Текст книги "На огненном берегу (Сборник)"

Автор книги: В. Коцаренко

Соавторы: Н. Погребной,А. Погребная,А. Юхимчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

И, конечно, каждый из нас понимал, что штурм Г-образного дома как раз и является одним из проявлений той активности, которая так необходима для нашей победы.

Время начала штурма мы выбрали с таким расчетом, чтобы ворваться в дом под прикрытием темноты, а бой внутри этих сложных лабиринтов вести уже при дневном свете. Начало накопления группы назначалось на четыре часа утра.

Больше всего нам пришлось ломать головы над тем, как перед началом штурма подавить вражеские пулеметы на восточной стороне дома: ведь попасть в амбразуру в темноте на расстоянии тридцати метров было трудно даже такому прославленному снайперу, каким был у нас в полку Вернигора. Мы решили тогда применить для этого ручные огнеметы, которые бьют на пятьдесят-шестьдесят метров, а диаметр огненной струи на этом расстоянии достигает трех-четырех метров.

Но в полку не было огнеметов, и Панихин связался со штабом дивизии. На второй день в мое распоряжение поступили два огнеметчика. Оба они оказались молодцеватыми парнями-казахами. Одному из них было лет восемнадцать, другой – несколько постарше. Фамилии их я не помню, к сожалению. Беседуя с ними, я установил, что оба они еще не участвовали в боях. Это насторожило меня: выполнят ли они столь ответственное задание, от которого зависел успех нашей операции?

«Надо проверить, умеют ли они обращаться со своим оружием?» – подумал я и пригласил их под волжскую кручу. Нарисовал там амбразуру и отмерил от нее тридцать метров.

– А ну, хлопцы, показывайте свое мастерство, – распорядился я.

Задача была выполнена отлично.

– Рахмет жолдастар, жахсы атасын (спасибо, товарищи, хорошо бьете), – похвалил я их. И вот тут-то у меня и родилась новая мысль – провести генеральную репетицию со всем составом штурмовой группы. Я доложил об этом командиру полка.

– Штурм назначен на первое декабря. В твоем распоряжении еще больше суток. Вполне можешь провести, – сказал Панихин.

В тот же день мы отыскали на берегу Волги полуразрушенное сооружение, похожее на восточную стену нижнего этажа Г-образного дома. Пробили в нем две амбразуры. Отойдя от стены на тридцать метров, то есть на такое расстояние, где группа должна накапливаться для штурма, протрассировали копию траншеи, идущей к Г-образному дому. В следующий день отрыли ее глубиною в колено, а перед стеной установили нечто подобное немецкому проволочному заграждению.

Во второй половине дня всем составом группы провели первую репетицию, познакомили участников с порядком накопления и действиями в начале штурма, с особенностями траншеи, проволочного заграждения и с местом каждого человека на исходном рубеже.

Вторую репетицию провели уже вечером, в условиях полной темноты. Она подсказала нам необходимость иметь в каждой группе ракеты с определенным набором цветов, которые могли бы служить средством опознавания.

Между второй репетицией и началом накопления группы оставалось немногим более четырех часов. Я приказал всем участникам штурма отдыхать. Но едва ли кто из них вздремнул хоть минутку. Каждый был занят последними приготовлениями к решительной схватке. Многие писали домой письма. Я с комбатами еще долго путешествовал по траншеям батальона, проверял готовность подразделений поддержать группу огнем станковых пулеметов и противотанковых орудий.

А время тянулось так медленно, что порой казалось, будто оно остановилось совсем. Наконец перевалило за полночь.

– Смотрите, товарищ майор, и природа способствует нам сегодня, – сказал Кулаев, указав в сторону Мамаева кургана, откуда легкий ветерок гнал густой туман.

Мы вышли к исходному рубежу. Здесь, на крутом склоне, соблюдая строжайшую тишину и светомаскировку, расположились гвардейцы. Они тихо переговаривались.

– Так ты, говоришь, третий раз идешь этот дом брать? – донеслось до нас со стороны обособленно сидевших двух бойцов.

Мы прислушались.

– Представь себе, третий, – отозвался второй.

– А ты?

– Я вообще первый раз иду в бой… Тебе страшно?

– Те два раза было страшно, а теперь нет.

– Почему же теперь не страшно? Привык, что ли?

– Нет, к смерти не привыкают. Просто верю в успех. Уж больно здорово подготовились этот раз. Похоже на то, как Суворов готовил солдат к взятию Измаила. Я уверен, что наши огнеметы, как клопов, изжарят немецких пулеметчиков, и мы без задержки войдем в дом. А там все будет зависеть от нас самих. Понял?

– Понял.

– Спасибо тебе, солдат, за добрую философию, – сказал я, подходя к поднявшимся с земли бойцам.

– Бронебойщик рядовой Роман Иванович Павлов, – четко представился гвардеец.

– Молодец! – похвалил я его и обратился к парторгу полка Николаю Васильевичу Фомину:

– Может, скажешь напутственное слово?

– Обязательно.

И он начал:

– Дорогие товарищи гвардейцы! Сегодня командование полка ставит перед нами одну из самых сложных задач – штурм Г-образного дома. И надеется, что задача будет выполнена по-гвардейски. Какое значение имеет захват этого дома, объяснять вам нечего. Каждый из вас был обстрелян из него не один раз. Друзья! Все мы слыхали об успехах Донского и Юго-Западного фронтов, которые замкнули кольцо окружения врага и блестяще громят его. Так

 
«…Теперь ли нам дремать в покое,
России славные сыны?
Пойдем, сомкнемся в ратном строе,
Пойдем и в ужасах войны
Друзьям, Отечеству, народу
Отыщем славу и свободу…»
 

Это не мои слова. Их написал Федор Николаевич Глинка – участник Отечественной войны 1812 года. И привел я их здесь, чтобы напомнить в этот решающий час, что отстоять свободу своей Родины во все времена было нелегко. Но наши предки, не щадя своей жизни, отстаивали ее. Россия никогда не была под пятой у чужеземцев. Отстоим и мы свою социалистическую Родину от фашистских поработителей. В этом не может быть никакого сомнения. Смерть фашистским захватчикам!

После этого я спросил:

– Есть такие, кто по болезни или по другим причинам не могут идти в бой?

– Нет! – ответили все в один голос.

– Вопросы будут?

– Будут, – сразу отозвалось несколько человек. – Просим принять заявление о приеме нас в партию.

Фомин собрал десятка полтора заявлений. Они были написаны предельно лаконично и почти по шаблону: «Прошу принять меня в партию большевиков. Обязуюсь бить врага до полной победы. А в случае погибну, считайте меня коммунистом».

К тому времени командир 2-го батальона капитан Мудряк разведал траншеи и места накопления группы. Результаты были обнадеживающие. Мы приступили к действию: отделили часть группы и поднялись с ней на пригорок, залегли у начала траншеи.

Затаив дыхание, несколько минут всматривались в ту сторону, где зловеще вырисовывался силуэт дома, прислушивались к малейшим шорохам. Лежавший рядом Кулаев тронул меня локтем.

– Слышите? – прошептал он.

Я напряг до предела слух, но ничего не услыхал.

– Что вы уловили, Григорий Афанасьевич?

– Да, ничего. Просто думал, что вы слышите, как бьется мое сердце.

– Тьфу, ну вас к дьяволу, капитан. Оно сейчас у всех так бьется.

– Я готов к отправлению, товарищ майор, – доложил Исаев.

– Даю сигнал, – ответил я и пустил в небо зеленую ракету.

Пользуясь наступившей после угасания ракеты темнотой, лейтенант Исаев с разведчиками Иваном Глазковым, Вячеславом Яковлевым, Владимиром Мищенко, Вячеславом Беловым и связистом Алексеем Войтенко отправились к месту накопления.

Восемь минут показались мне вечностью. Наконец в телефонной трубке пропищали три коротких сигнала, возвестивших о том, что разведчики заняли исходное положение.

Со второй группой отправился Сидельников. А дальше все пошло своим чередом: после каждой серии телефонных гудков давалась ракета, Посылалась очередная группа гвардейцев.

Накопление группы было законченно на несколько минут раньше запланированного времени.

– Прошу дать сигнал о начале штурма, – чуть слышно прозвучал в телефонной трубке голос Сидельникова.

Волнуясь, я нажал на спусковой крючок. Взвилась зеленая ракета. В ту же секунду два шара оранжево-красного пламени, вырвавшегося из минометов, озарили стену дома. Одновременно из оврага по южному и восточному крыльям дома ударили наши станковые пулеметы, противотанковые ружья и орудия, им стали отвечать огнеточки противника. Штурм начался.

Первыми в пролом стены бросились коммунист Корцан, комсомольцы автоматчики Дмитрий Малашенко, Иван Лобанов, командир отделения разведки старший сержант Алексей Донченко со своим отделением, а за ними – вся группа.

– Как там у нас? – поинтересовался я.

– Хорошо. Огнеметчики блестяще выполнили задачу. Немцы не успели и шелохнуться. Без единого выстрела мы ворвались в первое помещение. Продвигаемся дальше, – ответил Сидельников.

В это время в помещении раздался взрыв, и яркое пламя на секунду осветило руины.

– Что случилось? – спросил я.

– Взорвался «сюрприз», заложенный немцами в груде кирпичей. Три гвардейца выбыли из строя. Но, удивительно, фрицы все еще не оказывают активного сопротивления.

– Окажите помощь раненым. Продвигайтесь дальше, – приказал я.

Запищал второй телефон.

– Как дела? – спрашивал меня Кулаев, наблюдавший за штурмом из своего блиндажа.

– Отлично!

– А у нас, видите, что делается?

Из моего блиндажа хорошо просматривались восточная стена и все северное крыло дома. Там из черных прогалин стен, словно из множества наждачных точил, вылетали длинные искры. А в конце северного крыла часто мигали огни орудийных выстрелов.

– По-моему, товарищ майор, там пулеметов намного больше, чем мы определили разведкой. А бьют они в цель все-таки по нашему заказу! – с восхищением сказал комбат.

– Спасибо вам, Григорий Афанасьевич! – поблагодарил я его за хорошую выдумку. Речь шла о том, что Кулаев накануне штурма предложил создать у немцев ложное впечатление, будто мы и на этот раз наступаем из оврага. И сам осуществил эту идею. Темной ночью он с двумя солдатами пробрался к проволочному заграждению противника. Собрал куски громыхающей жести и в разных местах прикрепил ее к колючей проволоке. Затем к этому хламу комбат привязал один конец провода, прихваченного с собою, и протянул его в свой блиндаж.

А когда начался штурм, капитан стал непрерывно дергать провод. Загромыхали связки жести, заскрипело проволочное заграждение. А тут еще из оврага ударили наши пулеметы и сорокапятки. В двух местах ложные группы дружно прокричали «ура». И дело было сделано. Гитлеровцы, как очумелые, открыли страшный огонь по оврагу, территории у внутреннего угла дома, не подозревая, что главный удар мы направили на восточную стену.

Снова зуммер.

– Застопорились, товарищ майор, – докладывал Сидельников. – Немцы заложили проходы, пробили железобетонные перекрытия пола, спустились в подвал и забаррикадировались там…

Задержка группы на этом участке до рассвета означала срыв штурма. Я приказал Сидельникову немедленно пробивать проход.

– Разрешите мне туда отправиться? – обратился ко мне Дмитриев.

– А проберетесь? Светает ведь…

– Проберусь… – и лейтенант шагнул в траншею.

Однако пробраться ему в дом не удалось. У самого входа в дом его подкараулил немецкий снайпер.

Долго пришлось гвардейцам таранить заложенный проход. Но вот еще один, другой удары ломом, зашатался кирпич и выпал из стены. В какое-то мгновение в образовавшееся отверстие фашист сунул гранату. Взрыв. Упали два гвардейца, выронили ломы, остальные отпрянули от стены. Лейтенант Исаев, находившийся поблизости, презирая опасность, пригнулся к пролому, бросил в него ответную противотанковую гранату. Гитлеровцы притихли. Гвардейцы снова взялись за работу. Еще несколько усилий, и им удалось проложить проход, протиснуться. В следующем помещении двери тоже оказались замурованными.

– На этот раз будьте умнее, – предупредил я Сидельникова. – Как только начнет шататься кирпич, опередите гитлеровцев, вместе с кирпичом толкайте туда гранаты, бутылки с горючей смесью…

Так и было сделано. Преодолев препятствие, гвардейцы, наконец, ворвались в обширное помещение.

Красноармеец Павел Соколов метнул гранату и устремился по узкому коридору, заваленному кирпичом, обломками столов и стульев. Он пробежал метров десять. И вдруг что-то тяжелое обрушилось на его голову. Все кругом поплыло, засвистело. Потом через несколько секунд, как сквозь крепкий сон, он услышал у самого уха какой-то странный звук, словно змея прошипела «шнель, шнель!», и ударило в нос отвратительным спиртным перегаром. Соколов тут же сообразил: «Немцы. Ух, гады! Они меня в плен живым тащат». Гвардеец собрал все свои силы, попытался вырваться, но три гитлеровца сжимали ему руки и ноги, продолжали тащить.

«Вот и конец», – подумал гвардеец. И тут откуда ни возьмись старшина Иван Николаевич Кочетков. В его руках блеснул нож, и два гитлеровца один за другим свалились замертво, а третий отскочил в сторону, схватился за автомат. Но выстрелить не успел. Соколов ударил его под колено, навалился на него.

Тем временем комсомольцы Иван Лобанов и Петр Дергачев бросали гранаты и бутылки с горючей жидкостью в тылу гитлеровцев – на втором этаже.

Растерянные фашисты, отстреливаясь, кинулись к лестнице, пытаясь закрепиться на ее площадке. Преследуя их огнем автоматов и гранатами, красноармейцы буквально по трупам поднимались с площадки на площадку и вскоре оказались на самом верхнем этаже, полностью отрезав часть гитлеровцев от их основной группы.

Руины дома наполнились страшным грохотом, а из оконных проемов, пробоин повалили клубы дыма и пыли. Казалось, будто там проснулся и заклокотал вулкан.

Сержант Глазков, оказавшись на пятом этаже, заглянул в первую попавшуюся комнату. Там в панике суетились солдаты и унтер-офицер.

– Хенде хох! – крикнул Иван, держа над головой гранату.

Солдаты подняли руки. Однако унтер схватился за автомат. Тогда Глазков швырнул ему под ноги гранату и отпрянул от дверного проема. Унтер и два солдата устремились за ним. Но как только они переступили порог в коридор, Глазков дал по ним очередь из автомата. В ту же секунду в комнате раздался взрыв.

Унтер согнулся, схватился за живот и упал на глыбы кирпича. За ним попадали и солдаты.

Глазков снова заглянул в комнату и в оконных просветах увидел мелькнувшие спины гитлеровцев.

Три фашиста лежали недвижимо, четвертый спешил перезарядить автомат.

Сержант нажал на спусковой крючок автомата, но выстрела не произошло. Раздумывать было некогда. И он прыгнул к фашисту, пинком выбил из его рук оружие. Гитлеровец свернулся, как еж, и вдруг сильно ударил сапогом по ноге сержанта. Выдержав боль, сержант рванулся к врагу и ударил его в грудь кинжалом.

В Сталинграде успех боя порой измерялся захватом не только какого-либо здания, но даже отдельной глыбы кирпича или воронки. А мы к полному рассвету заняли почти четвертую часть восточного крыла дома. Чтобы удержаться, постарались ввести туда группу закрепления.

Это было сделано вовремя. Фашисты, израсходовав в темноте десятки тысяч патронов и сотни снарядов, стреляя впустую по погремушкам, подготовленным капитаном Кулаевым, утром поняли, что их одурачили. Пришли в неописуемую ярость: стали поспешно стягивать живую силу и технику в восточное крыло здания.

Сражение с каждым часом становилось сложнее и напряженнее. Появилась опасность просачивания врага в наш тыл из подвалов через люки. Мы ввели в дело свой резерв.

На всех этажах разгоралась стремительная схватка. Бронебойщики держали под обстрелом коридоры и другие проходы, били по вражеским амбразурам. Автоматчики уничтожали фашистов на лестничных клетках, потолочных перекрытиях. Саперы пробивали подполье, бросали туда гранаты, бутылки «КС» и термитные шарики, которые при горении давали температуру до трех тысяч градусов. Группа закрепления била по дому железнодорожников и северному крылу Г-образного здания.

Целый день длился жаркий бой. Лишь под вечер он стал несколько ослабевать.

Наконец, Сидельников позвонил:

– Отходят, паразиты!

– Преследуйте их по пятам, не давайте закрепиться, – приказал я и доложил обстановку Панихину. Дмитрий Иванович был очень обрадован.

Однако наша радость оказалась преждевременной. Гитлеровцы и не думали уходить. Они лишь заняли более выгодную позицию. Засели там, где авиабомба, пробив все этажи, взорвалась на дне подвала и тем самым как бы отрубила одну треть восточного крыла дома от остальных его помещений.

В жизни не обходится без парадоксов. Так случилось и здесь. Приняв решение об использовании этого более выгодного рубежа, противник и не подозревал, что именно этим он положил начало своего полного разгрома в Г-образном доме и, в конечном счете, потере этого крупнейшего опорного узла.

Прежде чем перейти на новую позицию, фашистам пришлось оставить дом железнодорожников, иначе создавалась бы угроза захода нашей группы в тыл этому зданию по траншее, непредусмотрительно прорытой к нему от Г-образного, – дома – восточнее пролома от бомбы. Оставляя дом железнодорожников, как менее важный объект в системе этого опорного узла, враг рассчитывал за счет гарнизона, располагавшегося в нем, усилить оборону Г-образного дома и, таким образом, во что бы то ни стало удержать господствующий объект.

Под прикрытием темноты гитлеровцы оставили дом железнодорожников, и гвардейцы 42-го полка заняли его без боя.

За Г-образный дом враг держался очень цепко.

Используя образовавшийся разрыв в доме, они забаррикадировались на всех этажах и в подвальном помещении. Огнем автоматов и пулеметов не давали нам подойти к этой пробоине.

В грохоте боя к Сидельникову обратился Исаев:

– Усильте огонь на этажах, а я в это время с бойцами забросаю гранатами подполье. Попытаемся спуститься в подвал, проскочить на ту сторону пробоины.

– Это очень рискованно, но попытаться нужно, – согласился Сидельников.

Бросив гранаты в подвал, первый смельчак прыгнул туда и сам. В тот же час раздалась глухая автоматная очередь, и гвардеец, сделав несколько шагов по полу подвала, упал.

– Отставить! – крикнул Сидельников бойцу, приготовившемуся прыгнуть вслед за первым. – Там, в подвале, их чертова гибель собралась.

– Как же их выбить оттуда? – беспокойно размышлял Исаев.

В конце северного крыла вспыхнула ракета. Исаев успел глянуть в оконный проем, и его осенила мысль: «А что, если?.. Если выскочить в окно и обойти пробоину снаружи?»

Задумано – сделано. С одним из солдат он выскочил в окно. И только они успели пройти метра три вдоль стены, как на одном из этажей северного крыла дома мигнули огоньки и, будто град, застучали по стене пули.

– Ох! – вскрикнул боец и, хватаясь за стену, медленно опустился на землю.

– Ты что? – шепнул Исаев.

– Ноги… ноги, товарищ лейтенант, – проговорил боец.

– Проклятье! – выругался офицер. – Обнимай скорее меня за шею, – и он поднял солдата на руки, как малое дитя, и понес обратно.

Один за другим выбывали из строя бойцы. Требовалась помощь. Я обратился к командиру полка.

Панихин собрал человек двенадцать и строго предупредил:

– Это все, что можно снять с обороны. Больше не ждите ни одного человека.

С этим пополнением мы могли бы уверенно удерживать занятую нами часть дома. Но для дальнейшего продвижения его было явно недостаточно.

– Что делать? – задавали мы друг другу вопрос.

Снова нужно было придумывать какие-то хитрые мероприятия.

Как раз в это время генерал Родимцев разговаривал с Панихиным по телефону. В конце беседы он попросил соединить его со мной.

Я доложил обстановку.

– Что же вы предлагаете делать? – спросил комдив.

– Подорвать бы их в подвале, – неуверенно ответил я. – Но у нас нет такого количества взрывчатки.

– Попробуем, – одобрительно отозвался Александр Ильич.

А минут через сорок-пятьдесят в Г-образный дом потянулись по траншее дивизионные саперы с ящиками взрывчатки.

Подготовить и произвести взрыв оказалось довольно сложным делом.

Подрывая гитлеровцев, мы могли погубить там и своих людей. Вывести же их за пределы дома – означало сдать снова его без боя.

Казалось, и выхода никакого нет. Но не зря же говорится, что солдат найдет выход из любого положения. Разведчик Иван Григорьевич Глазков, родом из Сталинградской области, автоматчик Федор Сильвестрович Куреленко – харьковчанин, сержант Алексей Михайлович Афанасьев – москвич, заявили, что они готовы остаться втроем в доме и до конца охранять подготовку взрыва.

– А как же потом, когда шнур догорит? – спросил Сидельников.

– Постараемся укрыться в завалах. Их же здесь много.

– Ну-ну… Рискованно, конечно…

– Останемся в живых – счастье, погибнем сообщите родным, – настаивали воины.

Нашлись и среди саперов такие же отважные люди.

Мы взвесили все доводы «за» и «против», всесторонне обсудили предложение гвардейцев, готовых стоять насмерть. Обсудили и приняли его.

Приступив к закладке взрывчатки, мы по частям вывели штурмовую группу за пределы дома, на исходное положение. Объяснили воинам, что взрыв послужит сигналом для возобновления штурма.

Оставшиеся в доме герои меняли позиции, стреляли, бросали гранаты, и фашисты даже не подумали о том, что их всего трое. А саперы тем временем делали свое дело. Когда же задымил бикфордов шнур и голубой дымок, извиваясь змейкой, пополз к заряду, смельчаки укрылись кто где мог. К счастью, все они остались живы.

Ровно в четыре часа второго декабря над Г-образным домом раздался взрыв. Мой блиндаж качнуло так, что со стен посыпалась земля. И тут же понеслось:

– У-рр-а-а-а!..

Атака возобновилась.

Взрыв оказался удачным. Этажи и потолочные перекрытия подвала по обе стороны бомбовой воронки обрушились и соединились с полом, погребли под собой сотни фашистских вояк.

Подобрав обезумевших от взрыва солдат, гитлеровцы начали отходить. Они цеплялись за каждую груду кирпича, яростно отстреливались и бросали гранаты.

Охваченный героическим порывом, Сидельников вырвался вперед.

– За мной, товарищи! – крикнул он.

Перед ним разорвалась граната. Осколком ударило в живот. Офицер на какое-то время потерял сознание. А когда пришел в себя, бой уже гудел далеко от него. Сидельников прислушался и улыбнулся, радуясь тому, что ничто не могло остановить его воинов. Презирая смерть, они в кромешной темноте громили врага, продвигаясь вперед. Ими умело руководил лейтенант Исаев.

Около восьми часов Исаев позвонил:

– Группа полностью очистила от гитлеровцев восточное крыло дома. Готовимся к штурму северного крыла.

Я доложил об этом командиру полка. Он отдал распоряжение Мудряку, и тот ввел в дом часть своего батальона и там закрепился. Ближе к дому подтянул свою батарею 76-миллиметровых пушек и старший лейтенант Г. Т. Педорич.

Исаев тем временем произвел разведку и сообщил:

– Крупная авиабомба ударила в стык крыльев дома, завалила все проходы. А главное, немцы с трех сторон обстреливают это нагромождение. Пробраться через него невозможно.

– Что же вы предлагаете? – спросил я лейтенанта.

– Не знаю, что делать, товарищ майор. Видимо, нужно ждать ночи, чтобы под прикрытием темноты попытаться перемахнуть через завал…

– Что же вы думаете, фашисты до ночи будут сидеть сложа руки? Да они за это время закрепятся и встретят вас так, что и отползти не успеете… Нет, такой вариант не подходит.

– Это верно, – согласился Исаев и предложил – А что, если попробовать выскочить в углу дома в окно и с улицы проникнуть в дверь подвального помещения того крыла? Расстояние там от окна до входа метров пятнадцать будет.

– Правильно. А если перед броском метнуть в подвал еще парочку гранат, может, что и выйдет. Готовьтесь, а я подумаю, чем вам помочь.

Прежде чем послать людей на такое рискованное дело, я проинформировал об этом Панихина. Заручившись его согласием, передал распоряжение комбатам – открыть огонь из станковых пулеметов по всем амбразурам, окнам и подвальным выходам северного крыла, чтобы «ослепить» фашистов.

Начали работать наши пулеметы. Лейтенант Исаев, помощник командира взвода пешей разведки гвардии старшина Владимир Ругаль – бывший шахтер из Приморскоро края, сибиряки рядовые Алексей Бурба и Михаил Бабаевский забросали гранатами выход подвального помещения и, обстреливая его из автоматов на ходу, ворвались в подвал и завязали там гранатный бой. За ними бросились остальные гвардейцы.

Напуганные возможной изоляцией своих и пленением, фашисты стали поспешно отходить в конец северного крыла дома, а оттуда по траншее через улицу в 38-ю школу.

Бой закончился. Ровно в двенадцать часов по всему Г-образному дому прогремело громкое «ура», раздались дружные залпы. Это герои штурма салютовали в честь своей победы. Я доложил Панихину об окончательном очищении всего дома от врага.

– Сердечно поздравляю тебя и всех гвардейцев с замечательной победой! – кричал в микрофон Дмитрий Иванович и тут же отдал распоряжение Мудряку ввести в дом остатки своего батальона.

Через несколько минут ко мне в блиндаж пожаловал начальник штаба дивизии гвардии полковник Тихон Владимирович Бельский. Он подошел к амбразуре блиндажа и принялся рассматривать дом. А потом пристально взглянул в мое усталое и уже изрядно обросшее лицо, сказал:

– Что-то никого не видно в доме. Как убедиться в том, что он полностью находится в наших руках?

– Для этого лучше всего, товарищ полковник, пройти в дом, но это небезопасно. Фашисты все еще продолжают держать подходы к нему под сильным минометным обстрелом…

Тихон Владимирович задумался. А я тут же нашел выход: взял телефонную трубку и, когда услышал голос Мудряка, попросил его выслать на все этажи дома солдат, чтобы они помахали нам из окон и проломов шапками.

Так и было сделано. Доказательство оказалось убедительным. Полковник крепко пожал мне руку и поздравил с победой.

– Честно говоря, в штабе дивизии к сообщению полка о взятии дома отнеслись с недоверием.

Я молча пожал плечами.

– Ну, добро, – сказал Бельский и направился к выходу.

Я вышел проводить его. И мы еще долго разговаривали под крутым обрывом, наблюдая за открывшимся движением автомашин и обозов через Волгу.

Прощаясь со мной, начальник штаба сказал:

– Теперь ваша задача превратить этот дом в неприступную крепость.

– Постараемся, товарищ полковник. Мы уже начали это делать.

Вторую половину дня мы были заняты перестройкой обороны полка и подсчетом трофеев. Они оказались для уличных боев довольно солидными: два противотанковых орудия, шесть ротных минометов, двенадцать пулеметов, более пятидесяти винтовок и автоматов, два склада – вещевой и боеприпасов, два вражеских боевых знамени. Все это и более пятидесяти никелированных кроватей, обособленная кухня и столовая на такое же количество офицерского состава, находившиеся в подвальном помещении северного крыла, указывали на то, что здесь располагался довольно крупный фашистский гарнизон, поддерживаемый частями из других кварталов.

Сколько там было уничтожено живой силы, сказать трудно. Ведь основная часть гитлеровцев была привалена в подвале в результате взрыва, на этажах многие разорваны в клочья. Остальных – убитых и раненых – противник успел эвакуировать в 38-ю школу по траншее, которая была сплошь залита кровью.

Успешное завершение штурма явилось большим праздником полка. Из всех частей дивизии летели поздравления – и по телефону, и письменно. Самым дорогим для меня было поздравление командира дивизии. Он вызвал меня к себе и, как опытный полководец, лично испытавший горечь и радость в смертельных схватках с врагом, поблагодарил за смелую инициативу и вручил первую боевую награду – орден Красной Звезды, к которой я был представлен еще будучи комиссаром минометного дивизиона.

В то время орден Красной Звезды считался высокой боевой наградой. И я его был удостоен за бои весной 1942 года. Мы тогда отступали с тяжелыми боями от Харькова. Где-то под Кантемировкой обстановка сложилась для нашей тринадцатой так, что минометный дивизион оказался отрезанным от нее. К тому же, как на грех, сильно заболел командир дивизиона Георгий Чичинадзе. Пришлось мне, комиссару, принимать командование и прорываться из вражеского окружения. 16 суток пробивались мы к Дону. На семнадцатые переправились через реку на подручных средствах. Почти весь личный состав, двенадцать 120-миллиметровых минометов и 176 лошадей были сохранены и приняли участие в дальнейших боях.

Штурм Г-образного дома, как писал потом в своей книге «На последнем рубеже» А. Родимцев, по определению командующего 62-й армией В. И. Чуйкова, явился лучшим образцом решения сложнейших тактических задач в уличных боях. Он так и подчеркнул, что «эта операция вошла в арсенал 62-й армии как одна из выдающихся».

Захват дома позволил полку за счет ликвидации клина по оврагу Крутому сократить свою линию обороны почти вдвое, а сам дом превратить в серьезный опорный пункт, оснащенный противотанковыми орудиями и станковыми пулеметами, где вся система огня строилась с учетом накопленного опыта в уличных боях.

На всех этажах этого огромного объекта мы установили всего два станковых пулемета и пять-шесть снайперских постов. Остальное оружие было перенесено в подвальные помещения.

В подвалах пробивали стены железобетонных фундаментов, рыли тоннели, в конце которых делали вертикальные выходы. Точка выхода определялась краем нагромождения кирпича от разрушенных стен. Это нагромождение было хорошей маскировкой и не закрывало впереди лежащего пространства.

Построенная таким образом оборона показала свои преимущества уже на второй день. Немцы, подтянув артиллерию, танки и автоматчиков, попытались возвратить дом. Весь огонь, все свое внимание они сосредоточили на наших огневых точках, расположенных на этажах. Вскоре, считая их подавленными, гитлеровцы смело бросили танки и пехоту к стенам дома.

Вот здесь-то, в прямом смысле этого слова, перед фашистами из-под земли ударили наши орудия и противотанковые ружья. Кинжальный пулеметный огонь встретил пехоту.

Шесть тяжелых атак отразил в тот день батальон Мудряка, а сержант адыгеец Меджид Тлий подбил из 45-миллиметрового орудия два танка.

Долго еще неистовствовали гитлеровцы. Но мы, отражая их атаки, продолжали закрепляться, совершенствовали подходы к дому от реки.

Вскоре к нам повалили гости. У нас часто стали бывать командиры и солдаты не только нашей, но и других дивизий.

Капитан Мудряк, закрепившийся со своим батальоном в доме, был хорошим начальником гарнизона – этого крупнейшего опорного пункта – и отличным экскурсоводом. А посетителей с каждым днем становилось все больше и больше.

Первыми пришли товарищи из пулеметного батальона. Это – комбат Плетухин, ставший к этому времени майором, Шарафутдинов и Люда Гумилина. Обойдя со мной дом, они горячо поздравили нас с боевым успехом.

– Ну, а вы как живете? – спросил я гостей.

– Да как? Все эти два дня, пока вы их тут молотили, мы ходили сами не свои, – призналась Люда.

– Раз пять я пытался звонить вам, но разве здесь было до меня, – добавил Плетухин.