Текст книги "Солнце встает над селом Дзауга"

Автор книги: Вадим Битаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

-Что ты ржешь, овца?! Я завяз по уши, понимаешь? Тебе, конечно, на все насрать, ты довольна своей блядской жизнью.

-Ну измени.

-Что?

-Жизнь свою измени. Или ты до старости будешь дурью маяться?

Он поднял на нее насмешливый взгляд.

-А ты до старости будешь пиздой торговать?

Она вздохнула.

-Мне деньги нужны. Если тебе интересно, я ближе к весне поеду в Москву, буду там учиться. Начну новую жизнь. А тебе что мешает?

-Учиться???

-Да.

Он смотрел на нее, как на помешанную.

-Ты собираешься учиться?

-Да.

Он присвистнул и матюкнулся.

-Одуреть. Еще большим человеком небось станешь. С твоими-то умениями.

-И ты стань. Пока не поздно.

Алан отвернулся.

-Не все так просто.

-Не криви душой. Все всегда просто. И не фиг себя жалеть, – она покровительственно положила ему руку на плечо – Это самое непродуктивное занятие.

Он медленно покачал головой.

-Я повязан, понимаешь? И я люблю тех, с кем я повязан, какими бы уродами они не были.

-Тогда, как говорится, научись один плыть против течения.

Он неуверенно, как будто боялся ослышаться, поднял свои глаза и с изумлением посмотрел на нее.

-А если течение сносит? – сказал он тихо, словно опасаясь спугнуть нечто долгожданное.

Она развела руками.

-Ну, выбирай. Или покорись ему, или борись с ним, или совсем вылезай из воды. Больше никак.

Он восторженно пялился на нее около минуты, как на какое-то сияющее чудо, затем вдохновенно подскочил и взял ее за запястья.

-Слушай, поехали-ка отсюда. Меня что-то не вставляет этот гадюшник. Поехали, я тебя на мотоцикле по горам покатаю. Ты офигеешь! А потом поедем к тебе, ладно? – в голосе его одновременно звучали гордость и заискивание. Он тараторил возбужденно, непосредственно, тащил ее за руки, как назойливый пятиклассник, донимающий взрослых, чтобы похвастаться всеми своими умениями.

-Не знаю, – Карина засомневалась – Я обычно к себе домой никого не привожу.

-Но я же не обычный, – он засмеялся и потянул ее – Я удивительный тип, ты сама сказала! Поехали!

   22.

В понедельник в 10 часов утра Инга узнала, что Ермолова Татьяна Сергеевна, мать Агеенко Оксаны забрала из милиции заявление. Это известие ее буквально подкосило.

В тот же день после университета Инга поехала к ней в полной уверенности, что теперь уж с ней точно не будут разговаривать и даже не пустят на порог. К ее удивлению Татьяна Сергеевна все же открыла ей дверь.

-Проходи.

Инга долго рассматривала ее лицо. Оно походило теперь на нарумяненный и обильно напудренный гипсовый слепок.

-Почему? – мрачно спросила Инга.

-Ну, проходи же! Не стой в дверях – сквозняк! Андрюша очень восприимчив к сквознякам. Он такой болезненный!

Всю эту информацию Татьяна Сергеевна выпалила ровным дикторским голосом, словно Инга была старой, надоевшей, но неизбежной приятельницей. Она отвернулась и заторопилась в кухню. Инга побрела за ней по коридору, тяжело вбивая каждый шаг в ветхий линолеум.

На кухне было душно из-за дымящихся на плите тазов с вареньем. Татьяна Сергеевна засновала туда-сюда с половником, как ни в чем не бывало.

-Ох! – она вздохнула и потрусила на груди халат – Жара-то какая! Я, вот, решила варенье на зиму закатать, пока деньги есть. Детям витамины! Так что, у меня тут дурдом!

-Почему вы это сделали? – снова спросила Инга.

-…В прошлом году мои дети за зиму совсем отощали. Ты бы видела! А теперь – совсем другое дело! Да и вещи им теплые новые прикуплю…

-Господи! – Инга закрыла глаза.

Женщина стала неистово мешать ложкой в тазу.

-Ты смотри… Надо же, пригорело! На минуту отошла, и на тебе! Вечно ты не вовремя!

Инга молчала, отвлеченно наблюдая за ее суетой. Нескончаемые домашние хлопоты! Дети, заботы… У одинокой женщины всегда дел по горло. Просто неистребимое количество дел!

На кухне возник белобрысый сопливый малыш в волокущихся линялых колготках и принялся беззвучно и угрюмо тянуть мать за фартук.

-Андрюша, ну что? Иди в комнату, видишь, мне некогда. Это мой младший, – обратилась она к Инге – У меня еще двое есть.

-Они вам угрожали? – спросила Инга.

Женщина посмотрела на нее с недоумением.

-Угрожали? Нет. Никто мне не угрожал.

-Но вы забрали заявление.

-Ну, забрали, и забрали! Да, Андрюша? – она уселась на табуретку и водрузила ребенка к себе на колени – Что-ж нам, сынок, теперь убиться из-за этой бумажки? Я не знаю… Те, что приходили… Такие милые люди… Ведь, может это и ошибка…

У Инги защемило сердце. Она еще раз окинула взглядом крошечную хрущевскую кухню, облупившийся потолок, трогательные растения в банках на подоконнике, гигантские тазы, прилежно подготовленные баллоны… Она поняла. И ей вдруг стало мучительно стыдно.

-Так, у вас еще два сына? – спросила она насколько могла беспечнее.

-Нет. Дочка и сын. После Оксаны Игорь – старший, – она вытерла Андрюше фартуком сопли и мечтательно вздохнула – Он будет ходить в престижную школу. Теперь все будет хорошо, – она перевела на Ингу затравленный взгляд – Ведь правда?

В голосе ее прозвучало что-то, похожее на мольбу. Инга с горечью всматривалась в ее глаза. Вернее, в смертельную, непосильную усталость, стонущую из ее глаз.

-Да, все будет хорошо, – сказала Инга – Может, это и правда ошибка. Простите меня, – она встала и торопливо направилась к выходу.

   23.

Третьего ноября Тимуру исполнилось девятнадцать лет. С утра лил суровый дождь, но пацаны, не смотря на погоду, отправились обкатывать новый «Понтиак» именинника – подарок его отца.

«Carry on, carry on… Forever carry on» – воодушевленно завывал «Manowar» в магнитоле, и ничто лучше, чем эта песенка не подходило к веселому, сумасшедшему ливню, хлещущему по стеклам, такому же безбашенному настроению пацанов и некогда белой машине, замызганной грязью по самый люк.

-По уму у тебя тачило, Аполлон! – крикнул Гиб с заднего сидения – Я кайфую с этой машины!

-Да уж, – Тимур улыбнулся – Такая же милая и обосранная, как мы сами.

Перламутровые волны с дороги накатывали на лобовое стекло так, что захватывало дух. Дворники мотылялись взад-вперед без передыху, но видимость все равно оставалась никудышной. Дождь ожесточенно колотил по машине, и его непрерывный треск напоминал обстрел, как будто пули рикошетом разлетались в стороны. «Carry on, carry on…»

Тимур смотрел на всю эту красоту сквозь тонированное стекло, и в его туманных глазах блуждала улыбка. Атар, Гиб и Вадик зависали сзади, Алан сидел рядом с ним за рулем.

Машина на скорости въехала в очередную лужу, и вода мощно, туго ударила в стекло. Тимур слегка отшатнулся. Сердце его возбужденно громыхало.

-О, Хуыцау! – воскликнул он восторженно – Как же я люблю этот чертов мир! Как же все прекрасно, как совершенно! – Габарай лучезарно улыбнулся, глядя на мутный, расплывающийся пейзаж, облепленный, как кляксами ошметками грязи. – Я преклоняюсь перед тобой, Господи! Ты, действительно не фраернулся, когда создавал эту землю!

-И особенно, нас пятерых на ней, – философски добавил Гиб.

-Да. Мы тут как волки-санитары посреди всего этого бардака, – усмехнулся Хачик.

Тимур запрокинул голову, продолжая смотреть в окно своими томными глазами. Как будто перед ним было не стекло, а экран, где крутили старый, задушевный фильм.

-Если бы я был великим шизоидом вроде Моцарта…

-Ты и так великий шизоид, – сказал Вадик.

-Но я не Моцарт. К сожалению.

Гиб наморщил лоб.

-А что это еще за хер?

-Моцарт, гибонообразное создание – это не «хер». Моцарт – это был беспредельный австрийский мужик, который писал сумасшедшую музыку. Это был человек, в котором бушевала страсть, и он, падла, мог эту свою страсть выразить.

-А ты что, не можешь, что-ли? – изумился Гиб

-Могу, – Тимур рассмеялся.

-А на кой хрен тебе тогда быть этим самым… Моцартом, или как там его погоняло?...

-Если бы я был Моцартом, – Тимур мечтательно вздохнул – я бы замутил целую симфонию, посвященную вот этому дождю…

Сзади послышался всеобщий вой:

-Фу-у-у-у-у!!!

-Ты, сказочник хренов– засмеялся Атар – Топтал я твой фуфлогонский язык!

-Не веришь? Эх, ты, варварский катях! Я ведь всегда был романтиком. И только в этом моя сила. Я живу, как в мечте. Как в большой, красивой свинской мечте.

-Неужели? – впервые негромко подал голос Кокой, не отводя глаз от дороги.

-Что «неужели»?

-Это что, действительно и есть твоя мечта, Аполлон? То, как ты живешь, и этот дебильный город, и это паскудное время – вот это твоя мечта?

Тимур на секунду призадумался.

-Ну… В общем, да. А почему бы и нет?

Алан слегка покривил рот и не ответил.

-А что тебя в этом всем не устраивает, Кокой?

-Да ты – просто мразь, Тимур, – неожиданно подытожил Алан, и все как-то мигом притихли. Эта фраза, в принципе, могла бы прокатить за шутку, но он извергнул ее так, что это прозвучало, как звонкая пощечина. По лицу Тимура, всегда невозмутимому, пробежала тень, и все поняли, что это лишь далекий отголосок острой сердечной судороги.

-А ты, Алан? – тихо спросил он.

-Я? И я тоже! Только ты – честное говно, благородное… А я – гниль до мозга костей! Протухшая, прогнившая куча! И ничего хорошего от меня не ждите, поняли?!!! – он резко крутанул руль, упорно глядя прямо перед собой. Все озадаченно притаились, ожидая, что же сделает их вожак: врежет ему по морде, или обернет все шуткой. Алан безразлично смотрел на дорогу, стиснув зубы. На его напряженном горле пульсировала голубая прозрачная жилка. Молодой кадык судорожно поднялся и опустился. Тимур заметил это, и изнутри у него поднялась волна болезненной нежности. Он выбрал второе. Переступил через себя и рассмеялся.

-Какая разница, Кокой! Все мы будем жариться в одном и том же адском пекле.

-Я того все, Габарай, – одобрил Гиб.

Непринужденная тупая болтовня снова завязалась. Алан чувствовал, как сердце шумело у него в висках, словно помехи в опустевшем эфире, и от этого в голове сделалось мутно. Он поднял глаза, и в зеркальце встретился взглядом с Хачиком. Вадик пристально и холодно смотрел прямо на него, смотрел с укором, с осуждением, даже с презрением. Только теперь это казалось запоздалым, бессильным, лишенным  значения, как оставшийся позади снесенный и растоптанный дорожный знак.

Алан набрал скорость и круто свернул. Машина, цепляясь за бетонные блоки, проехала, со скрежетом ободрав свое шикарное крыло. Габарай промолчал.

-Эй ты, долбень! Смотри, что делаешь, даун! – заорал сзади Атар и отпустил ему подзатыльник.

«Стой и сражайся. Скажи, что ты чувствуешь, рожденный с сердцем из стали?» – завывал «Manowar» из динамиков. Когда-то Габарай переводил ему эту песню. Раньше они оба любили ее.

Кокой раздраженно ткнул в какие-то кнопки, и музыка стихла. Неслыханное хамство! Алан решил больше не смотреть в зеркальце заднего вида.

Тимур спокойно снова нажал на «PLAY». Алан опустил стекло и, выдрав кассету из магнитофона, вдруг вышвырнул ее в окно.

Тимур оторопел.

-Эй, Кокоев! Ты что, в конец нюх потерял?

-А тебе что-то не нравится? – его глаза неврастенически заблестели – Ну, давай, Аполлон, разберемся! – он с готовностью резко свернул на обочину и с визгом затормозил. – Давай, говно, осади меня. Поставь меня на место! Ну, давай! – он пнул его кулаком в грудь – Что ты тормозишь? Ты же – Акелла! Не будь паршивым лохом в их глазах, – он кивком указал на заднее сидение.

-Черт! Да что с тобой?

-Ничего со мной!

-Ну-ка, посмотри на меня.

-Да отвали!

-Посмотри на меня!

-На! Смотрю!

-Господи… – Тимур поморщился и отвернулся – Торч херов… Ты же обещал мне…

-Ну, и что теперь? Ты с меня спросишь, да? ЧТО???

-То, что у кого-то тормозов нет! У тебя проблемы со здоровьем, фраер! Сечешь? Конкретные проблемы.

-Твое какое дело?

Тимур напрягся до кончиков ногтей и медленно, шумно выдохнул.

-Еще раз скажешь так, я тебе ебальник разобью.

-Ну, давай! Чего ты ждешь? Я тебе даже больше скажу – иди ты на хуй, Габарай!!!

-Заткнись, – удивительно спокойно произнес Тимур.

-Да кого ты затыкаешь?!!!

-Не шуми. Чего ты возбух вообще?

-А вот, не нравится мне твоя кассета, понял? И не нравился никогда твой ебучий рок, если на то пошло!

Губы Тимура тронула улыбка. Он укоризненно покачал головой.

-Боже мой, Алан. Да ты меня прям похоронить готов за эту кассету. Откуда такая впечатлительность? – он насмешливо глянул назад – Такой маленький, а такой злой!

-Да помалкивать бы тебе насчет этого! Мне, по крайней мере, есть, за что злиться на жизнь. А тебе какого хрена не хватало? Как сыр в масле катался. Жрал, кайфовал и бардачил все свои поганые девятнадцать лет! Так что завали свой рот, ублюдок!!!

-Фильтруй базар, Кокой, – как-то совершенно беспомощно сказал Тимур.

-Да ни гони! – он гневно толкнул дверь машины – А ну, давай, пошли, поговорим. Я тебя живьем закопаю за все твои подвиги.

В машине повисла невыносимая тишина. Все тревожно и выжидающе смотрели на Тимура. Тот совершенно потух. Происходило нечто невероятное: Габарай, как последний лошок сидел, опустив глаза, и молча выслушивал оскорбления от этого сопляка. Кокой же, разошелся не на шутку – истошно орал и толкался.

-Ну что?!! Что ты сидишь, чмо?!! – его, казалось, вот-вот разорвет от злости – Давай, пошли! Или ты смелый только детей насиловать и девчонок избивать?

-Эй! – не выдержал Вадик – Может, вы все-таки выйдите?

Кокой тут же выпрыгнул из машины под дождь, Габарай нехотя выполз следом за ним. Атар пересел за руль.

-Мы будем через полчаса, – бросил он, и «Понтиак» умчался вперед.

Они вдвоем остались на пустынной загородной дороге. Алан заворожено смотрел вслед удаляющемуся номеру и чувствовал, как холодеют кончики его пальцев.

Сверху грозно пробурчал гром. Тимур поднял молнию на своей куртке до самого подбородка и чуть поежился. Его сощуренные серые глаза пристально смотрели куда-то вдаль. Алан тоже не глядел на него. Оба молчали. Одежда их за считанные секунды стала мокрой – таким сильным был ливень…

И все вдруг переменилось. Как голографическая картинка, на которую смотришь очень долго, а потом чуть меняешь угол зрения, и она внезапно наполняется совершенно другими цветами. Алан ощутил просто неземное спокойствие – Габарай был рядом, и больше никого и ничего. И они вдвоем будто были посвящены в какую-то тайну, знали что-то скрытое от остальных, и это роднило их сильнее, чем любые кровные узы.

Они пошли под дождем по широкой трассе, рядом, бок о бок. Это был один из тех моментов, которые остаются в памяти человека на всю жизнь. Ничем не примечательные, но переполненные чем-то значительным. Вокруг простирались унылые побуревшие кукурузные поля, вдалеке бледнел Кавказский хребет. И они шли вперед, непонятно куда, не очень быстро, но уверенно, словно договорившись о какой-то цели. Две темные, сутулые, молчаливые фигуры. Шлепали только ботинки по асфальту, и шуршал дождь – больше никаких звуков. Никогда еще Алан не был так благодарен ему, как сейчас за это безмятежное молчание. И ни за что еще он так его не ненавидел…

Справа показалось раскидистое дерево. Пацаны свернули с дороги и направились к нему, хлюпая по размытой земле. Невозмутимые и важные, как два заговорщика в этой нелепой ситуации. Алан встал под кроной, прислонившись к влажному стволу, Тимур присел на корточки около его ног в грязи, как верный пес. С густых веток падали тяжелые капли. Алан достал пачку «Marlboro», потеребил ее в руках, тщательно раскурил одну сигарету, которая тут же потухла. Он выругался. Тимур весело глянул на него снизу вверх и рассмеялся совсем по-детски.

-Вот был бы у тебя нос как у Хачика, курил бы себе под дождем без проблем.

-Да уж, – Алан усмехнулся.

Они опять надолго замолчали, глядя, как в лужах перемигиваются похожие на звездочки капли дождя.

-Я узнавал насчет Москвы, – сказал Тимур.

-Что? – не понял Алан.

-Насчет клиники в Москве. Это хорошая онкологическая клиника. Там, вроде, врачи толковые.

-Да о чем ты?

-О твоей матери. Давай, отвезем ее туда.

-Да ты что?!

-А что?

Алан отвернулся и покачал головой.

-Ты гонишь, Габарай.

-Почему?

-Да потому! У нее рак какой-то там конченой стадии. Она – уже давно труп.

-Ну, давай, отвезем ее в Израиль. Там, я слышал…

-Да какой, на хрен, Израиль? Она живет на наркоте. Нет никаких шансов.

-Давай попытаемся. Найдем самых лучших врачей, купим самые современные лекарства.

-Перед большими деньгами, Габарай, отступают, конечно, многие проблемы. Но не все, – он снова сунул в зубы сигарету и закурил, прикрывая огонь ладонью.

-Ты всегда говорил, что она лечится… Ты что, чесал мне, не пойму?

Алан посмотрел ему в глаза.

-Ты знаешь, что такое рак, Тимур? Это лажа. Особенно как у нее. Она болеет уже лет десять. Какое-то время она не знала. А когда узнала, было поздно. Было поздно уже тогда! Я с самого детства только и помню, как она загинается день за днем, год за годом. На хрен это надо! Я бы на месте этой дуры, моей сестры, уже давно вкатил ей хорошую дозу чего-нибудь, чтобы закончился этот ад.

-Не мороси, Кокой. Давай попытаемся. Ты ни на что не настраивайся. Мы просто сделаем это. Просто отвезем ее сразу, как только разделаемся с этим судом.

-Надо же! А ты что, вправду уверен, что все закончится благополучно?

Тимур опустил лицо и глухо рассмеялся.

-Да. Уверен. И ты можешь быть уверен тоже.

Алан пристально и ехидно посмотрел на него.

-Черт, сколько же отвалил твой старик?

Тимур откинул голову назад и обнажил рекламный ряд зубов.

-Не волнуйся. Для него это не составило труда. Так, капля в море.

-Я вот удивляюсь… Почему папуля до сих пор не дал сыночку пинка под зад?

Габарай взял из его руки сигарету и глубоко затянулся, прикрыв глаза.

-Папуле это не на руку.

Алан глянул на него с нескрываемой злостью.

-Твои мозги, Тимур… как же он, должно быть, любит тебя, что каждый раз отстегивает сумасшедший воздух за все твои шалости.

-Ошибаешься, Кокой, ошибаешься, – он выпустил несколько колец дыма – Это большой парадокс жизни. Знаешь, что такое обратная пропорциональность?

-Не знаю. Но я бы вышиб тебе мозги на его месте!

-Ты никогда не сможешь быть на его месте. Ты совсем другой, моя маленькая ебанашка… – он встал, облокотился о его плечо и заглянул ему прямо в глаза – Запомни, Кокой. Любовь ничем не измеряется кроме самой любви. Это редкая, неподдельная драгоценность, далеко не каждому доступная. Деньги, подарки – это все параша, блеф. И если ты не способен дать кому-то истинную любовь, ты просто начинаешь платить.

Он замолчал. Его лицо было совсем близко, глаза смотрели голо и пронзительно. Алану показалось, что он пошатнулся. В горле у него засвербело.

-Габо… – он судорожно сглотнул – Ну что же нам с тобой делать?

-Что делать? – беззаботно переспросил Тимур, словно не расслышал его вопроса. Он отступил от него и пригладил свои мокрые волосы – Я знаю, что делать. Мы сейчас все рванем в сауну. А то не хватало нам только бронхитов с простатитами. Потом поедем еще куда-нибудь, потом еще… И будем кайфовать до завтрашнего дня.

-Нет, – Алан отвернулся – Я сейчас домой. Я спать хочу…

-Но вечером же ты подтянешься? Ведь повод, все-таки, не самый последний!

-Да. Вечером – по любому…

-Ну, все, договорились, – он улыбнулся и хлопнул его по плечу.

   24.

Кокой проспал весь день и вышел из дома ближе к ночи. Он знал, что пока у него были друзья, его четверо братьев, до отчаяния родных людей, всегда существовал вариант весело провести время. Да, именно так. Как хорошо, что он не один. А за Габарая он пойдет и в огонь и на нож! Но прежде, чем увидеться с ним сегодня, он знал, что ему необходимо хорошенько нашвыряться. Его нервозность уже начинала зашкаливать.

Алан по– быстрому забухал с несколькими гусями со своего двора, и появилось дикое желание полезть кому-нибудь в рожу. Нарваться было сложно. Его боялись и с ним никогда не спорили.

Алан долго шатался по городу в поисках приключений. Популярность их команды была слишком большой. Наконец, ему удалось устроить заварушку и слегка получить по морде. Жизнь снова наполнилась красками и звуками.

Насвистывая с какой-то садистской радостью, он прогулялся по набережной и остановил такси. Ночь была ослепительной.

«Пацаны, наверно, отрываются по полной», – подумал он.

-Куда едем? – таксист косился на его разбитое лицо.

-Куда?... – Алан запнулся. И вдруг чей-то голос назвал странный адрес, совсем не тот, куда он собирался, и где его ждали.

Через 10 минут он уже бодал старую, со вспухшей рыжей краской дверь.

-Мать твою, открой! Карина, радость моя.

Он почти чувствовал с той стороны ее сдавленное дыхание, почти видел жмущееся к двери пугливо скрюченное тело. Гадкое, забитое животное!

-Да открой, не бойся. Это я, Алан, помнишь? Я один из тех, кто дрючил тебя на прошлой неделе, – он затарабанил с новой силой – Бля, я сейчас дверь сломаю!

С той стороны что-то зашуршало.

-Алан, пожалуйста, не сегодня. Я не могу. Я прошу вас, – голос ее звучал скорее, устало, чем жалобно. И очень тихо. Конечно, эта тварь, наверно, уже запарилась просить, умолять… Таких, как он. Таких, как они с Габараем.

-Да не собираюсь я тебя никуда выцеплять. Я один, без пацанов! Клянусь. Я даже без машины. Просто впусти меня.

Дверь медленно открылась. Она стояла на пороге, маленькая, сонная, лохматая и вглядывалась в его лицо в темноте. Он, шатаясь, шагнул внутрь и тут же сгреб ее в объятья.

-Да подожди ты… – она пыталась отстраниться. Ее тело восхитительно обожгло его сквозь одежду. Он обеими руками тянул ее к себе за бедра, со всей силы прижимаясь к ее мягкому животу.

-Алан… Господи! Кошмар, что с тобой случилось? Идем, я отведу тебя в ванную.

-Что, от меня воняет, да?

-Вот больной! Да ты весь в крови.

Она поволокла его по темному коридору. Он подчинился.

-Умоляю, только не шуми. Я тут не одна живу, с подругой.

-Да? С такой же блядиной, как и ты?

Она молча сунула ему чистое полотенце, какую-то мазь и включила воду.

-Э! А у тебя пожрать найдется что-нибудь?

-Ну… Такого ничего… Могу яичницу тебе пожарить.

-Валяй. Я не привередливый. Мне все равно, чем кишку набивать.

Когда он умылся и вышел из ванной, ему показалось, что он совершенно протрезвел. На кухне горела немощная электрическая лампочка под абажуром, хлопотала Карина, и было неожиданно тепло и спокойно. Он сел на табуретку за стол. Она болтала яйца в сковородке, кромсала на скорую руку салат, ставила что-то на стол, как всегда со спокойным, невозмутимым лицом, но ему показалось, что она очень старается. Ему стало радостно и одновременно жутко.

-Слышь, а твоя эта… подружка  красивая?

-Она спит.

-Ну, пусть поспит с нами.

Карина поставила перед ним еду, и он, не дожидаясь ответа, стал жрать, похрюкивая и заглатывая кусками несвежий хлеб. Она тихо стояла рядом, как невеста-скромница, или как служанка, ждущая приказаний, или как тень, убивая его своей покорностью.

Алан доел и брезгливо отодвинул тарелку, еле подавляя злость.

-Чай будешь?

Он помолчал и поковырял в зубах.

-Да.

Она снова засуетилась, и он с отчаянием поднял на нее глаза. Такой нежный профиль. Отливающий медью ореол волос. Хрупкая талия, перетянутая пояском. И такое трогательное безразличие.

Она приближалась, отходила, наклонялась, иногда слегка задевала его, и он следовал взглядом за каждым ее движением неотступно, со звериной тоской. Из широких рукавов халата то и дело выныривали ее запястья, белые и такие тонкие, что их, казалось, можно было переломить двумя пальцами.

-Слушай, ты… конченая, да?

-Что?

-Ну, ты конченая потаскуха, да? Тебе не в падлу одновременно с кучей потных мужиков, во все дырки, да?

-Да. Именно так. Я – конченая тварь. Еще вопросы будут?

Он замолчал. Его глаза судорожно носились по ней, спотыкаясь то на россыпи родинок на шее, то на налитой груди под тонким ситцем, то на полупрозрачных ключицах…

-Тебе было противно со мной?...

-Нет.

-А с Габараем?

-Нет.

-В смысле, тебе что, все равно с кем?

-Не все равно. Но вы, по крайней мере, молодые. И довольно симпатичные.

Он злобно посмотрел ей в лицо.

-А знаешь, что мы недавно зверски изнасиловали маленькую девочку, и она теперь умерла?

Она спокойно выдержала его взгляд. Алан стиснул кулаки.

-Ну что ты молчишь?

-А что сказать?

Он нервно рассмеялся.

-Нечего сказать, да?

-Да, нечего.

-Ну, да. Засунула язык в жопу.

Карина отвернулась и достала чайник.

-Тебе варенье открыть?

-Нет. Иди, шлифони мне лучше.

Карина снова печально глянула на него. Карие глаза. Такие обреченные и… родные. Она убрала со стола и приблизилась к нему.

-Вот, черт. У тебя опять кровь пошла. Посиди-ка.

Она принесла пластырь, йод и еще какую-то дребедень. Подошла вплотную, и слегка придерживая левой рукой его лицо, стала обрабатывать рану. Он замер. Руки у нее были тошнотворно, убийственно-нежные. И эта ее отчужденная нежность, эта безотчетная забота, как жернова месили и проворачивали все его внутренности.

Он закрыл глаза. Просто чужая рука на его щеке. Тонкие, почти нематериальные пальцы. Пять точек жжения. И какого черта он здесь делает?

-Тебе что, кастетом втащили?

Ее рука переместилась, и она приподняла его лицо за подбородок.

-Не помню.

-Вот блин!

Она ведь не заметила? Да нет, нет, конечно не заметила, как он чуть задел губами ее ладонь. Все так странно, даже противоестественно. Чужая кухня, дурманящее– уютный свет, он и эта грязная женщина залечивает его раны. Просто делает что-то для него. Так, не задумываясь, мимоходом. Как сделала бы для плешивого бездомного пса. Она ведь женщина, у нее это в крови!

-Зря ты так бухаешь, Алан. Ты же совсем молодой, – она ловко прилепила ему пластырь, закрутила крышечку на пузырьке, поставила все на стол, и так же деловито опустилась на пол между его коленями. Он напряженно смотрел на нее сверху вниз, борясь с нежностью и омерзением. Она взялась за пояс на его спортивках. Шлюха с ласковыми руками. Алан не сдержался и оттолкнул ее ногой. Она опрокинулась на спину, вопросительно посмотрела на него.

-Дура!

-Тебе не угодишь.

Он сполз с табуретки и уселся рядом с ней на полу. В ее взгляде читалась злобная насмешка.

-Ну и что? Будем тут валяться?

-А ты что думаешь, наше место среди ангелов на небесах, что ли?

-Да что тебе нужно, черт возьми?

Он потупился.

-А?

-Не знаю.

-Не знаешь? – ее вдруг наполнило необъяснимое глумливое злорадство от вида его растерянности – Да ты еще ненормальнее, чем твой друг.

-Послушай-ка… – Алан взял ее за плечи. Тут же отдернулся. Затем неуклюже пристроил свои руки у нее на коленях. Она выжидающе молчала, переполненная раздражением. Он убрал руки и весь как-то скомкался.

-Ну и?... – вывела она стальным голосом.

Алан поднял мутный взгляд и уставился куда-то сквозь ее лицо.

-Черт бы тебя драл, Аланчик, чего же ты хочешь?

-Ребенка от тебя.

Она поморщилась.

-Очень смешно!

-А кто смеется?

Карина попыталась встать, но он грубо сдернул ее обратно.

-Ну, что ты скалишься, овца?!

-Извини, что не рыдаю от умиления.

Он заскрипел зубами.

-Что, тварь, почуяла во мне слабинку, да? Давай теперь, веселись! Кто ты после этого? Обычная тварь, профура дешевая! Что, повеселил я тебя? – он то и дело толкал ее в плечо или шлепал по щеке – Ну давай, захохочи еще! «Очень смешно»! Обычная блядская логика – если кто-то не вытирает об тебя ноги, нужно тут же вытереть об него.

-Да успокойся! Что ты несешь? Какой еще ребенок? Ты на себя посмотри, сам вчера вылупился.

-И че теперь?! Думаешь, если мне еще семнадцати нет, то я тебя не смогу надуть, что ли?

-Никто не сомневается, что ты – супермен!

-Да заткнись! «Супермен», бля… Ты знаешь, кто я. Хотя, и ты многого не знаешь. Я стал убийцей в десять лет. Я по уши в дерьме. И не знаю, как ты, но я звезд с неба не хватаю. Я не сын блатнюков, у меня нет денег, но если надо, я кого-нибудь завалю, я их украду для тебя. Я, может, и как мужик – полная лажа, не нежный, там, не ласковый, и вся эта канитель, могу только всунуть-высунуть, но ручаюсь, если ты будешь со мной, ни одна тварь к тебе больше не приблизится. Никто тебя не оскорбит. В этом можешь не сомневаться… А мы будем спать вместе, будем жрать вместе, будешь яичницу жарить, мозги мне компосировать; да мне насрать, что ты будешь делать, если только я буду не один…

-А сейчас ты один? Как же твои друзья?

-А что мои друзья?

-Как же Габарай?

-За это вообще ничего не говори. Придерживай свой ебальник. Мои друзья – это святое. Габарай – брат мой. Нет, он – мой Бог, он – душа моя!

  -Ну, и зачем тебе еще я?

-Ты?! Вот, черт! Ну, Габарай же мне не сможет родить!

Она усмехнулась.

-Да уж. Я не про это говорю, Алан. Зачем тебе вообще это все?

-Затем… – Алан посмотрел в пол – что меня все достало. Мне все настохренело, – он поднял глаза – Тебе ведь тоже?

-И что?

-Да что ты тупишь – «И что? И что?» Пойми, все может быть по-другому. Ребенок – это новая жизнь. Это еще один шанс. Пускай мы с тобой конченые, но он же не обязательно будет мразью!...

-Да, это ты сильно придумал, – Карина несколько секунд разглядывала его, и вдруг, разразилась звонким и оскорбительно-искренним смехом. Он остолбенел. Она раскачивалась из стороны в сторону и прижимала руки к груди.

-Ой, мамочки! «Новая жизнь»! Наркота тебя загонит, Кокой! Такого я еще не слышала никогда.

Его глаза налились кровью. Она почувствовала, что он на грани того, чтобы растерзать ее на куски, но почему-то не могла остановиться.

Алан вскочил и бросился прочь из кухни. Она замолчала, только когда ударила входная дверь. Замолчала и задумалась.

   25.

Тимур собирался на тренировку. Самый эффективный способ поднять себе настроение – это разбить морду какому-нибудь быку.

Слушание назначили на послезавтра, но в общем-то чувствовал он себя неплохо. Еще никогда в жизни никаким неприятностям не удавалось выбить его из колеи, и он знал, что никогда не удастся!

Тимур закинул в большую спортивную сумку «UMBRO»  боксерские перчатки, черную борцовскую майку, тренировочные спортивки, пару мотков эластичного бинта, и, застегивая молнию, услышал грохот бешено несущихся ног на лестнице. Через секунду дверь настежь распахнулась, ударившись о стену, и в комнату вломилась его сестра с лиловым от злости лицом и сжатыми кулаками. Взлохмаченные пряди  волос выбились из хвостика, глаза горели, Алина шумно дышала, раздувая точеные ноздри.

-Заяц, ты чего? – Тимур удивленно посмотрел на сестру.

-Мразь хохлятская! Низкосрачка!

Алина двинула кулаком по стене и пнула стул, так, что он отлетел в другой конец комнаты. Взрывная как порох – вся в отца!

-Прекрати. Расскажи по человечески, что случилось?

-Что случилось?!!! – визгливо брызнула она, и по телу ее прошла комичная конвульсия.– Знаешь Свету Кравченко из моего класса? Чтоб ей провалиться! Борщевское отродье!

-Не надо так говорить, Аля. «Борщевка», «хохлушка»… Чтоб я от тебя больше такого не слышал!

-Да пошла она в жопу, уродина!

-Алина! – сердито прикрикнул брат, насупившись.

-Знаешь, что она мне сказала? – Алина выпучила на него глаза – Она сказала, что ты… Нет, это надо же было!