Текст книги "Стальная рапсодия"

Автор книги: Вацлав Подзимек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 19

Наш командир батальона не любит долгих совещаний, высокопарных слов и глубокомысленных рассуждений о том, что можно было бы сделать, если бы было больше времени или людей. Наверное, в нем это заложено с рождения, хотя кое-кто и говорит, что собрания и совещания он стремится закончить побыстрее прежде всего потому, что ему не терпится закурить.

Так это или не так, а приглашение к командиру батальона всегда означает для меня одно – через минуту я вернусь от него, обремененный заданиями и снабженный хорошими советами, что мне, начинающему молодому командиру, надо сделать, чтобы успешно их выполнить. По правде говоря, это определение – молодой командир – начинает меня раздражать. Допустим, что пятидесятилетнему человеку те, кому двадцать пять, могут показаться почти младенцами, но сам-то я окружен ребятами, которые моложе меня на пять лет, и выгляжу гораздо старше и опытнее их. Так какой же я молодой?! И начинающим командиром я тоже себя уже не считаю, так как командую этой ротой почти полгода. Какой же я начинающий командир?!

Совещание у командира в пятницу ничем не отличалось от других. Все командиры рот строго по порядку докладывали о подготовке к выполнению предстоящего задания. Надпоручик Бидло начал доклад издалека, но командир остановил его, задал несколько вопросов и, почувствовав неуверенность в ответе на один из них, сказал, что после совещания придет сам проконтролировать подготовку. Меня он слушал последним. Вопросы, которые он задавал, были еще более конкретными. Я старался отвечать на них коротко и ясно. И постепенно у меня создавалось впечатление, что командир доволен.

После информации он подчеркнул важность задачи, которая теперь стоит перед нами. Это проверка готовности к дивизионным тактическим учениям, срок которых неумолимо приближается. Остается всего несколько недель. Надо действовать без промедления и с максимальным напряжением сил.

Мы заверили его, что будем действовать. На этом совещание закончилось.

Я выбежал из кабинета, чтобы успеть еще кое-что сделать, и за дверью чуть не столкнулся с помощником дежурного по КПП.

– Товарищ поручик, вас ожидают у ворот, – сообщил он.

– Кто? – удивился я.

– Не знаю, я только передал то, что мне сказали, – ответил он.

Я пошел к КПП с решимостью побыстрее разделаться с визитером, о чем бы ни шла речь. Кто это вздумал приходить в такое время, когда я с головой погрузился в дела?!

Девушку, стоявшую на тротуаре у ворот, я безошибочно узнал еще издали, но не мог поверить своим глазам. И поверил только тогда, когда она посмотрела в мою сторону и крикнула:

– Ежик, я сдала на «отлично»!

Подходя к ней, я незаметно огляделся. Солдаты, находившиеся в тот момент поблизости от нас, вели себя так, будто происходившее вокруг их совсем не интересовало, но сами внимательно посматривали в нашу сторону. Мысль, а том, что теперь они будут называть меня в разговорах между собой «поручик Ежик», страшно меня напугала. Но Итка уже бросилась в мои объятия, не обращая ни малейшего внимания на солдат, с интересом ожидавших, что же будет дальше.

– На «отлично», на «отлично»! – повторяла она в перерыве между поцелуями. – И теперь мы это отметим. Я устроила себе выходной на три дня. Чтобы побыть с тобой!

Честно говоря, я почти не прислушивался к тому, что она тараторит.

– Три дня, Ежик! Ты можешь себе представить, что нас ожидает? Три дня!

Только через минуту она осознала, что я не реагирую на ее слова, и отступила от меня:

– Что с тобой? Ты совсем не рад этому?

Я начал убеждать ее, что я рад, очень рад, но звучало это не слишком искренне.

– Видишь ли, дорогая Юцка, у меня совсем не будет времени, – решился я наконец сказать ей самое главное.

– Я думала об этом, – произнесла она тоном понижающего человека. – Но до вечера я как-нибудь потерплю.

– Понимаешь, у меня не будет свободного времени ни вечером, ни завтра, – проговорил я несмело и в то же время с отчаянием.

– Неужели вы и в субботу работаете? – Она была уже порядком раздражена.

– На этот раз даже в воскресенье.

Она стояла рядом со мной, и я заметил, какими холодными сделались ее глаза.

– Оправдываешься! Наверное, нашел себе другую девушку и я пришла некстати. Что ж, прости.

– Итка, ты с ума сошла! – попытался я как-то исправить положение. – Если бы я мог, я бы все тебе объяснил.

– Знаю, знаю, военная тайна! На нее можно свалить все, – сказала она, дав понять, что слабый пол весьма хорошо информирован об уловках, к которым прибегают военные. – Ну ладно, я пойду.

Она сделала шаг назад, потом еще один…

Я хорошо понимал: нужно что-нибудь предпринять. Мне пришло в голову, что самое лучшее было бы снова обнять ее. Но, взглянув на ребят, я убедился, что они продолжают на нас смотреть, и не сделал ничего. Вообще ничего. Я только молча наблюдал, как она от меня удаляется.

– Вы почему здесь?! – набросился я спустя минуту на солдата, который стоял ко мне ближе всех и видел все, что произошло.

– Я иду посмотреть, не поступили ли газеты, – ответил он, и в его глазах было столько понимания, что моя злость разом улетучилась.

– Так идите и не стойте здесь, – сказал я ему почти дружелюбно.

– Есть, – ответил он, и это тоже прозвучало почти дружелюбно. При этом он глубоко вздохнул, давая понять, что в подобных случаях каждому бывает нелегко.

Я зашел в танковый парк. Посмотрел, как там идет работа, подсказал, где, как и что надо доделать. Речь шла о мелочах, но не мог же я не сделать никакого замечания! Ребята поработали отлично.

Кто-то подал мне конверт. Без марки и адресованный мне. Я разорвал его и прочитал:

«… Я вела себя несносно, прости. Желаю успехов и жду весточки…»

Я понял, что произошло: кто-то из наших, видевших, как мы разговаривали с Иткой, не мог оставить все это так, догнал ее и рассказал, что мы уезжаем.

Надо было бы найти этого человека, поблагодарить, а потом наказать за разглашение военной тайны. Если бы у меня было время, я бы обязательно так сделал. Но разве оно у меня есть? Ведь через минуту мы будем грузиться на платформы, чтобы отправиться в район учений. Не знаю, кому как, но мне это выражение «грузиться на платформы» не нравилось с того самого момента, как я его услышал. Мне всегда казалось, что оно как-то нелепо звучит. А потом, когда я убедился, какая это морока – въехать на танке на платформу, оно совсем мне опротивело. Командиру батальона, однако, в отличие от меня оно очень нравилось. Именно искусство въезжать на платформы он считал основой водительского мастерства, и поэтому водитель, не совсем удачно справлявшийся с этой операцией, превращался в его глазах в какого-то недоучку.

И только примерно месяц назад отношение мое к этому выражению немного изменилось. Это произошло после очередного занятия по погрузке на платформы, когда командир батальона как бы мимоходом сказал:

– Ну, кажется, теперь это получается у вас неплохо.

Я был твердо убежден, что сегодня мы погрузимся на платформы лучше, чем «неплохо». Я вызвал к себе командиров взводов:

– Готовы?

– Готовы, – ответили они, и прозвучало это вполне убедительно.

– Так что, покажем, на что способны?

– Покажем.

Я отпустил их и стал ждать дальнейших приказов. При этом я ощущал, что меня охватывает какое-то особое чувство. Чувство нетерпения. Я очень хотел, чтобы мы отправились как можно быстрее. Юцка сейчас, наверное, ждет на вокзале свой поезд, а я, уже настоящий командир, через минуту буду управлять десятком совершенных боевых машин и несколькими десятками еще несовершенных ребят. Когда я, мельком посмотрев на них еще раз, увидел, как они ползали на коленях у гусениц, проверяя в последний момент, все ли в порядке, я мысленно зачеркнул слова «еще несовершенных».

У меня было такое настроение, какое, наверное, должно быть у каждого командира перед выполнением важного задания. Решительность сочеталась с верой в тех, кем я командовал, а в глубине моей души таилось немного злости оттого, что так нескладно получилось все с Юцкой. Не знаю, как остальным, а мне немного злости никогда не мешает. Она улучшает мое настроение.

Глава 20

Все проходило по плану и даже лучше, чем я ожидал. Мы продвигались вперед на рубеж атаки. Гусеницы танков, залепленные глиной, иногда пробуксовывали, на склонах танки временами опасно ползли юзом, что заставило нас уменьшить скорость передвижения. Мы преодолевали крутые подъемы и спуски, и всякий раз, когда очередное препятствие, казавшееся неприступным, оставалось позади, я облегченно вздыхал.

Преодолели водную преграду – и снова вперед. Многого я, конечно, из своего командирского танка видеть не мог: обзору мешал туман и мелкий снег с дождем, сыпавший как из сита, но хорошее взаимодействие людей и техники я ощущал.

Подъем на очень крутой косогор тоже прошел успешно. Так успешно, что командир батальона не выдержал и похвалил меня:

– Хорошо, Ежик.

То, как командир назвал меня, только подтвердило мою мысль о том, что в нашей части ничего утаить невозможно.

Теперь нас ожидала решающая фаза – сделать молниеносный бросок на «противника», уничтожить его силой своего оружия и мастерством командиров танков и водителей.

У вершины холма мы сделали короткую остановку. Командир батальона еще раз уточнил задачу с командирами рот, взводов и командирами и водителями танков. Мне все было ясно и без этого уточнения. Там, внизу, болота, трудные для езды склоны, обрывы, которые могут вызвать большую задержку в продвижении. Без сомнения, все или почти все зависело теперь от водителей и командиров танков. Успешное развитие «боя» целиком было в их руках.

Как я и предполагал, самая трудная часть задания досталась моей роте. Мы продирались сквозь густые заросли, с трудом преодолевали почти непроходимую местность, чтобы неожиданно очутиться в непосредственной близости от «противника». И когда я собирался отдать приказ открыть огонь, в наушниках зазвучал голос командира батальона:

– Приостановить продвижение и ожидать дальнейшего приказа!

Я высунулся как можно больше из башни и увидел, что командир батальона куда-то бежит, если, конечно, это движение можно было назвать бегом. Местность была труднопроходимая. Болото. Я чувствовал: ребята, сидящие в танках, горят сейчас желанием узнать, что же все-таки случилось. Но они не задали ни единого вопроса. Может быть, помнили запрет выходить на связь с командиром, а может, просто догадывались, что я знаю об этом не больше их.

Я опустился на свое сиденье и отдался во власть размышлениям. Было о чем подумать. Мелькнула мысль и о том, что учения уже, наверное, окончились, теперь мы возвратимся в гарнизон и начнем чистить технику. И что на это, если даже вкалывать по-настоящему, уйдет все завтрашнее воскресенье.

– Командиры рот, взводов и командиры танков – к командиру батальона! – неожиданно услышал я в наушниках.

Быстро соскочив с танка, я тут же по щиколотку погрузился в жижу. С трудом выбравшись на твердое место, заметил, что и другие тоже пробираются к холму. Сошлись мы на маленькой поляне и встали по стойке «смирно», ожидая, что будет дальше.

Командир батальона сел на пенек. Мы ждали, что он нам скажет. Прошла минута, прежде чем командир батальона отдышался и начал говорить:

– Объявлена учебно-боевая тревога. – На мгновение он замолчал. На его лице было написано, что он хочет как можно быстрее дать нам подробные указания.

И в это время я попросил у него:

– Товарищ надпоручик, разрешите моим командирам танков и взводов уйти.

Он разрешил.

Я повернулся к четаржу Метелке:

– Возьмите наших людей и быстрее к танкам. Их надо немедленно вывести на дорогу. Я почти уверен, что время нам начнут измерять именно с этой минуты. И не дайте себя обогнать надпоручику Бидло. Он всегда хочет быть первым.

Метелка потихоньку свистнул, и мои ребята, как будто это было у них заранее отработано, повернулись и поспешили прочь. Быть первыми на шоссе – большое преимущество.

Когда они исчезли, другие командиры рот начали просить разрешения, чтобы и их подчиненные могли уйти.

Остались мы около командира батальона втроем, и каждый из нас наверняка думал о соревновании, которое развернулось теперь между нашими экипажами.

Командир батальона дал указания и спросил, все ли нам ясно.

– Абсолютно все! – ответили мы в один голос.

Но уточнить некоторые детали все же пришлось. Это заняло совсем немного времени, так что через минуту мы выбежали на шоссе, где уже стояли танки с заведенными двигателями.

Мы направились в район, где не раз отрабатывали свои действия при объявлении учебно-боевой тревоги. Но теперь мы ехали туда не из гарнизона, что было для нас новым.

Признаюсь, для меня нет более прекрасных звуков, чем звуки работающего хорошо отлаженного механизма. Вы все время едете вперед и не слышите ничего, что заставило бы вас забеспокоиться. Грохот гусениц танков – это песня. Да что там песня – симфония!

Неожиданно мне пришло в голову, что мы по сравнению с другими ротами находимся в невыгодном положении. В моей роте начал свирепствовать грипп, несколько человек были больны, и, несмотря на всевозможные комбинации, у меня не хватило экипажа для одного танка. Я оставил в казарме тот экипаж, в котором болел водитель. Командир батальона неохотно согласился на это, но ничего другого сделать было невозможно.

Учение – это одно, а боеготовность – другое, и в случае тревоги выехать должны все танки. Это означает, что из района, в который мы теперь направляемся, нужно возвратиться снова в гарнизон и пригнать танк. Что поделаешь, может, я и окажусь последним, но у меня должны быть все танки.

В район сбора при объявлении тревоги мы прибыли, когда уже начало смеркаться. Но и в полумраке, среди суеты хозяйственников, которые развозили боеприпасы, я распознал стоявший в стороне танк. Наш танк. Не знаю, отчего так бывает, но, когда нужно, и в таком скоплении одинаковых стальных машин безошибочно узнаешь свою. Даже в полумраке.

Я выскочил из своего танка и побежал к нему. У гусеницы переминался с ноги на ногу Пецка. Увидев меня, он вытянулся и отдал честь.

– Что вы здесь делаете? – спросил я его.

– Жду вас, – ответил он. – Уже час.

– Вы больны и должны находиться в санчасти.

– Но ведь объявлена тревога, – удивился он и добавил: – Температура у меня нормальная.

Тыльной стороной ладони я прикоснулся к его лбу. Он действительно не был горячим.

В сущность всего происшедшего я еще не вник. И вот, когда я мысленно решал, послать ли мне Пецку обратно в санчасть или оставить его здесь до отбоя тревоги, к нам подбежал свободник Гисек.

– Товарищ поручик, Пецка украл мой танк! – сообщил он, обратившись ко мне. В эту минуту он напоминал ябедника.

– Ты болен и должен лежать в санчасти, – повторил ему мою сентенцию Пецка. – Всем танкам при объявлении тревоги надлежит выехать в район сбора, иначе мы будем бледно выглядеть.

– Он угнал мой танк! – продолжал настаивать на своем Гисек, но теперь уже громким голосом.

И до меня наконец дошло.

– Вы приехали на этом танке? – спросил я Пецку.

– Да.

Я представил себе покореженные тумбы и еще кое-что похуже и поспешно выпалил:

– Все было нормально?

– Конечно. А что могло случиться? – Он спросил это довольно резко. – Я умею водить все самодвижущиеся машины.

– У вас нет выучки и нет прав на вождение! – заявил я командирским тоном, чтобы осадить его.

По нему было видно: он готов пуститься в рассуждения о том, что чрезвычайные обстоятельства требуют и чрезвычайных действий. Но Пецка все-таки промолчал. Не хотел, видно, злить меня. Вместо этого он попросил:

– Товарищ поручик, пусть Гисек прекратит вопить об этой краже.

Дело в том, что свободник Гисек, как заведенная кукла, все еще повторял, что у него украли танк.

– Тихо, – обратился я к Гисеку, довольный тем, что в последнюю минуту мне удалось сдержаться и не употребить более сильное выражение.

Гисек послушался, но все же проронил:

– Проклятые рецидивисты!

Пецка посмотрел на него неприязненно. Вот-вот мог разразиться скандал. Я должен был этому воспрепятствовать. Но моего вмешательства не потребовалось, потому что тут к нам подошли два других солдата, тоже самовольно покинувшие санчасть.

– Вот мы и все вместе, – радостно сказали они. – Можно ехать.

Им я уже лбы не щупал. Не было времени. Рядом с нашей живописной группкой остановился газик командира полка. Собственно, не остановился, но командир, спрыгнув на ходу, уже подходил ко мне. Он прервал мой доклад и спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Да нет, ничего, – осторожно ответил я. Потом очень кратко обрисовал командиру ситуацию. Очень кратко и очень сбивчиво и неточно. Особенно когда объяснял, что эти четверо мужественных больных ребят во что бы то ни стало хотят действовать по тревоге наравне с другими. При этом я бросил на Гисека выразительный взгляд, чтобы он понял, какие репрессии ждут его в том случае, если он пикнет, кто приехал на его танке.

О нашем командире полка известно, что он принимает решения в считанные секунды. Так было и на этот раз.

– В машину! Все четверо! – приказал он.

Ребята с выражением недовольства на лицах нехотя залезли в его газик.

Командир подошел к своему водителю:

– Отвезешь солдат в санчасть и скажешь доктору, чтобы он их хорошенько осмотрел, может, они и в самом деле уже здоровы. В таком случае привезешь их назад. И давай по-быстрому. Мне нужна машина.

– Есть, – сказал водитель сквозь шум уже заведенного двигателя и, включив скорость, быстро погнал машину в сторону гарнизона.

– Вот и все, – констатировал командир, когда автомобиль исчез из поля зрения.

Я мог себе представить, что скажет водитель врачу, и потому был почти уверен, что моя рота будет укомплектована полностью.

Когда газик вернулся, из него вылезли, как я и думал, все четверо. Они пребывали в хорошем настроении.

– Здоровы как быки, – сообщил мне свободник Гисек. – Так что никаких проблем не будет. Поведу танк как следует.

– Вот именно, поведете как следует. Чтобы экипаж чувствовал себя как на перине, понятно? Командир танка, которого я вам дам, присмотрит за этим. Будьте уверены.

Я пошел взглянуть на свой танк. Экипаж ползал на коленях, осматривая гусеницы.

– Ну так что, жених? – спросил я Малечека.

– В субботу в это время дело будет идти уже к свадебной ночи, – сказал он.

Бедняга не мог знать, что будет в субботу в это время. Не мог об этом знать даже я.

Глава 21

После полуночи командир батальона вызвал к себе командиров рот и без долгих разговоров раздал нам размноженные на ротаторе листки бумаги.

– Планируемый маршрут движения, – сообщил он. – Около четырехсот километров.

Надпоручик Бидло недоверчиво усмехнулся:

– Четыреста километров? Это, наверное, опечатка…

– Я сказал, что это планируемый маршрут движения. Разве я еще что-нибудь сказал?

Потом, будто почувствовав, что обнаружил и свои сомнения перед подчиненными, приказал:

– Быстро провести контрольные проверки машин, обратить особое внимание на наличие топлива и смазочных материалов. Можете идти.

По дороге к своей роте я просматривал листки бумаги, полученные от командира батальона. Из-за темноты, а также из-за недостаточной четкости букв мне удалось прочитать только одно название населенного пункта в самом конце маршрута. Оно показалось мне знакомым, но я долго не мог понять, откуда оно мне известно, и вдруг вспомнил. Через это село мы проходили во время пионерского похода. Оно находилось где-то на границе между Моравией и Словакией, и предположение командира, что отсюда до него около четырехсот километров, нисколько не было преувеличенным. Скорее наоборот. Мнение надпоручика Бидло о том, что такой марш – дело чисто теоретическое, я считал вполне обоснованным. Однако в отличие от него я решил никому об этом не говорить.

Я обошел свои, танки. Ребята залезли в машины, и немудрено, ведь было уже за полночь. Только один танкист все еще осматривал гусеницы.

– Что-нибудь не в порядке? – спросил я.

– Кажется, все в порядке, – ответил он и только потом повернулся ко мне. Это был свободник Гисек.

Я зашел поглубже в лес и сломал толстую увесистую палку. Как раз для моей руки. Потом несколько раз ударил ею по башне танка четаржа Метелки. Из люка показался кто-то, лишь отдаленно напоминавший Метелку. Тем не менее это был он. Припухшие глаза и помятое лицо убедительно доказывали, что он спал и я его разбудил.

– Соберите командиров танков и водителей, – приказал я.

– Прямо сейчас? – спросил он.

– Нет, в будущий понедельник, – попытался я сострить.

Через несколько минут все вызванные окружили меня плотным кольцом. Только некоторые из них могли внимательно меня слушать и делать какие-то выводы. Я готов был поклясться, что многие из них еще спят. Если стоя может спать конь, то почему это не смог бы сделать человек, царь природы, который расщепил атомное ядро, придумал хоккей с шайбой и полетел в космос?

– Планируемый маршрут движения… – умышленна громко начал я говорить, чтобы разбудить еще не проснувшихся, и назвал примерно десять населенных пунктов на тот случай, если кто-нибудь из них отстанет или потеряется. Чтобы было ясно, где нас искать.

Когда я назвал конечный пункт, свободник Малечек совершенно некстати весьма громко рассмеялся:

– Значит, в субботу свадьбы не будет!

Я тоже засмеялся. И тут неожиданно по моей спине побежали мурашки. Сначала едва заметно, а потом все сильнее.

А что, если и вправду поедем? Свадьба назначена, все запланировано, директор кафе в среду начнет искать хорошее мясо для еды. А жених, отец будущего человечка, которого Либушка носит сейчас под сердцем, ведет мой танк. На свадьбу он не придет. Так что ротной молодежной свадьбы не будет.

Нервный озноб еще более усилился, когда рядом со мной появился поручик Влчек и сообщил, что командир батальона разрешил сварить кофе для командиров танков и водителей. Я живо опустил руку в задний карман брюк и спросил, сколько надо дать.

– Двадцати крон хватит.

Дать на кофе для солдат, которые, возможно, поедут так далеко, – какое может быть сомнение? И я вытащил двадцать крон. Правда, мне было неясно, кто сейчас, среди ночи, сможет достать кофе. Я сказал об этом Влчеку.

– Ничего, сумеют, – ответил он без колебаний. – Кто-нибудь разбудит продавщицу и подвезет ее к магазину. Вот и все. – Он повернулся, чтобы уйти.

– Товарищ поручик, – остановил его четарж Метелка. – Продавщица из «Армы» – это как раз то, что нужно. Товарищ командир, я хочу поговорить с вами и товарищем поручиком наедине.

Мы с Влчеком вопросительно посмотрели на него и отошли от остальных на несколько шагов. Метелка сразу все выложил:

– Если предлагают сделать кофе для командиров танков и водителей, то это значит, что мы на самом деле отправимся. А если мы начнем этот марш, то кто знает, вернемся ли до субботы. А если не вернемся, то на свадьбе не будет самого жениха, то есть Малечека. Все же остальное, включая и обед, состоится.

Мы согласились с ним, пока что не понимая, каким образом это связано с продавщицей из «Армы».

– На Верушку можно положиться, – объяснил он нам. – Она деликатно сообщит невесте, что свадьбу придется отложить. И в кафе все устроит. За неделю, на которую будет отложена свадьба, никакого катаклизма на земле не произойдет, и малютка, я думаю, простит родителям эту задержку. Когда станет соображать, конечно.

Влчек уже зарекомендовал себя достойным заместителем своего командира. И сейчас, чтобы принять решение, ему потребовалось не больше секунды.

– Хорошо, – согласился он. – Я скажу, чтобы вместе с кофе привезли и продавщицу. Но отсрочка свадьбы на неделю может оказаться недостаточной. А вот если свадьба состоится через четырнадцать дней, то мы на нее наверняка успеем. Пока что не будем ничего Малечеку говорить. Зачем его напрасно волновать?

Последние слова он договорил, находясь уже в нескольких метрах от нас. Он торопился дать соответствующие указания.

Я вернулся с четаржем Метелкой к своим солдатам, чтобы уточнить некоторые подробности марша. Влчек возвратился, когда я проверял, все ли танкисты усвоили позывные сигналы.

Он посмотрел на нас и недовольно покачал головой:

– Что-то вас здесь мало.

– Командиры и водители, – ответил я.

– Необходимо, чтобы здесь были все, – потребовал Влчек. – Я скажу им пару слов.

Четарж пошел собирать наводчиков и заряжающих. Через несколько секунд все были в сборе. Ребята ожидали сообщения, что тревоге дан отбой и что теперь предстоит ехать в гарнизон и ставить танки в парк.

Но поручик Влчек сказал не то, что мы ожидали. Он сообщил, что нам предстоит осуществить марш на большое расстояние, что это будет для нас настоящим испытанием и мы должны выдержать его с честью. Потом он дал нам несколько практических указаний, из которых было видно, что в танках он разбирается, и пошел к другой роте.

Я все это время стоял рядом со свободником Малечеком и всякий раз, когда мне казалось, что он открывает рот, чтобы спросить, как же быть теперь со свадьбой, легонько похлопывал его по плечу.

Прошло примерно полчаса, когда к нашей роте подъехал газик. В предутреннем полумраке я увидел, как из него выскочила девушка.

– Уже идет, – сообщил я четаржу Метелке. – Даю вам на объяснение три минуты, нет, две, – уточнил я. – А теперь бегите, нечего ей здесь понапрасну торчать.

Я проследил, уложится ли он в отпущенное ему время. Он затратил всего на минуту больше.

– Что она сказала? – спросил я, когда машина отъехала и четарж подошел ко мне.

– Что за меня она вышла бы замуж, даже если бы свадьба откладывалась три раза.

– Перестаньте бахвалиться. Отвечайте на вопрос по существу, – остановил я его.

– Она все устроит, абсолютно все, – сообщил он с гордостью.

Между тем командиры танков и водители начали подходить к котлу. Каждый подставлял свою алюминиевую кружку, и повар наполнял ее кофе до половины. Во многих случаях эта половина была весьма приблизительной, потому что из-за темноты часть напитка не попадала в кружку.

Через несколько минут поступил приказ начать марш.

– Что же это такое?.. – запричитал Малечек, запуская двигатель. – Ведь я не женюсь теперь вовремя, и малышка будет испытывать из-за этого затруднения до конца жизни…

– Ничего, все будет нормально, – попытался я его успокоить и скомандовал: – Вперед!

– Вперед! – повторил после меня Малечек, и голос его прозвучал в моих наушниках необычайно взволнованно.