушинцы писали непосредственно гетману Сапеге, умоляя о помощи: «Многие иные воры мужики в сборе от Суздаля вёрст за 40 и за 50, в Холуе на посаде и в других местах; воры многих городов понизовских, собрався, многими людьми пришли на нас со всех сторон, лыжники и конные». И февраля суздальский воевода попробовал сделать вылазку в село Душилово, где собрались восставшие крестьяне, но встретил сокрушительный отпор. «Казаки дрогнули, – писал воевода, – и дворян суздальцев и лужан и иных побили, а иных ранили, и мы отошли в Суздаль». Гетман Сапега так прокомментировал донесение суздальского воеводы в своём дневнике: «Изменники разгромили его так, что едва он сам ушёл с несколькими всадниками в Суздаль».

Теперь уже не только воевода, но и сам «царь Дмитрий» из Тушина умолял гетмана Сапегу послать к Суздалю известного польского полководца пана Лисовского «с польскими и с литовскими людьми и донскими казаками». К Суздалю двинулось сильное польское войско во главе с панами Мирским, Девелтовским и Просовецким. 17 февраля под Суздалем произошло большое сражение. Это был бой профессиональных солдат (в основном конницы), хорошо вооружённых, в изобилии имевших пушки, пищали, ружья, пистолеты, привыкших к атакующим действиям в плотном конном строю, с плохо вооружённым и недостаточно организованным пешим народным ополчением. Восставшие были рассеяны и отошли в лес, куда польские гусары углубляться не решились. Суздаль остался в руках интервентов, но восстание продолжалось, земля горела под ногами «тушинских воров».

Продолжались «мятежи» и в Ярославском уезде. Местный воевода настойчиво просил в помощь «польских и литовских людей».

В конце февраля 1609 года ополчения северных и северо-восточных городов (Устюжны Железнопольской, Тотьмы, Сольвычегодска, Перми, Соли-Камской, Вятки), соединившись, неожиданным ударом захватили Кострому. Костромской воевода укрылся в близлежащем Ипатьевском монастыре. В начале марта присланная гетманом рота пана Стрелы и отряды конницы тушинцев из Ростова выбили восставших из Костромы, но ненадолго. Костромской воевода Вельяминов доносил гетману, что «марта в 12 день пришли воры, вологодские и поморские мужики, пять тысяч, от Костромы за две версты, а ждут из Галича Ивашка Кологривца, а с ним же идёт воровских людей пять же тысяч, а ждут к себе марта в 13 день на вечер». В тот же день тушинцы оставили город, а воевода вновь «сел в осаду» за крепкими стенами Ипатьевского монастыря. Не спасло положение и польское войско пана Тышкевича («пятигорцы и тысячи казаков»), спешно присланное гетманом, – после боев на подступах к Костроме оно повернуло восвояси.

Одновременно шли бои за город Романов, где засели поляки пана Головича, татарская конница Иль-мурзы и отряды местных тушинцев, дворян и «детей боярских». 3 марта город был взят восставшими, пан Голович бежал в Ярославль, Иль-мурза – в Ростов.

Польская конница пана Самуила Тышкевича, неожиданно напав на лагерь восставших под Романовом, разгромила его и взяла «кош» (обоз), но сам город выстоял, и интервенты вскоре ушли к Костроме – выручать осаждённого в Ипатьевском монастыре воеводу. Это была серьёзная ошибка польского военачальника: город Романов вскоре стал сборным пунктом для ополчений, готовившихся к походу на Ярославль. Сюда пришли из Вологды воеводы Никита Вышеславцев, Овсей Рязанов и Фёдор Леверьев. Когда под Романовом вновь появились тушинцы, то сила оказалась на стороне восставших, и они наголову разбили войско «царика» на подступах к городу. Царские воеводы доносили из Романова, что «многих воров литовских людей и татар романовских изменников под Романовым на деле государевы люди побили».

16 марта 1609 года ополчение из Романова двинулось к Ярославлю. Интервенты и тушинцы защищались отчаянно, потеря Ярославля, по словам современника, тревожила их «больше всего», ибо город являлся главным форпостом тушинцев на севере, отсюда ходили карательные отряды в Костромской, Галицкий, Ростовский, Суздальский, Владимирский и другие уезды, поддерживая власть «царя Дмитрия». Падение Ярославля означало утрату огромной территории, и интервенты отлично понимали это. Русскому ополчению из Романова пришлось пробиваться с боями, медленно и трудно: путь до Ярославля (около сорока километров) ополчение преодолело лишь за двадцать два дня.

7 апреля 1609 года ополчение подошло к Ярославлю. Начались жестокие бои на ближних подступах к городу. Дважды пан Тышкевич отбивал атаки передовых отрядов, но в третьем сражении был разбит и укрылся за городскими стенами. Гетман Сапега писал в своём дневнике, что восставшие «нанесли большой урон полякам. Несколько казацких рот были разбиты наголову, погибло два ротмистра». На следующий день, убедившись, что население не поддерживает «царя Дмитрия», Тышкевич сам оставил город.

Воевода Никита Вышеславцев в своей «отписке» в Вологду так повествовал о боях под Ярославлем: «Апреля в 8 день, собрався с романовцы и с ярославцы, и иных городов с дворяны и с детьми боярскими и с казаки, пришёл к Ярославлю. И литва и черкасы и казаки и всякие воры, услыша нас, апреля в 8 день побежали. А которых достальных литовских людей застали и мы тех всех побили». Ярославцы сами открыли городские ворота и «встретили с образы и с хлебы». Почти одновременно самозванец потерял Углич. Гетман Сапега записал в своём дневнике, что в Угличе «изменили Лжедмитрию дети боярские и весь посад, они открыли ворота и вышли навстречу освободителям с хлебом и солью».

Положение интервентов оказалось настолько серьёзным, что пришлось принимать чрезвычайные меры. 12 апреля из Тушина выступило на Ярославль сильнее войско во главе с князем Рожинским, панами Будилой и Подгородским, тушинским воеводой Иваном Наумовым, а на следующий день туда же поспешили войска из-под Троице-Сергиева монастыря – полк поляков пана Яна Микулинского, три тысячи казаков пана Лисовского. Стремительный бросок к Ярославлю, как планировали польские военачальники, не удался – войску пришлось пробиваться с боями, через засады и лесные завалы, рассылая отряды конницы для усмирения восставших городов и селений. Три недели продолжался этот нелёгкий поход, что позволило ярославцам подготовиться к обороне. Горожане укрепили острог, получили из Вологды порох, «дробосечное железо» и свинец, дождались помощи из Костромы и Ростова, из окрестных сел и деревень.