Текст книги "Стальная рапсодия"

Автор книги: Вацлав Подзимек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 13

– Давай куда-нибудь сходим. Развлечемся. Нельзя жить как волк-одиночка, хотя и живешь во Влкове, – сказал в воскресенье Прушек.

– Не имею ни малейшего желания развлекаться, – ответил я. – Меня мучает разрыв с Юцкой. Но я не намерен так быстро сдаваться.

– А вот она, наверное, решила, что с тобой все кончено, – заметил он.

– Я-то знаю, в чем здесь дело, – сказал я. – Ей одного письма с извинением за то, что я тогда переборщил, мало. Хочет получить по крайней мере, три. Но пусть подождет, у меня тоже гордость есть.

– Правильно делаешь, – рассудил Прушек. – Мужчине не следует унижаться даже перед женщиной. Так как? Пойдем?

– Только ради тебя, – покорно согласился я. – А куда?

– Предоставь все мне, – таинственно проговорил он.

Раздался стук в дверь, такой тихий, что я едва расслышал его. В комнату вошел старый Яндачек.

– Товарища поручика Гоушека ждет на улице девушка, – сообщил он и незаметно оглядел комнату, чтобы удостовериться, все ли здесь в порядке.

«Юцка приехала! – подпрыгнул я, как будто меня укололи. – Золотая моя, перестала упрямиться!» Я ринулся из комнаты.

– Только не в тренировочном костюме, на улице холодно, – остановил меня Яндачек.

Я оделся быстрее, чем одеваюсь по тревоге.

Однако как только я увидел девичью фигурку, моя радость сменилась разочарованием. А потом даже страхом. Это была моя сестра.

– Что случилось, Эва? Что-нибудь с нашими? – с испугом спросил я, хотя сразу сообразил, что причина приезда кроется в другом.

– Нет, все в порядке, – успокоила она меня. – Все по-старому. Папа опять бегает по утрам. Ему наплевать, что соседи подшучивают над ним.

– Стало быть, если и есть у кого-то непорядок, так это у тебя, да? И дело это такое, что ни к отцу, ни к матери ты обратиться не можешь; верно?

Она кивнула:

– Речь пойдет о том парне, с которым я тогда стояла у входной двери, помнишь? Его зовут Вилем.

– Вилем, – задумчиво проговорил я. – И сколько же ему лет?

– Восемнадцать.

– Так, самое время, – проговорил я с иронией.

– Да, самое время, – согласилась она, не заметив этого. – Я ждала, что ты в субботу приедешь домой, но ты не приехал, и я вынуждена была отправиться к тебе. Это действительно уже невозможно откладывать.

– А теперь я должен осторожно подготовить к этому родителей, не так ли?

Она непонимающе посмотрела на меня, но постепенно смысл сказанного стал доходить до нее. Поняв, наконец, что я имел в виду, она громко рассмеялась:

– Нет, Ирка! Это совсем другое.

– Слушай, не загадывай мне загадки, – оборвал я ее смех.

– Не могли бы мы пойти куда-нибудь в другое место? У меня замерзли ноги, и потом… я очень голодна. Я сегодня встала в четыре часа утра.

Было как раз обеденное время. Когда мы в кафе «Слунце» после супа ждали второе, я не выдержал:

– Так скажи же, наконец, о чем идет речь?

– Скоро Вилема должны призвать в армию, – ответила она после непродолжительного молчания. – Мне нужна твоя помощь. Ведь родственники обязаны помогать друг другу, правда?

Я сосчитал в уме до пяти, потом глубоко вздохнул и ответил как можно тверже:

– В этом, Эва, на меня не рассчитывай. Пусть твой Вилем идет в армию и как следует послужит. Это ему пойдет только на пользу. Как-нибудь выдержите два года друг без друга. А если один из вас найдет себе другого, то лучше это сделать раньше, чем позже.

Было видно, что Эва с трудом сдерживается, чтобы не прервать меня. Я хотел еще что-то добавить, но тут нам принесли тарелки с заказанным вторым.

– Все совсем не так, – сказала она, когда мы кончили есть. – Вилем просто не дождется, когда его призовут в армию, он как раз хочет служить, но когда-то он во время дерби для подростков сломал ногу. И теперь немного прихрамывает. Правда, совсем немного, но он боится, что получит белый билет. Он считает, что тот, кто не служил в армии, не мужчина. Нужно, чтобы за него кто-нибудь замолвил словечко, чтобы его хромоту не приняли во внимание. Ты офицер, и у тебя наверняка есть знакомые и среди военврачей. Я не осмелилась попросить об этом отца, ты ведь его знаешь.

– Ты переоцениваешь мои возможности. Да и я, собственно, ни с одним военврачом близко не знаком.

– Как жаль! Если Вилема не возьмут в армию, мне будет с ним трудно, – вздохнув, сказала она жалобно. Так жалобно, что это заставило меня призадуматься.

– Одного военврача я знаю, но не уверен, что он сможет решить этот вопрос. Это всего лишь десятник, выпускник вуза.

– Вот и хорошо, – сразу повеселела Эва. – Врачи часто выручают друг друга.

– Завтра поговорю с Бальцаром, – пообещал я.

Она была счастлива. После обеда я показал ей дом, в котором мог бы получить квартиру, если бы Юцка согласилась выйти за меня замуж, потом проводил ее на вокзал.

– Ты в последнее время Итку, случайно, не видела? – спросил я, когда ее поезд уже подходил к перрону.

– Видела, на прошлой неделе. Она шла из института.

– Одна? – не смог сдержать я любопытства.

– Братец, уж не ревнуешь ли ты? Ну, если для тебя это так важно, – одна. Но она не очень-то сердечно со мной поздоровалась. Наверное, ты ее здорово обидел. Ты должен что-то предпринять.

– Дело за ней, – сказал я решительно.

– Как знаешь, – ответила она, уже стоя на подножке вагона. – Ну а с военврачом обязательно поговори.

– Не беспокойся, – заверил я ее, хотя хорошо знал, что, если я и поговорю, это все равно ничего не даст. Пусть хоть успокоится.

На обратном пути в общежитие у самой входной двери я догнал поручика Влчека. Сначала я хотел рассказать ему о Вилеме, которому так не хочется получить белый билет, но потом передумал.

– Ты так и не пришел попробовать копченого мяса, – напомнил мне поручик.

– Разве оно еще не кончилось? – спросил я.

– Еще есть, – заверил он меня. – В среду в восемь вечера тебя устраивает?

Я ответил, что устраивает, и направился к своей комнате. Прушека я дома не застал. Все ясно – пошел развлечься.

Глава 14

Когда я в среду вечером в общежитии взялся за ручку комнаты номер 6, дверь оказалась запертой. Влчек пришел только через полчаса.

– Извини, я был на собрании ССМ в третьей роте. Никак не могли закончить, – оправдывался он. Однако в его словах скорее сквозила радость, чем сожаление. И причину этой радости он тут же выложил мне:

– Понимаешь, ужасно интересно. Раньше на собраниях молчали, как воды в рот набирали, и со всем соглашались. В последнее же время все так обсуждают поставленные вопросы, что не остановишь никого. Сегодня, например, разнесли в пух и прах решение комитета. Делают успехи!

Заместитель командира батальона по политчасти жил один. У него в комнате стояли такой же стол, как и у нас с Прушеком, такая же кровать и шкаф. Тем не менее обе комнаты сильно различались между собой, и не только потому, что в этой царил образцовый порядок. После минутного размышления я понял, в чем здесь дело. Мы с Прушеком живем в общежитии, а Влчек – у себя дома, в своей комнате. Он действительно создал здесь уютное жилище.

Копченое мясо было нарезано, четвертушка хлеба заняла свое место посредине стола, а я сгорал от любопытства, предложит ли Влчек чего-нибудь выпить. Предложил – достал бутылку красного. Моя симпатия к нему еще более усилилась.

– Очень вкусно, – похвалил я мясо, приканчивая третий кусок. – Это жена вам прислала? – спросил я через минуту, хотя и знал, что Влчек не женат. Просто своим вопросом, я хотел расположить его к откровенности.

– Мне с девушками не везет. С одной расстался незадолго до свадьбы.

– Лучше незадолго до свадьбы, чем через пару лет после нее, – рассудил я.

– Вот и я себе говорю то же самое, – подхватил он. – Я выбрал такую работу потому, что считаю ее серьезной, она мне нравится. И я не мог бы говорить одно солдатам и что-то совсем другое дома жене. Или выслушивать ее и поддакивать ради семейного благополучия. И я не смог бы пропускать собрания только потому, что дома стынет ужин или мы опаздываем в кино. Если уж я что-нибудь делаю, то мне хочется делать это как следует. Конечно, без семьи трудно. Но найти женщину, которая бы вместе со мной радовалась тому, что рядовой Чипера имел в этом месяце лишь один дисциплинарный проступок, тогда как в прошлом месяце целых три, или… считала бы причиной для семейного торжества тот факт, что наш батальон отстрелялся на «отлично», согласись, не так-то легко…

– Найдутся и такие, сколько хотите, – прервал я его почти философские рассуждения.

– Но пока мне не везет, – подвел он итог своему жизненному пути.

– А что, если дать объявление в газету? – предложил я.

– Уже давал: «Офицер ЧНА, образование высшее, двадцати пяти лет, среднего роста, ищет подругу соответствующего возраста, любящую природу и относящуюся с пониманием к работе, требующей много времени…»

– И что из этого вышло? – загорелся я любопытством. – Неужели никто не откликнулся?

– Что ты! Получил шестнадцать писем. Три дамочки сочли, что соответствующий возраст – это сорок лет, шесть сообщили, что любят природу, и просили указать размеры дачи. Остальные называли меня почему-то уже паном подполковником. Так ничего и не получилось. И потом, здесь есть еще одна проблема. – Влчек на секунду умолк, готовясь к дальнейшему повествованию.

Я вопросительно взглянул на него. Однако он не смог продолжить, так как в эту минуту в комнату, не утруждая себя предупредительным стуком, ворвался долговязый паренек.

– «Проблема» явилась сама, так сказать, в материализованном виде. Мой брат Павел, – представил его Влчек.

– Привет, – поздоровался с ним мальчик и, обратившись ко мне, добавил: – Добрый вечер.

– Зачем пожаловал? – спросил Влчек с беспокойством.

– Ужасно важное дело, брат, – начал Влчек-младший. – Достали лыжи, о которых я тебе говорил. Прямо красота.

– Сколько? – поинтересовался Влчек уже без тревоги в голосе.

– Мне не хватает трех сотен. Я хотел бы одолжить их до будущей недели.

Влчек махнул рукой, и по этому жесту было ясно: он уверен, что денег своих больше не увидит. Поручик подошел к шкафу, вытащил из него записную книжку с несколькими стокроновыми бумажками и три из них дал брату. Павел, обрадованный, сунул их в карман и собрался уходить.

– Не хочешь поесть с нами? – показал Влчек на копченое мясо.

– Я уже ужинал, – ответил младший брат. Потом, однако, в полном противоречии со своим заявлением как бы на минутку подсел к столу и съел все, что там было, не удостоив вниманием лишь хлеб да бутылку с вином.

– Как дела на фабрике? – поинтересовался Влчек.

– Нормально, – ответил Павел.

Однако Влчек-старший не был намерен ограничиваться общими словами.

– Как чешский язык? – спросил он.

– За последнюю неделю две четверки.

– А математика? – допрашивал Влчек.

– Не вызывали. А вызовут, у меня всегда готов ответ. Да, я на одну секунду улучшил свой результат на тысячу метров, – похвастался Павел, и я сразу уловил, что на спортивные темы он любит говорить больше всего.

– Как ты теперь доберешься до интерната? – озабоченно спросил старший брат. – В это время уже ничто не ходит.

– Так же, как и сюда, – заявил он. – Бегом. Шесть кэмэ до тебя и шесть обратно – это для меня пустяк. Я ведь тренируюсь.

– В субботу придешь?

– В субботу нет, брат. Едем в Прагу. На следующей неделе приду. Ну, пока!

Влчек-младший был уже в дверях, когда вспомнил, что в комнате есть еще один человек, и попрощался: – До свидания!

– Хороший малый, – сказал я, когда мы остались с поручиком одни. – Ваши, верно, на него не нарадуются.

Влчек помрачнел:

– Радовались. Еще год тому назад. Сейчас их уже нет в живых. Они погибли из-за одного растяпы. – Поймав мой вопросительный взгляд, он продолжал: – Они возвращались из Моравии, где были в гостях у знакомых и заодно навестили могилу маминых родителей. Дело было в ноябре, и в четыре часа дня уже нужно было включать фары. Целый час они тащились за колонной машин. Обгон был невозможен, узкая шоссейка петляла по лесу. Потом началось широкое шоссе, ровное как ладонь, и отцу захотелось наверстать упущенное время. Он спешил, так как не любил ездить ночью. На скорости девяносто километров он обошел пару автомобилей и оказался за грузовиком с прицепом, едущим впритык к разделительной черте. Отец немного взял влево, чтобы посмотреть, что там впереди грузовика. Встречных машин видно не было, поэтому он решился на обгон. Включив левый свет, он рванул вперед. И в этот момент обнаружил, что на него несется машина с погашенными фарами. Однако он был – уже на уровне кабины грузовика. Водитель не мог его видеть, так как машина отца как раз находилась вне видимости его зеркала заднего вида. А это означало, что водитель грузовика не возьмет вправо и не сделает ничего, чтобы помочь ему.

Все зависело от отца. Отойти обратно за грузовик он за такое короткое время не мог, поэтому прибегнул, к единственному, что ему оставалось, – нажал на газ до отказа. Его машина оказалась на полкорпуса впереди грузовика. Только тогда водитель грузовика заметил его, затормозил и постарался взять как можно больше вправо, чтобы отец смог проскочить между машинами. Водитель машины с выключенными фарами наконец-то тоже прореагировал. Он рванул свою «шкоду» вправо и выехал на обочину. Однако его машина при этом потеряла управление. Отцу уже не удалось проскочить, и он врезался в ее левое заднее крыло, от него отскочил вправо – прямо под грузовик.

Мама умерла на месте, отец – через два дня, успев еще все это рассказать.

Влчек умолк. Всегда решительный замполит превратился в человека, нуждающегося в утешении. А я не знал, что ему сказать. То, что приходило в голову, казалось неуместным.

После минутного молчания он продолжал:

– В суд я шел с одним желанием – отомстить. Однако это желание быстро пропало. На скамье подсудимых сидел растерянный человек, который тогда, во время аварии, отделался синяками. Заботливый отец семейства, образцовый работник, он в жизни и мухи не обидел. В тот ноябрьский день ему показалось, что удобнее ехать без фар, поэтому он их и выключил. Он забыл, что дело не только в том, чтобы он хорошо видел, но и в том, чтобы и его видели.

Когда суд удалился на совещание, чтобы вынести приговор, я сбежал. Не хотел ничего слышать. Я бы должен был ненавидеть этого человека, но не мог…

Остались мы с братом одни. Павел на севере Чехии, а я на западной границе. Мне было ясно: он должен находиться со мной рядом, чтобы я смог хоть в малой степени заменить ему отца. Уже давно было решено, что Павел поступит в гимназию. Это можно было бы сделать и здесь. Но не может же он жить со мной в общежитии.

После некоторых размышлений я предложил, один вариант, и Павел с ним согласился: он будет учиться на столяра в училище при фабрике в нескольких километрах отсюда. Там и получит аттестат зрелости. Он живет в интернате, имеет все необходимое. Хорошо учится, отлично бегает. Мне бы хотелось, чтобы было наоборот. Чтобы он отлично учился и хорошо бегал. Но что поделаешь? На субботу и воскресенье Павел приезжает ко мне. Я кормлю его тут обедами собственного приготовления. В последнее время я преуспел: с яичницы с колбасой перешел на котлеты. Так что девушка, которая согласится выйти за меня замуж, должна принять и Павла. С его пропотевшими тренировочными костюмами и грязными комбинезонами, с его способностью съедать все, что ни попадет под руку. Согласись, что я не лучшая партия…

Я согласился. Однако, если быть честным, я не находил это дело таким уж безнадежным и сказал, чтобы утешить его:

– Я уверен, найдется девушка, которая решится на это… Лишь бы ее избранник оказался на высоте…

– Я тоже так считаю, – кивнул он мне и тотчас же воскликнул: – Да мы не пьем совсем! – Он протянул свою рюмку, чтобы чокнуться. Чувствовалось, что он хочет улучшить испорченное настроение. – Ну а теперь очередь за мной спросить о твоих делах, как у тебя с девушкой. Однако я не буду спрашивать. Если решишь, что я тебе могу в чем-то помочь, приходи. Буду рад.

Потом мы перешли на служебные проблемы. При этом я не упустил случая высказать пару критических замечаний в адрес штаба батальона, имея в виду майора Кноблоха. Влчек против чего-то возражал, с чем-то соглашался.

– Я вижу, тебе нравится служить в армии, – сказал он неожиданно.

Я посмотрел на него непонимающе.

– Это лучше всего узнаешь, когда люди высказывают свои замечания, – поспешил пояснить он. – Замечания замечаниям рознь. По замечаниям и по критике сразу становится видно, болтовня это или стремление действительно улучшить что-то.

Я признал, что он прав, и разговорился:

– Я знал, что стану офицером, когда был еще маленьким. Отец с малых лет приучал меня к этой мысли… Во взводе мне не нравилось. Там меня водили за руку и все время нагоняли страху, чтобы я чего-нибудь не напутал. А здесь иное дело. Я здесь командир. Могу сам принимать решения и нести за них ответственность. Если решу плохо, получу взбучку и совет, как в будущем сделать лучше. Это очень хороню.

– У меня такое впечатление, что тебе твоя рота начинает нравиться. Продолжай в том же духе. Рота должна быть единым коллективом. Один ты ничего не сделаешь, – сказал Влчек.

Я кивнул в знак согласия.

Мы допили бутылку, время было уже позднее. Я поднялся.

– Ну как, согласился с мыслью об отличной роте? – спросил Влчек, подавая мне руку.

– Еще нет, – отрицательно покачал я головой.

– Слишком долго перевариваешь, – заметил он. – Но как знаешь. Ведь ты командир, который не любит, чтобы его водили за руку.

Я пытливо взглянул на него, стараясь понять, зачем он повторил мои слова…

Глава 15

Члены ротного бюро ССМ во главе с Метелкой примчались ко мне сразу же после обеда.

– Трагедия, товарищ поручик! – начал свободник Душек. – А мы-то думали, что становимся настоящим коллективом! Не можем теперь в глаза друг другу смотреть.

– И еще эта драка, – присоединился к Душеку свободник Гисек.

– Может быть, объясните, в чем дело? – спросил я с наигранным спокойствием, хотя и чувствовал, что приятного меня ожидает мало. – Пусть говорит председатель, иначе мы никогда не дойдем до сути дела, – взглянул я на Метелку.

– У Незбеды кто-то взял пятисотенную, – взволнованно начал он. – Вчера получил ее, а сегодня перед обедом обнаружил, что она пропала. Вместе с записной книжкой, такой… как будто из змеиной кожи. Я сам ее видел у него, и она мне очень понравилась.

– Пятисотенная? – спросил я.

– Нет, записная книжка. Пятисотенную я не видел… Я даже не знаю, как она выглядит.

– Кто-то упомянул и о драке. – Мне не терпелось поскорее узнать все плохие новости.

– О драке, собственно, и говорить нечего, – заметил Метелка. – Незбеда заявил, что это мог сделать только тот, кто уже сидел за кражу. Пецка случайно услышал это и дал ему пару затрещин. Не очень сильно. Никаких следов, товарищ поручик.

– Да здравствует отличная рота! – в сердцах воскликнул я.

– Мы этого так не оставим, – отозвался свободник Гисек. – Мы сами разберемся с вором, так что это совсем не повлияет на показатель дисциплинированности роты.

– Только бы узнать, кто это сделал, – сказал я.

– Мы его найдем, – заверил меня Душек. – Прежде всего мы возьмем в оборот Пецку, его разыгранное возмущение нас не проведет. Если с ним окажется все в порядке, примемся за других подозреваемых.

– А вы еще кого-то подозреваете? – спросил я.

– Разумеется, – подтвердил Душек. – Решающее значение имеет мотив, – поучительно заметил он мне. – Украл тот, кому эта пятисотенная крайне нужна. Из этого мы и будем исходить.

План розыска преступника у них был продуман основательно.

– У нас все записано, – продолжал свободник Гисек. Пошарив в кармане, он извлек замызганную бумажку и начал читать: – «У свободника Черны вышла замуж сестра, и он подарил ей на свадьбу люстру. За две тысячи. Наверняка задолжал… Залабак очень любит пльзенъское пиво, а оно стоит довольно дорого… Кочка любит хорошо поесть. И охотнее всего ест печенку с луком, так что поужинать на двадцать крон…»

– Включите в список и меня, – прервал я его. – Мне эта пятисотенная тоже очень пригодилась бы.

Мой аргумент привел их в некоторое замешательство, но ненадолго.

– Затем идет свободник Лакатош, – добавил Гисек.

Терпение мое лопнуло.

– Вы этот бессмысленный список подозреваемых одобряете? – обратился я к Метелке.

– Не очень, – честно признался он. – Но ничего лучшего мне в голову не пришло. Ясно лишь одно: мы должны сами провести расследование, иначе мы не рота, а…

– Вы упустили одну небольшую деталь. У этой роты есть свой командир, который отвечает за все, что в ней происходит, – поучительно сказал я и тут же спросил: – Что у Незбеды пропали пятьсот крон, это проверено?

– Он сам так сказал, – пожал плечами Метелка.

– Я спрашиваю, проверено или нет? – повторил я, так как его ответ меня не удовлетворил.

Метелка посмотрел на остальных членов бюро. Они выглядели растерянными. Свободник Прохазка, который до сего времени молчал, проговорил:

– Может быть, он сам придумал эту кражу? Странный какой-то парень. Мне он никогда особенно не нравился. Вдруг ему захотелось перессорить нас?

– Отыщите десятника Пилначека, – распорядился я. Не прошло и минуты, как Душек вернулся с Пилначеком.

– Получал ли Незбеда в последнее время банкнот в пятьсот крон? – спросил я его.

– Уже не раз. Последний я вручил ему вчера днем, – подтвердил Пилначек. – Везет же некоторым!

– Ваши личные соображения меня не интересуют. Мне нужны факты.

– У меня есть расписка, – обиделся он. – Могу за ней обегать.

– Бежать никуда не надо, – остановил я его. – Я вам верю. Можете идти.

Он ушел разочарованный, так как надеялся получить новые сведения о происшедшем.

– Знаете что? Идите работать и все предоставьте мне. Я уж как-нибудь в этом разберусь. И пришлите ко мне воина Незбеду, – закончил я совещание с членами бюро ССМ.

Метелку я задержал и, когда все вышли, спросил:

– Ну как, присвоение вам звания четаржа [5]5
  Приравнивается к званию сержанта в Советской Армии. – Прим. ред.


[Закрыть] вы уже отметили?

– Только в узком семейном кругу, товарищ поручик.

– Имейте в виду, если вам придет в голову отпраздновать это также и со своим взводом, вы будете наказаны.

– Ребятам удалось объяснить это с большим трудом, признался он. – В конце концов они согласились, но с условием, что наверстаем упущенное когда-нибудь в будущем.

– Там будет видно. А теперь, товарищ четарж, никаких шаляй-валяй. Упорно учиться. Я приду проверить.

Незбеда через минуту неуверенно вошел в комнату.

– По какому праву вы позволяете себе кого-то подозревать без всяких на то оснований? – взялся я за дело с другого конца.

– Я понимаю, что был не прав, – согласился Незбеда. – Но он тоже не имел права набрасываться на меня так сразу.

– У каждого из нас есть свое больное место. И если кто-нибудь коснется этого больного места… – стал я его поучать.

– Мне это ясно, товарищ поручик. У Пецки такое больное место…

– Лучше поговорим о пятисотенной, – прервал я его. – Вчера днем вам вручил ее десятник Пилначек. Так?

– Да, деньги мне прислал отец, – добавил Незбеда.

– Кто еще видел, как вы получали их? – Я начинал входить в роль следователя.

– Пилначек.

– А кто еще?

– Свободник Черны. Он получал какое-то заказное письмо и видел, как Пилначек передавал мне деньги.

Я испугался. Что, если ребята со своим списком подозреваемых окажутся правы?

– Что было дальше? – спросил я.

– Черны сказал, что, если бы он получил из дома пятьсот крон, он обязательно угостил бы товарища пивом. Выяснилось, что мы оба вечером идем в увольнительную и можем зайти выпить пива.

– И вы зашли?

– Зашли.

– Как же у вас могла пропасть пятисотенная, если вы вечером ее разменяли?

– Я, товарищ поручик, хотел ее разменять. Но официант сказал, что у него тоже крупные деньги, и предложил нам вместе набрать нужные восемь крон. У нас у каждого было по пятикроновой монете.

– Утром вы проверили, при вас ли еще записная книжка с деньгами?

– Не проверил. Я обнаружил пропажу только перед обедом. Я обшарил все карманы парадно-выходной формы и понял, что деньги пропали.

– Можете идти! – Я отпустил его, боясь, как бы он не догадался, что я просто не знаю, как быть дальше.

Он вышел. Вслед за ним вышел и я, чтобы посмотреть, как новоиспеченный четарж Метелка проводит занятия со своим взводом. Вел он их образцово. Затем я принял командование взводом на себя.

После окончания занятий я пригласил Метелку в свой кабинет. Он прибежал, тяжело дыша.

– Нужно закаляться физически, товарищ четарж.

Он согласился со мной.

– Итак, до сих пор нам известно только то, что Незбеда действительно получил пятьсот крон. Вечером, когда он расплачивался за пиво, банкнот еще был у него, а перед обедом на следующий день исчез. Кроме Незбеды о нем знали десятник Пилначек и свободник Черны, – вернулся я к прежней теме, ради которой, собственно, и пригласил Метелку, чтобы не одному мучиться над этой загадкой.

– Об этой пятисотенной могли знать и многие другие ребята, – заметил Метелка. – Слухи о таких событиях распространяются быстро.

– Мы должны исходить из того, что кража произошла ночью или сегодня утром, – продолжил я свои рассуждения.

На этот раз Метелка со мной не согласился.

– Если это случилось ночью или утром, то вором мог быть только дежурный по роте или дневальный. Кража в их присутствии не осталась бы незамеченной, – сказал он.

– Это в том случае, если оба добросовестно выполняли свои обязанности, – охладил я его.

– Разумеется. Но сегодняшние дежурные честно несли и продолжают нести свою службу. Мимо них даже мышь не проскользнет.

«Лакатош и Беранек», – вспомнил я и вынужден был согласиться, что Метелка прав. Вдруг меня осенило.

– Пришлите сюда еще раз Незбеду, – попросил я.

Метелка ушел и через пять минут вернулся с Незбедой.

– Итак, вы расплатились, каждый дал официанту по пять крон, и вы отправились домой. Вы были одни? К вам никто не присоединился? – выпалил я без всякого предисловия.

– Вот-вот, – зашептал мне Метелка. – Дорога домой – это и есть ключ к разгадке. Я думаю об этом всю вторую половину дня, товарищ поручик.

– К нам никто не присоединялся. Никаких девушек мы не провожали. В «Слунце» мы не ходим, – качал головой Незбеда.

– Следовательно, вы совершенно спокойно шли домой… – У Метелки был вид гончей, взявшей след.

– Вполне нормально. Черны по дороге все время сожалел, что не попал в «Дуклу». Он сказал, что, если бы у него были условия, то он стал бы спортсменом мирового класса, – вспоминал Незбеда.

– Черны занимается прыжками в высоту. Ничего особенного, средний уровень, – пояснил Метелка.

Потом Незбеда как бы мимоходом добавил:

– Мы прыгали.

Метелка всплеснул руками.

– Когда мы шли мимо детской площадки, Черны сказал, чтобы я обратил внимание на его стиль, и перепрыгнул через ограду. Высота была небольшая, примерно полтора метра. Я заметил, что такую высоту берут юниорки, не снимая при этом тренировочных костюмов. И я могу так же прыгнуть. Однако, разбежавшись, я почувствовал, что шинель мешает мне. Я остановился, снял шинель и китель и после этого продемонстрировал Черны прыжок. Туда и обратно. Это ему очень испортило настроение.

– Все ясно! – не удержался Метелка.

– Да, ясно, – добавил я. – Бегите туда сейчас же и посмотрите. Вы оба.

– Вряд ли мы что найдем, – скептически проговорил Метелка, – утром кто-нибудь наверняка подобрал записную книжку.

– Никто не подобрал. В такую слякоть люди около детской площадки не ходят, – сказал я, взмолившись про себя, чтобы я оказался прав.

Они прибежали через полчаса. Незбеда победоносно махал над головой записной книжкой, такой… как из змеиной кожи. Затем вынул из нее пятисотенную и показал мне.

– Можете идти, – приказал я довольно холодно, вероятно из опасения, что они пойдут, какой огромный камень свалился с моей души. – А членам бюро окажите, – обратился я к Метелке, – что, если они еще когда-нибудь придут ко мне со списком подозреваемых, я попрошу поручика Влчека провести внеочередное собрание ССМ, на котором будет избрано другое бюро. В моей роте никто никого не должен подозревать без веских оснований!

Он поспешно кивнул в знак согласия.

– А теперь пришлите ко мне воина Пецку!

Пецка пришел позже, чем я ожидал. Наверное, ему не очень хотелось со мной встречаться.

– Я не потерплю, чтобы в моей роте товарищ набрасывался на товарища с кулаками, понимаете, Пецка? – спросил я, едва он вошел.

– Незбеда мне не товарищ, – ответил он со злостью.

Я не имел намерения обсуждать с ним этот вопрос и спросил:

– У вашей девушки есть ваша фотография?

– Есть, но старая. Сегодня я ей послал новую.

– И хорошо сделали.

– Я знаю, – согласился он.

– Ничего вы не знаете, – постарался я вывести его из заблуждения. – Ей очень понадобится эта фотография. Чтобы ваш образ не выветрился из ее памяти. Увольнительных, отпусков и прочих привилегий вы теперь долго не получите. Что вы на это скажете?

Пецка остался совершенно спокоен.

– У вас есть что-нибудь мне сказать?

– Он несправедливо меня обвинил, за это я его и ударил, – заявил он. – Но это не имеет, значения.

– А что же имеет значение? – поинтересовался я.

– Мне известно, что вы выгнали ребят со списком подозреваемых, в котором на первом месте значился я. Большое вам за это спасибо, товарищ поручик. Можете теперь не пускать меня в увольнения за Незбеду хоть целый год, Я выдержу. И Власточка тоже.

Так закончилась история с незбедовской пятисотенной.