Текст книги "На огненном берегу (Сборник)"

Автор книги: В. Коцаренко

Соавторы: Н. Погребной,А. Погребная,А. Юхимчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

НА ОГНЕННОМ БЕРЕГУ
Сборник

В. К. Коцаренко, полковник в отставке
ЗА КАЖДЫЙ ДОМ[1]1
  2-е издание, дополненное, исправленное.


[Закрыть]

НАЧАЛОСЬ ЭТО ТАК

Район расположения нашего батальона представлял собой два островка, омываемых пересыхавшими рукавами Волги, на левой ее стороне. Здесь же, вокруг нас, по всему берегу реки в зарослях кустарника, между вербами располагались полки и отдельные подразделения 13-й гвардейской стрелковой дивизии, отведенные в тыл на переформирование после ожесточенных боев под Харьковом и на Дону. Наш отдельный пулеметный батальон создавался как самостоятельная боевая единица и временно был прикомандирован к дивизии.

В то время гвардейские звания присваивались, как правило, частям, которые отличились в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Нашему батальону это почетное наименование было присвоено при его создании. Очевидно, потому, что он предназначался для выполнения особо важного задания: усилить огневую мощь дивизии.

Этот, так сказать, «аванс» обязывал нас в самый кратчайший срок подготовить личный состав подразделений так, чтобы он по своим морально-боевым качествам, выносливости и стойкости в сражениях оправдал бы высокое звание.

Вскоре к нам начало поступать пополнение. Первая партия его состояла примерно из сорока младших командиров-сержантов. Все они были в новом обмундировании, в офицерских сапогах, еще пахнущих свежим хромом.

– Откуда прибыли, товарищи? – спросил я.

– Из пехотного военного училища, товарищ комиссар, – бойко ответил стоявший во главе колонны молодцеватый, худощавый сержант. – Хотели лейтенантов из нас подготовить, да, видно, обстановка не позволяет. Срочно присвоили сержантские звания – и вот сюда…

– Как ваша фамилия?

– Николай Родичев, товарищ комиссар.

В тот же день прибыла другая, более многочисленная команда солдат и сержантов. Встречал ее командир батальона майор Харитонов. Вечером я спросил у него, что за люди. Он ответил:

– Разные, и по возрасту, и по подготовке. Вот смотри, – он развернул список – Севчук, 1892 года рождения, руководитель колхоза, прямо с председательского кресла к нам. Стародубцев родился тоже в прошлом столетии, в 1894 году, участник гражданской войны, пулеметчик Чапаевской дивизии. Утверждает, что он даже стрелял из одного пулемета с Василием Ивановичем, но после гражданской войны боевую подготовку не проходил… А вот Жандарбеков из Казахстана, ему 27 лет. Он прямо заявил, что не только не стрелял из пулемета, но и винтовки-то как следует не видел. А замполит-рука Мясников и пулеметчик Быстров уже нанюхались пороха – по два раза были ранены в этой войне.

– Что ж, комбат, будем обучать всех. Только нам нужно хорошо обдумать систему боевой подготовки.

– Я уже думал об этом. Необходимо сформировать расчеты так, чтобы в каждом из них были пожилые и молодые, опытные бойцы и новички. И с первого же дня больше уделять внимания изучению материальной части и стрельбе.

Так мы и сделали. Однако сразу же натолкнулись на непредвиденные препятствия: нам с трудом удалось получить на весь батальон шесть пулеметов, четыре противотанковых ружья, десятка полтора винтовок и несколько автоматов.

Подсчитав все это, Харитонов протяжно свистнул и проговорил:

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Как хочешь, так и занимайся!

Трое суток, как говорится, не разгибая спины, сидели за составлением расписания занятий начальник штаба лейтенант Архипов и только что прибывший замкомбата капитан Плетухин. Наконец они доложили:

– Получается так, что все оружие будет занято и днем и ночью. Его придется передавать из расчета в расчет, как по конвейеру. Это сложно, но зато каждый взвод сможет изучать материальную часть не менее двух часов в сутки.

В этот же день к нам прибыл командир 13-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Герой Советского Союза Александр Ильич Родимцев. Комбат доложил:

– Личный состав батальона почти полностью укомплектован, а материальной части не хватает. Как и на чем учить людей – не знаю.

– На том, что есть. В бой посылать батальон с одним пулеметом немыслимо, а обучать можно. У вас шесть пулеметов…

Комбат заметно смутился и решил поправить свою ошибку:

– Мы тоже так думаем, товарищ гвардии генерал-майор. Вот составили план и график занятий.

Родимцев внимательно просмотрел наше «творчество» и, улыбнувшись уголками тонких губ, сказал:

– Отлично! С этого и нужно было начинать доклад. – И, возвратив план Харитонову, добавил – Желаю вам успеха!

В тот же день мы собрали командно-политический состав батальона и зачитали приказ наркома обороны № 227 от 28 июля 1942 года. Читал сам Харитонов, читал не торопясь, стараясь, чтобы все слова, весь их смысл дошли до глубины души каждого присутствующего. Особо он выделил абзацы, где говорилось: «…Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину»; «Ни шагу назад!»; «…Пора кончить отступление». Закончив читать, он еще раз подчеркнул:

– Так-то, товарищи, назад ни шагу! А для того, чтобы выполнить эту задачу, мы должны ночью и днем изучать вверенную нам боевую технику, тактику боя и учить этому своих людей. Работать будем строго по плану. У меня все. Слово имеет комиссар.

Я сказал:

– Товарищи командиры, политработники! Приказ наркома обороны является, пожалуй, одним из самых суровых и в то же время необходимых документов в сложившейся для нашей Родины тяжелой обстановке. Враг рвется к Волге, к Сталинграду. Нам нужно во что бы то ни стало остановить и разбить его, очистить нашу землю от фашистской нечисти. А слова наркома «Ни шагу назад!» нужно понимать так: там, где нас поставят на фронте, мы должны стоять насмерть. Оставить позицию без приказа можно только в случае смертельного или тяжелого ранения. Других причин быть не может.

Нарком требует от командиров и политработников Красной Армии перестроить всю партийно-политическую работу, мобилизовать все силы и средства на разгром врага. Практически для нас это означает: не теряя ни минуты, настойчиво, упорно овладевать техникой, тактикой боя, учиться бить врага по-гвардейски. А для того, чтобы так бить, мы должны, в первую очередь, довести приказ наркома до сознания всего личного состава и вместе с этим добиться глубокой убежденности каждого бойца в том, что наше дело правое, что победа будет в конце концов за нами. Смерть немецким оккупантам!..

С этого часа приказ наркома № 227 стал законом жизни батальона. Все занятия – по тактике и топографии, стрельбе из пулеметов и противотанковых ружей– приближались максимально к боевой обстановке. Тем более, что для организации таких занятий нам не нужно было занимать опыта. Комбат Александр Данилович Харитонов, хотя и был молод, но, как говорится, не зелен. В Красную Армию он был призван в 1936 году, окончил военное училище и уже в 1939 году командиром взвода в составе 212-й воздушной бригады бил японских самураев на реке Халхин-Гол. За мужество был награжден орденом Красного Знамени. В первый год Великой Отечественной войны, командуя ротой, защищал Киев, получил ранение и представлен ко второму ордену Красного Знамени. После излечения Харитонов командовал стрелковым батальоном 42-го стрелкового полка 13-й гвардейской дивизии. Коммунист, он был человеком стойким, упорным в достижении цели.

Очевидно, учтя все это, ему в 23 года доверили командовать столь ответственным подразделением, каким был наш 102-й отдельный гвардейский пулеметный батальон.

За моими плечами тоже к этому времени были война с белофиннами в 1939–1940 годах и длинный боевой путь с первого дня Великой Отечественной войны. Он начался под Брестом и пролег почти в непрерывных оборонительных боях через Гомель, Киев, Харьков и донские степи.

Учитывая, что на формирование и боевую подготовку у нас будет мало времени, мы старались, чтобы бойцы освоили в первую очередь оружие и научились метко стрелять из него. Занятия проводили в открытом поле, стреляли на ходу и из окопов по движущимся и неподвижным целям. Учили разбирать и собирать станковый пулемет, автомат и противотанковое ружье, обращаться с гранатами и бутылками с горючей смесью.

Все это дало положительные результаты.

Как-то, проверяя 2-ю пулеметную роту, которой командовал старший лейтенант Мартынов, Харитонов заметил:

– Вот что значит война. Не прошло и двух недель, а рота стреляет отлично. В мирное время и при достатке техники таких результатов не добились бы за столь короткий срок.

24 августа в батальон пришла недобрая весть. Накануне немецко-фашистские войска в районе Вертячего на Дону бронетанковыми силами прорвали нашу линию фронта и, продвигаясь стремительно на восток, севернее Сталинграда подошли к Волге. С тех пор по ночам к нам стали доноситься приглушенные громы бомбовых разрывов. У наших гвардейцев с уст не сходили вопросы:

– Что будет дальше?

– Когда, наконец, мы погоним этого супостата на запад?

А солдат Бова заявил:

– Хватит нам расходовать боеприпасы по мишеням, нужно требовать, чтобы нас быстрее отправили на передовую.

Его поддержали другие гвардейцы.

Вскоре к нам приехал заместитель начальника политотдела дивизии гвардии старший батальонный комиссар Марченко. Он рассказал о тяжелых боях под Сталинградом.

– А почему наше командование не подтягивает туда новые соединения? – выпалил комбат.

– Придет время – подтянут, – ответил Марченко. – А пока что соединения 62-й и 64-й армий ведут упорные бои между Доном и Волгой; стремясь отрезать вклинившиеся вражеские войска, на защиту города выступили рабочие сталинградских заводов, объединенные в ополченские отряды.

– Ополченские отряды? А что они могут сделать против такой силы, какую фронт не сумел удержать? – сказал кто-то сзади меня.

Присутствующие переглянулись и загомонили. Марченко поднял руку.

– Товарищи! Ополченские отряды – это, конечно, не регулярные войска, и вооружение у них слабее, но если учесть, что в сталинградском ополчении десятки тысяч рабочих и вооружены они не только винтовками и автоматами, то это немалая сила. К тому же в городе есть и войсковые части.

– А мы долго тут мариноваться будем? – спросил кто-то.

– Думаю, что недолго… Кстати, как у вас идет боевая подготовка? Какое настроение у людей? – обратился ко мне Марченко.

– Батальон хоть сейчас в бой готов. Только вот оружия мало. Неужели его нет?

– Почему же нет? – улыбнулся старший батальонный комиссар. – Теперь-то оружия как раз достаточно. Его уже выпускают не только старые заводы Урала, но и перебазированные в первые дни войны на восток. Но вы знаете, сколько сейчас формируется новых воинских частей? И все они оснащаются первоклассными танками, самолетами, артиллерией. Будет и у нас к сроку все, что положено.

…Во второй половине дня 10 сентября курьер штаба дивизии доставил очень важный приказ: нам предписывалось вместе с дивизией Родимцева передислоцироваться на новое место – в поселок у Волги.

Не успели мы познакомиться с приказом, как пришел транспорт. Он состоял всего из трех полуторатонных грузовых автомобилей.

Харитонов раскрыл карту, прокатил по ней колесиком курвиметра и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Ничего себе. От места расположения до этого волжского поселка ровно двести километров, и туда надо перебросить батальон на трех полуторках за двое суток, вернее, за две ночи. Днем-то нельзя двигаться вдоль фронта по открытой равнине. Но раз так – разглагольствовать некогда, надо отдать приказ и собираться.

Я тут же отправился в роты помочь политрукам организовать социалистические обязательства на поход, главным в которых было – не иметь ни одного отстающего и ни одной потертости ног. Были выпущены боевые листки, проведены беседы.

Вскоре подошел транспорт. Мы усадили в машины первую партию бойцов и отправили в путь. Остальные выступили пешком.

Отъехав километров за тридцать, бойцы высадились из машин и пошли пешком. Машины же повернули назад, забрали часть пешей колонны, увезли вперед. В течение ночи такая «челночная» операция повторялась несколько раз. А когда занялась утренняя заря, батальон прекратил движение, роты залегли у обочины дороги. Весь день нещадно палило солнце. Гвардейцы лежали, прижимаясь к земле, маскируясь, чтобы не было видно с воздуха. Прислушивались к громовым раскатам, доносившимся из-за Волги.

В таком же порядке батальон двигался и в следующую ночь. Рассвет застал нас у этого поселка, на его северной окраине. Здесь уже по-настоящему пахло войной: все бугры и овраги были изрыты щелями и траншеями, гулко стучали зенитки, а с аэродрома то и дело поднимались самолеты, спешившие на выполнение боевых заданий.

Послав донесение в политотдел дивизии о завершении марша, я направился в роты.

В одной из них в группе бойцов, сидевших под раскидистой вербой, услыхал, подходя, такой разговор:

– Станковый пулемет, братцы, – говорил сержант Стародубцев, – не только хорошо знать, но и всей душой любить надо. Это же такая сила!.. Вот когда я воевал с Василием Ивановичем Чапаевым под Уфой, бывало, навалится эскадрон белых казаков, а то и одни офицеры. Свистят, палят из винтовок и пистолетов, машут шашками. Смотришь на них, и волосы дыбом становятся. Возьмешь себя в руки, прицелишься, дашь по ним одну за другой очереди, потом пощупаешь кожух – выдерживает рука. Снова садишь. Смотришь, а там уже бить некого. Вот что такое пулемет!..

– Эх, ребята, видали бы, язви его в душу, сколько я этим «максимкой» положил фрицев в мае нонешнего года под Непокрытой на Донце, – поддержал Стародубцева сочный басок сибиряка Ивана Быстрова.

– Пехоту-то ты положил, а если танки? – отозвался тенорок.

– Ну и что? И у танков есть уязвимые места, – гудел все тот же басок. – Надо только не теряться и бить по их смотровым щелям. А подойдут ближе, лупи им в борт. Другой раз бортовая броня пробивается, как сосновая доска. А у моего товарища один раз так вот что случилось… Громадный танк прет прямо на него. А он прилёг к пулемету да как дал по нему предлиннющую очередь. И что бы вы думали? Одна пуля попала прямо внутрь дула орудия и, видно, в тот самый момент, когда танкист загнал в него снаряд. Ну, а дальше что произошло, вы, поди, сами догадались. Снаряд разорвался, ствол орудия разлетелся вдрызг… Все это дело, скажу я вам, братцы, не хитрое. Главное, в бою нужно держать себя спокойно, и чтобы у тебя всегда пулемет был исправный… Только вот что меня беспокоит, ребята: пулеметов-то у нас нет. Неужто и в бой поведут батальон с шестью старыми пулеметами?..

Последние слова кольнули меня в сердце. Я всей душой понимал справедливую тревогу людей, но ничего не мог сказать им утешительного. Не только у нас в батальоне, но и в штабе дивизии никто не знал, получим ли мы, наконец, оружие или нет. Тяжело вздохнув, я медленно побрел своей дорогой. На пути меня встретил связной штаба.

– Товарищ комиссар, майор ждет вас в штабе, просит как можно быстрее подойти к нему.

– В штаб дивизии вызывают, – сообщил Харитонов.

Штаб дивизии находился в одной из школ того поселка. Там и состоялось важное совещание, на котором только что вернувшийся из управления Сталинградского фронта генерал Родимцев доложил:

– Боевая обстановка под Сталинградом с каждым днем, с каждым часом усложняется.

Войска фронта под натиском превосходящих сил противника отошли непосредственно к городу. Больше того, гитлеровцы прорвали оборону 62-й армии, и бои идут на улицах города. По данным фронтовой разведки, фашистское командование беспрерывно наращивает силы. Только за последнюю неделю оно перебросило сюда с Западного фронта 6 пехотных дивизий и до 500 танков. Наше командование срочно принимает контрмеры. Стоит вопрос о переброске в Сталинград нашей дивизии. Со вчерашнего дня она включена в состав 62-й армии, а 102-й отдельный пулеметный батальон придается дивизии. Как у вас с оружием, майор Харитонов?

– Пулеметов все еще нет, товарищ гвардии генерал-майор.

– Сегодня должно прибыть оружие, доукомплектуем, – твердо ответил Родимцев.

И, действительно, под вечер, когда мы с Харитоновым находились в роте противотанковых ружей, проверяя ее готовность к борьбе с танками, к нам прибежал Архипов и, запыхавшись, выпалил:

– Пулеметы пришли!

Мы побежали к железнодорожному тупику. Там из одиноко стоявшего пульмана пулеметчики уже выгружали деревянные ящики. Не теряя ни минуты, мы сверили наличие груза с накладными, тут же на площадке разложили рядками новые, густо смазанные пушечным маслом станковые пулеметы, противотанковые ружья, автоматы. Собрали возле них батальон.

Я сказал короткую речь, предоставил слово комбату. От неожиданности он немного растерялся, но тут же подтянулся, начал:

– Товарищи! – его дрогнувший от волнения голос полетел над замершим строем и эхом отозвался далеко в роще. Майор, сделав небольшую паузу, продолжал – Славные гвардейцы! Друзья! Посмотрите туда, – он указал в сторону Сталинграда, который пылал единым костром на протяжении всех своих шестидесяти трех километров. – Наши отцы, матери, жены, дети ждут от нас победы. Оружие, что лежит сейчас перед нами, они сделали своими руками, не досыпая, не доедая, забывая про отдых. Они хотят, они требуют, чтобы мы вот этим самым оружием нанесли смерть фашистским захватчикам. Так поклянемся же, товарищи, в эту грозную минуту перед ними. Не посрамим своего оружия, как не срамили его русские воины никогда. Я целую этот пистолет и клянусь тебе, Родина-мать, все силы отдам делу разгрома ненавистного врага! И дойду до Берлина!

Последние слова комбата утонули в громовом солдатском «ура».

Начали раздавать боевое оружие.

Первым к пулеметам подвел свой расчет отличник боевой и политической подготовки комсомолец сержант Николай Родичев.

– Можно сказать несколько слов? – спросил он политрука роты Поленицу. И, получив разрешение, сержант опустился на колени.

– Родина, – сказал он, – во имя нашей победы я клянусь, что не расстанусь с пулеметом до тех пор, пока не настанет час окончательной победы над врагом. Я буду бить фашистов, пока глаза мои видят, пока сердце бьется, пока хоть один палец сможет нажимать на гашетку. Смерть немецким оккупантам!

Не успел Родичев закончить свою речь, как из рядов 3-й роты донеслось:

– Ни вода, ни огонь, ни сама смерть не будут мне преградой на пути к победе. Клянусь! – это говорил молодой коммунист, замполитрука Мясников.

Долго еще слышалось во всех ротах: «Клянусь!», «Клянемся тебе, Родина!». И тем ценнее были эти слова, что они говорились не по написанному, а вытекали из глубины души воинов. Увидев долгожданное оружие, гвардейцы, горя страстным желанием скорее сразиться с ненавистным врагом, произносили их как клятву.

Вручение оружия закончилось, когда на землю опустились густые сумерки.

Харитонов взглянул на свой хронометр.

– Через два часа пятнадцать минут – форсированный марш. За это время покурить, почистить оружие, приготовиться к маршу. Все, товарищи, – закончил комбат, и мы с ним отправились к кухне, чтобы подкрепиться. На пути из кустов донесся разговор и постукивание металла.

– Интересно, как идет чистка оружия в такой темноте? – сказал Харитонов и направился к одному из расчетов.

– Как тут у вас, не оказалось еще лишних деталей? – пошутил комбат.

– Что вы, товарищ гвардии майор, разбирать и собирать пулеметы мы теперь можем с завязанными глазами.

– Посмотрите, когда выпущен этот пулемет, – спросил я гвардейцев.

– А шут его знает, когда. На штампе даты нет, есть только год—1942. Названия завода тоже нет. Есть какой-то знак и больше ничего, товарищ комиссар. Да это и не имеет никакого значения для нас. Важно, что машинка что надо, – живо ответил один из бойцов и ласково погладил кожух пулемета.

– Это верно, – согласился я.

…В назначенный час батальон выдвинулся взводными колоннами, стал у обочины большака. По дороге с выключенными фарами шли автомашины, двигались артиллерия, обозы, пехота. Все спешили до рассвета попасть на переправу и там, у самой воды, в кустах, зарыться в песок, в землю так, чтобы при свете дня быть невидимыми для врага, а потом под покровом темноты переправиться на ту сторону реки.

Выждав какое-то время, наш батальон, словно маленький ручеек, влился в этот огромный людской поток.

– А ну, ребята, запевай! – крикнул командир 2-м роты старший лейтенант Мартынов. И батальон дружно грянул:

 
Вперед, гвардейцы, назад ни шагу.
Пред нами город и река,
Пусть нашу доблесть и отвагу
Народ запомнит на века…
 

Сухой, еще не остывший от дневного зноя воздух, смешанный с дорожной пылью, щекотал ноздри, сушил во рту. Но лицам солдат потекли ручейки пота, взмокли на плечах гимнастерки. Но батальон шел и шел вперед, на полыхавшее зарево. А когда едва порозовел восток, гвардейцы уже окапывались в оврагах на берегу Волги, километрах в трех севернее Красной Слободы. Отсюда было видно, как фашистские стервятники непрерывно атаковали город с воздуха и от бомб взрывались бензобаки на скате Мамаева кургана, рушились дома и заводские корпуса.

Утром мы с комбатом обошли батальон, осмотрели овраги. Один из них был узкий и глубокий. Увидев его, майор воскликнул:

– Смотри, Калиныч, это же настоящий тир! Как раз то, что нам надо для пристрелки оружия. – Он тут же вызвал командиров рот и оружейного мастера старшину Гуглю, приказал немедленно приступить к делу.

Раздался сигнал:

– Воздух!

Как порывом ветра, всех снесло в овраги и щели. Я на какое-то мгновение задержался на кромке впадины и, вскинув руку козырьком ко лбу, осмотрел мутное от дыма небо. С запада прямо на нас летели шесть «юнкерсов». Шли они низко, оглушительно ревя моторами.

– Какого черта ты торчишь там? Прыгай скорей сюда! – крикнул Харитонов.

Я юркнул к нему в узкую свежевырытую щель. Овраг наполнился трескотней наших пулеметов. Но вражеские бомбардировщики пронеслись над нами и сбросили несколько бомб в рощу, куда только что прибыла батарея артиллерийского полка дивизии.

Сбросив часть груза, самолеты набрали высоту и вновь стали пикировать на ту же батарею. И тут мы увидели, что воздушные пираты кинулись врассыпную, бросая бомбы куда попало.

«Что случилось?» – недоумевали мы.

Через несколько секунд все выяснилось.

С запада появились три «яка». Они стремительно бросились на «юнкерсов», от чего наши пулеметчики пришли в восторг, но не надолго. Сделав несколько выстрелов, два истребителя вдруг отделились, пошли на восток, а третий отбил от общей стаи одного бомбардировщика, устремился ему в лоб. Фашист, по-видимому, понял, что ему не миновать тарана, почти вертикально бросился вниз, но «ястребок» не отставал от гитлеровца. Не стреляя, он наседал на врага сверху. С земли казалось, что истребитель уже взгромоздился «юнкерсу» на спину, и победа была очевидной. Но тут, ко всеобщему нашему огорчению, «як» вдруг отпрянул от бомбардировщика, взмыл вверх и ушел за своими товарищами.

– Тьфу, поди ты к черту! Мокрая карга, а не летчик. Упустил ведь фашиста… Ух, попадись ты мне под руку. Как бы я накостылял тебе за это, – с горькой досадой в голосе крикнул вслед истребителю молодой пулеметчик богатырского телосложения.

– Верно, за такой бой следовало бы ему дать, – отозвался бронебойщик, вылезая из щели.

– Да, надо бы накостылять, только не летчику, а тебе, – сказал замполитрука Мясников, вытряхивая землю из-за ворота.

– Мне? За что же? – удивился пулеметчик.

– Хотя бы за то, что ты тоже стрелял по самолетам и не сбил ни одного, и чтобы не болтал, чего не следует.

– А что не следует? – не сдавался гвардеец. – Фашист ведь улетел, факт.

– Ну, улетел, а ты видел, откуда шли наши истребители? Слышал, что они дали всего три-четыре коротких очереди? А больше-то у них и стрелять нечем было, да и в моторах, наверное, последние капли бензина догорали. А им еще до аэродрома тянуть надо. Понятно?

– Понятно… Только я к тому, что он ведь сидел на спине фашиста.

– Ну, сидел, а что из этого? Хотя, уж если говорить правду, то он вовсе и не сидел на нем. Это тебе так с земли показалось. Он, видно, хотел винтом рубануть его, да не удалось. Скажи спасибо, что не дали Гансам бросить бомбы на цель.

– Дак… – только и вымолвил смутившийся пулеметчик.

– Вот тебе и «дак». Разберись сначала, а потом каркай.

Овраг дрогнул от дружного хохота.

– Ладно, ты на меня не серчай, браток, это я ведь так, любя, преподал тебе урок воздушного боя. Я тоже в некотором роде летчик. В начале войны служил в БАО – есть такая часть, обслуживающая авиацию. Повоюешь с мое, тоже разбираться будешь. Давай лучше закурим махры, – и Мясников хлопнул пулеметчика по широкому плечу. Их плотным кольцом окружили гвардейцы, и седая дымка повисла над головами.

…Вечером к нам прибыл связной из штаба дивизии и вручил пакет. Ознакомившись с присланными бумагами, Харитонов чертыхнулся и передал их мне.

– Что такое?

– План форсирования.

– Ну и что же?

– Да ты прочитай сначала, а потом будешь спрашивать…

Планом предусматривалось начать переброску дивизии через Волгу в ночь на 15 сентября. Первым должен идти 1-й стрелковый батальон гвардии старшего лейтенанта Червякова с ротами автоматчиков и противотанковых ружей, а за ними и основные силы 42-го стрелкового полка. 34-й и 39-й полки предполагалось переправить 16-го.

Это-то и смущало комбата.

– Давай просить генерала включить нас в первый эшелон, – предложил он.

Я согласился.

Командира дивизии Родимцева мы отыскали на переправе. Он только что отправил головной отряд и следил за погрузкой 42-го полка. При всей своей занятости комдив выслушал нас и сказал:

– Во-первых, сделать это невозможно, так как первый эшелон уже на судах. А во-вторых, только завтра у командарма решится вопрос, как лучше использовать в боях ваш батальон – дать ли ему самостоятельный участок обороны или раскрепить по полкам. Я буду настаивать на том, чтобы не распылять батальон по полкам.

– И мы за это, – отозвался Харитонов.

– Вот и хорошо. Можете идти.

Мы отошли от переправы и стали наблюдать, как черные силуэты приземистых буксиров уводили в дымную темноту баржи, уходили рыбачьи моторные и весельные лодки, плоты с бойцами. Вслед за ними отбыли и два военных катера, на одном из которых находился Родимцев.

Какое-то время над рекой было спокойно, только из города доносился отдаленный грохот боя. А в черном небе мерцали бледные узкие нити прожекторов. Потом где-то за рекой вспыхнули огненные сполохи, и через несколько секунд засверкало, загрохотало по всей Волге.

– Обнаружили, гады. Бьют по нашим судам, это точно, – взволнованно произнес Харитонов.

А через несколько минут над Волгой появились вражеские самолеты. Пронзительно завыли сбрасываемые ими бомбы. На Волге то там, то здесь загорались костры. От них поднимались острые клинья дрожащего пламени.

Где-то рядом с нами «кашлянула» «катюша», и ее снаряды, оставляя огненные хвосты, с сухим скрипом пролетели над нами. По рощам и оврагам заговорили орудия армейской и дивизионной артиллерии. А фашисты, словно и ждали того, чтобы в ответ накрыть наш берег своими снарядами.

Мы поспешили в батальон и всю ночь провели под этим страшным вражеским обстрелом, который только к рассвету начал утихать.

Однако на смену артиллерии с восходом солнца волна за волной пошли самолеты. Три раза они сбрасывали бомбы на наш батальон. Но обошлось без жертв.