Текст книги "7. Найм"
Автор книги: В. Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
Глава 144
Что такое «повышение скорости оборота капитала»… Да, на «Святой Руси» есть люди, которые понимают, что такое «оборотные средства» и знают – как плохо, когда эти средства «замораживаются». И таких людей на всю Русь аж тысяч несколько. Две-три тысячи мужчин на семь миллионов населения. Дальние купцы-гости. Они ведут бизнес на заёмные деньги.
Это они платили 50 % годовых, пока киевские ростовщики сдуру не втянули под ту же процентную ставку остальных горожан. Тогда Мономаху пришлось законодательно ограничивать уровень платежей по кредитам. Правда, как такие «благодеяния» сказываются в реале – мы ещё в Советском Союзе проходили – тогда вообще взять денег под процент было невозможно. А без процента – кто ж тебе даст? Риск-то – он всегда есть. Но, естественно, есть и легальные обходные пути. А уж многообразие наработок демократических времён по этой теме…
Только и Мономах – не дурак. Формулировка его кредитной реформы построена так интересно, что историки почти тысячу лет пытаются понять: а что ж он имел конкретно в виду? Так известно ж что: «чтоб и волки сыты, и овцы целы» – главное правило всякой разумной экономической реформы. Но звучать должно… народно. Ну, и, само собой разумеющееся: всеобщее списание долгов с казнью и конфискацией имущества наиболее выдающихся представителей банковского сектора.
Для купца, торговца – скорость оборота – живые деньги. А мастеру – пофиг. Здешний ремесленник кормиться с земли. Своя землица, своя скотинка… Нет, серебру он, конечно, рад. Но – как приработку. Потому что он на серебро почти ничего и не покупает.
Чего-то в доме не хватает – пошёл к соседу выпрашивать. Выпросил в долг – принёс свой товар.
– Вот тебе за упряжь – жбанчик новый. По рукам?
Плотненько живут предки, общинно. Социальные связи смешиваются с межличностными, лучше – с семейными, родственными. Постоянно поддерживаются, укрепляются, массируются. Встретил человека – поговори. Чай, не чужие же. Порадуйся за него, или соболезнования выскажи – смотря по рассказу. Посплетничай, покивай, погрусти и по-восхищайся. Посочувствуй. Свои же, родная кровь, соседи. В гости зайди, кружечку пропусти, новостями поделись.
Так день в разговорах и проходит. В общении. – А работать когда? – А зачем?
В 21 веке, попадая в мусульманские страны, я часто видел группы молодых мужчин, бесконечно стоящие где-то на перекрёстке или у магазинчика, или сидящие на корточках в тени. И общающихся. Часами, изо дня в день. Где-то есть их дома, там женщины, которые что-то делают, дети, которые растут, старики, которые доживают свои жизни. А тут молодые здоровые мужчины бесконечно балоболят. Они исполняют самое главное дело – они ждут. Клиента, покупателя, работы, мешка с деньгами, божьего чуда…
Они не делают, не создают, не придумывают, не меняют себя или мир вокруг. Зачем? Аллах акбар. Господь велик. Куда уж мне против него. Со своим маленьким… Умом, навыком, умением, соображением…
Они ждут и общаются. Это не «хорошо» или «плохо». Это есть. Но мне – дико. Без конца слушать однообразные рассказы о том, кто что пил, или, там, покурил… Изо дня в день провести вот так жизнь… По счастью, я – не дон Румата, и у меня нет проблемы выбора: а не повесить ли на экваториальную орбиту геостационарных спутников с гипноизлучателями. Для вправления мозгов всем этим… хомосапиенсам. «По счастью»? Или «по несчастью»?
Здесь тот же «аллах акбар». Другое название, другой язык. Бороды другого цвета. Но принцип тот же: ждём-с. Ждём милости божьей, ждём удачи. А пока разговариваем, общаемся. Оказываем разнообразную и всестороннюю помощь и поддержку. Родственники, чай, соседи ж, ну…
Сольцы позычь или плетень поставить помоги… За соль тебе гужами отдадут, за помощь – помощью. Оно конечно, соль и на торгу купить можно. Да и работников нанять – не разориться… Да и у соседа своих делов выше крыши… Но опять же – какие у него могут быть дела? Серьёзнее моих. Как-то это не по-нашему, не по-людски, не исконно-посконно. Помогать же надо. Сегодня – ты мне поможешь, завтра – я тебе.
«Коль, что у вас не ладится, ну там не тот эффект,
Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами,
Денечек покумекаем и выправим дефект».
Одна беда – не всякий дефект лопатами да вилами исправляется. Другая – как там, откуда помощнички пришли, всё без «лопат и вил» навозом зарастает – вообще не рассматривается.
Мораль у этих моих общефилософских рассуждений вполне конкретная – бочара надо своего заводить. И бочара – тоже. И так, в идеале, строится каждая вотчина – все мастера свои. Натуральное, прошу прощения за выражение, хозяйство. Но полной загрузки не обеспечить – сбыта нет. Мастер работает в стиле – «день посплю, день полежу». И жрёт в три горла. Да фиг с ними, с расходами! Но он же от этих безделий – деградирует! Навыки профессиональные теряет. И тогда надо тащить из города нового. «Тащить» – вот так вот – ломая его волю и жизнь об боярское колено.
Только и в городах работают на заказ, а не на рынок.
Ещё раз и ме-е-едленно.
Эту фразу во всех учебниках можно прочитать. Все это знают. А вот чем оно оборачивается…
На торг выносят отбросы. То, что не разошлось среди своих, то, что отказался брать заказчик. То, за что со «своего человека» – стыдно плату брать. Остатки, неликвиды, некондиция.
«У нас по магазинам ходят только приезжие. А местным всё приносят на дом. Это чуть-чуть дороже, но удобнее». Не могу вспомнить из какой это юморески. Что-то о каком-то курорте. Здесь – не так. В смысле – «дороже». И – не курорт. А остальное – точно.
Конечно, есть исключения. Когда нужно что-то заморское. Дальний купец жбанчиками липовыми – плату брать не будет. Либо потребовалось что-то дорогое. За жеребчика-трёхлетку кадушками… многовато получается, не свезти. И – налоги. Налоги надо платить серебром. Серебро – вот только для этого.
«– Рабинович! Как вы посмели в анкете, в графе „Иждивенцы“, написать – „Государство“?!
– А шо? Таки ж – „да“.»
А так-то, в повседневной здешней жизни действует бартер. Ну, кто помнит «лихие девяностые», когда Уренгойгазпром зарплату выдавал японскими телевизорами. А потом полный самолёт телевизоров – ящики на сидениях сидят, пассажиры – рядом стоят. Как в автобусе. Помню один НИИ, который зарплату выдавал куриными яйцами и вермишелью. Тогда это называлось – «системный кризис» и «развал экономики». Здесь это норма. Яйца в оплату – не разруха, а обычный «святорусский» платёж небольшого размера. Разрушать ещё нечего.
Я только понять не могу: это ж какие интересные мозги надо иметь, чтобы проталкивать вот это всё, вот эту «Святую Русь», в качестве образца для подражания? Нет, есть и в моё время кое-какие дикие племена, папуасы там… Но своим-то зачем? «Бытие определяет сознание» – общеизвестная истина. Чтобы была вот такая «любовь к ближнему», как здесь, вот такое «сознание» – нужно ж и «бытие» такое же устроить людям.
У мастеров здешних – то густо, то пусто. Хоть как-то стабильные заказы – от соседей, родни, своих. Эти-то и делаются в первую очередь. «Постоянные клиенты», стабильность производства… Но… чем моё серебро хуже?
В Советском Союзе промышленное производство планировалось на пять лет вперёд. А гиганты буржуинской индустрии гарантировали любому платёжеспособному – исполнение заказов по микросхемам, например, за три недели. Ну и кто теперь где? Здесь, на «Святой Руси», да и вообще в средневековье – по-советски. Или это в СССР было «средневеково»? Реакция местных производителей на запросы потребителей – «не-своих»… как месячные у беременной слонихи.
В общем, заводится я начал. Ну и сослали меня. «Слуги мои верные». Вежливо так намекнули. «А не пошёл бы ты, добрый господин…» – Маранино добро вывозить. «Когда двое говорят – пьян, третий должен идти спать» – русская народная мудрость. Я и пошёл. Тоже много интересного оказалось. Ягодки-цветочки-травинки…
И за всей этой суетой как-то с Акимом толком не переговорил. Так-то я вижу: дед оживать начинает. До нужника уже сам дойти может. И какой-то… будто секрет какой знает. Такой весь из себя… Радостно-загадочный.
– Аким, ты чего такой? Будто чужую борть разорил. Мало что не облизываешься.
Шутка неудачная, дед – обиделся.
– Не твоего ума дело! Мал ты ещё!
Пришлось извиняться, потом опять эта суета с возами, с упаковкой. Моя ошибка: вместо того, чтобы сфокусировать внимание на главном – я занимался интересным.
С Прокуем его железяки посмотрели, кое-каких мыслей ему по-накидал. Конечно, когда на тебя раскрыв рот смотрят – это приятно. Не оторваться. Как петух на заборе кукарекает. Это я – про себя.
С Марой, как начали её майно выносить… Тут уж наоборот – я рот раскрыл. Кое-какие зелья… Настойка на двенадцати травах, снадобья комбинированного действия… Вы себе концентрированный крапивный яд представляете? Вот и я не знал. Причём, похоже – основное воздействие не от муравьиной кислоты, а от гистамина. Спазм гладких мышц, отёк тканей, сгущение крови… Ясно, что применяется не подкожно или внутривенно, но ведь как действуют! Если Мара не привирает…
Уже в последний вечер был момент, когда Аким меня в избу зазвал, всех выгнал и начал рассказывать:
– В Елно новый посадник пришёл. Сюда заходил, разговаривали. Сыска по делам твоим не будет. Ни по Перуну, ни по пруссам битым, ни по посаднице.
Опа! То есть – были варианты. Где-то я прокололся. А может просто – «не дурак пришёл»? На Руси ж умеют не только «слонов слонять да к стенке прислонять». Есть и умные мужики. С посадницей… «кто тело нашёл» – всегда у следствия первая версия.
– И по вотчине моей – год отсрочки дали. Так что, подымаем хозяйство. Может, и получится чего.
– И за что ж нам такие благодеяния? За какие такие дела-радости?
– А ты не насмешничай! Меня, Акима Рябину, в дружине княжеской помнят, наветам давним не верят. Новый посадник – из старых сотоварищей моих. Он мне жизнь свою должен. Это ты-то… малёк ещё, всей славы, что вон, уродину калечную притащил. А за мной такие деяния достославные есть…
Ну, когда дед на церковно-славянский переходит… Когда у него не «дело», а «деяние»… То пластом лежал, «Ваня, Ванечка…», а чуть ожил и сразу – «не твоего ума дело». Тяжко с ним. Начал я, было, извиняться да подлащиваться, а тут крик во дворе:
– Держи! Лови! Зашибёт!
Выскочил во двор – жеребчик, из возчиками приведённых, с коновязи сорвался. Народу и коней во дворе много, все орут. Конёк молодой, мечется очумело. Пока поймали, пока разобрались, пока мозги вправили – вожжой гнилой коня привязали… Так с Акимом и не договорил. Как зимой мне эта гнилая вожжа аукнулась… Ну, чего грустить – сам дурак.
Постоянно ошибаюсь в мелочах. Например, расчёт времени. Мы шли из Елно в Коробец полдня. Ну, чуть больше. И обратно так же поспели. Ага. В два пустых воза. А обоз в двенадцать гружённых возов… Да его только поднять да из города вытолкнуть – полу-утра уходит! А перевоз? Сперва через Десну, потом, на другом конце, хоть и через брод, через Угру… А между… Да что ж они такие бестолковые! Николай голос сорвал, Ивашка – рычит, Чарджи… – шипит. Только когда велел я Ноготку кнут полаческий достать да проверить… Ну, и Марана улыбаться возчикам начала… Затемно, но добрались и разместились.
Утром – «бардак, серия вторая» – погрузка на лодки. Как у авантюрников с фентайзийниками всё просто – «мы сели и поплыли». Корову в лодке кто-нибудь возил? Не в бомбовом отсеке, как в «Особенностях национальной охоты», а в плоскодонке? Как бедное животное в такой неустойчивой, качающейся посудине – раскорячивается, что оно при этом говорит и, главное, делает. А хвостом коровьим, как оказалось, можно не только мух бить, но и мужиков – за борт вылетают как гарпун китобойный. А тут баба Меньшакова над ухом воет: «Ой, коровёнушка моя, ой, кормилица»…
Ладно – корова. Скотина – что возьмёшь. Ладно – баба. Мужики… Лодки – местных, вроде бы – было всё сговорено. Но «проверка на прогиб» идёт непрерывно:
– А задаток?
– Какой задаток? Оплата по факту.
– Не. У нас с дедов-прадедов заведено – половину вперёд.
– Так что ж раньше не сказал?
– Дык, я ж думал, что ты знаешь. Это ж все знают. А иначе как же ж… Не, без этого… Никак… Не, без задатка не пойдём…
– Ладно. Николай, выдай им задаток.
– Эта… Ну… Не боярыч… Такого ряда не было. Это ж четверть серебра, а надоть половина. Не честно это, оммануть нас задумал… Не… Это ж скока гребсти… Туда, стало быть, обратно, а тама скоко… А вверх-то… против реки-то… Мы на тя пупки рвать будем, а ты людям, за труды их тяжкие…
А на кой мне их «обратно» и «тама»? Это ж их забота. Грести вверх, в межень, на пустых лодках – это «труды тяжкие»?! А как же они в половодье с грузом ходят?! Если бы не мой первый речной поход, когда мы в Елно лодией шли… Ну, я бы думать начал, сочувствовать. А тут… хоть и чуть, а опыта своего личного – есть. Факеншит вам, трудники-лодочники. И не простой, а уелбантуренный.
– Николай, собери серебро. Оплата на месте, по факту прибытия с целым грузом. Кто моё майно утопит – взыщу втрое.
– Ты чего! Ты делов делать не выучился! Малой совсем, а туда же! У нас завсегда заведено… Не, ежели так, то и вовсе не пойдём мы… Хай барахло твоё само по речке… Эт твоя забота. А мы и на бережку посидим. У нас и своих делов-то… Мы-то те помочь хотели. Видя твою юность да маломощность… Мы-то от чистой души… А коли ты так… Вот и хрен тебе… Пошли мужики, ежели он об нас эдак, так и мы его – не видать. Ты ещё придёшь, паря, бегом прибежишь, проситься будешь…
И куда я теперь? Со всем этим, что с двенадцати возов свалено? С кучей народу, которому каждый день пить-есть надо? «Профсоюз гребунов непреклонно отклонил предложенное нанимателем трудовое соглашение». Что ж мне, на коленях за ними ползать? Как же мне их – моё дело делать заставить? Этот
«Созданный волей народной
Единый, могучий гребунский союз»?
Или правильнее – «загребущий»? Или – «грёбанный»? Правильнее не – «или», а – «и».
Из истории помню три формы забастовки. Тут есть кое-какая терминологическая путаница. Но в школе учили так.
Итальянская – забастовщики приходят на рабочие места, включают станки и разговаривают. Нормального итальянского «а поговорить» хватает на полный день даже при работающем оборудовании. Это самая древняя форма. Само слова «забастовка» от итальянского «basta» – хватит, довольно, стоп.
Из относительно свежих примеров моей России – «итальянская забастовка» в Российской Думе. Тогда оппозиция попыталась сорвать принятие «Закона о митингах» внеся 358 поправок. Включая совершенно издевательские. Например, предлагалось размер штрафа считать в полицейских дубинках, поскольку «они портятся об митингующих». Но увы, «едриты» сумели добиться принятия закона, хоть и в 23:40, но нужного числа. Не умеет наша думская оппозиция болтать достаточно долго и бессмысленно. Учиться им ещё и учиться.
Русская забастовка – забастовщики приходят на рабочее место и бьют морды всем остальным. Потом прибегает полиция. Соответственно – типичная продолжительность забастовки – 15 суток. Некоторым, типа «Союз борьбы за…» – больше.
Английская – все работают по инструкции. В 1926 году, в общенациональную забастовку, британским железнодорожникам потребовалось менее часа, чтобы полностью парализовать всё железнодорожное движение по всей Англии. Потом они несколько дней поезда растаскивали.
У нас, на Руси, как бы эти технологии не называлась, используются все. Например, газета «Русское Слово» в номере от 22 июля 1907 года сообщает: «На петербургско-варшавской железной дороге производится забастовка, заключающаяся в строгом выполнении инструкций при производстве маневров, благодаря чему поезда опаздывают и многие отменяются». В начале 21 века российским «чемпионом» по таким забастовкам являлся завод Ford во Всеволожске. Его рабочие протестовали таким образом в 2005, 2007 и 2010 годах.
У меня здесь – английский вариант. Только вместо технических регламентов – традиции и обычаи, «как с дедов-прадедов», «по нашему, по исконно-посконному». И абсолютная уверенность в собственной правильности:
«А без меня, а без меня
Река лодчонки б не таскала,
Река лодчонки б не таскала,
Когда бы не было меня».
Бороться с этим… Вариантов у меня два: или штрейкбрехеры, или… или перевести «английскую» забастовку – в «русскую». При переходе к мордобою с отягчающими – у меня есть шанс. Не только «схлопотать», но и «поиметь».
Со штрейкбрехерами… Жердяй и не показывается. У него лодка есть. Но – одна. Проблему не решает, а вот мужика я подставлю. И не факт, что он на это дело пойдёт – уговор был о доставке зерна.
Ещё у Меньшака лодка есть. Мелочь двухвесёльная. Дырявая как решето.
Маргарет Тэтчер к национальной забастовке горняков пять лет готовилась. А я тут… «как здрасьте среди ночи».
В селе в каждом дворе лодки. Тяжёлых, не «рыбки половить», а груз тащить, «рязаночек» – с десятка полтора. Но хозяева против общины не пойдут – гребцами соседи работают. То есть, конечно, не просто соседи, а родня. Из-за ногаты с родичем ссориться?
Вспоминается мне кое-чего из русской классики. Конец 19 века, выставка достижений тогдашнего народного хозяйства где-то на Юге России. Один из помещиков выставляет совершенно великолепное зерно. Образцы для продажи. Желающих купить из местных хлеботорговцев – много, но продавец упорно отказывается от сделки, пока не появляется немец. Сторговавшись за вполне приемлемую цену, они заключаю сделку. Автор рассказа в недоумении расспрашивает одного из местных купцов:
– Да за такое отборное зерно можно было бы и вдвое взять!
– Не. Зерна-то нет.
– Как это? Так вот же оно!
– Сам сказал – «отборное». Сидят девки, поют песни, отбирают полпуда, зёрнышко к зёрнышку. На показ.
– Так обман же получается? Как же слово дворянина? Убытки же!
– Ну какой обман? Кому убытки? Покупатель взял тыщу пудов и заплатил вперёд. Помещику убытков нет. Помещик эту тысячу пудов и отгрузит. Как записано. Правда, зернецо… мелкое да щуплое. Но тысяча – без обмана. Повезут баркой по реке, да и утопят по дороге. Лодочникам там, лоцманом – мзду небольшую. Им ведь тоже жить надо, так что хорошо утопят – на мелком. Чтобы вынимать – не тяжело было.
– А покупатель как же?
– А оно ж застраховано – покупатель свои деньги назад получит. Ему убытка нет, а научение есть. Впредь умнее будет.
– А страховое общество? Оно ж разориться может, оно ж своими деньгами всё это оплачивать будет.
– Страховое общество? И чего? Это ж, чай, не наша, не русская затея.
Я тут со всеми своими понятиями об исправном транспорте, регламентированной погрузке, ответственности перевозчика… как «страховое общество».
«– Застрахерьте меня, пожалуйста.
– Гражданин, выражайтесь прилично.
– Неужели – „застрахуйте“?!».
Нелюдь я здесь. Не «застрахерился». Не знаю «чего все знают»…
– Эй, дяденьки, погодите. Разговор есть.
– Ну вот… А то, ишь ты… «взыщу втрое»… ещё молоко на губах… а дорога-та дело такое… божий промысел… И ты, боярыч, молебнов закажи, да в церковку нашу свечей хоть пожертвуй. Без молитвы, сам понимаешь…
Ладно, на Руси жить – по-волчьи выть. А на «Святой Руси» – тоже выть, но с церковно-славянским акцентом. Это я к тому, что уже и местный поп нарисовался.
– Истинно глаголете, православные. Запасец-то свечной у нас-то поиздержался. Позднюю-то вечерю, стыдно сказать, при одной свечке служу. А ведь тьма-то, она того, сами знаете от кого. Не к ночи будь помянут. Стыдно братия – дом господень светом восиять должен, а мне-то и алтарь осветить нечем. А вот и парча на аналое поистрепалася. Ты, отрок, удели от щедрот своих, надобно новые покрова изделати. Я уж и присмотрел у купцов, да цена кусается. Дом же божий в благолепии пребывать должен бысть. Ибо сиё от веры нашей, от крепости ея.
Монолог подошедшего на речной берег местного попа, был наполнен твёрдой уверенностью в неотъемлемости его права на попрошайничество, в неизбежности моего дарения всего, чего не попросят.
«Каков поп – таков и приход» – русская народная мудрость. А «приход» здесь… «козлищи-монополистищи». Не «приход», а сплошной «расход». Эх, блин, «ружжа» нет. Хотя… Запустение в церкви – хороший повод набить морду хоть кому. Ну, так и быть – к этому и цепляемся.
– Ай-яй-яй. Как же, Ваше преподобие, храм ваш до такого запустения доведён есть? Или паства твоя скупердяйничает? Ах беда-то. Души жадностью иссушенные, будто пустыни египетские. Ну, это дело поправимое. Как там, в Святом Писании, сказано: «сорную траву с поля – вон». Пора, пора бурьян здешний выдирать да выкорчевать. Вижу я, что селению этому более жить не надобно. Ибо упорствуют они в скрадедности, ибо допустили свой храм божий до обнищания. Вредно таким – по земле ходить, Русь нашу благословенную портить. Пора извести сиё паршивое стадо. Мара, радость моя, покажись селянам.
Мара, сидевшая в сторонке на телеге, спустила платок на плечи и широко улыбнулась своей фирменной улыбкой. Мужики шарахнулись в сторону и дружно начали креститься.
– Вот мужички, полюбуйтеся. Это смерть ваша пришла. Ваша-ваша, чему удивляетесь-то? Звать эту красавицу – Марана. Вы, поди, про неё слыхивали. И есть у неё таланты многие. По прозванию её. Гниль там наслать, или немощь какую. Или, к примеру, мор… У вас давно в селище мора не было?
Мара потянулась всем телом, повела плечами… Эх, с таким бы бюстом да «цыганочку»… И спрыгнула с телеги. Мужики шарахнулись ещё дальше, а я поймал попа за рукав и решил посоветоваться:
– Пора уже место это чистым сделать. Я сейчас своих-то уведу. А ты церковь запри. Чтоб последнее не украли. Ежели ночью здесь мор пройдётся, то поутру отпоём быстренько и закопаем. Лодочки-то останутся, вниз идти – не вверх, по течению и сами потихоньку…
– Свят-свят-свят! Господи Боже Сильный и Святый, Царь царствующих, ныне услыши молитву раба Твоего. Молю Тя, Господи Боже мой; вся чародейства, и вся лукавыя бесы ко греху человека клонях и на нем грех творях, Ты, силою Своею, запрети! Ради бо Святаго Великаго имени Твоего заклинаю и прогоняю вси дуси лукавыя и злыя и очеса злых человек и чародейства их наговоры, колдовство, глазную порчу, чародеяния и всякое ухищрение диавольское. Молю Тя, Многомилостиве Господи, отведи от рабов Твоих, и от домов их, и от всякаго стяжания…
Хорошо дядя выпевает. Грамотный. Похоже на моление священномученика Киприана. Не канон, но выразительно. «Заклинаю и прогоняю»… ага, дожидайся… «Очёса»… Меня прогнать? Размечтался. А вот видели ли вы, святой отец, как выразительно тряс головой Киса Воробьянинов после непотребного загула и последующего крушения надежд на аукционе в «Двенадцати стульях»?
«Остап подошёл к Воробьянинову вплотную и, оглянувшись по сторонам, дал предводителю короткий, сильный и незаметный для постороннего глаза удар в бок.
– Вот тебе милиция! Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся всех стран! Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро!
Ипполит Матвеевич за все время экзекуции не издал ни звука. Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с отцом, только отец слишком оживлённо трясёт головой».
Не знаю, как у их преподобия с девочками, да и не интересуюсь. Мне сейчас интереснее мальчики. Вон те бородатые «мальчики» с намозоленными ручечками. Кулаком я этого… пресвитера не прошибу. А вот концом дрючка, зажатым в кулаке – очень даже удобно.
«По рёбрышку, по рёбрышку
Курочка клюёт».
Марана, помогая себе железной палкой, двигалась на толпу мужиков. По моему кивку по обе стороны от неё на шаг сзади развернулись Ивашко и Чарджи. Тут Марана перестала улыбаться и начала скалиться. Разница не велика, но… Воины вытащили клинки… И бородатые мужики дружно ломанули бегом в гору – с берега в село.
Поп, оставшись один, осознал. Попытался вырваться, но длинная ряса, на подол которой так удобно наступить, совмещая с одновременным «по рёбрышку» – не лучшая форма одежды для физкультурных занятий. Завалившись, он попытался сразу подняться, и был перевёрнут на спину пинком Ноготка. Потом Ноготок встал у его головы, снял с плеча свою секиру и выжидательно посмотрел на меня. Я сначала сам потыкал в этого… пресвитера своим дрючком, послушал, как он ойкает, и сформулировал свои предложения:
– Ты идёшь в село. Уговариваешь мужиков. Мне нужно шесть лодий. Сам выберу. Гребцов – три десятка. Молодых мужиков и парней. Десяток назад пойдёт – лодии берегом приведёт. Остальные – с топорами и припасом на тридцать дней. Работать у меня в вотчине будут. Какую работу скажу. Серебра не дам, корм будет. Это наказание такое за глупость вашу.
Поп пытался возразить, но Ноготок наступил ему ногой на грудь. И осторожно опустил блестящее рожно секиры к уже «рукоположенному лицу». А я продолжал проповедовать. Я пока ещё не священномученик, но слова мои тоже запомнить не вредно.
– Ты, служитель культовый, не дёргайся. Сделаете по слову моему – целыми останетесь. Озорничать начнёте – выпущу Марану. А село выжгу. Ты ведь про меня слышал? Как я Велесовых волхвов побил, как «цаплю» поганую извёл. Мне и тебя… съесть – не велика забота. Ваше…
Я посмотрел на его руку – кольцо обручальное на месте. К монашествующим священникам обращение – «Ваше преподобие», к женатым – «Ваше благословение». Всегда путаю.
– Ваше благословение. Изведу вместе с семейством. Дети-то есть?
Поп, косясь на блестящее полотно секиры, осторожно потряс головой. Типа: имеем в наличии.
– Ну вот и славно. Если до полудня отсюда не уйду – готовь церковь к обряду, мертвяков отпевать будешь. Отпусти его, Ноготок.
Поп довольно резво удалился в сторону селения. И вовремя – там уже начали кучковаться аборигены с топорами и дубьём.
Толпу довольно легко испугать. Наблюдения за стадами травоядных в африканских заповедниках показало, что чем больше общность пасущихся рядом животных, тем чаще они срываются с места в панике. В большом коллективе всегда найдётся истеричное существо, которому покажется, что «там кто-то есть». А дальше – стадный инстинкт: «все побежали и я побежал».
А вот добиться от стада толку, хотя бы направить его в нужную сторону – проще с малым. Поэтому волки, которые охотятся «гоном с подставами» и для которых направление движения стада особенно важно – стараются сразу разбить стадо на части. Волк не может долго гнать копытное животное – дыхалки не хватает. Так что, если первый рывок не удаётся, то нужно выгнать дичь на подставу. Это, обычно, пара молодых волков, которые будут гнать жертву дальше. А там и третья пара вступит в эту эстафету. Не засада, как у больших кошек, которая – одна и просто кидается на перехват, а именно эстафета. Как конные подставы при ямской гоньбе.
Я тоже пытаюсь разбить это стадо на части. Отбить молодых самцов. Понятно, что не для еды. У меня впереди офигительных размеров стройка – нужна рабочая сила. Вот я её и нанимаю. Как могу, в той форме найма, который здесь срабатывает. Потому что иное – не срабатывает. Потому что эти тупые мои предки думают, что каждого прохожего можно доить как индуистскую корову. «Никто не кормит, но все доят – священное животное». «А куда оно денется?». Вот то-то и оно – я отсюда никуда не денусь. При всём своём желании. Тем хуже для вас, предки аборигенные.
Нанимать людей для исполнения строительных работ, пугая их смертным страхом, угрожая болезнями и пожаром, использовать их глупые языческие и христианские суеверия… Не хорошо. Но подставлять каждому туземцу свою кису, как дойная корова – доярке вымя, я не буду.
Как же это болото человеческое тяжко проворачивается! К полудню они собраться не успели – повинности в общине исполняются в порядке очереди. «Вас тут не стояло» – непрерывный крик на каждом сельском сходе по этому поводу. Оно и так-то хай стоит на всю округу. А когда – общинная повинность под угрозой чертовщины…
