Текст книги "Стальная рапсодия"

Автор книги: Вацлав Подзимек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Вы когда-нибудь пробовали толкать танк? Я – нет. Видимо, нелегкое это дело…

Глава 27

К обеду подали вкусный гуляш, причем мясо было светлее обычного. Повар самодовольно улыбался и утверждал, что гуляш из вырезки.

Воин Гуштява, впрочем, заявил, что это месиво несъедобно. Но можно ли было ожидать от человека, избалованного колбасками с майораном, более высокой оценки?! Однако надо заметить, что он первым опустошил свою тарелку.

Вернувшись в расположение роты, я застал за работой взводных агитаторов. Еще бы им не агитировать, если все идет как по маслу!

Я приказал построить роту. Что скрывать, мне тоже нравится выступать, когда все идет гладенько. Ребята построились быстро, знали, что их ждет доброе слово. Иначе и быть не могло.

Я придирчиво осмотрел подравнявшихся парней в комбинезонах и начал:

– Мы прошли восемьсот километров и все до единого прибыли к месту назначения.

– Да здравствует первая рота! – прокричал кто-то из моих парней.

А я почувствовал, что этот выкрик не что иное, как выражение чувства, которое заставляет человека петь в минуты, радости. Правда, я тут же поймал себя на мысли, что упоение славой – верный путь к неприятностям.

– Недостатки разберем по возвращении в часть, – проговорил я твердым голосом после минутного молчания.

Бойцы роты живо согласились, так как поняли, что я намеренно сдерживаю эмоции.

– А теперь всем проверить танки, – скомандовал я. – И как следует, ежики!

Ребята принялись за дело. И я вместе с ними.

Наблюдая за своей ротой, я только сейчас начал понимать, что мы хорошо выполнили задание. Я, их командир, и они. И тут же, устыдившись такой очередности, я восстановил справедливость: это они – молодцы, а я, их командир, – тоже неплох. Похоже, что нам предстоит стать отличной ротой.

Отличная рота! Эти два слова неотступно вплетались в мои мысли, чем бы я ни был занят, вплоть до самого утра, когда мы начали загонять танки на железнодорожные платформы. Полк возвращался домой.

… Разместились мы с подобающим комфортом. С тем самым комфортом, который не имеет никакого отношения к местам в спальных вагонах. Просто все получили возможность основательно выспаться. Все, кроме тех, кто волею судьбы и служебных обязанностей оказались предоставленными ветру и надвигающемуся дождю со снегом на открытых платформах у танков.

Некоторые солдаты заснули раньше, чем тронулся состав. Не знаю, что им снилось. Я же грезил торжественной встречей, на которую выйдет все население городка, где расположилась наша часть. И Итка. Я будто наяву видел, как она бросается мне на шею, обнимает, а я спешу сказать: «Ничего сложного. Пустячное дело».

Действительность, как это обычно бывает, оказалась более прозаичной. Никаких встречающих, не говоря уже об Итке, не было. Командир полка сообщил нам, что поход как подготовка к предстоящим дивизионным учениям прошел неплохо, но, пока танки не будут приведены в надлежащий вид, ни о каких отпусках и увольнительных не может быть и речи.

Мы дружно принялись за работу, чтобы приблизить долгожданные увольнения и еще, пожалуй, потому, что танкист сам не свой до тех пор, пока его машина не приведена в образцовый порядок. Словом, работали мы так, что от спин только пар валил. Работали три дня и три ночи. И я работал вместе со всеми.

Глава 28

Вымотанный и выжатый как лимон, я возвращался вечером в свое общежитие, непоколебимо уверенный, что сейчас соберусь с мыслями, сяду и напишу своей возлюбленной длинное, как сага, письмо, которое непременно растопит ее ледяное сердце.

По дороге я встретил мужчину в армейском ватнике. Он тащил за собой санки, в которых резвился закутанный в пуховую шаль маленький человечек. Изредка малыш покрикивал на свою тягловую силу: «Но-о, дядя!»

«Дядя» тут же напрягался, правда, без особого эффекта – снега еще было маловато. Прошло несколько минут, прежде чем я узнал в мужчине майора Кноблоха. Я поприветствовал его, понимая, что такая встреча не доставила радости начальнику штаба. Приблизившись, я рассмотрел и человечка в шали.

– Привет, Дежо! – махнул я ему.

– Привет, – ответил мальчишка и тут же запустил в меня снежком.

– Эту глупость с санками выдумала моя жена, – словно оправдываясь, проворчал майор. – Она вдруг решила, что это именно то, что может укрепить мое здоровье и развеселить Дежо.

– Мне кажется, здоровье и детские забавы – это не самое главное, товарищ майор, – произнес я, стараясь собраться с мыслями.

– Дезидер Лакатош – твой солдат, и ты имеешь полное право знать все, что с ним связано.

– Так точно, товарищ майор.

– Возьми санки и пойдем, – сказал Кноблох и посадил мальчишку себе на плечи.

Мы шли к дому Кноблоха, и солдаты батальона, которых мы встречали, улыбались, видя начальника штаба с такой ношей. Знали бы они, что произошло потом, когда мы достигли цели путешествия!

– До тех пор пока Дезидер Лакатош-служит в армии, заботиться о его сыне будет моя жена. Сегодня она на собрании, поэтому я остался с Дежо, – сообщил мне майор, пока мы раздевали мальчишку. – Она написала мне все, что нужно сделать. – Майор взял в руки листок и командирским тоном принялся читать: – «Во-первых, посадить Дежо на горшок».

Мы долго искали злополучный горшок. Когда почти вся квартира была перевернута, а необходимое найдено, мальчишка, к нашей неописуемой радости, с удовольствием на него взгромоздился.

– «Во-вторых, – прочитал майор далее, – сварить ему кашу».

Благодаря тому, что все необходимое для этой процедуры было аккуратно расставлено на столе, кашу мы приготовили на славу.

Потом майор и я выкупали Лакатоша-младшего. Процедура прошла почти нормально, если не считать того, что ребенок отгрыз кусок мыла и принялся пускать мыльные пузыри. Причем это продолжалось и тогда, когда нам удалось уложить его в постель. Согласившись поспать, он потребовал, чтобы мы ему рассказали сказку. Ту самую, которую обычно рассказывала тетя.

Майор Кноблох не знал, какую сказку рассказывает на ночь тетя, то есть его жена, но с готовностью начал другую. О солдате и летающем танке. Сказка была довольно оригинальна, и я с нетерпением ждал, чем она закончится. Но мои надежды были напрасными. Мальчишка вскоре уснул, а начальник штаба почему-то не счел нужным продолжать сказку для меня одного.

Потом майор приготовил кофе и подвинул ко мне поднос с пончиками. Я понял, что разговор нам предстоит долгий.

Так и случилось.

– В твои годы я был лучшим командиром роты самоходок, – начал Кноблох. – Служил в Восточной Чехии, в небольшом городишке, и скоро должен был стать командиром батальона. Поговаривали, что и эта должность будет для меня лишь очередной ступенькой. В то время я женился на местной красавице. У нас была сказочная любовь. Как волшебный сон. Наверное, слишком глубокий сон.

Затем нашу часть перевели в другой район республики. В самое что ни на есть захолустье. Родители жены решили, что она со мной не поедет. Им не хотелось расставаться с дочерью. А если бы Ярмила поехала со мной, то им пришлось бы сниматься с насиженного гнезда, расстаться же с собственным домом было выше их сил.

Две недели тянулись нескончаемые семейные советы. У меня была тысяча причин, а главное – желание уехать с родной частью. Но родители Ярмилы были непреклонны.

В конце третьей недели решение было найдено. Тогда оно показалось нам спасительным, на самом же деле это было худшее, к чему мы могли прийти. Я написал рапорт с просьбой перевести меня в городской военкомат. Странно, но даже те, кто рассматривали мой рапорт, не сочли нужным вызвать меня и просто, по-товарищески, сказать, что я схожу с ума. Рапорт был подписан. В двадцать шесть лет я сел за письменный стол.

Дела у меня пошли плохо, и чем дальше – тем хуже. Я стал командовать бумажками и людьми. Одного старика, который пришел сняться с учета по возрасту, я поставил по стойке «смирно». Когда же ему не удалось выполнить команду в соответствии с требованиями устава, я накричал на него. Он уходил перепутанный насмерть и по дороге к двери все пытался выдерживать строевой шаг. По стойке «смирно» я ставил и юнцов, которым только предстояло идти на службу. Те откровенно издевались над моим служебным рвением.

Неоднократно вопрос о моем отношении к людям поднимали на партийных собраниях, и каждый раз я торжественно обещал оставить свои замашки. Потом выплыл наружу и беспорядок в документации, которую, я вел. То, что произошло, было самым ужасным: я потерял доверие коллектива и начальства. Все дела, решение и исполнение которых требовали оперативности, собранности, стали поручать другим. Я же оказался в положении мальчика на побегушках.

Однажды вечером, возвращаясь с работы в отвратительном настроении, я со злости так пнул угол нашего особняка, что отвалился огромный кусок штукатурки. Вечером за ужином я сообщил своим, что подаю рапорт с просьбой вернуть меня в мою родную часть. В захолустье.

Разразился, семейный скандал, однако, к моему удивлению, расстановка сил оказалась на этот раз равной: два на два. Жена приняла мою сторону. Возможно, она надеялась, что мой рапорт не будет подписан. Но начальство и на этот раз пошло мне навстречу. Свою роту я не получил, но в батальон вернулся. Радости моей не было предела. Ярмила в это время жила дома и ждала, как развернутся события.

А дальше все пошло своим чередом. Ничего из ряда вон выходящего не случалось. Я служил в захолустье, меня это вполне устраивало, и я чувствовал, что мной довольны. Изредка, на выходной, мне удавалось выбраться домой. Получить квартиру на новом месте не было надежды. Прошел год. Во время одного из воскресных семейных обедов родилась очередная идея, и тоже плохая. Дело в том, что некое подразделение нашей части располагалось в Западной Чехии в небольшом городке, районном центре. Родители жены – пенсионеры, которых в родном городе ничто, кроме собственного дома, не задерживало, подали объявление об обмене, собираясь переехать в тот самый городок.

Предложений по обмену поступило сразу несколько. Наш выбор остановился на очаровательном домике… Мне даже не пришлось просить о переводе, поскольку в том самом городке освободилась должность командира батальона, а я был в числе наиболее подходящих кандидатов.

Все проблемы разом исчезли. Жили мы в прекрасном доме, я успешно командовал батальоном, а мальчишка, который у нас родился, рос крепким и здоровым. В три года я подарил ему фуражку, очень похожую на военную, и мечтал о том, что мой сын станет когда-нибудь командующим войсками округа… по меньшей мере. В тридцать лет я стал капитаном.

Потом меня пригласили в отдел кадров и предложили поехать на учебу в Брно. «Хоть вы и лучший командир батальона, – сказали мне, – но академическое образование вам не помешает». Смысл был предельно ясен: не будешь учиться – не будет и перспективы.

И снова домашний совет, и снова семейный скандал… На этот раз против меня были все. Даже жена. Зачем куда-то ездить, если я и так хороший командир? Вполне можно обойтись и без высшего образования. Нам, мол, и так неплохо живется…

Я согласился. Вернее, подчинился. Однако не следует думать, что я пренебрегал высшим образованием. Просто я считал, что мое служебное положение и возраст дают мне возможность не торопиться. Спустя некоторое время меня произвели в майоры и вновь пригласили в отдел кадров.

Дома уже не было ни скандала, ни бури, но против учения на этот раз были все. И сам я убеждал себя в том, что таких хороших командиров, как я, – раз, два и обчелся. Обо мне даже в газете писали, а тут – садиться за парту рядом с теми, кто и половины моего служебного опыта не имеет, да просить об увольнительной тех, кто в жизни не познал радости успешных учений, когда твои бойцы поражают все цели с первого раза!

Я отказался. Потом еще раз… Полоса успехов не проходила, хотя они уже не были такими впечатляющими. Все шло отлично до тех пор, пока не появился молодой офицер, о котором все вокруг твердили, что он – яркий талант. Он действительно был талантлив, и академия, которой мне недоставало, уже была за его плечами. Нас с ним поменяли местами. Собственно говоря, это не совсем так. Не будет же сорокалетний, майор командовать ротой! Я ушел в штаб полка, к бумагам. Тем самым, от которых однажды бежал. В общем, вскоре я вновь попросил перевод.

Меня назначили начальником штаба танкового батальона. Этого, нашего. Служу здесь уже пять лет, жду. А чего жду, не знаю… Иногда ловлю себя на мысли, что жду отставки. Но это уже несущественно. Главное, что я хотел тебе сказать: никогда в жизни не соглашайся, на компромисс, каким бы заманчивым тебе, это не представлялось. Кто служит в армии, тот не имеет права на компромисс. Любой компромисс – это начало конца.

Не уступай своей девчонке. Пусть она идет за тобой, а не ты за ней. Иначе бросай эту затею с женитьбой. Переболит. Найдешь себе такую, которая примет тебя таким, какой ты есть, и согласится на все лишения военной службы…

Я хотел ответить майору Кноблоху, что он, конечно, во всем прав, но я не могу представить себе жизнь без Итки… Хотел, но не ответил.

– Ты хоть и старше, но очень похож на моего сына, – покачал головой майор. – Всем: и своей излишней самоуверенностью, и мальчишескими выходками, которые порой допускаешь. Впрочем, мой сын и слышать не хотел о профессии офицера. «Зачем мне это нужно? Я же вижу, чего достиг ты!» – был его обычный ответ. И я тщетно пытался объяснить ему, что, кроме меня, никто в этом не виноват, что моя судьба должна стать для него уроком, воспользовавшись которым, можно избежать многих ошибок.

Принудить я его не мог, а сейчас, когда он, может быть, и согласился бы со мной, – уже поздно. Поэтому, когда я вижу, как ты командуешь ротой, то злюсь и на себя, и на сына, и на других. Себя и сына ругаю ежедневно. Тебя… только когда представляется возможность. Не сердись, быть отцом не так просто.

Я вдруг почувствовал, что мини-исповедь Кноблоха отнюдь не кажется мне смешной, и согласился: быть отцом совсем не просто.

По возвращении в общежитие я написал Юцке письмо. Правда, из-за позднего часа не столь длинное, как сага.

Глава 29

В день свадьбы Малечека я привел в национальный комитет четырнадцать солдат своей роты – всех, кого удалось освободить на эту субботу. Невеста в светло-зеленом костюме выглядела счастливой. Малечек, облаченный в идеально выглаженный парадный мундир, был красив и элегантен. Он мягко держал суженую за руку и был похож на человека, приготовившегося прямо здесь защищать ее в тяжелом бою. Я понимал его озабоченность. Малечек нервничал, он боялся чем-нибудь испортить обряд и выслушивать потом насмешки приятелей.

Три подруги невесты были хороши собой, и этот факт вызвал у меня предчувствие возможных осложнений.

Кроме них на церемонии присутствовала седовласая дама, свысока поглядывавшая на усиливающуюся суету. То ли потому, что событие такого рода давно стерлось в ее памяти, то ли потому, что понятие «свадьба» вообще было ей чуждо, волнения новобрачных были ей непонятны. Это была тетка жениха, которая, благодаря своей большой квартире и желанию поселить в ней молодую супругу, оказалась на свадьбе, самым почетным гостем…

Серьезная девушка – сразу чувствовалось, что это представитель власти, – построила нас в установленном порядке и повела в зал регистрации брака. Я, как и подобает свидетелю, оказался за спиной жениха; рядом с одной из невестиных подруг.

В зал вошла женщина с лентой через плечо, и мое натренированное ухо уловило за спиной шум. Я почта незаметно повернулся и бросил в сторону своих парней укоризненный взгляд. Шум утих. В душе же я их оправдывал, считая, что такое проявление эмоций вполне допустимо: заместителем председателя национального комитета оказалась не просто женщина – это было само очарование, ангел во плоти.

После необходимых формальностей «ангел» заговорил о том, что супружество – это великое счастье, что главное – это чувство, объединяющее супругов, заставляющее их быть всегда вместе – и в радости, и в горе. А в заключение она добавила, что отнюдь не все дни их семейной жизни будут такими прекрасными, как нынешний. У женщины был звонкий голос, и говорила она очень вдохновенно. Было в ее словах что-то очень личное, сокровенное, как будто и ее волновали эти вопросы.

Я еще раз оглянулся на ребят. Лица большинства из них выражали непреклонное решение жениться, как только кончится срок службы.

Подошла очередь традиционного обмена кольцами, традиционных поцелуев молодоженов, традиционных подписей. Либушка, как это нередко случается, поставила на документе свою девичью фамилию, и хозяйке зала пришлось вмешаться. Я как свидетель тоже должен был оставить автограф, но в этот момент у меня как раз кончились чернила в авторучке. Пришлось искать другую, и я услышал, как мои солдаты заключили: «Наш-то и здесь сумел отличиться».

В кафе, куда потом направилась процессия, чтобы отметить этот радостный день пышным застольем, мне предоставили место, которое по обычаю положено занимать отцу жениха. Стул справа от меня остался пустым. Прямо напротив меня, возле свидетельницы, посадили поручика Влчека.

В самом начале торжественного обеда я заметил, что Влчек нервничает. Его взгляд, перебегал от двери к пустующему возле меня стулу. Влчек несколько раз покидал комнату и быстро возвращался, и каждыми раз почему-то разочарованный. Когда подобная сцена повторилась в четвертый раз, он жестами вызвал меня в коридор.

За дверями стоял уже знакомый мне сотрудник отделения ВВ. Мы пожали друг другу руки.

– Слушай, скажи ему сам, – посмотрел на неожиданного гостя Влчек. – У него сразу поднимется настроение.

Я не понял, иронизирует он или говорит серьезно:

– Этот рецидивист признался, – торжественно сообщил сотрудник отделения ВБ.

Видя невольно отразившийся на моем лице испуг, он тут же добавил:

– Ну этот… Цибулка, о котором нас предупреждал ваш солдат Пецка. Цибулка и в самом деле угнал со своими приятелями тот «фиат». Он собирался спрятать его в старый сарай, где устроил склад краденых запчастей и всех необходимых инструментов. Когда он ехал, ему показалось, что за ним следят, поэтому он решил сделать все возможное, чтобы отвести подозрение от своей персоны, с этой целью в бросил машину у казармы. Нарочно, чтобы подозрение пало на солдат. Он уже сознался, что за последнее время наворовал запчастей более чем на четверть миллиона.

– Я предложу присвоить Пецке звание свободника, – сказал я, выслушав его рассказ.

Поручик Влчек одобрительно кивнул.

– Я, собственно, пришел просить, – улыбнулся милиционер, – чтобы вы отпустили Пецку в понедельник утром к нам в отделение. Начальник хочет поблагодарить его сам. Не забудьте.

Я пообещал выполнить эту просьбу, но сказал, что сообщу Пецке о происшедшем только после свадьбы, потому что сейчас он как раз в карауле.

Блюститель порядка расстался с нами – он, как всегда, спешил по делам. Мы с Влчеком вернулись к свадебному столу.

Свободник Прохазка в это время притащил откуда-то огромную коробку. Парни быстро распаковали ее и со смехом, с шутками передали молодоженам сначала яркие елочные гирлянды, затем часы с боем и будильник. Последний был от меня.

Нам подали первое, и я снова обратил внимание на то, что поручик нервничает. Он опять вышел из комнаты.

На этот раз он вернулся сияющий и у дверей сделал шаг в сторону.

– Кокошкова, – представил он девушку, которая появилась рядом с ним.

А она уже пробиралась к стулу, пустовавшему возле меня. Я несколько раз дернулся, чтобы встать, однако ноги мои отказались, подчиниться. Встать мне удалось только с третьей попытки. И как раз вовремя, иначе ее поцелуй пришелся бы в мою макушку.

– Ежичек ты мой, – прошептала она нежно.

– Юцка! – зашумели ребята.

– Извини, что опоздала, – произнесла она, усаживаясь поудобнее. – Мне пришлось идти в районный суд.

– Но в субботу там никого не бывает, – попытался возразить я.

– Для молодого, подающего надежды юриста, готовящегося пополнить в скором времени ряды блюстителей правосудия этого милого городка, было сделано исключение. И все это благодаря поручику Влчеку.

Смысл сказанного доходил до меня чрезвычайно медленно, с трудом.

– Кроме того, я смотрела квартиру.

Тут я вообще перестал что-либо понимать. Но она, кажется, не обратила на это никакого внимания, потому что с удовольствием принялась за закуски. Затем пришла очередь первого блюда… Было ясно: все объяснения последуют потом…

Бифштекс оказался не очень мягким, но вполне съедобным. Итка расправилась с ним в считанные минуты. Я оглядел своих парней. Они сосредоточенно жевали мясо…

– Когда две недели назад я побывала здесь и выяснила, что у тебя нет для меня времени, у проходной меня догнал поручик Влчек, – затараторила Итка после бифштекса. – Состоялся кадровый, как я его назвала, разговор. О том, что быть профессиональным военным – почетная обязанность и великая честь, а быть женой офицера еще почетнее. А также о том, что настоящая жена всегда следует за своим мужем. И о том, что сам он, Влчек, поможет мне найти место в районном суде. Квартиру он приберег напоследок. Как хорошую конфетку.

Я все еще не был способен издавать мало-мальски членораздельные звуки, поэтому очень обрадовался общей суете вокруг свадебного, торта. Впрочем, обрадовался не только я. Поручик Влчек, заметив, что все внимание новобрачных обращено на горой взбитый крем, незаметно придвинул свой стул поближе к соседнему, на котором восседала свидетельница. Она в свою очередь сделала вид, что ничего не заметила.

Об оставшихся двух девушках заботились мои солдаты.

– Ну и как наш дом? – спросил я Итку.

– Прекрасная спальня и уютная кухня, – расставила она все по своим местам.

– Ты была внутри? – продолжал я.

– Да. Пока я осматривала дом снаружи, ко мне подошел эдакий симпатяга средних лет, с седыми волосами, и поинтересовался предметом моих поисков. Когда он услышал, что я приехала к тебе, то повел меня показывать квартиру.

– Симпатяг у нас хоть отбавляй, но среди них нет ни одного седого, – сухо констатировал я.

Но она настаивала на своем.

Наконец я вспомнил одного… с сединой.

– Ты не знаешь его имени?

– Знаю! Он же представился мне. Это майор Кноблох.

Тут я увидел, что Незбеда пытается заказать для всех присутствующих коньяк. Мне вовремя удалось убедить официантку, что это лишь неудачная шутка: откуда солдату взять столько денег? Официантка понимающе кивнула…

Кофе был выпит, по счету – уплачено, и я дал команду к отходу. Приказ касался всех, кроме Малечека, крутившегося возле тетушки. Солдаты немного задержались, так как каждый пытался вручить двум девушкам свой адрес. К третьей – свидетельнице – они не отважились подойти…

– Сами доберутся без всяких проблем, – уверенный тоном проговорил Влчек.

– Я их привел, я и уведу, – не согласился я.

– Хорошо, тогда до твоего возвращения я позабочусь о твоей невесте, – предложил он.

Я смерил поручика подозрительным взглядом, но тот уже взял свидетельницу за руку. Мне ничего не оставалось сделать, как согласиться.