Текст книги "Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз"
Автор книги: В Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Отдельно специфическое – дезинформация.
В русском языке: ложь, неправда, неточность, брех, вранье, враки, вздор, лганье, обман, заблуждение, измышления, вымысел, жульничество, уловка, хитрость, брехня, выдумка, транда, треп, фуфло, лажа, полуистина, сказка, клюква, телега, кружева, загиб, кривда, мнимость, бабские забобоны, нагон, загибон, клевета, свист.
"Дезинформации" – нет.
Чисто к слову.
"Сказка" в эту эпоху и вплоть до 19 века – оттенка ложности не имеет. Аналог канцелярского: "со слов записано верно".
Вспомним Макиавелли:
Государю «...надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить».
В этот раз – нашли нас? Для «сообщения заведомо ложных сведений с целью ввести информируемое лицо в заблуждение». Проще: «одурачить»...
Радил, как оказывается, куда ближе к идеалу "Государя", к помеси "льва и лисицы", чем я. Обидно. Но рычать и выть – не время.
***
– Кто там приказчиком?
– Хохрякович.
– М-мать...
– А чего? Он же из наших, из коренных, с Пердуновки. Ты ж его сам в Новогород с хлебным обозом посылал! Каких-то помилок за ним...
Есть у меня такой персонаж. Отец его, Хохряк, был старостой Паучьей веси. Вполне демократически давил и обворовывал свой исконно-посконный электорат. Используя связи с рязанскими купцами-прасолами и лесными волхвами-голядью. Когда я разнёс святилище Велеса (сами виноваты – нефиг попандопулу в дом заносить), его игры вскрылись. Тогда я прибрал Хохрякову захоронку – серебро, им наворованное.
Дядя отдал мне сыночка младшенького на расправу. А когда я такую жертву не принял – "Вересковый мёд" вспомнил – сильно разозлился, пытался меня убить. Только Ивашкина гурда, развалив жадине брюхо – остановила.
Я отдал Хохряковича Домне. На перевоспитание. Вроде – совет да любовь.
"Нашёл место в жизни – паркуйся".
Но этот хмырь, чуть гроза прошла – её бросил. Такую женщину!
Ладно. Всяко бывает, такие фемины встречаются... – мозги выносит! Но он про Домну гадости трепать начал, панувать над ней пытался. Человечек... с гнильцой. Мало того, что от "гнилого корня", в смысле – из семейства с недостойной "культурной традиции", так и сам...
По службе – за ним серьёзных огрехов не было. А с бабами... Личная жизнь, "прайваси". Но человек – един в своих проявлениях. Если он свою женщину унижает, обижает, обманывает, то своего государя... Навык-то обмана уже есть.
Пуританство? Ванька-пуританин?! Ой, не смешите мои... подковы! У меня гарем – как у небольшого султана. Учебно-промышленный. Полное беззаконие. Даже по сравнению с шариатом.
Тогда – ханжа.
Кто? Я?! Про подковы – повторить?
Но я никого не обманываю.
Этот парень, уже – молодой мужчина – был мне.... неприятен. Я, естественно, этого не показывал. Но к себе не приближал, особых поручений не давал. Не гнобил, но и не продвигал. Парень отставал в карьере от своих сверстников из Пердуновки, его обгоняли уже и некоторые здешние новосёлы – очень талантливые ребята попадаются.
Так и с Городцом: первым от нас там был толковый мужик-инвалид – бывший вояка из Бряхимовского похода. Когда пошло освоение Оки, Николай прежнего фактора отправил на новое место. А Хохрякович получил это, "из второго ряда".
– Спокойно Николай. Я тебя ни в чём не виню. Рука в грамотках – его?
– Ну... вроде. Надо сличить.
– Сличи. Ещё. Спешно гонца из Балахны в Городец. Ты вызываешь Хохряковича сюда. Для отбора следующей партии товара.
– Да мы, вроде, не собирались, у него ещё...
– А у нас ложек деревянных избыток образовался. Или – свистулек глиняных. Придумай.
Николай с Драгуном ушли, а я проехался хорошенько по мозгам Точильщику.
Возможно, это не предательство – просто глупость. Хочется надеяться. А возможно вся троица там – изменники. Хотя – вряд ли. Иначе бы отчёты тамошнего точильщика шли вместе с отчётами Хохряковича и их бы подтверждали.
Мы долго просидели с Точильщиком. Проговаривали разные варианты, например, реализованный здесь "отзыв агента втёмную". Метод широко известен по практике НКВД в конце тридцатых, хотя применяется всеми разведками.
У меня в голове куча всяких надёрганных, вычитанных, типовых ситуаций. Но большая часть – здесь впрямую технически нереализуема. Надо выделить суть, тактическую изюминку. И оправить в местные декорации.
У ребят нет такого опыта, думать в ту сторону не умеют. Начинаем представлять ситуацию – разумен, логичен, аккуратен... И упускает очевидные, на мой взгляд, вещи.
Как здесь.
– Почему рапорты – одной рукой писаны?
– Ну... Может, заболел. Руку, там, повредил.
– О таком инциденте в рапортах – ни слова. Особенность в почерках – видна, но ты не обратил внимание, потому что все привыкли царапать бересту. Нет навыка определять автора по почерку в скорописи. Хотя – знаешь. Дальше. Как можно было пропустить выход отряда мытарей из города – могу понять. Но как пропустить их возвращение?
– Ну... может, через дальние ворота?
– В Городце нет дальних ворот! Там только одна воротная башня! Которая – "с перерубом лагами по высоте". Но не в этом дело. Возвращение отряда, даже такого, можно спрятать. Но нельзя подвязать языки вернувшимся. И их близким. На торгу, в посаде должен быть об этом трёп! Оба – точильщик и приказчик – должны были это слышать. Почему нет в рапортах?!
– Виноват. Готов ответить. По всей строгости. Руби голову мою бестолковую.
– Найду толковее – срублю. Пока изволь сам с этим дерьмом разбираться.
Точильщик ушёл. Я походил по своему балагану. Вроде – всё правильно. Но... Ладно, спать – утро вечера мудренее.
Поспать до утра не удалось. Среди ночи меня подняли – дежурный телеграфист прибежал:
– С Балахны сигналят. Малец с Городца прибежал. С того двора, где наши стоят. От тамошнего хозяина передал: Ваших, де, всех – воеводы Радила стража повязала и в поруб вкинула. За на торгу покражу. Завтрева – светлое воскресенье. А в понедельник, говорят, суд да казнь будет.
Окончательно я проснулся уже в обнимку с засёдланным Гнедко. Чарджи негромко шипел на строящихся мечников Салмана и стрелков Любима. "Витязи" были недовольны подъёмом "по тревоге". Салман рявкал и объяснял. Как он снимет с недовольного броню. Вместе со шкурой. И куда потом ему всё засунет. "Ку-у-у!".
Ребята, зябко жались, подслеповато щурились на зажжённые факела.
Может, лучше лыжами? Здесь шестьдесят вёрст, пройдём быстро. Тем более – есть по дороге где остановиться в тепле. Мешков на плечах не тащить, а возиться с конями, с кормом... Побьют лошадок дорогой... а там лезть на эту Княжью гору...
Стоп.
– Николая, Точильщика, дежурного сигнальщика – ко мне. Бойцов, коней – в тепло. Ожидаемое время выступления – полчаса.
Телеграфист никакой вины за собой не чувствовал, журнал регистрации вытащил спокойно:
– Вот, шесть часов назад сигналка в Балахну. Отправлена по приказу старшего сотника Николая. Спешно.
– Что дальше? Что случилось в Балахне после получения?
– Э... А я откуда знаю?!
– Так. Спокойно. Что должно было случиться?
Объясняю. Про проблемы "последней мили" – я уже...
На сигнальном посту должно быть три сигнальщика. "Вахта-подвахта-сон". Один – спит, другой бдит, третий – кашу варИт. Обычно сигнальщик записывает принятые, адресату этой вышки предназначенные, сообщения и доносит их после окончания своей вахты.
Есть исключения: у меня сообщения идут на стол сразу. Но на Стрелке и сигнальщиков больше, и работают они на три стороны. Однако, если и на линейной или конечной вышке приходит сообщение с пометкой "срочно", то сигнальщик вызывает подвахтенного и отправляет его доставить немедленно.
Здесь добавилась моя фраза: "Спешно гонца из Балахны в Городец", которую Николай повторил в тексте.
Получив депешу, ребята отработали чётко: подвахтенный заседлал лошадку и потрёхал в Городец. От Балахны – вёрст 15-18 по реке. Полчаса на сборы, полчаса там на разговоры, полтора часа дороги, туда-сюда. Через 4 часа должен вернуться. Не вернулся.
Через пять часов прискакал охлюпкой (без седла) малой, сказал, что он из Новой слободы, что возле Городца, что батя велел сказать "под рукой" (тайно) "зверятам", что "всех ваших – гридни Радила повязали и утащили". За что, почему? – "За на торгу покражу".
Сунул за пазуху "награду" – поданный медовый пряник – и ускакал в темноту. Ребята – ап-ап... отсемафорили сюда.
Ребятишек винить не в чем – они не охранники, не опера. Их дело – помигал, записал, отнёс. Вышка стоит чуть в стороне от селения, охраны такой, чтобы в миг, через сугробы...
– Нуте-сь, господа умные головы – какие будут мнения.
– Чего тут мнеть?! Дружина собрана! Идём, вынимаем наших. А кто имал – рубить голову!
– О-ох... Ольбег, я думал ты уже вырос. Сказано – "гридни Радила". Ты собрался рубить голову боярину, воеводе, посаднику князя Суздальского Андрея Боголюбского?
Ольбег смутился. После, всё сильнее краснея, набычился и очень неуступчиво повторил:
– Да! Хоть бы и посадник. Наших взял – вор. Рубить.
Молодец. Наш человек. Моя школа. Чувствует – правильно. Теперь бы ещё и думать начал...
Цели – формируются эмоциями, эмоции – из подкорки, из "мозга крокодила". Потом включается кора, "мозг обезьяны". Которая формирует "букет путей достижения цели". "Кайманчик" – уже есть, "макака" – ещё не выросла.
– Надо Аким Яновичу ехать. Дело – посольское. Разговоры разговаривать. Чтобы выпустили.
Терентий отличается "умом и сообразительностью". А также – дотошностью и следованию инструкции. Территория – зарубежная? – Дело посольское.
– А! Вот и Аким надобен стал! Нахреначили дерьма по ноздри, а мне сызнова расхлёбывать?! Опять, как в Рязани, умильну морду делать, упрашивать да вымаливать?! У самих – ни хрена нет! А меня – в побирушки шлёте?!
Неприязнь между Акимом и Терентием – имеет долгую историю. Из недавних – эпизод вокруг "Акимова дома", который Терентий для меня построил.
Но по сути – Аким прав. Как-то моя посольская служба постоянно в роли попрошайки. Ни "кнута", ни "пряника" для Радила у меня нет.
– Ну чего уж так? Отдадим Радилу его людей. Урюпу того же. С сотоварищи. У меня и ещё двое есть – из прежде засланных. Вчера притащили. Можно поменять.
– Пустое, Ноготок. С Всеволжска выдачи нет. Сами-то они в Городец не рвутся? Во-от. Правильно понимают: им, после разговоров у тебя, от Радила только смерть.
Николай тяжко вздохнул:
– Ты уж прости, Аким Янович, а кроме тебя – некому. Не войной же на тот городок князя Суздальского идти.
Аким ещё более задрал нос, победительно осмотрел собравшихся.
– То-то. Без меня – никуда. Вели сани запрягать. Побогаче. Чтоб сразу видать было: столбовой боярин едет. Одни – под меня, другие под слуг, третьи – под подарки. Блюдов, там, своих крашеных, цацек хрустальных, нетопырей тех, зелёного камня...
– Как прикажете, сейчас распоряжусь, сделаем в наилучшем виде...
Николай, чувствуя свои вину за депешу, за своего человека, за... вообще – кинулся к дверям.
– Стой. Сядь.
Мой окрик остановил движение Николая. Но не торжество Акима. Он, развернувшись ко мне, принялся учить "бестолочь плешивую уму-разуму". Произнося размеренно, вдалбливая по-учительски:
– Каждый – своё место знать должен. Воин – воюет, купец – торгует, смерд – пашет, а боярин...
– С колокольни шапкой машет.
Ваня! Какой ты грубый! Но – верный.
– Николай, ты Аким Янычу смерти желаешь? Нет? Так чего ж ты его на погибель шлёшь? Какую-какую... Придорожную.
Народ смотрел на меня изумлённо. Даже – встревожено. У босса крыша поехала, заговариваться начал. А нам-то как теперь?
А я – злился. На себя. На собственную беспомощность. В болоте человеков и их душ.
Мой инженерный подход – недостоверен. Марксизм, любой системный анализ... для конкретной ситуации, для конкретного человека – годен ограниченно. Логика... Люди не следуют логике! Материальный интерес... Это лишь один из человеческих интересов. Если бы я знал, видел, общался с этим Радилом – мог бы делать... более обоснованные предположения. О тех целях, которые ставит его "мозг крокодила", о тех путях, которые предлагает ему "мозг обезьяны".
А так... "вилами по воде". Цена – жизни человеческие.
Очень неприятное, неуверенное, неустойчивое состояние души. "Темна вода в облацях". И это – раздражает.
– Подумаем вместе. Я расскажу, а вы поправьте, если я ошибаюсь. Мда... Радил – враг. Потому что наш подъём – вреден Городцу, потому что наш взлёт – стыден Радилу. Чтобы уничтожить Всеволжск ему надо знать. Что мы и как мы. Простейшее – сколько у нас воинов. Он уже подсылал сюда соглядатаев, душегуба-поджигателя.
Народ дружно начал роптать и переглядываться. Новость уровня... "Агенты ЦРУ пытались занести в Кремль боевое ядерное устройство"?
– Подождите возмущаться, послушайте. Второй путь получить инфу... э... прознать про нас – вытрясти из наших людей. Которых мы сами в Городец послали. Получить силком или добром. Людей наших там трое. Слуга – пожилой калечный мариец из вырезанного унжамерен рода. Он и не знает ничего, и говорить по-русски – толком не умеет. Так Николай?
Николай кивнул.
Обычно мы ставим в такую прислугу молодёжь. Чтобы получили опыт, научились на примерах. Но... прошло расширение по Оке, Ветлуге, вниз по Волге. Людей – не хватает.
– Остаётся приказчик и точильщик. Три последних месячных отчёта писаны одной рукой, приказчиковой. Перед этим – был ледостав. Почему один пишет за другого? – Причины могут быть разные. Но в отчётах не упомянуты.
– Ну... мало ль чего. Может, в полынье утоп...
– Вот я и говорю, Ивашка, мелких причин – нет. А про всякие... случаи – должно быть отписано.
Это – из тех вещей, которые местные не понимают. Регулярный прозвон канала связи. Не по событию, а по времени. Я про это уже рассказывал. Когда у меня унжамерен вышку свалили.
Здесь форма чуть другая: месячный отчёт. Надо бы чаще. Еженедельный? Для всех это – нудная бессмысленная бумажная возня, глупая бюрократия. Об чём писать? Что продал три горшка глиняных да удильца конские? Одним – лень писать, другим – лень читать. В результате – покойники. Как я подозреваю.
– Так ты, Воевода, думаешь, что мой человек к Радилу передался? Чтобы тому всё тайное высказать? Как хочешь, хоть голову мою руби, но я в то не верю. Мои робяты... никогда. Вот хоть землю есть буду. Я своим людям верю.
Пафоса многовато. Точильщик чувствует свои вины, ответственность за промахи. Потому и формулирует... с главосечением. Но своих ребят – защищает.
– Ты своих парнишек лучше знаешь. Ежели ошибся... Взыщу. Но я думаю... В сентябре через Городец прошёл епископ Феодор. Основал там монастырь. Феодор с Радилом беседы вели, наверняка и про нас. Мы Феодора... укоротили. Коли были у Радила мечты нас епископом унять – провалились. Княжич Изяслав сюда приходил – бестолку. Тут – ледостав. Месяц – ходу нет. Предполагаю, что Радил взял точильщика и приказчика в оборот. Пока никто никуда идти не мог. И предложил им по-рассказывать про нас. Один – согласился, другой – нет. Догадайтесь – кто.
Николай и Точильщик уставились друг на друга, Николай расправил плечи, задрал подбородок, набрал воздуха... И взглянул на меня. А я с интересом рассматривал Точильщика. Вот же "боровичок упёртый"! Набычился, смотрит исподлобья. По старине, по исконно-посконному – ему так на Николая смотреть... невежество, "мурло неумытое". Отроку за такой взгляд – от оплеухи, до "спинной росписи сразу". На старшего! На приказного голову!
Не боится, не отступит.
Да, такого есть смысл учить.
Николай выдохнул. Спросил тоскливо:
– Так, думаешь, Хохрякович? В изменниках...
И уже неуверенно, с надеждой:
– А может он это... под пытками? А?
– Может, Николай. Только нам с того не легче. Предполагаю... Только предполагаю! Я могу ошибаться! Думайте, ищите ошибку! Так вот, Радил даёт нам через Хохряковича дезинформацию... э... туфту заправляет. Уже три месяца. Тут Николай шлёт депешу: Хохряковичу – спешно во Всеволжск. Повод – мелкий. А вызов – спешный. Аж гонец посреди ночи из Балахны прискакал. Хохрякович – в панике. "Всё пропало! Меня во Всеволжске к Ноготку загонят! На смерть лютую, страшную!". Даёт знать Радилу. Тот нашего гонца... имает. А своего – посылает.
***
"Едет с грамотой гонец,
И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Обобрать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют грамоту другую...".
Интересно: в каком звании была та Бабариха? «Сватья баба» – это должность. Задача у неё стояла посложнее Радиловской. Тактически и технически – очень приличный уровень. Достоверно подделать в условиях поварни, хоть бы и царской, государев указ – требует навыка и умения.
Впрочем, первый её опыт на этом поприще был очень похож на наш случай:
"А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;
Сами шлют гонца другого...".
Кто-нибудь рассматривал творения Александра Сергеевича как сборник задач по курсу: «Тактические решения в спец.операциях»? – Нет? Зря. «Пушкин – наше всё». Значит – должно быть.
У Радила – ещё примитивнее, чем у Бабарихи: тоже свой гонец, но даже без грамотки, с чисто устным сообщением. Печатей не проверишь, каллиграфию не оценишь. Даже носителя – не допросить. Утёк. С нашим пряником.
***
– С-сука... с-сволота...
– Спокойно. Всем спокойно. Теперь, когда мы до этого додумались, когда поняли, что слова гонца – не правда истинная, а то, что Радил хотел нам передать, к истине безотносительное, возникает вопрос: а для чего он хотел нам такое втюхать? Ну? Мнения?
– Ну... чтобы мы не дёргались, что наш гонец пропал. А они его там, тем временем... Надо идти! Надо выручать!
– Ольбег! Уймись! Подумай сперва. Что из сигнальщика, хоть бы и под пыткой, можно вынуть? Количество труб в Балахне? Суточную добычу соли? Таблицу сигналов? И куда такое знание? Радил предполагает, что мы знаем об измене Хохряковича. Но – не уверен. Он предполагает, что мы знаем о судьбе точильщика: парня либо в застенок вкинули, либо под лёд спустили. Сотрудничать с Радилом он не стал. Иначе – были бы отчёты его рукой писанные. И тут даёт нам чёткое однозначное знание: "Ваших всех – гридни повязали". Врёт. Зачем?
– Чтобы мы пошли... вынимать. А он – встретит.
Какой изумлённый просветлённый взгляд у Чарджи. Озарение, открытие.
Инал презрительно относится к мастеровым, к их восторгу, когда решается очередная техническая задача. А тут – сам озарился! Решением задачи. Пусть и не технической, а ситуативной, логической.
– Великолепно! Очень точно подмечено. Если, как я предполагаю, Хохрякович Радилу о Всеволжске много порассказывал, то должен был упомянуть мой... э... заскок: взыскивать за своих. О чём Ольбег тут уже кричал неоднократно.
– Интересно, а сколь много у него добрых воинов?
Ивашко прикидывает возможность кровавого возмездия.
– Три десятка гридней, ещё столько ж отроки дружинные да молодшие. С сотню посадских на стены поставит. Тыщи две... если всю округу поднимет. Мужики, почти все, с копьями, топорами и кистенями. Многие – со щитами. Есть шлемы, булавы, самострелы. Народ бывалый, охотников много, разных бродяг лесных, ватажников, шишей бывших. Строя – не удержат, но резаться – горазды.
Драгун – молодец. Данные хоть и не сего дня, но здесь почти всё меняется медленно. Вероятно – достоверны.
– Ты, инал, как? Всех порубаешь?
Для Чарджи любые сомнения в его рубательных способностях – оскорбление. Он не удостаивает Ивашку ответом. Просто окидывает взглядом. Был бы во взгляде бензин – Дятловы горы на все свои двенадцать вёрст – пламенем пылали.
– Стоп. Нечего промеж себя свариться. У нас для удали молодецкой – есть ныне супостат городецкий. Давайте чётче, детальнее. Радил объявил мне, что мои люди сидят у него в порубе. Он ожидает моей реакции – пойду вынимать. В какой форме? Ну? Как я, по мнению Радила, могу спасти своих людей?
– Дык... а чего тут думать?! Ты – воевода, он – воевода. Сели на коней резвых, взяли в ручки белые – сабельки вострые. Выехали в чисто поле да и переведались – решили, промеж себя, кого верх.
У Ивашки – интеллект мерцающего типа. Временами – просекает на раз. Потом проваливается на обычный уровень. Возвращается к былинам, сказаниям, обычаям...
– Ты ж уже начал! Собрать дружину, идти к Городцу...
– И? Встать вокруг стен в поле на морозе и вопить: отдай мне ребятишек! Отда-а-ай!
Я старательно изобразил жалостливую интонацию выклянчивающего игрушку ребёнка. Даже Чарджи нехотя улыбнулся. А я продолжил:
– Кроме как клянчить – мы ничего не можем. На приступ... Брать город князя Суздальского...
Как сказал однажды Барак Обама: "Я не против всех войн, я против тупой войны".
Не знаю – как в ихнем бараке, может, им – новость, а на моём чердаке – это аксиома.
– Повторю: Радил – враг. Но – не дурак. Раз сумел Городец поставить и столько лет посреди врагов усидеть. Его, прежде чем перемочь – надо переумнить. Для того понять – что он думает.
– Ну, знаш, чужа душа – потёмки.
– Так посвети! Мозгой своей! Думай, Ивашка!
– А чего тута думати? Тута ж ясно.
О, голос из угла. Там, в закуточке сидит, опустив стриженную голову, Потаня. Крутит пальцы – "ёжиков сношает". Ему, смерду, бывшему холопу, голове Поместного приказа, которые испомещает крестьян, который сельским хозяйством занимается – все эти дела воинские... Ему о них судить – и невместно, и неинтересно. Раз голос подал – достали мужика. Своей глупостью.
– Спустить ему обиды людям наших – не можно. Воевать с суздальскими – не можно. Пугать их – бестолку. Стал быть – посла слать. Разговаривать. Выкупать, может...
– Умница! Радил, не считая меня дурнем, ждёт от меня посылки посла. Для разговора, торга какого-то, чтобы вызнать чего, чтобы нас нагнуть да попользовать... Следующий шаг: почему он малька в Балахну послал?
– Эта... Ну... Чтобы ты, значится, посла... Я ж сказал!
Плохо. Копает глубоко, но очень медленно. Нет навыка развернуть идею в цепочку следствий. Область анализа непривычна?
– Посуди сам. Вот поехал сигнальщик из Балахны в Городец. И не вернулся. Чтобы я сделал? – Послал человека разбираться. Чуть раньше-позже, а дело до разговоров так и так дошло бы. Нет, Радил послал своего гонца. Чтобы я нынче же дёргаться начал. Про вышки Хохрякович ему, наверняка, рассказал. Радил прикинул – когда я сигналку получу. И сразу начну... подпрыгивать. А чтобы я быстрее шевелился, гонцом его сказано: "Завтрева – светлое воскресенье. А в понедельник – суд да казнь...".
Скверно. Не обращают внимание на детали. Не дочитывают текст задачи до конца. У школьников – довольно типовая проблема. Но мы тут не корни по Виетту ищем.
Мелочи, исключения. По мейнстриму – корабли должны плавать. В реале – они тонут. На риф напоролся, в другого въехал... "Стрим" бывает не только "мейн". Тонут.
– Радил сообразил, что у нас один путь – послать посла. И – подтолкнул время. Своим мальчишкой, переданными словами. Складываем один и один – получаем два. Вот нынче, вот спешно сегодня, я должен послать человека к нему на разговоры. От Стрелки до Городца шестьдесят вёрст. Быстро, саночками резвыми. Понятно?
– Да вроде... Так дружину распускать?
– Погоди, Чарджи. До конца не докопались. Снова вопрос: почему Радилу нужно, чтобы посол был послан сегодня? Прям с утра? Бегом?
– Ох и нудно же ж. Слушай, Иване, ты уж решай: ехать или не ехать. А то тяжко-то... мозги уж у всех по-завивалися.
– А зря. Дело-то, Аким Яныч, об твоей голове.
– Почему – понять трудно. Мало ли у того Радила резонов быть может? Может монаси с того, с Феодоровского монастыря напели чего? Или кудесник какой предсказал смерть скорую. Вот он и торопится напоследок. Гадостей понаделать.
Николай отмер. В начале разговора он был очень удручён собственными промахами, помалкивал. Шустрил, чтобы замазать ошибку, выслужиться. А жаль – ум живой, опыт, как-то сравнимый – есть. Теперь есть надежда и от него получить добрый совет.
Насчёт монахов... Отрубленная Феодором Стратилатом золотая голова Афродиты... Казнь моих ребят... Какая-то ассоциация есть... Уж очень неявная. Фигня! Ложное срабатывание.
– А попроще? Из нашего, земного? У Радила цель – чтобы Всеволжска не было. Соглядатые ему места, куда бы ткнуть – всё посыпалось – не указали. Епископа ублажал-обхаживал – не помогло. Послал поджигателя. Опять – бестолку. Что остаётся? Поднять племена? – Мы с ними в мире. Своей силой справиться...? После разгрома Феодора в Балахне понятно – вряд ли. Со стороны звать? На Оке – Живчик, у эрзя – Вечкенза. Эмир? – Далеко, Радилу не дотянуться. Остаются две силы – князь Андрей да новогородские ушкуйники. Ушкуйники до весны не придут. Да и как с ними сладится – бог ведает. Клязьменских мы, вон, урезонили до смерти. А у него – горит. У него Хохрякович на руках, да точильщик... Не то – в застенке, не то – в могиле. И остаётся ему одно – провокация.
Факеншит! Что они на меня так вылупились? А, блин, слово незнакомое!
Глава 479
***
Как же перевести-то?
Побуждение, возбуждение, подстрекательство? – Фигня! Синонимичность – неполная, не покрывает смысловых оттенков.
К примеру, "подстрекательство" от "стрекала" – острого колющего предмета, жала. Назначение: причинять животному боль, заставлять двигаться в нужную сторону. Подстрекательством можно с конём заниматься. Если у тебя шпоры.
Показать коню сахарок, чтобы он подошёл к тебе – подстрекательство?
Нет в русском языке такого понятия, не свойственно русским такая манера поведения! Я уже говорил о длине ряда синонимов, отражающей распространённость явления в народной жизни.
«Предательское поведение, подстрекательство кого-н. к таким действиям, к-рые могут повлечь за собой тяжёлые для него последствия».
Не просто «побуждение», которое может быть побуждением к обычным, даже – полезным действиям, к усердному учению, например, но «побуждение» – предательское. Не болью – шпорой в бок, а сахарком – в пропасть.
"Побуждение обманом" – к действиями гибельным.
***
– По представлениям Радила – я должен послать немедля посла. Кого? Хохрякович, наверняка, на такой вопрос ответ сообразил. Дело серьёзное, горящее. Аким Янович – посольский голова, единственный боярин с шапкой, Радилу равный. Ехать – Аким Яновичу. Однозначно. Иное воеводе Городецкому – с порога плевок. Когда Аким поедет – известно. "Немедля". Радил устраивает засаду. Долго в зимнем лесу не высидишь, но и не надо – сегодня всё сделается. Акима режут. Кому-то дают убежать. Чтобы донёс до меня – городецкие батюшку убили. Отец родной – не слуги-приказчики. Кровь во мне закипела, собрал войско, пошёл к Городцу. Взять городок... непросто. Посередь зимы, в поле, без осадных машин... долго и кроваво. А Радил гонца к Боголюбскому гонит: Ванька-лысый – вор. Твой, государь, город, побить-пожечь пытается. Андрей бьёт по нам. В полную силу.
– Рисково. А ежели ты Городец возьмёшь да злыдня такого... как епископа?
– Риск – понимать надо. Он нашей дружины, Чарджи, не видал. В Балахне бой был... сутолочный. В племенах... воины ли они? Да и прав он: навыка городки брать – у нас нету. Те игры, которые вы с Артемием тут, на обрывах накатываете... в реальном бою ещё не были.
Я внимательно рассматривал своих ближников. Ольбег, поймав взгляд, смущённо закрыл рот. Терентий уныло смотрит в потолок. Я знаю, чего он боится: вдруг я велю ставить крепость вокруг города. Это всему городскому хозяйству... капец. Внутри стен нужно строить иначе.
Не подымает стриженной головы Потаня, продолжает "сношать ёжиков", думать тяжёлую крестьянскую думу. Бить – не бить, воевать – не воевать... Велят – пойдёт. Но лучше бы без таких забав.
Напряжённо соображают Точильщик и Николай. Им обоим сегодня было стыдно. Теперь оба переживают. За свои ошибки. За своих людей. Но – по-разному. У одного, похоже – потеря сотоварища, у другого – сотоварища измена.
– Да уж. Ох и хитёр ты, Ваня. Про... прова... какация... Тьфу! Вовсе мозги заплёл! Давай по простому: делать-то чего?
– А делать, Аким Янович... ожидаемое. Порадуем Городецкого воеводу. Пусть всё по его плану идёт. Так только, в конце малость поправим. Да не боись ты! Рано тебе ещё помирать!
– Хто?! Что?! Я?! Боюся?!! Да я те, неуку плешивому...!
– Всё, всё! Извини, мир. Давайте-ка, все на завтрак. И дружину покормить.
И мы начали собираться. Провокация в ответ на провокацию. Ловля на живца с подсаком.
Прежде всего я отправился к Урюпе в подземелье. Изложил наши домыслы и спросил совета.
– Хрен его знает. Мне Радил не докладывал. Однако – похоже. Где? Да мне откуда...? Хотя... Ты Никольский погост выше Балахны знаешь? Вот так, чуть от Волги в стороне идёт Узола. А вот так, Узоле навстречу, идёт озеро Никольское. Где они сходятся – погост и стоит. А озерко-то длинное такое. На нём деревенька – Буйна Суздалева зовётся. Хаживал я там. Тама восемь дворов да двадцать воров. Рыбаки. По мясу. То на Волгу лазали, то по Узоле шарили. Как Никольский поставили – по-утишились. Боярин их для кое-каких своих делов... вот и я с ними разок... пара семей русских удумала раз из-под Городца уйти... Ну, мы их и...
Название попадалось мне на картах 19 века. В РИ. Если Урюпа прав, то в моей АИ... попадаться не будет.
– Собирайся. Поедешь со мной.
– Куды это?!
– В Городец. На Радила посмотреть.
– Ты...! Каин! Моей головой с боярином расплатиться удумал?!
– Уймись! Я – своих не сдаю! Ты – мой?
– Н-ну...
– Ну и не дёргайся. Кафтан с панцирем и прочий доспех тебе подберут. Чтобы ненароком не прикололи. Ты мне живой нужен, Урюпа. Расскажи лучше – что там за места у Волги.
– Там... Ну... место ровное вдоль реки, в ширину – с четверть версты. Возле – берег матёрый, по краю евоному Узола к Волге текёт. Версты через две вверх от самого устья – Узола влево сильно принимает. Вправо – протока того Никольского озера. За ней – холм, место крутое. На нём – погост. И пошло само озеро. Версты три. На дальнем конце – эти, буйные. Думаю... Радил шлёт человечка к тем Буйным Суздальцам. Идут они через озеро замёрзшее, мимо погоста по льду. К устью Узолы. Мы, де, рыбалить на Волгу собравши. Через лес переть... не. Сидят наверху, на крутом бережку, поглядывают. Ты шлёшь посла, он идёт по Волге от Балахны к Городцу. Как твоих видят – скатываются вниз. А как ближе сани подъедут – выскочат из-за обрыва да твоих-то побьют. После – идут с санями назад. Поворачивают вправо, мимо погоста. А тама – стража. А покажь рыбку. Видит грабленное. Тати-убивцы! Буйных тех бьют. Ты думаешь – Радил батюшку твоего полонил, идёшь с дружиной батюшку с полона вынимать. Радил – город боронит. С тобой бьётся смертно. А князю скажет: были шиши, мы их побили. Выходит – вины на нём нету. Ты враг, вор противу князя Суздальского. Всеволжск – воровское кубло, выжечь начисто. Вроде так.
