Текст книги "Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка"

Автор книги: В Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Красиво сказал, Андрейша. Как по "Писанию". Только... Ты бы помахивал. Неча все свои негоразды на меня складывать. Что ты – как баба бессмысленная? Та тоже во всех своих бедах мужа винит. Да только ты мне не жена, и я тебе не муж. Изволь за дела свои сам ответ держать. Я тебя с ясыней под венец за ручку не тянул. Улиту из заруба не звать – не мой совет. Как на тебя сыны твои смотрят – как воспитал, так и глядят. Или что у них животики пучило – тоже я виноват?! Теперь – давай по делу. Я лжец? Где? Скажи мне прямо, в лицо – в чём я тебе солгал?

Андрей снова закидывал голову. Будто разглядывал меня ноздрями. Хорошо, что здесь оружейных стволов нет. Двуствольных. Сальная свечка на стенке застенка – чадила и воняла. В полутьме её огонька я видел ненависть князя.

Он не рычал, почти не скалился. Почти... просто смотрел. Лишь минимальные движения мимических мышц. Субмиллиметровые.

Достаточные, чтобы захлебнуться.

В океане презрения.

Достаточные, чтобы сгореть.

В огненном торнадо ненависти.

– Не о чем с тобой толковать. Ты – гад ползучий, искушавший душу мою. И в том – преуспевший. Но покаялся я и очистился. И развеялся морок лживый. А тебя, тварь сатанинскую, каблуком раздавлю. Как тарантула.

Это – катастрофа.

Это – смерть. Моя. И всего недопрогресснутого человечества.

Да фиг с ним, с человечеством! Но самому умирать...

Если он не будет со мной говорить – он не будет меня слушать. Он будет действовать так, как сочтёт нужным. На основании тех знаний, тех оценок, которые у него в мозгу. А они – неверны! Но он не узнает правду. Потому что не даст мне сказать. Защититься, оправдаться, просветить и убедить.

"Раздавить каблуком. Как тарантула".

Бздынь – полный.

А и – плевать.

Я равнодушно пожал плечами.

"Равнодушно" – это не пижонство, не игра на публику. Отгорело. От длительного осознания.

Много раз, ещё со времён Бряхимовского похода, потом – на Стрелке, сейчас вот, под "бермудским парусом" – я представлял возможность этого разговора. "Будет – не будет. Родит – не родит. Мальчика – девочку. Ану – не Ану". В десятке разных декораций, с сотнями вариантов поворотов, реплик, реакций. Я уже пережил эту смерть в своём воображении. Эти смерти. Много раз. Я уже устал от этого. Как он меня убивает. И так, и так, и эдак... Надоело.

У меня нынче – просто смена приоритетов. Временная, я надеюсь. "Меняю свою жизнь на свою правду". Довольно широко распространённый в истории человечества бартер. Глупость, наверное. Но собственная смерть... как-то не очень важна. Ну, по-визжу на дыбе. С горящим веничком, с калёным железом. Может – час, может – день. Потом-то... "дальше – тишина".

«На том стою и не могу иначе, и да поможет мне Бог!».

Лютеру, произнёсшему эти слова в судилище, было тревожнее: поможет Бог или нет, как Он на это посмотрит, правильно ли Его понял... Я в бога не верю. Поэтому неопределённости не имею: мне никто не поможет. Кроме меня самого. «На том стою...». И так – до самой моей смерти.

Что-то многовато я стал на этой "Святой Руси" о смерти думать. Как-то она... постоянно рядом. Всё время – затылком чувствую. И уже перестаю судорожно пугаться. По Карлсону: "Обычное дело".

– Что ж, брат Андрей, жизнь – болезнь неизлечимая. Всегда заканчивается смертью. И моя, и твоя. "Раздавить каблуком..." – можно. Но ты не ответил. В чём лжа?

Ему... было противно. Омерзительно и отвратительно. Ему было тяжело открыть рот, шевелить языком, издавать звуки. Формулировать мысль. А не фонтан отвращения в мой адрес. Взять себя в руки, собраться, построить и бросить в меня связную, осмысленную фразу. Подлежащее, сказуемое, дополнение... А не поток слюней, которые сопровождают проявление шквала негативных эмоций.

***

Пока человек говорит – он не кусается.

"Поговори со мною мама.

О чём-нибудь поговори".

Сделай хоть какой-нибудь перерыв в изгрызании, понадкусывании, проедании.

Какое огромное счастье, что у хомнутых сапиенсов пищевой вход совмещён с аудио-выходом! Хотя конечно, есть мастера, которые и "польку-бабочку" сыграть могут. Пищевым выходом. Сохраняя, при этом, другие пищевые возможности.

***

– Ты сказывал, что от меня детей быть не может. Что... лишай на берёзе. Что видывал в своих... видениях-пророчествах, про измены жены моей, Улиты. Сиё есть лжа. Лжа злокозненная, сатанинская. И сам ты – слуга Проклятого.

– Стоп. Чётче. Что здесь лжа? Что я слуга Князя Тьмы? – Да, это ложь. Что ты отпустил Улиту Кучковну в монастырь? – Сиё правда. Что я видел записи об изменах её в... в моих пророчествах – правда. Однако – ни ты, ни я – ни подтвердить, ни опровергнуть это ныне не можем. Что мы с тобой во многом схожи, что от меня детей не народится? – Сиё – правда. По нашему сходству, и от тебя детей может не быть – вот что я сказал. В чём лжа?

– Ты...! Ты сказал, что мои сыны – не мои!

– Нет! Я это – спросил! А решил так – ты сам!

Ничто так не раздражает человека в споре, как цитирование ему – его же. Ибо это аргумент не из серии – "про истину", но – про самого оппонента. "Я – дурак?! – Нет! Дурак – не я!". Очень опасное оружие в дискуссии.

Андрей был в ярости. У него плясали и кривились губы, бешено тискали посох пальцы. Подобно тому, как мяли рукоять и наглаживали клинок "меча Святого Бориса" в нашей беседе под Янином. Но – ни одного резкого движения, ни одного громкого звука. Бешеный Катай умеет держать в себе своё бешенство.

– Ты обманул меня. Хоть бы и не прямо, словами, но введя меня – твоего господина – в заблуждение. Сиё есть грех. За что и будешь казнён.

– Э-эх... в пятый раз. В пятый раз нашёл ты, брат, причину меня казнить. Зря ты это...

– Анна родила! От меня! Значит и другие дети мои – мои! Значит – я зря, попусту, по глупости свою жену венчанную...! Я об ней худо думал! Я ей казни страшные замысливал! Без вины – виноватил! Грех страшный! От тебя, от наушничества твоего! Сволота ты распоследняя! Сдохнешь, гадина!

***

"Вот эти пальчики – сказал Мюллер, – мы обнаружили на чемодане, в котором русская радистка хранила своё хозяйство...

– Ошибка исключена? – спросил Штирлиц... – А случайность?

– Возможна. Только доказательная случайность.

– Это объяснить очень трудно. Почти невозможно. Я бы на вашем месте не поверил бы ни одному моему объяснению – сочувствуя Мюллеру произнёс Штирлиц. – Я понимаю вас, группенфюрер. Я вас отлично понимаю. – Мюллер растерянно сморгнул.

– Я бы очень хотел получить от вас доказательный ответ, Штирлиц. Честное слово: я отношусь к вам с симпатией.

– Я верю вам, группенфюррер.

...

– Постарайтесь вспомнить, Штирлиц".

***

Я – не Штирлиц, мне вспоминать не надо. А вот одна русская женщина, хоть и не радистка Кэт, очень бы нам тут помогла. Развеять сомнения этого... "не-группенфюрера". Простого святого и благоверного русского князя. Который совсем не "папаша Мюллер". И давать время на размышления – "постарайтесь вспомнить" – он не будет.

И не надо – у меня время было. Что давать мне время на подготовку – я уже...

– Я высказал в Янине своё предположение. О твоём свойстве. Ты рассмеялся в ответ и привёл в опровержение моих слов – не утверждений, но предположений – своих детей. Я снова сделал предположение о... о неверности твоей жены. Сославшись на виденное как-то во сне писание. Которое есть поучительное, для душ юных, сочинение. Без твоего имени! Ты же взвился и уверовал. Ты! Сам! Узнал себя! Ты посчитал мои предположения – истиной! И уверовавшись в то, что моё "возможно" – правда еси – стал думать и действовать. Погоди! Дай досказать! Улита пошла в монастырь – ты не воспрепятствовал. Увидел наложницу в тягости – потащил к алтарю. Ты – потащил! Ты – не выждал время приличное! От спешки твоей – и суждения народные о твоей похотливости. Ты! Сам! Дал повод! Для таких слухов и сплетен. Теперь Анна родила сына. Ты предположил, что дитя от тебя, и снова, не по истине, не по знанию, но лишь по предположению твоему – собрался суд судить и казни казнить. Голову мне рубить, на дыбу вздёргивать. Ты! Не знаешь! Но уже – рубишь! По мысли своей, по воображению своему – не по сути! Хорошо ли это, Андрей? Ты ж – не девка красная на выданье. Для государя жить в мечтаниях, в выдумках – смерти подобно.

– Мечтания?! Какие мечтания?! Я – знаю! Я знаю, что эта... Анна – ни с кем, кроме меня, не была! Ты! "Мне Богородицей лжа заборонена"! Лжа! Образом светлым прикрываешься! Из преисподней выползень мерзостный!

– Факеншит уелбантуренный! В три христа бога мать...! Оставь Сатану в покое! У Анны ребёнок мог быть ещё от эмира! Что на это скажешь?!

Поломал. Я поломал поток бессмысленных препирательств. Хоть и с визгами, но перешёл к конкретным фактам. "Ты!... Ты!..." – пустое дело. Криком перекрикивать... Ну, предположим, перекричу я его. Андрей устанет. И негромко скажет:

– Взять. На дыбу.

Нет уж, лучше я первым... Не в смысле: "на дыбу", а в смысле перехода от акустики к семантике.

Успел. Едва-едва. Я тут не один такой умный.

Андрей шумно выдохнул. Чуть расправил плечи, чуть переступил сапогами и уже негромко, с немалой долей демонстративного сострадания к умственно отсталому, пожалел меня:

– Эх, Ваня. Что ж ты ко мне так... за дурака почитаешь? Ведь и расспрос проведён был. Анну с другими там... привезли в Бряхимов за три дня до боя. Эмир к ней не входил. Занят был сильно. И тому многие подтвердители есть. Барку ихнию сожгли, ты её нашёл, мне подарил. После – люди мои верные за нею хорошо присматривали. Вот и получается, Ванечка, что или дитё – моё. И ты – лжец. Или ты с Анной – был, и дитё – от тебя. А ты – снова лжец. Падаль гадская! Покровом Богородицы прикрываться надумал!

Последние фразы он, вдруг остервенясь, прорычал мне в лицо, наклонившись ко мне всем корпусом. Брызги его слюны долетели до моего лица. Пришлось утираться. Демонстративно – одним пальчиком.

– Ну и здоров ты. Брызгаться. Все очи мне заплевал. Что, братец, прочихался злобой своей? Грозен ты, грозен. Мозгов бы ещё – цены не было. Ты всё верно рассудил. Был Ибрагим, потом ты. Между вами – я. Спокойно! Я ей брюхо не надувал! И – не мог. Как тебе и сказывал прежде. Только вот представь: вот сели они в барку, вот барка поплыла, вот она горит, вот Анна по бережку бежит, вот я её нахожу и к тебе отвожу. Ничего не пропустил? А? Кто барку сжёг? От кого она по берегу бегала?

Я сделал паузу, внимательно вглядываясь в это чуть татарское, чуждое, средневековое, бородатое лицо. Постоянно высокомерно-презрительно запрокинутое. Становящееся с каждой прогулкой по краю моей смерти с его участием – всё более знакомым и родным. Скоро, поди, и облобызать в умилении потянет. Ещё подрасту немножко – в лобик целовать буду.

Я повторил, последовательно рубя, для наглядности, ребром одной ладони по другой:

– Вот – они от Бряхимова отчалили. Вот – я её на берегу нашёл и к тебе повёл. Что между?

Андрей напряжённо смотрел на меня. Пристально, изучающе. Ему сейчас совсем не интересно – вот зуб даю! – растут у меня в носу усы или нет. Он прокручивает виденные и воображаемые картинки того, годовой почти давности, эпизода. "Прокручивает" – перед мысленным взором. А нормальный, "физический взор"... ему нынче – хоть стенка, хоть иконка, хоть моя плешивая головёнка – всё едино.

– Сказывай.

О! Ух. Фу. Пробил.

Он велел мне говорить. Чтобы услышать. Сам. До сей поры я говорил против его воли. Насильно впихивал ему в уши мою правду. Теперь он готов услышать. Очень не факт, что – принять и поверить. Но – готов слушать!

В приёмнике и передатчике – важны обе стороны. А если приёмник слюнями брызжет... какая уж тут передача информации?

Канал связи – открылся. Теперь – инфу. Исключительно разборчиво и абсолютно достоверно.

– Выбравшись из Волги, после утопления нашей лодейки, я обсыхал на берегу. Услышал крики и пошёл. Там были две женщины и трое мужчин. Одна, служанка, была только что, перед приходом моим, зарублена. Вторую – Анну – насиловали. При мне – один кончил. В неё. Другой – на неё забрался. Мы повздорили, я тех троих мужей – зарезал. Как я подозреваю – не хватай меня за язык! Не знаю – предполагаю! Семя она получила от всех троих. Я её малость сполоснул в реке, пошёл к своим на полчище, по дороге встретил тебя. Ты захотел – я её тебе подарил. Всё.

– Лжа!

– Фу, Андрейша, ты повторяться начал. Долбишь... как дятел сухую осину. Опровергни или прими. Мы не дети, чтобы горлом брать.

– Трое... Что за мужи были?

– Ушкуйники. Их ушкуй в походе за нами полдороги шёл.

– Ладно. Сыщу. Проверю.

– Вряд ли. Два ушкуя – этот и второй, прозываемый "Рыжий", при возвращении из похода отстали и, уже как всё войско прошло, напали ночью на Стрелку. Пожгли-пограбили. Пришлось сбегать за ними вдогонку. И находников – истребить. Ушкуи – у Стрелки стоят, можно глянуть. Насильники, мною порубленные, в земле за год сгнили, сотоварищей их – раки в Волге съели.

– Хвосты рубишь?!

– Отнюдь. Своё майно оберегаю. Да и по Указу – по твоему Указу! – мне велено на Волге шишей и татей выбить. Волю твою сполняю, светлый князь Суждальский.

– Та-ак... Тех первых трёх... говоришь, зарезал? Почему сразу не сказал?

– Про что?! Про то, что в нашем войске трём... собратьям по оружию, боевым товарищам, воинам православным – хрипы перервал? Так ты б меня сразу, там же, на полчище Бряхимовском и – под топор!

– Лжа! Анна про такое не сказывала!

– Тю! Ну ты... Для неё такое сказать – проще сразу в омут. С камнем на шее и с ребёночком на руках.

– Лжа... Всё едино – лжа...

Мне что, опять Штирлица цитировать?!

«Как вы могли... на полном серьёзе... после стольких лет в СД... при моём опыте работы в разведке... отпечатки на рации... русский резидент...».

Слово «резидент» – Андрей Боголюбский точно не поймёт. Поэтому – чуть иначе. Но тоже... «Не – ваша, Штирлиц, русская, а – наша, герр Мюллер, русская».

– Я говорю правду. Но доказать – не могу. Ты мне не веришь. Но доказать – тоже не можешь. Давай подумаем: какие могут быть в этом деле надёжные свидетельства? К примеру... Оставь у себя нашу ясыню. В смысле: Анну. Если ты будешь её так... плотно пасти, и она родит второго ребёнка – я неправ. В своих предположениях о тебе.

Ну, соглашайся! Тогда я "на коне" – если летописи не врут, то детей у Анны больше не будет!

Фиг. Облом:

– Это ж сколько ждать! А ты, покудова...

Факеншит! Ну и плевать. Формулировать варианты – основа для анализа поведения сложных систем. И не очень сложных. Типа благоверного русского князя.

– Другой путь: заведи себе гарем. И трахай их по три раза на день. Только надзор обеспечь. Через 2-3 месяца – уже ясно станет. Как бабы блевать стаей пошли – всё. Ты – отец-молодец, Ванька – гад-подлец. Тащите плаху.

Ну это... ещё надо посмотреть. Я ж – не утверждаю, я – только предполагаю. В Янине из-под топора – выскочил, выскочу и сейчас, уговорив Андрея на "осеменительный эксперимент". А там, глядишь, и...

"Бог троицу любит" – русское народное наблюдение. Сегодня он меня пятый раз пытается послать на плаху. Следующее "народное число" – семь. Есть кое-какой запасец.

Пока же – продолжим. Предлагая варианты и аргументы.

– Третий путь... Ты жонкиных слуг проверил? Не верю я, что в такие игры можно вовсе без звона играть.

Андрей недовольно фыркнул. Мотнул головой, отставил к стенке посох. Расстегнул ворот своего кипчакского халата с широкой меховой опушкой, слазил за пазуху, что-то там поправляя, звякнул. Точно: "меч Святого Бориса" – не единственная его... штучка. Попытался занять "позу ямщика". Не понравилось – откинулся на стену.

– Когда ушёл я, противу воли отца моего, из Вышгорода, то многие слуги – и из моих, и из её – испугавшись гнева Великого Князя, от нас убежали. А иных мы и сами прогнали. Вокруг Улиты – всё люди новые, не более 5-6 лет служат. Потрогали мы кое-кого... Бестолку. Прежних сыскать... сыскали. Но не всех. Да и померли иные. А кто попал... Кто?!! Кто у неё в полюбовниках был?!! Говори сучий потрох!!!

Я... извиняюсь за подробности – чуть не обделался. Мгновенный переход от спокойного, пусть и напряжённого, но – рассудительного тона к вспышке бешенства, к яростному замаху посохом...

Мда...

Посох – не меч. Габариты другие – за потолок цепляет. Но само намерение нашего "святого и благоверного"... динамика с моторикой... длина радиуса вкупе с центробежностью массы... – впечатляют.

А у меня – реакция хорошая. Только он удивился – почему у меня голова ещё целая, а у меня уже – опля! – на голове скамейка.

Как-то это всё... не героически. Один из лучших мечников "Святой Руси" – в цель не попал, за потолок зацепился, самая светлая голова всего средневековья – на полу сидит, лавкой принакрывши.

– Ха... А ты шустёр прятаться. С перепугу-то.

– А ты, Адрейша, здоров землю копать. Вона сколь с потолка вывалил.

Оба, стряхивая пыль, в крайнем смущении снова расселись по своим местам.

– Ты жену-то расспросил? Неужто Улита у Манохи всех не назвала?

– Не спросил. Дурак! Не понимаешь ничего! Как я могу супругу свою венчанную на пытки отдать?!

– Да ну?! А если я прав и измена была?

– А если нет?! Язва ты... душу мою сомнениями разъедающая... Да и не просто взять её было – я с похода пришёл, а она уже схиму приняла. Епископ на пристани молебен за победу отвёл и сразу поведал: "Жонка твоя к благодати божьей устремилася. Просветила её Царица небесная. Принесла, раскаявшись и очистившись, обеты нерушимые, приняла и власяницу на тело белое, и клобук на главу скорбную". Поклон мне да сыну благословение от неё – передал. А она уже, за неделю до того, удалилася в лодии епископской в келию свою, в монастырь, что в Ростове Великом.

– И что ж, ты так это и спустил?! Позволил, чтобы жену твою...

– Что позволил?! Противу Богородицы восставать?! Противу души человеческой очищения и к царству божьему приуготовления?! Да и не до того было... С похода пришёл – великое множество дел спешных собралося. Думал чуть уляжется – тогда уж... А тут Анна говорит: в тягости она. Ну, думаю – хоть этот-то мой. Бог с ней, с Улитой. Она ныне крёстным именем прозывается – Софья. А, всё едино дознаюсь. А пока жениться надо. Чтобы сынок не на стороне нагуленным родился – у супругов законных, венчанных. Не было у неё никого, кроме меня! Окромя того часа... Вот же как господь судил... Иная – годами и с мужем, и с соседом, и с прохожим-проезжим, а понести не может. А эта... Слышь, Ванька, а может ты врёшь? Ты уж признайся, не томи душу скорбную.

– В чём, Андрейша? В том, что третьего ушкуйника – прям на ней зарезал, из между ляжек её – дурня выдернул, а у того – с горла кровища хлестала, с конца – семя капало?

– С-с-с-сволочи...

– Да ладно тебе. Не мною сказано: "И про отца родного своего, ты, как и все, не знаешь ничего".

Конечно, можно притащить в Боголюбово мою Марану. Чтобы она провела эксперимент своими колдовскими средствами. Но, во-первых, я её методику не знаю. И совершенно не уверен в достоверности. Для меня, похоже, её выводы верны, но насколько это применимо к другим людям? Нажал одну кнопку – лампочка загорелась, нажал другую – "хрен с ней, с Америкой". Действия – схожие, результаты – разные.

Во-вторых, Андрей Маре не поверит. Просто потому, что она – "мой человек". Помимо – чертовщины, волшбы и отсутствия у неё души христианской в форме регулярных исповедей с причастиями.

Глава 401

А вот как нам, коллеги, такая мудрость: "Единственным критерием истины является опыт"? – Это кто? – А, Леонардо да Винчи.

"Да-винченно" – не "да-винченно", а дуй, Ванятка, быстренько в аптеку за виагрой, и будем посмотреть, как у Андрея встанет его "опыт", на... на множество подходящих "критериев".

– Получается, Андрейша, гарем. Лишь бы – с контролем. В смысле – без посторонних контактов. И, через несколько месяцев, ты точно будешь знать.

– Нет. Это для жены моей – бесчестье.

Для какой жены?! Для этой... "ясыни"?! Которая... которую... Эмир Ибрагим тогда смеялся: "русские на обноски падки". Да тут, на "Святой Руси" у каждого всякого вятшего...!

– Ты ж сам про отца своего Юрия Долгорукого, сказывал, что у него по паре ублюдков в каждом селе! От Старой Ладоги до Переяславля Южного! Да ты ж сам по-молоду...!

– То было прежде. То я не женат был. А ныне... грех. Паскудство и непристойность.

Та-ак. Облом. Я, конечно, знал, что Боголюбский – человек твёрдых принципов. Но чтобы и в этом поле...

***

Чему есть в подтверждение в показаниях рентгенолога. Понятно – не нынешнего, не 12 века. Но профи и по костям может и из 21 века кое-что сказать о моральных ценностях человека.

"По состоянию скелета следует признать, что он принадлежал человеку темпераментному, легко возбудимому, с живой фантазией, склонному быстро впадать в расстройство и бурно откликаться на самое незначительное раздражение. Несколько покатый лоб сообщал лицу выражение жестокости, а в минуты гнева сверкающие белки создавали впечатление свирепости. Этому человеку было за шестьдесят, но выглядел он моложе своих лет. Окружающие считали его заносчивым и спесивым. Он не избегал драк и в пылу схваток обнаруживал недюжинную силу и храбрость. Нравственный облик этого человека не был омрачен распутством. Надо полагать, что он щадил честь женщины и хранил верность супруге.

Его предательски убили. Только один удар был нанесен противником спереди, остальные наносились сбоку и сзади по лежачему телу различным оружием: рубящим – саблей или мечом, колющим – вероятно, копьем. Роковой удар последовал сзади. Рубила опытная рука: она срезала часть лопатки, головку и большой бугор левой плечевой кости. Обильное кровотечение лишило жертву сил сопротивляться, но нападавшим этого, видимо, было недостаточно: целью нападения было не ранить, а во что бы то ни стало убить. На беззащитную жертву сыпались ошеломляющие удары сзади. Человека, лежащего на левом боку, рубили мечом и саблей...".

У каждого человека – не только у турок – в голове есть «турецкое седло». По форме которого можно судить о состоянии «наездника». Который, в немалой степени, управляет поведением человека.

Здесь есть деталь, противоречащая летописи: судя по костям, Андрею отрубили левую руку, а не правую.

Это описание по скелету, соответствует моменту убийства, когда ему было 64 года.

"Нравственный облик этого человека не был омрачен распутством. Надо полагать, что он щадил честь женщины и хранил верность супруге".

Я же предполагал сохранение у него юношеского отношения к сексу, так, как оно описано в его "Житии", а оно вона как...

Мда... люди с годами – меняются. Очень не оригинальная мысль. Гарем – отпадает. Жаль.

***

– Тэ-кс. Проверять на других... самочках – ты не хочешь. Слова Ану... И её "да" – ничего не значит, и её "нет" – ничего не значит, и если она скажет "не знаю" – это тоже ничего не значит. Улиту... м-м-м... Софью – ты отпустил в Ростов. Расспросить её – ты не можешь.

– Зато я смогу расспросить её... блудодеев! Имена которых ты видел в своих... в своём "свитке кожаном"! Иезикиля плешивая! Кто?! Кто там назван?!

Я задумчиво смотрел на снова входящего в бешенство князя. Сегодняшняя ситуация отличается от нашей беседы в Янине. Но – незначительно. Прежние аргументы, как и тогдашние отмазки – сохраняют актуальность. Я могу назвать имена только один раз. И только в состоянии гарантированной личной безопасности.

– Разговор пустой. Не скажу. Сам не уверен. А дела нынешние показали, что ты мои предположения принимаешь на веру бездумно. И начинаешь сразу... крушить что не попадя. Я такой грех на душу – не приму.

– Х-ха... А ежели я тебя тут... прикопаю? А? Пожить-то не хочется? Ты ж там, на Стрелке, такие дела начал. Неужто не жалко? Всё это прахом пойдёт.

Злорадство на этой татарской морде... выглядит особенно отвратительно.

– "Неужто?" – Ужто. Жалко. Но я потерплю. Ты меня о смерти и прежде спрашивал. Ты уж запомни наперёд, брат – я смерти не ищу. Но сапоги тебе, или хоть кому, и под топором – лизать не буду. Крепко запомни. А то у нас – что ни встреча – всё одно. Давай, Ванечка, на дыбу да на плаху. Повторяешься, братец. Утомляешь однообразием. И ещё: твои потери будут больше. Вспомни наш разговор в Янине. А теперь, ко всем тогдашним моим словам, которые тебя тогда от казни моей удержали, они ведь никуда не делись, добавь Всеволжск. Он есть, он растёт. Русский город на Стрелке. Меня нет – и его нет. "Всё – прахом пойдёт". И ты – это знаешь. Как и то, что поставить там свой городок – тебе не по зубам. Гороховец на Клязьме – вот твой нынешний предел. Не твой – всей земли Залесской.

***

Я играю очень опасную игру без чётких правил: сталкиваю разные варианты его логик. Точнее – его эмоциональных оценок противоречивых логических построений. Как муж-рогоносец он должен отправить меня на дыбу. Но если бы он был только мужем, он бы не был Боголюбским. Как нормальный русский князь, он должен отрубить голову дерзкому слуге. Только я ему – не слуга. И нормальный князь не додумался бы до такой новой сущности – "Воевода Всеволжский", до проистекающего от этого "пограничного явления" – "вольный город Всеволжск" – выгод. А вот Боголюбский, который не вообще, где-то там, князь чего-то, а князь Суждальский, светоч православия в дебрях лесных, столп закона Рускаго средь племён диких, распространитель границ земли нашей, витязь святой Царицы Небесной...

Кто ты, Андрей? Муж, князь, светоч? Кого в тебе больше? Какая часть твоей сущности – верх возьмёт? Я, несколько идеалистически, делаю ставку на государя, "отца-основателя", столб фонарный – в смысле: столп со светочем.

Ставка – моя голова.

Азартное, должен вам сказать, занятие – играть собственной головушкой.

"Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю...".

На краю бездны человеческой души... очень даже.

Три разных последовательности логических построений завиваются в одну плеть, расцвечиваются полным спектром эмоциональных переживаний, гасят, давят, мешают друг другу. Сбивают оценки рисков и туманят ожидаемые множества последствий.

Теперь к прежнему, из Янина, набору возможных потерь и выгод добавилась цена Всеволжска.

Постоянная беда не только здешних земель – всего Русского порубежья. И здесь, на Восточной окраине, и на Юге, и в литовских землях – нет людей.

Я об этом довольно красочно толковал применительно к моему Всеволжску. Но это не чисто моя беда – это постоянная забота всякого городка, всякого поселения в любом русском порубежьи.

Нет достаточного количества людей, которые могли бы придти в новые земли и, одновременно, их освоить, заселить и оборонить от врагов. Русская община-"мир" – прекрасный инструмент освоения новых территорий. Самодостаточный, многофункциональный, адаптивный. Но не для их обороны.

В следующих десятилетиях русские князья начнут двигаться. На юг, как Игорь-Полковник к Донцу, уловив ослабление половецких орд, на северо-запад, по Даугаве, как полоцкие князья, здесь, на северо-востоке, создавая и перестраивая Нижний Новгород и Китеж-град. Совмещая боевые победы и основания новых крепостей, покорение местных племён и переселение русских "миров".

Для освоения новых земель необходимо сочетание движения народа и княжеских дружин. Яркий пример неудачности – Муром. Дружины, князья – были. Но не было русского народа. Наконец, плотность русского и обрусевшего населения стала достаточной, но тут княжество поделилось надвое – Рязань в гору пошла. Снова – сил не хватает. И Муром, из первейших, древнейших русских княжеств, не растёт. Нечем.

Именно в Залессье князья наиболее чётко понимают безлюдство Руси. Владимир-на-Клязьме основан Владимиром Крестителем. Там и двор его найден. Укреплён Владимиром Мономахом. И его терем на новом княжеском дворе – там стоял. Но настоящим городом, в тысячу-две дворов, становится только при Боголюбском. Задержка – два века. Без княжеской руки, без заботы, без инвестиций государевых – городок не прирастает.

Очень хорошо это понимал Юрий Долгорукий. Совмещая строительство крепостей с привлечением переселенцев. Но русские люди упорно не хотят селиться на Волге. Для сравнения: от устья Москвы-реки до Стрелки по Оке раскопано около трёхсот городищ. А на Верхней Волге, от Тиверцы до Стрелки – и шести десятков нет.

Тринадцать лет назад Юрий Долгорукий побил булгар, поставил три крепостицы... и всё. Его интерес, деньги, люди – ушли на юг, в Киев.

Выжечь Стрелку русские князья могут. Удержать – нет. Они будут там ходить, устраивать место сбора войск, мешать жить там "Абрашкину городку". Но взять под себя... – через шестьдесят с лишним лет. Пока... никак.

И тут – я. С совершенно посторонним ресурсом, с смоленскими крестьянами откуда-то с Угры. С войсковыми отбросами, которым место только на церковной паперти да, может, в разбойном ватажке. С какими-то разноплемёнными лесными туземцами. Из ничего, из отбросов человеческих, из дерьма лепит Ванька-лысый "конфетку" – новый русский городок. Сберегая князю его самый главный, наиболее дефицитный ресурс – людей, насельников, трудников. То, без чего все княжеские походы, победы, геройничания, крепостей устроение – суета сует и всяческая суета.

Это даже не – "деньги из воздуха", это – "держава из мусора".

Баланс "кормильцев" и "защитников" будет отработан в Московской Руси. При создании и движении Черты – южного порубежья. Отработан немалой кровью. Разные там бывали эпизоды. Когда татары вырезали полностью городки, ибо не было в них людей воинских. Когда приходилось самим выжигать собственные крепости, ибо кроме воинских людей – иных не осталось.

Боголюбский "пошутил" – кинул "Зверю Лютому" "косточку сахарную" – Стрелку. И грызёт её "Зверь", урчит от радости. Отобрать? – Да без проблем! Только самому её – не сгрызть, чужие "волкодавы" придут. А тем не только эта "косточка" нужна, те и за горло взять не побрезгуют.

Ваньку – придушить? – Да запросто! Дальше что? Своих людей туда слать? А они есть? Вон Гороховец даже и не начат вовсе. И другие князья разом взвоют: не было уговора земли новые брать! Боголюбский против правды себе кусок тянет! Ванькины люди со Стрелки разбегутся, а эмировы – заявятся: нарушение договора.

Вот лет через 6-7, когда мир с эмиром закончится, городок – приподнимется, народу соберётся много, чтобы не все разбежались... Там видно будет.

Но что же делать с жёнами? И с сыновьями? Настоящие они или поддельные? Ведь сказано же:

Бог наказывает отцов, которые: «предались постыдному, и сами стали мерзкими, как те, которых возлюбили... А хотя бы они и воспитали детей своих, отниму их, ибо горе им, когда удалюсь от них!».

Господь, Иисус Христос – оставит князя Андрея?! «Удалится» от князя, «ставшего мерзким»?

Накажет "родовым проклятием" потомков:

«Дети прелюбодеев будут несовершенны, и семя беззаконного ложа исчезнет. Если и будут они долгожизненны, но будут почитаться за ничто, и поздняя старость их будет без почета. А если скоро умрут, не будут иметь надежды и утешения в день суда; ибо ужасен конец неправедного рода».