Текст книги "Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка"

Автор книги: В Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

"Рабство, оно не спросит.

Рабство, оно придёт.

По в кровь разбитым ножкам

Плёточкою пройдёт".

Эпизод мелкий. Тащили, упал, побили. Сдёрнули мешок с головы. А чего ж таиться? – На своей же земле! У себя в дому!

Люди Петеньки устали, рвались к своему жилью. Вот же оно! Пару сотен шагов пройти - дом родной! Кто-то из слуг сдёрнул мешок. Чтобы меньше со мной возиться, чтобы я не падал на каждом шагу. Облегчил себе жизнь. На чуть-чуть. Уже почти дойдя. Поленился. Да и не знали они - кого тянут. Вот и явили мою тыковку свету белому.

«Каждый солдат должен знать свой манёвр». А – конвоир?

«Рояль»? – Само собой. Если б не били всю дорогу, если б не почти у ворот, если б не ноги мои босые, да щебёнка на дороге... Случайность. Которая спасла мне жизнь. Вместе с иными, прежде, в других местах-временах, разных... случайностях случившихся и сделанных.

***

Пинки, толчки, удары. Крепостные ворота, улочка... виноват – одна из главных улиц этого городишки. Снова виноват: Москвы. Площадь поселения – 3 га, площадь типовой городской усадьбы – 300-400 кв.м. Минус торжище, улицы, валы... – полста дворов. Для сравнения: в Киеве сейчас – 400 га.

Гонят куда-то вправо. На Боровицком холме ещё со времён дьяковской культуры два центра. Один – на самой оконечности мыса, другой – на самом высоком месте. Там потом Соборная площадь будет. Укрепления у обоих центров общие – овраги. А вот застройка и население – разные. В центре – торговая площадь и вокруг неё дворы купцов да новых вятших. А вот Кучковичи сидят на мысу. Меня туда и тянут.

Ну и грязь! Ну и... дрянь! Под ногами – битые кости.

Остатки настилов этой первой улицы Москвы археологи увидели в середине 1960-х годов, когда копали в районе Патриаршего дворца. В восточной проездной арке, под церковью Двенадцати апостолов, на глубине чуть более 5 метров, открылась мощенная деревом улица, по которой люди ходили и ездили более восьми веков назад. По ее правой стороне (если двигаться от Троицких ворот) стояли жилые дома и хозяйственные постройки москвичей.

Улица метра четыре в ширину. Круглые бревна-лаги, на которые вплотную уложены толстые (10 см) и широкие (10-15 см) плахи. Когда настил поизносится и зарастёт грязью, на него уложат следующий. Поновление уличного мощения – через 20-25 лет.

Часть настила лежит на вымостке из костей – ребра, зубы и расколотые пополам челюсти коров и лошадей. Отмостка из костей – не менее тысячи квадратных метров: от алтарной части церкви Двенадцати апостолов уходит под Звонницу. Пласт костей толщиной 20-25 см, местами до полуметра. В исходном рельефе здесь просматривается впадина, в которой скапливалась вода – потребовалось замостить. Эта древнейшая улица Москвы не меняла свою трассу более трех столетий, прекратила существование в конце XV века.

Настил... уже пора ремонтировать. А то мне по этой костной отмостке – босыми ногами...

Позже конструкция мостовой усложнится. В конце XVI – середине XVII века на продольных лагах вплотную друг к другу кладут поперечные бревна, поверх которых набиты доски, уложенные продольно (как и лаги). Лаги из еловых стволов с остатками сучков, диаметр 12-15 см. Доски верхнего настила шириной 13-14 см при толщине 6 см. Прибиты к бревнам железными костылями длиной 12-15 см, загнутыми частично на доску. Длина досок – 1,5-1,6 метра.

Будет в Кремле и накатник – настилы, сооруженные лишь из бревен. Такое мощение использовалось в Москве в конце XV и в XVI веке, хотя в русских городах этот тип настилов применяли и в более ранние времена – во Пскове, например, в XIII-XIV веках.

Ещё один местный способ борьбы с грязью – выстилки из бересты. Так устилают усадебные дворы.

Вообще – в Москве используют разные способы. Настилы из толстых досок на лагах – почти треть. Традиционный, по Великому Новгороду: из полубревен на трех линиях лаг – 15%, выстилки из бересты и гать – столько же. Довольно много (чуть больше четверти площади) – накатник.

На мысовой площадке Боровицкого холма (двор Оружейной палаты) есть булыжная мостовая, середина XII века. Булыжное мощение в древнерусских городах встречается редко, как правило, говорит об усадьбе человека высокого ранга – князя, именитого боярина.

Моим босым ножкам повезло. Встретились с такой редкостью – усадьба Кучковичей вымощена булыжником. Позже, когда Кучковичей казнят, часть этих камней пойдёт для устройства отмостки вдоль насыпи вала – для удобства передвижения воинов в сырое время года. Однако от сожжения Москвы в 1177 году Глебом Рязанским (Калаузом) – не спасёт.

***

Петенька с Софочкой – цок-цок по камушкам – к высокому крыльцу теремному. Там куча народа стоит, важняк какой-то выпирает одеждой богатой.

– Якун Степанович! Хозяин! Большак!

Там – обнимашки с целовашками, поклоны с привечаниями. А меня куда-то в сторону. Барак, лестница вниз, мордой в стену, путы – долой, и сразу же – головой в яму.

Поруб.

Факеншит...

Ну здравствуй дом родной! Здравствуй мать сыра-земля! Хотя ты здесь... тьфу... суховата.

"Жив парубок моторний,

Мав рокiв тридцять три,

Любив вин дивчиноньку,

I з сиром пироги".

Парень в порубе – парубок? Тогда – песня про меня. Осталось дожить до тридцати трёх. Что, по нынешним реалиям – весьма сомнительно. Ну и так, по мелочи. Найти тут себе – «дивчиноньку» и «з сиром пироги».

– Ты, эта, гадить будешь – в левый угол ходи. Тама, эта, яма как бы.

О! Так я не в одиночке?! Какая-то "дивчинонька" сыскалась. Судя по голосу – мужеска полу и преклонных лет. Наверняка – сильно "гарная". А "пироги", очевидно, вот в той яме по левому борту. "З сиром".

***

" – Люблю бутерброды с икрой. По-икрите мне посильнее.

– А я люблю с сыром. Мне – по-сирити".

***

– Спасибо на добром слове, мил человек. Звать-то тебя как?

– Меня-то? Колысь, Градятой кликали. Давно. Уж лет восемь.

Что-то охнуло, закхекало, зашевелилось, зашелестело в темноте, придвинулся запах давно скисшего, сгнившего. Пахнуло так, что у меня, даже уже принюхавшемуся к подземелью, резануло глаза. Что-то мягкое коснулось шеи...

Ой! А я и не думал! Что после дороги, где постоянно – в путах да вязках, смогу руками двигать! Но автоматизм сработал: жёсткий блок в кость, захват... чего-то... Бросок, фиксация...

Факеншит! В темноте, на ощупь! Где у него голова? – Нет у него головы! А с другой стороны?

Под руками шевелилось что-то мягкое, липковатое, волосатое, вонючее... Перхало, пытаясь отплеваться, вздохнуть воздуху.

– Ай! Отпусти! Больно! Стражу кликну!

– Ой ли? Успеешь ли?! А вот землицы горсточка. Прямо в грызлице. Ну, что? Чем звать-то будешь?! Дурак. Лезешь без спроса. Ладно, живи.

Отпущенный мною Градята отплевывался, отхаркивался. Выразительно подвывая и ругаясь:

– Понаехали тута всякие! Даже и в порубе спокою нету!

отполз куда-то в темноту.

Я же сделал то, чего был лишён все эти дни – вытянулся. Прямо на этой грязной, неровной, холодной земле. Во весь рост.

Завёл руки за голову, и стал проверять: а весь ли я цел, а всё ли у меня на месте? К моему удивлению – даже кое-что лишнее появилось. Слева под рёбрами болит чего-то. Поджелудочная железа? Ну здрасте! Рано мне ещё. Не по моим годам.

Точнее – не по годам моего тела. О! А вдруг у него, у тела моего, это врождённое? Типа – наследственное. Или – следы тяжёлого детства, случившегося до моего вселения?

Интересно, а что делают попандопулы, когда вляпываются в тела инвалидов? Пара-попандопулизм... как-то не встречалось. Мы ж такие! Мы ж все исключительно здоровые. Как олимпийцы. Не в смысле движения – там тоже больные, а в смысле – боги Древней Греции. Хотя те тоже мучились. Гефест, к примеру, хромой. А Зевс вообще – головой рожал.

Вот, представьте, вляпались вы в тело с ярко выраженной метатесиофобией. И как тогда прогрессом заниматься? Чуть-что новенькое – сразу в обморок. "Заболевание несовместимое с жизнью". В смысле – с жизнью инноватора-прогрессора.

Или, к примеру, наследственная триметиламинурия. Это когда в организме накапливается триметиламин, который, выделяясь вместе с потом, создаёт характерный запах – пахнет тухлой рыбой, тухлыми яйцами, мусором или мочой. Аж глаза режет. Тут в обмороке – все окружающие. И как из такого тела ощастливливать всё человечество? – Только по переписке. С предварительным проветриванием и прополаскиванием каждого "ценного прогрессивного указания".

Резкий подъём перекатом... о-ох... позволили выявить у себя ещё и рёбра. В двух местах. Не считая свеже-ободранных коленей. После чего сел у стеночки в позу лотоса, представил себе бесконечное тёмное полотно – а чего его представлять? И так темно как у... мда. И стал доводить себя до душевного равновесия путём телесного закипания. В смысле – поднимая температуру тела до выступления пота.

– Эй, а ты хто?

Факеншит! Кажется, я смогу закипеть и без физзарядки! Придурок! Человека на краю нирванной нельзя пугать – свалюсь в эту ванную.

– Иван.

– Ага. Ну. А хто?!

Нет. Не дадут. Медитирование с пропотением и выпадением в транс – отменяются.

– Гонец. Князя Андрея.

– Хи-хи-хи... А я – строитель. Князя Андрея.

Во блин! А я думал по запаху – тот чудак, который в русской классике пирогами с тухлой зайчатиной торговал. А, да – того же потом князем назначили. Хотя тоже – должны были посадить.

– И что ж ты такое Андрею построил, что тебя в поруб сунули?

– А ты не замай! Ты не знашь – так молчи!

Градята возмущённо запыхтел. Но желание потолковать со свежим человеком оказалось сильнее кратковременной обиды:

– Я ему вот эту крепость поставил. Понял?! Сам! Вот этими руками!

– Что, сам-один? Всю крепость?

– А? Не. Ну. Я, это, крепостником был. Городничим.

Кем-кем?! А я-то думал, что крепостники и городничие – совсем другие. Первые должны быть садистами, вторые – взяточниками. Хотя дядя вполне может быть и тем, и другим. Или – несколько некорректно термины применяет.

– Не городничим, а городником.

Не – огородником, не – городошником, не городителем... Я уже так хорошо знаю здешний русский язык, что даже осмеливаюсь поправлять туземцев.

– А, один хрен.

– Богато, поди жил?

– А то! Что по "Правде" – Андрей всё дал. Да ещё серебра втрое. За спешность да за дожди.

***

Статья 96 "Русской Правды" задаёт нормы оплаты строителям городов:

«А се закладаюче городъ. А се уроци городнику: закладаюче городню, куну взяти, а кончавше ногата; а за кормъ, и за вологу, и за мяса, и за рыбы 7 кунъ на нед?лю, 7 хл?бовъ, 7 уборковъ пшена, 7 луконъ овса на 4 кони; имати же ему, донел? городъ срубять; а солоду одину дадять 10 луконъ».

Вот за каждую «городню» – звено крепостной стены, Андрей и платил серебром втрое. Компенсируя, тем самым, сокращение понедельной оплаты из-за спешки. И стимулируя работать в дождь: крепость поставлена «не в сезон»: конец осени – начало зимы.

***

– А сюда за что?

– Дык... эта... Петьке морду спьяну подровнял. Пердиле Степановичу. Ой! Звиняте! Обуяный бесом винопития поднял руку свою предерзостную на светлый облик нашего пресветлого, пречистого и блаженнейшего Петра, дай ему господи, долгие лета, Степановича!

Последняя фраза была произнесена громко, почти криком, куда-то вверх. Там что-то скрипнуло, стукнуло и зашуршало. После паузы снова раздался голос моего визави. Почти шёпот:

– Ушли. Придурки. Ироды-каины. Ползи ко мне. Вдоль стеночки ползи. Покалякаем.

Сползаться с собеседником... прежде доводилось. Но только после ударных доз алкоголя. А вот "на сухую"... Сколь же многому научила меня "Святая Русь"! И продолжает.

Чисто для коллег, мало ли что, вдруг кому так же ползать придётся: важно в конце подползания не наступить на оппонента. Не надо втаптывать его в грязь. Он же, вместо связного оппонирования и дискутирования – просто бессвязно материться начинает! Оно-то и в моё время не все понимают... И здесь с первого раза – не удалось.

Градята по-визжал, я по-извинялся. Нудно и долго. Но мы в порубе – спешить некуда. И деваться нам друг от друга... и от его "триметиламинурии"...

Хорошо Жванецкому советы давать: "Не нравится запах? Отойди, не стой!". А если я – уже? В смысле – не стою, а сижу? В обоих смыслах этого слова. – Тогда – "дышите ротом"?

Подышал. Потом пошёл задушевный разговор. Он рассказывал про баб, и как хорошо у него с ними получалось лет десять назад, а я дышал ртом и интересовался подробностями нынешней кормёжки и прежней фортификации.

***

Боголюбский построил здесь, на холме в устье Неглинной, деревянную крепость. Она объединила существовавшее старое мысовое укрепление и огороженное предградие – разделявший их ров был засыпан. Для укрепления поречных косогоров Неглинной были применены "крюковые конструкции". На поперечных покладках с крюками на концах были уложены дубовые бревна. Крюк держал бревно и не позволял ему смещаться под напором грунта. На крюковых конструкциях строительство стен можно было вести по прямой, не считаясь с микрорельефом, чувствительным для рубки стен из венцов. Сама стена крепости середины XII века представляла собой разгороженные продольными и поперечными стенами клети-"городни" (их найдут при рытье котлована Дворца Съездов).

Эта крепость именуется в источниках еще не "кремлем", а "кремником"; слово "кремль" впервые встречается в Тверской летописи под 1315 г.

Позже, при Иване Третьем, Алоизио да Карезано, строивший западную сторону новых, кирпичных уже, стен, снова, ещё дальше, вынесенных к Неглинной, перебросил арочные перемычки вдоль обрывистого берега, которые сравняли неровности почвы и лишь затем стал возводить стены. Он спрямил стены этого фасада, вывел их на одинаковую высоту, а длинные прясла "облокотил" на прямоугольные башни.

***

Уже устраиваясь у стены и отходя ко сну, вспомнил вдруг рассказ одного советского классика-фантаста. Сюжет начинается с того, что здоровый мужик из разинских атаманов попадает в подземелья Московского Кремля. Где его и мордуют. Потом палачи делают перерыв и кидают атамана в камеру. А там дедок какой-то, уже совсем не самоходный. У казака было редкое имя – Алмаз. А дедок...

– Слышь, Градята, ты часом не инопланетянин?

– Чего?!

– Ничего, проехали.

– Куды?!

В той истории казак на себе таскал энелошника по подземельям Кремля. Потому как космо-пришелец, попав в руки московским катам – ходить уже не мог. Но видел в темноте. И сквозь стены. И видел он...

– Туды. Где тут у вас потайной ход наружу?

А в ответ...

В полной темноте наступила полная тишина.

Ещё не абзац, но уже близко: собеседник перестал дышать. А также – пыхтеть, шелестеть и чесаться. Помер? – Грустно будет, поговорить не с кем.

Нет, живой. Ползёт. Факеншит! Да что ж ты так пахнешь?! Триметиламинурист. Только – не наследственный, а благо-приобретённый. Точнее: порубо-...

– Откеля прознав?

– Откеля-откеля... оттеля.

***

Всякая нормальная крепость должна иметь системы подземных коммуникаций. Слуховые галереи выносятся в предполье для обнаружения вражеских подкопов. Дальше – минная война. По-сапёрному: "тихой сапой". Порох – не обязателен. Кажется, древние вавилоняне поймали как-то своих противников: прокопались в их туннель и запалили там битум. Газовая атака. Большая часть отборного атакующего отряда так и осталась в туннеле. Традиции сохранились в регионе, активно применяются в секторе Газа и пригородах Дамаска.

Мы не на Востоке, а в Москве. Но здесь тоже копают. Внезапное острое желание Ивана Грозного – "вот прям сразу!" – жениться на королеве Елизавете было выражено среди ночи английскому послу, приведённому в царские покои в Кремле по подземному ходу.

Я уже говорил, что в человеческих поселениях единожды принятые решения по размещению чего-нибудь где-нибудь – часто воспроизводятся веками. Проходят войны, пожары, смены формаций и государств, но топология воспроизводится раз за разом. "И до нас люди жили. Нас – не глупее". И на месте мелочной лавки Рабиновича конца позапрошлого века стоит трёхэтажный универмаг пана Гетьмана, а на месте кузницы "шановного" Федорченко побывала и "Сельхозтехника", и механический завод "Мак, Дак энд Гузь".

Через двести лет после Боголюбского, Иван Калита поставит новую дубовую крепость. Более чем втрое удлинив линию стен. Менее чем через тридцать лет после Калиты – Дмитрий Донской построит "белокаменную". Почти полностью соответствующую Кремлю 21 века по площади. На месте Спасской башни находились Фроловские ворота, на которых, во время осады Москвы Тохтамышем, дрался и ругался знаменитый Адам-суконник.

Ещё через столетие Иван Третий построит последний, кирпичный Кремль в 2.5 км длиной.

Вот этот "уголок" – стрелка Москва-реки и Неглинной – самый старый. Решения первых строителей, вернее всего, в этом месте воспроизводились последующими. В России строения очень интенсивно горят или ветшают – восстановление случается куда чаще, чем – "... до основанья. А затем...". – А зачем?

Арсенальная, Тайницкая, Боровицкая, Водовзводная... да с какой из башен Кремля не связаны слухи о подземном ходе?!

***

– Или даром меня люди "Зверем Лютым" зовут? Ежели сути не знать, то всякая "лютость" – в глупость превращается. Колись, Градята. Где ходы копали? Из Боровицкой – к Неглинной, а из Тайницкой – к Москва-реке?

Тут мы малость поспорили. Тайницкой башни в Кремле ещё нет. На том месте стоят Чешские ворота. Почему "Чешские" – не знаю. Но башня над ними есть. Впрочем, обилие башен с воротами – постоянное свойство Московского Кремля. Отражение склонности к активной обороне, к проведению вылазок.

Градята то шипел, то плевался. Пытался уличить меня в невежестве в части крепосте-строительства. А чего уличать? – Я и так про свой дилетантизм в этой области знаю. Но у меня есть Фриц, мы с ним общались много. Опять же – опыт кое-каких построек на Стрелке.

– На какой такой стрелке?! Дурень! У Неглинной вся стрелка мокрая! Тама ничего построить нельзя!

– Сам дурак! У меня своя Стрелка – Окская! Где я, как Воевода Всеволжский, что хочу – то и ворочу.

– Э... дык... Врёшь! Сказывал – гонец! А ныне хвастаешь – воевода, де!

– А что, одно другому – помеха?! Князь Андрей воеводой поставил – воевода. Князь Андрей упросил по делам его сбегать – гонец. Что непонятного? Ты лучше обскажи – куда тот ход выходит.

Всё-таки он несколько свихнулся. Восемь лет заточения сильно изменили психику бывшего городничего мастера. Он – то шептал, и брызги слюней летели в моё ухо, то – начинал орать. И брызги летели мне в лицо. Пытался пихаться. И получил... больно. Наругался сильно и уполз в свой угол. Возвратился и попытался меня... подкузьмить. За что получил... по сусалам. Долго вонял. В прямом и переносном смысле. Снова плакал, ругался, плевался и ползал. По горячке заполз в левый угол. Ну, где отхожее место. И долго там ковырялся, матерился и плакал. Расцвечивая моё порубное пребывание – разными... "запахами и звуками". Которые доходили до меня – "стайкою наискосок".

Факеншит! Как я теперь понимаю давнего знакомца из своей первой жизни, который в ходе своей третьей "ходки" скандально требовал себе одиночку!

Наконец – угомонился. Засопел размерено. Уснул?

Описание хода к Москва-реке из Тайницкой башне... виноват: от Чешских ворот – я уловил. Про Боровицкую он рассказать так и не захотел. Ничего – завтра расколется. А вот на кой чёрт мне это надо? Общей системы подземных ходов в Кремле ещё нет. Даже если удастся выбраться из этого поруба – добраться до башен... нет, не получится. Бесполезные знания. Типа: повышение общей эрудиции и расширение кругозора.

Умру – умным. Это как считать? Хорошо или плохо?

Глава 412

Засыпать в полной темноте, в одном помещении с взбешённым психом... Тревожно. Но оружия у нас, приспособ каких – нету. Разве что он из ямы полную рубаху наберёт и мне спящему в рот... И я – задохнусь. Или – нет. Фифти-фифти. Бог даст – проснусь живым.

Среди ночи был, вроде бы, какой-то вскрик, какое-то елозание. От чего я проснулся. Полежал, послушал. Продолжения – нет, шевеления – нет, вонь – как и была. И я снова заснул.

Просыпаться было... больно. Всё-таки, мать-сыра земля совсем не... С Манефой, к примеру, теплой, мягкой... А уж с Гапы-то моей слазить...! А тут – всё болит. Всего – знобит. Вокруг – темно.

Ску-у-у-чно!

– Эй, Градята! С добрым утром!

Наверное – утро. Раз я проснулся. Чего он молчит? Сон приснился увлекательный? По тем рассказах о его похождениях в женской среде, которыми он меня вчера развлекал? Ещё бы: он же мастер был, городничий. Э... городник. Пришлый, при деньгах. Москвички на него – как на мёд. Есть что вспомнить.

А пойду-ка я, разбужу соседа. Так это, по-пионерски. Поползу.

Ползу-ползу. Тихонько-тихонько. Да где ж он тут? А, вот пятка. А мы её чуть-чуть пальчиком. А оно не отзывается. Ему что, две бабы за раз приснились – оторваться не может? А чуть выше по щиколотке...

Щиколотка была холодная. Это не сразу до меня дошло. Я бросил свои пионерские игры и быстренько перебрался к голове. Дыхания – нет, пульс – отсутствует, вонь... да, вонь ослабела. Тело – холодное.

М-мать... Факеншит уелбантуренный! С-с-с... Спокойно.

Ну-с, Ванюша, с обновкой тебя – с покойничком-нежданчиком.

Отполз на своё место, подумал.

Стражу звать? – До ляды – только в прыжке. Да и зачем? К чему истерить и суетничать? Есть ли в жизни человеческой что-либо, более естественное, чем смерть? Как стороны одной монеты: всякий орёл всегда имеет свою решку.

Градята говорил, что раз в день приносят корм – подожду.

Я снова уселся в растительно-цветочную позу. И впал в таковое же состояние.

Градята, оставленный доделывать крепость после отъезда князя Андрея из Москвы в Вышгород в самом начале 1157 года, просидел в порубе 8 лет. Заморить его не хотели. Просто из жадности - а вдруг потребуется? А выпускать... Помимо ссоры с хозяевами, он являлся носителем военных тайн. Рассказы Фрица о постоянных конфликтах между масонами и европейскими владетелями, часто оборачивающиеся подобными пожизненными заключениями, что и было одной из причин формирования этого братства, рассказы, казавшиеся мне маразмом диких европейцев - приобрели русскую реальность.

И тут - я. Не то, чтобы я его сильно пинал - на такое сил не было. Но он уже просто забыл - что такое общение с новыми людьми. Человек может умереть от информационного или сенсорного голодания. Или - от избыточности. Моё появление, манера говорить и вести себя, живое, активное напоминание об оставленном мире - взволновали Градяту, вызвали стресс. И сердце его не выдержало.

Усвоенная мною прежде истина: "Попадец - всем... абзец" – приобрела ещё один оттенок.

Прошло... сколько-то прошло. Наверное – много часов. Я уже «насношал ёжиков» до тошноты, обнаружил, с тоски, у себя третий глаз и как раз прикидывал – как бы его настроить на инфракрасный диапазон, как наверху заскрипело и грохнуло. Люк откинулся, оттуда начало опускаться на верёвке деревянное ведро.

– Эй, вы тама. Жорево принимайте. Миска одна – не подеритесь. Гы-гы-гы...

Прежде всего – пайка. Два куска хлеба, миска с кашей и кувшин с квасом.

– Жрите давайте. По-быстрому. И ложьте взад. Нам тута валандаться неколи.

Я отсел с едой к стенке и громко уточнил. В сторону невидимого стражника в дырке в потолке:

– А придётся. Сосед мой, Градята, нынче ночью богу душу отдал. Слезай, дядя, покойничка вынимать будешь.

Пауза, поток междометий, упоминания родительниц и прародительниц, различных отглагольных мероприятий с использованием мужских и женских половых органов. В том числе – и с возвратными формами. Не только: "я – тебя", но и "я – себя". Как вариациях "Конька-горбунка":

"Средний был гермафродит:

Сам – и трахнет, и родит".

Грамматически интересно звучало смешение в одной фразе совершённых, продолженных, инфинитивных и пока лишь обещаемых... действий.

Вот же: филфака в Москве ещё нет, а филологи с факерами – уже есть.

В поруб всунули факел, от тусклого света которого мои, отвыкшие уже глаза начали слезиться. За коптящим факелом смутно просматривалась бородатая морда с выпученными глазами. Потом её сменила другая такая же. Братья-близнецы? – Нет, просто общее дело во славу родины делает людей похожими. Особенно, когда это дело – тюрьма, а родина – Москва. В смысле: подворье бояр Кучковичей.

Морды принадлежали дуракам: опущенный вниз факел даёт пламя по рукояти – чуть бороду не сожгли. Увы, дурость стражи имела свои пределы: я уж размечтался, что они всё тут бросят и побегут начальству докладывать. А я, тем временем, по верёвочке... оп-оп и... Не свезло – ведёрко с верёвкой подняли, люк закрыли. И пришлось мне поглощать наш, с покойным Градятой, завтрак, обед и ужин, в полной темноте и в антисанитарных условиях – ложек, вилок и ножей не подали. Даже руки помыть – не предложили.

Предки, факеншит. Совершенно дикие, неопрятные люди.

Только я подумал об уместности чашечки кофе и сигары на десерт, как десерт пришёл сам: человек 6 ввалились в поруб по принесённой лесенке и стали тыкать в меня острым и железным. Задавая идиотские вопросы:

– Ты почто невинную душу загубил?!

Мои попытки указать на логическое противоречие:

– Так вы невинные души в порубе держите?!

Не привели к конструктивной дискуссии. Наоборот – к усиленному вентилированию помещения режущим и колющим.

Я, конечно, парнишечка боевой. Но – не ниндзя. И – не комикадзе. В одной руке – миска деревянная, в другой – кувшин глиняный. Для обоерукого боя – вполне. "Правильный" айкидот, в смысле: мастер по айкидо, способен обездвижить противника любым подручным предметом. Но против шести здоровых мужиков в замкнутом пространстве... Вот был бы я прирождённый триметиламинурист высокой концентрации – дунул бы на них. Чем-нибудь... Из откуда-нибудь... Они бы нюхнули и умерли. В муках, удушье и отвращении.

А так пришлось забиться в уголок и кричать истошно:

– Дяденьки! Не виноватый я! Он сам подох!

"Дяденьки" покрутили труп, явных следов насильственной смерти не нашли, и перестали обращать на меня внимания.

Я уж было... типа – они с ним возятся, а я по лесенке... Но там, наверху – оставалось ещё несколько дяденек. Судя по голосам – трое-пятеро. Столько народу одолеть деревянной миской... Даже с глиняным кувшинчиком... Не, не рискну.

Напоследок они забрали у меня посуду и удалились.

Какие они... жадные! Хоть бы лесенку оставили.

Ж-жадюги!

Шутки-шутками, но ситуация у меня... выходов не просматривается. Понятно, что Андрей будет меня искать. Точнее – он будет искать свою экс. Ну, и меня за компанию. Феодор очухается, проморгается и тоже будет искать. Аналогично: Софью и чудака, который к ней подлез в Ростове. Как быстро они найдут? Недели? Месяц? Кто первым? И каково будут решение "кладоискателя" в отношении меня? А ведь есть ещё местные "кладохранители". Которые тоже чего-то могут решить.

Человек умирает не мгновенно. Но – быстро. Уж я-то теперь, после вляпа в "Святую Русь", очень хорошо это знаю.

Первыми прорезались "кладохранители". Вдруг распахнулась ляда и всунувшаяся слегка припаленная борода рявкнула:

– Ну, ты! Хрен лысый. Лезь сюды. Твою... Лестницу прими. Мать...

Я всегда был большим поклонником хорошего литературного русского языка. Помнится, как-то подходит ко мне, в одной из бывших советских столиц, нищий. И – излагает. Личные обстоятельства и вытекающие из этого следствия. Конструкции фраз, словарный запас, интонационное богатство... я прослезился! Высыпал из кошелька всё, что там звякало, и по-русски, широкой, нескудеющей дланью...

Так, эту историю – в другой раз. Пока у меня глаза слезятся от света факелов. После сплошной темноты поруба – просто больно....

Немолодой мужичина, прилично одетый, тяжко сидел в углу застенка, прикрыв глаза и полу-отвалившись на стенку. Видать, хорошо вчера набрался: перегар пробивает даже запахи пытошной. Тяжело человеку. Чуть было не посочувствовал. Хотел уж. Как и положено по вежеству, осведомиться о здоровье, как спали-почивали, здоров ли твой скот... а баба...? Но он приоткрыл глаз и лениво махнул рукой.

– Привели? Ну и славно. А посадите-ка злодея в дыбу.

***

Дыба...

"как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!".

Увы, и тут мы не знаем своих корней.

В "Святой Руси" дыба – совсем не то, что вы подумали. На нашу дыбу – не подвешивают, в неё – сажают. Через полвека в договоре со шведами будет указано:

«если русин окажется виновным, то в дыбу его не сажать, а отдать на поруки; если же поруки не будет, то посадить его в железо».

По сути – колодки деревянные. Средство фиксации изучаемой особи в неудобной форме. В «неудобной» – для исследуемого экземпляра. Также: лёгкое наказание за мелкие правонарушения. Анти-хулиганское устройство:

«кто силою в судебню влезет или придверника ударит, то посадите его в дыбу».

Это когда сказано: «Прошу публику очистить зал заседания суда», а «публика» – не понимает.

Основной смысл применения: исполнение наказания. Для допроса – чисто вспомогательно. "Чтобы не бегало". Что и отличает исконно-посконную конструкцию от более поздних реализаций-синонимов.

Второй известный тип дыбы – европейское "ложе".

Исследуемый образец укладывают на ложе, связанные за кисти над головой руки, привязывают к вороту. Лодыжки – к другому. И крутят. Как ни странно – в разные стороны.

«При вращении валиков верёвки тянулись в противоположных направлениях, растягивая тело и разрывая суставы пытаемого. В момент послабления верёвок пытаемый также испытывал ужасную боль, как и в момент их натяжения. Иногда дыба снабжалась специальными валиками, утыканными шипами, раздиравшими жертву при протягивании».

Здесь персонал активно трудится в процессе: вяжет, крутит, тянет, спрашивает, уточняет и предлагает. Люди, прямо по Писанию – «в поте лица своего», добывают «хлеб свой насущный». В смысле – информацию. Из обрабатываемого тела.

Наш общеизвестный вариант с подвесом – изобретение более поздних времён, Московской Руси.

Ведь вот же – бывали и у нас гениальные люди! Уникальную конструкцию сообразили! Два столба с перекладиной.

«А устроены для всяких воров, пытки: сымут с вора рубашку и руки его назади завяжут, подле кисти, верёвкою, обшита та верёвка войлоком, и подымут его к верху, учинено место что и виселица, а ноги его свяжут ремнём; и один человек палач вступит ему в ноги на ремень своею ногою, и тем его отягивает, и у того вора руки станут прямо против головы его, а из суставов выдут вон; и потом сзади палач начнёт бити по спине кнутом изредка, в час боевой ударов бывает тридцать или сорок; и как ударит по которому месту по спине, и на спине станет так, слово в слово, будто болшой ремень вырезан ножом мало не до костей. (...) Будет с первых пыток не винятся, и их спустя неделю времяни пытают вдругорядь и в-третьие, и жгут огнём, свяжут руки и ноги, и вложат меж рук и меж ног бревно, и подымут на огнь, а иным розжёгши железные клещи накрасно ломают ребра (...) Женскому полу бывают пытки против того же, что и мужскому полу, окромя того что рёбра ломают».