Текст книги "Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка"

Автор книги: В Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Она не попыталась возразить. Повторно приняла мои слова о епископе как верные. Значит – я прав. Феодор в игре. И прав Андрей. Когда понял, что "брат по борьбе" – лжёт.

Софья гордо вскинула голову. Атакующая кобра? – Королевская. Сейчас лаять будет?

Делая пугающие выпады в направлении человека, который её побеспокоил, королевская кобра способна издавать характерные лающие звуки.

– Так убей! Ты не сказал: и тебе облегчение выйдет, возиться со мной не придётся. А Андрей... он тебя наградит. За смерть мою, смерть лютую, смерть изменщицы.

– Да. Наградит и обласкает. За службу верную, за избавление от напасти каверзной.

Наградит. Куш можно будет взять хороший. Только... По сути, "по гамбургскому счёту" – мне от Боголюбского ничего всерьёз не нужно. Кроме одного – отсутствия враждебности. Как прежде с лесными племенами, так и с русским Залесьем – не трогайте меня, не лезьте, не мешайте.

Вот я выпросил у него кучу вещей. Железоделательные шлаки, штуки полотна, места под вышки... Нужно, важно, "аж горит".

Фигня. Есть только один критичный ресурс – люди. Мои люди. У меня воспитанные, к моему обычаю приученные. Вот их – принципиально взять негде, ни за какое злато-серебро не купить. Их – только вырастить. Всё остальное – вторично. Как их накормить, одеть, обогреть...

"Всё для блага человека". И я знаю как этого человека зовут: "мой человек".

Остальное... вопрос скорости роста "пристрелочного народа". Ну, и моих усилий. Направляемых на обеспечение существования, а не на создание нового.

Вот привезу я в Боголюбово голову Софьи... Андрей отблагодарит. За решение проблемы. И озлобится. За тоже самое. Можно предположить, когда его злоба выплеснет наружу. На меня. Через год-три. Первый – прошёл.

***

Свойство человеческой памяти. Люди, со временем, забывают плохое. Остаётся "светлый образ". Который идеализируется, приукрашивается, восхваляется.

Для социальных процессов достаточно одного-двух десятилетий. Шесть миллионов немцев проголосовало за нацистов через 14 лет после окончания ненавидимой всенародно войны. Через 17 после "Беловежской пущи" – было объявлено о возвращении РФ в статус "великой державы". Через 20, после Смутного времени – Московские рати первый раз двинулись освобождать от поляков Смоленск.

Для одного человека, судя по опыту общения с овдовевшими – от года до трёх. Степень, формы "осветления образа" в памяти – разные. Насколько сильно это будет проявляться здесь, в "Святой Руси"? Где физиологическое явление поддерживается идеологически?

"Прости ей грехи, господи. Вольные и невольные". И – прослезился.

"Осветление образа" Софьи будет продолжаться ещё пару лет. Потом "светлая память" стабилизируется. А я стану "злобным погубителем" "былого счастия".

Андрей может и не понимать этого. Но его будет раздражать. Я, мой вид, мои люди, мой город... Само моё существование. Он будет скрывать, давить неприязненное чувство в себе. И находить другие поводы для его обоснования. Первой, инстинктивной реакцией на мои нужды станет – "нет". А уж почему... в каждом конкретном случае – причина найдётся.

"Кто ищет – тот всегда найдёт". Была бы охота искать.

***

– Ну так что, племянничек, резать будешь или топить?

Бздынь. От пощёчины по наглой ухмыляющейся роже – рожа перевернулась и воткнулась в песок.

– Когда обращаешься ко мне – не забывай добавлять "господин". Как и положено робе доброй. Ты, Софочка, нынче чага, полонянка негожая, которую я у хозяев твоих, у литваков – в дорогу от скуки позаимствовал. Дырка на ножках. Помни место своё.

Собрал вещички в лодку, костерок залил. Поднял за ошейник свою... спутницу. Завёл в лодку, поставил на колени, головой в нос лодки. Сыпанул под колени по горсти мелкой гальки. Верёвку от ошейника привязал к обоим бортам. Так, чтобы голова была ниже. Задрал её мешковину на голову. И вытянул свеже-срезанным прутом по... натруженному с утра литваками. От всей души. Сперва – вдоль, потом – поперёк. Потом... хватит розгой, попробую словами:

– Ты – дрянь. Тварь смердящая. Есть лишь одна причина, почему ты ещё жива. Князь Андрей. Он тебя ненавидит. Он желает тебе смерти. Но... он тебя любит. Стоять! Ты, пока ещё, занимаешь место в его душе. Поэтому я даю тебе надежду. Ма-а-аленькую. Если ты надоешь мне, если станешь обузой, если разозлишь... У тебя как, от розги моей – горит? А можно и калёным железом. И не только там. Как в моих краях тамошние лесные жители – баб своих научают. Могу зубы выбить. Глазки выдавить. Рёбра поломать. Почки отбить. Будешь – живая, но – не такая. Андрей глянет – из сердца выбросит. Сразу. С омерзением. Не зли меня, Софочка.

Русава... Научили. Хоть и не "Святая Русь", а славные мужи племени Яксерго. Но я учусь у всех. Противно. Но смогу повторить. И разнообразить. С учетом креативных подходов 21 века.

Ночь. Луна. Река. Лодка.

"Тихо плещется вода

Голубая лента.

Вспоминайте иногда...".

Вспоминаю. Убиенных мною. Убиенных моих.

– Господин, отпусти меня. Я... я никакого худа тебе не сделаю! Я уйду, исчезну! Никому, ничего, ни слова...

– Исчезнешь? Куда?!

– Мы с братьями... с покойными... сговаривались: если Андрей меня искать в Ростове будет, то идти мне в Кучково. Вроде как родню проведать. А если и сюда явится – идти в Вышгород, в монастырь. Вроде как по обету, к святыням тамошним приложиться. Я там бывала, меня там знают. А ежели и туда людей слать будет – уходить в Святую Землю. В паломничество ко Гробу Господнему.

– Ты не дойдёшь.

– Дойду! Я людей знаю! Человек в Коломне есть – он нам, Кучковичам, должен, он довезёт.

Вот оно что. А я никак не мог понять – как Кучковичи собирались выскочить из-под сыска Боголюбского.

– Сказывали мне люди знающие, Татищев такой – ты его не знаешь, передавал, что Улита Степановна Кучковна – из самых красивых и умных женщин во всей "Святой Руси". Теперь вижу: попусту трепал. Смотрю я на твою белую задницу с синяками, и никакой красы не вижу. А ведь это – у тебя лучшее. Потому как смотреть на твоё лживое, мятое и наглое лицо... Омерзительно. Так бы и выкрошил. Зубки на сторону.

Зацепило. Женщина может сама себя считать дурнушкой. Но подтверждение со стороны – обижает.

– И другой раз он соврал. Ты ещё и дура. Коли братья отправили бы тебя в Вышгород – то была бы смерть твоя. Ни в Суздале, ни в Ростове, ни в Кучково, вообще хоть где, куда Андрей мог бы дотянуться – убивать тебя нельзя. И в Вышгород тебя отпускать нельзя. Верно говоришь – там тебя знают. Это ж ведь ты помогла, надоумила Андрея совершить святотатство – украсть икону и меч из тамошнего монастыря. Вот бы монахини тебя на судилище да на позорище и вытащили. Вот бы ты им про все свои дела непотребные и рассказала. И пошёл бы звон. От которого братьям твои – смерть у Манохи. А то Великий Князь Киевский на тебя лапу наложил бы. Ростик – муж смысленный. Тоже... по-расспрашивал бы. Да и отписал бы Андрею: давай меняться – я тебе жонку непотребную, а ты мне княжество Рязанское. Рязань-то давно уже из-под Суздаля уйти к Киеву рвётся.

***

Забавно. Никогда не попадался на глаза анализ событий того, 1155-57 годов, последнего вокняжения Юрия Долгорукого в Киеве, с учётом существования Улиты Степановны.

Напомню: в январе 1155 года Долгорукий мирится с Ростиком в Смоленске, выгоняет из Киева бегающего постоянно туда-сюда "пионера" Изю Давайдовича "взад" – в Чернигов, садится Великим Князем. Старшего сына Андрея ставит князем в Вышгород. Этот маленький городок – "Северный Редут" столицы. Самое опасное направление: возможные противники из Чернигова, Смоленска, Волыни – будут идти с этой стороны. А вот южное направление Долгорукого не сильно заботит – он не воюет со степняками.

Андрея, как всегда, "кидают на направление наиболее вероятного удара". Но не в полевом сражении, а комендантом крепости. При том, что Андрей уже доказал, что он – кавалерист, ни брать города, ни оборонять их – он не умеет. Подстава? Или – уровень доверия: не изменит? Как играли в измены его покойный старший брат Ростислав (Торец) и младший Глеб (Перепёлка). Уверенность: этот сделает всё возможное и невозможное?

Одновременно – и честь, и – западня:

"А я тебя, как пса бродячего

на цепь угрюмо засажу".

Вышгород для Андрея – конура для бешеного сторожевого пса на цепи. Ни на что другое, кроме как рвать прохожих по команде хозяина – не пригодного.

Это особенно обидно – в нескольких предыдущих эпизодах Долгорукий следовал его советам, пренебрегая другими. Или – стравливая таким образом сыновей? Сталкивая своего первенца и наследника Ростислава (Торца) с храбрым и неуправляемым Андреем (Боголюбским)? Фокус папашке удался: Ростислав уже умер, но его "торцеватые" сыновья – растут в ненависти к Андрею.

Любимого Ростислава – нет, и Юрию приходиться, скрывая неприязнь к Бешеному Китаю, к сыну-сопернику, принимать того в роли наследника и первого помощника?

Андрей участвует в Киевских делах отца. Обычная текучка княжеской жизни. Суды-казни, смотры-споры, пиры-разговоры... Из которой выбиваются два эпизода. Оба – связанны с Кучковичами.

Осенью 1156 года Долгорукий велит отсыпать валы и поставить стены в Москве. С этого момента Кучково становится городом. Понятно, что Долгорукий не сам землю копает и брёвна таскает. Даже – не сам организует тех.процесс. Он – повелевает. Как он постоянно делал во множестве случаев: посылает работать кого-нибудь. Сыновей, приближённых... В Кучково он посылает Андрея.

Странно: волынские князья как раз снова активизируются. Дело идёт к тройственному союзу: Мстислав (Жиздор) Волынский, Ростислав (Ростик) Смоленский и Изяслав (Изя Давайдович) Черниговский отказываются признать старшинство Долгорукого. К весне 1157 года, к моменту убийства Долгорукого, уже вполне собраны войска для нового похода Великого Князя на Волынь.

Такие, общерусские, мероприятия за день, по щелчку, не делаются. Их готовят. А тут...

За полгода до готовящегося похода – "стража главных ворот столицы" на самом "рюрико-опасном" направлении – куда-то за тыщу вёрст в... в архитектуру. Отправляют? Отпускают? Вместо того, чтобы повышать боеспособность собственных отрядов или кормить клопов на ханских кошмах в разговорах о помощи от степняков – где-то в дебрях лесных городни городить.

Обоснование? – Серьёзных военных, политических, экономических доводов – нет. Личностные? – Единственное возможное: там жена.

Дальше гипотезы: было ли повеление Долгорукого – его собственной волей? Или это было согласие на предложение Андрея? Была ли инициатива Андрея – его собственной или "навеянной"? Подсказанной, внушённой? Кем? Эта тема без прямого или косвенного участия Улиты – не решается.

Вероятнее, как обычно и бывает, на месте одного, очевидного, "сильного" обоснования – ряд мелких, второстепенных. "Слабых" – по одному, но "сильных" – вместе. Ну, например:

– Здрав будь, батяня. Дело срочное есть. Грамотку привезли. Надо мне на Москву сбегать. Нынче же. Тёща помирает, зовёт перед смертью проститься. Опять же, жонка там, от одра матушки своей не отходит. Поддержать бабу надо.

– Помирает, говоришь? Степушкина вдовушка. Да уж.... Какая женщина была, Андрюша! Вся при всём. Получше твоей. Э-эх... Годы-то идут, люди-то уходят... Ты-то ещё молодой – не понимаешь... Лады. Поспеешь к живой – поклон от меня передай, на могилку попадёшь – свечку за упокой поставь. И, да, вот ещё. Через Чернигов поедешь – глянь там. Изя, змея подколодная, опять воду мутит. Прикинь, как город приступом брать. В Новгород-Северском – Свояку кланяйся. Скажи, чтобы дружину не распускал. Да объясни ему, но чтоб без обид. Он в Киеве хороший хабар взял, я его против Изи – завсегда поддержу. Но дани с вятичей он нынче не получит. Хватит платить-то. Скажи ему... скажи, что вятичам московским – крепость нужна. Во! Потому и не платишь! Точно! А крепостицу там, в Кучково... ну, сооруди какую. И бабу свою... Так ты – "поддержать" собрался или "подержаться"? Хе-хе... Эх, молодо-зелено, я, бывалоча, в твои годы... Езжай сынок, езжай. Но – быстро! Она нога – здесь, другая – там. Остальное... везде.

Чисто для справки: Боголюбский 1111 года рождения, он – третий сын. Ему в момент этого гипотетического разговора – сорок пять. Вопрос о дате рождения Долгорукого – историками не решён.

Осенью и в начале зимы Андрей ставит Московский "кременец". Это – нонсенс. Крепости не ставят в это время года. Уже и Феодор Конь, вынужденный в зимнее время спешно вести каменную кладку части Смоленского кремля, понимает – плохо, слабое место. Через десятилетие именно в этом месте польские пушки пробьют стену.

Дерево-земляные укрепления иначе, но тоже отрицательно реагируют на сырость во время строительства. А уж что, под дождём да на холоде, говорят и делают мастера...

Что, помимо строительства, происходит в эти несколько тёмных, сырых и холодных месяцев в Кучково – неизвестно. Могу лишь предположить, что имели место быть... разговоры. Такого... аспирационного сорта. В смысле: зондирование с анализированием. Понятно, что не содержимого желудка или двенадцатиперсной кишки, а ощущений и намерений. Предполагаю, что в этих... зондажах принимали участие не только бояре Московские, но и Ростовские с Суздальскими. Которые отнюдь не рады оказаться под малолетними "гречниками". А, фактически, под властью прислужников "гречанки". Как и было установлено объявленным и отпразднованным завещанием Долгорукого.

Вносила ли свой вклад Улита, только что вырвавшаяся из Кидекши к одру матушки, пересказывая слухи и сплетни "женского поверха"?

Тут есть тонкость: вятичи – не поданные Суздальского князя. Часть, по Верхней Оке и Москва-реке – черниговские, часть, по средней Оке – рязанские. И люди из Ростова или Суздаля говорят "за границей" свободнее.

Кучковичи служат лично Андрею. "Шурьяки". Передача власти в Суздале "гречникам" – их тревожит. Возвращение под власть Чернигова – пугает. Свояк – князь Новгород-Северский, как "по старине", как было в момент "основания Москвы"... будут проблемы. Типа:

– А где дань за десять лет?

– Дык... ну... выплачена ж!

– Не-а! То Андрей от Долгорукого денежку передавал. За подмогу мою. А теперь давайте-ка вы сами!

Что произошло в Москве с князем Андреем в эти месяцы? – Неизвестно.

Одно понятно: он вернулся в Вышгород с женой и детьми.

Замечу: сам Долгорукий семейство в Киев не привозит, другой женатый сын Глеб-Перепёлка – князь Переяславский – живёт со своим семейством в своём дому в своём городе.

А Андрей – привёз жену с детьми. И, следом, перевозят семьи сотни других "суздальских людей". Их и вырежут восставшие киевляне после убийства Долгорукого. В местечке за Днепром напротив Киева под милым названием "Рай". Я про это уже...

Андрей приезжает в Вышгород и через месяц совершает два тяжелейших преступления: измену и святотатство.

Андрей человек импульсивный, но рациональный. Он легко впадает в бешенство, но мгновенно из него выходит, сохраняет холодный рассудок. Эти преступления не могли быть результатом спонтанной вспышки, они готовились. И, безусловно, в их подготовке принимала участия Улита. Самое элементарное: чтобы увезти жену и детей, вместе с украденными мечом и иконой, нужно чтобы семейство собралось в дальнюю зимнюю дорогу.

Чего стоит собрать троих детей просто в школу и садик утром...

Попробуем представить себе состояние души Андрея Юрьевича Боголюбского.

Он третий сын. Ничего приличного в родовой системе не светит по определению. В Европе третий сын, обычно – странствующий рыцарь, вооружённый бродяга с гонором и без денег. При этом Андрей, сам по себе, по своим личным психо-физическим характеристикам – "бешеный". Он не хочет принимать правила этого мира, потому что они обрекают его на прозябание на вторых ролях. А он – лидер. Это "раздрай", в котором он существует с момента как себя помнит. Неразрешимый конфликт между "естественным" для него и "естественным" для мира. Причина, источник его "бешенства".

Он нарушает приказы отца и кидается в бой по своему хотению, он пренебрегает согласием между командирами войска и атакует, не предупредив другие отряды. Он постоянно лезет в сечу, пренебрегая разумными предосторожностями, потому что знает: рубиться у него получается. И он же – просто проспал налёт отряда Калауза в Рязани, бежал в одном сапоге. При том, что совершенно не лентяй, не бездельник. Спит мало, читает много, в трудах пребывает постоянно.

Отец посылает его в весьма рисковые тяжёлые дела. Но славу и похвалы отца получают старшие братья. Над ним смеются. Из-за внешности, роста, осанки... Из-за его "третье-сынности", "третье-сортности". И – боятся. Из-за бешенства, из-за боевых умений. Такой... прожжённый, заслуженный, вздорный... командир полка.

В совете его иногда слушают. Но чаще – просто посылают. Посылают в поход, в атаку. Пробить строй, совершить рейд, покрошить противника.

"Полковник! Рассуждай не выше кав.полка!".

Вот таким он попадает в Кучково, в эпизод "основание Москвы".

Он уже всё видел, всё надоело, ничего не светит. Тридцать три – возраст Христа. К этому времени нужно успеть сделать главное в жизни, сказать, построить... Чтобы с чистой душой взойти на Голгофу.

"Мне уже двадцать лет, а я ничего не сделал для бессмертия!" – Александр Македонский. Эта мысль звучит у множества честолюбивых юношей во все времена по всему миру.

Андрею – 36.

Напомню: здесь средний возраст смерти взрослых мужчин – 39.

Жизнь – прожита. Впустую. Победы, походы, схватки... Что в остатке? – Ничего. Ещё по-коптить небо пару-тройку лет и... "Господи. Помилуй".

Тут происходят два события: умирает любимый брат Иван. Один из немногих людей, с которым Андрей был дружен. Не покровительственно, как с младшим, с Перепёлкой, а – равно. Потеря – огромная. Но... Теперь Андрей становится вторым. Ещё не наследником, продолжателем, но – чуть ближе. Не к землям, владениям, титулам – это ему не интересно. К свободе. К власти. Которая нужна ему для личной свободы. Не исполнять приказы старших, не бежать куда-то по чьему-то приказу. Поступать по собственному разумению. Делать что должно. "Должно" – в своём понимании.

И тут же ему, взрослому, уже пожилому по здешним меркам, суровому мужчине-воину навязывают жену. Девочку лет четырнадцати. Сироту. Дочь только что казнённого Степана Кучки.

Это оскорбление, публичная пощёчина. "Знай своё место". "Твоё место – у параши". Унизительный мезальянс – рюриковичи не женятся на русских боярышнях. И уж тем более – на дочерях ими же казнённых преступников.

***

Ещё оттенок.

Вятичи – поданные Черниговских князей. Это следствие "первого раздела Руси" – "разделы" бывали не только в Польше.

Ярослав Мудрый, третий из сыновей Владимира Крестителя и Рогнеды Полоцкой, разделил Русь со своим братом Мстиславом Тьмутараканским, (который "зарезал Редедю перед полками касожскими") перебравшимся с Азовского моря в Чернигов. Мстислав неоднократно громил войска Хромца, но сам же сделал брату предложение, от которого тот не смог отказаться:

«Садись в своем Киеве, ты – старший брат, а мне пусть будет эта сторона».

Ярослав предложение принял. Но десять лет, до смерти брата, сидел в Новгороде: уж больно лих братец, уж больно близок Чернигов к Киеву.

Черниговские князья "оседлали" южный поток движения славянских племён. На огромном пространстве от устья Десны до устья Оки одна Черниговская епархия. А вот княжество потихоньку делится. Становятся самостоятельными Рязань и Муром. В этот процесс вмешиваются оседлавшие северный поток движения племён Ростовские князья, где, в детские свои годы, княжил Ярослав: подгребают под себя Муром, приучают к подчинению Рязань, "приголубливают" Курск. Теперь вот нацеливаются на Москву. Но пока всё в "этой стороне", чья принадлежность явно не указана – Черниговской династии.

Один из семейства законных сюзеренов – Свояк, князь Святослав Ольгович, стоит посреди двора своих вассалов. Ему – Свояку – и принадлежит право суда. Только его решение законно. Иное – не казнь, а убийство. Но летописцы упорно повторяют: Кучку казнил Долгорукий.

Как это возможно?

Только в одном варианте: "выдать головой". Вина столь тяжела и очевидна, что судье и возиться лень: "забирай и не в чём себе не отказывай". По сути: объявление вне закона. Отброс.

Ещё: несколько десятилетий назад сам Мономах дважды "ходил на вятичей, на Ходогу". Означает ли это слово имя собственное или титул – неизвестно. Очевидно, что Ходога оказался серьёзным противником – потребовался второй поход. Очевидно, что при повторном, карательном походе, сторонники Ходоги были уничтожены. Т.е. отец или дед Степана Кучки – изменили своему племенному вождю, перешли на сторону Мономаха.

А теперь сын Мономаха рубит голову Степану. За что? За "воровство"? Кучковичи – род наследственных предателей?

Андрея женят на чём? На девке из многократно "ссучившегося" рода? На "тени кривого дерева"? И что будет в результате? – "Они там все такие, из колена в колено, спокон веку...".

Такое... многослойное оскорбление.

***

Вокруг люди. Которые смотрят и высказываются.

Папашка, вечно поддатый, с умильно-сальным выражением на лице. Свояк, ещё не отошедший от лютой зимовки в глухих лесных вятских деревушках, от боя под Карачевым трёхмесячной давности, где он "разметал по лесу" черниговские и волынские дружины, берендеев и торков, от "ледяного исхода" с обозами беженцев по льду Десны из Новгород-Северского. Почерневший, дёрганный, готовый отдать хоть что, хоть этого Кучку, хоть Курск, хоть Великое Княжение. Лишь бы добраться до убийц его брата, до двоюродных братьев, объявивших награду за его голову.

Его сын Олег. Сопляк, хвастун. Хвастает своей эквилибристикой с мечом. Перед кем хвастает?! Перед ним, Андреем?! Деточка, ты хоть раз в атаку ходил? Ты хоть представляешь – что такое конная свалка?! Это даже страшнее пешего "кошкодрания". Куда ты годен со своим фехтованием, когда со всех сторон упавшие кони бьют копытами, а ты сам лежишь придавленный крупом...

А папашка – умиляется, восхищается и обещает выдать одну из сестёр за этого... ферта.

Скучает постоянно больной князь Владимир. Прошедший осенью он пришёл на помощь Свояку. Но оба были биты. Теперь ему пришлось бежать из своего муромско-рязанского княжества – Изя Давайдович выгнал.

Его сын Юрий, мальчишка ещё, оставить не на кого. Не дай бог братец Калауз доберётся до ребёнка – придавит сразу. Вот и приходиться таскать с собой.

Малёк крутит головой, крутится сам, ловит взрослые разговоры. Живенько так. Будущий князь Муромский, Живчик.

А вокруг толпа народа. Важный боярин из северских ближников Свояка – Пётр Ильич. Это он мне кто теперь будет? Будущий муж оттрахнутой батюшкой малолетней сестры будущей жены – свояк?

Непрерывной зудёж свитских:

– Андрюшка-то? Да бестолочь! До седых волос дожил, а – ни семьи, ни удела... Долгорукий и не даёт места – мозгов-то нет. Может, что и смолоду было, да саблями всё повыбило.

– А чё ж он с молодой-то делать будет?

– Дык известно чё, как ему и обычно: взнуздает, оседлает и аля-улю по опочивальне в атаку. Гы-гы-гы...

В лицо ему – такое сказать никто не посмеет. А вот в толпе, за спиной...

И вот...

"Вывели ему,

Ой, вывели ему,

Ой, вывели ему

Свет Степановну.

Это вот твоё,

Ой, это вот твоё

Ой, это вот твоё.

Твоё суженоё...".

Невеста. Жгучая плеть позора.

Живое воплощение собственного стыда, унижения.

– Ты, Андрюшка – псих бешеный. Тебе и этой – много. Ну, да уж ладно, забьёшь до смерти – не велика потеря. Из воровской семьи воровка.

Какой нормальный человек может полюбить плеть, которой его хлещут? Палку, которой его бьют, собственные кандалы, пятно грязи на одежде...

Андрей никогда не был нормальным.

Да любой-всякий-каждый мужик такую "прикрасу на шею" мордовал бы с утра до ночи и с ночи до утра! Через год – вдовец, при желании – вторая попытка.

Андрей – не каждый.

Он – знает. Знает – чего ждёт от него всё "прогрессивное человечество" святорусского розлива. Как они все будут чесать языками, передавать или придумывать слухи и сплетни, перемывать косточки, изобретать гадости о подробностях его семейной жизни...

Хрен вам. Я – не ребёнок. Вы всю жизнь меня гнали, язвили и гнобили. Вы все. Рюриковичи и не-рюриковичи. Вы – научили. Научили стойкости не только среди врагов, но и среди своих. Свои – язвят сильнее. В бой на ворога без доспеха на теле – не ходят. А уж тем более не ходят без доспеха на душе – среди своих. Время было, годы мои не детские – вырос и на душе панцирь. Так что – хрен вам всем. Дважды. С кисточкой.

Тотальное "отрицалово", свойственное Андрею, выросшее из несоответствия его личных свойств и его места (третьего сына) в этом феодальном обществе, в "Святой Руси", заставляет изначально, априорно, назло всем, изменить отношение к навязанной ему жене, к этой девочке. К дочери "отброса", которого даже его законный князь судить побрезговал.

"Влюбиться назло всем"? – Бывает.

Он ещё не видит её, но уже обещает себе не обижать, защищать, "чтоб у неё всё было", "чтоб ей все завидовали", "чтоб ни одна сука из этих... пасть свою гадскую на неё...". И он, тридцатишестилетний мужчина, умудрённый опытом... Да ещё таким, какой мало у кого в этом мире есть, начинает интересоваться этой четырнадцатилетней девочкой, которая дальше десяти вёрст от Кучкова никогда не бывала.

Пытается найти, разглядеть в ней не "жгучую плеть позора", а... что-то хорошее, достойное. Его самого – возвышающее.

А она так... ничего. Не уродина. Могли ведь и крокодила под венец привести. Беленькая. Глазастая. Наплаканная. Может – от свадьбы. Бабы так хотят замуж, а перед свадьбой всегда плачут. Хотя... может и по отцу убивается. Тощенькая. Ничего – откормим. Коней – овсом. А – баб? У служанок спрошу. Зубки... ничего. Целые, беленькие. Возраст, правда... ах, да, привычка. Четырнадцать – это для коня много... Тут у неё... Блин! Под этими тряпками не видать, а пощупать – только после свадьбы. Задница... – узкая. Ничего, родит – располнеет.

Родит?! Она – родит – ему... Офигеть! Жизнь, почитай, прошла, много чего видал, а вот... Как-то до сих пор...

Да его сверстники через одного уже дедушки! Уже внуками хвастают! Уже сговариваются: кого на ком женить будут. А он... первый раз. Не в смысле постели! Этим-то он обижен никогда не был. Первый раз – жена... Не, там, бабёнка, подстилка, лахудра... На войне-то... определённый тип женщин присутствует. А – жена! Перед богом и людьми. С венчанием, с вождением вокруг аналоя, с клятвами... Это не в походном лагере: поймал, задрал, поимел. Или, если деньги есть – ещё и заплатил. Это – на всю жизнь. "До гробовой доски". Вот это? Тощенькое, беленькое... трясущееся от страха. От вида катящейся с плахи головы её отца – вчера, от вида брачного ложа – сегодня.

Она потрясла его. Своей абсолютной беззащитностью. Несоизмеримостью сил, власти, опыта его и её. Своей отзывчивостью. На его ласки – неуклюжие ласки старого кавалериста. Для которого выражение добрых чувств – похлопать потного боевого жеребца по крупу:

– Славно мы их сегодня... в капусту.

Своей смелостью.

– Он же бешеный! Он же тебя как веточку поломает да наизнанку вывернет. Просто забавы для!

Андрей – воин. Из лучших мечников "Святой Руси". Он просто физически сильный человек. Другие в массовой конной рубке не выживают. Он, реально, может сломать ей шею одной левой. А хребет – одной правой. Или разорвать на пополам. Не конями – руками.

Но он не делает этого. Он её бережёт. Он – осторожен.

– Дуры вы все! Он не бешеный, он... он ласковый!

Он уходит в поход. Голядь Угрянскую они там режут. Снова марши. Комарьё, дерьмо, едучий дым костров, резкий запах конского пота, сладковатый запах падали, скотской и человеческой, какое-то походное бабьё... Он сравнивает. И хочет домой. К своей. К законной. К единственной.

Возвращение – и новая потрясение: как она изменилась! Плачет, болезненно охает, кривится, круги под глазами... Не отталкивает, не отшатывается с ужасом и ненавистью к нему, к причине таких изменений. Наоборот, неуверенно, надеясь, пытается прижаться, ищет у него защиту. А он... А как?! Он владеет шестью вариантами клинковой защиты, но вот тут...

А вечером тихонько ему на ухо:

– Бабка одна приходила, смотрела... Говорит: мальчик будет. Сын.

Детское ещё почти, встревоженно-взволнованное лицо: доволен ли? Рад ли?

У меня будет сын? У меня?! Сын... Как это?! Вот – не было. А вот – будет. Откуда?! Нет, я понимаю откуда дети берутся. Но – мой! Наследник. Продолжатель. Перед Господом за меня свидетель. Человечек. Человек. Новый, невиданный. Не существовавший. Это – чудо. Чудо творения. Я – Творец?! Дар божий. Даваемый мне через неё. В ней. В этой затихшей, угревшейся под боком, девочке.

Цитированное выше чудо из числа чудес сотворённых Владимирской иконой Божьей Матери, о воде, облегчившей роды молоденькой княгини, свидетельствует не только о чудесах почитаемой святыни, но и о стремлении князя Андрея, даже и при исполнении церковных обрядов, помнить и заботится о роженице, об облегчении её мучений, теми средствами, пусть и необычными, которые ему доступны.

Брак, рождение детей, семейный образ жизни, столь контрастный с привычным бивачным, меняли Андрея. Не отсюда ли, частично, его нежелание оставаться на Юге. "Уйдём на север до холодов" – повторяет он отцу. Кстати, их взаимоотношения становятся мягче. Андрей не только возражает отцу, но и появляется навык уговорить, убедить в своей правоте. Что приводит в бешенство старшего сына – Ростислава (Торца):

– А наш-то Китай – не только саблей махать горазд.

Люди взрослеют не годами – годами они стареют. Люди взрослеют событиями. Испытаниями, которые им удалось пережить. Ответственностью, которая обрушивается на них. И которую они оказываются в состоянии снести.

"Господь не посылает человеку креста, который тот не может снести" – об этом?

Андрей, став мужем и отцом – взрослеет. На грани своего сорокалетия, когда нормальные здешние мужчины уже в гроб ложатся, получает новый, огромный, потрясающий опыт – опыт главы семейства. Обнаруживает, что отвечать за полк готовых разбежаться в любой момент кипчаков, за прорыв строя вражеских ратников, за сотню молодых здоровых гридней – это не вся ответственность, какая бывает в жизни.

Вот у сына болит живот и... можно приказать, рявкнуть, запороть... все забегают, но... Те методы, которые он применял в боевой работе, где он видел на три шага вперёд, автоматом обходил ловушки и находил решения – здесь не работают. И он, князь и воин, взрослый, сильный, умелый мужчина может только молиться. И надеяться.

И тут они приехали в Вышгород. Расселились в княжеском тереме. Съездили в монастырь поклониться святыням. "Стали жить-поживать да добра наживать".