Текст книги "Королевский краб"

Автор книги: Вадим Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Королевский краб

Королевский краб

Знакомство

1

Впервые мы увидели Анну на борту «Никитина». Она стояла у третьего трюма неподвижно, словно высеченная из голубого мрамора – на ней был небесного цвета японский спортивный костюм, – и только ее правая рука металась снизу вверх. Немного позже я понял, что она щелкала тыквенные семечки с удивительным проворством, как это умеют делать наши кубанские казачки. Около нее но бокам стояли близнецы Таня и Галя, удивительно похожие и малорослые. Они на голову были ниже Анны.

Матросы нашего «Дербента» уже перекинули на краболов тонкие лини. За ними, как змеи, потянулись толстые канаты. Их закрепили на барабаны лебедок и стали потихоньку натягивать, «Дербент» с черепашьей скоростью боком приближался к громадному борту «Никитина». Между судами прыгали на легких волнах акулообразные кранцы – туго накачанные резиновые мешки.

– Сейчас состыкуемся, – сказал конопатый Генка и тяжело вздохнул. Наше путешествие с берегов Кубани к берегам Камчатки подходило к концу. Долгим оно было – две недели поездом до Екатериновки, потом неделя морем на уютном «Дербенте». А здесь, на краболове, мы будем работать… «Куда нас занесло?» – подумал я, оглядывая все вокруг. Слева был небольшой остров Птичий, прямо – совсем близкая Камчатка. Низкий берег был черным, потому что на нем уже растаял снег, а белые сопки постепенно розовели, оповещая о скором восходе солнца.

Около меня продолжал тяжело вздыхать Генка, а Кости не было. Скоро он появился, оживленный и довольный. В руках у него был бинокль, который он выпросил у кого-то из матросов «Дербента». Костя приставил бинокль к глазам и восхищенно зацокал языком. Я вначале подумал, что он любуется сопками Камчатки, но он неотрывно смотрел на Анну и на ее верных адъютантов Таню и Галю. До них было метров сто пятьдесят. Восьмикратные линзы сократили это расстояние до минимума.

– Вот это женщина, – сказал Костя и протянул бинокль мне: – Посмотри, только не обалдей!

Но я в буквальном смысле обалдел. В своей жизни я не видел женщины красивее. Но более всего поражали ее карие глаза, предельно ясные и чуть задумчивые, и густые каштановые волосы.

– Давай бинокль сюда, пусть Генка посмотрит!

– Подожди, – отмахнулся я. Необычное спокойствие вливалось в меня, когда я глядел на Анну. Юные близнецы были ничто по сравнению с нею, чахлые травинки рядом с розой.

Между тем палуба краболова стала наполняться людьми. Выбежала стайка девушек в белых тюрбанах на голове. Глядя на нас, они заговорили. Согнувшись, быстро прошел по палубе длинный тощий старик с запавшими черными глазами. За ним из непонятных глубин «Никитина» вышел толстый мордатый парень с заспанными глазами. Он их протер своими кулачищами, потом подпрыгнул, наверное, метра на полтора вверх и радостно заорал:

– Новую толпу привезли! Эй вы, на «Дербенте», здоровеньки булы!

А мы на «Дербенте» хмуро молчали. Нас было около сотни сезонников с разных концов страны.

Потом этот развеселый парень, как-то приплясывая, пританцовывая, подкатил к Анне и заговорил с нею. Она отвечала ему кратко, я не мог слышать, что именно, но по ее лицу понял – холодно и даже резко. «Так ему и надо», – со злорадством подумал я и нехотя оторвал бинокль от глаз, передал его Генке. Между бортами краболова и нашего пассажира оставалось метров двадцать. Еще немного, и сожмутся многотерпеливые кранцы, заскрипят и застонут, словно жалуясь на свою трудную судьбу.

– Ну как, Генчик? – спросил Костя.

Генка неопределенно махнул левой рукой, но продолжал внимательно рассматривать Анну и через минуту пробормотал:

– А ежели разобраться, все они одним миром мазаны…

Далее он сказал грубое слово, Костя разозлился и силой вырвал у него бинокль.

– Дурак, не меряй всех на один аршин. Ежели тебя твоя Нинка предала и ты завихрился сюда, где раки зимуют, это не значит, что и все такие!

– Им нельзя верить, – убежденно сказал Генка и даже заскрипел зубами от нахлынувшей злости.

– В дых получишь, если скажешь о ней еще раз дурное! Понятно?

– Ребята, не ссорьтесь, – сказал я. – Вон матросы уже штормтрап налаживают. Пошли в каюту за вещами.

– Иди, Сергеич, с Генкой, – сказал Костя. – Управитесь без меня, а я ею буду любоваться.

Уходя в каюту, я ему сказал:

– Так ты и свою Людку забудешь. Смотри!

– Людка, Сергеич, особь статья. Она моя любимая жена, мать моих детей. Не бойсь!

Мы с Геннадием спустились в каюту, забрали вещи. Вкусно пахнущий абалаковский рюкзак с двумя окороками, с луком и чесноком взял, как всегда, Генка – любил он еду, берег ее. Сказал, принюхиваясь своим длинным конопатым носом:

– Ну, сколько будем беречь? Сегодня надо попробовать. Глаголь, Сергеич.

– Попробуем, – сказал я, понимая нетерпение Генки. Он уже больше месяца мается, только нюхая окорока, которые они самолично приготовили по дедовским рецептам, готовясь к поездке на Дальний Восток – Только надо, чтобы мы попали в одну каюту и работали вместе. Как договорились с самого начала.

На палубе «Дербента» я увидел большую клетку. Около нее гомонили женщины, толкались, рвались в клетку. Я глянул вверх и все понял. Железную клетку с палубы краболова перенесли краном для тех, кто боялся переходить с борта на борт по штормтрапу. Штормтрап – узенькая веревочная лестница – уже был перекинут с одного судна на другое. Под ним плескалась на ветру страховочная сетка с первым уловом – Костей. Как он, ловкий и сильный, свалился туда со штормтрапа, мне было совершенно непонятно. Поспешил, наверное, увидеть вблизи густоволосую красавицу – вот и результат. Матросы солоно шутили, смеялись и медленно подтягивали страховочную сеть к борту «Никитина». Я подумал, что не хотел бы быть на месте Костя, глянул на клетку, которая уже медленно плыла по воздуху на палубу краболова. В ней визжали наиболее пугливые девчата. Но крановщик, как видно, был опытный. Я глянул на будку крана. В ней сидел за рычагами тот самый мордатый парень, называвший нас «толпой». За сигнальщика у него была жена старшины Карповича, которую за неимоверную толщину прозвали Полторы Бочки. У краболовов так заведено – редкий человек остается без прозвища. На это я узнал позже.

А солнце уже встало, поднялось, от горизонта на целую ладонь и щедро осветило белесо-ночную Камчатку, угрюмое Охотское море и этот островок Птичий, который был похож на гриб.

– Майна, майна помалу, – звонко командовала жена Карповича на краболове.

По штормтрапу перебирались на «Никитин» самые храбрые из нас. Среди них я увидел Генку с огромным рюкзаком на спине. Двухпудовый рюкзак сместился влево, кренил тщедушного парня – вот-вот потянет его вниз! Но нет, Генка справился – у него самолюбия больше, чем у нас с Костей. Тут я вспомнил, как он рассказывал о том, что еще в школе однажды дрался по очереди с троими. Каждый из троих был вдвое сильнее Генки, но Генка все перетерпел и ушел с пустыря непобежденным, яростно сверкая подбитыми глазами, сплевывая кровь…

Когда мы перебрались с «Дербента» на палубу краболова, перед нами выступил тот самый тощий старик со впалыми глазами, который рысью рано утром пробегал мимо Анны и близнят.

– Товарищи! – заговорил он густым басом. – Экипаж «Никитина» приветствует вас с благополучным прибытием на путину. Мы находимся в устье реки Хайрюзовки: здесь наш квадрат, здесь мы будем ловить крабов до самого августа, а потом пойдем к острову Шикотан на сайру. Не волнуйтесь, коллектив у нас хороший, дружный. А теперь идите за этой девушкой, – старик показал на Таню, – в отдел кадров. Там предъявите свои направления, документы. Вас расселят по каютам, и отдыхайте до завтра… Завтра по скиперу вас вызовут к мастерам и определят вам места работы. Ясно?

Мы нестройно – действительно толпа еще, а не трудовой коллектив – прогудели:

– Ясно!

Палуба краболова была огромной, как футбольное поле. Мы пошли на нос, к многоэтажным постройкам, где, как позже узнали, размещались все главные службы плавучего завода: капитанский мостик, отдел кадров, бухгалтерия, лазарет, столовая, кухня, библиотека, отдельные каюты для командного состава и многое другое.

И вдруг Костя, который шагал впереди, остановился. Он увидел Анну и в упор стал разглядывать ее своими черными цыганскими глазищами. На многих это обычно действовало, а тут не прошло.

Он спросил:

– Как тебя звать, красивая?

И в ответ услышал не совсем печатное:

– Катись своей дорогой, кобель…

Я не поверил своим ушам и низко опустил голову. Мне стало стыдно за нее. «Ну, зачем она так?» – горестно подумал я и услышал позади негромкую реплику Генка:

– Я вам говорил, ребята. Все они…

И тут случилось неожиданное: Костя резко обернулся, выпустил из рук чемодан, сделал шаг вперед и ударил Генку. Генка упал…

2

Мне не хочется рассказывать подробно о том, что случилось дальше, после того, как Костя ударил в общем-то ни за что Генку. Мы в первый же день не так, как хотелось бы, близко познакомились с тощим стариком – начальником цеха обработки, которого звали Борисом Петровичем, потом с необъятно толстым и хмурым капитаном-директором «Никитина». Его звали Илья Ефремович. Генка упрямо не соглашался сделать то, что ему предлагали – написать рапорт на Костю.

– Не бил он меня, – твердил Генка, облизывая кровавые, пухлые губы. – Просто я споткнулся и упал, а на мне видели какой груз. Мы ведь друзья, земляки, все трое из одного края.

– Выходит, я ослеп? – возмущался Борис Петрович.

– Не знаю.

– Так, так, – как-то сонно бормотал Илья Ефремович, шевеля большими пальцами рук на своем толстом животе. – Земляки, значит? Ладно. Вот что, Петрович, проводите их к помполиту, пусть он с ними разберется. А ко мне зовите старшин, будем решать, где завтра ставить сети.

– Выходит, я ослеп? – не унимался Борис Петрович, ведя нас к помполиту.

– Нет, – сказал до того молчавший Костя, – вы все видели. Ударил я его, но иначе не мог!

Старик махнул рукой:

– Черт вас разберет, кто прав, кто виноват? Вот каюта Ивана Ивановича, а я пошел. Объясняйте ему сами как хотите!

Костя повернулся к нам и сказал:

– Ребята, я очень прошу, идите в отдел кадров, устраивайтесь с жильем. Только так, чтобы мы жили вместе. А я пойду к помполиту и, даю честное слово, расскажу ему все как было. Ничего не утаю!

– Да не ходи ты, – предложил Генка.

– Надо, – сказал Костя и постучал в дверь каюты.

Я понял, что его не переспоришь, взял Генку за плечо:

– Пошли. Если что, нас позовут.

Мы были уже около отдела кадров, где толкалось человек семь сезонников, когда Генка сказал мне:

– Ненавижу!

– Кого? – не понял я.

– Ее, эту красулю. Все случилось из-за нее. Костя, должно быть, влюбился…

– Не думаю, – сказал я. – Для него свет в окне – Людка, дети. Ты что, не знаешь? Он и сюда поехал, чтобы заработать на кооперативную квартиру в Ставрополе. Надоело ему у тещи жить, самостоятельным хочет быть.

– Нет, влюбился! Такая, как она, кого хочешь заманит, с ума сведет. Разве ее можно сравнить с Людкой?

Я понимал, что это верно, тут и сравнивать нечего. Жена Кости – я ее видел однажды – очень похожа на девчонок-близнецов, а эта красавица – настоящая королева, только… разве можно такое забыть: «Катись своей дорогой…».

В отделе кадров, как и положено, было два помещения. В маленькой приемной сидела Таня, а в кабинете – молодой парень в морской форме. Он, вытянув длинные ноги, сидел какой-то скучный и лениво листал японский журнал. Там было много фотографий японок, одетых почти ни во что.

Таня взяла наши паспорта, трудовые книжки и положила их в объемистый сейф, а направления крабофлота наколола на острую спицу, вделанную в пластмассовый кубик.

– Нас трое, – сказал я близняшке, – и мы хотим поселиться в одной каюте, работать вместе.

– Не получится, – покачала головой девушка. – Двоих вместе могу, а третий будет в другой каюте.

– Мы трое всю жизнь вместе, – начал вдохновенно врать Генка, – так вы уж постарайтесь! Или мы вернемся на «Дербент».

– Самсоныч! – окликнула Таня длинноногого начальника. – Они хотят только вместе.

Самсоныч поднял голову и долго рассматривал нас, потом спросил у Генки:

– Это тебя двинул тот, что на цыгана похож? Ты написал на него рапорт?

– Вы меня с кем-то путаете. Я просто упал. У меня часто правая нога подворачивается. С самого детства!

– Тебя, брат, трудно с кем-либо спутать. Такой пахучий рюкзак и разбитая губа, – рассмеялся начальник отдела кадров.

У него была хорошая улыбка. Я подумал, что он, как видно, славный парень, только зря важничает, разглядывая японских красавиц.

– Откуда вы, ребята?

– Кубанские, – отвечал я.

– Земляки, – как-то неожиданно обрадовался Самсоныч и стремительно поднялся со стула. – Краснодарские?

– Ставропольские. Там есть гора Стрижамент.

– Все одно, моего края. Давай им, Таня, десятую. Там один балабон живет. Ребята, вы этого балабона не пугайтесь. Не пугайтесь, земляки! Серега только на вид грозный, а так он ничего парень. Если что, говорите – так распорядился Самсоныч. А я вас – не сегодня, так завтра – навещу, лады?

– Приходи, Самсоныч, – сказал Генка. – У нас есть такие два окорока, закачаешься! И ты, Таня, заходи в десятую, а этого… который похож на цыгана, Костю, значит, направляй к нам. Это наш третий товарищ. Понятно?

Тут Таня как будто что-то вспомнила, полезла в сейф и вытащила наши паспорта, отобрала один, на котором была фотография Кости, прочитала: «Жданов…»

– Самсоныч, – сказала она начальнику отдела кадров, – ничего не понимаю. Этот Жданов вначале полез к Анне знакомиться, а она его… ты знаешь, как она может! И Жданов тут же бьет своего земляка. За что, где тут логика?

– Я ее не вижу, – широко зевая, сказал наш земляк, а мы пошли искать десятую каюту.

Дверь была закрыта. Мы постучали, и она открылась рывком. На пороге стоял до пояса раздетый парень лет двадцати. На его мощной, широкой груди была выколота – и надо сказать здорово – бригантина и ниже, по-моему, глупая надпись: «Прощай мама, прощай, родная сестра».

– Че надо, че надо? – затараторил парень, свирепо оглядывая меня, Генку и наши вещи. – Мети назад, вербота, свободных мест нету!

Он хотел захлопнуть дверь, но Генка был не дурак, успел вставить между косяком и дверью ногу, обутую в туристский ботинок.

– Убери, – сказал парень, но Генка и ухом не повел.

– Вот что, балабон, – сказал я, поглаживая свою бороду, – может, мой «морской» вид подействует на этого сопляка, – мы вселяемся сюда по распоряжению Самсоныча. Чуешь? Не веришь, пойди у него спроси. Или жди, когда он сам придет к нам сегодня или завтра.

– Ты мореман? – тревожно спросил Серега. Видно, что борода произвела на него впечатление, как и то, что к нам должен зайти в гости Самсоныч.

– Да, – сказал я, не сразу поняв его вопрос.

– Где плавал?

– Там, – сказал я и махнул рукой. – На юге больше! А теперь пусти.

Мы вошли в небольшую четырехместную каюту. Две койки были внизу, а две вверху. Все они как на один лад, словно в купе железнодорожного вагона, только чуть просторнее. Около двух иллюминаторов стоял маленький подростковый диванчик и круглый столик, намертво привинченный к палубе. У входа по бокам – четыре шкафа, или, по-морскому, рундуки. Я занял нижнюю койку около диванчика. Косте и Генке остались верхние. Если последнему это было все равно, то Косте нет. Костя грузный и почти мой ровесник. Негоже ему околачиваться на верхотуре. Поэтому я стал ковать железо, пока оно горячее, внушительно сказал Сереге:

– Перебирайся, друг, на верхнюю койку, а твою займет товарищ Жданов.

– Какой?

– Ну, который в полтора раза старше тебя и весу в нем больше центнера. А кроме того, он будет старостой в нашей каюте.

– А где он будет работать?

– Там, где и мы. Куда нас направят.

Я тогда, как и мои друзья, понятия не имел, где нам придется работать. Все мы были в море впервые, не знали здешних порядков, а крабов видели – и то крайне редко – в консервных банках. В наших направлениях было написано одно и то же: специальность – разнорабочий. Это не значило, что мы не имели профессий. Костя, например, механизатор широкого профиля, Генка – шофер. Он возил более десяти лет директора совхоза. Ну, а я – начинающий литератор. И это была моя тайна. О ней не знали даже Костя и Генка.

И разные пути привели нас на Дальний Восток. Костя, как я уже писал, решил скоростным методом заработать на кооперативную квартиру. У Генки случилась семейная трагедия. В прошлом году он узнал, что ему якобы изменила жена. Это его так потрясло, что он хотел наложить на себя руки, но рядом оказался верный друг Костя, который уговорил его поехать на Дальний Восток и там развеяться, подумать, как жить дальше. А познакомился я с ними в районном отделе оргнабора и трудресурсов в краевом центре…

Но вот пришел и Костя. Он был, к моему удивлению, в хорошем настроении. Его черные глаза улыбались.

– Ребята, – сказал он, деловито развязывая абалаковский рюкзак и вытаскивая оттуда тяжелый, лоснящийся жиром окорок, затем бутылку водки, – а этот Иван Иванович мне понравился. Настоящий коммунист и все понимает! Ну, давайте пригубим за начало нашей путины. Быть добру!

3

На следующий день после завтрака нас, прибывших на «Дербент», стали вызывать к мастерам. Мастера сидели каждый за своим столиком в столовой. Они представляли разные службы. Одни – цех переработки, куда требовались главным образом женщины; другие – ловецкий цех; третьи – утильцех, и так далее.

Перед этим мы потихоньку выведали у Сереги, кто куда требуется, и пришли в уныние.

– Баб, конечно, всех заберут на переработку, – авторитетно говорил Серега. – Нужны укладчицы, и не какие-нибудь, а с опытом работы на консервных заводах. Нету таких – научат, дело нехитрое, но очень нудное – укладывать крабовое мясо в баночки особым порядком. И заработки там хорошие, до пятисот рублей. Нужны грузчики в утильцех и на верхнюю палубу – таскать битки, сложенные осты, значит. Пять человек требуются на срывку панциря и разбивать молотком клешни. Двое – в сушилку, но они должны быть электриками хотя бы третьего разряда. Кто не боится качки, может пойти на боты бойцами крабов. Да… распутники нужны, особенно Королеве.

– Кто нужен? – разинул рот Костя. – Кому нужен?

– Распутники… или, это правильнее, распутчики сетей на вешала. Как вам объяснить, мореманы южные! В общем так. В ловецком цехе есть одиннадцать экипажей мотоботов. В экипаж входят старшина, моторист, помстаршины и девять бойцов. Это добытчики. Они сами с бота – но чаще это делают экипажи траулеров – ставят свои сети и трусят их, иначе – выбирают из сетей только крабов-самцов определенного размера, бьют их специальным крючком и складывают в стропа. На каждый бот работает бригада распутчиков из семи-восьми человек. Распутчики дергают только свои сети, очищают их, латают, набирают в битки, чтобы они были готовы для новой постановки на крабовых полях. Чем больше сетей подготовит бригада распутчиков, тем лучше для добытчиков. Можно маневрировать ими, гуще ставить. Этим занимаются старшины. От улова всем идет заработок. И бойцам того или иного бота, и распутчикам их сетей. Понятно объясняю, мореманы? Как-никак я помстаршины «семерки». А за старшего у нас, мореманы, сан Карпович. Не слышали о таком во Владике?

– А мотористы не требуются? – спросил Генка, шофер первого класса.

– Нет, не требуются. У моториста заработки почти такие, как у старшины. Каждый старшина еще на берегу определяет себе моториста и бригадира распутки. Остальных он может набрать себе из толпы, из таких, как вы, быстро обучить их.

– Жаль, – сказал Генка, – я ведь в моторах здорово волоку!

Костя скептически гмыкнул. Жданов действительно был спец по моторам любой марки, но… он молчал. Здоровый как бык, Костя легко укачивался. Это он хорошо понял во время перехода на «Дербенте». Ему на мотобот дорога закрыта.

– Все ясно, – сказал Костя, – пойду грузчиком. Это дело мне подойдет!

– А мне? – плачущим голосом спросил тщедушный Генка, и конопатины на его узком лице стали еще заметнее. – Мы ведь договорились вместе работать?

– Тогда идите, мореманы, – предложил Серега, – бить клешни. Правда, заработки на клешне не очень…

– Не пойдет! – отрезал Костя. – Я за пятнадцать тысяч километров от семьи уехал, для того чтобы заработать.

– Тогда пойдем, ребята, на укладку. Слышали, на укладке по пятьсот можно заработать! – предложил Генка.

– Не справитесь, – сказал Серега. – Там аккуратность бабья нужна. Это бездумная работа. Умрешь на конвейере со скуки.

– Так, так, – почесал затылок Костя. – Ладно, ложимся спать. Утро вечера мудренее.

А утром мы пошли в столовую. Там была Анна и ее закадычная подруга Полторы Бочки – Настя. Анна сидела задумчивая, бережно гладила свои роскошные волосы, и тут я заметил, что ее руки… не такие у нее должны быть!

У красавицы Анны были широкие, как лопата, ладони, короткие мозолистые пальцы. Это были руки потомственной русской крестьянки. Их тип, наверное, вырабатывался столетиями. Такими руками можно доить коров не «в кулак», а захватывая между пальцами каждой руки по два сосца. Такие мощные руки легко удержат соху, рычаги трактора, баранку машины… такие руки могут делать любую, даже самую тяжелую мужскую работу!

Костя просто расцвел, когда увидел Анну. Он, словно вчера ничего не было, как-то по-петушиному подпрыгивая, подошел к молодой женщине, будто не глядя на нее, и шумно вздохнул. Она его тотчас заметила, сказала просто:

– Это ты, ухажер? Глядя на тебя, знаю, что тебе нужно. Иди в дальний угол. К Жеребчику иди. Он тебя обеспечит работой.

– Вы так думаете? – спросил Костя и замахал нам рукой, заорал на всю столовую: – Мужики, идем в дальний угол до Жеребчика!

– Не ори, ты с ума сошел, – вдруг рассердилась на него Анна, и ее карие глаза потемнели. Теперь в них было трудно, просто невозможно смотреть. – К мастеру ловецкого цеха Жеребцову тебе нужно идти. И твоим друзьям тоже.

Между тем мы подошли к Косте. Анна уже смеялась. Я еще вчера понял, а позже окончательно убедился, что она – очень переменчивая. Это ей придавало при редкостной красоте лица и фигуры особое обаяние.

Она сразу заметила Генку и почему-то покачала головой, спросила у Кости:

– Это твой товарищ?

– Да.

– А за что его вчера ударил?

Анна и сегодня назвала Костю по-вчерашнему. И если бы вы знали, как ей не шла грубость, как не сочеталась с ее видом! Я тогда подумал, что ничего, настанет время, поговорю с ней, постараюсь объяснить. И еще я подумал о том, что Костя прав, ее нужно оберегать от всякой пошлости.

– Ты ведь не такая, Аня, – не отвечая на вопрос, сказал с мягкой грустью Костя. – Ну, зачем ты так?

Он как-то безнадежно, горестно махнул рукой и, подталкивая нас в спины, пошел в дальний угол к мастеру Жеребцову. Это был вчерашний мордатый парень, прыгающий, орущий и затем управляющий краном. Пожалуй, он слышал возглас Кости, ибо посмотрел на нас презрительно и холодно.

– Говорите фамилии и кем вас сюда направили, – приказал мастер, разглаживая листы бумаги на столе.

Мы сказали. Мне этот мастер определенно не понравился. Не люблю я сильно молодых начальников!

– Значит, вы ничего не умеете делать, товарищи разно-о-р-р-рабочие?

– Почему? – стал сердиться Генка. – Я, например, шофер первого класса. Могу быть мотористом на боте.

– У тебя корочки не те. На земле первого класса, быть может, достаточно, а тут вода, стихия! Чего завербовался? В аварию попал, запил или от неприятностей каких-то бежал к нам на Дальний?

Тут мне изменила выдержка. Я сказал:

– Товарищ мастер, нельзя ли легче на поворотах? Ведь он, да и мы все, постарше вас. Чуточку больше уважения к старшим!

На Жеребчика это не произвело ровно никакого впечатления.

– А ты, борода, кем на суше работал и чего сюда подался?

В первый момент этот вопрос смутил меня. Ну, что ему ответить?

И тут меня выручил Костя. Озорно подмигнув мне, он сказал:

– Он у нас в станице работы лишился. Понимаешь, церковь закрыли, и он стал безработным.

У молоденького мастера округлились глаза.

– Это правда?

– Да, раб божий, – сказал я. – Все верно. А теперь говори, где мы будем работать?

– На «семерку» бойцами пойдете?

И тут за нашими спинами раздался звонкий голос Анны:

– Валерочка, отдай их мне. Одну девочку я себе нашла в толпе, а мужчин пока нет. Без них сам знаешь как дергать сети? Если что, их Женька заберет на бот бойцами.

Мастер задумался, потом важно кивнул головой:

– Бери, Королева.

– Большое спасибо, Жеребчик, – сказала Анна и махнула головой так, что ее удивительные волосы буквально заструились вдоль лица и на груди.

Тут я заметил, что лицо молодого мастера стало багровым. Как видно, прозвище угнетало его, но он промолчал. С Анной он, очевидно, боялся связываться. Впрочем, будущее показало, что я ошибался. Он был виноват, а не Анна. Хамовитый, как видно, с ранних лет, Валерий не удержался и назвал ее так, как на плавзаводе Анну называли только за глаза. Я тогда подумал, что это ее фамилия. Нет, это было ее прозвище.

Фамилия у Анны была украинская и не совсем обычная – Зима. Но еще более необычными были ее характер, жизнь и судьба.

4

Я никогда не забуду ярость Генки. Он стал весь белым, даже конопатины его исчезли, когда мы вернулись в десятую. Сереги не было, поэтому разговор был прямой и дружный.

– Послушай, Сергеич, – обратился ко мне Генка, – ты постарше и вообще, как видно, кое-что видел в жизни. Скажи, почему мы должны работать под руководством этой самой Королевы? Ведь это неладно, если мужиками командует женщина.

– А какая разница, – сказал я. – У нас равноправие.

– На бумаге, – сказал он убежденно. – Мужчина… как вам сказать? Он, ребята, испокон веков на себя принимает удар. Во всех отношениях, если он мужчина. Я читал в одной книжке – и с этим согласился, хотя я не сильно ученый, – что мужчина биологически должен болеть, страдать, умирать ради будущего. Ну, ради детей! Удар на себя! Любой… Вот представим себе такую ситуацию: нет на этой земле мужиков, остались одни женщины. И вот явился один мужик, даже самый занюханный. Что получится? Не исчезнет род человеческий. Каждую из тысяч он обласкает, утешит и заложит в каждую свое начало. И появятся на земле новые мужчины, женщины… А если все случится наоборот? Если будут миллионы мужиков и одна женщина? – тут Генка весело засмеялся и продолжал: – Они перережут друг друга, стараясь добиться расположения единственной!

Костя пожал плечами. Его черные, цыганские глаза словно выцвели. Столько в них было то ли грусти, то ли усталости… Честно говоря, я, зная его второй месяц, никогда таким не видел. Этот большой, жизнерадостный, эмоционально яркий человек стал похож на костер, который неожиданно потушили. Пылал он, трещал и разбрасывал искры как-то добро, шутливо, а потом его залили. И все померкло! Угли, которые светились, покрывались, медленно угасая, пеплом, внезапно остыли и превратились в черные палочки, в обломки бывшего, такие некрасивые они стали!

– Ты что хочешь сказать? – спросил я Костю.

– Женщину надо любить! Нельзя к ней относиться с отрицанием. Она – начало всего!

– А я их презираю, – сказал Генка, и его кадык дернулся, остановился посередине его длинной, гусачьей шеи. – Что я сделал плохого для своей? Работал, как мог, особо не пил, не гулял. Весь мир мой был в доме, с ней, и кого она мне родила! Когда появился шофер из потребкооперации, я на него смотрел снизу вверх. Не думал, что он мне соперник, но оказалось, что он…

Костя, высокий, грузный, поднялся как медведь, и рявкнул на всю нашу маленькую каюту:

– Я, брат, не только с шофером, а с кем угодно, будь на ее месте. Скучный ты человек, злой человек! И потом, глянь на себя!

Где-то в душе я согласился с Костей – не люблю некрасивых людей! – и в то же время подумал: «А что делать некрасивым? И вообще, что есть красота?»

Я поднялся со своих нар, глянул в иллюминатор: там вода, и только. Отвинти барашки, протяни руку – и достанешь ее, зеленоватую воду Охотского моря. Если разобраться, то ведь тоже чудо, только очень однообразное. Над каждым иллюминатором на гвоздиках висела жестяная баночка. Я сообразил – в них стекает вода, когда наш краболов на ходу или штормит. Как ни хороши резиновые прокладки, как ни крепки барашки и винты, на которых они бегают, а вода все равно проникает в каюту. И без баночек будет литься она на мою постель. Я их изучил, немного опечалился, что до моря так близко! Лучше на верхотуре, там и в шторм брызги тебя не достанут!

И тут за дверью раздались шаги. Дверь в нашу каюту широко распахнулась, и порог – по-морскому комингс – перешагнул Серега. За его спиной стояла тоненькая, с заплаканными глазами, хорошенькая девушка. Я ее несколько раз видел на палубе «Дербента». Ходила она обычно одна, как-то робко, часто озираясь. Было сразу видно, что ей не по себе, что она очень скучает по дому и, наверное, давно жалеет, что подписала на полгода договор для работы на путине. Я еще тогда на «Дербенте» подумал, зачем такие молодые, робкие и не знающие жизни девчонки в одиночку едут буквально на край света? Ну, ехали бы группой, а в одиночку зачем?

– Это хорошо, что вы все здесь, – сказал Серега и умоляюще посмотрел на Костю, потом на меня. – Тут такое дело… в общем, это Надя, моя землячка. Мы в одной школе учились. И она не нашла себе места в женских каютах. Везде говорят – занято. И пришла она в красный уголок, расплакалась там… Тут я ее и увидел. Мужики, пусть она у нас пока поживет, ведь диванчик у нас свободный.

– Этого еще не хватало, – заворчал Генка. – Я против. Пусть идет к начальникам. Они ей место найдут.

– Так, мужики, она временно. И потом, мы все будем работать днем, а она ночью. Надю взяли на укладку. Честное слово, мы ее и видеть не будем, она не помешает!

Костя отрицательно покачал головой. Девушка это увидела и стала всхлипывать.

– Дядечки, я тут совсем одна… и в поезде, и на пароходе. Я б… боюсь!

– Тогда зачем завербовалась сюда? – строго сказал Генка. – Иди, Серега, к Самсонычу. Он устроит твою землячку.

Мне стало искренне жаль эту непутевую Надю, и я предложил:

– Пусть побудет у нас несколько дней. Акклиматизируется, освоится, а там…

– Отец, родной ты наш! – широко заулыбался Серега.

Так я получил на краболове прозвище, а Надя стала жить в нашей каюте. Но лучше, если бы она не жила. Лучше для нее, хотя кто его знает… но об этом позже. Не буду забегать вперед и говорить о том, что случилось позже.

5

Первыми на крабовой путине просыпаются добытчики. Их будят в четыре часа утра по судовому скиперу. Динамики стоят на судне всюду. И где бы ни был рабочий, он обязательно услышит команду с мостика: «Ловцы, подъем! После завтрака – на мотоботы!»

И ловцы просыпаются, быстро совершают утренний туалет и бегут в столовую, где им уже приготовлен завтрак. Затем они занимают места в мотоботах, которые ночью висят на мощных мотобалках плавбазы – по шесть на каждом борту. Лебедки спускают их на воду, и после этого они своим ходом идут на «поля», там вирают сети и бьют крабов. Когда грузовые трюмы заполняются уловом, мотоботы возвращаются, сдают крабов приемщику, а сети – бригадам распутки, которые работают на вешалах.