355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вадим Каргалов » Исторические портреты » Текст книги (страница 31)
Исторические портреты
  • Текст добавлен: 3 апреля 2017, 18:00

Текст книги "Исторические портреты"


Автор книги: Вадим Каргалов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

8

Смоленск был «обложен» по всем правилам тогдашнего осадного искусства. Свой стан Михаил Шеин и Артемий Измайлов разбили в пяти или шести вёрстах от города, на левом берегу Днепра, и сильно укрепили его. Через реку были перекинуты два моста, чтобы облегчить маневрирование силами. Ближе к городу, с восточной и юго-восточной сторон, придвинулись солдатские полки, здесь расположились станы полковников Карла Якова и Александра Лесли. Подошедшие позднее полки князей Прозоровского и Белосельского укрепились за высокими валами к западу от Смоленска. Солдатский полк Матисона встал против города на другой стороне Днепра, на Покровской горе.

Штурмовать город Шеин решил с восточной и южной сторон – здесь солдаты рыли траншеи к городским стенам и ставили туры для осадных пушек. Конные разъезды рейтар и «детей боярских» перекрыли все выходы из города, вели разведку за Днепром – воевода опасался демарша королевской армии.

Русские воеводы надеялись, что Смоленск сдастся раньше, чем король придёт ему на помощь. Для этой надежды были основания. Смоленские горожане отказались взять в руки оружие, поэтому стены крепости оборонял только польский гарнизон. От многочисленных перебежчиков Шеин знал, что хлеб в городе есть, но нет сена и соломы, начался конский падеж и осталось в кавалерии только полтораста лошадей, которых кормят печёным хлебом и дробиной. В городе нет дров – жгут деревянные крыши, лишние избы и клети. Вода в колодцах плохая, многие жители болеют и умирают от неё, а князь Соколинский, командовавший польским гарнизоном, не разрешает выходить за водой из города, опасаясь измены. Из всех городских ворот только двое остались незасыпанными – Малаховские и Днепровские, но ключи от них Соколинский хранит у себя и уже повесил несколько человек, пытавшихся перебежать в русский лагерь.

Не было, казалось бы, и большой угрозы русским станам извне, со стороны Литвы. Смоленский воевода Гонсевский бежал перед осадой в Оршу, затем, соединившись с отрядами гетмана Радзивилла, встал в селе Красном, в сорока вёрстах к западу от Смоленска. Гетман и беглый смоленский воевода построили острог, но предпринимать активные военные действия не решались. В середине февраля они послали несколько человек с письмами к смоленским «сидельцам» и при этом велели, если тех схватят русские, говорить, что в Красном с гетманом и воеводой шестнадцать тысяч войска, а из Литвы уже идёт на помощь гетман Сапега с большой ратью, а за Сапегой будто бы спешит к Смоленску сам король.

Но героев среди схваченных русскими разъездами лазутчиков не оказалось, и они сообщили, что в Красном не более девяти тысяч войска (а по мнению историков – ещё меньше: тысяч пять-шесть), и под Смоленск с такими силами гетман и воевода не пойдут, даже из Польши им этого делать не советуют. Единственное, что они смогли сделать, это провести в город в ночь на 26 февраля подкрепление, триста казаков, а затем – ещё 600 польских солдат. Всего же к Смоленску приходило три тысячи «литовских людей», но они были отбиты и более трёхсот солдат взято в плен. Русские воеводы усилили стражу, особенно на Покровской горе, через которую польские солдаты проникали в город. Общего положения эти операции не изменили – Смоленск оставался в крепкой осаде.

5 марта 1633 года под Смоленск прибыл, наконец, «большой наряд». Русские пушкари и солдаты начали спешно ставить пушки на заранее подготовленные позиции, за турами. Батареи были сооружены в рекордно короткий срок, всего за десять дней.

15 марта началась бомбардировка крепости с восточной стороны, куда заранее подвели траншеи из солдатских лагерей Александра Лесли и Карла Якова. Двенадцать дней грохотали тяжёлые «именные» пищали, сокрушая стены, обрушивая башни, вызывая в городе пожары. Русская артиллерия была тогда одной из лучших в мире, пищаль «Инрог» («Единорог»), например, со своей батареи могла поражать любое место в городе. После недельного перерыва бомбардировка возобновилась и продолжалась с 4 по 10 апреля. За это время русские пушкари сбили три башни, в стенах появились проломы. Под личным наблюдением Михаила Шеина русские сапёры копали минную галерею: воевода хотел взорвать стену перед решительным штурмом.

Но штурм пришлось отложить. Не было больше пороха, «пушечные запасы» задерживались из-за весенней распутицы. Только 23 апреля порох наконец подвезли. За это время поляки успели заделать проломы, соорудили позади городской стены земляные валы. Всё пришлось начинать сначала: бомбардировку города, снаряжение порохом подкопа.

26 мая в результате взрыва в подкопе двухсот пятидесяти пудов пороха была разрушена часть стены. Русские солдаты бросились к пролому, но за стеной оказался земляной вал, занятый неприятелем. Приступ был отбит.

10 июня под стеной взорвали ещё одну русскую мину. Но на этот раз пролом оказался небольшой, и польские пушки, поставленные против него, встретили штурмующих ядрами и картечью. Потеряв много людей убитыми и ранеными, русская пехота отступила.

Польские военачальники пытались мешать приступам, нападая на русский острог на Покровской горе, занятый полком Матисона. Известно, что с начала июня до конца августа, когда под Смоленск пришёл с главными силами новый польский король Владислав IV, на Покровской горе произошло четырнадцать сражений!

Продолжался обстрел крепости из осадных орудий, причинявший обороняющимся значительный урон. Ян Велевицкий писал, что «иногда в продолжение одного дня было бросаемо в крепость около 3500 неприятельских бомб». Приступ следовал за приступом, так что высказанные позднее Шеину упрёки в нерешительности не имеют под собой оснований. Наоборот, тот же Ян Велевицкий указывал, что осада Смоленска велась по всем правилам военного искусства и с большим упорством. Он даёт общую оценку осады:

«А какова была осада Смоленска русскими, можно было видеть из следующего: крепость Смоленская была окружена 1'6-ю сильными укреплениями и четырьмя по правилам военного искусства расположенными лагерями, так, что осада Смоленска превосходила даже осаду Бремена и Утрехта, по мнению людей, бывших как при первых двух осадах, так и при осаде Смоленска».

Другое дело, что смоленская крепость, сооружённая талантливыми русскими градостроителями, была почти неприступной для открытых штурмов, что подтвердила знаменитая Смоленская оборона 1609—1611 годов. Подкрепления и боеприпасы к Михаилу Шеину почти не поступали, из-за нехватки пороха приходилось откладывать даже подготовленные штурмы. Летом 1633 года, в период решительных боев за город, на помощь Шеину пришёл один рейтарский полк Самуила Шарля Дееберта да с ним всего сто пудов «зелья» – количество крайне небольшое, если учесть, что для взрыва одного подкопа в мае было использовано двести пятьдесят пудов пороха. К тому же русским воеводам всё время приходилось посматривать на запад: новый польский король Владислав IV собирал армию для похода на Смоленск. Русские полки, разбросанные по нескольким станам и множеству укреплённых острожков, связанные тяжёлой осадной артиллерией, потеряли подвижность. К тому же оголять батареи, траншеи и шанцы было опасно из-за возможных вылазок польского гарнизона из города. Воевода Шеин был лишён возможности вывести в «поле», для открытого сражения, достаточные силы. Оперативная инициатива как бы заранее отдавалась наступающему польскому королю: он мог ударить по любому из русских станов. Осаждавшие с подходом королевского войска сами оказались как бы в осаде, причём враг угрожал и извне, со стороны королевской армии, и изнутри, из самого Смоленска.

Вряд ли можно позавидовать воеводе, оказавшемуся в таком положении. Но Михаил Шеин и его ратники продолжали сражаться. И как сражаться!

События следующих месяцев под Смоленском мы имеем возможность оценить как бы с двух сторон: из вражеского лагеря глазами иезуита Яна Велевицкого, и из русского стана, из описаний действий воеводы Шеина, сделанных в Москве во время осады (впоследствии произошла полная переоценка действий Шеина, о чём будет говориться дальше).

Король Владислав IV, по словам Яна Велевицкого, прибыл под Смоленск 25 августа (4 сентября) и остановился в Глухове на речке Боровой в семи вёрстах от города с войском, совершенно готовым к бою. Дальше события развивались так. «На следующий день король приказал построить мост через Днепр, и по окончании его главное начальство над лагерем поручил Сапеге, воеводе Оршинскому, а сам ночью перевёл войска через мост, а потом чрез высокие леса повёл его большим кругом, чтобы оно явилось неожиданно и напало на неприятельские укрепления с той стороны, с которой русские ничего не опасались. Всё это заняло целую ночь». Направлялся король к Покровской горе, к самому удобному, как он считал, пути в Смоленск. Сильно укреплённый стан князя Прозоровского он хотел просто обойти и, захватив Покровскую гору, отрезать его от главных сил воеводы Шеина, стоявших восточнее Смоленска. Но неожиданное нападение не удалось. «Перед самым рассветом (как потом оказалось) один рядовой солдат из королевского войска перебежал к русским и объявил им, как велико войско неприятеля и с какой стороны они должны ждать его».

Шеин решил дать сражение в «поле», но так, как это делал в своё время воевода Скопин-Шуйский, – прикрывшись полевыми укреплениями от атак действительно опасной польской тяжёлой конницы. Такая тактика часто приносила успех русским воеводам и явилась неприятной неожиданностью для короля Владислава IV, не рассчитывавшего на серьёзное сопротивление.

Ян Велевицкий повествует:

«Русские расставляют своё войско, укрывая одну его часть в рвах и за валами, а другую ставят в открытом поле; перед боевою линиею они устраивают тройную засеку из срубленных огромных ветвистых дубов».

Наступило 28 августа, день первого сражения короля Владислава IV под Смоленском, который принёс ему и первые разочарования. Потери оказались огромными, а результат – ничтожным...

«Король показался неприятелю уже среди белого дня, и увидя его приготовленным к бою, он приказывает стрелять из пушек на неприятельское войско; а пехоте польской, раздав предварительно по два червонца на каждого солдата, приказывает топорами рубить засеку. Не менее и неприятель стрелял из пушек, на оба фланга нашего войска делал нападения, чтобы ввязаться в рукопашный бой; вслед за тем он бросился с фронта на пехоту, разрушавшую засеку; а когда, несмотря на ю, засека была разрушена, все почти неприятельское войско, оставив на флангах только некоторые отряды конницы и пехоты, ударило на наш фронт... Началось сражение, и неприятель сначала отбивал с обеих сторон королевские отряды, но когда напала королевская конница, состоявшая из копейщиков, то неприятель тотчас начал отступать». Но русские ратники не были разбиты, они отступили «в укрепление Измайловское» и продолжали сражаться. Король начал осаждать это укрепление, в помощь ему сделали вылазку из Смоленска войска гарнизона и даже овладели частью укрепления.

А вот дальше в повествовании иезуита начинается не совсем понятное. Он принимается вдруг оправдывать короля, приводя разные причины, помешавшие ему одержать будто бы заслуженную победу: поляки «непременно овладели бы целым укреплением, если бы германская пехота короля вовремя подоспела на помощь. Видя это, польские всадники тотчас слезли с лошадей, чтобы подать помощь жителям Смоленска, но король, не желая подвергнуть опасности этот цвет польской аристократии, приказал дать знак к отступлению, заняв только насыпь, ров и дорогу, ведущую в Смоленск». Попутно выясняется, что смоленский воевода пан Воеводский, возглавивший вылазку, предстал перед королём «покрытый кровью в сражении и простреленный пулею через плечо». В результате этого ожесточённого сражения королю удалось провести в город обоз с продовольствием, что, по утверждению иезуита, «было в тот день единственным его намерением».

В результате укреплённая позиция на горе Покровской осталась за русскими ратниками, а воевода Шеин на следующий день «укрепил гору Покровскую двумя новыми шанцами».

Что-то не похоже всё это на победу короля...

Русские же источники прямо утверждали, что в этом сражении, продолжавшемся с утра до позднего вечера, много польских и литовских людей было побито, у них взяты знамёна и семьдесят два членских. Два дня король не возобновлял военных действий, поджидая подкрепления, в его лагерь приходили «разные отряды, особенно пешие, которым король производил смотр».

Да и в последующие дни поляки больше маневрировали, чем воевали. Пану Казановскому было приказано 1 сентября «выбрать место для лагеря, более близкое к неприятелю», и он это сделал с пятитысячным отрядом «на горе Ясенской».

3 сентября «пришло в королевский лагерь 50 знамён казаков запорожских, или, как пишут другие, 15 000 казаков». Король Владислав IV имел теперь минимум двукратное численное превосходство над войском Михаила Шеина. К тому же начались измены наёмников-иноземцев – в королевском лагере с радостью принимали «немецких и французских перебежчиков».

Вплоть до 9 сентября в лагерь Владислава IV подтягивались «королевские пушки» и «остальные войска, пешие и конные». Вечером 10 сентября король «вывел войска из лагеря к горе Покровской несколько другою дорогою».

11 сентября здесь произошло второе большое сражение, ещё более ожесточённое и кровопролитное. «С наступлением дня король расставил войско. Левым крылом, где стояли воины польские, он предводительствовал сам. Правое крыло он вверил Радзивиллу, расставив по обеим сторонам запорожских казаков». Тут не лишним будет напомнить, что главным силам королевского войска на Покровской горе противостоял только полк Матисона, насчитывавший не более двух тысяч немецких и русских солдат. Какую-то помощь мог прислать из своего стана воевода Шеин, но навряд ли она оказалась бы значительной. Маловероятно, что Матисону помогал из своего стана князь Прозоровский: в тот же самый час «воины литовские пошли прямо против укрепления Прозоровского».

Сражение разворачивалось постепенно. Сначала король «действовал лёгкими войсками, причём прошло около двух часов времени. Наконец, неприятель начал стрелять из пушек со стены укрепления, которые только что были возведены на этой горе. Королевская пехота, а также и конница, слезши с коней, вместе сделав нападение (это нападение было самое отчаянное в продолжение целой войны), заняла три укрепления, а потом произвела ужасный штурм при помощи складных лестниц и понтонных мостов. Сам король везде присутствовал, исполнял обязанности полководца и простого воина. Теперь, в течение нескольких часов, занята была гора Покровская, на ней поставлено войско, а наши солдаты целый день стреляли с этой горы на неприятеля...»

Выходит, сражение на Покровской горе не было закончено, если солдатам пришлось ещё стрелять целый день?

Дальнейшее повествование иезуита Велевицкого подтверждает наши сомнения. «Король, приказав ночью с возможной скоростью вырыть рвы» (опять-таки, от кого были эти рвы, если гора занята?), на следующий день «начал осаду одного шестиугольного укрепления. И, наконец, вечером неприятель был выбит из укрепления. И, таким образом, казалось, что почти была кончена осада Смоленска...»

Но почему-то нет в записях Велевицкого упоминаний ни о пленных, ни о взятых знамёнах и пушках, что знаменовало бы победу королевского войска. В чём же дело?

А дело в том, что воевода Шеин после двухдневного сражения сумел лично провести полк Матисона в свой лагерь со всеми людьми, пушками и пушечными запасами. Ночной марш был проведён столь искусно, что королевские караулы даже не заметили его. Остатки полка были спасены.

На своё донесение о выводе полка с Покровской горы воевода получил от царя довольно невразумительный ответ, который трудно было принять за одобрение: «Мы всё это дело полагаем на судьбы Божии и его праведные щедроты, много того в ратном деле живёт (бывает), приходы недругов живут, потом и милость Божия бывает...»

13 сентября королевские войска начали активные действия против полков князей Прозоровского и Белосельского, укрывшихся в укреплённом лагере западнее Смоленска. Литовские войска и запорожцы начали обстреливать лагерь из пушек. До приступов дело не дошло, видимо, неприятель просто хотел блокировать эту западную группировку русского войска, помешать ей прийти на помощь русским солдатским полкам, продолжавшим осаду Смоленска с востока и юга. Не было свободного прохода в город и с севера, со стороны Покровской горы, дорога интенсивно обстреливалась русскими пушками. Это видно из записи Яна Велевицкого, который отмечает, что 14 сентября «король с несколькими знамёнами конницы вступил в Смоленск», но вечером того же дня отошёл обратно, причём иезуит специально оговаривает, что отступление удалось совершить без потерь: «К вечеру, среди града ядер, невредимо возвратился к своим на гору Покровскую». Для действительного освобождения Смоленска от осады требовалось захватить русские укрепления, находившиеся в непосредственной близости от городских стен.

Почти каждый день под Смоленском шли бои. 14 сентября, по сообщению Велевицкого, «король начал из пушек обстреливать укрепления француза Шарлета, а потом припустил на него штурм, но без успеха». Воевода Шеин ответил демаршем против самого королевского лагеря. «В тот же день русские начали осаждать наш лагерь в Глуховском поле, но были отбиты с большим уроном». 15 сентября король снова «вступил в Смоленск», на этот раз – для организации согласованных ударов из города и из своего полевого лагеря. Он «несколько ворот, заваленных землёю, приказал очистить, Чтобы наши по данному знаку легче могли напасть на неприятеля». В частности, планировался двойной удар (из крепости и с «поля») на укрепление, в котором начальствовал француз Дам. Два дня продолжалась тщательная подготовка к этой операции, и – снова неудача.

18 сентября начался штурм «укрепления Дама», и с внешней, и с внутренней стороны, в котором принял участие сам король. Но передадим слово Яну Велевицкому:

«Полки Ваерия и Абрамовича сделали дружный напор, и королевское знамя было уже воткнуто на главном бруствере укрепления; но знамёнщик был убит, сам Ваерий тяжело ранен, а семь полков русских отбили наших. Присланные королём в помощь всадники и гусары отразили русских и осада укрепления была возобновлена воинами Ваерия и Абрамовича, совокупно с запорожскими казаками». Общий итог боя оказался для короля ничтожным: «были заняты два небольших шанца, наиболее близкие к укреплению Дама».

«Эта битва с обеих сторон была самая ужасная, – продолжает Велевицкий, – и в ней погибла половина неприятельской пехоты, находившейся в крепости; много было убитых и с нашей стороны, особенно между казаками. Король, оставив на месте небольшой отряд конницы и сильно укрепив четыре шанца, отступил, когда было уже поздно к ночи».

Видимо, потери защищавшихся были действительно очень тяжёлыми, потому что они сами покинули ночью укрепление и отступили к лагерю князя Прозоровского.

А дальше происходят, на первый взгляд, совсем странные события: сам Прозоровский отошёл на соединение с главными силами воеводы Михаила Шеина («поспешно зажёгши свой лагерь»), были оставлены и другие укрепления возле города, которые королевским солдатам так и не удалось захватить во время ожесточённого дневного сражения. Ян Велевицкий зафиксировал только результат этого неожиданного манёвра, сообщив, что около полуночи королевские войска возвратились, извещённые, видимо, лазутчиками об отступлении русских, и овладели «семью шанцами, а именно: шанцем Прозоровского, самым большим; шанцем русской конницы; шанцем француза Дама; шанцем германца Крейза; шанцем англичанина Зандера и тремя меньшими шанцами, построенными в виде четырёхугольника».

Попробуем разобраться в этой неожиданной ситуации.

С захватом поляками Покровской горы была прервана связь между лагерем князя Прозоровского и главным лагерем Шеина по правому берегу реки Днепра. Активные действия короля и гарнизона крепости против русских укреплений под самым Смоленском грозили прервать связь между двумя лагерями и по левому берегу реки; двухдневное ожесточённое сражение показало, что у короля достаточно сил, чтобы этого добиться, следующие штурмы могли стать успешнее. В этой обстановке воевода Михаил Шеин принял решение оттянуть свою западную группировку в главный лагерь, что и было сделано 19 сентября 1633 года. С военной точки зрения, такой манёвр был не только оправданным, но единственно необходимым: «обложение» Смоленска фактически уже не существовало, а для дальнейшей войны полки целесообразно было собрать вместе. Именно так был понят манёвр князя Прозоровского в Москве. В царской грамоте, присланной воеводам Шеину и Прозоровскому в ответ на их донесение, говорилось: «Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе!»

Отступление полков с западной стороны Смоленской осады было проведено скрытно и искусно, король Владислав IV, несмотря на большое количество кавалерии в своём войске, не сумел ни помешать ему, ни захватить пленных.

Но существовала и другая причина отступления, которая устанавливается из записок Яна Велевицкого, – это массовые измены иноземцев-наёмников. «Многие голландцы, французы, немцы, шотландцы и другие переходили к нам в большом количестве». Первый такой массовый побег произошёл накануне того, как князь Прозоровский покинул свой лагерь. Продолжались измены и в последующие дни. Например, когда король напал на укрепление «француза Шарлета», прикрывавшее главный лагерь Михаила Шеина, приступ был отбит, но на следующее утро «французы перед рассветом вышли из этого шанца и вместе со своим предводителем убежали, отчасти в лагерь Леского (польского воеводы), отчасти в большой лагерь Шеина». А когда воевода Михаил Шеин сам предпринял атаку «на лагерь Лесного», то начальник артиллерии, голландец, перешёл в стан короля. Возможно, собирая все полки в главном лагере, Михаил Шеин хотел поставить под свой непосредственный контроль «немецких полковников» и их ненадёжное воинство.

Итак, осада Смоленска фактически была снята, король Владислав IV перенёс свою ставку на Покровскую гору. Вставал вопрос: что делать дальше?

Самым логичным было бы отступить по свободной Московской дороге, спасти русское войско от уничтожения или плена (численное превосходство королевской армии было явным). Опытный воевода Михаил Шеин не мог этого не понимать, но два обстоятельства вынуждали его стоять под Смоленском.

Во-первых, в царской грамоте содержался приказ не отступать. «И вы бы всем ратным людям сказали, – указывалось в грамоте, – чтоб они были надёжны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно». Твёрдое обещание царя прислать на помощь войско во главе с известными воеводами Дмитрием Черкасским и Дмитрием Пожарским вселяло надежду, что обстановка под Смоленском вскоре изменится Воевода Михаил Шеин не мог, конечно, предполагать, что это обещание окажется невыполненным. В помощь Смоленску царю удалось собрать не более десяти тысяч ратников. Поляки тем временем взяли Дорогобуж, где находились склады провианта, и когда, по словам Велевицкого, распространилась молва, что приходят новые вспомогательные войска русских, – навстречу им вышли воевода подольский Казановский и воевода смоленский Гонсевский «с почти 8000 людей». Поход на выручку осадного войска под Смоленском так и не состоялся...

Во-вторых, воеводу Михаила Шеина по рукам и ногам связывал «осадный наряд», тяжёлые пушки, которые невозможно было вывезти по осенним дорогам, при непрерывной угрозе нападений польско-литовской конницы Потеря «наряда» считалась в России не только тяжким воинским преступлением, но и позором. На это Михаил Шеин не мог пойти. Знал об этом и польский король. По словам Велевицкого, «перебежали к королю и донесли ему, что Шеин не трогается ещё с места потому, что не может вывезти огромных своих пушек».

Как решил действовать в этих обстоятельствах король Владислав IV?

Ответ на этот вопрос содержится в записках Яна Велевицкого:

«Таким образом, неприятель сосредоточился в одном только лагере Шеина. С этого времени все наши усилия клонились к тому, чтобы пресечь привоз съестных припасов в лагерь Шеина и таким образом голодом принудить неприятеля к сдаче. Ибо взять лагерь Шеина приступом казалось невозможным, так как он сильно был укреплён, и в нём находилось огромное количество пушек».

Под Смоленском повторялись события двадцатилетней давности: воевода Михаил Шеин снова оказался в осаде, правда, теперь не за каменными стенами Смоленской крепости, а за земляными валами и деревянными острогами. Но и эти временные укрепления, обороняемые «крепкодушным» воеводой, оказались неприступными для неприятельских штурмов. А попытки штурмов предпринимались, и неоднократно.

2 и 3 октября «казаки делали нападения на лагерь Шеина, но без успеха».

7 октября «король приказал занять холм, лежавший близ лагеря Шеина», и поставить на нём батарею. Это была Жаворонкова гора, которая господствовала над местностью и позволяла обстреливать весь лагерь Шеина. Опасность была очевидной, и русские воеводы приняли решение штурмовать Жаворонкову гору, пока поляки не закрепились на ней.

Ян Велевицкий повествует, что 9 октября утром «неприятель явился со всеми своими силами, и пешими, и конными. Хотя и с нашей стороны было немало отрядов, чтобы удержать неприятеля, однако они начали отступать, так как неприятель открыл ужасную стрельбу. Поэтому король тотчас вывел всё своё войско в поле и прислал помощь своей пехоте, а с другой стороны и военачальники приводили ей подобную же помощь. Началась ужасная битва, продолжавшаяся до ночи; неприятель во что бы то ни стало, хотел сбить нас с холма, а мы столь уже упорно отбивали все его нападения. Хотя победа была на нашей стороне, и хотя было убито много знатных русских, однако и с нашей стороны многие были убиты, а ещё большее число ранено, так как неприятель непрерывно поддерживал самую ужасную стрельбу. С таким усилием неприятель старался занять вышеупомянутый холм, ибо он хорошо понимал всю опасность, грозившую лагерю Шеина, если бы мы остались в обладании этим холмом». По польским источникам, русские потери достигали двух тысяч человек.

На следующий день король Владислав IV сам «тщательно осматривал расставленные на занятом нами холме пушки, а также сделанную там насыпь и выкопанные рвы, и везде давал приказания». Королевское войско поручило важное преимущество: польские пушки стреляли в лагерь Шеина с господствующей высоты, нанося осаждённым большие потери. Ответный огонь русского «наряда» был малоэффективен. Казалось бы, король одержал победу. Однако впечатление, произведённое предыдущей «ужасной битвой», было так велико, что польские военачальники отказались от попыток взять русский лагерь штурмом. Это признавал и Ян Велевицкий: «В лагере нашем под Смоленском в течение этого месяца отчасти были деланы не столько сильные нападения на лагерь Шеина, отчасти мы бросали ядра в неприятельский лагерь; при том все наши старания клонились к тому, чтобы пресечь неприятелю все пути, которыми он мог или получать съестные припасы, или привозить дрова».

Надо признать, что меры по полной блокаде русского лагеря были приняты королём Владиславом IV быстро и умело. Он приказал «запорожским казакам разбить свой лагерь в бок от лагеря Шеина», а сам с главными силами совершил обходный манёвр, вышел в тыл лагерю и занял село Жаворонки на Московской дороге, отрезав Михаилу Шеину путь к отступлению и к получению помощи от московских воевод. Русский лагерь был окружён плотной сетью конных разъездов, которые перехватывали гонцов с грамотами в Москву, и, как подчёркивает Велевицкий, «из них мы узнали многое о состоянии лагеря Шеина».

А положение в лагере было тяжёлым. К началу ноября уже обнаружился недостаток в продовольствии и фураже. У Михаила Шеина кончилась «казна», и он, чтобы заплатить жалованье наёмникам, вынужден был занимать деньги у иноземных полковников, состоявших на русской службе. Упадок духа, ссоры и даже прямые потасовки с применением оружия – вот чем характеризовалась обстановка в ротах наёмных солдат, которых к тому же оставалось немного – число перебежчиков росло. В декабре положение ещё более ухудшилось, начался голод, болезни. Но воевода продолжал обороняться. «Частые стычки», «вылазки из лагеря» – вот какими записями наполнено повествование Яна Велевицкого. И, наконец, многозначительная запись: «Поляки в течение этого месяца всё более и более стесняли лагерь Шеина и предлагали ему различные условия сдачи...»

Речь шла даже не о сдаче, а о перемирии на достаточно почётных для воеводы условиях: король предлагал разменяться пленными, а потом оба войска, русское и польское, должны отступить «каждое в свои пределы». Почему Владислав IV предлагал такое перемирие, можно только гадать: то ли упорное сопротивление русских полков и большие потери в королевском войске были тому причиной, то ли преувеличенные слухи о сборе русских ратных людей в Можайске (польские лазутчики преувеличивали их численность в три раза!). В конце ноября одному из гонцов Шеина удалось пробраться с этими предложениями в Москву. Царь послал со своим псарём Сычёвым ответную грамоту с согласием принять королевские условия, но гонец до воеводы Шеина не добрался: лагерь был уже в «тесной осаде». И потом, в декабре 1633 и январе 1634 годов, поляки перехватили несколько царских гонцов. У одного из них нашли зашитый в сапог тайный «наказ» начать переговоры с Владиславом IV, ибо бояре «желают мира». Но и этот «наказ» до Шеина не дошёл.

1 февраля 1634 года в Москву пришла последняя «отписка» Шеина из-под Смоленска, в которой воевода доносил, что «ему и ратным людям от польского короля утесненье и в хлебных запасах и в соли оскудение большое».

Положение сложилось трагическое. Почти все возможности для сопротивления королевскому войску, Плотно обложившему лагерь Михаила Шеина, были исчерпаны, а из Москвы не приходили ни разрешение на перемирие, ни военная помощь.

Вероятно, единого мнения по этому вопросу в правительстве царя Михаила Романова не было. После получения последней отчаянной грамоты от воеводы Шеина разрешения на перемирие не последовало, наоборот, в Можайск по царскому приказу поехал окольничий князь Григорий Волконский «для совета» с воеводами Черкасским и Пожарским. Ему надлежало выяснить, могут ли они оказать помощь русским полкам под Смоленском. Волконский вернулся в Москву 6 февраля и подтвердил: «Да, могут!» Но только 8 и 11 февраля из Разрядного приказа были посланы грамоты в Можайск и Калугу о начале похода к Смоленску. Однако эти распоряжения опоздали. Исчерпав все возможности для продолжения борьбы и не зная, придёт ли помощь, воевода Михаил Шеин подписал перемирие с королём Владиславом IV. Это произошло 16 февраля 1634 года после длительных переговоров на Жаворонковой горе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю