Текст книги "Солнце встает над селом Дзауга"

Автор книги: Вадим Битаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

-Ты нашел ее?

-Да, – тон его голоса был пугающе-неопределенным.

-Где она? – спросил Тимур, не слыша собственного голоса.

Вадик провел ладонями по мокрым волосам. Капли воды горели на его лице, как симптомы начинающейся агонии.

-Она в больнице, Габарай.

-Но, я объездил все больницы…

-Не в городе. И ее привезли несколько минут назад.

Тимур смотрел ему в глаза. Прямо внутрь, вглубь. Жадно вгрызался, вбуривался сквозь зрачок, сквозь роговицу в недра мозга. Как одержимый убийца шарил в темных лабиринтах в поисках единственного лютого врага – страшной новости. Как будто, если бы он обнаружил ее первым, она оказалась бы бессильна против него.

-Что с ней? – выдавил он каким-то чудом. И тут же опрокинулся в себя, взмолился, чтобы Вадик не отвечал. Он болезненно чувствовал, что что-то смертоносное готово сорваться с этих губ, чего он не смог бы слушать. Никогда!

Вадик поднял ворот куртки и развернулся.

-Поехали.

Это слово сбросило с Тимура оцепенение. Он, как дрессированный пес по команде сорвался с места и кинулся следом за Вадиком на улицу, туда, где грохотал гром и хлестал холодный ливень.

-Возьми тачку, Габарай! Я на Атаровском мотоцикле, – крикнул Вадик.

Они сбежали по бесчисленным ступенькам и со всех ног понеслись к гаражу. Тимур рывком открыл дверь вишневой «Тойоты» и прыгнул за руль. Вадик едва успел на ходу заскочить на соседнее сидение, когда машина уже летела, как стрела.

Молния дискотечным фосфорическим светом озаряла им путь, дворники работали без передыху: туда-сюда, туда-сюда, словно маятник безжалостно отсчитывал секунды. Вадик бросил взгляд на сидящего рядом Габарая, на руки, сжимающие руль, гордый профиль, глаза, устремленные на дорогу, и подумал, что видит его таким в последний раз.

Вода ручьями хлестала по стеклам и разлеталась в стороны от несущейся «Тойоты», как от гидроцикла. Это был заезд, достойный гонок авторалли. Вадик боялся взглянуть на спидометр. От того, с каким хладнокровием Тимур вел машину: игнорируя светофоры и знаки, на полной скорости влетая в крутые повороты, врубая сигнал и мчась по встречной против движения, даже у него шевелились волосы на голове. Габарай всецело ушел в эту гонку, как будто все сейчас зависело только от нее. Вадик не мешал ему. Он знал – это было единственное и последнее, что Тимур теперь мог сделать. Что казалось имевшим значение.

-Куда теперь? – сквозь зубы спросил Габарай.

-Направо.

Тимур резко крутанул руль, и плоская обтекаемая красавица-машина, сверкнув раскосыми фарами, каким-то чудом не вписалась в столб. Из-под визжащих колес полетел гравий. Они свернули в неположенном месте и налетели на выруливший серебристый «Мерседес». От толчка Тимура бросило вперед, и он, ударившись об панель, рассек себе лоб.

-Твою мать… – он поднялся и дал задний ход. Одна из фар обсыпалась, а на «Мерседесе» осталась красоваться внушительная вмятина. Оттуда выскочил отъетый мужик, разверз полный золота рот и замахал кулаками.

-Иди на хуй!!! – оглушительно взревел Тимур так, что задрожал весь салон. Как будто, в этом крике мог высвободить наружу весь свой гнев, ужас, боль, отчаяние… Как гной из нарыва.

«Тойота» снова рванула вперед, окатив «Мерседес» и его хозяина холодным душем из лужи. Они неслись до самой больницы сквозь косые пунктиры дождя так, что Хачик все время ожидал, что раскаленные колеса оторвутся от земли, и они взлетят.

-Здесь?

-Да.

Тимур ударил ногой по тормозу, и машина, пронзительно взвизгнув, притихла с безобразно вывернутыми колесами, наполовину въехав на тротуар.

-Отделение реанимации, – сказал Вадик и открыл дверцу. Тимур, стиснув зубы, выпрыгнул под проливной дождь. Пацаны пробежали по глубоким лужам, разбрызгивая воду, и через минуту уже мчались вверх по лестничным маршам. Добежав до крашенной двери с рефленными стеклами, Тимур навалился на нее и влетел в длинный побеленный коридор, пропитанный запахом дезинфекций.

-Габарай, тормози! – Вадик сзади схватил его за куртку.

-Какая палата? – Тимур развернул свое ужасающее лицо. Воспаленное дыхание с нездоровым свистом вырывалось из его груди.

-Братан, успокойся, – Вадик положил руки на его огромные плечи.

-Какая палата?!! – он с остервенением скинул его руки.

-Габарай, слушай… Тебе туда нельзя, понимаешь? Они тебя туда не пустят.

-Чего?! – он припадочно расхохотался, – Да ты что, охуел, что ли?! Они меня не пустят? Они МЕНЯ не пустят к НЕЙ?!!!

-Не сходи с ума, старик.

-Какая палата, мать твою?!!! – хрипло взревел Тимур, вращая озверевшими глазами – Какая палата?!!!

Он с ненавистью схватил Вадика за ворот куртки, со всего размаху припечатал к стене и несколько раз долбанул о побеленную поверхность так, что клочьями посыпалась штукатурка.

Вадик, не сопротивляясь, тихо покачал головой, глядя в его волчьи глаза.

-Да ты что, сучий выблядок, да я же тебя…

Габарай заорал на всю больницу таким крутым и истошным матом, что дежурные медсестры с этажа стали сбиваться в кучку, осуждающе глядя на них и возмущенно шушукаясь.

-Вяжи, брат, вяжи, – Вадик сжал ладонями его отчаянное, издерганное, перепуганное и по-детски агрессивное лицо.

-Отвали, Хачик! Иди на хер! – крикнул Габарай почти жалобно и поспешно оттолкнул его руки, – Я пойду к моей Алишке…

-Тимур, она в очень тяжелом состоянии.

-Нет!

-Да, Габарай.

-Да нет же!... Нет! С ней все будет… – его голос сорвался. На губах застыла какая-то слабоумная улыбка. Его затрясло мелкой дрожью то ли от сдерживаемых слез, то ли от смеха.

Вадик схватил его за куртку, рывком привлек к себе и стиснул в крепких, братских объятьях.

-Все, Габарай, успокойся.

-Хачик… – Тимур нервно кусал губы, впиваясь плывущим взглядом поверх его плеча в бесконечный, жутко-белый больничный коридор, – Хачик, что с ней такое случилось?... Я хочу ее увидеть.

-Не надо.

-Нет?

В конце коридора творилась странная суета: распахнулась дверь, оттуда выскочила пара врачей и несколько человек заскочили.

-Нет.

Тимур резко отпихнул его от себя и бросился вперед. Его мокрая куртка раздувалась на бегу, как парашют.

-Эй, стой! Куда это ты? – высокий усач в белом колпаке преградил ему дорогу, – Туда нельзя, парень.

Мощный удар в челюсть сбил врача с ног. Испуганные вскрикивания послышались со всех сторон. Тимур отшвырнул стоящую в дверях медсестру, растолкал всех и влетел в палату.

Он увидел ее в ту же самую секунду. Зрачки его глаз на мгновенье расширились, затем медленно сузились, и лицо окаменело. Секунды, часы, года – все слилось, формируясь в некую новую невиданную гигантскую черную молекулу. Мрачная холодная глубина мутанта затянула его, как воронка, и не было ничего ужаснее чувства, которое сдавило его горло, выжало его мозг, окутав тяжелыми, склизкими кольцами.

Он просто стоял и смотрел. Смотрел долго, наверно, целую вечность, словно его глаза никак не могли насытиться всей этой кровью. Далекие обрывки фраз доносились откуда-то из другого измерения: «Сердце…» «Пятьдесят, двести…» «Она умирает…» «Откуда тут посторонние?...»

В глазах у него зарябило от красных и белых пятен. Он все смотрел и смотрел, пока твердая, горячая рука ни легла ему на плечо.

-Пошли… – услышал он земной голос Вадика над самым своим ухом, – Пошли отсюда.

Они вышли в коридор, чуть пошатываясь, как пьяные. Тимур приостановился и посмотрел на него неестественно-спокойными и разумными глазами.

-У меня тут есть кровь? – он показал на свой разбитый лоб.

-Да.

-Она может испугаться. Она ненавидит кровь, – Тимур вынул носовой платок и протянул ему, – На. Вытри все к черту. Чтобы не было больше крови, ладно?

-Ладно.

-Я не хочу на себе никакой сранной крови, сечешь? – он как заведенный медленно поводил головой из стороны в сторону.

-Стой спокойно, – Вадик стал тереть платком его лицо.

-Черт дери… – бормотал Тимур, – Черт дери… Это что, все была ее кровь, да? Да, Хачик?

-Тимур…

-Я же обещал ей… Она совершенно ее не переносит. Откуда так много крови, Хачик? Понимаешь ты, о чем я говорю, мать твою?

Вадик подозрительно посмотрел на друга.

-Габарай, с тобой все нормально?

-Со мной? – Тимур горько усмехнулся, – Со мной-то – да. А с ней – нет. Это справедливо? – он устало запрокинул голову, стукнувшись о стену, – Ты стер кровь с моей рожи?

-Да.

-Всю? Ничего больше не видно?

-Немножко осталось на виске. Нужно намочить, тогда отойдет. А так – не отходит.

-Не отходит… – он усмехнулся и закусил губу, – Я так и знал, – глаза его печально и задумчиво заблестели, – Скажи, Вадик, как будет по-армянски «любовь»?

Вадик покачал головой.

-Заткнись, Габарай. Что ты несешь, псих херов?!

Тимур обессилено опустил тяжелые веки и стиснул зубы, как будто стараясь закупорить пробоину в своем мужестве.

-Я, кажется, подыхаю, Хачик… Можешь кое-что сделать для меня?

-Да.

-Сгоняй… позвони пацанам… скажи, что она нашлась, что все в порядке… – дыхание его становилось все тяжелей и обрывистей, лицо бледнело прямо на глазах. Вадик пристально вглядывался ему в глаза.

-Габарай, ты нормально себя чувствуешь?

-Да… – он с трудом, рывком опустил запрокинутую голову и через силу улыбнулся, – Что, хреново выгляжу, да? Ничего, фуфло это все, – он хлопнул его по плечу, – Давай, вали! Мне не нужны тут сестры милосердия и все в этом вонючем роде…

Вадик заметил, как пальцы его судорожно цеплялись за стену.

-Да тебе же дурно, идиот ты! Что ты мне тут чешешь?

Тимур повернулся к нему спиной, жадно припав лицом к холодной поверхности.

-Я в порядке, клянусь… Здесь так жарко… и душно в этой поганой больнице… Где тут окно, мать его?...

Габарай оттолкнулся от угла и, шатаясь, зигзагами доковылял до узкого окошка.

-Открыть? – спросил Хачик.

-Валяй…

Вадик вытащил задвижки и толкнул рамы наружу. На них тут же повеяло утренней прохладой и шумом ливня.

-Так лучше?

-Гораздо, – Тимур облокотился о подоконник, – Благодарю. Вы так любезны, сэр.

Он подставил лицо под струи дождя, и вода стала, как бутафорские слезы, скатываться со щек на  вздрагивающие губы.

   6.

Кристина долго нерешительно топталась, гладя, как врач покрывает таинственными письменами линованные листы, подклеивает их в пухлые тома, пробегает глазами по написанному, копошится в недосягаемых шифровках диагнозов, откладывает их в сторону, раскрывает новые растрепанные карты…

-Добрый день, – наконец вставила она между историей болезни и рецептом, – Я бы хотела поинтересоваться о здоровье Габараевой.

-Габараевой? – врач приподняла брови и как-то странно посмотрела на Кристину поверх очков.

-Да. Алины Габараевой. Мне сказали, что она на этом этаже.

-Сейчас состояние стабильное, но… тяжелое, – женщина вздохнула, – Стабильно-тяжелое. У девочки очень крепкое сердце, и благодаря этому она все еще жива. Но я бы не стала давать никаких гарантий. Вы родственница?

-Да… Нет… – Кристина замялась, – Вообще-то я… невеста ее брата. Хотелось бы ее проведать.

-Ах, вот как! – врач кашлянула и тут же решительно отодвинула от себя магические бумаги, – Присядьте, пожалуйста.

Кристина села за стол напротив нее.

-Значит, невеста того самого… – она озадаченно потерла кончиками пальцев лоб.

-Вы можете говорить мне все прямо. Я не родственница. Что, есть какие-то осложнения?

-Видите ли… Над этим ребенком жестоко поиздевались какие-то изверги. У нее чудовищные травмы. Фактически, если она выживет, то останется инвалидом. Но этот парень… Сейчас всех больше волнует он…

-А что с ним?

-Такая неустойчивая психика… Ему нужна квалифицированная помощь. Мне кажется, он… Как бы это доступно выразиться… Просто помешался.

Кристина встала.

-Можно их видеть? В какой они палате?

Врач посмотрела на нее с сочувствием и недоумением. Как на душевнобольную.

-Вы раньше приходили?

-Нет.

-Оно и понятно… – женщина сняла очки, и устало провела рукой по глазам, сразу из могущественного доктора превратившись в земную, пожилую, нездоровую женщину, – Эти последние три дня… У нас тут такое творится! Я не встречала подобного за сорок лет практики. Просто ледовое побоище.

Кристина испуганно смотрела на нее.

-Должно быть, он очень сильно любил эту девочку… Я никогда еще такого не видела. Он сумасшедший.

-Можно туда пройти?

-Думаю, лучше не стоит.

-Почему? Туда не пускают?

Врач вздохнула и снова обреченно надела очки.

-Присядь, детка.

Кристина послушно, как школьница села обратно.

-В эту палату никто не заходит кроме персонала. Ни одна душа. Врачи, и те побаиваются.

-А что такое?

-Он сидит там над ней, как паук над добычей уже почти трое суток. Безвылазно. Не ест, не пьет. И никого к ней не подпускает. Когда приехала мать, он ее просто вышиб оттуда. Отца – и того хуже… Потом пришла целая делегация: какие-то однокурсницы, друзья, еще кто-то… Кошмар, что было! С ним никто не может ничего сделать. Он как натуральный зомби.

Кристина вздрогнула.

-Боже…

-Да. Кто только ни пытался. Ты имеешь на него какое-нибудь влияние?

-Не знаю.

-Я тоже несколько раз старалась с ним поговорить. И как врач, и как мать… Бесполезно. По-моему, если она умрет, то его закопают вместе с ней.

-Господи Боже! – прошептала Кристина.

-Ох, – врач сокрушенно покачала головой, – Бедные дети! Просто сердце кровью обливается. Кто-то совершил такое зло!

Кристина героически встала.

-Я пойду к нему.

-Пойдешь? – женщина с сомнением посмотрела на нее, – Ну, не знаю.… Хотя… Если тебе так дорог этот мальчик… Пойди, попытайся. Помоги ему. Если не боишься.

Кристина набрала побольше воздуха в легкие, как перед смертельным трюком.

-Дайте мне халат.

-Возьмешь в ординаторской.

Врач вышла вместе с ней из кабинета.

-Вон. Прямо по коридору и налево, – она указала рукой, – Последняя дверь. Удачи, милая.

Кристина, подавляя дрожь, приблизилась к двери и постучала. Тишина. Доносилось лишь легкое попискивание медицинских приборов. Она вздохнула и, набравшись мужества, вошла…

Он сидел возле кровати на узкой банкетке спиной к ней и был похож на застывшую каменную глыбу.

-Тимур… Это я, Кристина.

Он молчал и не оборачивался. Она около минуты постояла, врастая в удушливую, гнетущую атмосферу, затем осторожно приблизилась к койке.

От того, что она увидела, вихрь промчался  у нее по спине. На постели лежал бездыханный ребенок, казавшийся трупом. Кристина хорошо помнила эту необычайно красивую девочку, которая теперь была вся покрыта бинтами и повязками. Там, где проглядывало лицо, кожа выглядела сплошным фиолетовым кровоподтеком. Распухшие сомкнутые веки были похожи на огромные черные сливы. Множество проводков, как капилляры бегущих от безустанно работающих машин, хрупко соединяло ее с жизнью. Кристина долго ошарашено таращилась на нее, как будто ее мозг все никак не мог переключиться в новый режим и принять такую реальность.

-Это моя сестренка, – раздался откуда-то неживой механический голос, от которого она вздрогнула.

Габарай по-прежнему сидел неподвижно, окаменев, тупо уставившись на кровать.

-Ее зверски изнасиловали, – произнес он как-то противоестественно внятно и отчетливо, как автоответчик. Она поразилась перемене, произошедшей в нем. Он выглядел неухоженным, отталкивающим, как бомж. Заросшее, осунувшееся лицо было нездорового плесневато-зеленого цвета, под изможденными глазами чернели страшные круги, щеки ввалились, размашистые плечи бессильно свесились… В мутном свете, пробивавшемся сквозь жалюзи, он казался старше лет на двадцать. Перед ней словно вообще был совершенно другой человек.

-…Изнасиловали, – снова повторил он, пережевывая, глотая, изрыгая, упиваясь, мучая слово, как будто убеждая самого себя в смертном приговоре, – Как тебе это нравится?

-Тимур… Я знаю, как тебе больно…

-Знаешь? – он недоверчиво приподнял на нее задымленные щелки глаз, – Откуда ты знаешь? Тебя когда-нибудь насиловали шестнадцать человек?

Кристина трусливо потупилась, не в силах выдержать его взгляда.

-Кто же мог… Кто же сделал с ней такое?...

Он молчал несколько минут, разглядывая пустынную стену за ее спиной.

-Тимур… Это ужасно.

-Это… Это… – он запнулся. Слов не было. Слов тут и не могло быть. Никаких слов на свете не могло хватить.

Он сцепил пальцы и подпер свешенную голову.

-Все… Конец. Просто конец и все.

Кристина присела рядом на банкетку, с чувством глядя на него.

-Ты должен надеяться на лучшее.

-На какое? – спросонья бормотнул он.

-Ведь она же не умерла. Она еще, может быть, выживет.

Он поднял глаза и пристально посмотрел на сестру.

-Я… – его голос дрогнул и он опустил ресницы, – Я не знаю, что для нее лучше.

-Ну, зачем ты так…

Он молчал. Они молчали долго. Его горе было таким огромным, что слова тонули, растворялись в нем.

-Она такая необыкновенная… – заговорил наконец Тимур, замедленно, отрешенно. Тщательно, с любовью вылепляя каждое слово, как ребенок вылепляет дорогую поделку. – Я помню, как водил ее в школу и на танцы. Она занималась кавказскими танцами. Боже, какой она была красавицей в национальном костюме! – он улыбнулся. Лицо его озарилось бликом светлых воспоминаний, как будто он разглядывал альбом детских фотографий. Эта короткая, больная радость была самым жалким, что Кристина когда-либо видела. – Как она танцевала… – его утопленный туманный взгляд устремился вдаль, – Я помню ее даже совсем крошечкой, когда она родилась. Я часами торчал возле ее кроватки, а она всегда спала и никогда не плакала. Она была такой хорошенькой, вся в кружевах, а нос у нее был чертовски-смешной: малюсенький-малюсенький, как кнопочка… – он закусил губу, подавляя смешок, – Я всегда возил ее в коляске и на санках, а потом, когда она подросла – на велосе… Пахан подарил мне классный скет, а ей – ролики. Мы всегда были вместе, всегда! Она рассказывала мне о себе все… Еще я помню, как мы все вместе ездили на Кипр. Это было в 92-м… Тогда я научил ее плавать. Она ужас, как боялась воды и всегда визжала, зато потом… Потом она даже прыгнула с вышки, с самой высокой! Когда я увидел, меня чуть удар ни хватил! А она приплыла, как ни в чем не бывало, я чуть ни удушил ее тогда! – он рассмеялся – Вот такая она храбрая, моя Алишка. У нее был розовый купальник с пингвином на всю грудь, и она говорила, что он похож на меня, и походка у меня такая же понтливая –типа  как у пингвина. А потом на четырнадцатилетие нарисовала мне пингвина-качка на мотоцикле с большущими бицами и сказала, что это вылитый я. М-да… Она потом долго еще обзывала меня пингвином, только недавно перестала… – Тимур замолчал и задумался. Его мысли умчались куда-то, в те далекие, светлые дни. – Она…Она выросла… Начала формироваться, превращаться в девушку… – в голосе его послышались надтреснутые нотки острой боли. Он как в бреду говорил сам с собой. – А теперь… Теперь…Будто ничего и не было… Ничего… – в горле у него словно оборвалась до предела натянутая жила. –… Не было, – прохрипел он почти шепотом и отвернулся.

Обрывки светлых воспоминаний мягко рассеивались над ними, в палату все так же лился серый будничный свет. Кристина молчала. Неимоверная тяжесть и безысходность его боли многотонным грузом давила сверху, как руины после землетрясения.

-У нее сотрясение мозга, – вдруг заявил он переменившимся жестким тоном, холодно глядя на постель, – Я не знаю, что будет с ее психикой, станет ли она когда-нибудь такой, какой была. Никто не знает… У нее сломаны ребра. Отбита печень. Поврежден позвоночник. Я видел ее лицо. У нее навсегда останутся шрамы. Она никогда не сможет иметь детей… Знаешь… я не хочу, чтобы она была несчастной, – он осторожно взял маленькую ручку сестры ласково перебирая тонкие детские пальцы, и, склонив голову набок стал с душеубийственным любованием смотреть на ее изуродованное лицо.

-Умирай, кисюля, – проговорил он с выпотрошенной, истерзанной улыбкой, – Не живи. Не надо… Не надо просыпаться, ласточка. Моя сладенькая, самая родная, самая любимая! Мое маленькое прекрасное золотое солнышко.

Кристину сковал ужас. В позвоночнике затрещал жгучий мороз от вида этой перекошенной, несуразной, жуткой до сумасшествия сцены.

Габарай продолжал с тоской и отрадой смотреть на живой труп перед собой, а из его влюбленных глаз одна за другой покатились слезы. Он плакал. Он плакал так, как никогда ни один пацан в мире. Она не верила своим глазам. Габарай плакал!

Внезапно лицо его уродливо перекосилось, как от чудовищного спазма, рот разодрался страшной черной дырой, казалось, он сейчас закричит так, что обрушатся потолок и стены, а может – и все небо. Тимур обхватил руками голову и сполз на пол. Он рыдал в голос, сипло всхлипывая и воя, как раненный волк; огромные плечи судорожно сотрясались, грудь рвали хриплые стоны. Это были не человеческие звуки – с такой неистовой болью мог кричать только разбитый орган, или умирающий мамонт, захлебывающийся в крови. Кристина обмерла. Гордый, самоуверенный, невозмутимый красавец-Аполлон, рыдая, валялся у ее ног, кричал и бился как в припадке эпилепсии. Она наклонилась и схватила его за плечи, стараясь приподнять, но это было все равно, что пытаться сдвинуть с места скалу. Он с воем стиснул руками голову, как будто она готова была лопнуть от боли. Ему ничто не могло помочь. Его можно было только пристрелить, как бешеного пса, и тогда он, может быть, притих бы и успокоился.

-Тимур… Тимур… – Кристина вцепилась руками в джинсовую ткань на его плечах, как будто пыталась удержать повисшего над пропастью. Он уткнулся лицом в ее обувь.

-Почему?!!! Почему?!!! – раздираясь, орали какие-то внутренности из его утробы.

-Тимур, не надо…

Он поднял лицо, и она тут же увернулась, как от удара от его непосильного дико-вопрошающего взгляда.

-Почему?! Почему она, Господи?!!! Она ведь такая маленькая, добрая, глупенькая, доверчивая! За что?!!! Если у кого-то были счеты со мной, пусть бы отыгрались на мне! Пусть бы сделали со мной что угодно: четвертовали бы, кастрировали, петушнули – что угодно, но при чем тут она?!!! При чем моя Алишка?!

-Никто никогда не ответит на этот вопрос, – мудро заметила Кристина, – Жизнь – жестокая вещь.

Надо же… Она говорила ему, что жизнь – жестокая вещь! Она!

Тимур сел на полу, прислонившись к стене, обхватил руками колени и уставился прямо перед собой. Прошло сколько-то времени в тишине. Слезы его высохли, и не осталось совсем ничего. В глазах было холодное пепелище.

-Послушай… – завела Кристина старую, как мир дежурную байку, – То, что произошло с твоей сестрой… Я знаю, какая это катастрофа для тебя. Но жизнь будет идти вперед. И я знаю, что ты преодолеешь свою боль, потому что ты – очень сильный человек. Мы все это знаем.

Он молчал, и казалось, вообще не слушал ее.

-В тебе достаточно сил, – внушительно повествовала она, – И ты должен жить дальше.

Он безразлично глянул на нее.

-На кой черт?

-Есть смысл.

-Да? Ну, так покажи мне этот сранный смысл.

-Я не могу знать. Ты сам должен найти то, на что сможешь сейчас опереться. Ну… Ты должен жить ради своей семьи…

-Нет у меня никакой семьи! – угол его рта нервно дернулся.

-Тогда живи ради того, чтобы отомстить. Найди их!

-Отомстить? – Тимур задумчиво посмотрел в окно, где простиралось надменное, дымчато-голубое осеннее небо, – Думаю, ей это уже не нужно.

-Не ей. Тебе.

-Высраться мне на себя!

-Послушай, – Кристина ненатурально накрыла ладонью его руку. Жест, подсмотренный в кино и казавшийся универсальной панацеей и утешением. – Сейчас тебе кажется, что жизнь закончена, но это не так. У тебя еще все впереди. Ты молод…

-Нет… Я не молод. Совсем нет…

-Тебе всего девятнадцать.

-Ну и что? – он горько усмехнулся.

Кристина задумалась.

-И все-таки, Тимур… Ни смотря на твое горе, я знаю многих людей, которые отдали бы все, чтобы оказаться на твоем месте. У тебя ведь есть… Есть все! Шикарное будущее… Все, что угодно!

Он, не меняя позы, заторможено покачал головой.

-Нет… Ни хрена нет… Да и не было у меня ни хрена… Вот все мои сокровища, – он небрежным кивком головы указал на койку, – Моя младшая сестра. Ты видишь, что от нее осталось?

-Тимур… – Кристина ошеломленно смотрела на него, – Как же ты жил? – тихо спросила она.

Тимур медленно развернул к ней насмешливое лицо, исполосованное жалюзями.

-Катись-ка ты отсюда, Дзлиева! – произнес он омерзительно-ехидным тоном, – Давай, давай! Выметай свою жопу из этого чертового склепа.

Кристина насупилась, тревожно глядя на него. Что-то настораживающее и пугающее, хотя и неуловимое проблескивало в его взгляде. Нельзя сказать, что он был блуждающим – Тимур смотрел прямо на нее, но выражение глаз у него было неопределенное, как у слепого; казалось, что он недавно вкатил порядочную дозу.

Тимур слегка пошевелил иссохшими губами, облизнул их и вдруг рявкнул так, что ее чуть ни снесло:

-Пошла вон отсюда, сука!!!

Кристина похолодела и приподнялась. На его лице было написано зверское остервенение. Он не шевелился и сидел на том же месте, у него просто не оставалось сил, чтобы встать и размазать ее по стене.

-Тимур… – зашелестела она еле дыша, – Все нормально…

На его высоком лбу выступили бисеринки холодного пота, зубы стучали, как от лихорадки.

-Как я жил… – пробормотал он глухо. Что-то забулькало и заклокотало у него внутри. Это жуткое бульканье становилось все громче и громче, подкатывая к горлу, пока внезапно ни вырвалось безобразным, диким хохотом. Кристина вскрикнула и в ужасе бросилась к выходу. Она вылетела из палаты, как пуля, захлопнув дверь.

Он даже не заметил этого. Он долго еще продолжал сидеть на полу, прислонившись к холодной пустынной стене, обхватив руками колени, и смеялся все тише, тише, тише…

Лишь глотнув на улице свежего воздуха, Кристина почувствовала себя немного лучше. По телу ее все еще бежали мурашки. Она встряхнулась, надела сумочку на плечо и напоследок подняла голову. Зловещее окно третьего этажа призрачно чернело в синеве наступавших сумерек. Окно склепа с двумя трупами. Ей показалось, что сквозь двойные стекла все еще доносится его смех. Кристина передернулась и пошла прочь.

   7.

Гиб на ходу выпрыгнул из подкатившего автобуса и заковылял к Атару и Вадику, которые ждали его уже около часа на условленном месте.

-Гиббон! – ехидно воскликнул Атар – Где ты таскаешь свой обезьяний зад уже четыре дня? И где твоя бэха?

-Я к братьям ездил в Цхинвали, – он задрал майку, самодовольно почесал пузо и задергался от дебильного смеха, – Мы машину разбили!

-Молодцы, – снисходительно сказал Вадик, – Бешеные кудары, чего с вас взять?

Атар презрительно сплюнул и отвернулся.

-А че случилось, пацаны? – спросил Гиб, испуганно пялясь в злые, угрюмые лица кентов.

-Да случилось кое-что, – Атар мрачно усмехнулся, – Мы, кажется, остались втроем.

-Втроем? – лицо Гиббона сморщилось от титанических мыслительных усилий, – Как так?

-Габарая помнишь?

-Ну да. Нашего Габарая? По любому!!!

-Можешь теперь забыть.

-Его че, завалили?

-Уж лучше-б завалили, – Атар отвел свинцовый взгляд, – Его сестру отжарили.

Гиб, оглушенный, застыл с раскрытым ртом.

-А… Алину?

Атар с отвращением сунул в зубы сигарету, не удостоив его ответом.

-Да не грузи, Атар! Че, в натуре?

Атар молча прикуривал, закрывая вздрагивающее пламя рукой от ветра. Гиб перевел обалдевший взгляд на Вадика.

-Хачик… Не гони!

-Не гоню.

-Ой, бля! – Гиббон согнулся пополам и хлопнул себя ладонями по ляжкам, – Братва, кому-то явно жить надоело!

Атар затянулся и бросил взгляд в сторону больницы, вырисовывавшейся глухим силуэтом вдали.

-Что, Хачик… Будет много крови?

-Оставь это, Атар. Разборками ты девчонке не поможешь.

-А Габарай? – встрял Гиббон – Разве этот черт все так оставит?

-А ты его видел?

-Нет.

-Ну, так сходи и посмотри. Сразу просечешь картину.

-Я его все… – ошеломленно забормотал Гиб, – Как же так… Алину Габараеву! Ну и

ну!!!

Атар вынул сигарету изо рта и раздраженно посмотрел на него.

-Слышь, заткни пасть, а?

-Блин, да как же это?...

-Не знаешь, как это, Азамат? Забыл?

-Но так ведь… Это же ОНА!!!

-Кто-то не разобрал, она это, или нет.

-Не разобрал?,– усмехнулся Хачик, – Я думаю, наоборот, там все схвачено было. Ее же не просто отодрали, ее еще вбивали до полусмерти. Это месть.

-Она могла и сама нарваться. Она борзая баба была. Одевалась так… еще и базарила до хуя.

-Да не смеши меня, Атар. Все знали, кто ее брат. Разве что только залетные какие …

-Так, может, это Анзора типы были, как думаешь? – спросил Атар.

-Вряд ли… – Хачик пожал плечами – Хотя, ее откуда-то с той стороны привезли… Но я не думаю. Человек пятнадцать, не меньше, прикинь? Может, сельские джигиты... Мудачье какое-то, короче.

Атар настороженно прищурил свои знойные глаза.

-И какого она там делала?... Даже если это неместные… Тут явно кто-то из своих приложился.

-Без базару!

-Кощей. Его почерк.

-Бля, да мало что-ли таких как Кощей? Тот же Бонго…

-Да не. Бонго– взросляк. Он бы не стал.

-Вот именно. Взросляк, он и всклинился, что Габарай-малолетка его в тот раз на воздух при всех поднял. Ни за что, если разобраться, просто докопался технично. Еще и загрузил. Еще и мерин они с Кокоем отработали у них тогда по-бычьи. Бонго запросто мог младших своих подсуетить, да он и сам девочек таких любит.

-Ну, это через чур гнило.

-А че, он не гниль? Он еще и зей конченный, когда ужалится – ему вообще ничего не в падлу.

-О, ну ты сказал! «Зей». Ну, балуется, как все, при чем тут вообще это? Он нормальный пацан, не стал бы такую гнусную тему пороть, какой бы нагретый ни был. Тогда можно и на Арийцев подумать и на Магу Притоновского. Мало, что ли, кто на Габарая зуб имел? Кто только такой ебанутый и у кого столько жопы – не пойму…

-Да много, кто мог отмутить, Атар. Сам подумай… Даже телка какая-нибудь могла подставить. А жопа тут не при чем. Габарай нет-нет, перегибал. Нельзя так. Люди рассудок теряют, вот и жопы становится немерено и дури.

-Так что, говоришь, выяснять теперь без понту?

-Он не хочет.

-Давай сами…

-Он против, Атар. Он сам мне сказал. Попросил даже.

-Что сказал?

-Что хватит.

-Прямо так и сказал?

-Да. Прямо так: «Хватит уже»…

Атар опустил голову и надолго задумался.

-И еще… Что-то типа… – Вадик сдвинул брови, усиленно напрягая память, – Не знаю… Если мне не послышалось… Вроде того, что я прощаю…

-Ну и ну! – удивился Гиб, – Ни фига себе! С ним что, совсем плохо дело?

-Безнадега. Пацан конкретно сломался. Можно ящик ему заказывать.

-М-да… – протянул Атар, – Не слабо ему жизнь отмочила удар за ударом: Кокой, а теперь вот, эта мелкая… После того, как Тимур своего Аланчика не моргнув глазом в фарш превратил, я уж думал, что нет крепче него пацана на свете…

Хачик криво усмехнулся.

-Трудно быть Богом…

Они замолчали, рассеянно провожая глазами подъезжающие и отъезжающие автобусы. Новые и новые комплекты людей… Каждый думал о своем.

-Чего-то мы не учли…

-Знаю, Атар. Черное и белое…

-Что? – Атар почему-то вздрогнул.

-Черное и белое, – сказал Вадик, – Избранные и остальные. А оказалось, что нет никакой разницы!! Помнишь, как он говорил? «Да я схавал эту жизнь!» Ну, и кто кого схавал?