Текст книги "Слушается дело о человеке"

Автор книги: Урсула Рютт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

В ту же секунду в дверь просунулась багровая голова.

– Вас вызывает старик! – сказал Гроскопф и затворил дверь.

– Что это значит? – Брунер решительно не мог понять, зачем его вызывают к главе магистрата. Даже секретарша, которая всегда все знала, ничего не смогла сказать.

– Прошу вас! – и начальство сделало знак рукой. – У меня поручение. Спешное! Я уверен, что раз дело попадет к вам, оно будет в надежных руках. К нам поступил донос на одного из моих советников, на Баумгартена. Расследуйте это дело со всей тщательностью и осторожностью. Вы знаете, как часто понапрасну подымают шум. О результатах расследования немедленно доложите мне лично. Вот материалы.

Глава магистрата поставил вопросительный знак на полях заявления, протянул его через стол Брунеру и снова вперил глаза в заваленный бумагами стол.

– Я вынужден, господин Брунер, – заговорило начальство, не подымая глаз от стола, – я вынужден обратить ваше внимание на то обстоятельство, что в последнее время вы проявляете некоторую рассеянность при исполнении служебных обязанностей. Может быть, это находится в связи с вашими личными огорчениями и неприятностями? В таком случае я вынужден просить вас отделять частные дела от служебных. Разумеется, я не знаю, что именно с вами произошло, но я вынужден вас просить лучше владеть собой.

Брунер слушал совершенно спокойно. Но при этих словах он невольно подался вперед и, вцепившись пальцами в ручки кресла, в упор посмотрел на своего начальника.

«Как не знаете?» – чуть не вскрикнул он, но проглотил свой бестактный вопрос.

– Я все еще не добился справедливого решения, господин начальник, – сказал Брунер. – Вам известно, по суду я оправдан, но это решительно ничего не изменило в моем положении. Моя ни в чем не повинная семья терпит жестокую нужду. Мне не выдают задержанного жалованья, мне нечем уплатить по счетам, мне необходимо вручить крупную сумму защитнику, который вел мое дело. Как же выпутаться из создавшегося положения? Но я буду продолжать бороться и все равно добьюсь справедливости. Еще раз прошу вас использовать свое влияние и помочь мне получить задержанное жалованье. Несколько дней назад я передал вам выписку из соответствующего постановления. Мне выдали его в Главном управлении надзора, номер четыреста двенадцать.

– Постановления? – глава магистрата взглянул на него, решительно ничего не понимая. Потом нажал какую-то незаметную кнопку, в стене позади стола отворилась дверь, и в комнату бесшумно проскользнул начальник отдела кадров.

– Слушаю! Что вам угодно?

– Где постановление? – сурово рявкнуло начальство.

– Простите, какое постановление?

– Да это… как его там?.. Ну, знаете, постановление Главного управления надзора, номер четыреста двенадцать, относительно порядка выплаты задержанного жалованья за истекшие месяцы. Господин Брунер утверждает, что вручил его нам, а я и понятия об этом не имею.

Георг Шварц почесал в затылке и поднял на лоб очки. Он стоял, вперив глаза в пол, и, видимо, напряженно думал.

– Н-да, припоминаю. Разумеется, постановление… Оно у меня, я приложил его к делу. Но, насколько я понял, оно сформулировано таким образом, что, с одной стороны, нам разрешается уплатить за истекшие месяцы, а с другой стороны, воспрещается. Все зависит от личного усмотрения. Необходимо получить второе постановление, которое уточняло бы первое. Я лично не могу взять на себя столь большую ответственность.

Он пожал плечами и подошел к столу.

– Разумеется, я немедленно прикажу найти постановление, а также затребую специальных указаний из Главного управления надзора. Но, повторяю, без особого указания я ничего предпринимать не стану. У нас в магистрате было уже и так достаточно неприятностей. Лично я… Впрочем, как будет угодно господину начальнику…

Он поклонился письменному столу.

Господин начальник продолжал перелистывать бумаги.

– Мы еще вернемся к этому вопросу. Благодарю. К сожалению, сейчас я занят.

– Слушаюсь! – проговорил начальник отдела кадров, отворил дверь и исчез.

– Итак, господин Брунер, вернемся к нашему делу. Я ожидаю в самом скором времени результатов вашего расследования. Прошу вас действовать как можно осторожней!

И он отпустил Брунера. Через несколько минут глава магистрата снова нажал кнопку, и Георг Шварц снова бесшумно вошел в комнату.

– Где приказ о моей командировке?

Начальник отдела кадров уже держал его в руке.

Отто Гроскопфа удивило столь быстрое возвращение коллеги Брунера.

– Зачем вы понадобились старику?

– Он дал мне поручение, а я снова затронул вопрос о компенсации за истекшие месяцы.

– Еще бы! С этим безобразием давно бы пора покончить, уважаемый коллега. А что он вам поручил?

– Приказ есть приказ. Я вынужден молчать.

Но Гроскопф уже сам обо всем догадался.

– Знаю. Дело Леона Гельбранда? Он передал его вам? Но откуда старику известно, что я… что мы были друзьями? Уверяю вас, я здесь совершенно ни при чем. Нет, подумать только, как много на свете клеветников!

Он придвинулся к Брунеру.

– Давайте будем держаться вместе. Ведь мы с вами старые друзья.

Брунеру насилу удалось убедить его, что речь шла не о деле Гельбранда.

– Нет? – воскликнул с облегчением Гроскопф. – Ну что же, прекрасно. А мне, знаете ли, показалось…

И он удалился.

Брунер вышел из магистрата, чтобы лично собрать сведения о деле Баумгартена. По дороге его обогнал какой-то человек. Это был Георг Вайс. Он, видимо, очень торопился. Брунер не знал, что он спешит к советнику Морицу, инспектору Главного управления надзора, и боится пропустить автобус.

Брунер тщательно и долго проверял дело и наконец сообщил главе магистрата о результатах своего расследования. Дело советника Баумгартена было основано на возмутительной клевете.

– Следовательно, его не в чем упрекнуть, – подтвердило начальство. – Видите! А его обвиняли в хищении, в подкупе, бог весть в чем! Я всегда повторяю: возможно недоверчивей относитесь к обвинениям, какой бы характер они ни носили!

– Наконец, наконец-то! – воскликнул Брунер, когда через несколько недель пришло письмо необычайно внушительного вида. На конверте чернела широкая печать председателя Главного управления надзора.

Брунер прочел, или, вернее, проглотил письмо так поспешно, что некоторые строчки ему пришлось перечитать.

«…B результате тщательной проверки считаю наложение на вас дисциплинарного взыскания в форме выговора вполне законным и целесообразным. Что касается вопроса о задержке вам жалованья за истекшие месяцы, то, к сожалению, мы не имеем возможности оказывать какое бы то ни было давление на магистрат.

По поручению:

советник Мориц,

старший инспектор».

Прочтя это письмо, Мартин даже забыл позвонить доктору Иоахиму. Он вынул из коробочки две таблетки пирамидона по 0,5 и попытался проглотить их, но не смог. Его чуть не вырвало. Он побежал за водой. Вернувшись, он увидел, что его ждет какой-то человек. Посетитель стоял, повернувшись к нему спиной, и смотрел в окно.

– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал вполголоса незнакомец. – Настроение у тебя, кажется, не блестящее?

Брунер замер. Где он мог слышать этот голос? Он знал его. Только никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах он его слышал. Но Брунер не решился схватить незнакомца за плечо, повернуть его к себе и без всяких разговоров посмотреть ему в лицо. Нет, нет, не решился! Брунер бесцельно ходил взад и вперед по комнате. Какое дело этому человеку до его настроения?

– О, вы ошибаетесь, сударь! У меня прекрасное настроение. Но, право, не знаю, о чем мы могли бы с вами говорить.

Брунер громко расхохотался, продолжая кружить по комнате.

– Да и почему бы мне быть в плохом настроении? Я зарабатываю, я занимаю высокий пост. Народ взирает на меня с уважением, я удостоен почестей и наград, а порой пользуюсь отпуском. Вы мне не верите? Но обернитесь, пожалуйста! Обернитесь, если не боитесь увидеть меня, господин Невидимка! Обернитесь, обернитесь скорей, пока я не всадил вам пулю в затылок. Можете тоже стрелять, если хотите, можете поступать, как вам угодно. Только поторапливайтесь, пожалуйста!

Брунер несколько раз прошелся от стены к стене и вдруг остановился.

– Почему вы молчите? Почему не защищаетесь? Это послужило бы только к вашей чести. Ведь я же сказал, что мне очень хочется вас убить.

Незнакомец по-прежнему молчал. Он стоял, отвернувшись, скрестив руки за спиной. В кабинете царила полная тишина. Как, кажется, и во всем учреждении.

Вдруг незнакомец заговорил медленно и приглушенно. Слова его долетали до Брунера, отражаясь легким эхом от оконного стекла.

– Ты заблуждаешься, друг. Не я подвергаюсь гонениям, не я достоин сожаления, а ты. Знай, чем больше тебя интересует житейская суета, тем больше ты погрязаешь в ней. И скоро уже не сможешь выбраться.

Брунер решительно не мог понять, почему незнакомец обращается к нему на «ты».

– Вы считаете, что если я дерусь за свои права, если я борюсь за свою честь, значит, я погрязаю в житейской суете?

– Людское суждение часто бывает ложным. Не делай его мерилом своих поступков. Вспомни о своем старом друге. Что пришлось ему вынести?

– Перестаньте! Вам-то что за дело! – вскричал Брунер, перебивая незнакомца.

– Я обязан тебе напомнить об этом. Помнишь, как в один прекрасный день его вызвали к главе магистрата? Тот рассыпался перед ним в комплиментах, торжественно пожал ему руку и вручил диплом, скрепленный печатью самой высокой инстанции. Диплом, который выдают только за двадцатипятилетнюю преданную и безупречную государственную службу… А помнишь, что произошло потом? Пожалуйста, не отмахивайся. Я обязан напомнить тебе обо всем!

Брунер вздрогнул. Его пугало, что человек у окна, который стоит к нему спиной, так внимательно наблюдает за ним.

– А помнишь, что произошло сразу же вслед за этим? Удостоенный столь великой чести, сверкая в лучах славы, он вернулся к себе в кабинет. Но сияние померкло в тот же день. Дрожащими пальцами держал он в руках послание, в котором просто и ясно сообщалось: «…поэтому я вынужден временно отстранить вас от занимаемой вами должности…» Разумеется, нетрудно было догадаться, что некие лица хотят устроить на его место своего человека. И это им удалось.

Брунер попытался изобразить равнодушие. Все это его вообще не касается. Однако он продолжал внимательно вслушиваться в каждое слово, долетавшее от оконного стекла. Ему вдруг стала ясной вся сомнительность обычного представления о чести. Он засмеялся и покачал головой. Незнакомец продолжал говорить, не оборачиваясь.

– Как много людей отдают все свои силы, только чтобы достичь весьма сомнительного положения. И при этом они забывают, что рядом находится ближний, брат-человек.

Брунер все быстрей ходил взад и вперед, поворачиваясь каждый раз в одном и том же месте.

– Может быть, вы хотите поговорить про любовь к ближнему? Это красивые слова, которые легко слетают с уст красноречивых проповедников. Что ж, могу вам только сказать спасибо! Большое спасибо! Я не привык употреблять избитые ханжеские выражения. Так кто же из нас любит своего ближнего? Уж не вы ли? Вы-то, конечно, явились сюда из любви ко мне?!

– Я не проповедник, не монах и не миссионер. Я не требую от тебя, чтобы ты любил своего ближнего. Но разве недостаточно, если ты будешь его уважать? Уважай ближнего своего, как самого себя.

– Вы с чрезвычайной широтой толкуете священное писание. Но повторяю: спасибо! Большое спасибо! Чем больше я уважал людей, тем с большей силой наносили они мне удар в спину. О, вы ведь не знаете, что со мной делают. Меня втаптывают в землю словно червя, да еще смеются и спрашивают: как вы себя чувствуете, сударь? Но ведь вместе со мной втаптывают мою жену и детей. Нет, с меня довольно! Я должен наконец добиться покоя. Я хочу наконец иметь покой, понимаете, покой!

– Покоя не будет, мой дорогой, пока мы равнодушно потворствуем злу, царящему в мире. Покуда мы взираем на несправедливости по отношению к другим, мы и сами являемся соучастниками преступления. Сколь многие говорят: мы знаем размеры людского горя! А на деле легко мирятся с ним. Ведь оно их не задевает. Нет, милый друг, не будет спокойствия на земле, пока везде и повсюду безумствует оголтелое Я, сорвавшееся с цепи. Оно погрязло в низменной суете, оно распространяет заразу повсюду. Нет, не будет покоя, покуда свирепствует эта чума.

Мартин Брунер остановился возле стола и потупился.

– Ты опускаешь глаза, мой друг? Это хороший признак. Ты задумался, ты смотришь в самого себя. Видишь крепость из гранита? Ее воздвигли на плодородной земле, и она задавила взошедшие здесь злаки. Будь бдителен! Буди ото сна окружающих! Только бдительность и великое беспокойство взорвут наш окаменелый порядок вещей. Только они одни могут способствовать тому, чтобы все стало на свое место. Прости, пожалуйста, я все еще обращаюсь к тебе на «ты». Но меня извиняет наша дружба. Я много занимался тобой последние годы. Я дал тебе немало добрых советов. Правда, ты не мог угадать, от кого они исходят. Сейчас ты меня узнаешь.

Незнакомец обернулся. Брунер увидел его лицо. Нет, уж этого он никак не ожидал! У другого – нет, невозможно, – у другого было его лицо, его собственное лицо, в точности его лицо и его глаза. Брунер невольно подался назад. Но лицо было здесь по-прежнему. Оно следовало за ним… Приближалось… Придвинулось вплотную, улыбнулось и слилось с его лицом.

Как ни искал Брунер, в комнате никого больше не было. Он был один. Только в зеркале над умывальником происходила какая-то возня. Там, словно в фокусе, собирались пучки света, устремлялись обратно, падали на темный переплет окна.

Брунер собрался с силами. Он отер пот со лба, положил печать и документы в ящик стола и запер его на ключ. Затем направился к доктору Иоахиму.

По дороге ему попался Генрих Драйдопельт. Он нес битком набитую сетку с рынка.

– Видите, как плохо, когда в доме нет хозяйки. А дочь моя в больнице.

– Но сетка вам очень к лицу, – пошутил Брунер.

– Не только мне, сетка всем нам к лицу. Недаром мы барахтаемся в ней с самого рождения. Зато стоит порваться хоть одной петле – просто беда. Мы немедленно вываливаемся из нее. А как ваши дела? Не видно конца? Нет? Не видно? Вот безобразие! Послушайте, к Зойферту, кажется, начинает мало-помалу возвращаться человеческий облик. Он уже перестал разыгрывать главного уполномоченного по жилищным вопросам. Я только что был у него в лавке. Он разговаривал вполне разумно. Попробуйте поговорить с ним. У него чрезвычайно большие связи. Ну, я очень спешу. До свидания.

И Драйдопельт исчез так же внезапно, как появился. Брунер увидел, как за ним захлопнулась дверь трактира «Черный ворон».

«Уж не поговорить ли мне вправду еще раз с Зойфертом? – подумал Брунер, продолжая свой путь. – И с Бакштейном, и с Баумгартеном, с советником Баумгартеном, у которого такие приятные, сдержанные манеры и который славится своим добропорядочным образом жизни? Или с Ладенбахом, с Ленцем и Эрле?» Перед Брунером неожиданно выросло множество шляп. Только нахлобучены они были не на головы, а на металлические подставки, и на каждой был ярлычок с обозначением фасона, материала и цены.

– Простите! – сказал Брунер, нечаянно толкнув кого-то возле шляпного магазина.

Нет, не имело решительно никакого смысла опять разговаривать с этими людьми. Уж лучше поехать к советнику Морицу и осведомиться, по какой причине он так быстро и неожиданно изменил свое мнение и оставил в силе дисциплинарное взыскание, с которым, по его же собственным словам, он не согласен? Впрочем, еще лучше ничего не предпринимать. По крайней мере его оставят тогда в покое. Больше так продолжаться не может. На него уже все пальцами показывают.

Вдруг перед Брунером вырос грозный и высокий уполномоченный по вопросам культуры. Брунер съежился и неуверенно поклонился.

– Вы нарушитель мира, антиобщественный элемент! – прошипел уполномоченный, проходя мимо. – Мы прекрасно знаем все, все, что вы натворили.

Брунер насилу оправился от испуга. Но тут появился его домовладелец, скорчил презрительную рожу и так громко захохотал, что прохожие обернулись.

– Хе-хе-хе, – смеялся он. – Хе-хе! Вы думаете, мы не знаем, что… Да об этом воробьи кричат с крыш…

Вслед за ним показался сапожник.

– Посмотрите на этого чиновника магистрата. У него полон короб выговоров. А с нашего брата еще требуют, чтобы мы их уважали. Тьфу! – и сапожник сплюнул в сточную канаву.

Неожиданно подошел учитель старшего сына.

– Нечего сказать, хорошенький отец! Просто замечательный! Не вылезает из суда!

Наконец Брунер столкнулся с супружеской парой. Он познакомился с ними совсем недавно.

– Мы горько разочаровались в вас. Вы просто темный элемент! Знать вас не желаем! Прощайте!

Брунер не решался поднять голову. Засунув руки в карман, он быстро шел по тротуару.

– Ты отверженный. Понимаешь, как больно быть отверженным. Ты теперь не такой, как другие. Все это видят. Самое лучшее – исчезнуть. Скрыться куда-нибудь, где тебя никто не знает. Твое присутствие вызывает всеобщее возмущение. Ты лишен дара присутствовать. Ты никогда не научишься удобно устраиваться. Спасайся! Исчезни!

– Перестань! Перестань! – вырвалось у Брунера. Но никто его не слышал. Нет, решительно никто не обратил на него никакого внимания. Прохожие равнодушно спешили мимо по своим делам.

«Так, значит, вот до чего я дошел!»

К нему подлетело некое существо женского пола. Он не хотел смотреть на него и все же смотрел. У существа было ярко-оранжевое лицо и такого же цвета шея. Сквозь небрежный вырез платья виднелась удивительно соблазнительная грудь.

– Ты так печален, мсье! – прошептало существо вкрадчиво. – Я тебя утешу. Пойдем со мной в Кино-Палас. Говорят, что я прекрасна. У меня фигура установленных пропорций. Хочешь убедиться сам?

Он ускорил шаг. Существо не отставало.

– Mon Dieu, о господи, как ты печален! Какая муха тебя укусила? Ты прогорел? Или, может быть, проиграл в тотализатор? Дай я утешу тебя, mon pauvre garçon, бедный мой мальчик! Приходи ко мне в Кино-Палас. Я жду тебя!

Он пошел еще быстрее. Существо не отставало.

– Ты почему убегаешь? – крикнуло оно вдруг с обидой в голосе. – Обо мне пишут в газетах, журналы дерутся за право сфотографировать меня, а ты бежишь, enfant terrible, скверный мальчишка!

Он шел все так же быстро. Существо не отставало.

– Ты просто дурак, мещанин! Пардон, но я вынуждена тебе это сказать. Тебе действительно нечем помочь. Я готова тебя убить!

Он опешил и растерянно посмотрел в бумажное оранжевое лицо. Из ее большого рта торчала сигарета.

«Смертельная любовь – четырнадцатая неделя, смертельная любовь – четырнадцатая неделя, смертельная любовь – четырнадцатая неделя, смертельная неделя – смертельная – смертельная – смертельно – смертельно – смертельно – смертельно…»

– С ума можно сойти, – вскрикнул он и резко отвернулся. Но он чувствовал, как длинная лента на деревянном щите продолжает двигаться с ним рядом и убивает его. Он перешел на противоположный тротуар. Стенд с киноплакатами уже давно остался позади, но обрывки оранжевой бумаги по-прежнему хлестали его по голове.

Где-то залаяла собака. Откуда взялась здесь собака? Он поднял голову и увидел, что стоит у дверей доктора Иоахима.

– Вы удостаиваете меня вашим приходом в самое неподходящее время, мой дорогой. Все равно, входите, входите, чудовище этакое…

Иоахим насильно втащил его в комнату и предложил сигарету.

– Ах так, некурящий? Только этого не хватало! Вы что же, совершенно лишены добродетелей?

Адвокат сквозь дым посмотрел на своего подзащитного. Тот сидел съежившись, и казалось, машинально протянул доктору Иоахиму письмо. Адвокат быстро пробежал глазами послание Главного управления надзора.

– Так я и думал. Ничего не поделаешь. Придется обратиться в самую высшую инстанцию, в суд по дисциплинарным делам. Сейчас же займусь этим. – Он положил письмо на стол. – Мы будем совершенно спокойно ожидать победного окончания нашего дела. Я лично нисколько не сомневаюсь в благоприятном исходе. Но пусть это остается тайной. Наши противники, разумеется, полагают, что мы капитулируем.

Он откинулся в кресле.

Брунер устало кивнул головой. Но в этом кивке был еще крошечный отсвет надежды. Позвонил телефон. Вызывали доктора Иоахима. Брунер принялся перелистывать лежавшие на столе журналы.

«Если у тебя краснеют руки, пользуйся «Тонкой 54».

Он перевернул страницу:

«Если ты набегался,

и у тебя устали ноги

и болят плечи

от тяжести, которую несешь…»

– Только не вздумайте, когда вы уже почти у цели, вешать нос! – воскликнул его защитник. – Извольте-ка заняться чем-нибудь другим. Так не годится. Отправляйтесь сегодня же с супругой танцевать. Понятно? Мир вовсе не так мрачен, как вам кажется. Он совсем иной – стоит нам только захотеть.

«Приговорен танцевать! – подумал Мартин. – Ну что ж, пойдем танцевать».

Он встал, подал адвокату руку и, пошатываясь, вышел из комнаты.

Чиновникам из налогового управления пришлось очень и очень нелегко. Они только и делали, что ломали себе голову, как и с какой стороны подъехать к этому подозрительному Фердинанду Ноймонду, который, невзирая на все вежливые напоминания, до сих пор не уплатил налога. А между тем деньги у него есть. Это совершенно очевидно.

– В прошлое воскресенье он был в баре «Ma chérie» и просто швырял деньгами, – сказал Зандиг, обращаясь к своему коллеге.

– А какая у него машина, черт бы его побрал! – добавил Кнебель, сидевший за письменным столом. – Только я не стал бы покупать огненно-красную. Уж очень режет глаз.

– Огненно-красную? – переспросил с удивлением Зандиг. – Она в жизни не была красной. У него зеленая машина, просто ядовито-зеленая.

– Ну, знаешь ли! Я умею еще отличить красное от зеленого, – заметил обиженно Кнебель.

– О чем, в сущности, вы говорите? – вмешался в разговор третий сослуживец, Юбершрайтер, искавший в шкафу какую-то папку. – У Ноймонда машина не красная и не зеленая, а серая. Просто грязно-серого цвета.

Два приятеля так и уставились друг на друга.

– Как? Что вы говорите? Неужели у него три автомобиля? Впрочем, вполне возможно!

– Ха-ха-ха! – расхохотался Юбершрейтер. – Вот именно! Один – чтобы торговать бриллиантами, один – для металлического лома, а один – специально для женщин! Вот именно!

Зандиг и Кнебель тоже захохотали, и мир был восстановлен.

– Что ж, посмотрим! – сказал Кнебель, кладя в папку несколько справок. – Я вызвал его на сегодня и предложил представить нам соответствующие документы. Это наше последнее предупреждение. Дома его ни разу не удалось застать.

Зандиг усмехнулся.

– А вы надеетесь, что он возьмет да и выложит деньги на стол?

– Посмотрим! Но на этот раз он от нас не уйдет, – твердо заявил Кнебель. – Уж этого парня я все-таки скручу.

Юбершрейтер повернулся спиной к шкафу и кашлянул.

– Мошенник проклятый! А еще бегает на свободе. Вот попробовал бы кто-нибудь из нас – сразу бы угодил за решетку!

– Еще бы, – подтвердил Зандиг. – А вам известен список его прегрешений? У вас глаза полезли бы на лоб.

– Нет, но зато мне известна его биография, – вставил Кнебель, желая показать, что он тоже осведомлен не меньше других.

– Мне прекрасно известна его биография. Десять лет каторги, пятнадцать лет тюрьмы, две жены законные, девять детей, из них трое прижиты от любовницы и от дочери любовницы. О потомстве своем он, разумеется, не заботится. Денег никогда не имеет, но при этом всегда при деньгах.

– На этот раз он от меня не уйдет! – повторил Кнебель и закурил сигарету. – Платить налоги обязаны все. Что бы иначе сталось с нами? Начальство и так уже крайне недовольно тем, что мы ничего не сумели добиться.

– И с полным основанием, – подтвердил Юбершрейтер и тоже закурил, – с полным основанием. Я считаю, что сегодня – разумеется, если он явится, – что сегодня мы должны взяться за него сообща и прижать его к стенке. Мне просто интересно, почему это все разводят с ним бесконечные церемонии. Подумаешь, цаца какая! Кажется, всем прекрасно известно, что он за птица.

– Несомненно! – согласился Зандиг. – Но он удивительно ловко использует самые неожиданные возможности, которые посылает ему судьба. У него отзывы, письма, удостоверения, рекомендации от чрезвычайно влиятельных и высокопоставленных лиц, обладающих весом не только у нас, но и за границей. Стоит игре принять дурной оборот, и он немедленно использует свои козыри. Даже за тюремной решеткой он оказывается в совершенно особых условиях и со всеми там почтительно-фамильярно на «ты».

– Угу! – пробормотал Юбершрейтер, набирая чернила в ручку.

Три приятеля решили дождаться прихода мошенника и заставить его выложить деньги на бочку. Поэтому они перестали разговаривать о нем, дабы не расплескать преждевременно свой праведный гнев.

– Так я и знал, что не явится, – сказал Зандиг, видя, что назначенный срок давно прошел.

Оба приятеля промолчали и занялись своей работой.

День миновал, принеся только разочарование. Пришлось снова вызвать Ноймонда на другое число, зная заранее, что он не придет.

Но на другой день произошло нечто совершенно неожиданное. Около одиннадцати утра двери стремительно распахнулись и в комнату решительной походкой вошел господин Фердинанд Ноймонд! Он швырнул шляпу на стол, вслед за ней полетели перчатки.

– Вот и я! В чем дело? Прошу покороче. Я занят.

Кнебель, Зандиг и Юбершрейтер вскочили словно наэлектризованные со стульев.

– Добрый день, господин Ноймонд! – сказали они хором, придвигая ему стул и подставляя пепельницу. – Вам следует… вы должны уплатить налоги…

Посетитель сел, положил ногу на ногу и закурил сигарету.

– Налоги? С каких доходов? С каких доходов мне их платить?

Он протянул собеседникам золотой портсигар с ароматными сигаретами.

– Курите?

Три чиновника ответили отрицательно.

– Перейдем к делу, – сказал Кнебель, извлекая какую-то бумагу. – Вы принесли с собой необходимые документы? С вас причитаются налоги.

– Но с каких же доходов? – повторил, улыбаясь, Ноймонд. – Мое дело не приносит решительно ничего.

– На какие же средства вы живете?

– На какие? Очень просто – на благотворительность друзей. Свет, слава богу, не без добрых людей.

Он выпустил дым прямой струей и посмотрел ему вслед.

– Минуту, – перебил его Юбершрейтер. – У вас есть деньги. Существуют свидетели, которые видели, что недавно вы разменяли две крупные купюры.

Тут в свою очередь засмеялся, и очень искренне, господин Ноймонд.

– Нет, это великолепно, господа! Просто великолепно! Две крупные купюры?

Он смеялся, нисколько не утрачивая своей любезности. Он смеялся, как истый эстет.

– Две крупные купюры? Нет, господа, это просто прелестно! Может быть, вам угодно взглянуть на еще более крупные? – И он вынул из внутреннего кармана пиджака толстую пачку денег. – Или на еще более? Пожалуйста!

Он вытащил вторую пачку, третью… Разумеется, никому из трех официальных лиц не удалось состроить официального выражения лица. По правде говоря, они не столько смотрели, сколько попросту таращили глаза. Челюсти у них отвисли, да так и остались. Три чиновника готовы были поклясться всеми святыми, что они в жизни еще не видывали столько денег.

– Ох! – вырвалось у Юбершрейтера, и он в полной беспомощности поглядел на своих коллег.

– Ну и ну! – воскликнул Зандиг, ощупывая пачки, которые Ноймонд положил на стол для всеобщего обозрения.

– Невероятно! – заявил Кнебель и покачал головой.

Они стояли перед загадкой. Им вспомнились высокие и высочайшие связи, которыми якобы обладал этот человек. Каждый ждал, чтобы другой заговорил первым.

– И это вы называете не иметь денег? – решился наконец спросить Юбершрейтер.

Ноймонд закурил вторую сигарету.

– Простите, господа! Вы курите, конечно?

И не успели они опомниться, как у каждого в руках очутилась сигарета.

– Ну, разумеется, господа…

Ноймонд снисходительно улыбнулся и захлопнул свой золотой портсигар.

– Разумеется, у меня нет денег, – сказал он любезно. – Хотя я вполне понимаю, что вам бы очень хотелось получить их с меня.

Кнебель совершенно растерялся.

– Но, может быть, вы сообщите нам, каким образом эти деньги попали к вам в карман? – спросил он, почувствовав вдруг прилив храбрости, тем более, что ему очень хотелось заслужить похвалу от начальства. – Вот именно, объясните пожалуйста, откуда у вас деньги?

– Что ж, раз вы непременно хотите знать! Здесь нет секрета. Я выиграл их в рулетку.

Три чиновника окаменели.

Господин Фердинанд Ноймонд выпустил дым прямой струей и посмотрел ему вслед.

– Но, как вы, разумеется, знаете, выигрыш налогом не облагается.

Все трое хранили молчание.

Ноймонд взял со стола пачки денег и небрежно сунул их во внутренний карман пиджака.

– А кроме того, – сказал он, – нынче пан, завтра пропал. Завтра я, может быть, все проиграю.

Деньги исчезли, и чиновникам показалось, что они им просто померещились.

– В рулетку? – переспросили чиновники, желая убедиться, что все это не сон.

– Разумеется. Что поделаешь! Я закоренелый игрок. И вообще, нужно же на что-то существовать. Разумеется, я ставлю только на «маленькие шансы». Вы знакомы с рулеткой, господа?

Они посмотрели друг на друга. Нет, конечно, они далеко не достаточно изучили эту игру.

– О, чрезвычайно интересно, уверяю вас. Эта игра таит бесконечные возможности! Но, повторяю, я совершенно не верю в риск, в большие ставки. Правда, чтобы играть по маленькой, необходимы терпение и выдержка, как и в любой профессии. Я, например, верю только в «транверсаль» или «карре», иногда также и в «шеваль».

Он достал из бокового кармана разграфленную карточку и швырнул ее на стол.

– Вот посмотрите, сколько у меня выигрышей. Они отмечены особо.

Три чиновника разом склонились над маленькой карточкой, испещренной черными цифрами и красными значками. Да, это было действительно удивительно. Кто-то прочитал цифры вслух.

Ноймонд засмеялся.

– Больше всего мне везет на «транверсале» 19/21. Иногда и на «первых четырех». А вот мой друг играет, наоборот, всегда очень крупно и сразу на трех столах. Но я такой игры не признаю. Не следует терять самообладания.

Он помолчал и потушил сигарету о пепельницу.

– Если мне кажется, если я полагаю, что шарик попадет на «манке», я, разумеется, ставлю на «пассе». И обычно угадываю. Понимаете, в этом-то и кроется тайна успеха: нужно всегда уметь ставить на то, что обязательно сбудется, а не на то, что только может сбыться.

Он извлек из кармана вторую карточку.

– Видите, у меня нет системы. Я вообще не верю в системы. Они одинаково ненадежны. Счастье не вырвешь ни силой, ни расчетом. Конечно, существуют циклы, которые мы ощущаем как бы шестым чувством. Вот, например, посмотрите: 19/зеро/21. Или вот, пожалуйста, вот опять: зеро/19/21. И вот здесь, убедитесь, пожалуйста: 21/19/1. Ну, что вы на это скажете? Ясно, что я всегда использую именно эти группы. Предположим, я ставлю на 19/21 и на «первые четыре», на каждую по 50 марок. Выигрыш выпал на 20. Вот, пожалуйста: 500 марок в кармане. Если я повторю десять раз подряд, получится 5000 марок. Иногда выпадет зеро. Пожалуйста – 400 марок в выигрыше. Я повторяю это десять раз, и у меня – 4000. Подводим итог: 9000. Следовательно, в десять дней 90000 марок.