Текст книги "Незнакомец из-за моря"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
– Трудное положение, – ответил Джереми, едва овладев своим голосом, – трудное положение в том, чтобы рассказать соседу, что он недостаточно хорош, поскольку, хотя и джентльмен, но явно слишком мелкий. – Он вскочил в седло. – Это правда. Наше поместье не так велико, как ваше, а родословная не так длинна. Но задумайтесь вот над чем. Вы Беттсворт, ставший Тревэнионом. Мне же не пришлось менять фамилию.
Худой и напыщенный майор вспыхнул. В двадцать четыре года он стал шерифом Корнуолла, и никто давно уже не осмеливался говорить ему подобное.
– Советую вам убраться отсюда, мистер Полдарк, – сказал он.
III
Было пять часов пополудни, и Джереми не убрался. Он остановил лошадь на возвышенности, на проселочной дороге в полумиле от замка. Ему понадобилось некоторое время, чтобы найти этот наблюдательный пост. Отсюда он не видел арочный проход перед дверью дома, но прекрасно мог разглядеть все дорожки и тропки, из него ведущие. Он провел здесь уже два с половиной часа. Колли прекрасно перекусил в изгороди на обочине, но Джереми совсем ничего не ел. Но он не чувствовал голода. Он смог бы остаться здесь хоть еще на двадцать часов, если нужно.
Дважды мимо него проходили угрюмые селяне. Солнце скрылось за бегущими облаками. На другом склоне начали косить траву, вчетвером на широком поле: две женщины в чепцах и два мальчика. Вскоре после ухода Джереми майор Тревэнион обогнул дом и отправился к его незаконченной части. Там никто не работал, и дело явно не продвинулось после Пасхи. Тревэнион вскоре вернулся и скрылся внутри. Около трех часов няня повела двух маленьких мальчиков на прогулку по берегу. Там они пробыли около часа. Не считая этого, за весь день никто не выходил и не входил в замок.
В голосе миссис Беттсфорт, подумал Джереми, есть валлийские нотки. Не солгали ли они насчет Кьюби, может быть, она не уехала, может, ее заперли в комнате наверху, накручивал себя он. Но они никак не сумели бы заранее заметить его появление. А Кьюби, пусть и самая юная в семье, не из тех, кто будет молча страдать. Она заколотила бы в дверь. Но Джереми был знаком с дисциплиной, царящей в подобных семьях. Кьюби не знала отца, он был драгуном и погиб еще до ее рождения, его роль принял на себя старший брат. Была ли миссис Беттсворт столь уступчивой, как выглядела, или на самом деле именно она всем распоряжалась?
Колли стал беспокоиться, ему надоело столько времени нести на себе хозяина. Но если он спешится, то почти ничего не увидит.
На склоне холма возникло облачко пыли. Там шла дорога, по которой он приехал. За высокой, покрытой многочисленными майскими цветами живой изгородью он увидел въезжающих в ворота лошадей. Он развернул Колли и переместился на пару шагов. Мужчина и две женщины. Сердце Джереми заколотилось. Он узнал одну из женщин и был почти уверен насчет второй. Мужчина был одет во что-то вроде мундира.
Джереми спешился, отпер ворота и провел лошадь на поле, с другой стороны поля последовали вторые ворота и дорога. Но он не стал садиться в седло.
Он услышал голоса и девичий смех. Джереми их не видел, а они не увидят его, пока не покажутся из-за поворота в двадцати ярдах вверх по склону.
Даже сейчас, когда стояла сушь, у обочины журчал ручеек. Склон пестрел цветами государственного флага – красная смолевка, белый сердечник и яркие полупрозрачные колокольчики. Повсюду торчали гигантские папоротники.
И вот они показались. Это были Клеменс и Кьюби. А человеком в форме по счастью оказался лакей.
Они остановились. В любом случае, обойти его было невозможно. Джереми снял шляпу.
– Добрый день.
Клеменс рассмеялась. В отличие от Кьюби, она красотой не блистала, но была очень дружелюбной. Смех прекратился, и веселость сменилась удивлением. Кьюби медленно покраснела.
– Я заезжал с вами повидаться, – сказал Джереми, но вас не было. Надеюсь, вы в добром здравии.
Клеменс похлопала лошадь по холке.
– Мистер Полдарк. Какой сюрприз! Ну разве это не сюрприз, Кьюби? Совершенно удивительно.
– Большой сюрприз, – согласилась Кьюби.
– Я виделся с вашей матушкой и братом, и мы поговорили о том, о сем. Как Огастес?
– Он в Лондоне. – Клеменс бросила взгляд на сестру. – Мы возвращаемся к чаю. Возможно... вы хотели бы к нам присоединиться?
– Благодарю, но я уже попрощался. Было бы неподобающе возвращаться.
Лошади забеспокоились, топчась на узкой дороге.
– Уортон, – сказала Клеменс, – вы поедете со мной. Я хочу перемолвиться словечком с миссис Кларк из усадьбы. Мисс Кьюби присоединится к нам через несколько минут.
– Да, мисс.
Клеменс наклонилась и протянула руку.
– Всего хорошего, мистер Полдарк. Жаль, что вы нас не застали. Может быть, в другой раз...
Джереми поцеловал ее перчатку.
– Разумеется.
Он отвел лошадь к обочине, чтобы остальные могли проехать. Кьюби не двигалась. Ее лицо было скорее угрюмым.
Когда Клеменс с лакеем скрылись за следующим поворотом, Джереми сказал:
– Вы спасли меня от таможенников, а теперь не желаете знать.
Она быстро взглянула на него, а потом посмотрела на море.
– Есть закон, – продолжил Джереми, – по которому всё, что приносит море, принадлежит хозяину поместья.
Она подоткнула локон под треугольную шляпку и направила лошадь на поле, где та могла пощипать траву.
– Или хозяйке, – сказал Джереми.
– Прошу вас, не шутите со мной.
– В школе я знавал одного мальчика, который всегда смеялся, когда ему было больно.
– Зачем вы сегодня приехали? Разве письма было недостаточно?
– От вашей матушки? Нет. Почему вы не ответили на мое?
– А что хорошего это бы принесло?
– А вы не считаете, что я заслуживаю объяснения из первых уст? В последнюю нашу встречу вы меня поцеловали и...
– Я не целовала! Это вы...
– Вы меня поцеловали. Никаких сомнений! И назвали «дорогой Джереми». И попросили снова приехать. Даже если это был легкомысленный порыв, а я в это не верю, я имею право на объяснение из первых уст. Вы так не думаете?
Кьюби снова посмотрела на него, но опять лишь на миг, смущенным, туманным взглядом.
– Я вела себя глупо. Сказала так просто от желания пофлиртовать...
– Так говорит и ваш брат.
– Правда?
– Да. Я с ним поговорил. Рядом с вашей матушкой он холодно произносил любезности. А у двери я попросил его объясниться, и он объяснил. Сказал, что я недостаточно хорош для вас. Вот что я чувствую, но что чувствуете вы?
– Думаю, мне пора.
– Вы этого хотите?
Она хотела проехать мимо, но Джереми схватил ее лошадь под уздцы.
– Конечно же, я не хочу, – сердито сказала она. – Мой брат может думать, что ему угодно.
– А ваша матушка?
– Естественно, я прислушиваюсь к ней.
– А она явно с ним согласна.
– У меня есть собственное мнение.
– Я так и подумал. – Джереми сглотнул, собираясь с мыслями. – Я знал... встречал многих юных леди вашего возраста в разных частях графства. Я наблюдал, как тщательно за ними присматривают и контролируют. Всегда только «да, мама» и «нет, мама», и ни шагу за пределы приличий. Они часто выходят замуж за тех, кого для них выбрали... Из всех знакомых мне девушек вы меньше всех похожи на такую. Вы скорее будете следовать собственным предпочтениям. Мне и в самом страшном сне не приснится, что вы с матерью и братом вместе и хладнокровно решите, за кого вам выйти замуж!
– Кто так сказал?
– Он.
Они замолчали, лишь лошади рвали траву и работали челюстями, а иногда позвякивала упряжь.
– Я выйду замуж по своему выбору и без всяких ограничений. Но разве это не доказывает мое утверждение, что вы мне безразличны? Мое поведение было... просто развлечением.
– Клянусь, – с горечью произнес Джереми, – я почти вам поверил.
– Что ж, тогда дайте мне проехать! Глупец! Разве тогда я не сказала вам, что не всё так однозначно?! Разве я не сказала вам, не просила вас никогда не воспринимать меня серьезно?
– Теперь вы говорите как человек, которому не всё равно.
– Мне просто хочется сделать вам больно! Этого недостаточно?
– Больно? Да я умираю от отчаяния!
Кьюби сглотнула и рассмеялась сквозь слезы, хлынувшие из глаз.
– Никто не умирает из-за любви. Я точно знаю. Поэты так превозносят любовь, что считается необходимым по ней плакать.
– Что вы и делаете, – сказал Джереми, поднеся руку к лицу.
Она натянула поводья и тронула лошадь хлыстом, послав ее мимо Джереми по дороге. Они посмотрели друг на друга затуманенными взорами.
– Прощайте, – сказала она. – Может, вы мне и небезразличны. Но этого мало. Это не вы мне не подходите, а я вам. Вспомните тех, кто покоится на церковном кладбище – нам повезло больше. Они бы всё отдали, лишь бы обрести наши разбитые сердца!
Она поехала дальше. Ее шляпка наклонилась, а стройная фигура раскачивалась в такт неровной поступи лошади по крутому склону. Кьюби слегка повернула голову, но потом решительно не стала оборачиваться.
Глава третья
I
Праздник летнего солнцестояния, или день Иоанна Крестителя, это волшебная ночь. Вершина солнцеворота, когда солнце встает высоко в зените и оказывается дальше всего от экватора, будто застыв на одном месте. Это время человеческих жертвоприношений и поклонения солнцу; время змеиных сборищ, гадания на ветвях и предсказаний смерти.
Давным-давно корнуольские кельты считали эту ночь особой, сверхъестественной. Однако первые пуритане и методисты неодобрительно смотрели на языческие празднования, и со временем таинство упростилось до праздника с фейерверками и гуляниями для молодых, да парой обрядов для забавы, в которые уже мало кто верит.
Но посреди веселья, смеха и танцев люди ощущали нечто древнее христианства, древнее атеизма, древнее безверия. В ясные ночи, которые выдавались особенно часто, можно было уловить странное молчание, шепот, ощутить дрожь при виде странной тени; люди озирались в мерцающем свете костров, бросая случайные взгляды туда, где свет угасал, а тьма сгущалась сильнее всего.
Конечно, эта ночь никогда не бывает непроглядно черной с заката до рассвета, ведь солнце не успевает уйти за горизонт достаточно далеко, а море отражает на небе его лунно-бледные отсветы. Такая светлая ночь не создана для сна, и люди гуляют, выискивая души друзей.
Демельза не верила в языческие практики и сверхъестественные обряды, но и не отвергала их. Она считала, что в мире есть много необъяснимого, а излишняя категоричность не идет на пользу. Просыпав соль, можно потратить секунду, чтобы бросить щепотку через левое плечо, и кому от этого станет хуже? Она не приносила в дом цветы боярышника и не садилась за стол тринадцатой. А некоторые из снадобий, которым в детстве обучила ее Мегги Доус, прекрасно работали. Просто нужно подходить ко всему непредвзято и принимать вещи такими, каковы они есть.
Однако, устраивая прием в честь летнего солнцестояния и включив в него нескольких старых обычаев, она руководствовалась только всеобщим желанием возобновить утерянный было праздник. В течение нескольких лет, за исключением 1802-го, костры были запрещены из-за Наполеона и угрозы его вторжения. Так же, как и двести лет назад, когда Испанская Армада угрожала Англии, огонь на маяках зажигался только в случае тревоги.
Это правило с той поры не изменилось, но со времен великой победы Нельсона опасность отступила. Няньки все еще пугали непослушных детей Наполеоном и его ужасами, французский император оставался по-прежнему непобедим. Он подчинил Европу, но море и господствующий здесь флот ему не покорились. Более того, этот год ознаменовался другой великой победой, к тому же на суше. Первая победа на суше, которую кто-либо мог вообще упомнить. В честь этого события запускали фейерверки пару месяцев назад. Так почему бы не зажечь их снова?
Не совсем так, как в былые времена, когда в Гаррак-Зансе, неподалеку от Сеннена, на мысу Лендс-Энд, разводили первый костер, а за ним следовали костры на холме Тренкром и у часовни Карн-Бри, пока по всем холмам Корнуолла не зажигалась цепочка огней. Но не будет ничего дурного, если зажечь пару костров там и сям. Самая высокая точка рядом с Нампарой находилась к югу от мрачноватых построек Уил-Мейден, у новой часовни и за леском потрепанных ветром сосен. Бен Картер пришел спросить, нельзя ли зажечь там костер, и это навело Демельзу на мысль устроить праздник на открытом воздухе.
Тем более, что как раз выдался редкий случай, когда все ее любимые оказались дома.
Но она подхватила идею деревенских не только ради себя или Росса. Обоих ее старших детей нужно было взбодрить, отвлечь от раздумий. Прием на Пасху ни к чему не привел, как и несколько ее прочих предложений. Когда в тот вечер в конце мая Джереми приехал домой, то обнаружил мать в саду и, поговорив пару минут о пустяках, вдруг расплакался, и она положила его голову на свое плечо, как будто он снова стал малышом. Вскоре всё закончилось, он высморкался в платок, и больше они никогда об этом не вспоминали. Демельза была рада, даже горда тем, что оказалась в нужном месте, но это происшествие показало всю глубину страданий сына.
Весь месяц после этого они вели себя как ни в чем не бывало, но Джереми часто отсутствовал – иногда на шахте Уил-Лежер, забывая про обед, но нередко уезжал на Колли, никто точно не знал куда, но это точно не имело отношения к шахте и насосу, который он намеревался сконструировать и собрать. Он был погружен в себя и пытался занять себя работой, чтобы отвлечься. Он внезапно повзрослел, но не совсем так, как ожидалось. Демельза почти желала, чтобы в нем вновь проснулся интерес к Вайолет или Дейзи Келлоу, пусть даже к узкоглазой и сумасбродной Агнете Тренеглос.
Что касается Клоуэнс, то после отъезда Стивена Каррингтона в ее жизни всё пошло наперекосяк. Второе письмо от лорда Эдварда пришло, когда она только отправила запоздалый ответ на первое, а еще через несколько дней – ожидаемое приглашение от леди Изабел Петти-Фитцморис. Клоуэнс обронила несколько слов, получив приглашение, но с тех пор они его не обсуждали. С ответом нельзя было тянуть.
После начала работ в старой шахте в доме стал чаще появляться Бен Картер, он оказался единственным поклонником Клоуэнс, находящимся всегда при ней.
Но кто знает, насколько это было преимуществом. Клоуэнс никогда не обращалась ни с кем грубо, но воспринимала его как данность, скорее как брата и товарища – она и сама несколько раз спускалась в Уил-Лежер.
По крайней мере, язвительно сказала Демельза Россу, вместе с ним для Клоуэнс представлены все слои общества. Младший брат одного из богатейших пэров Англии, тридцатилетний красавчик, моряк-авантюрист с темным прошлым, и бородатый шахтер без гроша в кармане и их крестник.
– Всё это пройдет, – уверял ее Росс. – Ты слишком сильно беспокоишься. Клоуэнс внезапно встряхнется и выйдет замуж за кого-то совершенно другого.
– Не то чтобы я беспокоилась, – ответила Демельза. – Просто размышляю.
– Я подозреваю (и надеюсь), что в случае с Клоуэнс это надолго. Я верю в ее здравый смысл.
– Хотелось бы и мне верить.
– А ты не веришь?
– В ее здравый смысл – да. Но женщин часто захватывают чувства.
– Как и мужчин.
– Ты о Джереми?
– Сейчас – да, ведь он считает, что сделал выбор. Разумеется, он пройдет через это. Но я бы с удовольствием надавал бы этому претенциозному Тревэниону по заднице. Мерзкая жаба. Сказать Джереми, что он Тревэнион с 1313 года!
– Пятьсот лет – долгий срок. А когда первый Полдарк приехал из Франции?
– В 1572-ом. Это ничего не значит, Демельза. Ничего. Я тебе уже говорил. Люди, которые бахвалятся предками – как корнеплоды. Все их превосходство – под землей.
– Да, но всё же...
– Но какое это вообще имеет значение? Кто может утверждать, что твои предки не жили здесь прежде моих? Имеет значение только то, кто ты есть. Подумай вот над чем: чья родословная длиннее, чем у других? Разве не все мы произошли от Адама?
– Но общество смотрит на это по-другому.
– Значит, оно смотрит на это неправильно! Имени придают такое значение! Но у всех есть имена! Потому что Полдарки владеют имуществом, и Боскауэны владеют имуществом, и Данстанвилли, и Тревэнионы, и все остальные... Карны, Смиты, Картеры, Мартины и Нэнфаны... И даже Пэйнтер, мы все когда-то произошли от общего предка. Кому-то повезло или он был похитрее, или имел способности, чтобы забраться выше остальных, и продолжил карабкаться наверх в течение веков, но этим он не заслужил больше похвалы или почета.
– Ты прав, разумеется. Это верно. Но всё же... Я горжусь фамилией Полдарк, хотя бы по замужеству. Ты тоже ею гордишься, Росс, а иначе не восставал бы так против неуважения Тревэниона к нашему сыну.
– Я восстану против неуважения к нашему сыну со стороны любого человека.
Джереми удивился бы, услышав эти слова. Он вовсе не был уверен, что отец им гордится.
Брезжил рассвет кануна летнего солнцестояния, покапал мелкий дождик. Но он не затянулся надолго, и даже такие пессимисты, как Джуд, сидящий перед дверью хибары и выпускающий струйку дыма, как потухший вулкан, согласился бы, что вечерок, похоже, славный. Так оно и вышло. Солнце опускалось в молочное море, и у костра рядом с Уил-Мейден в радостном предвкушении собрался народ. Не одобрял этого только брат Демельзы, Сэм, он не считал это событие христианским праздником, но его подкупило, если можно так выразиться применительно к нему, приглашение произнести молитву перед разжиганием костра.
Пол Келлоу привел свою сестру Дейзи, а Вайолет осталась дома. Пришли сестры Поуп под присмотром грума, но белокурая и своенравная красотка миссис Поуп осталась дома с мужем. Хорри Тренеглос, Агнета и два их младших брата, а также супруги Энис с двумя дочерьми представляли на празднике дворянское сословие. Около тридцати престарелых жителей из Меллина, Сола и Грамблера уже расположились вокруг костра. Молодые и более крепкие отправились в шествие от старой шахты Грамблер.
Разложили столы, на них возвышались горы булочек, шафрановые кексы, пирожки, имбирное печенье, кексы с маком, а также два огромных, как колеса повозки, сдобных пирога. И три бочонка эля. А также гора картофеля, чтобы запечь его на углях, когда костер догорит. Позади столов стояли в карауле величественные матроны – миссис Заки Мартин, миссис Шар Нэнфан, миссис Бет Дэниэл – чтобы все получили свою порцию угощений и ждали очереди.
– Дай им волю, так они столы бы перевернули, – заговорила Демельза, – хватая все подряд и расталкивая тех, кто послабее.
– Вряд ли будет хуже того, что я однажды видел на банкете у мэра, – добавил Росс. – За главным столом вели себя вроде бы достойно, но что касается остальных, то в толкотне гости за пять минут очистили тарелки, десять вилок тянулись по всем направлениям, к гусятине или ребрышкам, их вмиг растащили по кусочкам. Когда принесли вино, бутылки и бокалы непрерывно летали из стороны в сторону. Жара и шум стояли, как в настоящем сражении.
Демельза засмеялась.
– Что ж, здесь у нас хоть свежий воздух.
Шествие с факелом началось в десять. Диковатый молодец по имени Сефус Биллинг возглавлял шествие в сопровождении Певуна Томаса, распевавшего самым высоким дискантом. За ними шли три скрипача, двое из церковного хора, затем несколько поющих молодых женщин. Вокруг прыгали и размахивали факелами молодые люди, изображая солнечный путь, но скорее ради того, чтобы факелы горели ярче. Позади факелоносцев следовало пятьдесят отставших, они болтали, смеялись и старались подхватывать песни.
В центре костра стояли три жестяные бочки, над ними каркас в форме палатки из деревянных балок, сломанных мачт и старых досок, принесенных приливом. Настоящее расточительство, потому что через четыре-пять месяцев любая семья будет рада дровам, но что уж поделать. Никто бы не поблагодарил, если бы сейчас их стали раздавать. Поскольку в праздник костер должен выглядеть зеленым, молодежь прошла несколько миль, чтобы набрать ветки ели, боярышника, платана и вяза. Их прислонили к каркасу, чтобы внешне костер выглядел как лесная пирамида.
Когда вдали, в уходящем свете уже можно было наблюдать и слышать факельное шествие, Дейзи Келлоу, держа за руку Клоуэнс, сказала Джереми:
– Когда это закончится, почему бы нам не сходить на церковное кладбище?
– Зачем? – спросил Джереми.
– Но ведь это древнее поверье. Если встать у дверей церкви, то можно увидеть всех, кто умрет в этом году. Их тени поднимутся и поочередно, начиная с того, кто умрет первым, постучат в дверь и зайдут в церковь.
– Если мы их увидим, какой нам от этого прок?
– Никакого, просто будем трястись от страха.
– Есть и другое поверье, – отозвался Бен Картер. Он стоял рядом с Клоуэнс, но не осмеливался взять ее за руку. – Что души покидают тела и устремляются туда, где умрут, будь то суша или море.
– Мне это кажется отвратительным, – произнесла Клоуэнс. – Разве не лучше беспокоиться о живых?
– Но это и есть жизнь, – сказала Дейзи. – Именно это и делает ее такой волнующей. Уверена, если увижу себя входящей через церковную дверь, сразу упаду в обморок.
Ее брат добавил:
– Она упадет в обморок, если увидит себя входящей в дверь не с тем, с кем надо!
– Пол! Не знала, что ты рядом! Как ужасно подкрадываться и подслушивать! У нас очень серьезный разговор!
– Когда Джуд был могильщиком, – заговорил Джереми, – он вечно жаловался, что в процессе рытья могил натыкается то на кость, то на череп. Когда придет мой час, надеюсь, что мне хватит места в гробу, чтобы переворачиваться всякий раз, когда обо мне будут говорить гадости.
– Когда умерла моя старшая сестра, – сказала Дейзи, – я не могла спать, все думала о ней, лежащей в холодной глине у церкви святого Эрни.
– А на ее похоронах, – заговорил Пол, – священник был в стельку пьян. Он раскачивался перед алтарем, как будто находится посреди моря во время шторма.
– Пол, не надо!
Шествие приближалось, факелы описывали мерцающие полукруги в голубоватом воздухе.
Малыш Джон и Робин Гуд
Вместе на базар идут.
И мы винца с собой возмем,
И вслед за ними побредем.
– Что за чудное зрелище, – восхитилась Дейзи. – Видела бы это Вайолет – ей нравятся такие празднества.
– Ей опять нездоровится?
– Ох, все тот же кашель и легкая лихорадка. Но я твердо верю, что она поправится, мама так вокруг нее суетится – потеряв одну падчерицу, она боится за другую. Но ночной воздух столь свеж и нежен, не думаю, что он так уж вреден.
А Джордж святой
Как рыцарь дан
Для королей простых христиан.
Он как король был с головой,
Вернув нам в Англию покой,
На день-деньской...
По мере того, как певцы окружали костер, факелы то гасли, то разгорались. Пение перешло в покашливание и смешки, певцы стали робеть в присутствии благородных. Росс сделал знак Сэму, который вышел вперед и прочел молитву.
– О Боже Иисусе Христе, Свете Истинный. Ты сотворяешь каждого человека, приходящего в этот мир, благослови этот костер, который нас радует и который мы зажгли в честь рождества святого Иоанна Крестителя; одари нас своей благодатью и огнем Твоей любви, которую мы обретем в Тебе. Ибо Тебя святой Иоанн провозгласил Спасителем мира, живущего и царствующего с Отцом Небесным отныне и до века. Аминь.
Демельза с трудом убедила Кэролайн Энис побыть Цветочной Королевой. Когда Сэм окончил молитву, Росс кивнул, и Певун Томас с Сефусом Биллингом ткнули факелами в зеленую пирамиду. Десяток других последовали их примеру, с восторгом, идущим из далекого прошлого, а не от произнесенной христианской молитвы. Сэм горестно ссутулился, но его ободряюще коснулась рука Розины, и ему полегчало.
Как только пламя охватило жестяные бочки, Кэролайн шагнула вперед и кинула в огонь букет цветов и трав. Там были и целебные, и дурные травы. Из полезных: зверобой, бузина, дубовые листья, клевер и наперстянка. Из дурных: плющ, крапива, ежевика, щавель и куколь. Кэролайн поклялась, что никакая сила на земле не заставит ее говорить причудливые корнуольские слова, но одна такая сила по имени Демельза смогла пробраться сквозь ее возражения и заставить нехотя их выучить, хотя и сама не знала их значения.
Otta kelmys yn-kemysks
Blesyow, may fons-y cowl leskys,
Ha'n da, ha'n drok.
Re dartho an da myl egyn,
Glan re bo dyswres pup dregyn,
Yn tan, yn mok!
Она произносила эти слова в полной тишине, и только она отступила, как полыхнули языки пламени – вырвался восторженный крик наблюдателей, и те заплясали вокруг костра, а дикое пламя делало их похожими на демонов. Заблаговременно все опрокинули стаканчик-другой.
Джереми вздохнул и хмуро посмотрел на извивающийся и обжигающий огонь. Только что кто-то удалился в тень старой шахты, так похожий на... Он протянул было руку, чтобы привлечь внимание Клоуэнс, но та увлеченно болтала с Беном, и Джереми тут же отдернул руку.
Многие девушки в лучших летних платьях танцевали, тридцать-сорок человек держались за руки и кружили вокруг костра. Джереми взглянул на того человека еще раз, но он уже исчез. Призрак, как рассказывал Бен, появился в том самом месте, где он когда-нибудь умрет?
Вскоре Росс тронул его за руку:
– Пламя гаснет...
Для деревенских фейерверки стали неожиданным и изысканным развлечением, и целых двадцать минут Джереми, Бен, Пол Келлоу и Хорри Тренеглос запускали в воздух ракеты, петарды, серпантин и хлопушки под возгласы, крики и смех наблюдателей. В самый разгар этого действа костер обрушился, разметав искры в вечернее безветрие.
Джереми и Пол собственноручно соорудили петарды. В металлических банках содержалась смесь нитрата стронция, хлората калия, серы и сажи, что произвело ярчайший свет, окрасивший всё вокруг в демонический красный цвет. Когда утихли залпы, то под взрыв восхищений и рукоплесканий зажглась еще одна серия банок, содержащая хлорат калия, хлорид свинца, нитрат бария, серу и смолу, и теперь ночь окрасилась зеленым светом.
– Какой ты волшебник! – сказала Дейзи Джереми. – Как это называется?
– Наверное, бенгальские огни, но точно не знаю.
– Пол говорит, ты гений. Он рассказывал о твоих опытах в литейном цеху Харви.
– Пол явно перепил. Это ведь наша тайна! Ему не следовало тебе рассказывать!
– А Клоуэнс знает?
– Нет.
– Получается, теперь я стала частью важной тайны! Восхитительно! Не стоит бояться, я никому не скажу.
– Думаю, очень скоро об этом узнают, но пока, если ты не против...
– Конечно, Пол очень увлечен. А отец как раз открывает новое предприятие в Пензансе. Он считает, что будущее за паровым двигателем, тот заменит лошадей. Правда?
– Лет через десять – отчего же нет?
Джереми не желал обсуждать это здесь и с ней.
– Ты станешь изобретателем?
Джереми снова остановил взгляд на танцующих.
– Ох, да ну. Я практик, а не изобретатель. Я пытаюсь предвидеть будущее и воспользоваться лучшими идеями.
– Ты возьмешь меня с собой как-нибудь?
– Куда?
– На рыбалку...
– То есть, на так называемую рыбалку?
– Разумеется...
– Что ж, я...
– Уж сколько раз я просила Пола, а он отказывал, говорил, что это не для женщин. Интересно, почему? Твоя матушка рассказывала, что ездила на той паровой машине в Лондоне, как там она называется? Не думаю, что женщин следует лишать последних новостей в области механики.
Джереми пристально смотрел ей в глаза. Дейзи провела кончиком языка по губам и улыбнулась.
– Пока что в Хейле мало интересного, – сказал он.
– А что?
– Только гайки и болты.
– Нет, правда, скажи.
– Котел. Несколько колес. Пара клапанов. Рамка в форме кровати. Длинный дымоход, который время от времени пыхтит: пуф-пуф-пуф-пуф.
– Как необычно!
– Ага, это задумка Тревитика. Я же говорил – я беру лучшее. Вместо того, чтобы сжимать пар, его выпускают.
– Разве повозка еще не собрана?
– Нет. И еще не скоро. Всё пока отложено, мы обсуждаем вполне традиционный насос для шахты.
– Но можно ли мне прийти?
– Если хочешь. Но теперь я официально посещаю литейный цех, чтобы вести переговоры о насосе. Нет нужды выходить на рыбалку. Единственное препятствие – поездка за двадцать миль.
– Буду ждать с нетерпением, – сказала Дейзи. – И не думай, что я не могу ездить верхом так же быстро, как ты.
– Ох, знаю, знаю. Видел, как вы с Клоуэнс носились по пескам, как черти. Удивительно, как ты не упала в пруд.
Подошли Бен и Клоуэнс.
– Настало время для последнего хоровода перед ужином. Пошли!
Деревенские взялись за руки и закружили вокруг костра, Певун Томас и Сефус Биллинг выкрикнули: «Глаз! Глаз!». Бен и Клоуэнс подтолкнули Джереми и Дейзи к концу цепочки, за ними последовали трое Тренеглосов. Шествие двигалось дальше, удалялось от яркого огненного свечения к лесу, до Уил-Мейден, вокруг молельного дома методистов и вниз по холму, к огонькам Уил-Грейс, где до сих пор одиноко лязгал и вздыхал насос, а на фоне освещенного заревом ночного неба вздымались шахтные постройки. Потом вниз к Нампаре и дальше к пляжу, продираясь сквозь чертополох и высокие мальвы с криками: «Глаз! Глаз!». По пляжу, почти до утеса под Уил-Лежер; там, по решению двух предводителей, вереница людей развернулась и устремилась обратно к дымящемуся костру на холме.
Мимо Нампары, вдоль ручья, вверх по заросшей тропинке, оставив Уил-Грейс слева. У начала тропинки, в нескольких сотнях ярдов от пищи, эля и тлеющего костра, два предводителя остановились и образовали арочный проход, «глаз», соединив руки над головами. Под этой аркой, через «глаз» должна была пройти странная процессия из шестидесяти человек. Проходящие разлетались, как скворцы, к обильным столам и ожидающим матронам.
Супруги Энис выпили стаканчик эля с шафрановой булочкой, прежде чем покинуть Полдарков вместе с двумя своими девочками и няней.
Перед уходом Кэролайн сообщила Демельзе:
– У меня дурные вести. Моя тетушка Сара наконец-то победила свою извечную склонность падать в обморок при мысли о том, чтобы приехать и повидаться со мной в этом диком графстве. Она написала, что приедет через пару-тройку недель. Но, моя дорогая, это ведь целая свита! Не только лакей и горничная, но и полковник Гектор Уэбб, этот дамский угодник! Клоуэнс познакомилась с полковником Уэббом, когда гостила у нас. Моя тетушка, несмотря на возраст, не может обойтись без ухажеров.
– Но миссис Пелэм – чудесный человек, – возразила Демельза. – Я была бы рада снова с ней повидаться.
– Что ж, несомненно, ты с ней повидаешься. Мы рассчитываем, что вы с Россом поможете нам развлечь эту чудесную (согласна), но неутомимую городскую даму. Вряд ли она была где-нибудь западнее Бэйзингстока... Но погоди-ка... Это не помешает вашей поездке в Бовуд? Когда это?
– В конце июля. Но пока еще точно не известно, Кэролайн. Я даже не знаю, хочет ли Клоуэнс ехать. И даже если ей захочется, нам не с кем ее отправить. У нас так мало близких родственников.
– Полагаю, тебе лучше поехать самой.
– Тогда меня не будет больше трех недель! Что будет делать Росс?
– То, что делал, разлучаясь с тобой на долгие месяцы. А разве Клоуэнс ничего не намекала на этот счет?
