Текст книги "Исторические портреты"

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Засечная черта Российского государства (1571)

В поход Девлет-Гирей вывел всю крымскую орду, до шестидесяти тысяч всадников. По дороге к ним присоединялись сильные отряды из Большой и Малой ногайских орд. Ханскую артиллерию обслуживали турецкие пушкари. Хан знал, что основные военные силы России связаны Ливонской войной, а сам Иван Грозный находится в Новгороде. Всё обещало успех завоевательного похода.

Действительно, в распоряжении «большого воеводы» Михаила Воротынского, которому была поручена оборона всей южной границы, оставалось не более двадцати тысяч ратников. Девлет-Гирей имел по крайней мере четырёхкратный перевес в численности войска. К тому же укрепления Москвы, сильно пострадавшие от пожара прошлого года, ещё не были восстановлены.

Но на этот раз крымский поход не был неожиданным для русских воевод – станичная и сторожевая служба выполнила свои задачи. Подготовка к отражению нашествия началась ещё осенью 1571 года. Русские сторожевые станицы выжгли сухую траву на огромном пространстве степи между Донковом, Новосилью, Орлом и Путивлем. В Диком Поле не осталось подножного корма для татарских коней, и хан Девлет-Гирей вынужден был отложить выступление до лета, до «новой травы». В апреле началось выдвижение полков на «крымскую украину», одновременно проводились срочные работы по укреплению «берега». Соотношение сил было таково, что надежды победить в «прямом бою», в «поле» почти не оставалось, и главным оборонительным рубежом становилась река Ока. Разрядный приказ в своих «наказах» даже запрещал воеводам сходиться с ханом «на походе», «на полях без крепостей». За короткое время весь «берег» был укреплён с помощью «посошных людей» и местных крестьян, которые рубили бревна для частоколов, возили лес, рыли землю. Участник событий, автор записок «О Московии» Генрих Штаден сообщал, что Ока была «укреплена более чем на 50 миль вдоль по берегу: один против другого были набиты два частокола в 4 фута высотою, и это расстояние между ними было заполнено землёю, выкопанной за задним частоколом. Стрелки могли, таким образом, скрываться за обоими частоколами или шанцами и стрелять по татарам, когда те переплывали реку». Против бродов и «перелазов» через реку поставили пушки. Но главного условия для устойчивой обороны создать не удалось – укрепления оказались малоэффективными без достаточных военных сил, занимавших их…

В разрядных книгах сохранились точные сведения о войске, выделенном Михаилу Воротынскому для обороны крымской украины» в 1572 году: около двенадцати тысяч дворян, две тысячи тридцать пять стрельцов, три тысячи восемьсот казаков. Вместе с ополчениями пограничных городов это и составляло упомянутые выше двадцать тысяч воинов.

Войска были расположены так: воевода Михаил Воротынский с большим полком (свыше восьми тысяч. человек) и «нарядом» встал в Коломне, чтобы закрыть прямую дорогу к Москве. Здесь же находился «гуляй-город» – передвижная крепость из толстых деревянных осок, заранее сбитых в щиты. Эти щиты легко перевозились в санях или на телегах, быстро собирались в двойные стены. В промежутке между стенами (обычно шириной два-три метра) располагались стрельцы, которые через бойницы могли расстреливать наступающих татар. Были в «гуляй-городе» и пушки. Если «гуляй-город» стягивался кольцом, он мог сражаться в окружении, отбивая атаки со всех сторон; если деревянные щиты с бойницами растягивались в линию, «гуляй-город» мог прикрыть фронт от двух до десяти километров. В войнах с крымскими всадниками «гуляй-город» сыграл большую роль, взять его татары не могли…

В Тарусе был поставлен с полком правой руки (три тысячи пятьсот девяносто человек) воевода князь Одоевский, на Лопасне – воевода князь Репнин с полком левой руки (тысяча шестьсот пятьдесят один человек), в Кашире – князь Шуйский со сторожевым полком (две тысячи шестьдесят три человека), в Калуге – воевода Хворостинин с передовым полком (четыре тысячи четыреста семьдесят пять человек). Такая большая численность передового полка объясняется, видимо, тем, что Михаил Воротынский опасался обходного манёвра хана, который в прошлом году прошёл на Москву западнее «берега»: Дмитрий Хворостинин как раз и прикрывал эту «старую» дорогу. В его распоряжении находилась даже подвижная «судовая рать», которая могла быстро маневрировать по Оке или Угре – вятчане в стругах (девятьсот человек).

Хан Девлет-Гирей, обойдя стороной сильную тульскую Крепость, подошёл к «берегу» 26 июля 1572 года. Передовые отряды татарской конницы пытались с ходу форсировать Оку по Сенькиному броду, выше Серпухова, но были отбиты стоявшей там заставой из полка Ивана Шуйского.

На следующий день к серпуховским переправам подошёл хан со всей ордой. Но туда уже подоспели и русские подкрепления. Перед «перелазами» через Оку спешно возводился «гуляй-город». Турецкие пушкари открыли огонь с другого берега, не причинивший, впрочем, большого вреда. Русские пушки пока молчали. Воеводы готовились к завтрашнему бою.

Но хан опередил. Глубокой ночью с 27 на 28 июля ногайская конница Теребердей-мурзы неожиданно перешла Сенькин брод, который охраняли всего две сотни дворян, и захватила переправу. Вскоре переправились через реку передовые отряды крымского войска во главе с Дивей-мурзой. И началась общая переправа орды Девлет-Гирея. Оборона «берега» была прорвана.

«Большой воевода» Михаил Воротынский, по-прежнему стоявший со своим полком в Коломне, узнал о захвате ханом переправы через Оку только утром 28 июля, когда крымская орда уже вышла на левый, московский берег реки. Тем временем быстрая ногайская конница Теребердея-мурзы продвинулась далеко на север, передовые разъезды его «круг Москвы отняли все дороги». Приходилось пересматривать весь план войны.

В этой сложной обстановке «большой воевода» Михаил Воротынский принял единственно верное решение: фланговыми ударами задерживать продвижение хана к Москве, а главными силами догнать татар и навязать им сражение ещё до подхода к столице. Такой план не имел аналогов в истории военного искусства: русские полки не преграждали дорогу к Москве, а вынуждали татар остановиться угрозой удара с тыла.

Первым подоспел к Сенькиному броду воевода Дмитрий Хворостинин из Калуги. Однако главные силы Девлет-Гирея уже переправились через Оку. Передовые отряды полка Дмитрия Хворостинина увидели перед собой такое множество татарских всадников, что после короткой схватки воевода решил не продолжать бессмысленного сражения (он имел около трёх тысяч воинов без пушек и «гуляй-города» против шестидесятитысячного ханского войска) и отступил. Однако неожиданное появление на фланге русских ратников на какое-то время задержало хана. Вместо того, чтобы сразу двигаться вглубь московских земель, он, по свидетельству Генриха Штадена, «со всей своей силой пошёл вдоль по берегу» навстречу Дмитрию Хворостинину. Так что манёвр калужского воеводы был вполне оправдан.

Тем временем воеводы князь Одоевский и Шереметев из Тарусы совершили стремительный переход и заняли с полком правой руки позицию на реке Наре, опередив татарскую конницу. Подробности сражения неизвестны, разрядная книга отметила только, что «дело было большое». Остановить хана не удалось, да это было просто невозможно, если вспомнить, что Никита Одоевский насчитывал всего три с половиной тысячи ратников.

Хан вышел на серпуховскую дорогу, ведущую прямо к Москве. Но ему пришлось перестроить свою армию, отвести в арьергард отборную конницу во главе со своими сыновьями. Предосторожность была не излишней: в тот же день, 28 июля, полк Дмитрия Хворостинина догнал ханских сыновей на Молодях, в сорока пяти вёрстах от столицы. Татарская конница, прикрывавшая тыл Девлет-Гирея, была разгромлена, «царевичи» бежали в стан хана. Есть сведения, что они советовали даже прекратить движение на Москву: «к Москве итти не по што, московские люди побили нас здесь, а на Москве у них не без людей же». Однако Девлет-Гирей решил иначе. Он направил против Дмитрия Хворостинина свежие силы – двенадцать тысяч крымских и ногайских всадников. Но общая обстановка уже изменилась. К Молодям успел подойти из Коломны «большой воевода» Михаил Воротынский и поставил «гуляй-город». Под огонь пушек и пищалей «гуляй-города» Дмитрий Хворостинин заманил преследовавшую его полк ханскую конницу. Ордынцы понесли огромные потери и отхлынули. Воины Михаила Воротынского, Дмитрия Хворостинина и других воевод начали укреплять позицию на Молодях, у речки Рожай. В центре, на холме, стоял «гуляй-город», за стенами которого укрылся большой полк и «наряд». Остальные полки выстроились неподалёку, прикрывая большой полк с тыла и с флангов. Михаил Воротынский считал, что Девлет-Гирей не решится продолжать движение на Москву, понеся в бою 28 июля большие потери и чувствуя у себя за плечами русское войско. Так и случилось. Дьяки Разрядного приказа, комментируя этот военный эпизод, писали: «На том бою многих татар побили, и царь крымский от того убоялся, к Москве не пошёл, что государевы бояре и воеводы идут за ним».

Орда Девлет-Гирея перешла реку Пахру и остановилась примерно в тридцати вёрстах от Москвы. Целый день простоял там хан, решая, что делать дальше. В конце концов он приказал повернуть обратно. 30 июля татары снова начали переправляться через Пахру, теперь уже удаляясь от Москвы. Стратегический план Михаила Воротынского оказался правильным: искусные манёвры русских воевод и сильные удары по тылам крымского войска вынудили хана отказаться от прямого похода на Москву. Русские воеводы имели возможность хорошо подготовиться к генеральному сражению, встретить врага на заранее выбранной, хорошо укреплённой позиции, а не «на походе» и не в «поле». Это, в конечном итоге, обеспечило победу, хотя Девлет-Гирей по-прежнему сохранял большое численное превосходство.

В тот же день, 30 июля, массы татарской конницы обрушились на русские полки, стоявшие под Молодями под прикрытием «гуляй-города». Сильной пушечной и пищальной стрельбой большой полк отразил приступ. С флангов нападали конные отряды «детей боярских», которых Михаил Воротынский оставил «вне града». Во время одной из конных атак сторожевого полка суздальский дворянин Аталыкин взял в плен самого главнокомандующего ханского войска Дивей-мурзу. В плен попал и некий «астраханский царевич». Убиты были предводитель ногайской конницы Теребердей-мурза и три знатных мурзы. Сколько погибло при штурмах «гуляй-города» и в сечах с русской конницей простых татарских воинов, определить невозможно, но судя по тому, что Девлет-Гирей прекратил атаки и два дня приводил в порядок своё расстроенное войско, – потери были весьма значительными.

Однако и положение Михаила Воротынского оказалось достаточно сложным. Поредели полки, всех ратников пришлось укрыть за стенами «гуляй-города», который был окружён ордынцами со всех сторон. Русское войско гналось за Девлет-Гиреем налегке, без обозов, и в «гуляй-городе» почти совсем не было продовольствия. «В полках учал быть голод людям и лошадям великий», – отмечает летописец. Пришлось зарезать часть лошадей и питаться кониной.

2 августа хан Девлет-Гирей возобновил приступы. Ордынцы предпринимали конные атаки, осыпая защитников «гуляй-города» стрелами, набегали толпами в пешем строю, пытаясь руками расшатать и повалить дощатые щиты «гуляй-города». Стрельцы били их в упор из пищалей через бойницы, «дети боярские» рубились саблями, и «руки пообсекли бесчисленно много». Татар водили на приступы «царевичи», ханские сыновья, которым было приказано во что бы то ни стало отбить Дивей-мурзу.

Девлет-Гирей спешил: московским воеводой князем Токмаковым была подкинута татарам ложная грамота, будто бы на помощь Михаилу Воротынскому «идёт рать новгородская многая». Но военную хитрость нужно было подкрепить активными действиями, и к концу дня, когда Натиск ордынцев на «гуляй-город» начал ослабевать, Михаил Воротынский по дну лощины незаметно вышел из-за укреплений, обойдя с тыла ханское войско. В «гуляй-городе» был оставлен воевода Дмитрий Хворостинин с частью войска и всем «нарядом». По условленному сигналу он открыл пальбу из всех пушек и пищалей, а затем устроил вылазку. Одновременно с тыла напали на ошеломлённых татар полки Михаила Воротынского. Двойного удара ханское войско не выдержало, к тому же среди татар разнёсся слух, что это подошли большие полки самого царя Ивана Грозного. Девлет-Гирей поскакал со своими приближёнными и телохранителями к Оке, подавая пример своему ошеломлённому воинству. Но спаслись не многие. Среди убитых нашли ханского сына и внука, в плен попало множество крымских и ногайских мурз. Русская конница начала преследование. 3 августа уже на Оке была настигнута и разбита пятитысячная орда, пытавшаяся прикрыть бегство хана. Такого сокрушительного разгрома ещё не знали воинственные крымские ханы…

Победа русского оружия при Молодях в 1572 году перечеркнула планы турецкого султана и крымского хана установить своё господство в Восточной Европе, вернуть Среднее и Нижнее Поволжье. В этом её политическое Значение. Битва при Молодях была одним из самых значительных событий военной истории XVI столетия, и имя «большого воеводы» Михаила Ивановича Воротынского по праву занимает почётное место в ряду выдающихся русских полководцев…

В пограничных схватках с крымцами началась военная карьера молодого князя Ивана Воротынского. И последнее сражение его жизни тоже связано с крымским ханом – старому воеводе в годину Молодинского боя было более шестидесяти лет. Но долго ещё отважные сторожа и станичники несли на «крымской украине свою службу по правилам, установленным «приговором» воеводы Михаила Воротынского, – и после смерти «слуга и воевода» Михаил Иванович Воротынский остался «в службе». Так он и запечатлелся в памяти нашей – в пороховом дыму Молодей и в строгих строках пограничного устава.

Иван Шуйский

Ливонская война (1558-1583) начиналась для России удачно. В январе 1558 года русские войска перешли ливонскую границу, весной того же года была взята Нарва, летом – Дерпт [Юрьев, Тарту). Ливонские рыцари терпели поражение за поражением. В одиночку воевать против Российского государства им оказалось не под силу. В 1559 году Ливонский орден перешёл под «патронат» польского короля Сигизмунда II Августа, остров Эзель был захвачен датчанами, а рыцари Северной Эстонии присягнули на верность шведскому королю. Теперь в Прибалтике России противостоял целый союз сильных европейских держав: Польша и Литва, Швеция, Дания. В начале шестидесятых годов главным противником стали Литва и Польша, объединившиеся в единое государство – Речь Посполитую.

Но и в этой сложной обстановке военное счастье сопутствовало России. Царь Иван Грозный перенёс военные действия на территорию Великого княжества Литовского, и 15 февраля 1563 года после трёхнедельной осады пал Полоцк. Но затем главные силы русского войска были отвлечены на юг и юго-восток, на борьбу с Крымским ханством и Турцией, попытавшимися в 1569 году захватить Астрахань, Только блестящая победа в Молодинской битве над крымским ханом Девлет-Гиреем позволила возобновить наступление в Прибалтике.

Русские войска взяли острова Эзель, Даго, Моон, города Гапсаль, Пернов, Гельмет и другие, несколько раз угрожали Ревелю. К 1577 году почти вся Прибалтика, за исключением Ревеля и ещё нескольких городов, была завоёвана русскими воеводами. В 1577 году пятитысячное русское войско с крупными пушками осаждало Ревель, летом того же года Иван Грозный ходил с войском в «польскую» (Южную) Ливонию. Один за другим сдавались города и рыцарские замки: Мариенгаузен, Люцен, Режица, Динабург, Вепден…

Казалось, в войне наступает, наконец, перелом.

Но успех не удалось закрепить. Страна была истощена войной, внутренняя обстановка оказалась очень напряжённой. Именно в это время у Ивана Грозного появился опасный и умелый противник – новый король Речи Посполитой Стефан Баторий, один из видных полководцев Европы. При избрании на престол он поклялся польскому дворянству вернуть все земли, завоёванные Россией в Литве и Ливонии, и деятельно готовился к реваншу. Королевское войско было перестроено по западно-европейскому образцу, вместо шляхетского ополчения создана регулярная кавалерия, значительно усилена пехота. Стефан Баторий нанимал солдат из всех стран Европы, в его войске были даже шотландские солдаты. Главную силу короля – более половины всего войска – составили наёмные немецкие и венгерские полки, превосходно вооружённые, опытные и жестокие профессиональные воины. Стефан Баторий располагал мощной осадной артиллерией и готовился к наступательным боям.

Первый свой поход в 1579 году Стефан Баторий направил на Полоцк с тем, чтобы отрезать русские войска, сражавшиеся в Прибалтике. Пятнадцатитысячная королевская армия подступила к городу, который защищали не более шести тысяч русских воинов. После трёхнедельной упорной обороны Полоцк пал. Возможно, именно под впечатлением героического сопротивления Полоцка Стефан Баторий и сказал императорским послам: «Московит не такой противник, которого можно было бы недооценивать…»

Второй поход был предпринят осенью 1580 года. Королевская армия осадила Великие Луки. И снова на стороне Стефана Батория было подавляющее численное превосходство: тридцатипятитысячная армия с сильной артиллерией против гарнизона в шесть-семь тысяч. Защитники города сражались до последней возможности, а когда королевские солдаты ворвались за городские стены, взорвали все пороховые погреба, оставив врагу одни развалины. Это был ещё один урок королю. Он надеялся на внутренние противоречия в России, на недовольство политикой Ивана Грозного, но просчитался. Иноземцы с удивлением писали о русских: «Должно заметить, что народ не только не возбуждал против него (царя Ивана Грозного) никаких возмущений, но даже высказывал во время войны невероятную твёрдость при защите и охранении крепостей, а перебежчиков было вообще мало». Неудивительно, что к своему третьему походу – на Псков – Стефан Баторий готовился особенно тщательно.

Для похода на Псков была собрана огромная армия около ста тысяч человек: сорок тысяч шляхетской конницы и приблизительно шестьдесят тысяч иностранцев-наёмников, в числе которых были венгры, французы, немцы, шотландцы, австрийцы, датчане, шведы, румыны. Русский книжник, современник событий, образно назвал подготовку короля к псковскому походу «собиранием многих орд».

Такие грандиозные приготовления вполне объяснимы: Псков был ключевым пунктом всей обороны северо-западной границы России, он прикрывал дорогу на Новгород, давний объект захватнических устремлений Литвы. Стефан Баторий, решив взять Псков во что бы то ни стало, допускал даже неудачу первого штурма и возможность длительной осады. Секретарь походной королевской канцелярии ксёндз Станислав Пиотровский 29 июля в своём «Дневнике последнего похода Стефана Батория на Россию» писал: «Происходило тайное совещание с литовскими сенаторами: обсуждали, в которую сторону обратиться, и решили, что на Псков. На Новгород небезопасно, потому что тогда пришлось бы оставить в тылу Псков и несколько других крепостей. Если московский князь после нашего прихода под Псков не согласится на мирные условия, то мы будем добывать Псков силою; если же не возьмём города, то намерены обложить его и останемся зимовать перед ним».

В личном письме королевский секретарь более откровенен и передаёт те настроения, которые, вероятно, царили в польском войске перед походом на Псков. 3 августа он пишет: «Итак, мы едем под Псков. Боже, будь милостив и веди нас сам, чтобы наши труды не были напрасны. Во Пскове 3500 княжеских стрельцов, 4000 конницы, а городского населения и боярских детей, поселённых в этой области, 12 000 способных к защите; там есть также стены, но говорят, что уже старые. Мы везём 20 осадных орудий, а недалеко 14 000 пехоты. Мы надеемся, что явится посольство насчёт мира. Дай бог этого. Я не думаю о псковской прибыли, дал бы бог вернуться в целости домой. Здесь уже осень и такие холода, какие у нас бывают около св. Варфоломея. Уже близка зима. Итак, веселья не будет…»

Укрепления Пскова

Численность псковского гарнизона королевский секретарь назвал почти точно – по данным военных историков, в Пскове насчитывалось не более двенадцати-пятнадцати тысяч стрельцов, дворян и вооружённых горожан. Стены были не только старые, но и сложенные из мягкого камня-известняка, не способного выдержать удары тяжёлых осадных орудий, а частью даже деревянные. Что же так беспокоило ксёндза Пиотровского, почему он уповал на «мир» и молил бога, чтобы тот помог им «вернуться в целости домой»? Ответ может быть только один: пугали ксёндза известная стойкость и мужество защитников Пскова, слава верного стража земли Русской, с глубокой Древности связанная с этим пограничным городом.

Веками создавалась эта русская крепость на правом, высоком берегу реки Великой, при впадении в неё реки Псковы, превратившаяся в конце концов в целую систему оборонительных сооружений. Неприятель, штурмующий Псков, должен был преодолеть четыре мощные оборонительные линии: каменные крепостные стены Большого города, Среднего города, Довмонтова города и, наконец, кремль – Кром, как его называли псковичи. Деревянная стена тянулась только вдоль реки Великой, но здесь путь к городу преграждала водная преграда и береговые кручи: Довмонтов город возвышался над уровнем реки на десять метров, а Кром – на семнадцать метров. Стена Большого города (именно здесь разворачивались главные события обороны Пскова) простиралась на десять километров, имела тридцать семь башен и сорок восемь ворот. Башни были многоярусными, с удобными переходами на стены и подземными ходами, позволяющими маневрировать силами.

«Любуемся Псковом. Господи, какой большой город! Точно Париж! Помоги нам, боже, с ним справиться!» – восклицал ксёндз Пиотровский, впервые увидевший Псков.

Сохранилось и более подробное описание псковской крепости, тоже сделанное иноземцем, современником событий – автором «Записок о Московской войне 1578-1582» Рейнгольдом Гейденштейном: «Город, весьма обширный в длину, к северу делается уже; с юга он орошается рекою Великою, которая в этом месте не только по названию, но вследствие притока многих других рек действительно велика; с севера находится река Псковка, которая протекает посредине города, которому даёт название, и впадает в реку Великую. Сам город разделяется на три части, каждая часть отделена одна от другой особыми стенами; вторую часть, направляющуюся к западу, называют они Запсковье, как будто она находится вне Пскова, затем третья и средняя часть есть крепость, в свою очередь разделяющаяся тоже на три части – внешнюю, идущую с севера к реке Великой, они называют кремлём, вторую Довмантовской, третью называют средней; северный бок, самый длинный, простирается в длину до 8000 шагов и окружён каменною стеною. К этой стене, по взятии Великих Лук и Полоцка, московский царь прибавил другую с внутренней стороны, наложив в промежутке между двумя рядами брёвен, которыми она держится, громадное количество земли. Со всех сторон имеются очень крепкие башни, сделанные из того же камня, и так как башни прежней постройки недостаточно были равны между собой и вследствие того не прикрывали себя взаимно от пушечных выстрелов, направленных от одной к другой, то, поставив с углов новые башни, и покрыв их весьма толстым дёрном, и разместив по ним окна, он устроил так, что они находились на равном друг от друга расстоянии; у тех же башен, которые казались частью слишком тесными, частью слишком непрочными для того, чтобы могли выдержать выстрелы от более тяжёлых орудий, с внешней части на удобных местах расставил в промежутках другие башни, также деревянные, сделанные с великим тщанием из самых крепких брёвен, и снабдил их достаточным количеством больших пушек».

Описание Гейденштейна особенно интересно тем, что он упоминает о больших крепостных работах, проведённых как раз перед осадой города: позади каменной стены была построена ещё одна, деревянная, что сыграло решающую роль в отражении генерального штурма. Интересны сведения Гейденштейна и о других приготовлениях к обороне Пскова. «Так как московский царь полагал, что нисколько не должно сомневаться в том, что король по взятии Лук направится ко Пскову, то снабдил его весьма хорошо всем нужным для выдержания осады и приказал всё свести туда в огромном количестве», и в городе «был большой запас всего, относящегося к войне». Действительно, все месяцы осады защитники Пскова не испытывали недостатка ни в оружии, ни в порохе, ни в ядрах, ни в продовольствии.

Но всё это были, если так можно сказать, материальные предпосылки для успешной обороны. Общий же её успех могло обеспечить только умелое военное руководство, и для его осуществления в Псков были посланы лучшие воеводы.

Вот они, руководители обороны Пскова: князья Василий Скопин-Шуйский и Иван Шуйский, воевода Никита Очин-Плещеев, князь Андрей Хворостинин, Владимир Бахтеяров-Ростовский и Василий Лобанов-Ростовский, дьяк Пушечного приказа Терентий Лихачёв (он командовал «нарядом»), псковские государевы дьяки Сульмен Булганов и Афанасий Викулин…

Пусть читателя не смущает, что Иван Петрович Шуйский поименован в «росписи» вторым. На самом деле именно он являлся фактическим руководителем обороны Пскова, а вторым был записан по обычному в то время «местническому» счету. Именно ему был вручён царский «письменный наказ», облекающий чрезвычайными полномочиями, и приказано «отвечать за всех воевод». Так писал неизвестный автор «Повести о прихождении Стефана Батория на град Псков». Ему вторит Р. Гейденштейн: «В кремле начальствовали: Шуйские Василий и сын его брата Петра по имени Иван, затем Андрей Хворостинин и Плещеев – из них пользовался большим уважением у московского царя Иван Шуйский по своему уму, Хворостинин по телесной и нравственной силе; и потому! хотя Василий был старше Ивана, однако главное начальство поручено было Ивану».

Итак, боярин и воевода князь Иван Петрович Шуйский…

Будущий герой псковской обороны был потомком суздальско-нижегородских князей, ведущих начало от среднего сына Александра Невского – великого князя Андрея Александровича. Дед воеводы, князь Иван Васильевич Шуйский в конце тридцатых – начале сороковых годов (в малолетство великого князя Ивана IV) возглавлял боярскую группировку и фактически был правителем государства. Потом, в 1547 году было торжественное «венчание на царство» семнадцатилетнего Ивана IV и опала бывших правителей – Шуйских. А затем началась опричнина, жестоко ударившая по «княжатам», по Шуйским и их родственникам. Так что первое самостоятельное воеводское назначение Иван Шуйский получил только в 1570 году. В разрядной книге было записано: «В Донкове князь Иван Петрович Шуйский».

Казалось бы, рядовое назначение рядового воеводы: сколько их, разных воевод, «расписывалось» ежегодно в города на «крымской украине»! Но на Ивана Шуйского была возложена особая миссия, и приходится только гадать, чем именно он сумел выделиться среди других воевод. Разрядная книга назвала Ивана Шуйского «украинным воеводой» и в случае крымского нападения ставила его во главе войска, выдвинутого за реку Оку. Там «в большом полку воеводы из Донкова князь Иван Петрович Шуйский да Фёдор Васильевич Шереметев», и «сходные воеводы» из Новосиля и Орла должны быть под ними, а «большие воеводы» Вельский, Мстиславский и Воротынский по обычаю стояли на «берегу».

По «росписи» следующего, 1571 года Иван Шуйский оказывается уже среди «береговых воевод», во главе полка левой руки. В 1572 году он возглавил сторожевой полк в Коломне, затем в Кашире, отличился в войне с ханом Девлет-Гиреем. Небольшой полк Ивана Шуйского оборонял Сенькин брод, а потом участвовал в сражении при Молодях, прикрывая с фланга «гуляй-город». В 1573 году воевода Иван Шуйский возглавил сторожевой полк во время похода в Ливонию, «на немецкие города», тогда же впервые стал псковским наместником. В 1574 году он получает чин боярина.

Скупые записи разрядной книги не сообщают никаких подробностей этих походов, остаётся только догадываться о причинах столь стремительного возвышения недавно опального князя. Видимо. Иван Шуйский проявил себя талантливым полководцем, которого Иван Грозный оценил «по уму», как впоследствии писал Р. Гейденштейн. Во всяком случае, в 1576 году, во время очередного царского похода на «берег» против крымского хана, Иван Шуйский значится в «разряде» среди бояр и воевод первым: «а с государем бояре: боярин князь Иван Петрович Шуйский…»

1577 год. Новый немецкий поход Ивана Грозного, и снова «в большом полку псковский наместник Иван Петрович Шуйский», причём ему «с собою государь велел быть». В 1579 году, во время похода «на немецкую на Ливонскую землю», Иван Шуйский остаётся с царём в Новгороде, а воюют другие воеводы. Создаётся впечатление, что князь стал военным советником царя.

Записи «разрядов» скупы. Должны были произойти поистине чрезвычайные события, чтобы «высветить» образы русских военачальников того времени. События, подобные героической обороне Пскова…

В 1580 году Иван Шуйский стал псковским наместником, но в записи разрядной книги оговаривалось, что если «король придёт к Смоленску», то боярин и воевода Иван Петрович Шуйский должен поспешить «на сход к ржевским воеводам» и возглавить большой полк. Царь Иван Грозный хотел видеть своего воеводу на решающем участке войны. «Королевский поход» на Смоленск не состоялся, а в следующем году главные военные события развернулись вокруг Пскова. Иван Шуйский оказался на месте, ему пришлось «отвечать за всех воевод», что он и сделал с большим успехом.

Редкая удача для историка – возможность посмотреть на события как бы с двух сторон: из стана противника и из осаждённого русского города. В данном случае такая возможность есть. Сохранились очень подробные подневные записи секретаря королевской канцелярии Станислава Пиотровского о «последнем походе Стефана Батория» и сочинение неизвестного русского автора «Повесть о прихождении Стефана Батурин на град Псков». Оба автора – современники и очевидцы событий.

В Пскове заканчивались последние приготовления к обороне. По всем окрестным сёлам были разосланы грамоты, повелевающие жителям сжигать свои дома, запасы фуража и продовольствия и уходить в укреплённые города. Тем самым вокруг города создавалась «зона пустыни», за фуражом и продовольствием «королевские люди» вынуждены были ездить за сто-сто пятьдесят километров, где их поджидали конные отряды «детей дворянских», казаков и служилых татар. С самого начала захватчики могли надеяться только на собственные запасы, которые были ограничены. Осаждающие постоянно ощущали нехватку продовольствия. Более того, по приказу Ивана Шуйского были сожжены городские предместья, чтобы осаждающие не нашли укрытия от непогоды и холода.