Текст книги "Тревожная служба. Сборник рассказов"

Автор книги: Ульрих Комм

Соавторы: Иоахим Бремер,Эдмунд Ауэ,Ханс-Иоахим Франке,Йозеф Соколик,Христиан Пех,Клаус Петерс,Герхард Шунке,Хайнц Штатцковский,Эрхард Дикс,Вернер Шмидт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Юрген уцепился за эту мысль. Вопрос будет исчерпан. Ни у кого не возникнет подозрения, что это он забыл сдать магазин. Его солдатская карьера останется незапятнанной. Его характеристика при увольнении в запас – а это произойдет через несколько месяцев – будет безупречной. А кому это повредит, если он все скроет? Грецу все равно не поможешь!..

Юрген пытался найти все новые и новые оправдательные аргументы, чтобы заглушить голос своей совести.

«Что ж, из-за этой дурацкой истории портить свою службу? А что скажет Хелька, узнав, что я сижу на гауптвахте? Наверняка мне дадут за это пару суток...»

Юрген задержался у окошка.

– Вы что, – спросил новый унтер-офицер, – хотите выйти на охрану границы без оружия?

Юрген нехотя взял автомат и два магазина. «А что делать с третьим? Куда его деть? Сейчас признаюсь! – решил он. – Покажу пропавший магазин! Сделаю вид, будто бы только сейчас его обнаружил в сумке».

Однако вместо этого с его губ непроизвольно сорвались другие слова:

– Мне нужно вернуться в казарму. Я там забыл одну вещь.

И, не дождавшись разрешения, Вебер стремительно помчался по лестнице.

– Ты что, забыл устав? – закричал ему вслед ефрейтор Гральман, но, заметив, что Вебер чем-то взволнован, добродушно сказал: – У парня после отпуска помутился разум!

Солдаты понимающе ухмыльнулись и стали ждать Юргена. Он вернулся через несколько минут – больше не потребовалось, чтобы торопливо спрятать магазин под бельем в своей тумбочке.

В дозор на границу Вебер вышел вместе с ефрейтором Гральманом. Они направились по протоптанной дорожке на наблюдательный пункт. Им обоим был хорошо знаком здесь каждый кустик. Промытое ложе канавы, тополь на изломе линии границы, пень дуба, сгоревшего от молнии. Там, на той стороне, виднелась одинокая будка таможенной службы, вдали тянулось ввысь острие колокольни деревенской кирхи. А перед ближайшим трактиром, который реваншисты избрали местом своего паломничества, уже стояло несколько туристских автобусов.

Юргена все это не волновало. И не только потому, что он видел все это уже много раз. Сегодня он думал только об унтер-офицере Греце, посаженном на гауптвахту, и магазине, спрятанном в тумбочке под бельем. Он думал и о Хельке. Как бы восприняла она этот факт, если бы вместо Греца на гауптвахту посадили бы его? Против своей воли он представил себе, каково будет жене унтер-офицера Греца, которой на длительное время придется расстаться с мужем: ведь теперь его переведут в другое место. И все это из-за него, из-за Вебера, так как он струсил, побоялся честно признаться, что просто забыл сдать магазин на склад. И опять он услышал «жаль!», которое произнесла, открыв дверь, Хелька, когда они увиделись впервые. И вдруг будто что-то толкнуло его: он представил себе, как бы Хелька произнесла это «жаль!», узнал, что он, Юрген Вебер, побоялся признать свою вину.

По ту сторону границы из трактира высыпали люди. Вебер услышал голос Гральмана:

– У старого Бисмарка процветает бизнес!

«Какое мне дело до старого Бисмарка? – подумал Юрген, но, заметив, что Гральмана удивило его безразличие, сказал:

– Хотелось бы знать: что нужно там этим людям?

Вебер прекрасно знал, чего хотят типы на той стороне. Знал это и Гральман, который ответил на его вопрос:

– Они бесятся от ненависти к нам и ищут только предлог для сенсационного скандальчика, но они его не найдут!..

«Ищут, – машинально повторил про себя Юрген, – найдут... Все ищут и не находят...»

– Петер, – неожиданно для себя спросил он, – а что, если найдут магазин? Что тогда будет с Грецем?.. – Юрген запнулся, испугавшись, что выдаст себя, и сделал вид, будто внимательно наблюдает за местностью.

Гральман удивился и не сразу ответил:

– Во-первых, что это ты вспомнил о Греце, да еще с таким сочувствием? А во-вторых, где и как смогут найти этот магазин?

Юрген смутился и попытался обосновать свой вопрос.

– Мне просто жалко его, – сказал он. – А когда я думаю о своей Хельке, мне становится жалко и жену Греца.

– Когда ты думаешь о своей Хельке?.. – проговорил Гральман, ухмыльнувшись. – Сдается мне, ты все время думаешь о ней. Это – во-первых. А во-вторых, у всех влюбленных сердца становятся мягкими.

– Разве может кто-нибудь оставаться в данном случае равнодушным? – ответил Юрген, стыдясь своей нерешительности. – Ведь он женат, только что получил квартиру, и вдруг на него свалилось такое серьезное наказание – отстранение от должности, перевод в другое место службы... Нет, нельзя оставаться равнодушным...

Петер Гральман стал серьезным.

– Верно, в данном случае никто не может быть равнодушным, – сказал он. – Но, черт побери, что можно сделать? Магазин пропал, его не найдешь.

– И все же... – Юрген запнулся. – И все же, если бы он нашелся?..

Гральман взглянул на Юргена, как учитель на ученика, не понявшего вопрос, хотя его повторили уже раз десять.

– Где и как ты отыщешь его?

– Ну, скажем, магазин можно поискать на тропах, по которым патрули ходят к границе, – быстро ответил Юрген, но, увидев, что Гральман с насмешливым отчаянием надул щеки и выдохнул, добавил: – Вот, скажем, ты или я нашли бы. Тогда Греца выпустили бы, а мы получили бы благодарность. Ну как?

– «Ну как?» – передразнил его Гральман. – «Ну как?» Да что тебе стукнуло в голову, а? Идеи хочешь подкинуть, да? – Насмешливо взглянув на Юргена, он продолжал:. – Точно такие идеи давным-давно возникли не только у тебя, но и у других. И пока ты у своей Хельки... Пока ты развлекался со своей Хелькой, у нас здесь тоже хватало удовольствий. Мы прогулялись по всем дозорным тропам, по всем близлежащим дорогам и контрольным пунктам. Все прочесали. Даже с собаками. Короче, великолепно провели свое свободное время во второй половине воскресного дня. Прекрасно отдохнули! Ведь прогулки повторялись несколько раз. Повалялись да поползали по зеленым лугам. И ни черта не нашли! – Гральман вздохнул, как бы стараясь прогнать свое раздражение, и уже спокойным тоном добавил: – Твое усердие достойно похвалы, но, к сожалению, ты ничего не сможешь сделать.

«Твое усердие достойно похвалы!..» Эта фраза прозвучала как пощечина. Слова Гральмана обожгли Юргена. Кровь бросилась ему в лицо, и он испугался, как бы Гральман не обратил на это внимания.

«Твое усердие достойно похвалы, но, к сожалению, ты ничего не сможешь сделать». Гральман сказал это дружеским тоном, но для Юргена его слова прозвучали как язвительная насмешка.

«Если бы Гральман знал, – подумал он, – то вел бы себя совсем по-иному. А что, если я все-таки решусь? Что, если я пойду к командиру роты?» Юрген долго раздумывал, а потом беспомощно проговорил:

– Я хотел только сказать, как бы это было здорово, если б нашли.

– Как бы это было здорово!.. – повторил Гральман, успокаиваясь. – Ну, довольно болтать об этом. Веди наблюдение за своим сектором.

Юрген всмотрелся в толпу людей по ту сторону границы. До него донеслись обрывки песни: «...мы будем маршировать дальше...»

– Проклятые маршевики-реваншисты! – выругался Гральман и отвел траву от глаз, чтобы лучше наблюдать за шумной «туристской группой».

– Здесь конец вашему «маршу»! – добавил он. – Здесь мы стоим поперек дороги!

Юрген крепче сжал свой автомат. На той стороне толпа редела. Люди скрылись за автобусами. Впереди остались только три парня.

– Что это они собираются делать? – проговорил Гральман. – У этих троих в руках какие-то картонные трубки. Похоже, что это ракеты для фейерверка.

Не успел Гральман это сказать, как из картонных труб, оставляя дымный хвост, ввысь действительно взлетели маленькие ракеты. В небе раскрылись три небольших парашюта. К ним были прикреплены флаги.

– Вот тебе и дневной фейерверк! – заметил Гральман и добавил с удивлением: – С чего бы только?

Люди на той стороне вышли из-за автобусов и, задрав головы, следили за парашютами. Ветер гнал их на восток. До пограничников долетели обрывки песни: «...наши черно-бело-красные знамена...» И действительно, среди флагов, которые несли парашюты, трепыхался имперский военный флаг.

– Знаешь, какой сегодня день? – осенило вдруг Юргена. – Двадцать второе... двадцать второе июня!

Гральман не сразу сообразил.

– Сегодня двадцать второе июня! – повторил Юрген. – Эти типы празднуют день нападения фашистов на Советский Союз в тысяча девятьсот сорок первом году!

Гральман выругался и вскинул к глазам бинокль. Парашюты с флагами приземлились на заграждении.

– Видишь, не повезло, – заметил Юрген.

А на той стороне «туристы» шумно усаживались в автобусы.

– Эти типы празднуют свое поражение, – сказал Гральман, – свой полный и окончательный разгром. Неужели они до сих пор это не поняли?

Автобусы уехали. Возле трактира стало тихо.

Гральман связался по телефону с командиром роты.

– Докладывает «Кремень». У нас происшествие! «Происшествие!» – эхом отдалось в сердце Юргена.

«У нас происшествие!» – эта фраза не выходила у него из головы.

Гральман, закончив свой доклад, взглянул на Юргена:

– Что с тобой?

– А что может быть со мной?

Юрген попытался улыбнуться.

– Ты же белый как мел! – сочувственно проговорил Гральман.

– Я устал, – ответил Юрген и отвернулся, чтобы избежать дальнейших вопросов.

Гральман по-дружески положил руку ему на плечо, посмотрел на часы.

– Через час смена, – сказал он, стараясь утешить Юргена.

«За час, – подумал Юрген, – я должен принять решение».

Медленно, страшно медленно тянулся этот час. Их сменили, и они вернулись в расположение роты. Состояние Юргена обеспокоило Гральмана.

– Ничего, – сказал Юрген, – немного посплю, и все будет в порядке.

Сам-то Юрген знал, что ему не заснуть. «Если б я смог поделиться с кем-нибудь, рассказать о своих переживаниях», – подумал он. Юрген чувствовал, что ему становится все труднее заставить себя принять решение. Но он должен набраться смелости, иначе будет поздно!

Юрген видел, как к железнодорожной станции подошел поезд. «Сейчас выгрузят почту, – подумал он. – Но для меня, конечно, еще нет письма. Хелька еще не успела написать. Скоро мы разойдемся по казармам, уберем свои вещи в тумбочки, а в моей под бельем лежит...»

Громкий голос прервал его размышления. Юрген услышал, как назвали его фамилию.

Товарищи уставились на него.

– Ты что молчишь, парень? – спросил один из них.

– Здесь, – крикнул Юрген.

– Шибко перетрудился в отпуске? – добродушно посмеиваясь, спросил дежурный унтер-офицер и, прежде чем протянуть Юргену письмо, взглянул на конверт: – Вот это любовь! Не успел прибыть из отпуска – и, пожалуйста, уже письмо!

Юрген схватил письмо. Ему стало жарко. Да, письмо от Хельки. Она, наверное, написала его сразу же после того, как они расстались.

Юрген пошел в клуб. Ему не хотелось читать письмо в казарме: слишком много глаз. В клубе он нашел свободный уголок, вскрыл конверт и прочитал: «Мой милый! Только что ты ушел. И я хочу, чтобы по возвращении в часть ты получил это письмо с первой почтой, чтобы ты знал: я с тобой. Я всегда с тобой, даже если нас разделяют многие километры. Знай это...»

Строки поплыли перед его глазами. «Проклятые нервы! – подумал он. – Если бы Хелька была сейчас здесь!»

«Знай это! – перечитал он и стал читать дальше: – А в том, что ты всегда со мной, я уверена. Как это прекрасно, когда вот так можно доверять друг другу!..» Юрген не мог больше читать и тыльной стороной ладони вытер глаза.

«Когда вот так можно доверять друг другу, – повторил про себя он. – Доверять друг другу...» И снова в его мозгу забилась мысль о пропавшем магазине. Он хотел прогнать эту мысль, но не смог. «Давай никогда не лгать друг другу, мой милый! – читал он дальше. – Никогда не будем друг друга обманывать...»

Он понимал: его любимая пишет о них двоих. Но ему вдруг показалось, что она имеет в виду не только верность друг другу. Нет, она имеет в виду нечто большее, чем только личные отношения. И ему стало ясно: он обманет Хельку, если не найдет в себе мужества сказать правду. Он аккуратно сложил письмо. Перед глазами все еще стояли строчки: «Как это прекрасно, когда вот так можно доверять друг другу» и «Давай никогда не лгать друг другу, мой милый».

Юрген поднялся. Он понимал, что ему предстоит сделать трудный шаг. «Ты мне поможешь, – думал он. – Твое доверие поможет мне, Хелька». Он пошел в казарму, вытащил из-под стопки чистого белья магазин и направился к выходу.

У входа в кабинет командира роты Вебер помедлил.

– Нужно доверять друг другу! – Он вдруг услышал, что произнес эти слова вслух, слова из письма Хельки, и постучал в дверь.

Хайнц Штатцковский
ИСТОРИЯ ЗЕЛЕНОГО БАРАКА

Этот старый барак стоял недалеко от шоссе, на краю пограничной деревеньки.

Восемнадцать лет он был родным домом для многих пограничников. Однажды весной его снесли, но он надолго, возможно на всю жизнь, остался в памяти людей, которые в нем обитали.

Молодых солдат, начинающих здесь службу, размещают теперь в новых, удобных помещениях с широкими светлыми окнами. Комната боевых традиций, с любовью оборудованная прилежными и ловкими солдатскими руками, рассказывает о славном пути пограничной роты. Но внимание в этой комнате привлекает не удачное оформление и не искусная модель барака, сделанная с не меньшим старанием, а старая, окрашенная в зеленый цвет доска, изъеденная червями и распиленная до половины, – последний остаток барака. Почти посередине доски виднеется глубокая зарубка – след от удара топором, тщательно закрашенный белой краской. А рядом с доской на небольшом столике лежит история роты – толстая книга в несколько сотен страниц. На переплете надпись: «История зеленого барака», а ниже: «Начата 18 марта 1949 года – закончена 18 марта 1967 года».

Новички обычно интересуются, что означает этот источенный червями кусок старой доски, который сам по себе мало о чем говорит. Кусок доски, что он может рассказать? И почему он находится в этой по-современному оборудованной комнате? Ведь в наше время выстроено столько новых зданий для пограничных рот, и нигде никому не приходила в голову идея выставлять кусок старой доски в комнате боевых традиций...

Эта идея принадлежала штабс-фельдфебелю роты Ренланду. Когда два года назад переселялись в новое помещение, ротный командир одобрил его предложение. Штабс-фельдфебель был единственный в роте, кто прожил в зеленом бараке с момента его постройки до сноса.

С зеленым бараком, а значит, и с этой старой доской был связан большой период жизни штабс-фельдфебеля. И каждой весной, и осенью, когда поступает пополнение, штабс-фельдфебель рассказывает молодым солдатам историю зеленого барака от начала до конца, демонстрирует доску и толстую книгу и заканчивает беседу сочиненным им самим же четверостишием, в котором легко угадывается влияние Вильгельма Буша:

 
Почему доска лежит здесь,
Не ленись и прочитай!
Книги толстой не пугайтесь,
Времени – хоть отбавляй!
 

И тот, кто следовал рекомендации штабс-фельдфебеля, узнавал из этой толстой книги много интересных и занимательных историй. Большую часть книги написал сам Ренланд. Его перу принадлежало и введение, в котором говорилось о том, откуда взялся кусок доски, выставленный в комнате боевых традиций, а также объяснялось, почему его выставили на почетном месте.

Вот что сказано во вводной части:

«19 марта 1949 года восемнадцатилетний повар Эвальд Ренланд, то есть я, пустился в путь, чтобы начать прохождение службы в расположенной неподалеку пограничной команде С, которая тогда размещалась в старом, покинутом хозяевами доме в пограничной деревне.

Я думал: «Может, им как раз нужен такой, как я, который умеет кашеварить». И я попал, как говорится, не в бровь, а в глаз.

Хауптвахмайстер Вильгельм Кунце, начальник пограничной команды, находился в это время в чрезвычайном затруднении. Вечным заботам о питании пограничников, казалось, не видно конца. Еду готовил подмастерье мясника Эрвин Леман. Конечно, Эрвин мог великолепно уложить на месте вола, но вот приготовить приличное блюдо ему никак не удавалось. То у него все пригорало, то он клал мало соли, то, наоборот, пересаливал. Короче говоря, требовалось незаурядное мужество, чтобы проглотить то, что он готовил. А иногда даже такого мужества было явно недостаточно.

Тогда же, 18 марта, началось строительство барака, о котором рассказывается в хронике. Это было, конечно, радостное событие, но хауптвахмайстеру Кунце оно прибавило хлопот, так как пограничникам пришлось самим возводить барак, поскольку строительных рабочих не было. Многие солдаты работали с охотой, но пограничная служба есть пограничная служба, и на строительство лишь изредка удавалось выкроить время. Каждый человек был на счету. И я явился очень кстати.

В тот момент, когда хауптвахмайстер Кунце с отвращением нюхал шедший из кухни запах сгоревшего мяса и думал, что ему делать с подмастерьем мясника Эрвином Леманом, в дверь постучали. На пороге стоял я, будущий повар Эвальд Ренланд. Я доложил, что хочу добровольно служить в пограничной части. Командир неприветливо спросил:

– А что вы, собственно, умеете делать?

Я сказал:

– Все, что угодно!

В ответ Кунце с явным неудовольствием протянул:

– Во-от как...

И тут до моего носа через открытую дверь в кухню долетели совсем неаппетитные запахи. Я быстро нашелся:

– Могу готовить! Я повар и умею готовить!

На моих глазах мрачное настроение хауптвахмайстера мгновенно улетучилось. Лицо его добродушно засияло.

– Если вы на самом деле умеете готовить, – вскричал он, – это великолепно! Само небо послало вас!

Я не был верующим человеком и потому счел нужным ответить так, как подобает атеисту:

– Да, я повар и умею готовить. Но меня не бог прислал, я сам пришел!

Всемогущий хауптвахмайстер выслушал мой назидательный ответ с улыбкой. Так он был счастлив, обнадеженный перспективой иметь съедобную пищу.

– Устраивайтесь! – приказал он. – И с завтрашнего дня на кухню! – А затем добавил: – Сегодня же после обеда пойдете вместе с нами в лес. Срочно нужен строительный материал. Мы начинаем ставить новый барак.

Вот так началось строительство барака, а вместе с ним и моя пограничная служба. В первый же день службы я отправился в лес, и в первый же день пролилась моя кровь!

С топорами на плечах мы двинулись в путь, вошли в зеленый лес. Работа была несложной: нужно было очистить стволы срубленных деревьев от ветвей и сучьев.

Честно сказать, дело это было мне чертовски не с руки. Я был молод и, наверно, чересчур самоуверен. Я считал, например, что могу сотворить вполне съедобный суп даже из телячьих зубов. Но это было по моей части. А вот уж что правда, то правда: управляться с топором мне оказалось гораздо труднее, в этом деле опыта у меня не было. Чтобы не отстать от товарищей, я начал лихо стучать топором. Три удара – три промаха, а четвертый попал в цель, да только совсем не туда, куда следовало бы. Четвертый удар – и лезвие топора на полсантиметра укоротило большой палец на моей левой руке. Брызнула кровь, и, как потом не без злорадства рассказывал каждому новичку горе-повар Эрвин Леман, мой предшественник на кухне, крови вытекло не меньше, чем при разделке здоровенного вола. А ему, мол, можно верить, ведь он дипломированный мясник.

К счастью, у кого-то оказался индивидуальный перевязочный пакет, и мне быстро оказали первую помощь.

А товарищи аккуратно выпилили из ствола, который я так талантливо пытался обработать, доску с пометкой от удара топором и прибили ее в бараке над окном кухни...»

Христиан Пех
ВРЕМЯ СБОРА ВИШНИ

Цайлерт ладонью вытер пот со лба. Цепочка молодых парней тянулась вверх по лестнице на самый последний этаж. Цайлерту хотелось опереться о перила лестницы, но люди в форменной одежде, сновавшие вниз и вверх, могли бы упрекнуть его за это.

Конечно, упрекнул бы не каждый. Например, вон тот богатырь сам иногда устало прислонялся к перилам и задумчиво смотрел на стертые ступени лестницы. Или вон тот парень с физиономией киногероя, губы которого то и дело шевелились, будто он распевал про себя душещипательный романс.

Внимание Цайлерта привлек еще один военнослужащий с широкой повязкой на голове. Лицо этого парня казалось усталым. «Этот, наверное, будет покрикивать, попади я под его начало», – предположил Цайлерт и представил себе парня с забинтованной головой этаким ухарем. Цайлерт даже подумал, что тот, наверное, получил ранение в пьяной драке. «А ну-ка, сними повязку, – злорадно ухмыльнулся про себя Цайлерт, – и покажи нам, какой шрам оставила пивная бутылка, стукнувшая по твоей пьяной голове. – Но тут же оборвал себя: – Что за глупость! Я слишком далеко зашел... Никто, конечно, не сделал бы мне замечания, если б я оперся на перила». Но он ни в коем случае не хотел, чтобы его в чем-то упрекнули. Как говаривал его отец: «Достаточно лишь раз упасть в глазах общества, чтобы потом всегда иметь неприятности!» Впрочем, уже не было необходимости опираться на перила: он очутился на верхнем этаже.

– Теперь вы солдат, – произнес кто-то.

– Да, – ответил Цайлерт.

Военнослужащий с перевязанной головой заметил:

– Нужно отвечать «Так точно, товарищ унтер-офицер».

Цайлерт хотел сострить по этому поводу, но лишь молча кивнул: ведь он находился на службе.

На Цайлерта градом посыпались предметы снаряжения, некоторые из них оказались неимоверно тяжелыми. Тут же ему протянули список, вернее, не список, а целую книгу, где ему предстояло расписаться. Он в спешке нацарапал в многочисленных графах корявую букву «Ц» с причудливо изогнутым росчерком.

Теперь перед ним встала проблема транспортировки всего полученного имущества. Цайлерт, недолго думая, надел на себя все, что можно было надеть, натянул шинель, на ремень нацепил самые разные предметы, которые бог знает как назывались и для чего предназначались, и туго подпоясался. Остаток снаряжения – все, что не уместилось на нем, – пришлось взять в обе руки. Этот маскарад развеселил Цайлерта, и он улыбнулся.

Громко топая, он сбежал вниз но лестнице и с облегчением заметил, что очередь исчезла. Он вытер пот со лба и успокоился. На втором этаже «крепости» (так называли казарму унтер-офицеры) Цайлерт пересек длинный вестибюль, вошел в спальное помещение и бросил весь свой груз в угловой узкий шкаф. Затем сел на койку, под которой стоял его чемодан. Когда с верхнего этажа вернулись все обитатели этой комнаты, Цайлерт крикнул, четко разделяя слога, как будто выступал на митинге:

– Това-ри-щи! – И привлек к себе внимание, – Итак, товарищи солдаты!.. – Цайлерт сделал паузу и продолжал: – Впрочем, мы еще не познакомились друг с другом. Меня зовут Вернер Цайлерт. Обидных прозвищ и ласкательных имен не имею, но это ничего не значит: вы можете исправить это упущение.

Солдаты заулыбались и назвали свои фамилии.

– Вот и представились друг другу, – сказал кто-то.

И все же, хотя парни и развеселились немного, настроение у них вовсе не было праздничным от того, что они перешагнули порог казармы.

Потом слово взял маленький слесарь-инструментальщик. У него была на редкость странная фамилия. Услышав ее, многие прыскали в кулак. Да, далеко не каждый мог похвастаться фамилией Хюндхен[9]9
  Хюндхен – собачка (нем.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Однако Хюндхен, видимо, умел произвести впечатление на публику.

– Люди, – сказал он, и это была потрясающая новость, – унтер-офицер с перевязанной головой будет нашим начальником. Это точно.

Цайлерта это почему-то испугало, а почему – он и сам толком не мог бы объяснить. «Надо же, именно тот самый, – подумал он. – Но ничего, я полажу со своим командиром отделения, найду к нему подход...»

И все же что-то не давало покоя Цайлерту. В памяти всплывало чье-то лицо. Он нервно почесал затылок. Не может быть! Но нет, он не ошибся. Унтер-офицер с повязкой на голове был похож на его старого школьного товарища. Они учились тогда в седьмом классе. Мать этого мальчика ушла от мужа, который превратил ее жизнь в ад, и переехала с сыном в город. Паренек после этого лишь один раз появлялся в деревне. Это было время сбора вишни. Он до отказа набил себе брюхо вишнями и вернулся в город. А спустя полгода отец паренька рассказывал, будто этот паршивец удрал на Запад, перелез через проволочные заграждения и удрал. Там, у реки Верра. Некоторые не верили отцу, но, что произошло на самом деле, никто толком не знал.

Нет, Цайлерт не ошибся. Это – Ларендт, Ларендт из Мюленталя.

Солдаты из комнаты два-ноль-два распихали горы предметов одежды и снаряжения по шкафам и тумбочкам и теперь копались в них, безуспешно стараясь навести порядок, хоть мало-мальски похожий на военный.

Никто не заметил, как появился командир отделения. Остановившись в дверях, он рассматривал своих солдат. Цайлерт, случайно обернувшись, заметил ослепительно белую повязку и тихо прошептал:

– Внимание!

Унтер-офицер поздоровался с новичками.

– Можно сказать, вы дали мне повод похвалить вас, – услышал Цайлерт и понял, что эти слова, сказанные с легкой иронией, относятся к нему. – Только «Внимание!» нужно говорить громко, когда старший начальник входит в комнату. Так требует устав. И вы это, можно сказать, уже хорошо знаете. Военная наука не такая уж сложная, как кажется.

«Смотри, как он себя держит. Тоже мне начальство», – неприязненно подумал Цайлерт.

А унтер-офицер, слегка улыбнувшись, сказал:

– Я был у врача, и мне пришлось попросить другого товарища позаботиться о вас. – Затем вышел на середину комнаты и произнес: – А теперь представляюсь вам официально. Я назначен командиром вашего отделения. Моя фамилия Ларендт.

И, как бы извиняясь за опоздание, хотя и по уважительной причине, унтер-офицер объявил, что сейчас наглядно покажет, как нужно укладывать в шкафу снаряжение и одежду, и выбрал для этого шкафчик Хюндхена.

«Подумать только, Ларендт – мой начальник! – размышлял Цайлерт. – Теперь я пропал. Мне такое и в голову не могло прийти».

Вечером Цайлерт узнал, где комната командира отделения. Прежде чем отправиться к нему, Цайлерт еще раз подумал, правильное ли решение он принял. Нет, все правильно, сомнений быть не может.

Ларендт писал. Он закончил предложение, поставил точку и взглянул на вошедшего. Цайлерт тихо произнес:

– Лари!

В наступившей тишине стало слышно, как тикают стенные часы. Через открытое окно со двора доносились слова команды.

– Вернер! Ты?! – вскричал Ларендт. – Где только были мои глаза сегодня? Какой я глупец! Как я рад, что мы встретились! А ты? Правильно говорят: мир тесен! А как жизнь в нашем маленьком родном городке Мюлентале? Помнишь время сбора вишни? Я мечтаю побывать как-нибудь там. Люблю, когда вишневые деревья усыпаны ягодами!

– Мне хотелось бы поговорить с унтер-офицером Ларендтом, и только с ним, – сухо сказал Цайлерт. – Я хотел доложить, что прошу перевести меня в другое отделение. Я слышал, что это разрешают.

– Ты что, серьезно? – удивился Ларендт.

– Да. И пойми меня, пожалуйста, правильно.

– Я тебя совершенно не понимаю, – ответил Ларендт. – Послушай, старик... – начал он снова и вдруг замолчал. И опять стало слышно, как тикают стенные часы. Через открытые окна доносились слова команд «Смир-но-о!», «Кру-гом!».

Цайлерт повернулся и вышел из комнаты. Колени у него слегка дрожали. Прислонившись к стене, он постоял немного, а потом бросился богом в свою комнату. «Это не делает тебе чести, – упрекал он себя. – Ведь дома в ящике твоего письменного стола лежит тетрадь для сочинений ученика двенадцатого «Б» класса Вернера Цайлерта. И в ней есть фраза, жирно подчеркнутая карандашом учителя словесности: «Жить – это значит преодолевать трудности, никогда не избегать их, никогда не отступать перед ними». А на полях примечание учителя: «Очень правильно!» Эту фразу учитель прочитал вслух всему классу я сказал: «Цайлерт, вы идете правильным путем. Желаю вам удачи!..»

Случай с Ларендтом, как самокритично констатировал Цайлерт, отнюдь не укладывался в эту схему.

В тот же вечер – гораздо быстрее, чем рассчитывал Цайлерт, – его перевели из отделения Ларендта. Вместе с ним был переведен и Хюндхен. Им обоим предписывалось пройти курс специального обучения. Они оказались в отделении того самого богатыря, на которого Цайлерт обратил внимание на лестнице. Командира отделения звали Вомме, он производил впечатление добродушного человека.

– Добрый вечер, бойцы! – обратился он к ним. Его грубый голос звучал грозно, но Вомме действительно был добродушным и спокойным человеком, как и многие сильные люди. – Итак, вы прибыли из отделения этого парня в белом тюрбане. Бог мой, из-за марли, которой обмотана его башка, никакая фуражка не налезает ему на голову. Конечно, над этим грех шутить, как всегда говаривала моя бабушка, но бывают случаи... Вот ваша комната, а это – ваши койки. Познакомьтесь с другими солдатами.

– Все это очень интересно, – сказал Цайлерт. – А что случилось с Ларендтом? Вы ведь знаете. Расскажите нам, пожалуйста!

– Нет, нет, – ответил Вомме, – я ничего не знаю, ничего об этом не ведаю. Я знаю только, что до недавнего времени он служил на границе командиром отделения и только на прошлой неделе его перевели в наше учебное подразделение. Он явился к нам уже в белом тюрбане.

Цайлерт подошел к окну и впервые взглянул на город сверху. Все города в ночное время казались ему прекрасными. И он был рад, что казарма располагалась в этой части «крепости»: отсюда открывался чудесный вид.

«Может, – подумал Цайлерт, – мне и не стоило говорить с Ларендтом. Судя по всему, решение о моем переводе было принято еще до моего разговора с ним. Меня, видимо, с самого начала определили в отделение Вомме. Если б я не пошел к Ларендту, сейчас бы меня не мучала совесть, что я отступил перед трудностями, заранее капитулировал перед ними. И мне не пришлось бы упрекать себя в нетактичности по отношению к Лари...»

На следующий день, явившись с обеда, Хюндхен принес новость:

– Я слышал, будто твой Лари скоро уезжает в отпуск. Получил его за особые заслуги!

– Отпуск? – переспросил Цайлерт. – «За особые заслуги»? – И рассмеялся: – Отпуск за особые заслуги! Это интересно... – Он смеялся громким, деланным смехом. – Хюндхен! Ты молодец! Отпуск за особые заслуги! Ну что ж, можно и так назвать.

После обеда был назначен смотр.

– Начистите как следует сапоги и соскоблите ваши хилые усы! – приказал Вомме. – Иначе вы не понравитесь командиру полка, а он хочет убедиться, что вы выглядите как солдаты.

Все послушались совета и были уверены в том, что подполковник ни в чем не сможет их упрекнуть. Но на смотре все оказалось иначе, чем они ожидали. Подполковник принял рапорт командира роты, поздоровался с личным составом и затем скомандовал:

– Унтер-офицер Ларендт! Три шага вперед!

Цайлерт обернулся и прошептал:

– Что-то будет... – А потом громко выдохнул: – Сейчас.

Хюндхен, стоявший впереди него, тем же тоном повторил: