Текст книги "Служебная командировка полковника Родионова Повесть (СИ)"

Автор книги: Вадим Аверин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

–Во вчерашней атаке мы взяли у немцев две батареи с орудиями и снарядами, я получил приказ генерала Новикова организовать артиллерийский огонь этих батарей по немцам. Собрал, всех кого мог. Мы подготовили позиции и в упор почти час стреляли по наступавшим фрицам! Пока они не опомнились. А потом нас накрыли таким сильным огнем, что буквально враг разнес нас в дребезги. В живых почти никого не осталось, мне повезло, я был на КП! -

–Ему трудно говорить,– вмешалась заботливая медсестра:

–Он сильно очень сильно обезвожен.-

Она бережно смочила сухие губы Кузова мокрой тряпочкой. Генерал ей кивну и начал успокаивать Кузова:

–Ну и к черту эти орудия! К черту Илья Матвеевич! Главное, вы сами живы!-

И он бережно сжал его плечо. Но полковник продолжал, делясь наболевшим, пережитым:

–У меня были артиллеристы, их после обстрела только трое осталось и все они, не желая попасть в плен немцам, зашли в море по пояс, и, у меня на глазах застрелились. На моих глазах! -

–Глупо – с укоризной, ни принимая этого, покачал бинтованной головой Родионов, с ненавистью вспоминая бежавшее командование:

– Очень глупо. Лучше умереть с фашистом, чем оставить его в живых. Сегодня ночью уже к нам прошли два тральщика, две подводные лодки и пять охотников. Мы отправили почти семьсот человек, раненных. А завтра, ночью, я верю, будет эскадра. Нам только надо продержаться до завтра! -

–Какая армия гибнет! – вдруг беззвучно заплакал Кузов, опустившись совсем обессилев, слез не было, его лицо затряслось от беззвучных рыданий:

–Какая армия, какая армия погибает! -

–Да, – печально согласился генерал, он оглянулся и увидел в ночи сотни человеческих силуэтов на берегу. Людей верящих в эскадру, теперь больше даже чем в бога, с покорным согласием провожающих раненных на корабль, так словно они хотели как можно дольше прикасаться к своей воплощенной в них надежде на спасение. И кроме этой веры у них сейчас уже ничего не оставалось, они жили ей. И не было той давки, того беспорядка как в тот день когда бежал с этого же берега со штабом генерал Петров. Сейчас вес было честно, все справедливо и люди не смели проявлять малодушие. Раненые, раненные, – были, прежде всего.

–Эх, какая армия была, такую за год не подготовишь! – вздохнул он, слабо сжав кисть Родионова своей ледяной рукой.

–За десять лет такую армию не подготовишь! – отвечал ему генерал. Медсестра положила Кузову руку на лоб:

–Товарищ генерал, наверное, нам спешить надо?– прошептала она. Он ей улыбнулся.

–Прощайте,– сказал Родионов полковнику, и посмотрел на ожидавших носильщиков, те поняли и бережно подняли, и понесли носилки с Кузовом дальше, по причалу на качающийся на волнах катер. Один из тех отчаянных смельчаков, которые смогли через вражеские заграждения прорваться той ночью к Херсонесскому берегу.

–Быстрее! Быстрее грузите! – шумели с катера матросы. Храбрый капитан катера – высокий красавец моряк в лихо заломленной фуражке курил у борта и бойцы подходя к нему, жали по очереди его большую и крепкую руку, руки его матросов, благодаря их:

–Спасибо, спасибо! -

– Вы же еще вернетесь за нами?– спрашивали с надеждой они.

–Ждите нас завтра, мы придем!– отвечал бравый капитан, хотя сам он не знал сам, сможет ли он завтра вопреки всему прорваться сюда, пробиться ночью к этому берегу через немецкую блокаду. Но он не имел права отнимать у людей их веру.

–Товарищ полковник, прошу вас, передайте туда, не большую землю, что мы умрем, но выполним свой долг до конца! – провожали Кузова, стоявшие у пирса солдаты, и он что-то шептал им в ответ. И понимал, как жаль, что его не услышат, а так много он хотел сказать им всем на прощанье, те самые главные слова, идущие из сердца, которые они должны были обязательно услышать от него, но не мог даже шевелиться, окончательно потеряв все силы.

–Возьмите знамена, знамена возьмите! – на катер передали бережно свернутые знамена частей.

–Мы еще вернемся!– крикнул с катера, пряча слезы отчаянный капитан, крикнул так, что бы как можно больше людей это слышало.

Катер отошел от берега. Лежа на его борту в силуэтах людей на разрушенном причале Кузов искал знакомую фигуру генерала, и не мог найти ее. Вспышки осветительных ракет выхватывали из ночи тысячи людей стоящих на берегу плотной стеной.

–Прощайте,– шептал им полковник.

–Прощайте! – говорили раненные и матросы с катера.

–Прощайте товарищи! – отвечали им с берега.

–Знамена сохраните знамена! – кричали в след катеру.

И удаляющийся вдаль берег потонул во мраке, теряя смутные очертания. А люди на берегу стоявшие у воды и скал, провожали глазами этот маленький, тающий в темноте сторожевой катера, махали ему вслед руками. В них жила еще надежда. Но эскадра за ними не пришла не в следующую ночь не в другие ночи, когда они, истекая кровью, дрались за эту дающую им веру в спасение полоску берега.

А эти дни в Новороссийске горели разбомбленные немцами советские корабли лидер 'Ташкент', транспорт 'Украина', эсминец 'Бдительный' и другие. 'Надо спасать флот!' – говорил вице-адмирал Октябрьский.

Наступало утро, а люди все стояли, не расходились, вглядываясь в пустынный морской горизонт.

–Ну что же вы стоите товарищи, встанет солнце прилетит немецкая авиация и сделает из нас из всех тут кровавую кашу!– прозвучал, чей-то взволнованный голос.

–В оборону товарищи!– скомандовал генерал Родионов, и его тут же поддержали другие. Сотни голосов откликнулись таким же призывом.

–Строится!-

–Строится! -

Гремели разноголосые команды. Надо было сражаться, надо исполнять свой долг до конца и ни как иначе было нельзя.

И люди радовались любому приказу, они стали строится в колонны и маршем со слой обреченностью двинулись в сторону переднего края. Спуски к берегу и обрывы опустели. В ночь со 2 на 3 отчаявшиеся защитники изберут новый военный совет армии взамен сбежавшего, и хоть он и просуществует меньше суток, но это явилось редким случаем самоорганизации.

В попытке прорваться в горы к партизанам, в стремительной атаке погиб генерал-майор Петр Кузьмич Родионов. Он был сражен пулей, в первых рядах ведя за собой бойцов. Его тело было позже обнаружено и похоронено немцами, отдавшими ему воинские почести.

Священная обязанность командира разделять судьбу своих подчиненных до самого конца. В этом есть та особая горькая, но и, особенно, высокая честь которую знают немногие.

4 июля основная масса обескровленных измотанных голодных советских войск на Херсонесском полуострове после чудовищного по силе артиллерийского обстрела и интенсивной бомбежки все же сдалась врагу. Люди просто не могли уже больше сопротивляться. Не было сил, не было боеприпасов, отчаявшиеся стрелялись, другие уплывали в море на подручных средствах в надежде таким образом спастись от плена.

Перед строем пленных немецкий офицер произнес: 'немецкое командование милует вас, потому что вы храбро как подобает настоящим солдатам, сражались'.

Но взорванная батарея продолжала жить и сражаться еще до 12 июля.

Будучи полковником генерального штаба, знавшим военную историю, Родионов понимал горькую правду войны, стоящую за эвакуацией командования Черноморского флота и Приморской армии.

Но Паулюс и его штаб не бросили в кольце под Сталинградом своих окруженных солдат, оставаясь с ними до капитуляции. Хотя, несомненно, имели возможность эвакуироваться. А сам полковник не усматривал, ни подлости и трусости со стороны адмирала Октябрьского и генерала Петрова, он целиком оправдывал их, понимая ценность кадров для Ставки. Вероятно, в этом и была жесткая целесообразность войны. Та ее, правда, которой привычная человеческая логика не свойственна, это правда принесенных ради победы жертв, отвлекающих маневров, вырубленных целиком застрельных полков, правда – прикрывающих отход армии и героически гибнущих арьергардов.

Советские люди были словно вырублены из гранита, и сломить их врагу было просто невозможно. И коммунистическая мораль не сделала их не хуже прежних славных русских солдат. Не в страхе смерти заключена была победа над ними. Победа над такими людьми возможна была лишь в их полном истреблении или лишении смысла борьбы, тогда бы они перестали сражаться, опустив руки. Когда пропадает 'ради чего'. Придумайте смысл, то есть, то ради чего – 'любовь', 'свобода', 'светлое будующее' и люди пойдут за вами хоть на край мира, в огонь в самое пекло, в ад. Только ради чего, это все надо? Придумайте, сочините, изобретите. И тогда зная ради чего человек может вынести все – плен, пытки, калечащие ранения, голод, смерть. А когда никакого смысла нет, он утерян, то, легко как сухая ветка, под порывом ветра человек ломается и теряет самого себя. Вот почему так важна идея вера если хотите.

За что они умирали? – спрашивал себя Владимир Иванович. Они умирали за Родину. Но чем была для них эта Родина? А ведь он еще поживший в СССР это так быстро это забыл. Родина была чем-то настоящим и светлым, ощущаемым, осязаемым всей каждого душой, великим, чем жил каждый советский человек и что любил больше своей жизни. И за Родину жизнь отдать ему было не то что не жалко, а почетно, это была не обязанность, а привилегия. Родина это была священная вера миллионов советских людей, вера в Сталина, вера в коммунизм, вера, воплощенная в их простой и радостной жизни, в их прекрасных городах и могучих заводах, в их гигантских стройках, в их любящих семьях. И окоп на линии фронта, и станок на заводе, и даже маленький кусочек хлеба в блокадном Ленинграде – все это тоже была их Родина, которую так сильно, так беззаветно они любили. И Родиной не были для них не предавший их Октябрьский, не бежавший Петров, а в те дни Родиной стал для них этот клочок выжженной перепаханной взрывами земли, пропитанный кровью и слезами, товарищи умирающие рядом и лежащий в руинах город. Родина это было то ради чего можно умереть, спокойно глядя врагу в лицо, что вело за собою их на подвиг в бессмертие.

9

Игорь отверг все уговоры матери, пойти учится в медицинский институт. Как и все по мужской линии, сын выбрал трудный путь офицера в это нелегкое время. Светлана плакала. Она была безутешна. Разве этого хотела она для своего мальчика?

–Как я вас всех Родионовых ненавижу! Вы все патологически больные на голову люди!-

В тот день, когда сын уехал в военное училище, она бледная необычно грустная первый раз сказала эти обидные слова своему мужу.

И трещина в отношениях поползла между ними. И как муж не пытался ее склеить, все было бесполезно, а со временем эта трещина постепенно углублялась, угрожая расколоть семью надвое. Да в этих словах Родионов чувствовал ее правду, наверное, это правильно когда что-то требуешь нужно и что-то отдать взамен. Государство, претендующее на жизнь и полное подчинение себе офицера, должно было дать ему в материальном и в моральном плане достойную жизнь, как это было и в царской России и в Союзе. А что могло тогда предложить им получившая, как, будто укравшая страну Ельцинская власть. Наверное, так же мучились в своем выборе после Октябрьской революции, бывшие царские не понимая, что делать им, кому служить?

Жена тогда отдалилась от своего супруга, с каждым годом становясь все больше и больше чужой, холодно равнодушной к нему. У нее появилась своя какая-то личная тайная жизнь отдельная от него. Там в этой жизни, она чувствовала себя женщиной, человеком, человеком среди людей. Людей простых обычных как она с такими понятными ей вполне осязаемыми земными желаниями. Казалось иногда, что она остыла не только к мужу, но и 'предавшему' ее сыну. Она не то что бы им не интересовалась, нет, но она была черства, безразлична к любым вестям от него и даже когда он приезжал в отпуск, мать не сближалась с ним, проявляя к нему обычное формальное внимание, порой граничащее с раздражением от того, что сын снова появился дома. Разговаривала с мужем и сыном она редко, больше по делу, почти не о чем не спрашивала и не рассказывала сама ничего. Ее жизнь протекала отдельно от их жизни. Внутри семьи она замкнулась, существуя в круге семьи номинально, как математическая бездушная ломанная функция, автомат, который готовит, гладит, стирает, и приходит в дом ночевать. Иногда в ней проскальзывала та явная ненависть к сыну, мужу, и прочим Родионовым, которая была непонятна Владимиру. Она как будто старалась обличить их в их поступках в их жизни, все то, что по ее мнению они делали. А это был их врожденный эгоизм Родионовых, такая вот генетическая аномалия, от которого всегда страдать должны были их близкие, которых они делали несчастными. И все чем они прикрывались службой, долгом и прочим это все был только их собственный эгоизм и полная неприспособленность к какой-либо жизни с другими людьми, обычными, нормальными, то есть не Родионовыми, которых так много было вокруг. Которые живут как абсолютно нормальные живые люди из крови и плоти, жизнью, а не иллюзиями. По ее мнению все Родионовы были к жизни не готовы, инфантильны, а поэтому они и цеплялись за армию, как за парник, в котором росли, как в королевстве кривых зеркал ничего не зная о настоящей жизни. А поступок прадеда, она никаким таким подвигом не считала, она говорила, что все нормальные люди уехали, как только им представилась возможность, а этот дурак нет. Ему все что-то надо было, он что-то искал, ему мешала его раздутая до предела гордыня быть таким как все. Да он просто не мог быть как все другие нормальные люди! Ну, кому он сделал лучше, кому помог, что так глупо решил, и, в сущности, бездарно погиб с пистолетом в руке как простой ротный малообразованный командир. Он, генерал. Зачем нужно было ему этому генералу, который мог бы со временем выбиться в командующие армии и даже может быть фронта, и тогда навсегда прочно войти в историю войны в числе плеяды великих полководцев, так нелепо погибнуть в бою. А вместо этого этот гордый Родионов, которому стало жалко каких-то солдат, которых он сам себе и придумал, так бездарно погиб. Да он просто не имел права даже так поступить перед страной, перед государством, не то, что перед своей семьей. А ради чего этот весь фарс? Кто эти солдаты, в большинстве колхозный сброд, которому дай волю мигом бы сбежал сам из Севастополя и еще бы отпихивал ногой от борта отплывающей лодки того же Родионова.

Деньги делали жену самостоятельной. Она не считалась с мужем, ездила за границу, в командировки и на какие-то учебы. Кто он был такой, что бы указывать ей такой дорогой женщине, которая умеет жить и зарабатывать, как быть этот жалкий неудачник? Да он просто чучело в офицерской форме, посмешище с погонами полковника и двумя никчемными академиями. Которое, там в своем штабе каждый день рисует огромные карты цветными карандашами как дети, пишет никому не нужную документацию. Играет в войну, не наигрался еще. Ладно, он муж обрек себя на все это? Но как ее сын, ее единственный любимый мальчик, ради которого она жила, как мог он заразиться этой Родионовской болезнью? Всматриваясь в его фотографии из семейного альбома, она искала в сыне свои черты и черты мужа и всегда находила в нем больше своего, родного, но тогда почему он сделал так, и это мучило ее. Разве для этого она рожала и растила его, что бы отдать его этой военной Родионовской судьбе. Ну ладно служат другие, вон иной прапорщик на складе сидит и денег у него в кармане больше чем у генерала. И нет у него академий, и отвечает он не за направление и не планирует ничего, не делает сложных расчетов, а плюет, семечки и ворует каждый день понемногу, хоть по баночке тушенки. Баночка к баночке и в конце года машина новая, а этот полковник и что кроме моли в шкафу принес в дом, ведь нет ничего. И сын туда же. Вот у подруг дети кто экономист кто юрист и зарабатывать уже начали. А этого потянула романтика. Так его же отец-то растяпа, принципиальный слишком, не станет за сына хлопотать, хоть и полковник генерального штаба, а сына то к черту зашлют с таким отцом на куличики и не видать ему Москвы, а что сейчас без блата можно и без денег, время же такое. За этой дешевой правильностью муж просто прячет свой страх и неумение общаться с людьми. Вот на службе работает за пятерых, а генерала не дают никак, не умеет он зубы показать. И вот сейчас на новый год идет в состав оперативной группы...

–Я не смогу с тобой справлять новый год,– сказал муж, отправляясь спать. Спали они лет семь врозь, в разных комнатах, близости у них не было. У Светланы красивой сорокапятилетней блондинки давно уже был внимательный к ее требованиям любовник.

–А что же так? – спрашивала жена, сидя перед зеркалом. Она наносила на лицо дорогой крем и думала, что он стоит как полугодовая зарплата ее мужа. Тщательно втирая его в кожу вокруг рта и глаз, она высматривала появившиеся с возрастом морщинки. Но она оп прежнему также хороша и ухожена.

–Меня включили в оперативную группу, Грачев хочет ввести в Грозный войска, группировка готова, сейчас перемещается. Это мое направление, я его веду,– сообщал муж.

'Понятно' думала она: 'я могу с Андреем (так звали ее любовника) встретить новый год вместе. Наконец-то все, то чем они давно мечтали, нежась в кровати во время редких встреч, после волны жарких объятий, страстных поцелуев и долгого совместного удовольствия, так сводившего ее с ума, теперь уже случится. Наверное, это будет лучший новый год в ее жизни, новый год с любимым человеком. Они будут пить шампанское, говорить обо всем, смеяться, а потом заниматься любовью до самого утра. И может она наконец-то решит уйти от мужа, а ее возлюбленный от своей сварливой жены, после чего они будут жить вместе, не прячась и никого не обманывая. Она оставит этого Родионова с его глупой гордостью, с его нелепой правильностью и уйдет навсегда к другому человеку, по дороге счастья и сильных позитивных открытых жизни все душой людей. И к черту это лицемерие, к черту эту опостылевшую давно жизнь! Все к черту! Разве она не заслуживает счастья? Сколько ей осталось цвести, еще пять, ну десять лет и все она не будет никому уже нужна. Завянет как роза в осеннем саду. Она будет обветшалой морщинистой, ее грудь и попка утратят свою упругость, кожа поблекнет. А сейчас как она красива! Она привлекательна, сексуальна, не зря она столько тратит на себя денег. А они сын и муж пошли к черту! А муж, кажется, опять пил с этим своим Волковым, ну от кого же тогда так свежим пахнет перегаром еще, во всей квартире, если тут есть только я и он?'

И она подумала о многих таких вот несчастных как их семьях, где супруги, давно уже ставшие чужими друг другу, коротая свой недолгий век, по какой-то странной привычке все живут и живут под одной крышей. Ходят как заведенные механические куклы на работу одной и той же дорогой, а вечером смотрят одни и те же скучные программы по телевизору, читают одни и те же серые пустые газеты. А когда у кого завод кончится, они просто тихо умирают. Родные когда-то люди ставшие теперь чужими. Что объединяет их жилая площадь, дети или все это сила привычки, сила инерции, которую так трудно преодолеть. Страх перед переменами? Она не понимала и то, что разделило их, сделало такими чужими.

–А ты пил со своим другом?– спросила Светлана о Волкове.

–У меня нет больше друзей,– отозвался Родионов, как в нелепом старом анекдоте, муж которого жестоко обманули друзья.

–Поздравляю тебя дорогой! Ты движешься правильным путем! – рассмеялась она и рубанула воздух рукой как Ленин, когда произнес схожую фразу 'товарищи вы идете правильным путем!', указывая рукой направление вперед к светлому будущему.

10

На следующий же день утром сразу после совещания полковнику было приказано остаться.

– Полковник Родионов, задержитесь, пожалуйста !-

Владимир Иванович присел на стул, они оба терпеливо подождали пока все выйдут из кабинета и оставят их наедине.

– Каково твое мнение об этом Владимир Иванович?– спросил генерал-майор Петлицын, показывая ему документ, лежавший на его столе в красной папке под надписью 'входящие'. Это был Указ Президента РФ ? 2166 от 9 декабря 1994 года 'О мерах по пресечению деятельности вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и в зоне осетино-ингушского конфликта'. В нем чувствовалась рука Министра Обороны. Там предусматривалось действиями войсковых группировок под прикрытием фронтовой и армейской авиации выдвинуться по трем направлениям к Грозному и блокировать его. Замыслом операции было наступление штурмовыми отрядами частей с северного, западного и восточного направлений на город. Войдя в него, войска во взаимодействии со спецподразделениями МВД и ФСК должны были захватить президентский дворец, здания правительства, телевидения, радио, железнодорожный вокзал, другие важные объекты и блокировать центральную часть Грозного. Все как завещал великий Ленин еще в 17 году – взять почту, вокзал, телеграф и 'Зимний дворец'.

Генерал поливал свои любимые цветы, которыми был заставлен подоконник. Вот уже много лет занимая этот кабинет, ставший для него вторым домом, он бережно ухаживал за ними, таким образом, отводя от бесчисленных служебных забот свою душу. Цветы успокаивали его, они олицетворяли жизнь в своем прекрасном проявлении, по-сравнению с которым человек как живое существо, по его мнению, был избыточен.

–Бои в городе требуют от войск особого умения и подготовки, я согласен, наши войска не готовы к этому. Остается, надеется на одно, что массой войск, авиацией и артиллерией мы сможем подавить сопротивление этих бандитов. Да, многое решают командиры на местах. Но нам надо будет готовыми быть к тому, что бы выдвинуть на места в штабы и оперативные управления на усиление своих офицеров. Вы как сами лично готовы?-

–И что же побудило все-таки наших начальников на этот отчаянный шаг в преддверие нового года?– спросил Родионов.

–Что побудило? – переспросил генерал и улыбнулся:

Конечно же, желание президента страшно обеспокоенного ситуацией в республике, оно вообще вышло из-под какого-либо контроля. Вы не хуже меня мой друг знаете, что наша армия не готова к войне, даже к войне на территории своей страны. Армия и народ едины, так, кажется, говорил Ильич и был прав сегодня и армия и народ выживают в условиях экономических реформа интеграции нашей страны в мировую валютно-торговую систему. Где ей отведено позорное место сырьевого придатка. Вы же видите, как исчезло производство? Оно в новых экономических условиях не нужно, мы поставщик сырья на мировом рынке, но не производитель. Сейчас у нас подготовленной армии как таковой уже нет. Вы же знаете, что самые боеспособные части в Советской армии находились за границей – в Германии, в Северной, Южной группе войск. В последние годы существования СССР эти боеспособные соединения были выведены в округа первого эшелона – Белорусский, Прикарпатский, Киевский, Одесский. Поэтому вся боеспособная, хорошо вооруженная армия после развала страны осталась в союзных республиках. А российская армия на данный момент в большинстве это кадрированные части, с сокращенным составом и старой техникой. Наши спецслужбы развалены – ФСБ, ГРУ, в 1993 году расформирован "Вымпел". Похоже сам Дудаев уже не рад. Там в республике уже и его не слушают, там, словно все с ума сошли совсем. Ты знаешь, а ведь президент прав за Чечней может последовать другие распоясавшиеся автономии. Ельцин сам же и кричал им тогда с трибуны: 'берите каждый суверенитета столько, сколько можете унести', и что же теперь он хочет?

На совещании 26 декабря присутствовали Виктор Ерин, министр внутренних дел, Сергей Степашин, директор ФСК, замначальника ГРУ Валентин Корабельников, начальник штаба антитеррористического центра Дмитрий Герасимов, генерал Зайцев от "Альфы" и представитель от ФСО: Обсудив силы, они пришли к выводу, что всех боеспособных сил – около 600 человек. Грачев прикинул и сказал: "Мы Грозный штурмовать не будем. Мы его блокируем, а весной выдавим их (боевиков) в горы. Это было разумное решение. Но, увы, у нас есть президент. Решающим стало заседание Совбеза 29 ноября. Докладчиком там был этот как его, министр по делам национальностей Егоров. А ведь когда-то похожую должность при Ленине занимал Сталин. Ну, надо же какая ирония судьбы! По словам Паши Грачева, 'этот Егоров всем заявил, что 70 процентов чеченцев, мол, только и ждут, когда к ним войдет Российская армия. И будут от радости, как он выразился, посыпать нашим солдатам дорогу мукой'. Остальные 30 процентов чеченцев, по мнению Егорова, были настроены нейтрально. Не знаю, как там он их считал что ли? Или соцопросы сам проводил? А он, по сути, сказал лишь только то, что хотел услышать Ельцин. Ведь были и те, кто пугал его последствиями войны. И как можно было за два дня спланировать армейскую операцию по взятию полумиллионного города? Это нереально!

За огромным окном кабинета виднелась заснеженная Москва, уютные улицы, освещенные сегодня как-то не по-зимнему, слепящим ярким солнцем. На деревьях лежал, искрясь, белый иней.

–Так точно товарищ генерал, наши войска не подготовлены к войне,– отвечал Родионов, вот посмотрите он достал из папки 'наболевший' доклад:

–К примеру, 81-й мотострелковый полк ПриВО, его в короткий срок укомплектовали военнослужащими из 48 частей этого же округа. На все сборы людям была дана неделя. Пришлось подбирать командиров. Треть офицеров первичного звена это 'двухгодичники', они имеют за плечами лишь военные кафедры гражданских вузов. Вот смотрите, из 54 командиров взводов 49 только-только закончили гражданские вузы. Большинство из них не сделало ни одного выстрела из автомата, не говоря уже о навыках командования подразделением в бою. А бой в городе как вы знаете не хуже меня сложнейший вид боя. В этом полку 31 танк (из них 7 неисправных), 96 БМП (из них 27 неисправных), 24 БТР (5 неисправных), 38 САУ (12 неисправных), 159 единиц автомобильной техники (28 неисправных). К тому же на танках нет динамической защиты. Более половины аккумуляторов разряжены (машины заводятся с буксира). Неисправны средства связи. Вот это войско. Да за такое к стенке мало ставить?

–Ну и кого же ты ставить собрался? Его что ли?-

Петлицын кивнул на висящий у него над столом портрет Ельцина:

–Или его?-

Перевел взгляд на портрет улыбающегося Грачева.

–Не смеши мои подковы! – произнес он свою любимую фразу генерал и назидательным тоном продолжил:

–Но это лучшее что мы собрали. По крохам со всех вооруженных сил, все, что еще как-то едет и стреляет. Раньше у нас было хоть новое мышление, я до сих пор так говорить не могу! Ну а теперь и старого не осталось!-

–А я понимаю, почему перед войной Сталин, тогда почистил армейскую верхушку, – вздохнул Родионов.

–Много ты понимаешь,– по-отечески по-доброму его пожурил Петлицын:

–Можно подумать он там всех пересажал. Ну, от силы человек двадцать. Но в кое-чем ты прав у этих власть не отнимешь так просто, только вместе с жизнью. А они как коза-ностра, мафия держатся друг за друга, их и Ельцин то боится. Наши оптимисты все считают, что у Дудаева через две-три недели боев боеприпасы закончатся.

Последние слова он сказал шепотом:

–А у Дудаева между прочим, пятнадцать тысяч штыков, какая – никакая армия. 40 тысяч единиц стрелкового оружия, примерно 100 танков, 120 бронемашин, до 100 гранатометов, и 35 установок 'Град'. И все они посыпят дорогу мукой. -

–Да вот Володя, я слышал, сын у тебя туда попал. Это правда?– старый генерал поморщился словно от головной боли, растирая лоб рукой.

–Да Илья Матвеевич, сын,-

–Это плохо Володя, плохо. Время сейчас такое плохое. Время такое сам знаешь. Все не так, все по-другому, как тогда когда в Авгане мы воевали. Тогда каждый солдат был нужен. А сейчас кто кому нужен. Кто кому?– выдохнул генерал. Он прошелся вдоль стола.

–Все приказы выполняются для галочки. 'На отвали'. Сказали ми собрать войско, а они абы кого собрали, лишь бы было у них там что. Отрапортовали наверх. Ну что только мы им аналитические справки слали, указывали, сколько там оружия, какие там есть вооруженные формирования. А им хоть в бол, хоть по лбу. Ну ладно иди, иди, работай. Бог даст и все будет хорошо.

–А как же на бога надейся и сам не оплошай?– спросил Владимир у начальника.

–Да никак, понимаешь бог то у всех разный, у них и у нас. Так всегда было, у нас даже когда бога официально не было.

И дальше опять перешел на шепот:

– А вот теперь и думай, какому богу у нас там, наверху молятся?-

Пальцами Петлицын сделал движение, как будто пересчитывает монеты в руке:

–Этому что ли ? Как его Момоне?-

Он опять посмотрел на портреты, висевшие у него над столом, и приобнял полковника и проводил его к дверям.

И как двери за ним закрылись, генерал вернулся к своему массивному дубовому столу, вынул аккуратно исписанный лист бумаги из верхнего ящика и еще раз перечитал, что было написано его собственной рукой.

–Прошу вас ходатайствовать о моем увольнении из рядов вооруженных сил,– задвигал он губами, произнося вслух, как любят иногда это делать люди текст рапорта.

'Пора, пора на пенсию. Армия трещит, и дай бог эта война ее не добьет до конца. Огромный офицерский корпус уже буквально поставлен на грань выживания и почему только они советские офицеры не могу как Франкисты в Испании или генералитет вермахта попытается взять власть в стране в свои руки. Почему армия такая безвольная и трусливая? Где Наполеоны, что бы положить всему этому конец? Наверное, вся причина в воспитании нашего офицера. Его готовят к одному – умереть за Родину, это везде в книгах, в речах, даже в клятве верности, даже в присяге которую принимают наши офицеры. Подвиг вот высшее выражение офицерского долга, а лучше подвиг посмертный, пойти на таран, лечь грудью на дот, вызвать огонь на себя. А ведь подвиг это всегда плата за чью-то ошибку просчет, халатность. И что бы их скрыть на войне, нужен подвиг. Нужно вопреки всему победить. Вопреки не только врагу, но и даже логике, даже самому военному искусству. И эта готовность умереть ради Родины, но почему-то не готовность жить ради нее. Да они все совсем не умеют жить ради нее, они умеют лишь умирать за нее. Так же как ради своей семьи, которую офицер таскает за собой как вещмешок по гарнизонам полжизни. И не умея жить сейчас, вот они и тихо медленно умирают никому не нужные солдаты.

В столе под рапортом лежал пистолет, именное оружие подаренное генералу к 30 летию победы. Черная сталь рукоятки сверкнула дарственной надписью.

'Все пусть другие сделают, то, что не смог сделать я'– подумал генерал:

'А мне пора, здоровье уже не к черту. Буду на даче жить. Рыбалка, книги. Не хочу больше ничего знать. Я устал уже, устал'