Текст книги "Исторические портреты"

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Русские полки принимали привычный боевой порядок: пешее «чело», где становилось новгородское ополчение, справа и слева от него – крылья конных княжеских дружин. Так выстраивал полки перед Ледовым побоищем Александр Невский, такой боевой порядок был хорошо известен его преемникам, князьям и воеводам. Но знали о нём и немцы и, конечно, что-то приготовили в противовес. Тогда князь Дмитрий Переяславский, предводитель русского войска, применил новинку. На левом крыле он поставил сравнительно немногочисленную дружину тверского князя Михаила, а остальные конные полки сосредоточил на правом крыле, чтобы удар отсюда был неожиданно сильным. Здесь встал он сам с отборной переяславской конницей, здесь же был и князь Довмонт с псковичами.

Начало боя повторило, на первый взгляд, знаменитое Ледовое побоище. С оглушительным лязгом оружия и воинственными криками врезалась в новгородский пеший строй немецкая железная «свинья». Пятились новгородцы под страшным напором, но продолжали сражаться. Потери были тяжелы, но клин рыцарского войска так и не сумел пробить «чело». Стройные ряды рыцарей рассыпались, теперь каждый сражался поодиночке. Рослые всадники в рыцарских доспехах, мерно поднимая и опуская длинные мечи, плыли над головами пеших новгородских воинов, как чёрные варяжские ладьи над бурными волнами. И, как ладьи, тонули в волнах новгородского ополчения. Новгородцы вырывали рыцарей из седла железными крючьями на длинных древках… Чтобы помочь новгородской пехоте, с левого крыла ударила тверская дружина князя Михаила. Это не было неожиданностью для немцев, резервные отряды рыцарей выехали навстречу и задержали её. В схватку на фланге втягивались всё новые и новые отряды рыцарей. И тогда с другого фланга ударила отборная русская конница: переяславцы псковичи, владимирцы. Удар был неожиданно сильным, рыцари начали отступать. Часть из них поскакала к недалёкому лесу, но большинство устремилось к Раковору, чтобы спрятаться за крепостными стенами. Их неотступно преследовала дружинная конница. Дорога отступления вдоль реки Кеголи превратилась в дорогу смерти. «Негде коням ступить в трупах немецких», – вспоминает летописец.

От полного разгрома рыцарей спасло приближение ещё одной немецкой рати. Преследование пришлось остановить и строиться для нового боя.

Но немцы не решились напасть. Поле битвы, залитое кровью, покрытое множеством трупов в рыцарских доспехах и плащах кнехтов, казалось таким страшным, что они остановились на другом краю поля и простояли до темноты. Ночью рыцари тихо ушли. Переяславские дозоры не обнаружили их ни за два, ни за четыре, ни за шесть часов пути. Это была победа…

Три дня простояло русское войско «на костях», отдыхая после страшной сечи и хороня павших. Особенно тяжёлыми были потери в новгородском пешем ополчении, остановившем натиск рыцарской железной «свиньи». Среди убитых опознали новгородских бояр Твердислава Чермного, Микифора Редитина, Твердислава Моисеевича, Михаила Кривцова, Ивача, Бориса Ильдетинича, брата его Лазаря, Ратшу, Василия Воиборзова, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Парамона, Полюда и иных многих. Убит был и посадник Михаил Фёдорович, сражавшийся в воинском строю. Не нашли среди павших тысяцкого Кондрата, Радислава Болдыжевича, Данилу Мозонича, «порочного мастера» Тогала – не то немцы, отступая, уволокли с собой, не то снегом засыпало где-нибудь в овражке. Много полегло и псковичей; князь Довмонт не щадил ни себя, ни своих воинов. Зато и честь взял немалую, имя его ратники называли рядом с именем предводителя войска, славного витязя князя Дмитрия.

Возвратилось в Новгород русское войско, разошлись по своим городам «низовские полки», а князь Довмонт продолжал войну. Его конные дружины прошли по всей земле Вирумаа, до самого моря, сокрушая рыцарские замки, наводя страх на датчан. Автор «Повести о князе Довмонте» писал: «Князь Довмонт прошёл горы непроходимые и вируян пленил до моря, и повоевал Поморье, и возвратился в Псков, наполнив землю свою множеством полона».

И позже князь Довмонт участвовал в защите новгородских земель. Но и новгородцы не оставляли Псков в беде. В 1269 году «пришли немцы в силе великой под Псков». Приступ князь Довмонт отбил, но для того, чтобы отогнать рыцарей от города, сил у него не оказалось. Десять дней осаждало рыцарское войско город. На помощь Пскову поспешили новгородцы. На конях и в быстрых ладьях-насадах они двинулись против врага. Осада была снята. Как сообщает новгородский летописец, «немцы увидали новгородский полк, побежали за реку. Новгородцы же приехали в Псков и взяли мир через реку по всей воле новгородской». Но это, пожалуй, единственный случай, когда Псков пришлось выручать из беды. Обычно князь Довмонт справлялся сам.

Впрочем, немцы побаивались нападать на город, ограничиваясь набегами на пограничные псковские земли. Но и тут их настигала заслуженная кара. Например, в 1271 году, по сообщению псковского летописца, «остаток собравши поганые Латины, и пришедше тайно, взяша украины неколико псковских сел, и возвратишася вскоре». Князь Довмонт, «не стерпя обиды», немедленно бросился в погоню. На пяти насадах у него было всего шестьдесят «мужей пскович», а немцев оказалось восемьсот. На реке Мироповне псковичи нагнали врага и разбили наголову. Много немцев погибло в бою, ещё больше утонуло в реке во время бегства. Только два немецких насада успели переплыть на остров, покрытый густыми зарослями. Казалось, беглецы спаслись. Но князь Довмонт приказал поджечь сухую траву: «Князь же Довмонт, ехав, повеле зажещи остров, и егда начаша погании бегати, палима траве, всполеша огнём и власи на них и порты, и тако победи их апреля 23-го».

В следующем, 1272 году ливонский магистр организовал большой поход на Псков, и снова потерпел поражение, хотя силы, собранные им, были весьма значительными. По словам летописца, он «совокупи много вои свои и ополчився в силе тяжце», «приидеко Пскову, ови на конех, инии в кораблях и в лодьях, и с пороки, хотя пленити». Речь, таким образом, шла не о набеге, а о попытке взять Псков. Князь Довмонт не стал отсиживаться за крепостными стенами и ждать помощи из Новгорода. Врага разбили в «прямом бою». Летописный рассказ хорошо передаёт напряжённую картину боя, решительность предводителя псковского войска: «Довмонт же в множестве ярости мужества своего, не дождав полков новгородских, с малою дружиною с мужи псковичи, выехав, изби полки их, а самого мастера (магистра – В. К .) раниша по лицу. Они же трупиа своя многы учаны накладше, отвозоша в землю свою, а прочии остаток их устремишася на бег, месяца июня 18 день» (по другим сведениям – 8 июня).

Поспешно отступив от города, рыцари продолжали нападать на пограничные земли, «начаша Латина насилие псковичам деяти нападением и граблением». Довмонт не только отогнал насильников, но и перенёс войну на их собственную территорию. Он «еха с мужами своими псковичи, и плени землю их и сёла чудские пожже, и полона много приведоша в землю свою».

После этого похода записи о немецких нападениях на Псковскую землю исчезают из русских летописей более чем на четверть века!

Да и о самом князе Довмонте Псковском будто забыли летописцы. Это молчание красноречивее многих слов. Оно означает, что немецкие железноголовые рати, устрашённые мечом Довмонта, на время оставили в покое псковские рубежи. А в усобицах князей Довмонт участия не принимал, хотя многие князья-соперники хотели бы привлечь на свою сторону прославленного воителя.

Время для Руси настало мятежное, боролись сильные правители за великое княжение Владимирское, а вместе со стольным градом Владимиром – за власть над остальными князьями. Сменяли друг друга Ярославичи – Ярослав Тверской и Василий Костромской. Потом Александровичи наверх поднялись – Дмитрий, старший сын Невского, стал великим князем. Но шёл на него средний Александрович – князь Андрей Городецкий, и заполыхала усобица на Руси. Князь Андрей перекупил в Орде, у нового ордынского хана Тудаменгу, «ярлык» на великое княжение Владимирское, и ханы Кавгадый и Алчедай повели на Русь конные татарские тумены – сажать Андрея на великокняжеский «стол». Было это в 1281 году. Страшная беда обрушилась на Русь. По словам летописца, «татарове разсыпашася по всей земле, ищуще великого князя Дмитрия Александровича, и опустошиша вся около Мурома, около Владимира, около Юрьева, около Суздаля, около Переяславля, около Ростова, около Твери, и до Торжку, и дале, близ Новагорода, гнашася за великим князем Дмитрием Александровичем». Схватить Дмитрия им не удалось, он вместе с семьёй и боярами заблаговременно отъехал в свою крепость Копорье, где хранилась и его казна. Там Дмитрий хотел переждать ордынское нашествие, накопить силы. Надеялся бывший великий князь и на помощь новгородцев, с которыми вместе столько раз сражался против рыцарских ратей. Но новгородские бояре предали князя, перехватили его в пути, потребовали передать новгородским наместникам Копорье. «В заклад» они взяли двух дочерей князя Дмитрия, его ближних бояр с жёнами и детьми. В Копорье стал новгородский гарнизон, там осталась княжеская казна, содержались под арестом его бояре и слуги; других людей Дмитрия содержали под стражей в Ладоге. Обессилевший, покинутый всеми, Дмитрий Александрович «иде за море».

И вот тут-то в первый и единственный раз в усобицу включился князь Довмонт Псковский, причём на стороне слабейшего. То ли былое боевое братство сыграло роль, то ли родство (Довмонт был зятем Дмитрия Александровича), то ли увидел псковский князь в изгнаннике единственного правителя, способного защитить мечом Русь от многочисленных врагов, но Довмонт Псковский стремительным ударом взял Копорье и Ладогу, освободил людей князя Дмитрия, вернул ему казну.

Скупые строчки летописи повествуют об этом дерзком рейде Довмонта Псковского: «Изыде изо Пскова князь Довмонт Псковский, и взял же Копорья всю казну тестя своего, а бояр его и слуг изведе из Копорья и отослал ко тестю своему к великому князью Дмитрию Александровичу. И шед взя Ладогу, в ней же были многи люди великого князя Дмитрия Александровича. Он же изведе их, такоже отосла ко тестю своему…»

Дмитрий Александрович сумел вернуть себе великое княжение. А спустя четыре года он впервые в русской истории разгромил в полевом сражении ордынское войско вторгшееся в его владения. В исторической литературе обычно утверждается» что «первое правильное сражение» с монголо-татарскими завоевателями, выигранное русскими, произошло только в 1378 году на реке Воже в Рязанской земле. На самом деле это случилось значительно раньше. Летописец сообщал в 1285 году: «Князь Андрей Александрович Городецкий привёл царевича из Орды на старейшего своего брата, великого князя Дмитрия Александровича», татары были «в розгонех семо и тамо», но великий князь, «собрався со многою ратью и иде на них, и побеже царевич во Орду».

Не оставил Довмонт Псковский в беде своего старого боевого товарища и в 1293 году, когда на Русь обрушилась «Дюденева рать» и Дмитрий Александрович опять вынужден был покинуть стольный Владимир. Он принял великого князя в Пскове, «прияша с честью», как добавил псковский летописец. Не побоялся Довмонт ни ханского гнева, ни обиды нового великого князя Андрея…

1299 год, последний год жизни Довмонта Псковского и последние его подвиги во славу земли Русской.

Весенней тёмной ночью, в канун дня Герасима-грачевника (4 марта)[16]16
  Здесь и далее даты в скобках даются по старому стилю.


[Закрыть] немцы незаметно подкрались к городу («безвестно», как напишет потом летописец). Коротконогие убийцы-кнехты переползли через частокол, ограждавший псковский посад, и тихими ватагами разошлись по спящим улицам. Посадских сторожей они вырезали тонкими, как шило, «ножами-убивцами». Крались к детинцу, словно ночные разбойники.

Первыми почуяли опасность знаменитые кромские псы, недремные стражи Пскова: ощетинились, заскулили, просовывая лобастые головы в щели бойниц.

Чужие на посаде!

Взревела, будя стражников, труба на Смердьей башне. Набатным звоном откликнулся большой колокол Троицкого собора. Псковичи вооружались и бежали к стенам. На башню поднялись князь Довмонт и воеводы. Предстояло принять трудное решение. На улицах посада гибли люди – свои, псковские. Но как им помочь?

Существовал суровый закон обороны городов: если враг под стенами, нельзя открывать ворота, потому что главное всё-таки детинец, а не посад. Лучше пожертвовать посадом, чем рисковать городом. Нет прощенья воеводе, который впустил врага в город, сердобольно желая спасти людей с посада. Большой кровью может обернуться такая сердобольность.

Но князь Довмонт решился, он был уверен в себе и в своих воинах. Из раскрытых ворот вылетела дружинная конница, скрылась в посадских улицах, освещённых пожарами.

Страшен бой в тесноте, между глухими частоколами, на шатких мостиках через ручьи и канавы, в тупиках и во дворах. Страшен и непонятен, потому что трудно разобрать даже, кто впереди – свои или чужие, кого рубить сплеча, не упуская мгновения, а кого брать под защиту.

Своих узнавали по белым исподним рубахам, потому что посадские люди, застигнутые врасплох, выбегали из домов без кафтанов, простоволосые, босые. Узнавали по женскому плачу и испуганным крикам детей, потому что мужики пробивались к Крому вместе с семьями. Чужих отличали по отблескам пламени на круглых шлемах, по лязгу доспехов, по тому, как отшатывались они, узрев перед собой всадников с длинными копьями в руках.

Дружинники сбивали немецкие заслоны, пропускали через свои ряды беглецов, медленно пятились, ожидая, когда те втянутся в ворота. И спасли многих, хотя и погибло немало.

Может быть, Довмонт и не решился бы на вылазку, если бы городские ворота не прикрывал надёжный охабень[17]17
  Охабень (захабень) – длинный узкий коридор, примыкавший с внутренней стороны крепостной стены к воротам: на другом конце его были еще одни, внутренние ворота, которые должны были остановить врага, если он ворвется в охабень через наружные ворота. Поверх охабня был настил с бойницами для лучников.


[Закрыть], где находились вооружённые воины. Они пропустили беглецов с посада и дружинников, успев захлопнуть ворота перед набегавшими из дыма кнехтами.

Надолго запомнилась псковичам эта страшная ночь: зарево пожара над зубцами Перши от пылающего посада, багровые отблески пламени на куполах Троицкого собора и зловещая темнота в Запсковье и Завеличье, отданных на поток и разорение.

Утром свежий ветер с Псковского озера отогнал дым. За обугленными развалинами посада стояли цепи кнехтов. Левее, на берегу речки Псковы, возле пригородной церкви Петра и Павла, высились большие шатры знатных рыцарей, развевались стяги с чёрными крестами. К стенам Пскова враг подтягивал «пороки», готовясь начать осаду Со всех сторон тянулись к городу отряды рыцарей и пехотинцев, немцы окружали город неторопливо, обстоятельно, явно не ожидая, что псковичи осмелятся выйти в поле. Но именно так поступил опытный Довмонт.

С глухим стуком упали перекидные мосты через ров перед Великими и Смердьими воротами, густо побежала по мостам псковская пехота. Потом выехала конница и, обгоняя пешцев, устремилась по берегу речки Псковы к переполошившемуся рыцарскому стану. А от устья Псковы спешила к шатрам псковская судовая рать. Князь Довмонт и псковский тысяцкий Иван Дорогомилович руководили боем.

И не устояли рыцари перед неистовым натиском псковичей, побежали. Спасаясь от разящих копий и мечей, прыгали с кручи в реку. В клубах пыли откатывались прочь кучки рыцарей, сумевших прорваться через кольцо окружения. Кнехты врассыпную бежали к речке Усохе, карабкались на известковые холмы, как чёрные муравьи.

Меч, обнажённый князем Довмонтом Псковским за правое дело, снова оказался победоносным!

Псковичи праздновали победу, не зная, что эта битва – лебединая песня прославленного князя. Весна набирала силы, но сам Довмонт, окружённый любовью и благодарностью горожан, медленно угасал, как будто отдал в последней битве все оставшиеся у него жизненные силы. А может, его настиг мор, неожиданно проникший в Псков, многие люди тогда умерли… Недаром записал летописец: «Был тогда в Пскове мор вельми зол, тогда и князь Довмонт, мало поболев, преставился месяца мая в 20 день. Тело его положили в церкви Троицы».

А вскоре нарекли князя Довмонта Псковского «святым». Не за смирение нарекли, не за молитвы и иные христианские добродетели, но только за ратную доблесть. Всю свою долгую жизнь не расставался князь Довмонт с боевым мечом, не расстался и после смерти. Автор «Сказания» специально отметил, что «бранное оружие его положили над гробом его на похвалу и утверждение граду Пскову…»

Дмитрий Донской

Известный советский писатель С. П. Бородин, автор исторического романа «Дмитрий Донской», так воссоздаёт художественную картину решительного удара русского засадного полка на Куликовом поле:

«Мамай, глядя с холма на битву, увидел – войска его, теснившие русских к Непрядве, остановились, смешались и – в наступившей вдруг тишине – повернули обратно.

Бежала генуэзская пехота, истаивая, как волна, докатившаяся до песка; подминая всё на своём пути, на неё накатилась волна неудержимых косогов, за косогами вслед бежали, завывая, татары…

Русские, откинутые было к Непрядве, остановились и с радостным воплем вернулись преследовать побежавших татар.

Только теперь Мамай разглядел, как, разбрызгивая тоурменские шапки, опрокидывая серые косожские папахи, из лесу вымчалась в бой свежая русская конница.

Удар был внезапен. Так завещал Чингиз. Его нанесли свежие силы по утомлённому врагу. Так завешал Чингиз. И свежая конница, наседая на плечи врага, не давая ему ни памяти, ни вздоха, погнала его прочь, уничтожая на полном ходу. Так Русь исполнила три завета Чингиза»[18]18
  Бородин С. П. Собр. соч. в 6 т. Т. 2. С. 356-357.


[Закрыть].

Конечно, за полтора столетия боев с ордынскими завоевателями русские воеводы превосходно изучили их тактику и особенности ведения войны, нашли противодействие внезапным фланговым ударам и ливням стрел, которыми осыпали неподвижно стоявший пеший строй татарские конные лучники; не были для них секретом и «заветы Чингиза», которым слепо поклонялись ордынские ханы и темники[19]19
  Темник – предводитель тумена (десятитысячного отряда ордынской конницы).


[Закрыть]. Но не только в этом причина победы в Куликовской битве 1380 года. На Руси выросли свои полководцы, и их военное искусство оказалось выше, чем ордынских военачальников. Они вели справедливую освободительную войну против насильников, в которой пользовались народной поддержкой.

Первое место среди этих полководцев по праву занижает выдающийся русский полководец XIV столетия – московский князь Дмитрий Иванович, получивший после Куликовской битвы почётное прозвище Донской.

Больше двадцати лет шёл князь Дмитрий Иванович к своей славной победе с того первого похода 1361 года, когда одиннадцатилетний московский князь согнал с великокняжеского «стола» своего соперника – суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича. Он «собрал силу многую, и пошёл ратью к Владимиру, и выгнал его из Владимира, он же бежал в Суздаль, просидев на великом княжении во Владимире всего двенадцать дней». Потом были войны с другим сильным соперником – тверским князем Михаилом Александровичем, который заручился поддержкой великого литовского князя Ольгерда. Трижды, в 1368, 1370 и 1372 годах, литовцы совершали опасные походы на Москву, но белокаменные стены Московского Кремля, построенные при князе Дмитрии Ивановиче, оставались неприступными. Крепло и множилось в непрерывных войнах русское войско, а молодой московский князь приобретал драгоценный боевой опыт, который так поможет ему в борьбе с ордынскими ханами.

Последняя война с Тверью в 1375 году была своеобразной «генеральной репетицией» сбора общерусского войска. Именно тогда, по мнению академика Б. А. Рыбакова, впервые появились разрядные книги, в которые заносились подробные росписи полков и воевод. Для похода на Тверь князь Дмитрий Иванович сумел поднять двадцать русских князей. Местом сбора войска князя Дмитрия Ивановича стала вся Русь. Тверской князь запросил мира, отказался от претензий на великое княжение и от самостоятельной внешней политики в отношениях с Ордой и Литвой.

Великий князь Дмитрий Иванович добился больших успехов в укреплении своей власти над Русью. Но главной его заботой всегда оставалась южная граница, откуда угрожали многочисленные ордынские тумены. Русь продолжала оставаться под властью ордынских ханов. Сбросить иноземное иго – это была важнейшая национальная задача, и великий князь взялся за её решение.

Все пути в Орду оказались под наблюдением московских застав. В Москве теперь заблаговременно узнавали о готовящихся ордынских походах. Дмитрий Иванович перешёл к тактике активной обороны от ордынцев, не ждал их под стенами своих городов, но сам выходил навстречу. Главная линия обороны проходила по реке Оке, её называли просто «берег». Русские полки стояли на протяжении ста восьмидесяти вёрст, от Коломны до Калуги, преграждая путь врагу. А ещё дальше, за Окой, тянулась линия засек и сторожевых разъездов.

В русских летописях сохранились сведений о трёх больших походах великого князя Дмитрия Ивановича к южному рубежу. В 1373 году ордынцы нападали на Рязанское княжество, их конные разъезды рыскали в непосредственной близости от московских владений. По словам летописца, «Дмитрий Иванович собрався со всею силою своею и стоял у реки Оки на брезе». Русские полки простояли «на берегу» всё лето «татар не пустиша». В 1376 году Дмитрий Иванович не ограничился обороной «берега», но сам ходил ратью за Оку, «стерегася рати татарскиа». В том же году московские и нижегородские полки ходили ратью на Волжскую Болгарию. Казанцы выплатили огромный по тем временам выкуп – пять тысяч рублей, приняли в свой город русского «таможника». Впечатление от этой победы было огромным: ордынцев начали бить в их собственных владениях.

Наконец, в 1378 году русское войско встретило татар в Рязанской земле на реке Воже. Ордынский поход был предпринят большими силами. Правитель Орды Мамай, по словам летописца, «собрал воинов много и послал Бегича ратью на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую». Русские полки раньше ордынцев успели подойти к реке Воже, правому притоку Оки, и приготовились к бою. Появление русских полков так далеко в «поле» оказалось неожиданностью для ордынских военачальников, и Бегич не решился форсировать реку, «стоял много дней». Такая затяжка не устраивала князя Дмитрия, он стремился к решительному сражению. Русские полки «уступили берег», как бы приглашая ордынцев идти вперёд. 11 августа, «зело при вечере», Бегич начал наконец переправу…

Боевой строй русского войска был традиционным: три полка. В центре находился большой полк самого Дмитрия Ивановича, на крыльях – полки князя Даниила Пронского и Андрея Полоцкого. Замысел сражения заключался в том, чтобы отразить силами большого полка (здесь била пехота, вооружённая длинными копьями) натиск ордынской конницы, а затем перейти в общее наступление, прижать ордынцев к реке и уничтожить.

Большой полк Дмитрия Ивановича выстоял. Передовые сотни ордынцев начали заворачивать коней, на них напирали другие конные отряды, всё смешалось. Тогда вперёд пошли русские полки. Ордынцы побежали к реке, многие тонули. Погибло пять ордынских «князей», в том числе и сам Бегич. Только наступившая темнота позволила остаткам ордынского воинства спастись. Утром русская конница переправилась через Вожу и захватила весь ордынский обоз. Победы добились малой кровью, были убиты только два русских воеводы – Дмитрий Монастырев и Назар Данилов Кусков. Ордынцев же, по словам летописца, «убили множество».

Решительная победа на реке Воже показала, что Русь готова к большой войне с Ордой. А такая война приближалась – правитель Орды Мамай готовился к нашествию. По свидетельству летописца, он выступил в поход «со всеми князьями ордынскими и со всею силою татарскою и половецкою», да ещё по пути «многие орды присоединил к себе». В ордынском войске было много наёмников: «бесермены и армяне, фрязы (генуэзцы) и черкесы, и буртасы». Особую опасность представляла тяжеловооружённая генуэзская пехота, которая могла наступать глубокой фалангой, выставив вперёд длинные копья. Историки считают, что войско Мамая превосходило по численности русскую рать по меньшей мере вдвое, оно достигало трёхсот тысяч человек. Кроме того, Мамай заключил союз с великим литовским князем Ягайло, который двинулся с полками к русским рубежам. Неустойчивую позицию занимал рязанский князь: он начал переговоры с Мамаем о союзе и, одновременно, послал гонцов Москву, предупреждая об ордынском нашествии. Над Русью нависла грозная опасность. Мамай не скрывал, что собирается повторить «Батыевый погром».

Однако Русь была уже не та, что при хане Батые Заметных успехов достигло дело политического объединения, Москва стала признанным политическим и военным центром страны. Изменилось и русское войско. Его ядром был «двор» великого князя и многочисленные хорошо вооружённые московские полки. К ним примыкали полки «подручных» князей. Была создана общерусская военная организация: не князья-вассалы, как бывало прежде, собирали рати, а великокняжеские воеводы: сложились своеобразные военные округа, из которых приходили полки. Рати Московская, Коломенская, Звенигородская, Можайская, Переяславская, Владимирская, Юрьевская, Муромская, Мещёрская, Стародубская, Суздальская, Городецкая, Нижегородская, Костромская, Углицкая, Ростовская, Ярославская, Моложская, Галицкая, Бежецкая, Белозерская, Устюжская, Новоторжская… Вся Русская земля готова была подняться по призыву великого князя Дмитрия Ивановича.

Изменилась и тактика русского войска. Вместо прежнего трёхполкового строя теперь использовался шестиполковый: добавились сторожевой, передовой и засадный полки. Боевой строй стал более глубоким и гибким, чего не ожидали ордынцы. Так, выдвинутый вперёд на Куликовом поле сторожевой полк не допустил до основных полков ордынских конных лучников, передовой полк сбил темп атаки ордынской конницы и дал возможность большому полку встретить её во всеоружии, а засадный полк, ударив в решительный момент, переломил ход сражения. Победа над Мамаем ковалась задолго до Куликовской битвы – совершенствованием тактики русского войска, боевым опытом и талантом военачальников, единым руководством со стороны великого князя…

Широко известна картина художника А. П. Бубнова «Утро на Куликовом поле», её репродукция есть даже в школьном учебнике. Князь на белом боевом коне с мечом в руке, полковые стяги, напряжённое ожидание на лицах воинов, всё это верно подмечено художником. Но вот вооружение русских ратников было другим. На картине – рогатины и копья, простоволосые головы, только у немногих доспехи, а меч вообще только у князя, да и стоят пешие ратники толпой. Не такое войско было у великого князя Дмитрия Ивановича!

Русь переживала в XIV веке большой экономический подъём, в руках великого князя были сосредоточены значительные материальные ресурсы, которые позволяли хорошо вооружить всё войско, а мастерство русских оружейников славилось далеко за пределами страны. Оружие было единообразным и хорошего качества. Это, прежде всего, длинные и крепкие копья «таранного действия» с узколистным наконечником, с массивной втулкой, прочным древком; такие копья легко пробивали кожаные татарские доспехи вместе с нашитыми на них железными и медными бляхами. Многие воины имели также короткие метательные копья-сулицы, которыми было удобно сражаться и в рукопашном бою. Оружием ближнего боя оставались боевые топоры, секиры-чеканы, палицы, кинжалы и ножи. Основным вооружением конных дружинников являлся прямой русский меч длиной сто двадцать – сто сорок сантиметров, с колюще-рубящим клинком, а также сабли – длинные, тонкие, с сильно загнутыми к концу клинками. Саблями было удобнее сражаться против быстрых ордынских всадников. По словам летописца, русское войско выходило на бой «цветно и доспешно», многие воины имели надёжное защитное вооружение. Головы русских ратников прикрывали плавно вытянутые и заострённые кверху шлемы-шишаки с металлическими наушниками и кольчужной сеткой-бармицей, которая скрывала шею. Тело предохраняла кольчуга из мелких железных колец, хотя широко была распространена и «дощаная защита» – пластинчатая или наборная броня, которая была настолько прочной, что татарские сабли «стрелы не могли пробить её. А вместо длинных и тяжёлых миндалевидных щитов (какие изображены на картине А. П. Бубнова) русские воины ограничивались небольшими круглыми щитами, очень удобными в бою. Сплошной строй одетых в доспехи воинов – такой была русская рать на Куликовом поле. Автор «Сказания о Мамаевом побоище» так описывал её: «Доспехи русских сынов, как вода всебыстрая, блещут, а шлемы на их головах, как роса во время ясной погоды, светятся!»

Поход Мамая начался в июне или в начале июля 1380 года. По словам летописца: «Мамай перевезеся великую реку Волгу и пришёл на устье Воронежа, и тут стал всеми силами, кочуя». Он ждал, когда на помощь ему выступит литовский великий князь Ягайло, чтобы вместе идти к Оке. Союзники рассчитывали, что их вторжение в русские земли будет неожиданным, но просчитались. Далеко в степи, возле Дона, стояла московская застава, «крепкие сторожевые по имени Родион Жидовинов, да Андрей Попов сын Семёнов, да Фёдор Стремен Милюк и иных 50 человек удалых людей двора великого князя» Андрей Попов сумел бежать от татарских дозорных и 23 июля прискакал в Москву с известием о приближении огромного войска Мамая: «Идёт на тебя, государь, царь Мамай со всеми силами ордынскими, а ныне на реке на Воронеже». Это была первая «прямая весть» о походе.

Князь Дмитрий Иванович немедленно разослал гонцов по городам и сёлам, начал «собирать воинства много и силу великую, соединяясь с князьями русскими и князьями местными». Местом сбора войска была объявлена Коломна, куда князья должны были подойти «месяца июля в 31 день».

Коломна прикрывала самый центр «берега», отсюда русское войско могло двинуться и прямо на юг, через Рязанскую землю, и на запад, если Мамай попытается обойти укрепления с этой стороны. Со столицей Коломну связывал удобный водный путь по Москве-реке.

А пока князь вёл усиленную разведку. Он «послал на сторожу крепких оружейников Родиона Ржевского, Андрея Волосатого, Василия Тупика, Якова Ислебятева и иных, и повелел им на Быстрой или на Тихой Сосне стеречь со всяким опасением и под Орду ехать языка добывать, и истину уведать Мамаева хотения». Всего в отряде разведчиков, посланных к Дону «под Орду», было, по словам летописца, семьдесят человек. Вскоре туда же послали «другую сторожу», на этот раз – тридцать три всадника. Сторожа сумели взять пленного, «языка нарочитого царёва двора», от которого стало известно, что Мамай не торопится с нападением, ждёт, пока подойдут литовцы князя Ягайло, и что до осени прямой опасности вторжения нет. Медлительность Мамая позволила Дмитрию Ивановичу собрать полки и захватить в свои руки стратегическую инициативу. Он решил перейти к наступательным действиям, чтобы не позволить Мамаю и Ягайло соединиться. Часть войск, как и предполагалось, сходилась в Коломну, остальные собирались в Москве.