Текст книги "Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз"
Автор книги: В Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Не так ярко, с потерями, отработал и отряд, посланный к устью Юга. Тоже поставили три погоста. Самый дальний – на Глядене. Что для меня – и радость, и забота – как бы не вырезали, как бы не вымерли.
***
Историю отряда князя Семёна Болховского, посланного Иваном Грозным на подмогу Ермаку и полностью вымершего от голода в первую же зиму – повторять не надо.
Большие отряды – зимовок в пустынных местностях не выдерживают. Известнейший пример – экспедиция Франклина. После чего Чарльз Диккенс яростно заявлял о "принципиальной невозможности каннибализма среди моряков Королевского британского флота".
Диккенс оказался неправ. Он литератор – ему можно. А мне, администратору, следуют избегать даже возможности возникновения подобных... эксцессов.
На Руси, в отличие от британских моряков Франклина, или польско-литовских солдат в Москве – такой способ прокормления не принят. Строчка: "А четвёртого – толстого съели" – из песен времён "оттепели", дерьмократности и просвещёбнутости. И не надо менять нашу "архаическую" традицию на ихнюю прогрессивно-европейскую!
***
В начале зимы Самборина родила сына. Такой... крепенький Сигурдович получился. Последовал несколько сумбурный банкет по столь радостному поводу. На удивление – довольно мирно. И недолго – на один вечер.
***
Я сравниваю со своим. Когда у меня в первой жизни дочка родилась – общага три дня гуляла без перерыва. В городе незнакомые люди подходили, поздравляли, пропускали в очереди за водкой. Приятель ухитрился так чихнуть в рюмку, что кусок яичницы пришлось вынимать из глаза. Из его собственного глаза. А доктор, проведший эту операцию, был обнаружен на следующий день на коврике у дверей. Спящим. А не затоптанным. Толпы народа туда-сюда сутки напролёт – а он целый!
Все три дня мы непрерывно варили тазами вишнёвое варенье без косточек. Кажется, более всего потрясло жену, после возвращения из роддома, что варенье так и не подгорело. Ну, и дом не спалили.
***
На пиру Сигурд несколько захорошел. Сотрапезники громко пили за отца-молодца, за здоровье княгини, за нового народившегося ярла. А я, подтянув Сигурда поближе, стукнувшись своим кубком с его, негромко уточнил:
– И – за нового князя.
До ярла дошло не сразу, он напряжённо смотрел мне в лицо, пытаясь прорваться через хмельной туман, уловить смысл.
– За... какого? Э... чего – князя?
Я улыбался, глядя в его раскрасневшееся, внезапно напрягшееся лицо.
– Не знаю. Чего захочет. К примеру... Гданьск, говорят, хороший город.
– Так... это... аннар сонур (второй сын).
– И что? Там, я слыхал – и другие... хорошие города есть. Тебе Волин, к примеру, как? Не понравился? А Славно?
– Волин, Славно? Я там никогда не бывал.
– Не бывал? Тем интереснее. Побывать. Никогда не говори никогда. Лучше – пока ещё.
Мы пропустили кучу подробностей. Что Сигурд с Самбориной здесь, на Стрелке, а не там, в Гданьске. Что в Гданьске правит её папа – князь Собеслав. У которого – свои планы. Что, будучи наследственным князем кашубов он, уже лет 15, поставленный королём Польским наместник Восточного Поморья. Что там растут княжичи, наследники, Самбор и Мстивой. Что княгиня – вторая жена Собеслава – сестра воеводы мазовецкого Жирослава из рода Повалов, рода – знатного и воинственного. Что Волин – вообще Западное Поморье, а не Восточное. И там есть свои княжеские династии...
– Ты, Сигурд, скажи мне – чего ты хочешь? Прикинем способы, посчитаем цену... Но я тебе – ничего не говорил. А ты – думай. И, пока... давай-ка ещё накатим.
Разговор был беглый, бездельный, шутошный... Но Сигурд – понял. Что он здесь... не нужен.
***
Мне не нужны выдающиеся люди.
Все слышали? Возмутились, возбудились и обплевались? – Можете покурить и оправиться. А я пока уточню.
"Выдающиеся" в феодальном смысле. Дело не в титулах или длине родословной – в привычке насаждать вокруг себя феодальные порядки, в существовании замкнутых на них, преданных им лично, людей. В "культиках личностей". В целях и ценностях.
Способ мышления, стереотипы заставляют, даже неосознанно, стремиться с созданию собственного аллода – наследственного феодального владения. Господин аллода имеет безграничную власть в своих землях. Есть здесь, в средневековье, тип людей, для которых аллод – не мираж на горизонте, а вполне реальная, постоянно манящая цель. Как для лейтенанта – уйти на пенсию в папахе.
***
Для Сигурда эта цель была частью его души. Он был достаточно умён и осторожен, чтобы не ввязываться в авантюры. Но выбить из него это стремление... – разломать его душу.
Не хочу – мне он вреда не делал. И хорошо бы – "соломки подстелить" – создать условия, при которых он получит желаемое, а мне – ущерба не принесёт. Лучше – пользу.
Особенностью Сигурда было то, что "его люди" – нурманы и примкнувшие к ним – очень медленно растворялись в "стрелочниках". Отделяемые внешностью, языком, верой, обычаем, образом жизни, общим специфическим опытом, они постоянно норовили "слипнуться", общаться между собой, но не с остальными.
"Один за всех и все за одного" – прекрасный принцип. Но в эти "все" они включали только "своих". А не – "моих".
В повседневной жизни это приводило к взаимной неприязни разных групп "стрелочников", к потоку мелких конфликтов, глупых, зряшных ссор. Которые мне приходилось гасить. Предвидеть, не допускать условий возникновения... Думать, просчитывать, тасовать... Тратить своё время и силы.
Зачем мне "головная боль" на десятилетия?
Количество одновременно переживаемых "головных болей" – ограничено. Лучше я эту, долгую – вытолкну, а на её место, каких-нибудь других – загружу.
Я не выгонял Сигурда, не гнобил. Наоборот – увеличивал его свободу. Перспективами Гданьска или Волина.
Я же – фридомайзер! Особенно – под водочку.
Надежды получить аллод на моих землях – у ярла не было. У него хватило ума это понять и не устраивать... негораздов.
Сигурд спокойно согласился оставить Самборину после родов у меня во Всеволжске. Фактически – заложницей. Если бы захотел – именно так бы и подумал, начал бы... буруздить. Не захотел. Не устраивал скандалов при использовании "его людей" в продолжившихся, после установления зимнего пути, походах.
Я уже говорил, что если малые реки снегом заметает по берега, то по большим рекам зимой – самая езда. Гужевые обозы по Волге и Оке, по низовьям Клязьмы и Ветлуги, мы гоняли регулярно. Прихватывали, по мере возможности, и другие речки в округе. Нурманы в этих делах принимали уместное участие.
Идёт себе, от устья вверх по Керженцу, например, санный обоз в десяток саней. Вдруг с берега крик, визг и стрелы по сугробам. Из пары первых дровней вываливается на снег по паре нурманов, скидывают шубы, поражая окружающих сверканием доспехов, и элегантно-профессионально сдвигают в «стену» щиты, обтянутые красной кожей с рисунком «стоящего на четырёх ногах белого лиса, что означает живость и остроту ума, причем о нем говорится: слово и дело суть одно и то же».
Сигурд выбрал себе такую эмблему. Ну, не львов же! Тот зверь – в гербе его противников в Норвегии.
Что нормальной геральдики ещё в природе нет, что местные в ней понимают не больше, чем в авокадах – неважно. И так всем ясно: к вам, ребята, пришёл пушистый полярный лис. Который омоет лапы в вашей крови.
Здоровенные, пускающие солнечных зайчиков шлемами и наплечниками, "песцы" с обоюдоострым и длинномерным в руках, покрасовались, потоптались, обустраиваясь в сугробе, и интересуются:
– Татысь нюлэс куараос сы?е юр?ым нош кин та вераське? (А кто это в здешних лесах таким противным голосом разговаривает?)
Всю дорогу учили. Выучили.
Лесной народ от таких знаний в таком исполнении – дуреет. А тут уже и наш переводчик прибежал, скромненько из-за щитов выглядывает, уместные вопросы задаёт:
– Пудолэсь тазалыксэ? Нош кышноез? (Здоров ли твой скот? А жена?)
Дальше уже можно разговаривать, вести торг, обмениваться новостями и заниматься "приголубливанием". В направлении "Каловой комбинаторики".
"Каловая" – не по цвету или консистенции, а по месту первой публикации – Каловой заводи на Оке. "Выберите любые два из трёх".
Сигурд очень хорошо показал себя, с большой частью своих людей, в битве у Земляничного ручья. Нурманы дорвались до своего любимого дела: сечи в ограниченном пространстве. Бой на засеке, с противником за которым не надо гоняться – сам к тебе прибегает, мечный, близкий, «грудь в грудь» – позволял в наибольшей мере проявить их преимущества: превосходство в вооружение, в выучке, в длине рук и клинков, в силе удара. Бесстрашие и ярость.
Славно бились.
На обратном пути, посреди заснеженной равнины, покачиваясь в седле, едучи рядом со мной, выдирая из усов и бороды сосульки, Сигурд вдруг спросил:
– Думаю, как лёд сойдёт, отвезти жену к её отцу. В Гданьск. Что скажешь?
– Думаю... Если просто отвезти – глупость. Если перебраться в Гданьск и там обустроиться, то... Тебя и твоих людей мне будет не хватать. Но – понимаю. Чем смогу – помогу. И – сразу, и, коль бог даст – и после.
Хорошо, что он не стал затягивать с этим разговором. Потому что мне уже доносили. О беседах, которые он ведёт с разными людьми.
Далеко не все, пришедшие с Тверским караваном, соглашались отправиться в новое "приключение". Кто-то – умер, кто-то – прижился. Но собственно нурманы собирались идти со своим ярлом в новый поход.
Глава 475
Одним из таких "исходников" был Харальд Чернозубый.
Жаль – мужик разумный. И, что нечасто среди нурманов – универсально коммуникабельный. Способен нормально общаться и с русскими поселенцами, и с вадавасами, и с лесовиками-марийцами.
Теперь он торчит у дверей, маковкой под потолок, смотрит на меня настороженно и... пованивает. Честное слово – от него тухлятиной несёт! Может, заболел чем-нибудь... гнилостным?
Так чего ко мне?! – Прямо б к Маре топал.
Точильщик заметил, как я принюхиваюсь, поморщился, махнул Харальду рукой. Тот отодвинулся в сторону, из-за его спины высунулись два лесовика. Мари. Похоже – из западных тукымов. В возрасте. Шапки сдёрнули, упали на колени. Лбами в пол. Ловко так. Навык есть. Откуда?
Постояли с поднятыми задницами и принялись, бормоча что-то на своём наречии, разворачивать какой-то тюк. Три слоя дерюги и... Вот оно, блин! – что так воняет!
Аж слезу прошибло. Это уже не "блин", это уже настоящий... факеншит!
– Господин Воевода Всеволжский! Сии мужи добрые есть людишки твои малые, пришедшие к тебе с челобитием на ворогов-татей, кои их селения пограбили, людей побили, скотину угнали... А сиё есть тебе подношение скромное. Не побрезгуй – прими невелик дар. От нищеты их лесной, от темноты да от бедности. Соблаговоли, отец родной, снизойди к нуждишкам малозначащим.
Ишь как... заворачивает! А Точильщик-то... поднабрался слов разных. Поход в Рязань – на пользу пошёл, словарный багаж расширился с одного раза.
Какой переимчивый парень! Может, мне его к халифу багдадскому заслать? Глядишь – и языков по дороге выучит.
Если бы я сам нечто похожее князю Андрею в Боголюбово не заправлял – сильно бы удивился. А так... но есть интересные обороты – надо запомнить.
– Излагай. Внятно.
Точильщик, прикрыв глаза и умильно облизываясь от предвкушения "сладких речей", собрался, было, продолжить своё "верноподданное песнопение", но, взглянув на меня, поперхнулся. И продолжал уже нормальным языком.
Суть простая. Летом Харальд Чернозубый с Еремеем Сенокрадом и командой ходили по речке Линда. Отнесли туда "слово божье", крестили, сняли кроки местности, отобрали боевое оружие, в количестве аж пяти топоров, двух щитов и одной половецкой, вроде бы, сабли. Вытрясли весь не сильно облезший мех диких животных и пару десятков "шумящих коньков" бронзового происхождения. Объяснили насчёт "ограниченной десятины", "сдавайте валюту" и "правильной жизни" под властью Всеволжска.
Мы предполагали ближе к концу зимы послать туда отряд. Чтобы взять эту "десятину" и повторно тряхнуть "мягкую рухлядь": что туземцы не перестанут промышлять пушного зверя – у меня сомнений не было.
Моя уверенность получила наглядное подтверждение – вонючий тюк развернули. В нём были четыре сырых, невыделанных шкуры рыси. Две побольше, две поменьше. Свежак. Явно – этой зимы.
Прелесть: они совершили преступление – добыли пушного зверя, и пришли им же кланяться! Той же власти, что запретила, запрещённым же – взятку давать! Как к генералу ПВО внезапно прилететь на F-35 – "Дык... ну... В подарок же ж!".
Что сказать? – Россия, твою маман!
***
Подношение, надо заметить, из недешёвых. Рысий мех идёт на дорогие шубы. Бывают шубы "хребтовые" – из спинок, бывают – "брюшковые" ("черевьи" от "чрево"). Рысь – зверь нечастый, да и взять её непросто. Так что мех – в цене.
Когда Девлет Гирей в 1570-х собирал дочке приданное, то просил государя Московского, Ивана свет Васильевича по прозванию Грозный, по дружбе (дружба у них в тот момент была) помочь. Грамотки начинались задушевно: "Друг мой" и "Брат мой".
"Брат" – ибо оба государи, а "Друг" – войны в тот год нет.
Гирей пишет:
«...Великие орды, великого царя Девлет Киреева царева слова наше то. Брату нашему Великому князю Ивану Васильевичу после поклона слово наше и ярлык о любви писан. И только с тобою, братом нашим, дружба и добро толкося станет. У тебя, брата, тысячу рублев денег, четыре добрых шуб собольих, да две шубы рысьих хребтовых, две шубы рысьих черевьих, две юфти, шапок черных горлатных прошу. Дочь у нас есть, выдать на тысячу рублев приказали. Есмя купити шуб и шапок. Только тот наш запрос примешь, гонцу нашему Бору еси дал. А опричь того просим четырех кречетов. И только наш запрос примешь, не затеряешь и которые скверно не скинули, добрых кречетов бы еси прислал. Молвя ярлык написан. Писано декабря второго дня, лета 978».
Иван Васильевич отвечает благостно, запрошенное «другом и братом» – выдает. Но «шуб рысьих черевьих» даже и у него в хозяйстве не сыскалось.
Понятно почему: только что прошло страшное сожжение Москвы 1571 года. Именно этим "другом и братом".
В следующем, 1572 – битва при Молодях. Говорят, что лишь один из десяти людей Гирея вернулся в свои улусы. Русские победили. Удачей, умом, храбростью. И чрезвычайным напряжением всех сил государства.
Так что, шубы собольи и рысьи хребтовые – нашлись. А вот "черевьи"... Извини, "брат" – ты сам всё пожёг.
***
– Давай про дело. А шкуры... вынеси на мороз. Уж больно они... глаза режет.
Дело выглядело... скандально: на Линду пришёл русский отряд из Городца Радилова. Мытари. Которые потребовали от мари дань. Говорят – "полюдье". Как "испокон веку ведётся". Точнее – лет двенадцать.
***
Здешние лесовики периодически попадают в данники русским князьям. После походов Мономаха – "бортничали на великого князя". Потом перестали, потом пришёл Долгорукий, поставил крепостицы – снова стали данничать.
"Городец" – название частое. Летописцы называют восемь городов с таким именем в разных местах "Святой Руси". Я уже вспоминал Городец Остерский у Киева, другой Городец выше Твери... Чтобы их различать – названия дополняют. Здесь: "Городец Радилов".
С полвека назад на Мономаховом дворе какая-то девка дворовая родила мальчика. Прозвали ребёнка Радилом и начали воспитывать. Как и множество других "русских янычар".
Родившийся на дворе Мономаха, только что перешедшего в Киев и принявшего Великое княжение, ребёнок вырос в "отрока" в дружине старшего мономашича – Мстислава Великого и перешёл, "по наследству", к его сыну Изяславу Мстиславовичу (Изе Блескучему). Сделал серьёзную карьеру: в 1147 году был послан Изей разговаривать с киевским вече. Но... "обманутые ожидания" – Изя, придя в Киев, был вынужден давать "хлебные места" киевским боярам. В обход своих.
Радил обиделся. И ушёл к противнику – к Юрию Долгорукому. Таких "перескоков" с обоих сторон в те времена было немало. Про двух сыновей Долгорукого, пытавшихся, вроде бы, перейти к Изе – Ростислава (Торца) и Глеба (Перепёлку) – я вспоминал уже. Обе стороны перебежчиков привечали, добрые слова говорили, награждали. И задвигали подальше от "линии соприкосновения". Чисто на всякий случай.
Уж не знаю, какие карьерные планы и мечты были у Радила, но Долгорукий в тот момент решил малость подвинуть Волжских булгар, "научить жизни" меря и мари. Для чего поставить несколько крепостей: Кострома, Галич Мерский и этот Городец. Строительство крепости было поручено Радилу.
Причина очевидна – в 1152 году булгары очень нехорошо подскочили к Ярославлю:
«Того же лhта прiидоша Болгаре по Волзh къ Ярославлю безъ вhсти и остоупиша градокъ в лодияхъ, бh бо малъ градокъ, и изнемогаху людiе въ градh гладомъ и жажею, и не бh лзh никомоу же изити изъ града и дати вhсть Ростовцемъ. Един же оуноша отъ людей Ярославскихъ нощiю изшедъ изъ града, перебредъ рекоу, вборзh доhха Ростова и сказа имъ Болгары пришедша. Ростовци же пришедша побhдиша Болгары».
Вражеская эскадра внезапно («безъ вhсти») припёрлась прямо к городу. Ни русского населения, ни наблюдательных постов ниже Ярославля на Волге – не было.
Пришлось экспромптничать. Одного смелого "оуношу" найти можно. Но жить так нельзя. И Долгорукий пошёл "обустраивать предполье".
Крепостицу боярин Радил сварганил знатную. Уж больно место хорошее. Ровное возвышенное плато, углом выходящее к левому берегу Волги. Не склон, хоть бы и крутой, как у меня Дятловы горы, а стенка – прямой, отвесный обрыв. "Княжья гора". По сторонам ограничена глубокими оврагами – вымывами весенних водосбросов.
Выше Городца береговая стенка отступает. До постройки Волжского каскада здесь был длинный узкий затон, открытый нижним концом в Волгу. Лодиям отстоятся удобно. Уже и в 21 веке наблюдал я там здоровенную чёрную баржу. А вот наверх не сильно побегаешь – плато и на эту сторону смотрит той же высокой отвесной стеной. Выше же затона располагалась низкая болотистая равнина с множеством маленьких озёр и речушек.
Укрепление строили спешно. И максимально просто: частокол из вертикальных заострённых брёвен, "острог". Как пионеры Америки, где такой палисад оказывался достаточной защитой от индейцев.
Радил сумел "зацепиться". Но противники – покрепче ирокезов. Пришлось ещё разок поднапрячься.
Прямо на грунте, без рва и вала, отступив метра три внутрь острога, спешно, под прикрытием ещё не потемневшего частокола, поставили бревенчатый "оплот" (стена из примыкающих друг к другу прямоугольных срубов).
Торопиться была причина: хоть ростовцы и отбили булгар от Ярославля, но те могли в любой момент вернуться. А местные племена, постоянно натравливаемые эмиром на русских, и вовсе никуда не уходили.
Форсированное инженерное обустройство критически важного плацдарма в условиях близкого противника – оказалось эффективным.
Повторного нападения не последовало – Радил успел.
Могу предположить, что здесь была реализована технология, которую в полной мере использовали русские во времена Ивана Грозного. Когда крепость рубят выше по реке, разбирают и, в виде плотов, сплавляют в нужное место. Где брёвна вытаскивают на берег, собирают и набивают землёй. А вот копать – времени не было, срубы ставили прямо на грунт.
Хоть и не вполне соответствующее науке – "святорусская фортификация", но новое укрепление было не по зубам уже и многолюдному племенному ополчению мари и меря.
Следом, после замирения с эмиратом и племенами, было начато сооружение рва и вала окольного города (посада).
Что мир – хорошо. Но что новая война будет – очевидно.
Напомню: между русскими и булгарами традиционно заключается перемирие на 6 лет.
Вал и ров (550 метров длиной) подковой опоясали кусок Княжьей горы, на концах обрываясь осыпями в сторону Волги. Невелик городок – 3.5 гектара. Но – вполне. Древний, княжеский Муром – чуть меньше.
Ширина вала "в подошве" – 22 метра, высота – 7, ров "в горле" – 18, глубина – 5.
Радил строил эту линию укреплений уже не спеша, по единому плану, используя прежний немалый опыт: определил ширину рва и крепостного вала, затем, с кромки напольной стороны рва, землю таскали на противоположный край вала. Это экономило усилия людей. По мере насыпи вала подъем на него становился все круче, но расстояние от места копки до места высыпки оказывалось все короче. Ещё и грунт утаптывался "сам собой". На завершающей стадии бадьи с землей поднимали наверх колодезными "журавлями". В дно рва вбили колья, острозаточенные, диаметр 8-12 см., длина – 70 см., воткнуты чуть наклонно в сторону ополья.
Поверх вала, как обычно у русских, поставили стены из городней – срубов (10-15м длиной), заполненных землей, камнем, боем керамики, изгаринами кузней. Для прохода через ров – мост на режах (деревянных клетках). В вал, вплоть до материка, запущено мощное воротное сооружение – огромная рубленая проезжая башня с перерубом лагами в полувысоте, на которые насыпаны земля и каменья. В случае вражеского приступа концы лаг подрубались, и они, вместе с насыпкой, падали вниз, создавая труднопреодолимый завал.
Дополнительный элемент обороны ворот – предмостный барбакан – частокол, за которым в начале осады укрывались защитники, затем он сжигался.
Видно, что Городец строился не против лесовиков – против них такие укрепления не нужны. Цель – удержать Волгу от булгар.
Так и получилось – после основания крепости военные караваны булгар выше Городца не поднимались. А вот от Батыя – не помогло. Прорваться через валы монголы не смогли. Но воротная башня оказалась "слабым звеном" – против китайских "пороков" не устояла. И никакие хитрости не спасли.
К Бряхимовскому походу в Городце сформировалась довольно забавная конфигурация: снаружи, защищая посад, ров-вал-стена – основные укрепления. Внутри, вокруг детинца – старые времянки прямо на грунте без рва и вала. Надо бы и внутреннюю линию укреплений переделать, но...
"Пока жаренный петух не клюнет..." – русская народная.
"Петух клюнул" – пошёл Бряхимовский поход. Булгары подходили к Городцу, предлагали сдаться. Радил им со стены матерно отвечал.
"Где тонко – там и рвётся" – опять же наша, исконно-посконная.
Лесовики имеют слабые луки. Я про это... уж и не знаю сколько раз. У булгар – более мощные, степные. Лесовики не используют зажигательных стрел. Луки – слабые, так стрелять – не в кого, устроить лесной или торфяной пожар... А булгары – умеют.
Посад внутри "окольного города" – плотно застроен. Домишки-дворишки загорелись. Но скверно не это. Посадским подворьям гореть – сам бог велел. Но полыхнул и "престарелый" детинец.
Внешняя линия укреплений была занята людьми, запасена вода – здесь огонь сбили. А вторая линия – детинец – нет. И до воды, как я уже объяснял про географию, здесь далеко.
Оплот полыхнул так, что были бы булгаре чуть резвее – взяли бы Городец. Но момент они упустили. А тут Волгой подошли ярославские ушкуи, снизу, от реки, на булгарских лодейках начался крик, и осаждавшие, ругаясь по-мусульмански, живенько пробороздили своими задницами все подходящие для аварийного спуска канавы и промоины Волжского берега.
Теперь на месте сгоревших оплота и острога роют ров и насыпают вал. Потом поставят городни и будет нормальный детинец. А по поводу пожарища по линии оплота историки будут спорить и в 20 веке.
Крепость укрепляется и приумножается: и казна людей шлёт, и сами, своей волей приходят. Присутствие дружины обеспечивает защиту. И – доходы обслуживающего населения: гарнизон – деньги тратит. Похоже на поселения римского лемеса.
Посад, сразу же после основания города, застроили плотно полуземлянками. Заглублены в материк до полутора метров, по углам – четыре столба, опоры для деревянных стен и кровли. Печь – в прирубе сеней, лишь устье – выходит в жилую часть полуземлянки. Почему так – "улицу греют" – не знаю.
Погреба во дворах – не в жилищах: манера повсеместна к югу от границы хвойных и смешанных лесов.
Около жилища – отхожие ямы и места производств: кузнечных, оружейных, глиняных... Всё плотненько. Кто видел новгородские раскопы – представляет: между постройками – шаг-два. Со стороны смотреть – муравейник. Городская стена даёт защиту, селиться снаружи... рискованно.
Городец, помимо наблюдательно-оборонительных целей, превратился в опорную точку русской колонизации. Как вверх по Волге, так и вниз. Через полвека для защиты разросшегося, перехлёстывающего уже за вал "окольного города", посада начнут возводить следующую линию укреплений.
Это должна была быть крепость, периметр валов которой составлял 2100 метров. Ширина основания – 33 метра при высоте от 9 до 15 метров. Среди укреплений других городов "Святой Руси" Городецкие валы должны были уступать по высоте лишь насыпным валам Киева.
Не успели. Более важные и спешные работы (основание Нижнего Новгорода и создание там деревоземляной крепости после договора владимиро-суздальского князя Юрия Всеволодовича с булгарами в Городце в 1220 году) отвлекли строителей.
Татаро-монгольское нашествие навсегда оставило реализацию этого проекта. И заставило, впервые в Городце, копать братские могилы погибшим.
Я нахожу здесь аналогию с "линией Сталина" – укрепление на направлении вероятного удара очевидного, давнего противника. С заменой его "линией Молотова" при продвижении границы. Обе линии, при появлении нового противника, в полном объёме не сработали. Одна – вроде как устарела, другая – ещё не готова.
Хотя более верно сравнение с полуостровом Ханко – военная база во враждебном окружении.
«С первого момента существования базы она строилась со значительными сухопутными укреплениями из-за своего расположения на территории потенциального противника».
Противник здесь иной – не финны со шведскими добровольцами, да и эпоха другая. И вокруг крепости возникает сельская округа: поселения располагаются на второй надпойменной террасе левого берега Волги, на первых надпойменных террасах Узолы с притоками и правого берега Санды, на берегах небольших болот-озерец в бассейне Санды, на водоразделе Санды и Линды, на берегах оврагов, выходящих в пойму Санды.
Часто их ставят на местах старых селищ муромы.
Летописная мурома – ещё одна волна находников. Пришли сюда в VI веке н.э. Хоронили в своём стиле – с конями. Куда потом делись – непонятно. Могильники их видны, а сами... поучаствовали в чьём-то этногенезе?
Здешние русские поселения имеют, как правило, небольшие размеры: большинство не превышает 4000 кв.м. Но есть Мозгулино на р. Яхре в 6 га. Вдвое больше Мурома, хотя и не город.
Максимальное расстояние между поселениями – 700-900 м, минимальное – 100-400 м. Малодворность – от низкого плодородия лесных заволжских почв. При подсечно-огневой системе это вызывает не укрупнение поселений, а отделение новых.
Значительная часть "Святой Руси" расселяется сходно. Поэтому и название "Гардарика", "Страна городов" – викинги смотрели с воды. На каждой полуверсте – чей-то тын. Через столетие, в 1240-60 гг, произойдёт "взлёт на холмы" русского крестьянства. Сочетание татар, приходящих по замёрзшим рекам, и турбулентности климата при завершении климатического оптимума – заставят переселится на водоразделы.
После разгрома Городца Едигеем в 1408 году это место называли "Пустой Городец". Были уничтожены и город, и округа. Из 82 сельских поселений уцелели, точнее – были восстановлены после пожара – шесть.
"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой".
На остальные пепелища – и возвращаться некому.
Хотя, конечно, никакого "ига" не было, Русь и Орда – сплошные "друзья и братья". Как Грозный с Гиреем.
Городец будет восстанавливаться тяжело, уже на вторых ролях – как тыловая крепость более удобно расположенного Нижнего Новгорода. Походы Грозного на Казань оказались для этих мест опустошительны – четыре пятых сельского населения погибло в составе "посошной рати" или ушло на новые земли.
Пока – передовая крепость на Волге, анклав, далеко удалённый от основных русских земель. И сидит в нём "отец-основатель" и бессменный правитель, боярин-воевода-посадник – Радил.
Отдалённость от "княжеской милости" дважды спасла ему жизнь. Он не пошёл с Долгоруким в Киев. И не попал в ту резню, которые устроили киевляне суздальским в Раю на Днепре. Он не попал в число репрессированных "друзей отца", когда Боголюбский взял власть в Залессье.
В РИ Радил, вероятно, умрёт в ближайшие 6 лет – в 1172 г в Городце Радиловом уже другой градоначальник – Борис Жидиславич. Потом будет недолго сидеть князем малолетний Юрий Андреевич, будущий муж грузинской царицы. Через десять лет, после смерти Боголюбского, государев, служилый Городец, как и боярско-епископский Ростов, в ссоре братьев-Юрьевичей поддержит Михаила, а хлебно-торговый Суздаль и промышленно-ремесленный Владимир – Всеволода.
Но это – потом. Пока, у меня здесь, Радил – "царь, бог и отец родной всея Городца и окрестностей". По сути – неограниченный правитель.
"До бога – высоко, до царя – далеко" – русская народная...
Можно сказать – насколько "далеко". В сотнях вёрст пустынной, населённой дикими зверями, враждебными племенами и "лихими людишками", земли. "Самодержавность" свою Радил не афиширует, но вполне использует. Давит неугодных, обдирает прохожих, выкручивает досуха данников. А в Боголюбово отсылает установленную сумму-подать.
Человек неоднократно рисковал своей головой, недоедал-недосыпал, построил город, замирил племена, подчинил округу... Держит "богатырскую заставу противу ворогов бессерменских на торном торговом пути". И стрижёт с этого купоны и бонусы. Наверное – заслуженно.
Всё как-то стабилизировалось, устаканилось. Купцы идут – дают, мари живут – дают, поселенцы приходят – берут. В долг. И отдают. По закону, по "Правде Русской". Из года в год.
Так или сходно формируется почти всё боярство Залессья: дань с туземцев, пошлины с транзитёров, осаживание "в долг" переселенцев с Юга.
Всё было хорошо. И тут – Бряхимовский поход.
Сожжение булгарами оплота, посада, Нижней слободы и нескольких селений – неприятность. Но не беда. Беда – начальство. Оно соблаговолило осмотреть, оценить. Сунуть нос и дать ЦУ.
Я Радила в душе очень хорошо понимаю: заявились тут... всякие и командуют. Указывают, требуют. А послать – нельзя.
Прямо бесит.
Из самого скверного – решение Боголюбского о закладке в Городце монастыря.
Это ж – посторонних толпами! Артельщики, попы, здятели... Которые видят, слышат, лезут... и придавить нельзя – у них ходы на самый верх!
Андрей собирался поставить монастырь во имя Божьей Матери. Отчасти так и вышло: именно в этом месте будет обретена Чудотворная Феодоровская икона Божией Матери, которая – благословение отца! – постоянно находилась при князе Александре Невском, была его моленным образом. На этом же месте и сам князь Александр принял постриг монашеский и смерть земную.
