Текст книги "Королевский краб"
Автор книги: Вадим Чернов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
И вот волна ударила в корму, в перо руля и накрыла их с головой. Серега успел рвануть румпель на себя так, чтобы удар волны пришелся на перо косо. Он все время боялся, что перо может отломить. Он успел предупредить удар, но сам поскользнулся на палубе и, выпустив румпель, взмахнул руками, опрокидываясь на спину за борт. В последний момент правая рука старшины успела цепко схватить воротник Серегиной куртки. Старшина изо всех сил рванул на себя, на вытянутой руке поднял Серегу и мощным толчком откинул его к рубке, разжал пальцы и затем зашатался, выискивая точку опоры. Но все было напрасно, палуба скользила и делалась все круче и круче, словно гора, а он, старшина, пытался взобраться на нее. Он пытался взобраться на нее и тогда, когда упал и хрипел, извиваясь всем своим могучим, сильным телом. Оглушенный ударом о рубку, Серега заплакал и пополз к Карповичу, протягивая ему руку, но Карпович властно крикнул: «Назад!» – и в то же мгновение волна накрыла его и унесла с собою в море. А следующая волна отломила перо румпеля, и с этого момента «семерка» стала неуправляемой…
Серега упал в подушку лицом вниз и зарыдал, полный ненависти и презрения к себе. Теперь ему казалось, что полз он к старшине слишком медленно, что он тогда растерялся. Действуй он энергичнее, он успел бы протянуть старшине руку и удержать его на палубе мотобота. «Уж лучше, уж лучше бы с ним вместе», – шептал Серега, не понимая того, что Карпович и в минуту смертельной опасности оценил обстановку лучше, объективнее и потому крикнул ему: «Назад!»
«А может, еще найдут Женю? – лихорадочно думал парень, и надежда крепла в нем. – Может, найдут? Ведь его ищут все суда экспедиции, несмотря на шторм и ночь. Всюду гудят траулеры, плавбазы, шарят по волнам прожекторами. Как хорошо было бы, если бы нашли, как хорошо было бы…»
Серегу тронул за плечо Андрей, сказал:
– Чего ты уже в пятый раз в слезы? Ну, спаслись вы, радоваться надо, значит, еще поживешь, не пришел твой черед. Вот старшине твоему пришел черед – и все тут! Ищут его, а что искать? Тут не южные моря. Тут – не вытащили тебя из воды, считай, что уже на том свете, хоть и живой еще ты и болтаешься на волнах.
– Не тронь его, – слабым голосом попросил Олег.
Андрей покрутил головой и вновь навалился на жареных крабов, чтобы у него чаще «мерзли» ноги…
26
Гибель Евгения Карповича произвела на всех большое впечатление. Несколько дней на плавзаводе только и говорили об этом, большинство винило Сергея: мол, из-за его нерасторопности старшина упал в воду, жалели Настю.
А шторм, к счастью, оказался недолгим. Через сутки циклоны, Сибирский и Японский, объединили свои усилия и покинули Охотское море. По радио говорили, что они наделали немало бед в Магадане и на Чукотке. Тело Карповича нашли японцы, передали нам. Гроб поставили в красном уголке, там была гражданская панихида. Все простились со старшиной, и затем двенадцатый резервный бот увез его и Настю на камчатский берег… Старшиной «семерки» назначили Васю Батаева, пошел работать бойцом крабов Костя Жданов. Он быстро привыкал к морской жизни, чем дальше, тем меньше его укачивало. И работа на боте ему очень понравилась.
– Начинаем вирать сети – волнуешься, – говорил он, – что в них? Такой азарт в тебе разыгрывается, что… И работа веселая. Схватишь эту чуду морскую, а она лапами шевелит, клешнями грозит, но не тут-то было! Дашь ей крючком между глаз, и шабаш, выпутывай смело, в трюм бросай и берись за следующего краба. А кругом такой простор, как в поле, воздух чистый, за кормой вода журчит. Хорошо!
В общем, крабовая путина продолжалась, дни были похожи друг на друга: работа, работа и еще раз работа. Прямо скажу, начали скучать многие и об этом горячо говорили на открытом партийном собрании, упрекали управление крабофлота за то, что нерегулярно доставляют нам письма с материка, удивлялись, почему в районе нет специального судна, так сказать, плавучего Дома культуры. От имени комсомольцев выступила одна из близнят – Таня.
– Мы слышали, – говорила она, – что на «Тухачевском» ставили свои спектакли артисты Сахалинского драмтеатра. А почему их к нам не привезли?
– Они не захотели, – подал свой голос помполит Иван Иванович.
– А почему? – спросила Таня, и я подивился ее напористости. Помполит на этот раз промолчал, и девушка сама ответила на свой вопрос: – Артисты согласились приехать к нам, но поставили справедливое условие: после спектаклей отправите нас на другой плавзавод или на берег и не абы куда, а в населенный пункт. Но вы, Иван Иванович, отказались принять их условие.
– Я не распоряжаюсь траулерами!
– Возможно, и не распоряжаетесь. Вот почему нужен плавучий Дом культуры. Почему его до сих пор нет?
Тане активно хлопали, как хлопали раньше, год, два и три назад, тем, кто поднимал вопрос о плавучем Доме культуры. Я работал на путине несколько лет назад, но «Дальрыба» по сей день не имеет в своих районах промысла ни одного плавучего Дома культуры. Обидно! Каждую весну из Владивостока уходят сотни промысловых судов. На них работают, да еще как, без выходных, – заштормит, вот и выходной! – тысячи юношей и девушек, которые проводят свой досуг довольно примитивно. Артисты, музыканты, поэты у них бывают редко. Нелегко к ним добраться, нелегко от них выбраться…
Я по себе знаю, как губительно действует на нервы застывшая монотонность дней именно в море. Каждый замыкается в себе, становится хмурым, раздражительным. Ерунду начинаешь думать, почему нет писем из дому, может, родные тебя забыли или что-то у них случилось?
Недели через две после шторма, во время которого погиб Карпович, на работу не вышел Генка. Нет, он не проспал. По-моему, он проснулся среди ночи, потому что долго ворочался, вздыхал и зло бормотал: «В гробе и в белых тапочках». Но вот объявили подъем бойцам, затем распутчикам. Генка и не думал вставать. Я несколько раз окликнул его:
– Гена, вставай, Гена!
Он молчал. Потом постучала в каюту Анна, и Генка отозвался:
– Заходи, Королева. Ори, шуми, только я не встану. Мне теперь все до лампочки!
Анна зашла и даже не повысила голоса. Она тихо сказала:
– Эх, милый, мне хуже твоего! Гена, почему я такая несчастливая?
– И давно? – ехидно поинтересовался Генка и свесил голову, со своей верхней полки.
– Очень давно, – серьезно отвечала Анна. – С того дня, как я упустила свое счастье. Если хочешь, расскажу об этом.
– Расскажи.
– Случилось так, Гена, что десять лет назад я полюбила одного человека, вот здесь на «Никитине».
– А он тебя?
– Не знаю. Но, наверное, полюбил, потому что однажды сказал: «Переходи в мою каюту». Я мигом перешла, хотя подруги уговаривали не спешить. Но я – чемоданчик в руки и палубой выше. Он жил там в каюте с товарищем.
– Да-а, – протянул Генка на своей верхотуре, – все вы такие. Вас только пальцем помани…
Анна после такой реплики Генки вся напружинилась и с грустью сказала:
– Эх ты, дурак! – И вышла из нашей каюты. Я пожалел, что при этом разговоре не было Жданова. Костя решительнее меня. У него мгновенная реакция, подумал я, вспоминая наш самый первый день на «Никитине». Лишь через несколько минут я сказал:
– А ведь она права, брат.
Генка крепко выругался, но я не понял, кого он бранил. Затем он спустился с койки и начал торопливо одеваться.
Скоро вызвали на рабочее место и меня. Я поднялся на верхнюю палубу в район третьего трюма и подивился отличной погоде. Вовсю сияло солнце, небо было поразительно синим, по морю катились невысокие блескучие волны. Оказывается, короткое лето бывает и в этих суровых краях. Был конец июля, и зеленела вся Камчатка. Снегом были покрыты лишь самые высокие сопки.
Подносчики битков разделись до пояса. Они решили загорать. Их примеру последовал и кладовщик Князев и неторопливо бегал вокруг своего станочка, наматывал на него бечеву. За ним с лаем носилась собачонка – сластена и всеобщая любимица. Прислонившись к конвейеру, дремал разомлевший мойщик палубы Игнатьевич. Вира-майна Федя и правый крабовар Максимкин увлеченно играли в очко. Их руки так и мелькали, раздавались возгласы:
– Мне хватит, себе!
– Перебор. Пятьдесят семь – шестьдесят в твою пользу.
Я прошел мимо них дальше на корму. На вешалах, ожидая боты, скучали женщины. Невдалеке от них я увидел Алку. Рядом с ней стояла Надя в своей уникальной пупырчатой курточке и внимательно слушала бригадиршу. Та что-то усердно ей доказывала.
На корме был один Серега. Из лазарета его еще не выписали, но в последние дни разрешили гулять но палубе. К сожалению, тяжелыми были для него эти прогулки. Из памяти многих еще не выветрился страшный день шторма, гибель старшины «семерки». Многие, поддавшись слухам, демонстративно не разговаривали с парнем, и он болезненно переживал это, стал сторониться людей и увлекся рыбалкой. Тут, на корме, никто ему не мешал, и он проводил на рыбалке многие часы.
Я подошел к Сереге и увидел, что с десяток железных ванночек были завалены крупной, до килограмма каждая, рыбой. Рыба была серебристая, с большой головой, похожая на судака. Она клевала жадно, часто попадалась на все три крючка Серегиной снасти. И азарт охватил парня. Лицо его порозовело. Он, снимая рыбу с крючков, радостно бормотал: «Вот попалась, которая кусалась!» – выщипывал из крабьих лап кусочки мяса, цеплял их на крючки и опускал уду за борт. И только груз с крючками касался морского дна, как леску начинало дергать. Серега выбирал момент и подсекал рыбу на один крючок, затем на второй и третий. Остальное было несложным…
Увидев меня, Серега сказал:
– А-а-а, это ты, привет! Видел, сколько я наловил, больше центнера! Клюет, собака, как бешеная, и названия ей не знаю. Первый раз такую вижу.
– Какой-то морской судак, – сказал я.
– А может, это проститетя, в общем, пристипома? Ну, как бы ее ни звали, ее столько, что всем на уху хватит. Скажи кандеям, пусть заберут, Я улов в общий котел жертвую.
Я подумал, что Сергей правильно решил отдать улов в общий котел. Быть может, это хоть немного смягчит сердца суровых краболовов. В сущности, он неплохой парень и практически не виноват в гибели Евгения. В тот день его дважды спасли. Первый раз Сергея смыла волна, он упал на палубу бота и запутался в сетях, которые потянули парня за борт. Сергей с отчаянием рвал нити, пытался освободиться, встать, но у него ничего не получалось. Его неумолимо тащило в воду и, наверное, стащило бы, но Олег успел схватить его за правую ногу, а там пришел на помощь Батаев. Вася успел перерезать предательские сети.
А второй раз Сергея спас Евгений. Себя не пожалел, но спас, и если во всем разобраться, старшина не мог поступить иначе. «Сам погибай, а товарища выручай» – это правило было сущностью Карповича, как, впрочем, и каждого жителя Дальнего Востока. Вспомним, например, подвиг Зиганшина, Поплавского… Я много раз бывая в Сибири и на Дальнем Востоке и видел, как приезжающие сюда рабочие быстро становятся особенными. Необъяснимым образом действует эта гигантская часть России на людей. Мы ее переделываем на свой лад, а она в свою очередь воспитывает нас, закаляет. На сибиряков и дальневосточников всегда можно положиться в трудную минуту.
– Иди к кандеям, – вновь попросил меня Серега, – пусть заберут рыбу!
Я подцепил за жабры одну рыбину и не спеша пошел мимо запасного винта, обогнул его и очутился около надстройки, где располагались каюты непосредственно экипажа «Никитина», красный уголок. За надстройкой высилась гигантская труба. Из нее вился голубовато-сизый дым. Работало, хотя и не на полную мощность, стальное сердце плавзавода. И тут я услышал сдавленный крик. Было похоже, что кто-то звал на помощь. Я обернулся, нет никого вокруг, прислушался. Тихо, лишь где-то далеко глухо плещется волна. Я решил, что мне почудился крик о помощи, и пошел дальше. Я был уже в районе левой крабоварки, около которой суетился, подготавливая ее к работе, сотоварищ Максимкина – тощий высокий парень по фамилии Катигроб. Он у меня спросил:
– Это ты давеча за трубой кричал?
– Нет.
– Тогда, значит, чайки. Умеют они так жалобно выть, что за душу хватает!
Только проговорил это Катигроб, как раздался голос с мостика:
– Че-ело-век за бортом! Команда двенадцатого, по местам, живо!
Мы с Катигробом бросились туда, откуда нам послышался крик о помощи. Мы выбежали на корму. Она была совершенно пустой. Там, где стоял Серега, прыгало несколько рыбин и валялась его шапка. Я подбежал к борту и глянул вниз. Голова Сергея то появлялась, то исчезала в волнах, и, странное, дело, она почему-то удалялась. Возникало впечатление, что парень изо всех сил старается отплыть дальше от плавзавода.
– Назад плыви, – закричал ему Катигроб. – Ты что, с ума сошел?!
Но Серега упрямо делал свое дело. Он отплывал от «Никитина» все дальше и дальше, не обращая внимания на спасательные круги, которые ему в изобилии бросали с плавзавода. Среди них я увидел нечто блескучее, похожее на шар с крыльями. Крылья часто-часто махали, били воду, разбрызгивая ее вокруг себя. Блескучий шар явно гнался за парнем и заливисто свистел, словно довоенный милиционер. Я все понял, когда по скиперу раздалось новое сообщение:
– Еще один человек за бортом! Майна резервный… Жеребцов, шевелитесь, черт вас побери!
Оглушительно затрещал мотор на резервном боте, потом завыли моторы лебедки, и через несколько секунд двенадцатый тяжко плюхнулся на воду.
А Надя между тем догоняла Сергея, схватила его, и уже вдвоем – правда, гораздо медленнее – они почему-то продолжали удаляться от плавзавода. Вот это было совершенно непонятно всем, кто наблюдал за ними.
27
Ровно через неделю после того, как Надя спасла Сергея, упавшего за борт, меня на мостик вызвал капитан-директор. Я поднялся. На мостике уже была молоденькая экономичка, завлов Валерий Иванович, начальник цеха обработки Борис Петрович и помполит Иван Иванович. Настроение у Ильи Ефремовича было веселое.
– Я вас собрал, чтобы сообщить приятнейшее известие, – шутливо начал он. – Мы заканчиваем крабовую путину. Сколько ящиков мы сделали на сегодня? – спросил он у экономички.
Она сказала.
– В общем, – подытожил капитан, – мы закрываем план. Недостает до плана девяносто три ящика. Сергеич, сколько вы приняли сегодня?
– Пятнадцать тонн.
– Вот и хватит нам! Кроме того, до вечера еще натаскают мотоботики, – сказал Коляда и довольно потер руки. – На сайру можно сниматься хоть завтра.
– Даешь Шикотан! – ребячливо воскликнул Валерий Иванович, а капитан нахмурился.
– Предлагаю задержаться еще на двое-трое суток, – сказал помполит, – чего спешить? Другие флотилии раньше, чем через неделю, к Шикотану не пойдут. У них с планом хуже нашего. То, что поймаем без суеты и спешки, пойдет сверх плана.
– Верно, – обрадовался Валерий Иванович, – гуртом надо помочь, гуртом! Они – чапы-чапы – и план вытянут.
– Тогда все, товарищи, – заключил Илья Ефремович, – можете расходиться. Среда – последний день путины. А ты, Иван Иванович, продумал, как мы его отметим?
– Как обычно.
– А я хотел бы необычно.
– Тогда давайте соберем партбюро и вместе подумаем.
Зазвонил телефон. Трубку снял вахтенный штурман Базалевич.
– Мостик слушает, – с удовольствием пробасил в телефонную трубку Гарри из Одессы. – Так, так… Илья Ефремович, тут к вам рабочие хотят зайти. Можно им?
Илья Ефремович молча кивнул головой.
Через несколько минут дверь отворилась, и я увидел на пороге взъерошенного Сергея. Его лицо горело, словно он только что вышел из парной. Но не это поразило меня, а что он был в новеньком, как говорится, с иголочки, черном костюме, при галстуке, а за его спиной стояла не менее нарядная и чрезвычайно бледная Надя.
– Заходите, – прогудел Базалевич.
Они зашли, а за ними – Анна Зима, одетая не менее нарядно, чем Сергей или Надя. Такой я ее никогда не видел – редкой красоты элегантная женщина, чуть прищурившись, строго смотрела на всех, кто был в это время на мостике.
– Слушаю, – с улыбкой сказал капитан, явно любуясь вошедшими.
– Желаем, – потупясь, сообщила Надя.
– Вступить по-семейному, – чуть ли не шепотом сказал совсем багровый Сергей.
Наступило молчание, которое прервала Анна. Она вышла вперед и ласково положила широкую, лопатистую ладонь на плечо Базалевича.
– Алексей Иваныч, я у них заместо отца и матери, – ее голос дрогнул. – Очень прошу… обвенчай их по морскому обычаю. Как тогда Настю и Женю… только так, чтобы их ничто не разлучило. Ни земля, ни воздух, ни вода…
У меня, признаюсь, от просьбы Анны, от голоса, каким она ее произнесла, перехватило горло. Да, наверное, не только у меня – у всех, кто был в тот момент на мостике.
Илья Ефремович поднялся со стула и приказал вахтенному:
– Действуй, Алексей Иванович, как положено. А мы все будем при этом свидетелями. Не возражаете, молодые люди?
Базалевич подчинился, и через десять минут все было кончено. Невыносимое нервное напряжение, которое охватило нас сразу же после слов Анны, исчезло, мы заговорили, начали смеяться, шутить и поздравлять молодых людей.
Валерий Иванович с согласия капитана стал звонить начпроду:
– Алло, алло, ты что, умер? Тащи немедленно на мостик шампанское. Сколько? Сколько донесешь!
– Ну и девчонка, – восхищался, хлопая себя по тощим бедрам, Борис Петрович. – Мужа себе со дна морского вытащила. Молодец! Только скажи, чего он убегал от тебя?
– Так рыба тащила его, Борис Петрович, – продолжала смущаться Надя.
– Вы оба комсомольцы? – допытывался у молодоженов помполит и что-то записывал в свой блокнот.
Молоденькая, незамужняя экономичка была менее всех информирована о причинах падения Сереги за борт. До нее дошли лишь обрывочные слухи о том, что Сергей якобы не выдержал угрызений совести и потому решил покончить с собой. А до этого она слышала, что из-за него погиб Карпович, что он виноват в гибели старшины.
– Вам было очень больно, Сережа, и вы решили… Невыносимая была боль, да?
– Ничего, можно терпеть, Эра Митрофановна, – простодушно отвечал Сергей. – Но она ведь тянула меня за борт изо всех сил, как хорошая лошадь!
– О, какой вы совестливый юноша. И от парохода она вас тянула?
– Тянула, проклятая, а ножа у меня с собою не было.
– Какой ужас, какие муки совести! А Надя, значит, вас догнала, отогрела душу, да?
– Когда мне было ее греть? – улыбнулась Надя и пояснила: – Я зубами леску перегрызла, понятно? Грызу и думаю, если ничего у меня не получится, она нас утопит. Видно, большущая рыбина попалась на крючок.
В голове Эры Митрофановны наступило какое-то просветление:
– Вас рыба за борт стащила?
– Ну, а кто же еще? Я ведь леску к руке привязал…
– Вы комсомольцы? – продолжал допытываться Иван Иванович. – Это я к чему, молодые люди. В среду заканчивается крабовая путина, и мы во время перехода до Шикотана справим комсомольскую свадьбу. Нет возражений?
В этом разноголосом сумбуре не участвовала только Анна. Она стояла в самом дальнем углу и смотрела на Охотское море, которое искрилось и нежилось под летними лучами камчатского солнца. О чем думала Анна? Этого я не знал. Но когда я подошел к ней, то увидел, что она тихонько плачет и что-то шепчет, кусая до крови свою руку.
И я тогда подумал, как верно говорят в народе: «Не родись красивым, а родись счастливым!»
Последние дни путины
Несколько раз прогудел наш «Никитин», мощно, красиво. А потом включились динамики в каютах, на палубах, в красном уголке, во всех цехах, в мастерских, в магазине, в парикмахерской, где трудится с раннего утра над женскими прическами кучерявый Арам. И голос, словно с неба, звонкий голос завлова Валерия Ивановича четко произнес в микрофон:
– К борту подходит последний, седьмой мотобот с крабом!
Ликовал мальчишеский голос Валерия, прорывалось в нем хриплое рычание, чудилась в нем будущая значительность, что-то мужское. Я в это время взял бинокль у Самсоныча и через него разглядывал море. Оно было пустынным, будто вымерло, по крайней мере вокруг нас, в нашем квадрате. Даже недругов Сабировича – инспекторов надзора, не было видать. Наверное, у них был выходной…
Все окна на верхних палубах были открыты настежь. Развинтили иллюминаторы жители низких палуб и сумели просунуть в них головы. Мы ждали последний мотобот.
Я глянул через плечо на огромную палубу и увидел, что на стреле висит чучело козла. Над ним вчера долго трудились наши женщины. Они собрали рваные сети, грузила, наплава и сделали чучело, одели его в старую робу. Димка сидел в кабине крана, был важным, небрежно трогал рукоятки управления и перекидывал «беломорину» с одного края рта на другой.
Многолюдно было и на верхней палубе. Девчонки оделись понаряднее, но не так, как на земле. Все – в белых халатах, все – с белоснежными тюрбанами на головах.
Подошла к борту «семерка», и на нее обрушились потоки воды. Лили все, кому не лень. Из кружек, чашек, стаканов, чайников, ведер, и, наконец, Игнатьевич из шланга добавил мощную струю. Ловцов последнего мотобота обливали по старой морской традиции пресной водой. А потом раздался дружный крик:
– Козлы! Козлы!
«Семерка» развернулась и, тарахтя мотором, пошла в сторону, обогнула плавзавод. Все замерли. Это был непорядок. «Семерка» должна была закрепиться под крики «Козлы!» и подняться на банки. Но она этого не сделала.
Мотобот снова вывернул из-за кормы, будто так надо. Рулил Вася Батаев. Крепко стоял Вася и крепко держал он рукою тяжелый румпель. И его другая, левая, рука медленно сбавляла обороты мотора. Новый старшина «семерки» сделал так, чтобы бот точно остановился под свободными балками, а потом он закричал:
– Несите формалин, мы короля везем!
А еще через несколько минут я увидел ползущего по палубе живого королевского краба. Шипастый, алый, с громадной правой клешней, он медленно и величаво полз по железу «Никитина», а мы затаив дыхание глядели на этого вестника удачи и счастья.
Пришла с несколькими бутылками формалина и со шприцем в руках наша химичка.
– Ребята, – сказала она, обращаясь к экипажу «семерки», – даю за него ящик коньяка!
Ловцы молчали, тогда химичка пожала плечами, мол, как хотите, и умело вонзила иголку между глаз краба. Он замер. Затем она так же умело уколола его около ходильных ног, в абдомину… В красавца влилось около двух литров формалина. На какое-то мгновение он стал нестерпимо алым, а потом стал тухнуть. Иголки на шипах медленно чернели, правая мощная клешня застыла полураскрытой, натопорщились усы, печально повисли, выпучившись, глаза-бусинки.
– Мы его в последний момент поймали, – торопливо объяснял Олег Дмитриев, махая руками. – Вася сказал: «Стоп!» Лебедку остановили, и я его выпутал из сети, сунул в клешню бамбуковую палочку. Он, бродяга, не сжимает! Мне говорят, надо у него пощекотать под абдоминой. Я крючком пощекотал, и он рассердился, быстро поджал хвост и перекусил, бродяга, бамбучину, как спичку!
С мостика разнеслась команда:
– Боцмана на бак!
Через несколько минут загремела якорь-цепь в клюзах, а потом мы услышали спокойный голос Ильи Ефремовича.
– На плавзавод, – торжественно произнес капитан, – доставлен последний строп краба. Крабовую путину мы закончили. Поздравляю вас, товарищи! Через неделю мы будем около острова Шикотан и начнем заготавливать сайру – жемчужину морей!
А на железной палубе лежал застывший, словно отлитый из бронзы, безжизненный королевский краб. Химичка жадно смотрела на него и продолжала уговаривать ловцов:
– Ну, сколько вы за него хотите?
Я даже не заметил, как к ней подошла Анна и громко спросила:
– Зачем он тебе?
От неожиданности химичка вздрогнула и смутилась.
– Как сувенир… ты ведь хранишь подарок Карповича.
– Да, храню. А этот будут хранить они, – Анна показала рукой на молодоженов.
Батаев моментально понял Анну, подмигнул ловцам «семерки» и сказал Сергею и Наде:
– От имени и по поручению… владейте, люди! Удачи и счастья…
Он хотел сказать им что-то еще теплое, задушевное, но не успел. Его голос заглушил мощный и протяжный гудок «Никитина». Наш плавучий завод прощался с островом Птичий и с Камчаткой до следующей путины.
Басовитое «у-у-у!» долго неслось над просторами Охотского моря. Нам ответили суда, для которых крабовая путина еще не кончилась. Все сильнее пенилась вода за кармой, наш плавзавод набирал скорость. И до тех пор, пока был виден берег, нас провожали быстрые чайки. Потом они отстали от «Никитина». Впереди по курсу был теплый и зеленый остров Шикотан, где так хорошо ловится на свет в безлунные ночи серебристая красавица сайра.
