Текст книги "Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка"

Автор книги: В Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

«...ужасен конец неправедного рода» – его, Андрея Боголюбского, рода?!

***

Андрей обладает удивительным свойством, отмечаемым и летописями: будучи весьма яр, беспощаден в бою, он, после боя, быстро становился разумен, всегда склонялся к миру, отнюдь не стремился продолжать усобицу. В чём противоречил, временами – резко, и отцу, и старшему брату Ростиславу (Торцу).

Так и здесь: "проведя атаку", попытавшись меня "нагнуть" угрозой смерти, он успокоился, стал говорить более размеренно.

– Ты, Иване, толкуешь о делах важных. Но – о мирских. Я же ныне о божественном, о душе своей, о грядущем суде господнем, горюю. Потому вопрос у меня прямой: можешь ли ты дать мне ясные доказательства? Мои сыны – мои или прелюбодейские? Можешь?

Да без проблем! Установление отцовства. "Чтобы знать наверняка – сдай анализ ДНК!". Срок: 1-2 дня, стоимость: от семнадцати т. руб. При цене 32 руб./г серебра, имеем... полкило. Десяток кунских гривен. Два десятка коров. Для Суждальского князя – не вопрос.

Ага. В Питере, в 21 веке.

– Нет, брат. Обманывать не хочу. Такого способа... Увы...Только – Марана. Но ты ей – не поверишь.

– Так придумай! Ты – "ума палата""! Про тебя такие сказки сказывают! Ты, де, каждый день небывальщину с невидальщиной из рукава вытягиваешь! В Янине "бой-телегу" – сделал, стрелки у тебя – луками хитрыми постреливают. Думай! Придумаешь – выпущу. Нет – будешь здесь гнить.

Да уж, летописи верно говорят: ярость его быстро проходила, но от дела своего он не отступал.

Андрей несколько мгновений возбуждённо рассматривал меня. Потом успокоился, снова замкнулся в свою скорлупу "православного светлого князя", стряхнул песок, попавший ему на халат при неудачном ударе по потолку, встал со скамейки и, тяжело опираясь на посох, шагнул к выходу.

Что-то я такое думал-думал и забыл... Что-то такое локально-актуальное... А! "Радистка Кэт"!

– Постой, брат. Есть человек, который знает досконально. От тебя ли сыны или нет – тут может быть малая доля сомнений. Но было ли прелюбодейство и с кем – наверняка. Твоя экс... э-э-э... Улита твоя.

Андрей остановился и обернулся ко мне. Начал, было снова пыхтеть носом, но взял себя в руки, успокоился.

– Она не Улита ныне, а Софья. И не моя, а богова.

Я ж и говорю: не – "ваша, Штирлиц, русская", а – "наша, герр Мюллер, русская". В смысле – ГБешная.

– И чего? Она – обет молчания приняла? Или правду говорить – ей монастырским уставом заборонено?

Моя манера ставить вопросы в непривычной, воспринимаемой как обидная, форме, привела к новому пыхтению носом. Однако Андрей снова сдержался.

О, уже привыкает. Как я и подозревал – умный мужик. Адаптивный. Ещё раз двадцать ему нахамить, остаться при этом в живых, и можно будет уже по-человечески разговаривать. Без намёков, экивоков, закидонов и этикетов.

– Туповат ты, Ванюша. Инокиню Софью Манохе отдать – не можно.

– А просто спросить – нельзя?

Андрей дёрнул шеей, вытащил из-за воротника крупинки осыпавшейся земли и повторил мне – мои же слова:

– И её "да" – ничего не значит, и её "нет" – ничего не значит, и если она скажет "не знаю" – это тоже ничего не значит.

Точно: цитирование оппоненту его собственных утверждений... обоюдоострое оружие. Будто мне же моим же плевком – в лицо плюнул.

Для Андрея получить правдивые показания от бывшей жены означает подвергнуть её порке. Это – неприемлемо. И дело не только в статусе монахини и возможной ссоре с епископом. Насколько я понимаю, он её до сих пор... "...щадил честь женщины и хранил верность супруге".

Он мне этого не скажет, это считается здесь – слабостью, недостатком. А для "православного, правосудного и победоносного" светлого князя, "витязя Богородицы", привязанность к женщине земной – особенно.

Без кнута – "не верю", а с кнутом – "не велю". И чего с ним таким делать? Ду-у-май, Ваня, ду-у-умай...

– Вольно – она правды не скажет. А и скажет – ты не поверишь. Под кнутом у неё правды спрашивать – ты не велишь. Экую ты сам себе ловушку построил, братец. В свою же западню и попал. Да уж... О! Вот для чего и нужен тебе, Андрейша, братец Ванечка! Чтобы тебя, само-западнянского попаданца – отпопадировать! В смысле – вытащить. Своим "лютозверским" хитроумием! Всё ж просто!

Андрей, уловив мою внезапную радость от проклюнувшегося решения нерешаемой проблемы, снова обернулся ко мне, подёргал посох в руке, вздохнул и вернулся к своей скамейке. Уселся, подобрал полы халата.

– Ну. Люто-зверский хитро-мудрец. Сказывай.

Как бы не лажануться. Всё ли я продумал? А то ведь и вправду в темнице запечатает.

***

Конечно, у нас на Руси и круче примеры есть. Илью Муромца вообще на три года в подземелье замуровали, землёй засыпали, брёвнами завалили. А как нужда в богатыре случилась – вылез он оттуда прямо... "на пике формы". Поскольку мир – не без добрых людей. Включая даже одну княжну. Она-то и таскала богатырю – и еду, и блинчики, и питьё, и... прочие расходные материалы. Я – про тренажёры богатырские, а не про лопушки пачками, как вы подумали.

***

У моих на Стрелке программа действий, как пятилетний план в поздней сесесерии: за четыре года, в три смены, двумя руками, за одну зарплату. А там, глядишь, и ко мне... досрочное придёт. Или ещё что приятное. Я про – амнистию, а не про – поллюцию, как вы подумали.

Но, может быть, удастся так вывернуться, чтобы вообще не "присаживаться"?

– Андрей, у тебя толковый да верный поп есть?

– Странно спрашиваешь. Есть. У меня сам епископ – толковый да верный. В делах – помощник испытанный. Ни разумом, ни словом – не обделён. Духом – крепок, яр и праведен.

– Не годен. Есть у меня такое подозрение, что он... в теме. Ну... про дела Софьи... наслышан.

– Лжа! Он – верный! Он – в вере, в законе божьем...!

– Он – вор. Противу тебя.

Андрей снова вскинулся, снова... буквально – озверел. Метал "огнь пылающий" – очами, и "дым разъедающий" – ноздрями.

"Несколько покатый лоб сообщал лицу выражение жестокости, а в минуты гнева сверкающие белки создавали впечатление свирепости".

Таки – да: выражение – сообщено, впечатление – создано. Но – поздно: я уже как-то обжился в этих... застенках.

"Гром гремит, земля трясётся,

Наш Андрюша счас взорвётся".

Детская народная дразнилка. Не про Боголюбского – имя можно подставить любое.

– Андрей, напомню: я – за базар отвечаю. Феодор – ворует противу тебя, и тому имею подтверждение. Осенью, перед ледоставом, пришёл в Балахну, что у Городца Радилова на Волге, разбойный ватажок. Местных – побили-порезали. Встали на зимовку. Мне, по "Указу об основании", велено Волгу от татей чистить – я и послал людей, они тот ватажок вырезали. Среди прочих шишей речных, убит там был и попец один. На нём была взята грамотка епископа Ростовского. В которой тому попу велено набирать вольных людей, идти к Балахне и ставить там епископский двор. Грамотка у меня с собой. Есть и довидки от тех разбойничков, что живыми взяли.

Был у меня зимой такой эпизод. С привлечением онов из черемисов. На том месте теперь моё селеньице, там тиун по имени Колотило вколачивает. Закон и порядок – в головы туземцев, сваи – в землю, под пристань и склады.

– По воле твоей, как в "Указе" сказано, мне даны все земли от Стрелки до граней селений русских. Епископ же шлёт своих людей ставить своё владение на моей земле. Это воровство. Против меня, как владетеля. Против тебя, как "Указа" – создателя.

– К-какое... К чему это ты?! Где твоя... эта... Балахна, а где моя... Софья?!

– К тому. Феодор на волю твою, в "Указе" изложенную – наплевал. Наплевал на волю – наплюёт и на честь. "Единожды солгавший – кто тебе поверит?".

Классика жанра. Дискредитация противника по посторонним, не относящимся к конкретному делу, эпизодам. Я бы ещё и утопление Новожеи вспомнил. Но Андрей той истории не оценит. А тут просто – спор хозяйствующих субъектов. Откусил Федя землицы, да не по чину.

– Не верю!

Это "не верю" к чему? Оно ж всё проверяется! У меня и грамотка с епископской печатью есть, и из разбойничков кто-то ещё живой – сам сможет расспросить. Выше по Волге можно свидетелей найти...

А! Дошло! Андрей не верит знаниям епископа о делах Софьи. Так это тоже ловится!

– Проверь. Прикажи ему доставить Софью сюда, в Боголюбово. Не сделает – значит наслышан о её грехах. Значит – грех был. Значит – он про то знает и молчит. И греховодников – покрывает. Или ещё чего задумал.

– "Ещё чего" – чего?!

– Ох, Андрей... Мы все не вечны. Придёт день, и ты землёй накроешься. Лет-то тебе... Брат твой, Глеб Перепёлка сидит в Переяславле Южном. Крепко сидит и никуда переходить не хочет. Младших братьев – "гречников", как и племянников "торцеватых" – сынов старшего брата Ростислава, ты с Руси выгнал. По смерти твоей Залессье твоим сынам достанется. Тут Феодор сынкам твоим и скажет: ты не есть честной русский князь, ты есть дитя греха, отрыжка похоти и смрад прелюбодеяния. Сыны-то твои и призадумаются. Сделают чего епископ попросит. По его слову – жить да править будут. Так и уйдёт из рук их власть, песком меж пальцев высыпется.

Для средневековой родовой аристократии вопрос законности рождения есть вопрос жизни и смерти, вопрос самого существования. Возникающие сомнения - решаются беспощадно и кроваво .

Вынужденный участвовать в делах Андрея, я оказался втянут и в истории о незаконности детей аристократов. Перебирая и обдумывая возможные ситуации, выучи л ся разбираться «в материале». И, естественно, стал видеть возможные сходные сюжеты в других владетельных домах. Или - создавать их.

– Не верю.

– По второму кругу воду толчём. Проверь – прикажи Феодору привезти Софью. Немедля. По лицу его... ты ж его давно знаешь? – Сам поймёшь.

– А дальше её куда? В застенок? Не позволю!

– Зачем? С чего я начал: у тебя есть толковый верный поп? Пусть он её исповедует.

– Исповедь человеческая есть тайна божеская! Ни попу – мне пересказать, ни мне – слушать такое...

– А ты за занавеской постоишь. Тайно. Пересказа и не будет. И опять же – ты Софью знаешь. По ответам её, по голосу поймёшь – правду ли она говорит. А уж если она Господу солгала... Чтобы она словами не сказала...

Андрей снова зарычал. В бешенстве. И застонал. В тоске. Два этих оттенка чувств, смешивающиеся, слившиеся в одном звуке...

Впрочем, он быстро овладел собой.

– Индо ладно. Поглядим.

И пошёл к двери.

– Стой! А я? Мне тут сидеть – не с руки. Я к Лазарю на подворье пойду. Мне тут с приказчиками надо... Насчёт просьб моих... полотна – аж пищит... не забудь – списочек вот... мне ещё во Владимир сбегать, торг тамошний глянуть, мастеров разных надобно...

Мгновение он с недоумением смотрел на меня. Какое-то полотно... Тут, факеншит уелбантуренный! – мир рушится! Вся жизнь его! И царство земное, и царство небесное... Мастеров каких-то... зачем?!

Потом лицо его приняло особенно злобное выражение:

– Сбежать надумал?! Опять задурил, обошёл, пыли напускал, словес назаплетал...

– Тю! Ты мозгу-то пошевели! Князь, факеншит! От тебя сбежать – не велик труд. Вон (я похлопал по сухой стенке застенка) – сыра земля. Мне – мать родна. Но куда я от Всеволжска своего сбегу?! В карман сунуть да унести? Да уж, Андрей свет Юрьевич, накинул ты мне веревку пеньковую на шею, набил кандалы тяжкие на ноженьки резвые. И не в том дело, что на Стрелке самоцветы-яхонты на кустах растут, а в том, что там дела мои, там жизни моей кусок вбит-вкопан. Куда я от него сбегу?

Андрей недоверчиво рассматривал меня. Потом вздохнул:

– Поклянись.

– Блин! Да сколько ж можно?! Я не клянусь! "И пусть будет ваше да – "да", а ваше нет – "нет". Неужели трудно слова Христовы запомнить?!

Он ещё несколько мгновений рассматривал меня в темноте нашего подземелья. Я старательно делал лицом "вид, внушающий доверие". С мощным оттенком простодушного недоумения: как же так?! Мне, всегда и везде такому честному и правдивому – и не верить?!

Стоп. Я не прав. "Доверие" из самых последних вещей, которые можно выпросить у Боголюбского. После – "снега зимой". Тогда от "чуйств" переходим к конкретике.

– У меня там лодочка стоит. Особая. Выше города, ниже посадов. Прямо на лугу. Сам делал, другой такой нету. Как бы не попортили.

– Переставь. К нижним воротам. Там есть кому присмотреть. Ладно. Пошли. Сам из Боголюбово – ни на шаг. Иначе... Ладно, пошли.

Он двинулся вперёд. Чуть сильнее шаркая подошвами, чем когда мы шли сюда. Не согнувшись, не сгорбившись. Но и по его прямой спине я уже мог определить груз раздумий, занимавших ум государя.

Из туннеля появился Маноха, внимательно осмотрел нас, тяжко вздохнул, видимо, расстроенный напрасно переведённым топливом для разогрева инструментов и приспособлений.

Интересно, а чем здешние палачи делают "кали"? Углём или дровами? Ноготок предпочитает дрова, говорит – грязи меньше. Температура, правда, ниже, но в этом конкретном – даже и хорошо.

– Маноха, ты пришли кого-нибудь со своей зажигалкой к Лазарю на подворье. Мы там много разного чего привезли. Твою щёлкалку – или заправят, чтоб горела нормально, или новую дадут.

– Хм. И почём?

– Ну... Тебе – бесплатно. С княжеского палача ещё и денег брать... Не обеднею.

Андрей задумчиво разглядывал меня. Видимо, удивлённый столь быстрым переходом от "предсмертного" состояния к разговорно-торговому.

А меня трясло. Хотелось прыгать и бегать, кричать и смеяться.

Сегодняшний разговор – куда большая победа, чем моё "Ледовое побоище" на льду Волги! Сотня каких-то туземных придурков... да хоть афро-каннибалов! Против Боголюбского – тьфу и растереть! Я – живой! Я живой, целый и на свободе! Я ещё тут много чего... уелбантурю! И – зафигачу!

Ур-ра, товарищи!

Не уверен, что я чётко соображал в тот момент. Автоматом отметил изумление половцев-охранников при нашем, совместном с Андреем, появлением в предбаннике.

"Ванька-лысый – живой и без конвоя" – да, это изумляет.

Чуть не забыл забрать свою портупею с мечами на лавке. Там где – "оставь всяк входящий". Охранник вывел меня через какой-то другой выход во двор, провёл через ворота и сдал на руки моим спутникам.

Николай сразу кинулся выяснять подробности, но я только тряс головой и глупо лыбился. Постоянно тянуло ощупать себя. Руки, ноги, рёбра... всё на месте. Пальцы? Ух ты! Все пять! Ой! А на левой?! – И здесь пять! Чудеса! Как они красиво, гармонически сгибаются... В правильную сторону... естественно... А вот после Манохи могли... и неестественно. Глаза... Один закрыл – вижу, другой – тоже вижу! Удивительно!

Солнышко! Небушко! Воздушко! Хорошо-то как... И не болит нигде... Ходить, дышать, смотреть, слышать – есть чем...

Как-то исторически-риторический русский вопрос: "Что я, об двух головах, чтобы с государем разговаривать?" – потерял риторичность. И приобрёл дополнительную историчность – так не только про московских царей говаривали.

Николай уже сыскал подворье Лазаря. Топать туда оказалось довольно далеко. Но при моей текущей адреналиново-допаминовой интоксикации... даже не заметил.

Конец семьдесят третьей части

Часть 74. «Гуляй, рванина, от рубля и...»

Глава 402

Лазарь сразу кинулся целоваться. Пришлось несколько притормозить юношу:

– Водки, баню, снова водки. Потом поговорим.

Впрочем, удержаться он не смог: едва по моей спине заходили веники, как начался "отчёт о проделанной работе". Отчёт – посла, банщика – по совместительству.

Лазарь очень переживал. Оттого, что потратил на своё обустройство кучу моих денег, влез в долги, а ничего серьёзного не сделал.

Забавно. Для меня главное, что он не сделал серьёзных глупостей. Обустроился, познакомился с туземцами, дорожки протоптал, связи завёл. Голову свою сохранил.

Конечно, бывали у него и ситуации... конфликтные. Но Боголюбский – благоволил, в городе про то знали и воздерживались. По мере соображалки.

Цыба потусторонне улыбалась, накрывая нам стол после бани, вежливо пропускала мимо ушей хвастливую болтовню Николая, и поглядывала на меня доброжелательно.

Среди множества забот, одолевавших меня в эту зиму, было и опасение за Цыбу. Из-за возможного появления здесь Рады – тверской боярыни-вдовицы, матери Лазаря. Рада – женщина энергичная, могла, узнав о назначении старшего сына ко двору Боголюбского, подхватить младших детей и заявиться сюда. И попытаться построить всех по своему усмотрению.

Ух, как они бы тут с Цыбой дали жару и шороху! Классика жанра: свекровь с невесткой. Да ещё в здешних сословных декорациях: боярыня против простолюдинки, вчерашней рабыни. Да вблизи к окружению сурово православного и правосудного князя Андрея, да при статусе посла такой невидали, как Воевода Всеволжский!

Всё Боголюбово сбежалось бы на такой цирк посмотреть!

Нутром чую – были бы жертвы в личном составе. Но пронесло – судя по показанному Лазарем письму от Рады, в Твери, после похорон там убиенного мною князя Володши, заварилась новая каша с прежними персонажами.

На одной реке, на Волге живём...

«У моей соседки сверху протекает половая щель. Когда у неё течёт – у меня капает» – юмор эпохи застоя.

В моём случае «сверху» означает – на Верхней Волге. Боюсь, придётся и её – мне расхлёбывать. В смысле – заваривающуюся в Твери «кашу».

Только принял после баньки стопочку – тук-стук-грюк. Влетает во двор отрок княжеский на коне вороном – оба в мыле, и с коня орёт неразборчиво:

– Светлый князь... велел Воеводе Всеволжскому... бегом быстро... на княжий двор...

Мои все подхватились, засуетились, кинулись коней седлать...

Факеншит! "Ни сна, ни отдыха измученной душе".

И заднице – тоже. Опять на коня лезть. Я, почитай, два года этой забавой не забавлялся. Опять же – я пока чистый. А с коня буду – уже нет.

Отрок невелик, глуп, нагл, конёк у него... такой же. Да ещё и старый. Взял я скотину божью за узду да и дёрнул. Так они оба-два на мягкое и полетели. Ну, что там, на дворе, мягкое было.

– Ты, бестолочь бестолковая, от княжьей гоньбы – хвост репейный, ты почто господина своего слова перевираешь?! Не мог князь Суждальский Воеводе Всеволжскому – велеть. Я ни ему, ни эмиру Булгарскому, никому другому во всём мире, окромя Пресвятой Богородицы, не подручник. Так что ж ты, сучий сын, промежду государями непонятности да вражду рассаживаешь? А ну брысь с отседова!

Паренёк поднялся, лошадку свою вытащил, роняя сопли с лица и навоз с кафтана – со двора выскочил. Лазарь – сам рядом стоит, сам и пятнами красными идёт.

– Что ж это ты, Лазарь, друг мой сердешный, чести моей не держишь? Я с князь Андреем всё утро с глазу на глаз разговаривал, думами делился-обменивался, а ты челядь чужую, бессмысленную-бездельную да на своём дворе – разговаривать не по вежеству пускаешь. Ты ж мой посол! И слух мой, и глас, и зрение. Лица моего представление пред очами самого Андрея Юрьевича. А ну, Резан, собери людей. Погляжу, что вы тут за народ собрали.

Полный двор народа. Все на гонца – по-выскочили, уши – по-выставили. Ворота в усадьбе настежь, на улице – ещё зевак рой роится. Безобразие, разруха и непорядок.

У Цыбы в тереме... пристойно. А во дворе... Надо подровнять... это всё.

– Резан, почему у ворот навоз кучей лежит? Твоим скотам более гадить места нет? Это у тебя что? Истопник? На кой ляд нам истопник летом? Это на нём что? Лапти? Ты почто меня позоришь? Челядь вся в сапогах быть должна. Ты кто? Конюх? Так кого ты хрена конюх – коней не засёдлываешь?! Иль не слыхал – к князю ехать надобно! Бегом!

В первой жизни я так с людьми не разговаривал. Так там же люди были! А здесь-то – челядь. Привычная к вятшести, статусу, гонору. Э-эх, набрал Лазарь... челядинцев.

Нормальный боярин тянет себе слуг из вотчины. Там у них и родня, и имение кое-какое. А тут-то... набродь городская. Люди случайные, толком не проверенные. Надо будет слуг Лазарю из Всеволжска прислать. Своих марийцев. Они, конечно, по городским делам – пни лесные. Но зато – мои. А этих – туда. На трудовые подвиги. Там и поглядим.

– Ваня, а князь... ну... что ты его гонца...

После сегодняшнего разговора с Андреем... мне надо сильно гадкую гадость сделать, чтобы его отношение ко мне переменилось.

– Ты про князя Андрея главное помни: "Он всегда к расправе и распорядку готов, для того мало спит, но много книг читает, и в советах и в расправе земской с вельможи упражняется, и детей своих прилежно тому учит, сказуя им, что честь и польза государева состоит в правосудии, расправе и храбрости".

Эти слова Татищева о Боголюбском я сегодня с утра кожей ощутил. В части близости расправы. Теперь понадеюсь на его правосудие.

Надежда – оправдалась. Едва заседлали коней, как в закрытые, было, ворота – сильно, но уместно постучали: "Княжий гонец! Отворяй".

Гонец был... качественный. И в смысле возраста, и по одежде, и конь добрый. А в глубине улицы был виден десяток гридней в боевом прикиде. Типа: на всякий случай. Ежели вдруг не просто дурак, а – с замыслом.

– Князь Суждальский Андрей Юрьевич изволит поджидать Воеводу Всеволжского Ивана Акимовича у городской пристани. Нынче.

Во блин! А у меня и из ума вон! Как пришли на двор, я велел послать сказать, чтобы ребятки лодочку переставили к пристанским воротам. И пошла моя "Белая ласточка" мимо всего города, мимо всех стрельниц замковых. Весь город на нашу "каланчу плавающую" подивился. Теперь у "Клязьменских" ворот народу...!

– По коням!

Выскочили к "перекрёстку трёх дорог от трёх ворот" и под мост. Хорошо, что у Лазаря только один приличный жеребец в хозяйстве – вот пусть сам на нём и... вольтижирует. Потому что в овраге спускаться среди толп телег и дурней с разинутыми ртами...

Только сунулись в ворота городские на выход, а оттуда...

Звуки неслыханные! Львы рыкают! Откуда на Клязьме львы?! Их же ещё 15 тысяч лет назад последним обледенением...! Лошади чуть на дыбы не встали. С той стороны ворот – суетня и крики испуганные. А я никак не могу тезаурус с компендиумом к консенсусу привести: похоже на рычание большого зверя. Почему-то мне в том рыке слышаться не дикая злоба голодного крупного хищника, а родные матерные нотки... Ещё один "Зверь Лютый" нарисовался? Или у нас и львы африканские ненормативной лексикой пользуются? "Святая Русь" навеяла?

Тут снаружи вопли раздались громче и народ густо повалил внутрь. Я – коньку по рёбрам пятками и, толкая, топча людей – наружу.

Мда... Я уже говорил, что Ивашка-попадашка – гнездо урагана? И что это – заразно? Во-от...

В двадцати шагах от уреза воды стоит моя "Белая ласточка" с неубранными парусами. Перед её носом в воде боком на мелководье лежит какая-то полузатопленная лодчёнка. Чуть левее на берегу – толпа возбуждённого народа с разными рубящими, колющими... и просто – под руку попавшимися предметами ударного действия. На носу швертбота стоит абсолютно голый Салман, крутит по сторонам своей характерной черепушкой типа "луковка теремная", и, глядя в береговую толпу, старательно произносит "Чи-и-из!", неестественно оттопыривая губы для полноты восприятия всех его девяносто шести... хотя реально – там меньше, и не все в ряд. Потом быстренько так хлопает себя по щекам несколько раз, приседает в растопырку и нежно-многозначительно говорит: "Ку-у-у".

Народ бледнеет, некоторые – роняют, кое-кто – линяет. И с лица, и с берега. Тут с кокпита высовывается маленькая фигурка и орёт. Басом. По-львиному. Матерно. Но слов не разобрать. Отчего ещё... выразительнее. Чувствуется, что посылают. Со всей твоей подробной автобиографией. Но вот куда именно... – направление не идентифицируются.

От этого зверского рёва кони группки всадников справа от ворот, осаживают задом, прядают ушами и вообще – ведут себя непристойно. Конская группа чуть сдаёт назад, к стене речного обрыва, и я вижу: впереди, на соловом жеребце сидит князь Андрей. Сидит – как влитой. Конь под ним – даже копытами не переступает.

О кавалерийском таланте Боголюбского, весьма редкий случай чтобы про кого из князей об этом писали, в летописи есть упоминание. В одной из битв за Киев с Изей Блескучим, Андрей, во главе своих половцев, первым ворвался в строй противника, и конь его был ранен в ноздри. Отчего начал метаться. Однако Андрей коня успокоил и продолжил рубку.

– Салман! Дик! Кончай скоморошничать! Князь смотрит! Приведите себя в приличный вид!

Я загнал коняшку по колено в воду и проорал своим подчинённым приказ. Но малость опоздал: из-за раскрытого паруса высунулась двух-вихрастая голова нашего матроса с крайне шкодливым выражением на мордашке, который, глядя на толпу горожан на берегу, произнес себе под нос, что-то типа:

– А вот тебе ля-ля-яля-яля...

После чего раскрутил и отпустил пращу.

Боярин, сидевший на коне недалеко от Боголюбского, приняв снаряд пращи на грудь, всхрапнул, как конь на водопое, и съехал с седла. Боголюбский проводил спутника задумчивым взглядом. Потом посмотрел на меня.

– Ну и...?

– Ща-ща-ща... Один момент... всё поправим, всё восстановим... Эй, на "Ласточке"! Что за дела?! Кончай бить боголюбовских! Их же ж надолго не хватит! А потом что? Давай потихоньку к берегу. И сходни князю.

Команда на "Ласточке" засуетилась, зашвырнула в меня концом каната, от чего уже я сам чуть не слетел в воду. Потом пришлось тянуть их в сторону, потому что прямо под носом у швертбота торчала полу-затонувшая чья-то лодка, которую они, собственно говоря, и протаранили.

– Вы зачем лоханку потопили?

– Так ты ж сам говорил: "когда суда идут разными галсами, то судно, идущее левым галсом, должно уступить дорогу другому судну"! А мы шли правым галсом! А оно не уступило! А они думают – раз борода – тот и прав! А мы по правилам!

– Понятно. Салман, а ты что такое говорил?

– Э... сахиби. Я говорил твой волшебный слов. Ты сам учил. Да. Ты говорил: Салман, скажи – "чиииз". И показывал "куу". Да. Когда мы унжамерен резали. Я подумал – зачем резать? Пусть живут. Нет? Да?

– Дик, деточка, я понимаю, что корабельный рупор тебе очень нравится. Но зачем же в него – такие слова? И так громко.

– Господине... Ой! Ты не понял! Я туда... это ж корабельный рупор! Я туда только корабельные слова кричал! Для просвещения населения.

– ???

– Ну, румпель, форштевень, шкото-фало-грот...

Грото-фаллические эпитеты... я бы до этого не додумался. Какая молодёжь у нас на "Святой Руси" растёт! Талантливая, изобретательная! Им только дай в руки матюгальник – такое узнаешь!

К этому времени лодку подтянули к берегу. Скинули сходни, и князь с частью свиты и совершенно одуревшим от происходящего и присутствия рядом со светлым и уже почти святым и благоверным, Лазарем, по досточке перебрались на борт. Хорошо, хоть коней на берегу оставили.

Пара гридней, не снимая рук с рукоятей мечей, заглядывали во все дырки и помещения. Как они взволновались обнаружив под палубой нашу "гороховую вдову"! Тут я сразу сказал:

– Руками не трогать! Корабельная принадлежность! У неё – особая судовая роль.

Ни слова не солгал! "Роль" у неё, и правда: и особая, и судовая.

Оружия на женщине не было. Как и почти всего остального. Поэтому "безопасники" облизнулись и отвалили.

Лазарь старательно изображал "лом проглотил". Одновременно с – "проглотил язык". А посол-то у меня – того... прирождённый шпаго-глотатель. Сделаю нормальную шпагу и экспериментально проверю. На таком таланте – можно ж и денег заработать!

Андрей довольно уверенно, чуть раскачивающейся походкой кавалериста, перемещался по палубе, рассматривал высоченную мачту, пощупал парус, пропустил через руку шкот, потрогал, чуть даже потаскал гик. Что немедленно вызвало шипение нашего капитана.

Поскольку шипел он в свой рупор, который из рук не выпускал, то многие вздрогнули и на берегу.

Откуда рупор? – Так сделали! Исключительно по нужде. Из-за береговой стенки этих Дятловых гор – не набегаешься. А совместная работа, когда одна бригада наверху, другая внизу – постоянно. Сигнальщиков у меня не хватает, жестикуляция... по всякому бывает. Вот сделал Прокуй несколько рупоров. Один на кораблик забрали.

Эффекта – никакого. Даже хуже: от первого звука народ или впадает в ступор, или разбегается. Команда типа "прими конец" – с первого раза не воспринимается никогда. Вот Дик и приспособил рупор людей пугать: "Ласточка" идёт тихо, подходим к кому-нибудь дремлющему рыбачку в лодочке на реке, тут он как гаркнет... Бывало, что слушатели вместе с плав.средствами купались.

Я, конечно, упрекал и выговаривал. Но тут, когда с берега в "Ласточку" полетели камни, Дик рупорно ответил поимёнными цитатами из такелажа и рангоута. Похоже, помогло. До дурноты некоторых участников с противной стороны.

– Ты зачем в боярина камнем метал? Мало что не убил. Ежели у него ребро сломано – вира будет.

Наш матрос с двумя вихрами, пойманный одним из свитских за ухо, перепугался страшно. Выкрутился из державшей его руки, толкнул боярина на натянутый шкот, отчего тот завалился, и спрятался ко мне за спину. Мой человек – мне и отвечать.

– Будет суд – будет вира. Заплачу. Только попало бедняге – случайно. Малец в городских целил, не в княжеских. Наш стрелок и с десяти шагов не попадает.

– А вот и нет! А вот и неправда! Я с десяти шагов в палку попадал! Сам же вчера хвалил!

– Точно. Попал. Один раз. А все остальные разы?

Паренёк хмыкнул и, далеко, по другому борту, обходя, пытающегося выпутаться из шкотов и фалов поднимающегося обидчика, пошёл к носу.

– И откуда ж ты такое берёшь?

Андрей, подобрав полы одежды, присел на корточки и внимательно рассматривал "узел управления" на корме.

– Это – штурвал, по-русски – рулевое колесо. Тут крутишь – там руль поворачивается. Лодочка курс... э-э... направление движения меняет.

Андрей упёр палец в штурвал, чуть провернул его, заглядывая за корму, где в клязьменской воде сдвигалось смутно видимое полотно руля. Потом повернул в другую сторону. Снова посмотрел за корму. Рядом страдальчески вздохнул мой капитан: чужой – рулевое трогает... И сказать ничего нельзя – князь.

Андрей медленно перевёл взгляд на меня. Он сидел на корточках, его обычная несколько высокомерная постановка головы вот в таком ракурсе – вовсе не выглядела высокомерной или презрительной. Скорее – очень изумлённой.

– Вот я и спрашиваю: откуда ты взял? Этот... штурвал.

Я немедленно напыжился. Ещё бы: моё рукоделие самому Боголюбскому интересно!

– Сам сделал. Эту лодочку мы всю сами сделали. У меня, на Стрелке. Тут дощечки сосновые, тут смола этой зимой топленная, там посконь, внутри – дубовые шпангоуты...

– Это-то понятно. А где видал?

– Э... что?

– Колесо.

– Придумал.

– Сам?!

Теперь уже я непонимающе смотрел на Андрея. Потом до меня дошло. Две вещи сразу.

***

Первая – простая, философская, общеизвестная. Никто ничего не может придумать нового. Просто по закону божьему. "Что было – то и будет". Адам с Евой вкусили от древа познания. Познали – всё. Одномоментно. Потом что-то забыли или потомкам не предали. Но всё в мире сотворено богом. Всегда. Изначально. "Акт творения" – называется. Одноразовый. Исполняется Творцом.