Текст книги "Общество риска. На пути к другому модерну"
Автор книги: Ульрих Бек
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)
Охватившее весь мир равномерное распространение опасных ситуаций не должно, однако, скрывать социальное неравенство внутри зон, подверженных риску. Оно возникает в первую очередь там, где – тоже в международном масштабе – классовые ситуации и ситуации риска наслаиваются друг на друга. Пролетариат всемирного общества риска селится рядом с дымовыми трубами, нефтеперегонными заводами и химическими фабриками в индустриальных центрах третьего мира. «Крупнейшая промышленная катастрофа в истории», авария в индийском Бхопале довела это до сознания мировой общественности. Производства, сопряженные с риском, выводятся в страны с дешевой рабочей силой. Это не случайно. Существует постоянное взаимное «притяжение» между крайней бедностью и крайним риском. На сортировочной станции по распределению рисков особым предпочтением пользуются «слаборазвитые провинциальные захолустья». И только наивный глупец может думать, что облеченные ответственностью стрелочники не ведают, что творят. Об этом свидетельствует и «более высокая занятость» безработного населения провинций по сравнению с «новыми» технологиями, создающими рабочие места.
Материальная нужда идет рука об руку с пренебрежением риском – это особенно хорошо видно в международном масштабе. О беспечном обращении с пестицидами, например, в Шри-Ланке немецкий эксперт по третьему миру сообщает: «ДДТ там разбрасывают руками, люди покрыты белой пылью». На антильском острове Тринидад (1,2 миллиона жителей) в 1983 году отмечено 120 смертельных случаев отравления пестицидами. «Когда после опрыскивания не чувствуешь себя больным, значит, опрыскивал недостаточно», – говорит один фермер. Для этих людей престижными символами успеха являются комплексные сооружения химических фабрик с их внушительными трубами и резервуарами. Таящаяся в них смертельная угроза остается невидимой. Удобрения, средства для уничтожения насекомых и сорняков, которые производят эти фабрики, воспринимаются прежде всего как знаки освобождения от материальной нужды. Они – предпосылки «зеленой революции», которая – пользуясь постоянной поддержкой индустриально развитых западных государств – подняла в прошедшие годы производство продуктов питания на 30 %, а в некоторых странах Азии и Африки даже на 40 %. Перед лицом этих очевидных успехов на задний план отступает тот факт, что при этом ежегодно на хлопковые и рисовые поля, табачные и овощные плантации распыляются… многие сотни тысяч тонн пестицидов. В конкуренции между явной угрозой голодной смерти и невидимой смертельной угрозой отравления ядами побеждает необходимость борьбы с материальной нуждой. Без массового применения химикатов снизилась бы урожайность полей, свою долю сожрали бы насекомые и плесень. С помощью химии бедные периферийные страны могут создавать собственные запасы продовольствия и обретать хоть какую-то независимость от мощных метрополий индустриального мира. Химические фабрики на их территории усиливают ощущение независимости от дорогого импорта. Борьба с голодом и за автономию создает защитный заслон, за которым вытесняется, преуменьшается серьезность и без того не воспринимаемых органами чувств опасностей; тем самым, накапливаясь и распространяясь, они в конце концов через пищевые цепи возвращаются в богатые промышленные страны.
Защитные, гарантирующие безопасность предписания разработаны недостаточно, а там, где они существуют, они остаются на бумаге. «Промышленная наивность» сельского населения, часто не умеющего ни читать, ни писать, не говоря уже о приобретении защитной одежды, открывает перед менеджментом огромные, в развитых странах давно утерянные возможности узаконенного обращения с рисками: можно издавать предписания и настаивать на их выполнении, зная, что их претворение в жизнь все равно нереально. Таким образом, сохраняется «незапятнанная репутация» и можно с чистой совестью и материальной выгодой свалить ответственность за аварии и смертельные случаи на невежество и бескультурье населения. Когда случаются аварии, всеобщая неразбериха в сфере компетенции и интересы бедных стран открывают широкие возможности для политики сокрытия истины и принижения серьезности опустошительных воздействий. Выгодные, свободные от законодательных ограничений условия производства как магнитом притягивают промышленные концерны и сопрягаются с собственными интересами стран в преодолении материальной нужды, а также достижении государственной автономии, образуя в полном смысле слова взрывоопасную смесь: дьявола голода пытаются победить с помощью Вельзевула накопления рисков. Особо опасные производства выводятся на периферию бедных стран. К бедности третьего мира добавляется ужас перед раскрепощенными разрушительными силами развитой индустрии, чреватой риском. Снимки и сообщения из Бхопала и Латинской Америки говорят сами за себя.
Самое грязное химическое производство в мире находится в Бразилии. Обитатели трущоб ежегодно должны менять жестяные крыши своих лачуг, так как их разъедают кислотные дожди. Кто долго живет в них, наживает волдыри, «крокодилью кожу», как говорят бразильцы.
Хуже всего приходится обитателям Вилла-Паризи, трущоб с населением в 15 тысяч человек, большинство из которых построили себе скромные домики из серого камня. Газовые маски здесь уже продаются в супермаркетах. У большинства детей астма, бронхит, болезни горла и носа, сыпь на коже.
В Вилла-Паризи легко ориентироваться по запаху. На одном краю клокочет открытая клоака, на другом течет ручей зеленоватой клейкой жидкости. Запах жженых куриных перьев говорит о близости сталелитейного завода, запах тухлых яиц свидетельствует о близости химической фабрики.
Прибор для измерения выбросов вредных веществ, установленный властями, отказал в 1977 году, прослужив всего полтора года. Судя по всему, уровень загрязнения оказался ему не по плечу.
История самого грязного поселка в мире началась в 1954 году, когда бразильская нефтяная фирма «Пегропрас» выбрала заболоченную окраину местом для своего нефтеперегонного завода. Вскоре здесь появился крупнейший сталелитейный концерн Косипа, к нему присоединились американо-бразильский концерн по производству удобрений, мультинациональные концерны «Фиат», «Дау Кемикл» и «Юниен Карпид». Это был период бума бразильского капитализма. Военное правительство пригласило зарубежных предпринимателей производить у себя вредные для окружающей среды продукты. «Бразилия еще может импортировать загрязнение», – хвастался в 1972 году министр планирования Пауло Вельоза. Это был год проведения в Стокгольме конференции по защите окружающей среды. «Единственное, что угрожает экологии Бразилии, – говорил он, – это бедность».
Основной причиной болезней являются недоедание, алкоголь и сигареты, говорит представитель фирмы «Пегропрас». «Люди приходят к нам из Копатао уже больными, – вторит ему Паулу Фугейредо, шеф „Юниен Карпид“, – и если болезнь усугубляется, они обвиняют в этом нас. Это просто лишено логики». Губернатор Сан-Паулу уже два года пытается внести свежую струю в зачумленный Копатао. Он усилил вяло работающую природоохранную службу 13 новыми сотрудниками, установил компьютерное наблюдение за выбросами в атмосферу. Но ничтожно малые штрафы в несколько тысяч долларов отравителям природы не помеха. Катастрофа произошла 25 февраля этого года. Из-за небрежности в работе фирмы «Пегропрас» в болото, на котором стоят свайные постройки Вилла-Соку, вылилось 700 тысяч литров нефти. В течение двух минут над фавелой пронесся огненный смерч. В огне погибло более 500 человек. Трупов маленьких детей не обнаружили. «В этой жаре они просто сгорели дотла», – утверждает бразильский чиновник.
Птицы падали с неба. Индийские водяные буйволы валились замертво на улицах и полях и спустя несколько часов вздувались от центральноазиатской жары. И повсюду умершие от удушья люди, с пеной у рта, с судорожно сжатыми руками вцепились в землю. В конце прошлой недели их было три тысячи, и количество жертв растет, власти сбились со счета. Около двадцати тысяч человек, по всей вероятности, ослепнут. В городе Бхопал в ночь с воскресенья на понедельник произошел не имеющий аналогов в истории индустриальный апокалипсис. На одной из химических фабрик произошла утечка газа, ядовитое облако точно саваном покрыло густонаселенный район площадью в шестьдесят пять квадратных километров. Когда оно наконец рассеялось, вокруг распространился сладковатый запах разложения. Город превратился в поле сражения, хотя не было никакой войны. Индусы сжигали мертвецов на кострах, по двадцать пять человек сразу. Скоро стало не хватать дров для ритуальной кремации – тогда трупы стали обливать керосином и поджигать. На мусульманском кладбище оказалось мало места, пришлось вскрывать старые могилы, нарушая священные заповеди ислама. «Я знаю, – жалуется один из могильщиков, – грех класть в одну могилу двух человек. Аллах да простит нас – мы хоронили в одной могиле трех, четырех и больше».
В отличие от бедности вызванное рисками обнищание третьего мира не щадит и богатых. Нарастание рисков сужает мировое сообщество до размеров подверженной опасностям общины. Эффект бумеранга затрагивает в первую очередь те богатые страны, которые избавились от чреватых рисками производств, но продолжают с выгодой для себя импортировать продукты питания. С фруктами, бобами, какао, кормом для скота, чайными листьями и т. д. пестициды возвращаются на свою высокоиндустриализированную родину. Крайнее неравенство мирового сообщества и экономическая интеграция сближают бедные кварталы в периферийных странах с богатыми жилищами в индустриальных центрах. Эти кварталы становятся источниками заражения, которое – подобно заразным болезням бедняков, возникавшим в тесноте средневековых городов, – не обходит стороной и комфортабельные места обитания богачей.
Неравенство классового общества и неравенство общества риска могут, следовательно, наслаиваться, обусловливать друг друга, одно может порождать другое. Неравномерное распределение общественного богатства представляет практически неустранимые лазейки и оправдания для производства рисков. При этом необходимо делать строгое различие между культурным и политическим вниманием к проблеме и действительным распространением рисков.
Классовые общества суть такие общества, в которых, если не считать классовых перегородок, главное заключается в удовлетворении материальных потребностей. В них голод противостоит изобилию, власть – бессилию. Нужда не требует доказательств. Она существует – и все тут. Ее непосредственности и очевидности соответствует материальное наличие богатства и власти. В этом смысле не вызывающие сомнения данности классового общества суть данности видимой культуры: костлявый голод контрастирует с заплывшей жиром сытостью, дворцы с хижинами, роскошь с лохмотьями.
В обществе риска эти явные очевидности уже не действуют. Видимое оказывается в тени невидимых опасностей. То, что не воспринимается органами чувств, больше не совпадает с нереальным, даже если оно обладает повышенным уровнем опасности. Непосредственная опасность конкурирует с сознаваемым содержанием риска. Мир видимой нужды или видимого изобилия оттесняется на задний план подавляющим превосходством риска.
Невидимые риски не могут выиграть состязание с воспринимаемым органами чувств богатством. Видимое не может соревноваться с невидимым. Парадокс в том, что именно поэтому невидимые риски берут верх.
Игнорирование и без того невидимых рисков, которое ищет – и действительно находит (см. ситуацию в третьем мире) – все новые и новые оправдания в устранении бросающейся в глаза бедности, и есть та политическая и культурная почва, на которой произрастают и процветают риски и опасные ситуации. Во взаимном наслоении и конкуренции проблемных ситуаций классового, индустриального и рыночного общества, с одной стороны, и ситуаций общества риска, с другой, в сложившихся условиях и масштабах релевантности побеждает логика производства богатства – и именно поэтому в конце концов побеждает общество риска. Очевидность нищеты вытесняет восприятие рисков; но только восприятие, а не их наличие и воздействие: риски, которых не хотят замечать, растут особенно хорошо и быстро. На определенной ступени общественного производства, характеризуемой развитием химической промышленности, а также технологии строительства реакторов, микроэлектроники, генной инженерии, преобладание логики и конфликтов производства богатства, а также социальная неосязаемость общества риска не являются доказательством его нереальности, наоборот, они являются движущей силой, ведущей к возникновению этого общества, и, следовательно, доказательством его реальности.
Об этом свидетельствует наслоение и обострение классовых ситуаций и ситуаций риска в третьем мире; но не в меньшей мере также образ мыслей и действий в богатых индустриальных странах, где главным приоритетом пользуется неуклонная поддержка экономического подъема и роста. Чтобы четко не определять верхних границ выброса вредных веществ и ослабить контроль за ними или вообще не исследовать (не искать) наличие вредных веществ в продуктах питания, грозят сокращением рабочих мест. В интересах производства не подвергаются изучению (не регистрируются) целые группы ядовитых веществ; они как бы не существуют и поэтому могут свободно распространяться. При этом замалчивается, что борьба с загрязнением окружающей среды уже сама стала процветающей отраслью промышленности, которая многим миллионам людей в ФРГ гарантирует надежные (даже слишком надежные) рабочие места.
Одновременно оттачиваются инструменты определительного «подавления» рисков и раздаются угрозы в адрес тех, кто риски не скрывает; на них клевещут, обзывают «нытиками» и производителями рисков. Их трактовку рисков считают «бездоказательной», а воздействие на человека и природу – «чрезмерно преувеличенным». Чтобы знать, что происходит, и принять соответствующие меры, необходимо, мол, больше заниматься исследованиями. Только быстро растущий социальный продукт может создать условия для совершенствования охраны окружающей среды. Надо, говорят эти люди, доверять науке и результатам исследований. До сих пор наука находила решение всех проблем. Критику науки и тревогу за будущее клеймят как «иррационализм». Они-де и есть истинная причина всех бед. Риск – неотъемлемая принадлежность прогресса, как волна, поднимаемая носом отправившегося в дальнее плавание корабля. Риск – не изобретение новейшего времени. К нему терпимо относятся во многих областях общественной жизни. Взять, к примеру, смертность в автокатастрофах. От нее каждый год, так сказать, бесследно исчезает средний немецкий город. Но даже к этому привыкли. До всего этого еще далеко авариям на химических фабриках и маленьким (а если иметь в виду надежную немецкую технологию, то и вовсе невероятным) катастрофам с радиоактивными материалами, хранением отходов и т. д.
Преобладание подобных толкований не может скрыть их несостоятельности. Их победа – это пиррова победа. Там, где это преобладание наличествует, оно производит то, что отрицает: опасные ситуации общества риска. Утешаться тут нечем, ибо угроза нарастает.
Именно благодаря отрицанию и невосприятию рисков возникает объективная общность глобальной опасности. За многообразием интересов угрожающе возрастает реальность риска, который уже не признает социальных и национальных различий и границ. За стеной равнодушия быстро растет опасность. Это, разумеется, не означает, что перед лицом растущих цивилизационных рисков возникнет великая гармония. Именно в обращении с рисками возникают новые разнообразные социальные дифференциации и конфликты. Они уже не придерживаются схемы классового общества. Они рождаются прежде всего из двойного обличья рисков в развитом рыночном обществе: риски здесь не только риски, но и рыночные шансы. Вместе с развитием общества риска нарастают и противоречия между теми, кто подвержен рискам, и теми, кто извлекает из них выгоду. В той же мере растет социальное и политическое значение знания, а вместе с тем и власть над коммуникативными средствами для получения знаний (наука) и их распространения (средства массовой информации). В этом смысле общество риска – это общество науки, коммуникативных и информационных средств. В нем обнаруживаются новые противоречия между теми, кто производит риски, и теми, кто их потребляет.
Эта напряженность между устранением риска и бизнесом, производством и потреблением дефиниций риска пронизывает все сферы деятельности общества. Здесь надо искать главные источники борьбы за то, как определить масштаб, степень и неотложностъ риска.
То, как экспансивный рынок разделывается с рисками, способствует попеременному затуманиванию и прояснению ситуации с рисками, а в результате уже никто не знает, в чем заключается «проблема» и где искать ее «решение», кто из чего извлекает выгоду, обнаруживает ли оглашение предполагаемых причин истинных виновников или только маскирует их, и вообще, не являются ли все эти разговоры о рисках выражением сознательно искаженной политической драматургии, которая в действительности имеет целью нечто совсем иное.
Однако риски, в отличие от богатств, распределяются по полюсам всегда только частично, а именно со стороны преимуществ, которые ими тоже создаются, и на более низком уровне их проявления. Как только опасность оказывается в поле зрения и начинает нарастать, преимущества и различия исчезают. Риски раньше или позже приносят с собой угрозы, которые ставят под сомнение прежние преимущества, а когда опасность пронизывает все многообразие интересов, становится явью и всеобщность риска. Как только под «крышей» затронутых риском – неважно, в какой степени, – вопреки всем противоречиям возникает общий интерес, представители разных классов, партий, профессиональных и возрастных групп объединяются в гражданские инициативы, чтобы противодействовать угрозе атомного облучения, отравления ядовитыми отходами или чтобы встать на пути очевидного нанесения ущерба природе.
В этом смысле общество риска порождает новые противоречия и новые, вызванные возникшей опасностью, общности, политическая устойчивость которых еще не до конца ясна. По мере того как обостряются и приобретают всеобщий характер модернизационные риски, стирая с карты земли еще не охваченные опасностью зоны, общество риска (в отличие от классового общества) порождает тенденцию к объективной унификации опасностей в глобальном масштабе. В конечном итоге нарастающему давлению цивилизационных рисков оказываются подвержены друг и враг, Восток и Запад, верх и низ, город и деревня, черные и белые, Юг и Север. Общества риска – неклассовые общества, но этого мало. Они несут в себе взрывающую границы, базисную демократическую динамику развития, посредством которой человечество загоняется в унифицированную ситуацию цивилизационного саморазрушения.
В этом отношении общество риска располагает новыми источниками конфликтов и соглашений. Место устранения дефицита занимает ликвидация риска. Даже если для этого еще не созрело сознание и не сложились политические организационные формы, можно утверждать, что общество риска с его динамикой нарастания опасности подрывает устойчивость национально-государственных границ, а также границ межгосударственных союзов и экономических блоков. В то время как классовые общества поддаются организации в национальные государства, общества риска порождают общности на основе объективно существующей опасности; развитие этих общностей может быть приостановлено только в рамках всего мирового сообщества.
Потенциал саморазрушения цивилизации, возникший в процессе модернизации, делает реальнее или по меньшей мере неотложнее и утопию мирового сообщества. Точно так же как в XIX веке под угрозой экономического краха люди учились подчиняться условиям индустриального общества наемного труда, уже сегодня и в будущем под угрозой цивилизационного апокалипсиса они должны будут научиться преодолевать все преграды и за одним столом находить и проводить в жизнь решения, направленные на спасение от опасности, ими же порожденной. Тенденция в этом направлении ощущается уже сегодня. Проблемы защиты окружающей среды могут быть осмысленно и по-деловому решены только на основе международных переговоров и соглашений. Соответственно путь к ним ведет через конференции и договоры поверх военно-политических блоков. Угроза накопления атомного оружия чудовищной разрушительной силы тревожит людей в обоих блоках и способствует возникновению общности, политическая устойчивость которой еще должна быть подтверждена.
