Текст книги "Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз"

Психологические задачи смешивались мною с политическими. Просто потому, что политика – игрища людей. Той их части, которая в здешних эпохах называется родовой аристократией. Но есть и другая истина: "политика – концентрированное выражение экономики". Про "хлеб насущный" – забывать не следует.

– Николай, Беня – присаживайтесь. Как караван собирается – видите. Ничего странного не заметили? Я собираю три каравана. Три в одном. Самый дальний – Сигурда. Идёт в Гданьск. Два ушкуя. Другой – Кастуся. Идёт в Самбию. Шесть корабликов. Третий караван – наш. Кострома, Ярославль, Молога. И – назад. Сколько лодий... сколько останется – сегодня, вон, ещё один ушкуй утопили.

Я внимательно посмотрел на моего торгового голову и одного из лучших его приказчиков. Мои слова в лодочке на Оке: "и последние станут первыми", "у меня ничего нет, сделаешь – станешь" оказались правдой.

Беня долго настороженно оглядывался во Всеволжске, сомневался: "я ж – не такой". А мне плевать. У меня тут все "не такие".

– Об чём мордобой?

– Он меня жидовской мордой назвал!

– Ну назови его московско-литовской мордой.

– Я так и сделал! А он – в драку.

– О! Эскалация. За начало свары – раз. За словесные оскорбления – один-один. Два. За попытку телесных повреждений – три. Николай, почему ты таких дураков себе в приказчики набираешь? Выгребные ямы чистить. Обоим. Этому – две недели, этому шесть. Будете этносами своими меряться – будете дерьмо грести. До посинения.

Чин у Бени уже есть. Казённый кафтан на нём... как на корове седло. Гос.служба не испортила – глупее не стал. Тот же умный, цепкий, недоверчивый взгляд. Который немедленно расплывается масляным блином – заметил моё внимание.

– В Волжских городках надо ставить фактории. Для чего договориться с местными властями. Повтора Городецкой истории – нам не надобно.

– Э... нам бы... как ты говоришь... экс... экстере... тетере... рересть... ну...

– Экстерриториальность?

– О! Точно! Нам бы такую грамотку от князь Андрея, чтобы никакая местная сволочь...

– Попробую. Дальше. Разговоры с местными воеводами вести спокойно, без надрыва. "Нет" – так "нет". Нам в них – особой нужды нет. А уж после Городца... Будут непотребно мявкать – нагнём. Не нарываться, не угрожать. Просто спросить.

– И в Мологе?

– В Мологе... Там власть Новгородская. Князь Андрей не прикроет. Потолковать с тамошними властями. Спокойно. На общих основаниях, на особых условиях. С благосклонностью посадника. Он меня помнить должен. По "божьему полю".

Ещё неизвестно – чем та история аукнется. Может – благосклонностью, может – наоборот.

Поддержка властей – нам необходима. Уж больно моя "торговая парадигма" отличается от общепринятой. Будут обиженные. А новгородцы имеют привычку выражать свои обиды весьма дерьмократически – дубиной в голову или ножиком под ребро.

– От Мологи мои ушкуи пойдут назад. Пока вода высока – проскочить Переборы. Сигурд с Кестутом пойдут в Новгород. С кем-то из наших. Там... осмотреться. Представительство сделать... не дадут. Да и не хочу я. Рискованно очень. У нас скоро будут свары с новогородцами. И на Волге, и на Сухоне.

– Ох же ж божечки...

– А ты как думал? Чуть подсохнет – на Глядень пойдёт новая команда. И оттуда – в обе стороны. Где-то на погостах – обязательно будет свара.

– А ежели к князю Святославу отписать?

***

Князь Святослав, по прозвищу Ропак ("ледяной торос"), второй сын Великого князя Киевского Ростислава (Ростика) сидит в Новгороде с согласия обоих русских гарантов – Ростика и Боголюбского. Но свара внутри новгородского боярства дошла до такой точки... что унять её он уже не может.

Зимой его отцу придётся, уже будучи смертельно больным, ехать в Новгород, примирять сына с боярами. Измученный зимней дорогой, болезнью Ростик доедет только до Великих Лук, вызовет туда Ропака и бояр, добьётся их примирения. "Уболтает". Продавит. Своим умом, авторитетом. До подтверждения клятв. Но сил уже нет – умрёт на обратной дороге, не доехав до Киева.

А новогородцы, наплевав на обещания, данные государю, вновь "возмутятся".

Через год Ропака вышибут из Новгорода, он будет жечь и грабить новгородские городки. При полной поддержке Боголюбского – тот даст ему дружину. Когда новгородцы придут в Боголюбово и будут просить у Андрея сына в князья – ответит:

– Иного князя, чем Святослав, у меня для вас нет.

Но вернуться в Новгород Святославу не удастся. Другие события будут сотрясать "Святую Русь" в эти годы. У Андрея возникнут иные "горящие" проблемы. Не этим ли – обидой от невыполненных обещаний – заманили братья Ропака в заговор против посаженного Андреем в Киеве и отравленного там Глеба (Перепёлки)?

***

– Князю Святославу – отпишу. Но ни привязываться сильно к нему, ни... наоборот – не надо. Надо прознать – кто, что, за кого... Самим – не влезать. Посмотреть. Хотя... Надо бы иметь там своего человечка. Приголубить, дав такому наш товар – прямой резон.

Вербовка, формирование агентурной сети... В специфических условиях русской городской среды среднего средневековья... Это целая наука. Мои подручные только-только начинают её осваивать.

Простейший элемент: вот ты его уговорил, вот он чего-то важное узнал. Как он тебе сообщит? Гонца за тысячу вёрст пошлёт? И учтите: агентурные сети, подпольные организации сыпятся более всего не на собственно агентах – на связных. Комментарии специалистов к "Репортажу с петлёй на шее" или провал одного из прототипов Штирлица – Вильгельма Лемана дают довольно типичную картину.

– Дальше – Старая Ладога. Нужно внятное описание тамошних порогов. Устье Наровы. Юрьев... с берега не увидишь. Колывань. Вроде бы, большая крепость. Люди бедны, но имеют много скота. Устье Западной Двины. Посмотреть внимательно. По правому берегу, вёрст пять от моря, есть горка. Озерко там. Ручеёк течёт. С людьми потолковать. Там, возможно, поселение бодричей, бежавших от франков. Потом – курши. Народец – разбойный. Янтарный берег. Присмотреться. Устье Преголи. Не толочься внизу, на плоском островке, а слазить на гору. Устье Вислы. И сам Гданьск.

Я с сомнением оглядел своих слушателей. В принципе – ничего нового. Каждый купец, идущий этим маршрутом, владеет такой информацией. И много большей – включая не только глубины, ориентиры и фарватеры, но и имена любимых жён племенных вождей по дороге. Иначе... могут голову оторвать.

Николай ходил этим путём. Он и дальше Гданьска хаживал – до датского Роскилле. Его "Путевая книга", которой он так удивил меня ещё в Смоленске, которую так хотели отнять и продать его родственники, уже дважды переписана учениками Трифы, скорректирована по доступному нам материалу Оки и Волги, дополнена Ветлугой, Вяткой, Камой после похода Сигурда...

– Вот выжимка из "Путевой книги" по будущему маршруту. Держи, Беня. Прочитать, понять, спросить у Николая непонятное. По пути – дополнить.

– Э... Не! Чего это я?!

– Мы тут с Николаем подумали... Идти тебе. До конца. И обратно.

– Да вы что?! Не! Это хрен знает куда... Да и кем я туда...?

– Начальником каравана.

– И-ик...

– Подумай сам. Караван – мой. Корабли, снасти, кормщики, товары. Остальные... Гребцы да пассажиры. У нурманов и литовцев... чуть разные интересы. Могут и гоноры взыграть. Нужен человек сторонний, в пристрастиях незамеченный.

– Да ты шо?! Я... со своей мордой... буду князьям да ярлам указывать? Ты с какого дуба...?

– Базар фильтруй. Ни князь Кестут, ни ярл Сигурд друг другу подчиняться не будут. Им даже побудку... пусть и петушок – золотой гребешок, но только обоюдно чуждый. Обоюдно.

– Да они ж меня... что нурманы, что вадавасы... в клочки же ж!

– Что ж... это – к лучшему. Будем знать – кто нам враг. Дотянемся и уничтожим. А тебе... сорокауст – обещаю. Хотя уверен, что не потребуется. Беня! Не морочь мне голову! У тебя, как у Николая, на голове – шапка-невидимка! Ты и прибыль возьмёшь, и из-под молнии небесной выскочишь.

***

Я уже рассказывал об удивительном чутье на опасности и на прибыль, свойственному моему Николаю. При угрозе – мгновенно и бесследно исчезает, при запахе выгоды – так же непонятно откуда – возникает.

Как кот в доме – то ты его слышишь, видишь. Дерёт чего-нибудь когтями, топает, грохочет. А то раз – и нет нигде. Обернулся – сидит посреди комнаты столбиком. Будто он здесь с сотворения мира. И ни единого звука или движения воздуха.

"Котский обычай" для "правильного" купца – явление обязательное. Кто не имел – потомства не оставил. Если идёт купчина в пол-улицы, бородища в аршин, брюхо впереди на два, весь в дорогом и блескучем – фигня. Лавочник местный. Дальний купец... ему чваниться незачем. Мир велик – всегда и посильнее сыщется.

Здешний торговец подобен шпиону высшей квалификации. Дипломат без иммунитета, агент без прикрытия, инкассатор без броневика... Таких мастеров на всю Русь, на восемь миллионов душ – сотен несколько.

Остальные – вокруг них. На подхвате, при кухне, при корабликах... обслуга. Которая хозяевам в рот глядит. И правильно делает.

Что кормщик на ладье, что купец-гость: их ошибки – всем смерть.

Против кормщика – ветер да волны – противники хоть и сильные, а простые, за него – крепкое судно да добрая команда. А у купца... Есть товар – против покупатели да конкуренты, нет товара – киса с серебром, которую отобрать можно. Что власти, что разбойники, что коллеги – все на него зубы точат.

Мне повезло. Что тогда, под Гомелем на лесной дороге, чуть живого Николая нашёл. Что эти годы учился возле него. Как и на что смотреть, чего ожидать. Через это я и на Беню среагировал.

И теперь у меня два толковых купца весьма высокого уровня. Настолько высокого, что им можно доверять – им серебрушки уже не интересны. Мешок серебра или два... а в чём разница? Им интересно работать с такими вещами, с такими товарами, с которыми никто в мире не работает. Уже не примитивно "дольку наварить" да "в тине затихариться", а своим умом, знаниями – всяких лохов да хитрецов превозмочь, взуть. Самовыразиться. Мастерство купецкое показать. Вспзд... Вот именно это слово.

***

Через пару дней, когда наш супер-карго уже смирился с перспективой предстоящего приключения, новые посиделки.

– С путями я как-то... господину Николаю спасибо. Просветил, надоумил. А торг-то чем вести?

Это – четвёртая "горящая" тема. После людей, кораблей, путей. Тема сложнейшая. Оно и так-то... не прозрачно. А с учётом столь разнообразных пунктов торговли по дороге... Попробуем сломать голову вместе.

– Меха все – долой. Новгород и Самбия сами ведут торг мехом. Отсюда тащить – глупо. Сюда – аналогично. Вообще, новогородского северного товара не покупать. Сюда... балтийская нерпа. Жир и шкуры. Скачен жемчуг? Нет, не надо. Мы скоро стеклярус запускаем. Из Самбии – янтарь. И... и, пожалуй, всерьёз – всё. Медь, олово, свинец, в слитках, дёшево. Золото-серебро... аналогично. Может, минералов каких интересных попадётся... по паре штук. С обязательной записью – где куплено, где добыто, почём.

– Как-то ты, господин Воевода... весь торг... будто мусор.

– Ага. Беня, почти весь торг – мусор! Нам оно – только выкинуть. Николай, не морщись. Это правда. Хлеб вы оттуда не потащите. Рыбу? Балтийскую селёдку на Волгу?

– Железо? Мечи там неплохие...

– Точно. Неплохие. А у нас – хорошие. Само железо... Свеи хорошее железо делают. Но чушку – не продадут. А мечом или доспехом... не надо.

– Сукно у них есть.

– И куда его? Мы новосёлов моем-бреем-одеваем. Это – простое полотно. В Ярославле такого купить... да. По всей Верхней Волге – да. Может – в Новгороде на обратном пути. А из Гданьска его не повезёшь.

– Та-ак. А мы туда чего?

– Туда – куда? До волоков можно и горшки тащить. Вятшим... "деревянное золото". Железа нашего... У Потани штук триста серпов новгородских отковано. У них изгиб чуть другой – нашим непривычен. Отвезти-продать. Ножей с сотню. И топоров. Десяток кос, лопат, плужков...

– Перекуют. На лезы для своего инструмента.

– И флаг им в руки. Осенью загоним в Мологу ещё кучку. Замаются перековавши. Вы это на Оке видали. Из керамики ещё фигурок разных по десятку. Черепицу... тяжело таскать будет. Образцы – в Ярославль и посмотреть как оно... Из стекла... тысячу бусин разных хрустальных. Зеркальцы первые пошли – с десяток, на показ. Пластин стеклянных... чуток. Чтоб было о чём разговаривать. Светильников стеклянных. Свечки стеариновые? Там вощаники, "Иваново братство"... На показ. К светильникам – глицерину. И в еду для сладости. Только объясните там, чтобы по чуть-чуть.

– Спирт?

– Нет. Сами выпьем. Поташ, жидкое мыло, краску для волос, пряслени... О! Колёсной мази! По паре бочек в каждую точку! Пущай привыкают не скрипеть!

Колесная мазь у нас – "притча во языцах". Это какое-то... самозарождение жизни! Технология довольно простая, отработанная. Только нужен достаточно занудливый мастер, чтобы её выдерживать.

Как только у нас складывалась устойчивая производственная среда, так мастерская по производству колёсной мази возникала сама собой. И, естественным образом, выходила в оптимальный режим. Для себя. Остановить эту команду без применения мер чрезвычайных – невозможно. И плевать им, что нам её девать некуда.

Я знаю, кто виноват – сидят там два таких вздорных деда. Связываться с ними никто не хочет. А кулаком на них стукнуть... у меня явных причин нет.

– Оттуда ещё... коней каких-то больших, коров... удойных. Может курицы будут... яйценосные. Ещё – книг из Гданьска. Божественное не бери. Семь свободных искусств.

***

Понятие "искусство" здесь не "художественное мастерство" (такое понимание – в Новое время), а практическая наука – системный взгляд, выработанный в ходе практических наблюдений природы.

Состоит из двух частей: тривиум (грамматика, логика (диалектика), риторика), и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия и музыка (гармоника)).

Есть греческий и латинский варианты. Что попадёт – то и брать. Надо посмотреть канон и попытаться приспособить для своих.

***

Ещё мы отправляли часть барахла, взятого у булгар. Тут – чисто торговая наценка. В разы. На тот же нефрит-лазурит-сердолик. Восточный товар не приходил с этой стороны уже третий год. А их, новгородский-прусский-гданьский – в эту сторону не сбывался. Думаю, моё – вдвое из-за этого подорожало, их – вдвое подешевело. Для Новгорода – должно быть так, дальше... надо смотреть.

В части торговли с Новгородом я полностью отказываюсь от северных товаров. Не потому, что они мне не нужны – можно ж перепродать. Николая мой отказ от возможной прибыли – просто бесит.

Раз шесть приставал. Я его посылаю – начинается "Большая игра".

Понятно, что с российско-британскими играми 19 века вокруг Средней Азии и Северной Индии... По замаху, ресурсам – наша даже и рядом не стояла!

Хочу сбить цены на Новгородском торгу. Что уменьшит притягательность "мехового клондайка". Чтобы не толклись там всякие... "Даньславы с данниками".

Новгородская Двинская земля с пол-пинка – не завалится. Потихоньку-полегоньку. Чуть просядут по деньгам, по людям тамошние погосты. А вскоре и мои люди туда заявятся.

По оценке, "северные товары" где-то на 90% уходят на юг. По путям "из варяг в греки" и "из варяг в хазары". Это ещё не после-Батыевы времена, когда почти весь Новгородский торг будет сориентирован на Балтику, на Ганзу.

Если я закрою им половину экспорта... хотя бы – треть... Если 12-15 из 30-40 старинных боярских новгородских родов волком взвоют от намёка на похудание их кис...

"Кто раньше ел икру столовой ложкой, теперь использует чайную".

Забавно будет посмотреть.

В целом – понятно. Принцип, который я уже озвучивал. «Нам от вас ничего не надо. У нас всё есть». Но мы можем посмотреть друг на друга. «Пощупать воз не вредно». Если, чисто из уважения, я назову цену, и она вам подойдёт, то мы... обменяемся. А если нет, то... «мы все – свободные люди».

Повторю: концепция "фри трейд"", идея "свободы конкуренции" – здесь вызывают бешеную злобу торговцев. В каждом месте есть масса ограничений. Технических, юридических, властных. Не имеющих отношения к соотношениям цена/качество и спрос/предложение. Привилегии, монополии, картельные соглашения, устоявшиеся связи, родство, цеха, землячества...

Просто придти и сказать:

– А вот я здесь продавать буду...

можно.

Вот уйти после этого целым... вряд ли.

В начале мая караван из девяти ушкуев вытолкнулся в Волгу. Я проводил их до Городца – новый форпост Всеволжска требовал присмотра. Наобнимались, нацеловались, нарыдались на прощание... Они ушли, а я остался. Посреди этих... кротовых нор. Которые – посад городецкий.

Предсказать прохождение такого каравана – невозможно.

"Домашняя дума в дорогу не годится" – русская народная.

О каждом подобном торговом предприятии можно сочинять саги и складывать былины. Что, кстати, и делают:

"Лишь проехал добрый молодец Корелу проклятую,

Не доехал добрый молодец до Индии до богатоей,

И наехал добрый молодец на грязи на смоленские,

Где стоят ведь сорок тысячей разбойников".

Это – про Илью Муромца, когда он каменных надписей начитался. География у «казака старого» – разнообразная.

Беня не настолько "добрый молодец", с камней на дорожных развилках инфу не считывает, да и "грязей смоленских" пока нет. Что радует – нет и "сорока тысяч разбойников". Есть, однако, другая напасть – "ушкуйники новгородские". Не из тех, кто как увидит – сразу "сарынь на кичку!" – орёт. Но тоже... "сильно вольные люди". В смысле: отморозки отвязанные на прогулке.

У устья Унжи Бенина эскадра наскочила на новогородский караван.

Нормальный ежегодный караван в два десятка ушкуев. Полтысячи здоровых мужиков. В иные времена такие караваны города брали и царства по кочкам разносили. А уж как они выжигали Ярославль, Кострому, Нижний... я про это уже...

Встретились бы караваны на фарватере – сразу сцепились бы.

– А кто это, кроме нас – вольных людей новогородских, по нашей Волге ходить себе позволяет?!

По счастью – новгородцы стояли на берегу, вели торг с вылезшими с Унжи мерянами.

Беня, совершенно естественно – стереотипы поведения мелкого торговца, воспитанные десятилетиями предыдущей жизни, всплывают мгновенно – решил быстренько мимо "гостей" проскочить и бегом-бегом...

"Огородами-огородами... ушёл к Котовскому".

Но Кастусь возмутился.

– Это что ж? Мы – струсили?!

А Сигурд поплямкал и обосновал:

– У нас – гребцов некомплект, ушкуи гружёные. А они барахло на берег выкинут и десятком пустых лодеек... с переменой гребцов... Да и Кострома та... Защиты от них не получить, а до Ярославля... сдохнем на вёслах.

Беня, сколько бы он себя пяткой в грудь не бил, а с детства впитал: князю и ярлу говорить "нет" – нельзя.

Кукиш в кармане – можно. Но вслух... Потом... где-то как-то... шёпотом за углом...

И вообще: в воинских делах аристократы понимают больше.

– И чего высоко-родные и глубоко-отважные э... господа изволят делать?

Господа изволят делать своё обычное господское дело – посылать простолюдинов "на грабли".

– Ты пойдёшь туда и будешь делать свою работу.

– Шо?! Хто?! Я?!

– Да. Ты скажешь им... разных слов. И мы разойдёмся мирно.

"чтоб дело мастера боялось,

он знает много страшных слов".

Беня, таки, знал. Остальные недостающие слова и фразы – придумывал на ходу. Отчаянно труся от непривычной роли – публичное лицо каравана, по которому бить – будут в первую голову, он двинулся на переговоры. Пугать безрассудно храбрых и дурить беспредельно хитрых новгородских... «добрых молодцев».

Отцепили от ушкуя таскаемый за собой ботник и переправились через Волгу – "мордой торговать". Новгородцы встретили... напряжённо. Особенно, когда вылезший, вслед за нервно дёргающимся и интенсивно потеющим обширным лбом переговорщиком, Харальд Чернозубый оценивающе смерил ушкуйников взглядом и выразительно сплюнул им под ноги порцию чёрной жвачки. А второй сопровождающий, вадавас, на голову ниже Харальда и вдвое шире по всему телу, достал боевой топор и страдальчески почесал им спину сквозь кольчугу – комары заели.

Беня, по привычке своей, рассыпался мелким бесом, "я – не я, корова – не моя", "врио младшего помощника третьего дворника по женской линии". А караван ведут ярл с князем. Они-с, особы высокородные, изволют-с путешествовать с супругами-с.

– А скажи-ка нам, мил человек, а много ль у вас воинов?

– Ой, да на шо вам мои слова?! Вы же сами люди умнющие! С мозгами, с глазами! Через одного. Это ж пьяному карасю в Волге понятно! Такие особы... Такие! С супругами! Без достойной охраны... Об чём тут говорить и воздух сотрясать?!

Новогородцы загрузились. Мой караван сразу выпал из категории "торгового". Имея более чем двукратное превосходство по кораблям и трёхкратное – по головам, ушкуйники рисковали нарваться. На профессиональных бойцов. Свита Бени в формате: плюющийся жёванным углём нурман и почёсывающийся топором вадавас – это наглядно иллюстрировала.

Одно дело – охрану купеческого каравана погонять, новгородцы сами такие. Другое дело – торговцам наскочить на гридней. Волга кровью молодеческой потечёт...

А Беня продолжал рассказывать страсти. Про смерть боярина Радила. Тут новгородцы уже были в курсе. Про передачу князем Андреем Городца "Зверю Лютому"...

– Как это?! Чтобы Боголюбский вашему плешивому уроду город отдал?! Не верится.

– Дык... Не запросто ж так! Воевода Всеволжский подати Городецкие платит. Втрое! За три года вперёд! Сами ж подумайте – что князю прибыльнее?

Про победу на Земляничном ручье – в Новгороде уже знают. Про крещение мордвы...

– Ну них...! Вот так вот прям всю мордву?! Не верится...

– Да ты чё?! В крест православный не веруешь?! В силе его сомневаешься?! Да ты гляделки-то разуй! Ты на меня глянь! Во! Иудей правоверный! Самому царю Давиду потомок почти прямой! Обрезанный! Показать? – А крест – ношу! Во, видишь? А почему? – А потому, что богородица сподобила! Сама! Повстречал я на Оке-реке... Кого-кого... Зверя Лютого! И уверовался. Прости мя, господи, грешного. А нынешний инязор – во Всеволжске гостил, с самим Воеводой в баньку ходил... И – просветлился! Сила в ём такая... просветляющая...

Беня, выдернув из-под одежды нательный крест, махал им перед ошарашенными новогородцами, завораживал серебряным поблёскиванием символа веры, широко клал крёстное знамение и старательно воспроизводил простонародное наречие.

Артист. Звуко-подражатель.

Про согласие Боголюбского на открытие фактории в Ярославле...

– Погодь-погодь! Мы в Булгар идём, на что нам ваши дела Ярославские?

– Э... достопочтенные... и уважаемые... но... Не ходили бы вы в Булгар. Ниже Городца Воевода не пустит.

– Как это?! Ему велено держать пути свободными! Никаких препон торговым людям не чинить...!

– "Как" – не знаю. Придумает чегось. Он же... Ваше степенство! Люди православные! Братцы! Купцы новогородские! Откуда бедному еврею знать мысли самого Воеводы Всеволжского?! Или я похож на вашего батюшку, чтобы он передо мной исповедовался?! Но я, чисто из своего погреба глядючи, чисто нюхом чуячи... Вы рабов везёте? Рабынь? – Тогда хана всему вашему почтенному обчеству. Не любит он этого. Кто живой останется – будет известь тереть, очи ясные – от едучей пыли выплакивать. А уж как, за что... Про епископа Ростовского Феодора...? Во-от! Упокой, господи, душу грешную. И никто – даже слова...! Потому как – по закону! Главу отсечённую – сам видал. Вот этими глазами! А вы говорите...

– Это нам, вольным людям, всякая козявка плешивая, будет пути-дороги закрывать?! Да мы таких... на одну ладонь посадим, другой хлопнем...!

– Я этого не слыхал! Я вас не видал! Меня здесь вовсе не было! Харальд! К едрене фене, к бениной маме... Да! К моей, горячо любимой и давно покойной! В лодку! И спешно уя... уё... Приносим искренние извинения по поводу спешного покидания! Чего я боюсь?! Ну вы воще...! Он же жь... Колдун-воевода – слышали? Мы тут, промеж себя, бла-бла, а потом... топоры-то – ляп-ляп. И пошли-поехали плотики с ушками. Вдоль да по Волге-матушке.

Купцы несколько не поняли эпичности. Притащили медовухи, и Беня эмоционально, взахлёб и с придыханием, вывалил на них кучу слухов, ходивших уже по Всеволжску и округе. Насчёт зверства и лютости Зверя Лютого. С мощным привкусом чертовщины и противоестественности.

В пакете был рассказ о голой заколдованной княгине, пляшущей на засеке перед полчищами и ордами, плотики с гирляндами ушей, плывущие по течению, "а то, кто ж его плешивого-то знает – может и противу...", посадка на кол, перерывание хрипа на пару с "диавольским отродьем" – князь-волком, "врата смерти" с посмертно подмигивающими и ухмыляющимися отрубленными головами...

– А князь-то Рязанский, Калауз-то... Вздумал со Зверя Лютого пошлину за хлеб брать... Идиот! Прости господи.

– Ну?

– Не нукай! Сдох! В церкви! В двунадесятый праздник! С пресвитером во всём облачении! С дарами, покрывалами и сосудами! Сгорел! Дымом изошёл! Со всеми домашними и присными. Даже и косточек не осталось! Метёлкой, говорят, сметали! А ты говоришь...

Яркие рассказы Бени производили впечатление. Но даже и люди недоверчивые, рациональные понимали: не мог Всеволжск так стремительно подниматься. Не бывает так!

Явно – без волшбы дело не обошлось.

Не то, чтобы русские люди боятся бесовщины. На "Святой Руси" двоеверие – норма жизни. Каждый имел дело с колдунами, волхвами, знахарями, ведьмами и ведунами... В каждом доме – домовой, в каждой бане – банник. Леших с водяными – только за забор глянь – как собак нерезаных. У каждого православного – рядом с крестом на груди – науз висит.

Вот вы достоверно знаете, что на земле есть многоголовые огнедышащие летающие драконы. Змеи-горынычи. Явление природы. Нечастое, но вполне известное, в книгах описано, сведущие люди сказывали. Да сам Святой Георгий лично – с ними воевал! И – победил! Правда – не всех. Впереди, по маршруту следования – целое гнездо.

***

– Товарищи космонавты! Верите ли вы в инопланетян?

– Никак нет! Не верим! Но они очень мешают работать.

***

Конечно, если ты – бродячий богатырь, то можно очертить голову, помолиться Силам Небесным и, с отеческим благословением, пойти и срубить горынычам бОшки. Ну, или самому костьми лечь.

Но ежели вы человек серьёзный, торговый, то... надо же оценивать риски!

– Дык... эта вот... и где ж нам теперя торг вести? Ты, мил человек, видать, в здешних делах собаку съел. Большую и бешеную. Не в обиду будь сказано. Подсказал бы чего.

– Хорош у вас медок, люди добрые. За... забор... заборисистый. И-ик. Насчёт торга... дело, конечно, ваше... только... Про Булгар – забыть. Идти вам в... ик... в Ярославль, славный город. Там власть Суждальская. Там Зверь Лютый сильно-то... не забалуется. Князь Андрея-то по-опасается. Приказчикам Всеволжским – там подворье должно быть поставлено. Может, чего из ваших товаров... ик... купят. И своего продадут.

– А Булгар?

– А в ж... его! Ик.

После чего Беня, старательно держа "умное" лицо, поддерживаемый сопровождающими, ибо ноги его, как часто бывает после медовухи, вовсе не ходили, удалился. Вскоре Всеволжский караван вывалился в Волгу и пошёл вверх. А гонец на ботнике – резво побежал вниз, ко мне.

"Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке".

Эту давнюю русскую мудрость новгородцы повторяли друг другу неоднократно. Допивая медовуху и выкладывая своими языками разные собственные правды. Которые у каждого – "на уме".