Текст книги "Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз"
Автор книги: В Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
И пошла эскалация.
И вот, только что – остановили вражеское нашествие, героически защитили родину и свободу. Это правда: на Земляничном ручье эрзя своими жизнями, своей кровью спасали свою отчизну, Эрзянь Мастор.
Мелочь мелкая – перед этим тайно, подло, по-воровски напали на мирные становища и вырезали половину орды.
"Мирные становища" – где вы такое видели, в какой орде?! 2-4% воинов в населении – это уже развитое средневековье, в племенах – вооружены 18-20%. Всё взрослое мужское население – воины. Поголовно.
"Напали подло" – или тактически гениально? Проявив храбрость и мужество, проведя тяжелейший марш, не щадя своих сил и жизней, выполнив поставленную задачу...
Страдания одной юношеской задницы, приделанной к одной глупой голове, развернулись в героическую отечественную войну и грядущую справедливую революцию. Феодальную, конечно, но – революцию.
«Тем, кто любит колбасу и уважает закон, не стоит видеть, как делается то и другое».
«Колбасный принцип» вполне относится и к «законом истории».
***
– И тебе, инязор, только тебе, предстоит распределить награждение героев среди остального народа, среди тех, кто струсил, или поленился, или слишком глуп, или слишком слаб... Среди тех, кого надо защищать. Кто должен содержать. Кормить, одевать, вооружать, прислуживать... Вознаграждение – вам. Героям. Защитникам. Победителям.
И мы выпили.
Едва я уселся и потянулся к закуске, как к моему плечу прилип Вечкенза со страстным испуганным шёпотом:
– Я же не могу! Я же не умею! Как это по справедливости?! Я же не знаю!
Эх... ни капусточки, ни огурчиков – одно пережаренное мясо. Придётся отвечать.
– Не трясись так. Я помогу. Чай, земля не первый год стоит. Многие народы через это прошли, многие люди так делали. Надо в старых книгах посмотреть, сведущих людей поспрашивать. Помощников обученных тебе пришлю. Не дрейфь, Вечкенза, прорвёмся.
Чуть забегая вперёд: баронов и графьёв в мордве не получилось. Победители в битве при Земляничном ручье не понимали идеи феодализма. Но эта группа в несколько сот мужчин сумела сделать главное: они сломали традиционную, геронтократическую элиту племени. А стать новой элитой, закостенеть в этом состоянии – не успели. Слишком быстро менялся мир – история вокруг меня неслась галопом.
Часть этих людей погибла в стычках внутри эрзя, часть вновь окрестьянилась. Некоторые попали на службу ко мне. Но эти «новые люди» сделали главное: снесли «старых людей», убрали верхушку, главный тормоз на пути вовлечения народа в процесс ускоренного прогресса.
Обратная дорога... Неделя мёрзлой степи. Слава богу, что в ней текут реки, растут деревья, встречаются селения. Степь под Арзамасом более похожа на южно-русскую, как на юге Белгородчины или на севере Луганщины. Это не бесконечная ровная, продуваемая насквозь и насмерть ледяными ветрами, тарелка Таврических степей.
Мы потеряли почти весь скот, полон и треть людей. Одни умерли, другие отстали, разошлись по домам. Но те 4 сотни эрзя, которых Вечкенза вывел к своему Пичай-кудо – были его люди. Торопясь во Всеволжск, я мог уже надеяться, что его так просто не съедят.
Вечкенза начал прижимать те кудо, которые не послали людей в поход. Сначала просто требовал "отступное". Потом начал "выкручивать досуха". Тех, кто возражал, начинал рассуждать о своём праве, о древней воле, о народном собрании, спрашивал:
– Всё это хорошее – будет у тебя под саблей кыпчакского хана? Какое у тебя право под ханской плетью? Какая у тебя воля под копытом степного коня? Так почему же ты не пришёл защищать всё это хорошее – туда, на Земляничный ручей?
И глядя бешеными глазами в лицо очередного кудати, ошарашенного наглым тоном безбородого сопляка, приказывал своим людям идти в кладовые.
Недовольные пытались взяться за оружие. Став, таким образом, мятежниками. Ветераны Вечкензы были опытнее и лучше вооружены. А главное: организованы. Они были многочисленнее. В каждом отдельном месте, куда они приходили. Да и я несколько раз посылал отряды.
Инязору попробовали угрожать гневом богов. Тогда Вечкенза психанул. И – крестил всех эрзя.
Мда... Ё-моё и бздынь в придачу.
Почайны в Мордве нет. Но и Теша вполне годится. Он начал охоту на жрецов, шаманов, святилища.
Всякая власть освящается религией, всякая господствующая религия – освящает господствующую власть. Чтобы сменить власть – нужно сменить веру. Кудати восставали против Ине, карты их поддержали. Вечкенза взбесился и принялся резать и тех, и других. Выжигая святилища в пепел вместе с жрецами и "истинно верующими". Наплевав на угрозы божественных наказаний: ему не страшно – с ним сила Христова.
Заодно досталось и немногочисленным мусульманам и давно уже живущим в некоторых местах этой земли иудеям и русским язычникам. А я прислал ему несколько попов, книги, облачения, сосуды.
Реакция Боголюбского... восторг в захлёбе!
Крещение мордвы и муромы для русских князей... со времён святых Бориса и Глеба и до Батыя... и много после...
Подвиг. Деяние, сравнимое по важности с крещением самой Руси. Ну, не вровень, а вот на равноапостольную княгиню Ольгу... "Заря перед рассветом". А "Зверь Лютый"? – "Ветерок перед восходом"?
Боголюбский... После самоубийства Изяслава, гибели Калауза с семейством, сведений о спасённой и сохранённой мною Софье, публичной казни Феодора Ростовского... при том, что ему непрерывно "дули в уши" страдальцы по Клязьменскому каравану... и другим моим не прекращающимся... хепенсам...
Известие о разгроме целой орды Башкорда произвело впечатление. Вызывало уважение. Но – в рамках обычного. "Мы тут все такие. Мы и сами поганых бьём. Чуть лучше, чуть удачливее...". А вот новость о крещении мордвы... Да ещё и "Мордовской Руси"! Что была вечным унижением, занозой в чести всех князей Залессья...
В Боголюбово и во Владимире отслужили молебны в "одоление поганых язычников". И меня добрым словом помянули.
Лазарь принимал поздравления, сочился радостью и передавал мне похвалы князя Андрея.
Повторюсь: отношение князя Андрея ко мне было важнейшим условием выживания Всеволжска. Ни тактическая находка с одновременным ударом через непроходимый лес по зимним становищам орды, ни жестокая сеча на Земляничном ручье – его отношения ко мне принципиально не изменили. Только добавили осторожности, опаски. А вот "подвиг" – не в бою, но в вере – открыл... нет, не "кредит доверия" – Боголюбский никому не доверяет, но "окно возможностей".
– Ванька-то... к добру стремится. Пути у него, конечно... Но ведь доходит! До чего остальные – и помыслить не могут!
Чуть позже это обернулось для меня новым важным успехом, точнее – легализацией устранения очередной опасности, препятствия для роста Всеволжска.
Наиболее густо оппозиция Вечкензе была представлена в северной, Приволжской, части. Поселения эрзя здесь выжигались в ходе бунтов против власти инязора, жители обращались в рабство. Часть – люди Ине отгоняли в Степь к становищам Боняка. Те перепродавали дальше, вплоть до греческих рынков. Часть попадала на восток, в Суваш, Булгар и дальше, вплоть до Персии.
Сама победа сильно вразумила племена. Тех же мокшу, шокшу, мурому. Богатыми подарками, принесёнными в свои кудо участвовавшими в походе воинами. И подарками тем родам, которые послали воинов. Погибших, не вернувшихся.
Моя манера – не забывать о родне павшего героя – примиряла людей с требованием отдать трофеи. Превращала "отказников" в преступников не только перед воинской дисциплиной, но и перед собственными народами. Перед вдовами и сиротами павших. И вводила племена в мою юрисдикцию: споры о том, кому правильнее отдать "дары" – возникали неизбежно. Как во время Великой Отечественной – кому отдать Звезду Героя, награждённого посмертно.
Уже одна необходимость пустить "наградную комиссию" в свои "лесные твердыни", принимать русских как гостей, разговаривать с ними уважительно – меняла мировоззрение лесовиков. И, конечно, мои приказчики, увиденные вещи, услышанные разговоры... Чёткое понимание: это – "дар", не – "дань", не – "торг".
Дар Воеводы Всеволжского. Здесь принято отдариваться...
Часть мятежников-эрзя, преимущественно молодые женщины и девушки, дети, поступала ко мне во Всеволжск. Понятно, что не для перепродажи. Рабства у меня нет. Но проблема демографического баланса была на некоторое время смягчена.
В походе погибло около четырёх тысяч эрзя. И втрое – в следующие два года. Далеко не все эти люди были убиты слугами Вечкензы. Основная масса умерших – старики и дети. Гибель в походе отцов и старших братьев, оставила их без источников пропитания. Так что, я следовал своему обычному правилу – собирал во Всеволжск голодных сирот.
Потеряв 15-16 тысяч душ за два года, треть общего числа, этот народ принял христианскую веру и "Всеволжскую правду", смешался с другими народами. Стал частью "Святой Руси".
Если сравнивать... Нашествие Батыя уничтожило несколько больше – половину населения в этих местах. При этом сопровождалось тотальным разрушением, выжиганием. Этого у меня... было немного.
Я не знаю, сколько эрзя погибло в РИ в четыре последующих столетия. От татарских набегов, от русских походов, от ссор между собственными князьками. От пожаров, моров, голодовок из-за архаичности технологий в строительстве, сельском хозяйстве, ремёслах. На порядок больше? На два?
Уже в двадцатых годах 20 века каждая пятая молодая женщина в этих местах имела хотя бы одно бельмо на глазу. Санитария, знаете ли, гигиена, итить её ять...
Здешние, АИ-шные, проскочили мимо. Мимо четырёх столетий той, непрерывно харкающей кровью, заживо гниющей, слепнущей "жизни народной", которая называется патриархальным средневековьем. Стали частью Руси не в 16, а в 12 веке.
Уничтожение, уход местного населения означал, для меня, появление огромного массива пустых, весьма плодородных, с учётом моих агротехнологий, земель. Где я мог расселять переселенцев.
Для сравнения. При традиционной пахоте по лесным почвам обычный урожай сам-трет, 1:3. Арзамасские степи в 16-17 веках давали 1:30. Нетрудно пересчитать это в "пудов с десятины", в "валовый сбор". Постепенно, как всё в сельском хозяйстве, начала вырисовываться перспектива продовольственного самообеспечения.
Повторю: это не было наиважнейшей целью. Поток изменений, который я навязывал здешним землям и народам, постоянно ставил более приоритетные, более "горящие" задачи. Но служило очень хорошим подспорьем.
"Деньги – вовсе не самая главная вещь! Но очень неплохая – вторая". Свой хлеб – тоже.
Первой же, главнейшей, оставались люди. С их этикой, навыками, знаниями и умениями. Наработанные решения в части освоения не лесного, но степного пространства, создания в нём крупных пашенных сообществ, оказались просто бесценными. Когда через несколько лет мы вышли в Великую Степь – у меня уже были люди, которые "знали как".
То создавая новые веси, то используя свежие пепелища мордовских селищ, смешивая в одном поселении мирное местное население со своей разно-племенной набродью, мы начали осваивать и эту землю.
Местные ещё долго были видны: в мордовских селениях избы ставят посреди двора или, если и на улицу, то окнами внутрь. Русские избы – наружу, на улицу.
Говорили: мордва живёт среди зверей, а русские – среди людей.
Постепенно разноплемённые семьи в селищах разворачивали свои избы к людям. Ощущение опасности снаружи – уменьшалось, желание и польза общения между соседями – увеличивались.
Вот такая длинная грустная история. Про мудрого национального героя. Который оказался недостаточно мудр, чтобы понять – что за странное разрушительное существо пришло в его дом. Про глупого мальчишку, который так ненавидел, так был уверен в себе, что похвастал перед врагом: «Я съем твоё сердце». И стал верным прислужником «Зверю Лютому». Отдал за свой анус, точнее – за рассказ о нём – всё. И себя, и своего отца, и свой народ.
Цена народу – «звон» о дырке особы, приближённой к правителю?
Про злокозненного «Зверя Лютого». Который просто хотел мира и прогресса. И оказался вынужден уничтожать целые племена.
Сказано: «Могущество России прирастать будет Сибирью». Могущество «Зверя Лютого» прирастало всем. Эрзей и мокшей, марийцами и мерянами, муромой и мещеряками, литвинами и нурманами... Людьми.
Конец восемьдесят шестой части
Часть 87. «Городец наш – ничего, населенье таково...»
Глава 474
– Приехал? Ну-ну... Герой, говорят. Победитель. Сказывают – цельную орду побил. Правда, что ль?
– Правда, Аким Янович. А ты чего такой недовольный?
– Я недовольный?! Я всем довольный! Аж мироточу! Из всех дыр. Ты пошто дом мой – бабью отдал?! Доброму человеку и голову приклонить негде!
– Аким Яныч! Баба – тоже человек! Им тоже где-то в тепле обретаться надобно! А ты – воин славный. Тебе стужа – не помеха. Или старость уже пришла? Кровь не греет?
– Что?! Ты мне...!
– Стоп. Отбой.
Факеншит! Ну что за человек?! Мы же оба – друг друга любим.
«Любовь – это когда дедушка и бабушка дружат. Хотя знают друг друга много лет».
Мда... Мы знаем друг друга уже много лет. Хотя, конечно, не так долго, как «дедушка с бабушкой». Мы же ценим, уважаем! Друг за друга – хрип перервём. Но как сойдёмся – только искры летят. И ведь дело не в жилье – строят у меня быстро. Хотя, конечно, бывают накладки, но зимницы точно свободные есть. Да и нормальные пятистенки можно найти.
Дело – в "чести". Самый высокий дом – "Акимов". Полуторо-этажный барак, который весной для меня построили, а Аким его занял.
– Какой отбой?! Кому это?! Ты – мне указывать будешь?!
– Тебе, Аким Яныч, доброму батюшке – нет. Как же ж можно? А вот тебе, старшему сотнику Рябине, голове Посольского приказа – очень даже. Изволь доложить – почему ты с Рязани без приказа ушёл?
Аким весь... аж вспетушился. Кажется – даже кафтан его взъерошился. Стал вдвое больше. Ростом, объёмом. Набрал воздуха полную грудь. Для достойного ответа. Сейчас ка-ак...
И – передумал. Военная косточка. Одно дело – своих домашних под настроение погонять, другое – в службе бардак учинить.
Фыркнул. Раз, другой. И, ещё не угомонившись окончательно, но на тон ниже сообщил:
– Нехрен мне тама делати.
– Решать – есть тебе хрен, или нет – мне. Воеводе Всеволжскому. Старшему по команде. Изволь объясниться.
Не уймётся – вышибу. При всём моём уважении и приязни. Я только с похода, с холода пришёл, смертную сечу пережил, два народа уполовинил..., а он мне тут... старческие истерики устраивает. Не уймётся – силком в разум приведу!
Аким уловил мой настрой. И перешёл к развёрнутым ответам.
– Нехрен, нехрен. Мастеровщины твоей хотелки исполнять? Обойдутся. Пущай там Николашка твой скачет. Я его с Живчиковыми людьми свёл, негораздов разных... по-унимал. Ничё. Смысленные люди, разберутся. Живчик-то противу тебя не пойдёт... ну, уж если особо сильно оборзеешь, не по чину хайло раскроешь...
И вдруг переходя в просительную, жалостливую отчасти, интонацию:
– Скучно мне там, Ваня. Вышки эти, фа... фактории. Не понимаю я в этом. Дело-то сделано. Победа – добыта. Калауза более нет, хлебный торг – вольно, Живчик – за тебя. А далее... не моё.
Ну вот. То о чём я говорил. Для боя – нужны одни люди. Для "переваривания плодов победы" – другие.
"Победителей – не судят". Точно. Их – задвигают. В тёмное прохладное место. До следующей надобности в победе. А человек – не селенит, в холодильнике – не улежит.
Аким – "адреналиновый наркоман". Нормальный русский человек – ему всё бы "погорячее". А расхлёбывать кто будет?
Вы думаете – Аким пришёл на Стрелку мне помогать? – Город строить, новые земли осваивать, людишек разных уму-разуму научать?Поддерживать в невзгодах и помогать в неприятностях? – Да он сам так думает! А на самом деле – он сбежал из Рябиновки от скуки. Ему приключений охота! Ему конфликты нужны! И, естественно, в них победы. Он всю жизнь так прожил. Без этого – как каша без соли, жвачка тошнотная.
Когда его в вотчину загнали, думал – всё, жизнь прошла. Поднять хозяйство, выбить "шапку", передать имение и честь внучку... Мыслящее удобрение для следующего поколения.
И тут – я. "Попандопуло – глаз урагана". То мы – ведьму гоняем, то – волхвов бьём, то – "кусочников" строим... Интересно-то как! Живенько же! Жизнь-то ещё не кончилась! Жизнь-то... как борматуха – побулькивает!
Красота!
Бытиё имеет вкус! А также – цвет и запах. Аля-улю! Гони гусей!
Я из Пердуновки ушёл – Аким снова заскучал. Потому и пришёл сюда, на Стрелку. И если я ему постоянную "развлекуху погорячее" не организую – он сам... чего-нибудь отчебучит. Из лучших побуждений. С непредсказуемыми последствиями.
Каждая моя победа закрывала одну проблему. И порождала десятки новых. Не считая сотен и тысяч личных проблем людей, которых победа затрагивала.
Так и с безнадёжным посольством к Рязанскому князю. Аким осознанно шёл на Голгофу. Или "в дерьмо по ноздри" – правильнее? А тут... Гибель Калауза, короткое время "междуцарствия", когда Аким развернулся, приход Живчика, становление нового порядка, новых людей, решение кучи "горящих вопросов"... Его мнение спрашивают, ему думать, "душой болеть" – есть об чём. "Жарко", "остро".
"Но миром кончаются войны..." – накал проблем спадает, нужные места занимают нужные люди. Уже не с кем сцепиться, "очертить голову", "порвать хрип"...
Пошла равномерная, планомерная работа.
Да там – эмоций тоже выше крыши! Поводов для "мозгов завивки" – не перечесть! Но... чуть дальше, не – "на длину руки". Не его.
Ску-у-учно.
Вот от скуки он и сбежал.
Конечно, пристойный дом Акиму был тут же найден, протоплен и обустроен в соответствии с его вкусами и пожеланиями. Ну... в пределах разумного. Я отправил к Акиму Трифену. Для «нижайше просить поделиться с отроками неразумными премудростью боевой и житейской». Артёмий ухитрился публично, в кругу своих курсантов, разговорить Акима о проведённых битвах, об особенностях тактики в разных княжеских дружинах, общей и стрелковой. Что вылилось в целую серию... скажем так – семинаров. И – в учениях на местности.
Раскрасневшийся на морозце Аким ставил новикам задачи, оценивал найденные решения и указывал на огрехи. Остро-доходчиво. Вечером я поймал кусочек из разговора молодёжи:
– Теперь-то понятно в кого Зверь Лютый своим зверством пошёл. Лучше уж под Чарджи ходить, чем под этим... этой крапивой кусучей.
Драгуну было велено вызнать подробности о местах, где Аким бывал. А бывал он по всей "Святой Руси" и за её пределами. Правда, Драгун сбежал. Мотивируя тем, что "ныне многие из мордвы да с Рязанщины приходят – надобно про те места вызнать". Хоть Драгун и привык выслушивать малосвязный бред разного сорта бродяг, но вытерпеть повествования Акима... только если я сам за ухо отведу.
Точильщик формировал картотеку персоналий "Святой Руси" и расспрашивал Акима о рязанцах, смоленцах, киевлянах, волынцах... попадавшихся Акиму на его длинном боевом пути.
Как я уже объяснял, всё боярское сословие на "Святой Руси" не насчитывает и двух тысяч семей. Почти все друг друга знают, слышали, многие в родстве или свойстве состоят. Пара-тройка тысяч княжеских гридней тоже, в большинстве своём, хоть как-то, хоть бы и заочно, знакомы. Прошли через руки всего сотни мастеров, учителей, десятков конюших.
Наполеон знал в лицо всех в своей четырёхтысячной "Старой гвардии". Аким – не Наполеон, но – сходно.
Понятно, что большинство Акимовских сверстников уже не у дел или покинули мир земной, но иные ещё в силе. И возрастом своим вознесены на немалые позиции.
Нечто подобное, только в куда более простом варианте, я проделал в Смоленске, когда через Акима протолкнул сбыт колёсной мази с использованием тамошнего административного ресурса. Теперь "захват" у нас шире, и по площадям, и по возрасту, и менее конкретен.
"Хочу всё знать!". И – про всех.
Точильщик, как и положено в его деле, был "тихим занудой".
– Так ты, Аким Янович, сказывал в прошлый раз, что боярин Кучма Кышечеч – зело до девок лют. Толстых и белых.
– Сказывал! Ты чего?! Голова с дырой?! Запомнить не можешь?!
– А не затруднит ли тебя, Аким Яныч, ещё разок повторить? Примеры тому есть? Может, имена какие, подробности...
Акима это бесило. Поэтому, когда как-то вечерком Точильщик начал яро проситься ко мне поговорить, то я решил, что они с Акимом опять... повздорили.
Отнюдь.
– Господин Воевода, нурман Харальд Чернозубый сильно просил меня помочь побеседовать с тобой. По весьма важному делу.
О! Фиксируем для памяти: авторитет Точильщика во Всеволжске после дел Калаузовых – сильно вырос. Никто ничего толком не знает, но народ его близость ко мне... чувствует.
Плохо: парень становится публичной величиной. Для его службы – вредно. Не думаю, что это от болтовни – он не хвастлив. Но мы часто встречаемся, беседуем наедине, я даю ему поручения... Люди это видят и воспринимают однозначно.
Моя ошибка. Придётся уменьшить количество контактов.
Нет, этого мало. Придётся устроить ему публичный выговор. За что-нибудь. "Явить немилость" для общего сведения.
Другое: у меня в окружении стала формироваться группа "давателей протекции". Типа: договорись со слугой, он тебя и к господину представит. Основание... Сперва – "дело важное", потом – "по дружбе", затем "с подношением", "за мзду"...
***
Патрик Гордон, приехавший в Москву в царствование Алексея Михайловича Тишайшего, был потрясён. У него бумага "с самого верха"! Всё прописано – звание, жалование, жильё... А получить – самим русским государем обещанное! – невозможно! К какому-то... ярыжке – на порог не пускают! Так и бился лбом в ворота. Пока земляки не объяснили. Насчёт "подлого обычая подлых московитов" – мзди сильнее.
Гордон – адаптировался. Мздел много и эффективно. Многократно компенсируя, естественно, свои личные расходы за счёт государства. И других... зависимых.
Это – смерть. Это смерть любому обществу. Даже если на самом верху предводитель "семи пядей во лбу". "Обратная связь" в социуме – важнейшая вещь. Как в исламе за отсутствие этого информационного канала правителей резали – я уже...
Человек с серьёзным делом – должен проходить ко мне беспрепятственно. Только... как отличить – серьёзное у него, или бред и брёх? Пока народу было немного – я мог выслушивать каждого. Теперь... Ящик для челобитных, как у Павла Первого? Рабоче-крестьянская инспекция, как у Ленина? Общественная приёмная, как в РФ?
Дела, которые идут снизу по структурам приказов, докладываются мне их головами. Но есть информация, которая не проходит сквозь такие иерархии. Например: воровство начальника.
На то есть спец.службы.
"Вышел ночью в поле с конём", сказал громко:
– Начальник наш – ворует.
Рассказал коню подробно причины такого своего мнения. И можешь спокойно отправляться спать: изложенные факты будут услышаны и проверены. Не конём, конечно, но – резво.
Ничего нового: Русь всегда "прозрачная" страна. При дерьмократах, коммуняках, кровавом царизме... И "Святая Русь" – тоже. Проблема не в "стуке", проблема в адекватной реакции на "стук".
"Посади друга" – эффективная сингапурская технология. "Скажи мне – кто твой друг, и скажу – кто ты" – русская народная мудрость. Вот как бы их совместить... Не доводя дело до "Большого террора", когда – "а приятель не поленился, позвонил"...
Забегая вперёд скажу, что подобная "общественной приёмной" структура была создана под эгидой Дворцового приказа. То есть – Гапы. Устоявшееся общее мнение:
– Гапка – врунов бьёт тапком. А Воевода – по ноздри заколачивает.
повышало достоверность сообщаемых сведений.
Исконно-посконное правило: "доносчику – первый кнут" у меня не действовало. Но лже-доносительство, как и вообще – лжесвидетельство, наказывались беспощадно. По Закону Божьему – "смертный грех", по моему привычному – "лыко – в строку", "за базар – отвечаешь".
По "стуку" не бывает "нулевого результата" – кто-то должен "сесть".
Эта команда занималась не только сбором жалоб и доносов, но и их проверкой. Несколько молодых парней и девчонок, не отягчённых семьями и родословными, вносили свою лепту в поддержание в тонусе моей административной машины.
Особенно – недопущением коррупции. Тема – та же: забивает информационные каналы, блокирует эффекторы.
И приходит социуму – п-ш-ш...
Надо понимать полную "не-русскость" моей администрации. На "Святой Руси" "кормиться от должности" – само собой разумеющаяся аксиома. Как одевать шапку или креститься. "Все так живут".
Принимая людей в службу, часто видел я в глазах их изумление: казна ещё и платить будет?! И ещё большее потрясение: от кого другого – брать нельзя. Столь непривычна было сия новизна, что иные – пугались и от службы отказывались. Иные же соглашались, но правило моё не исполняли. За что я взыскивал. Многих добрых людей, просто недостаточно умных, чтобы сиё понять, я потерял, прежде чем выросли в приютах моих сироты. Коим закон мой с младых ногтей внушён был.
***
Харальд торчит маковкой под потолок моего балагана. И смотрит оттуда... встревоженно.
"Обдирание" Тверского каравана не прошло для нурманов бесследно.
Дело – не в барахле, шмотках, оружии. Многим из них доводилось в жизни терять всё имущество. В боях, в кораблекрушениях. Хуже – они Родину свою потеряли! В ходе тамошней династически-гражданской войны.
Дело в непонимании моей системы, здешнего образа жизни. Как можно – нурмана! – за пару шкурок! – взятых у вонючих туземцев! – ободрать кнутом?! Ладно, такое в воинских отрядах временами бывает – неисполнение приказа наказывается. Но сунуть в колодки, в "известь тереть"?! Воина!
Да ещё и кузена этого Харальда! Родовая честь! – Пшла в задницу.
Сигурд сумел хорошенько промыть своим парням мозги: "нонече – не как давеча". Мои хохмочки с прошлогодним перегрызанием хрипа на пару с князь-волком, пересказанные и приукрашенные старожилами, нынешние игры с головой епископа, "Ледовое побоище" в формате "трое против тьмы", лодочка эта косопарусная... Ребята ведут себя осторожно. Чтобы не нарваться по незнанию. Потому-то с таким восторгом пошли в лесные походы этим летом – подальше от "психа лысого".
Сходили они хорошо. Лучше всех – сам Сигурд.
Это счастье моё, что внятный мужик оказался! Маршрут Ветлуга-Вятка-Кама-Волга – пройден успешно.
Дорогой имели место быть разные негоразды, хеппенсы, трамблы... а также – случаи.
Удмурты помнили и своё участие в Бряхимовском походе под знамёнами эмира, и союз с унжамерен, который закончился общим разгромом.
И что они – к нам ходили, и что мы – их побили.
Помнили и не простили.
Проводники из мари, которые называли местных вотяками, вызывали озлобление, вид вооружённых нурманов – опасение. Комбинируя эти два качества, дополняя их нашими товарами и скоростью движения, Сигурд сумел поставить пару погостов на Ветлуге, присмотреть ещё с десяток подходящих мест, описать огромный полукруг по лесным рекам и перевалить в Вятку.
Тут... моя ошибка – низко он на Вятку вышел. Надо было не от истока Ветлуги, а раньше к востоку уходить. Там речка есть. Со знакомым названием – Молога. А так выскочили прямо по Пижме на булгарский погост.
Официальный отчёт содержал фразу типа:
"Мы поговорили, поторговали и расстались в любви и согласии".
В рассказах всё выглядело несколько... разнообразнее. К устью Пижмы собралось до двух сотен вооружённых вотяков, которые край хотели порвать чужеземных находников.
"Чтобы неповадно было! По нашим рекам ходить".
Гарнизонная команда булгар в составе аж 4 инвалидов, тоже не возражала "порвать". У Сигурда не было к этому моменту и тридцати человек, из которых бойцами можно было назвать десятка два. Половина – нурманы.
Тут Сигурд велел своим воинам надраить доспехи.
Объясняю: нурманы получили назад своё собственное вооружение. С моими "панцирями за подкладкой" – такая штука не прошла бы.
В 1251 г. в походе Даниила Галицкого на ятвягов русские приготовились к бою:
«Щите же их, яко зоря бе, шелом же их, яко солнцю восходящу, копиемь же их дрьжащим в руках, яко трости мнози, стрелцем же обапол идущим и держащим в руках рожанци свое, и наложившим на не стрелы своя противу ратным».
Устрашённые зрелищем «яко солнцю восходящу», ятвяги не выдержали и отступили без боя.
Вотяки тоже разбежались.
Может, зря я требую, чтобы мои воины были малозаметными, навязываю маскировку, защитную окраску? Выйти в схватку смертную блестя и блистая – это ж так по-русски...
Потеряв туземных союзников, булгары стали разговаривать.
Пара проживавших там купцов, изошли на желчь. От одного вида чужаков в их исконно-посконной кормушке. В смысле: на их рынке. А вот булгарский десятник...
Есть разница между купцом и воином. Воину конфликты – свою личную голову подставлять.
Туземные вожди шипели и рычали:
– Уг яра! Уг яра! (Нельзя! Нельзя!)
Но булгарин помянул аллаха, шикнул на неверных и сообщил:
– Приказ от эмира – блюсть порядок. Русские порядка не рушат. Грабежей, убийств – нет. А торговать им дозволено. Беспошлинно. Вон, у них и печать есть.
Сигурд старательно плямкал, "бил себя пяткой в грудь" и доказывал, что он не просто так, не "нурман с бугра", а слуга доброго друга пресветлого эмира Ибрагима – Воеводы Всеволжского.
– Да разве ты не видишь?! Меж нашими государями – мир да любовь! Мы ж – русские люди!
И тыкал пальцем в своих "русских людей" – сборную солянку из нурманов и тверяков, мещеряков и мари...
Булгарин посчитал количество клинков, прикинул рост бойцов, впечатлился, порадовался на подаренную ему латку – глиняный аналог сковородки с рельефными изображениями коней на боках, дал проводника и расстался с Сигурдом весьма дружественно.
Дальше караван шёл спокойно – проводник из булгар первым выскакивал из лодки на берег, вопил, махал руками и тем успокаивал очередной погост, Сигурд миролюбиво плямкал, приказчики предлагали товар, а картографы вели съёмку местности.
Биляр, как известно, стоит на Малом Черемшане. Который впадает в Большой Черемшан, который впадает в Волгу аж вона где... Много ниже Камы. Так что Сигурд скромно прошёлся по северному краю булгарских земель, полюбовался издалека на отстроенный заново Янин, поглядел на суету на холме в устье Казанки, устроил днёвку на крутом острове в устье Свияги... и пришёл домой. Попутно ухитрившись мирно посадить погост в устье Илети. Обозначив, таким образом, нашу новую восточную границу.
Остальные левые притоки Волги мы постепенно накрывали сверху, от Всеволжска: Большая Кокшага, Кувшинка, Кудьма, Керженец...
Едва первые "землепроходцы" находили в устьях пристойные места, как туда посылались серьёзные отряды с инструментом и провиантом. Впрочем, я об этом уже...
Сигурд ухитрился за четыре месяца пройти огромный маршрут при минимальных потерях. Успел вернуться перед самым ледоставом. Отогревшись и отъевшись в Усть-Ветлуге, принял очень достойное участие в битве на Земляничном ручье.
