Текст книги "Боевой гимн"

Автор книги: Уильям Форстчен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Расплывшись в улыбке, он посмотрел на Кетсвану.

– Ты будешь удерживать этот бастион! – приказал зулусу Шудер. – Он защищает ворота, ведущие к реке. Когда бантагам станет известно о приближении нашего корабля, они постараются проскользнуть по берегу и прорваться к пристани.

Радостно рассмеявшись, Кетсвана утвердительно кивнул. Ганс спустился с бастиона на улицу чинского городка. На его глазах обрушилась еще одна секция стены, и защищавшие ее люди попадали вниз. Пробежав вдоль северной стены, он очутился у входа в местный храм, в котором укрылись старики, дети и раненые. Ворвавшись в старинное здание, сложенное из известняка, Ганс отчаянно завертел головой, пока его взгляд не упал наконец на Тамиру. Она оказывала помощь одному из раненых, а из мешка, привязанного к ее спине, высовывалась головка Эндрю. Ганс кинулся к жене.

– Помощь пришла!

Его голос разнесся по всему храму, и на него устремились взоры тех, кто находился внутри.

– Собери вокруг себя всех этих людей и веди их к северным воротам. Когда вы увидите, что наш корабль подошел к пристани, открывайте ворота и бегите к нему. Ты меня поняла? Беги к кораблю.

– А ты?

– Я последую сразу за тобой.

Тамира выпрямилась и посмотрела ему в глаза.

– Даже не думай об этом, – произнес Ганс, стараясь перекричать поднявших шум чинов, которые передавали друг другу его слова о скором спасении. – Не забывай про Эндрю. Ты должна жить ради Эндрю. Не дожидайся меня.

Разбуженный громкими криками младенец тихонько захныкал. Тамира сняла импровизированную колыбельку со своей спины и начала баюкать Эндрю на руках, но взгляд ее не отрывался от лица Ганса.

– Ты знаешь, что надо делать. Выведи этих людей отсюда.

Плечи Тамиры затряслись от сдерживаемых рыданий, но жена солдата сумела взять себя в руки.

– Ради Эндрю, – прошептала она.

Сжав лицо Тамиры в своих ладонях, Ганс поцеловал ее и вытер слезы с ее щек. Нагнувшись, он прикоснулся губами ко лбу Эндрю и вышел на улицу.

– Разверни Третий полк на север! – приказал Гаарк. – Я хочу, чтобы они простреливали все подходы к реке.

Джамул козырнул и вместе с офицерами штаба побежал по подъемному мосту на равнину перед крепостью, где в полной боевой готовности стоял резервный полк, все это время ждавший команды кар-карта вступить в сражение.

– Там сейчас начнется сущее светопреставление, – отрывисто произнес Буллфинч, обращаясь к Эндрю. – От стены до реки целых сто ярдов. Это будет бойня.

Эндрю и сам видел колонну бантагов, двигавшуюся к реке. Конные упряжки волокли целую батарею, возницы подхлестываяи лошадей, и установленные на передки пушки подпрыгивали на ухабах.

– Буллфинч, проведи судно мимо пристани. Мы обойдем этих бантагов с фланга, расстреляем их из наших орудий и вернемся за людьми.

Довольно потирая руки, адмирал начал отдавать команды рулевому. Эндрю спустился из рубки на главную батарейную палубу. Последовавший за ним Буллфинч приказал канонирам левого и правого бортов зарядить орудия двойным зарядом картечи. Орудийные расчеты метнулись к своим пушкам и заложили в казенники увесистые заряды: в каждой нарезной пятифунтовке было по два мешочка, в которых находились почти триста мушкетных пуль, а в носовом «пэрроте» их было около тысячи. Высунувшись из орудийного порта, Эндрю увидел, что до пристани оставались каких-то сто ярдов. И тут ворота крепости распахнулись, и, к его ужасу, из них выплеснулась толпа кричащих людей.

Еще рано, черт возьми. Рано!

Бантаги открыли ружейный огонь. Одна из их пушек выстрелила картечью, и несколько человек повалились на землю. Носовая стофунтовка «Питерсберга» рявкнула в ответ, разом заложив немало вражеских воинов, но целая толпа бантагов вынырнула из-за угла крепостной стены и начала стрелять из винтовок по беззащитным людям.

– Первое орудие правого борта, ваша цель – вражеская артиллерия! – проревел Буллфинч. – Второе, третье и четвертое орудия, стреляйте по пехоте!

Люди продолжали выбегать из ворот, хотя счет их потерь шел уже на десятки.

«Питерсберг» миновал пристань, и лица защитников форта исказились от ужаса, когда им почудилось, что долгожданный корабль вовсе не собирается забирать их с собой.

Буллфинч повернулся лицом к кор.ме.

– Машина левого борта, полный назад!

Когда левое колесо броненосца остановилось и начало медленно вращаться в обратную сторону, палуба под ногами Эндрю ощутимо завибрировала. Продолжавший двигаться по инерции корабль начал разворачиваться. С трудом удержав равновесие, Эндрю от неожиданности подпрыгнул, когда первая пушка правого борта выстрелила и откатилась аж на середину батарейной палубы. Один за другим отстрелялись и остальные три орудия, и все вокруг него утонуло в дыму. Судно все еще разворачивалось и двигалось вперед одновременно.

– Плавающая мина справа по борту!

Не успел командир носового орудийного расчета выкрикнуть свое предупреждение, как прогремел оглушительный взрыв и корабль подбросило вверх. Эндрю шлепнулся на спину и ошеломленно захлопал глазами. Корабль застонал, как смертельно раненный зверь. Мимо Эндрю в сторону кормы проковылял Буллфинч, и вдруг полковник с удивлением обнаружил, что промок. В момент взрыва в носовой порт хлынул поток илистой воды.

Теперь корма разворачивающегося «Питерсберга» находилась прямо напротив форта. Поднявшись на ноги, Эндрю взглянул на канониров левого борта, которые невозмутимо стояли на своих местах, готовясь открыть стрельбу. Первой рявкнула кормовая пушка, а за ней и три другие. На мгновение Эндрю удалось проникнуть взглядом сквозь пелену дыма, и он увидел, что полк бантагов просто перестал существовать. Берег был усыпан бесформенными останками воинов орды.

Перешедший на корму Буллфинч скомандовал обеим машинам «малый вперед», а потом «задний ход».

– Матросам палубной команды бросить кормовой якорь. Морской пехоте приготовиться к высадке.

Распахнулся люк с левого борта, и дюжина моряков вылезла на палубу, а за ними последовали двадцать морских пехотинцев. Эндрю решил, что теперь настала и его очередь, и пристроился за последним морпехом.

В следующую секунду рука Буллфинча схватила его за плечо.

– Сэр, мне бы не хотелось встречаться с Пэтом, когда я привезу ему ваш труп. Так что вы остаетесь здесь.

Эндрю хотел было запротестовать, но по лицу молодого адмирала было видно, что в этом случае полковника насильно отволокут в судовой карцер.

Из машинного отделения вылез механик и уставился на двух янки, смотревших друг на друга волками.

– Мы набираем воду, сэр, – обратился он к Буллфинчу. – В десяти футах от носа чуть ниже ватерлинии появилась дыра, в которую можно просунуть голову, и на десять футов от нее во всех направлениях побежали трещины. Просто счастье, что эта мина не взорвалась ниже, а то мы бы уже рыб кормили.

– Что ты предлагаешь сделать?

– Попробуем залатать пробоину снаружи свинцовым листом. Если не удастся поставить заплату, все может кончиться плохо.

– Возьми людей и займись этим, – приказал Буллфинч.

Молодой адмирал вновь повернулся к Эндрю.

– Сэр, пожалуйста, останьтесь здесь. Если вы высадитесь на сушу, я прикажу своим морпехам окружить вас. На мой взгляд, было бы лучше, если бы они помогли этим людям.

Все это время Эндрю не отрывал глаз от потока беженцев, текущего вниз к пристани. Некоторые из них уже добрались до «Питерсберга», но взгляд Эндрю натыкался только на стариков, раненых и детей.

«Ну конечно, – подумал он. – Ганс собирается уйти последним».

Натиск бантагов становился все сильнее, и он чувствовал, что еще немного, и его люди ударятся в панику.

– Сегодня все будет не так, как на Потомаке! – прокричал Григорий. – Тогда вы остались сдерживать врагов, а сейчас настала моя очередь!

Ганс вытащил из кармана плитку табака, подаренную ему Гаарком.

– Угощайся.

– И как вам может нравиться эта отрава? Впрочем, не откажусь.

Откусив кусок от предложенной плитки, Григорий чуть не подавился, но тут же продолжил:

– Вы, главное, выведите отсюда людей, сэр. Я пойду сразу за вами.

– Все будет наоборот, Григорий, и это приказ. Ганс бросил взгляд со стены на улицу внизу. Легкое полевое орудие, установленное напротив ворот во внутренний город, было сметено огнем бронепоезда. Еще одна их пушка располагалась под углом к воротам и уже дважды отбрасывала отряды бантагских воинов, стреляя по ним картечью с убойного расстояния.

– Сэр!

Один из зулусов, поддерживавший простреленную руку, окликнул снизу Ганса.

– Все люди из храма уже спустились к северным воротам. Меня послали сказать вам, что пора уходить.

Гонец побежал обратно к реке, а пришедший вместе с ним Кетсвана поднялся на стену к Гансу с Григорием.

Старый сержант обвел взглядом своих людей. Дело предстояло нелегкое. Небольшой отряд должен был задержаться на стене еще по крайней мере на пару минут. Иначе у ворот, ведущих к пристани, образуется давка, а бантаги сядут им на пятки. Он уже отобрал добровольцев, которые задержатся здесь вместе с ним, а остальным был отдан приказ зарядить свои винтовки, прислонить их к брустверу, слезать вниз и бежать к реке. Он со своими помощниками будет быстро перебегать от одного ружья к другому, стрелять из них и тем самым создавать иллюзию, что все защитники крепости по-прежнему остаются на своих местах.

– Приготовьтесь бежать!

Все быстро зарядили свои винтовки и поставили их у бруствера дулами вверх.

– Пошли!

Он начал поворачиваться к суздальцу.

– Так, Гриша, бери ноги в руки и…

Ганс едва успел заметить пудовый кулак Кетсваны, летящий ему в челюсть. От удара у Ганса помутилось в глазах, и он не устоял на ногах. Стальные руки зулуса оторвали сержанта от стены и бросили вниз, где его на лету подхватили двое рабочих. Сам Кетсвана тут же кошкой спрыгнул со стены и, взвалив Ганса себе на плечо, побежал к пристани.

Ошарашенный Шудер увидел расплывшееся в улыбке лицо Григория, оставшегося на бастионе.

– Нет! Черт вас всех возьми, нет!

– Мы не оставим вас здесь! – прокричал ему вслед суздалец. – На этот раз нет. Этот ваш потомакский фокус больше не пройдет!

Длинные ноги Кетсваны несли его вместе с Гансом к спасительной реке.

– Отпусти меня! – закричал Шудер, безуспешно пытаясь вырваться из хватки зулуса.

Еще несколько секунд он видел Григория, отдававшего приказы последним защитникам бастиона. Потом Кетсвана повернул за угол, и укрепления скрылись из виду. Зулус петлял среди горящих обломков чинских домов, пробивая себе в толпе дорогу к северным воротам. Ружейная трескотня зазвучала как-то по-иному, и Ганс догадался, что бантаги взяли внутреннюю стену. Человек, бежавший рядом с Кетсваной, споткнулся и упал, потом вражеская пуля свалила еще одного из их людей.

У ворот творилось сущее безумие, люди кричали

и отталкивали друг друга, пытаясь выбраться наружу.

Возвышавшийся над толпой Кетсвана прошел сквозь

скопление народа, как нож сквозь масло, и оказался с

внешней стороны северной стены. К Гансу возвратились силы, и он начал яростно молотить кулаками по

спине Кетсваны, чтобы тот отпустил его. Ганс должен был вернуться обратно! Не обращая внимания на сыпавшиеся на него удары, зулус продолжал бежать к реке.

Вдруг перед глазами Ганса мелькнула какая-то вспышка, Кетсвана выронил его, и сержант мешком рухнул на дороге, ведущей к кораблю и свободе.

– Вон он! – закричат Эндрю.

Буллфинч оторвал взгляд от потока беженцев, заполнявшего «Питерсберг», и устало посмотрел на него.

Прежде чем адмирал успел остановить его, Эндрю протиснулся сквозь орудийный порт и схватил за плечо одного из морпехов, помогавших людям перебираться с пристани на корабль.

– Иди за мной, – приказал ему Эндрю и, перешагнув через борт броненосца, спрыгнул вниз. Отплевываясь, он нащупал ногами дно, выпрямился и, оказавшись по грудь в воде, побрел вброд к берегу. Оглянувшись, он увидел стоявшего на палубе Буллфинча, который, брызжа слюной, извергал в адрес Эндрю чудовищные проклятия, приказывал морпехам следовать ним, а потом и сам спрыгнул в воду. Выбравшись на берег, Эндрю полез вверх по склону, ведущему к набережной, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Поскользнувшись, он скатился вниз, но все же нашел в себе силы добраться до набережной. Над ним возвышалась пристань, люди продолжали посадку на спасительное судно, хотя некоторые из них, получив в спину бантагскую пулю, падали в реку.

Пробив себе путь в этой толпе, Эндрю устремился к форту, хватаясь на бегу за пучки травы, чтобы не покатиться вниз на скользкой тропе. Пригнувшись, он рванул к воротам в крепость и, не добежав до них несколько десятков ярдов, упал на колени.

– Ганс, Боже мой! Ганс!

– Эндрю, какого черта ты здесь делаешь? – просипел Ганс.

Эндрю обнял старого друга, смеясь и плача одновременно.

– Сынок, я думаю, нам лучше выбираться отсюда, – произнес Шудер, и Эндрю показалось, будто и не было всех этих лет. Перед глазами его как наяву встала картина их первого боя при Антьетаме, когда он был насмерть перепуганным молодым лейтенантом, а Ганс посмотрел на него своими спокойными глазами и почти теми же словами, что и сейчас, сказал, что надо выводить роту из ловушки, в которую они угодили.

Эндрю поднялся и хотел помочь Гансу встать на ноги, но старый сержант остановил его и склонился над раненым чернокожим человеком, лежавшим рядом с ним.

Кетсвана застонал, из ран на голове и руке обильно текла кровь.

– Пойдем, друг мой, нас ждут дома, – прошептал Ганс, и в эту секунду к ним подоспели Буллфинч со своими морпехами, которые подхватили янки и зулуса и потащили их к реке. Несколько человек сразу же обступили Эндрю, закрывая его от усилившегося огня бантагов.

Буллфинч не стал идти по тропинке, а направился прямо к воде. Три моряка, несших Кетсвану, вброд добрались до «Питерсберга» и передали зулуса на руки ожидавших их на палубе матросов. Когда к реке поднесли Ганса, он вдруг вскрикнул и обернулся.

– Григорий! Там остался Григорий!

Эндрю удивленно оглянулся на форт. Из ворот выбежали еще шесть человек, а потом на северной стене появились бантаги, открывшие огонь по беглецам.

И тут из крепости вылетели еще четверо.

– Беги, Григорий, беги! – закричал Ганс.

В нескольких футах перед бегущими людьми разорвался бантагский снаряд, и они повалились на землю.

Издав крик боли, Ганс попытался подняться на ноги, но Эндрю и Буллфинч удержали его.

Двое из упавших, пошатываясь, поднялись и склонились над своими ранеными товарищами. Морские пехотинцы, охранявшие Эндрю, кинулись им навстречу, одного из них сразила вражеская пуля. Добежав до четверки смельчаков, они схватили двоих раненых и поволокли их к пристани.

– Пошли! – скомандовал Буллфинч, входя в реку и подталкивая перед собой Эндрю и Ганса. К ним протянулись десятки дружеских рук, и в следующее мгновение все они оказались на палубе броненосца. Бантагские пули защелкали по бронированным бортам «Питерсберга», высекая из них искры.

– Обрубить якорь! Всем машинам самый полный вперед! – взревел Буллфинч.

Эндрю, жадно хватающего ртом воздух, подтащили к орудийному порту и без лишних церемоний пропихнули на батарейную палубу.

Приподнявшись на локте, он помог матросам протолкнуть сквозь тот же порт Ганса, и старый сержант рухнул на него сверху. Вслед за Шудером на батарейную палубу пролез Буллфинч, по-прежнему требовавший, чтобы механики дали самый полный ход.

«Питерсберг» задрожал и дернулся вперед. Ганс перевел взгляд на окровавленного и оглушенного Ганса, лежавшего на палубе рядом с ним. Что он мог ему сказать? Разве существовали такие слова, которые могли выразить то, что он чувствовал, что он хотел бы донести до своего друга? Эндрю опять поразила уже приходившая ему в голову мысль о том, что люди могут годами не сознавать, как они любят друг друга, какие глубокие чувства их связывают. Но ради драгоценных минут встречи с другом, который считался потерянным навсегда, человек готов пожертвовать всем, что у него есть, даже своей жизнью.

Ганс пошевелился.

– Григорий, Кетсвана?

Подняв голову, он увидел, что зулус сидит на полу, прислонившись к лафету, и улыбается.

– Ганс!

Издавшая этот возглас невысокая темноволосая девушка выбежала из толпы бывших бантагских рабов и остановилась рядом с Гансом. С трудом встав на ноги, Шудер заключил девушку в объятия и принялся осыпать ее поцелуями. Вдруг до Ганса дошло, что вокруг воцарилось удивленное молчание, и он, покраснев, повернулся к Эндрю.

– Эта девушка, – вдохновенно начал он, – эта девушка, это… это…

– Миссис Шудер, насколько я могу судить, – ухмыльнувшись, закончил за него Эндрю.

– И юный Эндрю, – гордо добавил Ганс, показывая на плачущего младенца в руках Тамиры.

– Сэр? – нерешительно обратился к нему один из морских пехотинцев Буллфинча.

При виде его печального лица у Ганса сжалось сердце.

– Григорий?

Протолкавшись сквозь толпу, Ганс замер рядом с лежащим на полу суздальцем. Вокруг него на коленях стояли люди, которыми он командовал в своем последнем бою. Его лицо уже приобрело восковую бледность. Ганс бросил взгляд на нижнюю половину тела Григория. Ее просто не было. Ганс закрыл глаза, отчаянно желая, чтобы этот кошмар развеялся и он вновь увидел своего друга целым и невредимым.

– Ганс.

Он опустился на колени и взял Григория за руку.

– Ваш табак. Меня от него стошнило. Ганс выдавил из себя улыбку.

– Что ж ты наделал? – прошептал он. – Это я должен был там остаться.

– Вы спасли меня на Потомаке, – выдохнул суздалец. – Теперь была моя очередь отплатить услугой за услугу. Мы с Кетсваной не могли позволить вам умереть.

Он помолчал несколько секунд.

– Кин здесь?

Эндрю опустился на колени рядом с ним,

– Я здесь, Григорий.

– Моя жена?

– Ждет твоего возвращения. Она никогда не переставала надеяться. У тебя чудесная маленькая дочурка.

Лицо Григория осветилось слабой улыбкой.

– Отвезите меня домой. Не оставляйте здесь. Отвезите домой.

– Конечно, сынок, – мягко отозвался Эндрю. Григорий попытался сесть, но силы покинули его, и он со вздохом откинулся на спину.

– «Сохранится память и о нас – о нас, о горсточке счастливцев…» – Его голос затих.

– …братьев, – закончил за него Ганс и, протянув руку, закрыл глаза друга.

Истощение и оцепенение разом охватили его. Рыдая от горя, Ганс поднялся на ноги. На палубе, где минуту назад царили радость и ликование, теперь была мертвая тишина. Спрятав лицо в ладонях, Ганс разразился надрывным плачем, от которого содрогалось все его тело. Взгляды всех людей были устремлены на него, и Эндрю видел, что многие спутники Ганса тоже не скрывают своих слез, видя горе того, кто все эти дни был для них непоколебимой скалой и только теперь дал волю своим чувствам.

К Эндрю приблизился Буллфинч.

– Нам удалось поставить заплату, – сообщил он. -В трюме полно воды, и мы перегружены сверх всякой меры, но я надеюсь, нам удастся дотянуть до своих.

Эндрю жестом попросил его помолчать.

Ганс стоял, окруженный людьми, обязанными ему жизнью. Он обвел их взглядом и потом опустил глаза на тело Григория. Из толпы бывших рабов вышла Тамира и обняла Ганса. Он посмотрел на своего сына.

Из глаз Ганса текли слезы, слезы по всем тем, кто пропал без вести, кто погиб в бою, и даже по тем, кто был теперь рядом с ним. На его плечо легла чья-то рука, и, подняв голову, Ганс увидел перед собой ясные глаза Эндрю.

– Добро пожаловать домой, Ганс.

Глава 10

– Жаль, что я не видел физиономию этого дьявола Гаарка, когда «Питерсберг» обрубил якорную цепь и отошел от пристани! – расхохотался Пэт. – Было бы неплохо, если бы эти дикари перерезали ему горло.

– Гаарк найдет способ утихомирить своих подданных, – ответил ему Ганс. – Он выкрутится.

Эндрю обвел взглядом людей, сидевших вокруг стола в предназначенном для торжественных приемов Восточном кабинете Белого дома, и у него потеплело на душе. Вдруг он вспомнил, как в первый раз оказался в этой комнате, когда его вместе с Гансом привели на встречу с Ивором, боярином Суздаля. Человек, сидевший теперь во главе стола, президент Калинка, был их переводчиком и, как всегда подозревал Эндрю, больше сочинял, чем переводил.

Он улыбнулся Калину. Какие бы противоречия между ними ни возникали в прошлом, сейчас они снова были все заодно, и Эндрю видел, что старина Калин опять стал тем отчаянным крестьянином, который поднял тогда свой народ на восстание против бояр. И если уж на то пошло, то Эндрю казалось, что он и сам скинул десяток лет.

– Пять старых друзей, – вдруг произнес Калин. – Как хорошо снова оказаться всем вместе.

– И все-таки я считаю, что тебе, Ганс, необходимо отдохнуть, – заявил Эмил. – Давай отложим выпивку на завтра.

– Скоро мы все пойдем спать, – сказал Калин. – Это был прекрасный день. Посидим еще немного перед сном.

Прием, оказанный Гансу, когда его поезд прибыл на суздальский вокзал, мог сравниться только с триумфом после битвы при Испании. Пожалуй, единственным, у кого нашелся повод для недовольства, был Билл Уэбстер, министр финансов. Он жаловался Эндрю, что с этими праздниками целых два рабочих дня пошли псу под хвост, не говоря уж о двух днях ликования в Риме, где поезд сделал остановку по пути на Русь. Но Эндрю был убежден, что Ганс заслуживал такой встречи, ибо кто, как не он, отдал все, чтобы создать эту Республику?

А Республика теперь находилась в состоянии войны, хотя официального объявления ее пока не было. Бантаги блокировали подходы к своему берегу Великого моря, и Эндрю получил известие о том, что четыре вражеских дирижабля потопили один из сторожевиков Буллфинча. «Летящее облако» после трех совершенных рейсов выбыло из строя по меньшей мере на две недели, и бушевавший по этому поводу Петраччи яростно требовал постройки новых воздушных судов.

Старые полки готовились к войне и вновь мобилизовали своих ветеранов. Первая бригада римских войск уже прибыла к линии защитных укреплений. Эндрю мог только надеяться, что всеобщая сплоченность нации, усиленная чудесным спасением Ганса, выдержит месяцы, а то и годы грядущей войны.

– Нет, вы только на это посмотрите! – воскликнул Пэт, разворачивая на столе последний номер «Гейтс иллюстрейтед уикли», выуженный им из заднего кармана.

Эмил схватил газету и поднял ее над головой, чтобы все могли хорошо разглядеть портрет на первой странице. Крупно набранный заголовок гласил: «Возвращение нашего героя!»

Ганс протестующе заворчал и отхлебнул водки из своего стакана.

– Я прошу тебя завтра выступить перед Конгрессом, – обратился к нему Калин. – Прежде чем я официально обращусь к депутатам с предложением об объявлении войны, я хочу, чтобы ты рассказал им обо всем, что ты видел и что тебе довелось пережить.

Ганс кивнул, и Эндрю увидел, что в глазах его друга затаилась глубокая боль.

– Что будет с Григорием?

– Его со всеми почестями захоронят сразу после заседания,– тихо произнес Эндрю. – И Алексей, и Григорий посмертно удостоены Почетной медали Конгресса, а вдова Григория будет получать за него пенсию.

– Небольшое утешение, – прошептал Ганс.

Эндрю промолчал. Он встречался с вдовой Григория сразу после их возвращения в Суздаль и знал, какие непереносимые муки испытывает молодая женщина. Четыре года, прошедшие после его исчезновения и предполагаемой смерти, слегка притупили чувство боли, но сейчас, когда она узнала, как близок он был к спасению, затянувшаяся рана открылась вновь.

– Я хочу, чтобы Кетсвана был назначен полковником в мой штаб, – заявил Ганс. – И не надо разделять его людей, они составят часть штабной роты. Без него мне никогда бы не удалось выбраться оттуда.

– Зулусы, – восхищенно выдохнул Пэт. – Хорошие солдаты. Хорошо бы узнать, где они живут, и привезти их сюда. Из них получится отличный корпус!

– Делай все, что считаешь нужным, – сказал Гансу Эндрю. – Большинство из прибывших с тобою людей уже никогда не увидят свою родину. Для них будет лучше находиться рядом друг с другом.

– Как жаль, что мне не удалось вытащить всех,– вздохнул Ганс. Его глаза затуманились, казалось, взгляд старого сержанта направлен на какие-то не видимые всем другим земли.

– Ты спас четыреста двадцать восемь человек,– произнес Калин. – В том числе вывел восемьдесят три из того ада, в котором вас держал Гаарк. Я считаю, это великолепный результат.

– Когда мы вырвались из лагеря, нас было около трех сотен, – ответил Ганс. – Нам пришлось бросить на фабрике по меньшей мере столько же рабочих, и еще тысячи рабов-чинов заплатили страшную цену за этот побег. По дороге мы подсадили в наш эшелон еще сто с лишним человек, но и из них большинство погибли. Потом были жители этого городка, которых мы втянули в наш бой, До того, как мы прибыли туда, там жило около тысячи человек.

Эндрю склонился к Гансу и посмотрел прямо в глаза своему другу.

– Ты выжил, и это главное. Информация, которую ты нам доставил, может спасти всю нашу страну. До того момента, как вы оказались на борту «Питерсберга», все эти люди были покойниками. Сколько бы вы еще прожили? Неделю? Месяц? Год? Пойми, что смерть этих людей не была напрасной, благодаря их самопожертвованию Республика будет жить.

– Они этого уже не узнают,– горько вздохнул Ганс. – И я бы все равно не смог сказать им это, когда их ждала убойная яма за то, что я совершил.

– Тогда скажи это своей жене и сыну, черт бы тебя побрал, – посоветовал ему Эмил. – Ты ведь пошел на все это именно ради них и, по-моему, был совершенно прав.

В глазах доктора было беспокойство.

– Его мучает комплекс вины, – объяснял он Эндрю, еще когда они вместе возвращались в Суздаль на поезде. – Он ведь в конце концов собирался пожертвовать собой, после того как Тамира и ребенок окажутся в безопасности, – принести жертву во искупление. Но Григорий с Кетсваной обо всем догадались и помешали ему. Теперь Ганс страдает из-за того, что Григорий погиб, чтобы он мог жить.

Вспомнив этот разговор, Эндрю обеспокоенно взглянул на Ганса, рассеянно крутившего в руках свой стакан.

– Ганс, – мягко окликнул сержанта Калин. Шудер вымученно улыбнулся и повернул голову к президенту.

– Ты вернулся к нам. Когда мы здесь узнали, что ты жив, никто из сидящих за этим столом ни на секунду не задумался бы, чтобы отдать свою жизнь ради спасения твоей.

Старый сержант опять заворчал, но Калин резко ударил ладонью по столу.

– Выслушай меня. Ганс замолчал.

– Ты бы сделал то же самое для нас. Ты собирался поступить так и с Григорием, но мальчик, пусть земля ему будет пухом, раскусил твой трюк. И я скажу тебе еще одну вещь. Если бы мы могли вернуть душу в его тело, покоящееся в Капитолии, он бы подтвердил, что снова поступил бы точно так же. – Голос Калина оборвался, но вскоре он продолжил: – Это один из парадоксов войны, который не перестает меня удивлять. Война – это самая ужасная вещь, какая может происходить с людьми или с какой-нибудь другой расой. Но она же пробуждает в человеке благородство духа и любовь к товарищу, способную выдержать любые испытания. Ты научил этому юного офицера Эндрю Лоуренса Кина, а он научил этому весь наш мир. И именно поэтому – и сейчас я говорю не как твой друг Калин, a как президент – я призвал страну сделать все для твоего спасения, хотя это и означало новую войну. Я знаю, что ты чувствуешь себя виноватым.

Ганс бросил беспомощный взгляд на Эмила.

– Для того чтобы это понять, не нужно быть хорошим доктором. Вспомни, Ганс, я трижды видел приход тугар, дважды как напуганный крестьянин. Я видел, как к убойным ямам отволокли первую девушку, которую я любил. Я видел, как убивали моих родителей. Я затеял восстание против бояр и сделал все, чтобы вы и ваши товарищи помогли нам, – не ради себя, но ради моей Тани. Поэтому я знаю, что настоящей, глубинной причиной всех твоих поступков была любовь к прекрасной молодой женщине, с которой я имел честь познакомиться, и к твоему драгоценному сыну.

Ганс неуверенно кивнул.

– Мне известно чувство вины, которое испытываешь, когда другие погибают, а ты остаешься в живых. Я начинал войну, зная, что в ней могут погибнуть десятки тысяч людей, а я… – Калин запнулся, его лицо стало красным. – А я останусь в живых, потому что я президент. Во время последней войны я смотрел в глаза тысячам мальчиков, сознавая, что их ждет смерть. Я обменивался с ними шутками, пожимал им руки, подбодрял их и уезжал. Да я бы душу продал за право стоять вместе с ними в первой шеренге, а не отсиживаться за их спинами!

– Ты потерял руку во время Тугарской войны,– тихо напомнил ему Эмил.

– Очень удобное оправдание, которое я твердил сам себе, просыпаясь среди ночи в холодном поту, – ответил Калин. – Но я хочу сказать тебе, Ганс, что единственный, кто будет тебя в чем-то винить, это ты сам. Прощение должно идти изнутри. Я знаю. Я сам себя еще не простил, а завтра, выступая перед Конгрессом, я собираюсь попросить их пожертвовать еще десятками тысяч жизней. Все наши люди воздают хвалу Кесусу за то, что ты вернулся живым, Ганс Шудер. И я прошу тебя только об одном: скажи и ты ему за это спасибо.

В комнате воцарилось молчание. Калин встал, обогнул стол и протянул Гансу руку.

– Завтра предстоит долгий день. Я думаю, твоя молодая жена уже заждалась тебя наверху. Нам всем пора идти спать.

Смущенный столь открытым проявлением сочувствия, Ганс по русскому обычаю заключил Калина в объятия и расцеловался с ним в обе щеки.

Громко высморкавшись, Пэт попытался было подняться из-за стола, но смог сделать это только с помощью Эмила.

– Пошли, пьяница, – пробурчал старый доктор. – И зачем это я заштопал твой желудок? Ты же все равно собираешься проделать в нем еще одну дырку своим пойлом.

Не обращая внимания на брюзжание Эмила, Пэт с хрустом сжал ладонь Ганса.

– С возвращением, старик. Елки зеленые, нас ждет еще одна война!

После Пэта наступила очередь Эмила обменяться с Гансом рукопожатием.

– Мы потом еще побеседуем, – произнес доктор и вместе с ирландцем направился к выходу. Пэт начал рассказывать очередной анекдот про веселую женушку трактирщика, но Эндрю так и не довелось узнать, в чем его соль, потому что пошатывающаяся парочка исчезла за дверью.

– Мы тоже еще побеседуем, – тихо сказал он Гансу. Тот кивнул, начал что-то говорить и осекся на полуслове.

– Продолжай, – попросил его Эндрю.

– Вы ничуть не изменились, – наконец промолвил Ганс. – Твердолобый ирландец с сердцем льва, Эмил, квохчущий над своими пациентами, Калин, хоть и с президентскими замашками, но, в общем, все тот же смекалистый и мудрый крестьянин. И ты, Эндрю, как всегда, несешь всю тяжесть мира на своих плечах.

Ганс поднес ко рту стакан и допил остатки водки.

– Боже мой, как часто я видел вас в своих снах. Иногда только это и удерживало меня от безумия. Я представлял себе, как снова сижу где-нибудь со всеми вами, или думал о старых временах на Земле, когда были только ты, я и старина Тридцать пятый. В моих мечтах мы разговаривали часами, делились воспоминаниями и иногда говорили друг другу то, что, к сожалению, не успели сказать раньше.