Текст книги "Избранное"

Автор книги: Уильям Катберт Фолкнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

– Мисс Дженни уехала в город с мисс Бенбоу, – отозвался Саймон. – Никого нет, никого, одни черномазые. Говорил я вам! – завопил он снова, ощупывая Баярда. – Крови нет. Идите, ложитесь на диван, мистер Баярд.

Баярд двинулся вперед. Хотя Саймон его поддерживал, он зашатался, обошел стул, упал на него и схватился за грудь.

– Крови нет, – бормотал Саймон.

– Ключи, – повторил Баярд. – Достань ключи.

– Да, сэр, сейчас достану.

Саймон продолжал бестолково ощупывать Баярда, пока тот, выругавшись, в ярости его не оттолкнул. Все еще со стоном повторяя «крови нет», Саймон повернулся и суетливо выбежал из комнаты. Баярд сидел, наклонившись вперед и держась руками за грудь. Он слышал, как Саймон поднялся по лестнице и затопал над головой. Потом Саймон вернулся, и Баярд стал смотреть, как он открывает конторку и достает графин с серебряной пробкой. Он поставил графин обратно, снова выбежал, вернулся со стаканом и увидел, что Баярд стоит возле конторки и пьет прямо из графина. Саймон посадил его обратно на стул и наполнил стакан. Потом принес ему папиросу и в отчаянии бестолково засуетился вокруг него.

– Разрешите мне позвать доктора, мистер Баярд.

– Нет. Дай еще выпить. Саймон повиновался.

– Это уже будет три стакана. Разрешите, я позову мисс Дженни и доктора, пожалуйста, мистер Баярд, сэр.

– Нет. Оставь меня в покое. Уходи отсюда.

Он выпил и этот стакан. Тошнота и фантастические видения исчезли, и ему стало лучше. При каждом вдохе в бок впивались горячие иглы, и он старался дышать неглубоко. Если б он только мог вспомнить… Да, ему стало гораздо лучше, и поэтому он осторожно поднялся, подошел к конторке и выпил еще. Правильно Сэрат говорил – это лучшее лекарство от любой раны. Как в тот раз, когда его ранило трассирующей пулей в живот, и желудок принимал только молоко с джином. Ну, а это чепуха – подумаешь, вдавило пару ребер. Чтоб закрутить его фюзеляж струной от рояля, десяти минут хватит. Не то что Джонни. Ему вся эта дрянь попала прямо в бок. Проклятый мясник даже нисколько не поднял прицел. Не забыть бы, что не надо глубоко дышать.

Он медленно пересек комнату. В полутемной прихожей перед ним мельтешил Саймон, который размахивал руками, глядя, как он медленно поднимается по лестнице. Он вошел в свою комнату – в комнату, которая принадлежала ему и Джону, – прислонился к стене и постоял немного до тех пор, пока снова смог делать неглубокие вдохи. Потом направился к стенному шкафу, открыл его и, осторожно опустившись на колени и держась рукою за бок, открыл стоявший там сундук.

В сундуке лежало всего несколько вещей: какая-то старая одежда, маленькая книжечка в кожаном переплете, патрон дробовика, к которому была прикручена проволокой высохшая медвежья лапа. Это был первый медведь Джонни и патрон, которым он застрелил его в долине реки около фермы Маккалема, когда ему было двенадцать лет. Книга была Новый Завет; на форзаце стояла выцветшая коричневая надпись: «Моему сыну Джону в день его семилетия 16 марта 1900 года от мамы». У него имелась точно такая же; в тот год дедушка распорядился остановить утренний товарный поезд, чтобы отвезти их в город, где они должны были ходить в школу. Одежда представляла собой парусиновую охотничью куртку, она была запятнана и забрызгана тем, что когда-то было кровью, изодрана колючками и все еще пропитана слабым запахом селитры.

Не поднимаясь с колен, он по очереди вынул из сундука все эти предметы и сложил на полу. Потом снова взял куртку, чуть-чуть г отдающую кислым запахом плесени, и на него повеяло жизнью и теплом. «Джонни, – прошептал он, – Джонни». Вдруг он поднес куртку к липу, но тут же остановился и, держа ее в поднятой руке, быстро глянул через плечо. Мгновенно успокоившись, он повернул голову, упрямо и вызывающе поднял куртку и, прижавшись к ней лицом, еще некоторое время стоял на коленях.

Потом он встал, взял книгу, охотничий трофей и куртку, подошел к комоду, снял с него фотографию Джона в клубной столовой Принстонского университета, сунул ее под мышку вместе с остальными вещами, спустился с лестницы и вышел через черный ход. Когда он выходил, Саймон как раз проезжал по двору в коляске, а Элнора низким мягким голосом монотонно выводила одну из своих бесконечных мелодий.

За коптильней притулился черный котел и стояли деревянные лохани, в которых Элнора в хорошую погоду стирала. Сегодня у нее как раз была стирка, с веревок свисало мокрое белье, а под котлом в мягкой золе еще клубился дымок. Он перевернул ногой котел, откатил его в сторону, принес из дровяного сарая охапку смолистых сосновых поленьев и бросил их на золу. Скоро занялось пламя, бледное в солнечном свете, и, когда поленья разгорелись, он бросил в огонь куртку, Евангелие, трофей и фотографию и, тыкая в них палкой, переворачивал до тех пор, пока они не сгорели. Из кухни слышалось монотонное пение Элноры. Ее низкий мягкий голос печально и скорбно разносился по солнечным далям. Только бы не забыть, что нельзя глубоко дышать.

Саймон мчался в город, но его уже опередили. Негры рассказали одному лавочнику, что нашли Баярда на дороге, новость достигла банка, и старый Баярд послал за доктором Пибоди. Но доктор Пибоди уехал ловить рыбу, и поэтому он позвал доктора Олфорда, и когда они ехали в автомобиле доктора Олфорда, на окраине города им встретился Саймон. Саймон повернул назад и поехал за ними следом, но когда он добрался до дому, Баярду уже дали наркоз и временно лишили его способности натворить еще каких-нибудь бед, а когда через час ничего не подозревающие мисс Дженни и Нарцисса въехали в аллею, он уже был перевязан и снова пришел в сознание. Они ничего не слышали о случившемся. Мисс Дженни не узнала автомобиля доктора Олфорда, но при виде чужой машины, стоявшей у дома, сразу же сказала:

– Этот идиот в конце концов разбился, – и, выйдя из автомобиля Нарциссы, прошествовала в дом и поднялась по лестнице наверх.

Баярд, бледный, тихий и немного смущенный, лежал в постели. Старый Баярд и доктор как раз уходили, и мисс Дженни дождалась, чтоб они вышли из комнаты. После этого она принялась в ярости кричать и браниться и гладить его но голове, а Саймон, кривляясь и подпрыгивая в углу за кроватью, твердил:

– Правильно, мисс Дженни, правильно! Я ему все время говорил!

Затем она оставила его и спустилась на веранду, где стоял доктор Олфорд, совершая по всей форме церемонию отбытия. Старый Баярд ждал его в автомобиле, и при появлении мисс Дженни доктор снова принял свой обычный чопорный вид, завершил церемонию и вместе со старым Баярдом уехал.

Мисс Дженни оглядела веранду, заглянула в прихожую.

– А где же… – сказала она и громко позвала: – Нарцисса!

Откуда-то послышался ответ.

– Где вы? – спросила мисс Дженни.

Ответ послышался снова, и мисс Дженни вошла обратно в дом и в полумраке увидела белое платье Нарциссы, сидящей на табурете у рояля.

– Он пришел в себя, – сказала мисс Дженни, – можете к нему зайти.

Нарцисса встала и повернулась лицом к свету.

– Что это с вами? – вскрикнула мисс Дженни. – У вас вид во сто раз хуже, чем у него. Вы бледны как полотно.

– Ничего, – отвечала девушка. – Я…

Она с минуту смотрела на мисс Дженни, прижав руки к бедрам.

– Мне пора ехать. Уже поздно, и Хорес… – пролепетала она, выходя в прихожую.

– Вы что, не можете подняться и поговорить с ним? – с удивлением спросила мисс Дженни. – Крови там нет, если вы этого боитесь.

– Да не в этом дело, – отвечала Нарцисса. – Я не боюсь.

Мисс Дженни подошла и окинула ее проницательным, любопытным взором.

– Ну что ж, – мягко сказала она, – как хотите. Я просто подумала, что, раз уж вы здесь, вам захочется самой убедиться, что он цел и невредим. Но раз вам не хочется, то и не надо.

– Нет, нет, мне очень хочется. Я зайду.

Пройдя мимо мисс Дженни, она направилась к лестнице, остановилась, дождалась мисс Дженни и, отвернувшись от нее, быстро пошла наверх.

– Да что это с вами? – спрашивала мисс Дженни, стараясь заглянуть ей в лицо. – Что с вами случилось? Уж не влюбились ли вы в него?

– Влюбилась? В него? В Баярда?

Нарцисса остановилась, потом опять побежала наверх, крепко держась рукой за перила. Она тихонько засмеялась и приложила другую руку к губам. Мисс Дженни, проницательная, любопытная и холодная, не отставала от нее ни на шаг. Нарцисса быстро бежала по лестнице. На площадке верхнего этажа она остановилась и, все еще отворачивая лицо от мисс Дженни, пропустила ее вперед, потом подошла к двери и прислонилась к косяку, стараясь подавить смех и дрожь. После этого она направилась в комнату, где за ней наблюдала, стоя у кровати, мисс Дженни.

В комнате еще стоял тошнотворный сладковатый запах эфира, и она, как слепая, подошла к кровати и остановилась, спрятав за спиной сжатые в кулаки руки. Лицо Баярда, спокойное и бледное, напоминало гипсовую маску, омытую легкой волной отработанного неистовства; он смотрел на нее, и она некоторое время не отрывала от него взгляда, а потом мисс Дженни, и комната, и все вокруг поплыло и закружилось у нее перед глазами.

– Ах вы, дикий зверь! – прошептала она. – Почему вам непременно нужно проделывать свои фокусы у меня на глазах?

– Я не знал, что вы там были, – тихо, с изумлением отвечал Баярд.

По просьбе мисс Дженни она несколько раз в неделю приезжала, сидела у его постели и читала ему вслух. Он совершенно не интересовался книгами и по собственному желанию едва ли когда-нибудь прочел хоть одну, но теперь спокойно лежал в гипсе, слушая, как ее глубокое контральто звучит в тишине комнаты. Иногда он делал попытки с ней заговорить, но она игнорировала их и читала дальше, а если он настаивал, поднималась и уходила. Скоро он научился лежать с закрытыми глазами и в одиночестве бродить по бесплодным пустыням своего отчаяния, между тем как голос ее все звучал и звучал, покрывая доносившиеся издали звуки – воркотню мисс Дженни по адресу Айсома или Саймона в комнатах или в саду, щебетанье птиц на дереве за окном, бесконечные стоны водяного насоса под сараем. Иногда она умолкала, взглядывала на пего и убеждалась, что он мирно спит.

5

Старик Фолз, пройдя сквозь пышную июньскую зелень, явился в город с первыми, еще горизонтальными лучами утреннего солнца и в своем аккуратном запыленном комбинезоне сидел теперь напротив старого Баярда, одетого в безупречную белую рубашку с цветком алой, как свежая кровь, герани в петлице. В комнате было прохладно и тихо, в окна вливался прозрачный свет раннего утра, и порою залетала пыль, поднятая на улице дворником-негром. Теперь, когда старый Баярд достиг преклонного возраста, оглох и закоснел в своих неизменных привычках, он стал все больше и больше окружать себя предметами по своему образу и подобию и у него появилась невероятная способность выбирать слуг, которые соответствовали его жизненному укладу по причине своей безнадежной никчемности и лени. Дворник, который величал старого Баярда генералом и которого старый Баярд и все его клиенты, коим он без конца, хотя и весьма небрежно и нерадиво оказывал разные мелкие услуги, именовали Доктор Джонс, был одним из них. Черный, сгорбленный от старости и от сварливого характера, он садился на шею каждому, кто это позволял, и старый Баярд с утра до вечера его бранил, но сквозь пальцы смотрел на то, как он ворует у него табак, ведрами таскает уголь, запасенный на зиму для отопления банка, и продает его другим неграм.

Окно, у которого сидел старый Баярд со своим гостем, выходило на пустой участок, заваленный всякой рухлядью и заросший пыльными сорняками. Его окружали задние стены одноэтажных дощатых строений, в которых ютились всевозможные мелкие, часто безымянные коммерческие предприятия вроде ремонтных мастерских и лавок старьевщиков. Днем участок использовали сельские жители под стоянку для своих упряжек. Здесь уже стояло несколько мулов, сонно жующих жвачку, а над испускающим тяжелый запах аммиака пометом многих поколений этого долготерпеливого племени вились говорливые стайки воробьев, между тем как голуби, скрипя, словно ржавые петли от ставен, пробирались бочком, чистили перышки или расхаживали в гордом и хищном великолепии, переговариваясь между собой глухим гортанным воркованьем.

Старик Фолз сидел у набитого мусором камина и чистым синим платком вытирал себе лицо.

– Это все мои проклятые старые ноги, – извиняющимся голосом выкрикивал он, – раньше я, бывало, пройду миль двенадцать – пятнадцать на какой-нибудь там пикник или певческий праздник – и хоть бы что, а теперь еле-еле три мили до города проплелся.

Он вытирал платком лицо, загорелое и бодрое лицо старика, скоротавшего свой век на простой и обильной земле.

– Похоже, что они у меня скоро и вовсе отнимутся, а ведь мне еще только девяносто три стукнуло.

Он продолжал вытирать себе лицо, держа в другой руке пакет, словно и не собирался его развязывать.

– Почему ты не мог посидеть на дороге, пока не проедет попутная повозка? – прокричал старый Баярд. – Всегда какой-нибудь болван с возом сорняков тащится в город.

– Пожалуй что и мог, – согласился Фолз. – Да только если б я так быстро сюда приехал, я б себе весь праздник испортил. Я ведь не такой, как вы, городские. У меня нет столько времени, чтоб его вперед подгонять.

Он убрал платок, встал, осторожно положил пакет на каминную доску и вытащил из кармана рубахи какой-то маленький предмет, завернутый в чистую ветхую тряпицу. Вскоре в его осторожных медлительных пальцах появилась оловянная табакерка; от старости и частого употребления она давно уже отполировалась и светилась тусклым серебряным блеском. Старый Баярд сидел и смотрел, терпеливо смотрел, как он снимает крышку и осторожно откладывает ее в сторону.

– А теперь повернитесь лицом к свету, – скомандовал старик Фолз.

– Люш Пибоди говорит, что у меня от этой мази заражение крови сделается, Билл.

Фолз, продолжая свои неторопливые приготовления, сосредоточенно поглядел на Баярда невинными голубыми глазами.

– Люш Пибоди этого не говорил, – спокойно возразил он. – Это вам какой-нибудь молодой доктор сказал, Баярд. Повернитесь лицом к свету.

Старый Баярд сидел прямо, прислонившись к спинке кресла и положив руки на подлокотники, серьезно глядел на гостя проницательными старыми глазами, полными чего-то непостижимого, внимательными и печальными, как глаза старого льва.

Старик Фолз подцепил одним пальцем комок темной мази, осторожно поставил табакерку на свой освободившийся стул и поднес руку к лицу старого Баярда. Однако старый Баярд хотя и вяло, но все еще сопротивлялся, глядя на него с чем-то неизъяснимым в глазах. Старик Фолз мягко, но решительно повернул его лицом к свету.

– Ну, ну. Я уже не молод, и у меня нет времени вредить людям. Сидите смирно, а то я могу запачкать вам лицо. Рука у меня уже не такая твердая, чтоб снимать ружейные пули с раскаленной печки.

После этого старый Баярд сдался, и старик Фолз быстрыми ловкими движениями намазал ему шишку мазью. Потом он взял клочок тряпки, снял излишек мази, вытер пальцы, бросил тряпку в камин, тяжело опустился на колени и поднес к ней спичку.

– Мы всегда так делаем, – пояснил он. – Моя бабушка достала это снадобье у индианки из племени чокто[56]56
  …из племени чокто… – Индейское племя чокто в конце XVIII в. населяло южные районы штата Миссисипи.


[Закрыть] еще лет сто тридцать назад. Никто из нас никогда не знал, что это такое, но следов оно не оставляет.

Он тяжело поднялся и отряхнул колени. Потом так же неторопливо и аккуратно закрыл крышкой табакерку, убрал ее, снял с каминной доски пакет и опять уселся на стул.

– Завтра мазь почернеет, а когда она чернеет, она действует. Не мочите лицо водой до утра, а через десять дней я опять приду и намажу еще раз, а на… – он задумался и стал медленно загибать узловатые пальцы, беззвучно шевеля губами, – на девятый день июля все отвалится. Только не давайте мисс Дженни и всем этим докторам вас запугивать.

Он сидел, держа на сдвинутых коленях пакет, и теперь, неукоснительно следуя заведенному исстари ритуалу, принялся его развязывать, дергая розовую тесемку так медленно, что человек помоложе наверняка бы не выдержал и начал на него кричать. Старый Баярд, однако, просто закурил сигару и вытянул ноги на каминную решетку, и в конце концов старик Фолз развязал узел, снял тесемку и повесил ее на подлокотник своего стула. Тесемка упала на пол, и тогда он нагнулся, поднял ее, повертел в своих толстых, коротких пальцах и снова повесил на подлокотник, проследив за ней еще некоторое время на случай, если она снова упадет, а потом развернул пакет. Сверху лежала картонная коробка с жевательным табаком, и он вынул одну плитку, понюхал, повертел в руке и понюхал еще раз. Потом, не откусив ни кусочка, отложил ее в сторону вместе с остальными плитками и стал рыться дальше. Выудив в конце концов бумажный кулек, он открыл его и невинными мальчишескими глазами с жадным любопытством заглянул внутрь.

– Да, сказать по чести, мне иной раз даже стыдно, что я такой страшный сластена. До смерти люблю сласти, – сказал он.

Все еще бережно держа другие предметы на коленях, он перевернул кулек вверх дном и вытряс на ладонь два или три полосатых, похожих на креветок предмета, сунул один в рот, а остальные отправил на место.

– Боюсь, скоро у меня зубы выпадать начнут, и тогда придется мне конфеты сосать или одни мягкие есть. А я мягкие конфеты всегда терпеть не мог.

Его дубленая щека размеренно надувалась и опадала, как бы при выдохе и вдохе. Он снова заглянул в кулек и взвесил его на руке.

– Было время, году эдак в шестьдесят третьем или четвертом, когда за такой кулек конфет участок земли купить можно было, да еще парочку черномазых в придачу. Много раз, когда дела у нас плохо шли – ни сахару, ни кофе, есть нечего, – украдешь, бывало, кукурузы да и ешь, а не найдешь, чего украсть, так и траву из канавы жуешь, как на бивуаке ночью под дождем стояли, вот оно как было… – Голос его замер среди древних призраков стойкости духа и тела, в краях блистательных, но бесполезных порывов, где такие духи обитают. Он крякнул и снова взял в рот мятную конфету.

– Как сейчас помню тот день, когда мы от армии Гранта[57]57
  Грант Улисс Симпсон (1822–1885) – генерал федеральной армии в Гражданской войне; с марта 1884 г. – главнокомандующий всеми войсками северян. Здесь и далее речь идет о кампании на территории штата Миссисипи в конце 1862 – первой половине 1863 г., которая закончилась взятием после длительной осады важной крепости южан – города Виксбурга.


[Закрыть] уходили и на север двигались. Грант тогда был в Гренаде[58]58
  Гренада – город в 45 милях от Оксфорда, где в декабре 1862 года находился штаб армии Гранта.


[Закрыть], и полковник нас собрал, мы сели на лошадей и соединились с Ван Дорном[59]59
  Ван Дорн Эрл (1820–1863) – генерал армии конфедератов, совершивший в декабре 1862 года дерзкий кавалерийский рейд в тылы противника, где ему удалось захватить и уничтожить крупные склады федеральной армии в городе Холли-Спрингс, который расположен в 30 милях к северу от Оксфорда.


[Закрыть]. Это было, еще когда полковник на том серебристом жеребце ездил. Грант все стоял в Гренаде, а Ван Дорн однажды взял да и двинул на север. Зачем – мы не знали. Полковник, тот, может, и знал, да нам не говорил. Впрочем, нам оно и ни к чему было – раз мы все равно к дому шли.

– Ну вот, мы и ехали сами по себе, чтоб потом с остальными соединиться. По крайней мере, остальные думали, что мы с ними соединимся.

Но полковник, тот по-другому думал – у него еще кукурузу не обработали, вот он и решил на время домой завернуть. Мы не бежали, – пояснил он. – Мы просто знали, что Ван Дорн неделю-другую и один продержится Он ведь всегда держался. Храбрый был парень, – сказал старик Фолз, – очень храбрый парень.

– Все они тогда храбрые были, – согласился старый Баярд, – да только вы, ребята, слишком часто бросали воевать и по домам разбегались.

– Ну и что ж такого, – сердито возразил старик Фолз. – Даже если вся округа полна медведей, человек не может все время за ними гоняться. Ему надо иной раз передышку сделать – хотя бы чтоб лошадям и собакам роздых дать. Да только те лошади и собаки не хуже любых других могли идти по следу, – задумчиво и гордо добавил он. – Конечно, не каждый мог за тем дымчатым жеребцом угнаться. Во всей конфедератской армии его только одна-единственная лошадь обскакать могла – та, что Зеб Фозергил с одной конной заставы у Шермана[60]60
  Шерман Уильям (1820–1891) – генерал федеральной армии, талантливый полководец, «правая рука генерала Гранта».


[Закрыть] угнал, когда он в последний раз в Теннесси ездил.

Никто из наших знать не знал, зачем Зеб туда ездит. Полковник говорил, что он просто лошадей ворует.

Он и правда всегда хоть одну, да приведет. Однажды он привел семь таких дохлых кляч, каких на всем свете не сыщешь. Хотел обменять их на мясо и маисовую муку, да только никто их не брал. Тогда он решил отдать их пехоте, но пехота и та от них отказалась. В конце концов он их отпустил, явился в штаб Джо Джонстона и сказал, чтоб ему заплатили за тот десяток, который он кавалерии Форреста продал. Не знаю, какой ему дали ответ. Нейт Форрест не хотел их брать. Их навряд ли даже и в Виксбурге съели… Я никогда не доверял Зебу Фозергилу, уж очень он часто в одиночку туда-сюда ездил. Впрочем, в лошадях он толк знал, и когда, бывало, на войну уедет, обязательно доброго коня домой приведет. Но такого, как этот, он больше ни разу не добывал.

Щека у него опала, и он вытащил карманный нож, отрезал кусочек табаку и губами подобрал его с лезвия. Потом завернул пакет и снова завязал его тесемкой. Пепел сигары старого Баярда легонько трепетал на ее тлеющем кончике, но еще не осыпался.

Старик Фолз аккуратно сплюнул коричневую слюну в холодный камин.

– В тот день мы были в округе Кэлхун[61]61
  Кэлосун – округ в штате Миссисипи к югу от округа Лафайет, прототипа фолкнеровской Йокнапатофы.


[Закрыть], – продолжал он. – Стояло славное летнее утро, люди и лошади поели, отдохнули и резво скакали по полям и лесам, кругом пели птички, и крольчата через дорогу прыгали. Полковник и Зеб ехали бок о бок на этих самых двух конях – полковник на Юпитере, а Зеб на своем двухлетнем гнедом – и, как всегда, друг перед дружкой похвалялись. Юпитера полковничьего мы все знали, ну а Зеб, тот твердил, что он ничью пыль глотать не станет. Дорога шла прямо по долине к реке, и Зеб все приставал да приставал к полковнику, пока тот не сказал: «Ну ладно». Он велел нам ехать вперед, а они, мол, с Зебом будут нас у моста дожидаться – эдак с милю от того места, а потом они оба встали рядом и поскакали.

Я таких добрых коней сроду не видывал. Рванули они с места словно пара ястребов – ноздря в ноздрю. Мы и оглянуться не успели, ан их уж и след простыл, пыль столбом, и только по ней за ними уследить можно – ровно томобили эти нынешние посередь дороги летят. Как добрались они туда, где дорога к реке спускалась, полковник Зеба ярдов на триста обошел. Там под холмом протекал ручеек, и когда полковник взлетел на гребень, он увидел целую роту янки – лошади на привязи, ружья составлены в козлы, а сами кавалеристы сидят у ручья и обедают. Полковник потом рассказывал: сидят они там под холмом, в руках по кружке кофе да по ломтю хлеба, а ружья ихние футов за сорок в козлы составлены. Увидали они его там на гребне холма, рты разинули да глаза на него вылупили.

Поворачивать назад было поздно, да и навряд ли он бы повернул, если б даже и время было. Скатился он на них с гребня, разметал ихние костры, людей и оружие, да как заорет: «Окружай их, ребята! Ни с места – а не то вам всем тут крышка!» Кое-кто хотел дать тягу, но полковник схватился за пистолеты, выпалил, и они сразу вернулись и в общую кучу втиснулись, и когда Зеб туда прискакал, они все там со своим обедом в руках и сидели. Так мы их и нашли, когда минут через десять сами туда подъехали.

Старик Фолз опять аккуратно сплюнул коричневую слюну и крякнул. Глаза у него сияли, как голубые барвинки.

– Да, тот кофе был что надо, – добавил он. – Ну вот, сидим мы с этой кучей пленных, какие нам и вовсе ни к чему. Держали мы их там весь день, а сами ихние припасы ели, ну а когда настала ночь, побросали мы ихние ружья в ручей, забрали остальной провиант да амуницию, нарядили караул у лошадей, а сами спать улеглись. И всю ту ночь напролет лежали мы, завернувшись в теплые одеяла янки, и слушали, как они поодиночке удирают – скатываются с берега в ручей да по воде и уходят. Иной раз который оскользнется, шлепнется в воду, и тут все затихнут, а потом слышим – опять сквозь кусты к воде подползают, ну а мы лежим себе, с головой одеялами укрывшись. К рассвету все до одного потихоньку разбежались. И тогда полковник как заорет – беднягам наверняка за милю было слышно: «Валяйте, янки, да только берегитесь мокасинов[62]62
  Мокассин – ядовитая змея.


[Закрыть]!».

Наутро мы оседлали коней, погрузили добычу, взяли себе каждый по лошади и поскакали к дому. Пожили мы дома недели две, и полковник обработал свою кукурузу, как вдруг узнаем, что Ван Дорн захватил Холли-Спрингс и спалил склады Гранта. Видать, и без нас обошелся.

Некоторое время он молча сидел и задумчиво жевал табак, как бы опять вызвав к жизни старых боевых друзей – ныне прах, возвратившийся в прах[63]63
  …прах, возвратившийся в прах… – библейская аллюзия. Ср.: «…ибо прах ты, и в прах возвратишься» (Быт., 3, 19).


[Закрыть], за который они, быть может, сами того не сознавая, бились, не щадя живота своего, – и в их обществе вновь пережил те голодные славные дни, куда лишь немногие из тех, кто и ныне ступал по земле, могли бы войти вместе с ним.

Старый Баярд стряхнул пепел с сигары.

– Билл, – сказал он, – а за что вы, ребята, собственно говоря, воевали, дьявол вас всех побери?

– Баярд, – ответил ему старик Фолз, – будь я проклят, если я это когда-нибудь знал.

После того как старик Фолз, по-ребячьи засунув конфету за щеку, удалился, унеся с собой свой пакет, старый Баярд еще посидел в кабинете, продолжая курить сигару. Потом он поднес к лицу руку, пощупал шишку у себя на щеке, – правда, очень осторожно, вспомнив прощальный наказ старика Фолза, и у него мелькнула мысль, что, пожалуй, еще не поздно смыть эту мазь водой.

Он встал и пошел к умывальнику в углу комнаты. Над умывальником висел шкафчик с зеркалом на дверце, и Баярд осмотрел черное пятно у себя на щеке, еще раз потрогал его пальцем, а потом внимательно изучил свою руку. Да, ее, пожалуй, еще можно стереть… Но будь он проклят, если он ее сотрет, будь проклят тот, кто сам не знает, чего он хочет. Он бросил сигару, вышел из комнаты и через вестибюль протопал к дверям, где стоял его стул. Не доходя до дверей, он обернулся и подошел к окошечку, за которым сидел кассир с зеленым козырьком над глазами.

– Рее, – сказал старый Баярд.

– Да, полковник? – поднял голову кассир.

– Какого дьявола этот проклятый мальчишка целыми днями тут околачивается и поминутно в окно заглядывает? – Старый Баярд понизил голос почти до нормального разговорного тона.

– Какой мальчишка, полковник?

Старый Баярд ткнул пальцем, и кассир поднялся с табуретки, выглянул за перегородку и за окном, о котором шла речь, действительно увидел мальчика лет десяти или двенадцати, который с независимым и невинным видом на него смотрел.

– А это сын Билла Бирда, из пансиона, – прокричал он. – Кажется, он приятель Байрона.

– Что он тут делает? Стоит мне сюда зайти, а уж он тут как тут – и в окно заглядывает. Чего ему надо?

– Может, он банки грабит, – высказал предположение кассир.

– Что?! – Старый Баярд в ярости приставил к уху ладонь.

– Может, он банки грабит! – прокричал кассир, нагибаясь вперед.

Старый Баярд фыркнул, в сердцах затопал к своему стулу и с грохотом прислонил его к дверям. Кассир бесформенной массой осел на табурете; где-то далеко в глубине его тучного тела урчал смех. Не поворачивая головы, он сказал:

– Полковник позволил Биллу Фолзу намазать себя этой мазью.

Сноупс, сидевший за своей конторкой, ничего не ответил и даже не поднял головы. Мальчик вскоре повернулся и с независимым и невинным видом пошел прочь.

Вирджил Бирд теперь владел пистолетом, стреляющим струей аммиачной воды, от которой нестерпимо жгло глаза, маленьким волшебным фонарем и коробкой из-под конфет со стеклянной крышкой, в которой он хранил птичьи яйца, коллекцию насекомых, умиравших медленной смертью на булавках, а также скромный запас пяти и десятицентовых монет.

В июле Сноупс переменил местожительство. Он старался не встречаться с Вирджилом на улице и недели две совсем его не видел, пока однажды вечером, выходя после ужина из своего нового жилища, не наткнулся на Вирджила, тихо и благовоспитанно сидящего на ступеньках парадного крыльца.

– Хелло, мистер Сноупс, – сказал Вирджил.

6

В этот вечер, когда старый Баярд вернулся домой, негодованию и ярости мисс Дженни не было пределов.

– Ах ты, старый упрямый осел! – возмущалась она. – Мало того, что Баярд тебя скоро на тот свет отправит, так тебе еще надо, чтоб этот старый шарлатан Билл Фолз тебе заражение крови устроил! И это после того, что сказал тебе доктор Олфорд, а ведь с ним согласился даже Люш Пибоди, который считает, что хинином и каломелью можно вылечить все, начиная от сломанной шеи и кончая отмороженными ногами. Никакого терпения с вами нет; хотела бы я знать, за какие грехи я должна жить с такой публикой. Только Баярд немного утихомирился и я теперь не вскакивай}, как ошпаренная, при каждом телефонном звонке, так тебе непременно понадобилось, чтобы этот несчастный попрошайка намазал твою физиономию дегтем и сапожной ваксой. Кончится тем, что в один прекрасный день я соберу свои пожитки и перееду жить в такое место, где про Сарторисов никто никогда и слыхом не слыхал.

Она продолжала кричать и возмущаться, и старый Баярд кричал и сквернословил в ответ, голоса их гремели, разносясь по всему дому, а на кухне, навострив уши, ходили на цыпочках Элнора с Саймоном. В конце концов старый Баярд вышел вон, сел на лошадь и уехал, оставив мисс Дженни охлаждать свой гнев в одиночестве, и в доме на некоторое время воцарился мир.

Однако за ужином утихшая было буря разразилась с новой силой. Стоя за дверью, Саймон слышал крики стариков и голос молодого Баярда, который пытался их перекричать.

– Уймитесь! – ревел он. – Ради бога уймитесь! Я из-за вас собственного голоса не слышу.

Мисс Дженни мгновенно набросилась на него:

– А ты тоже хорош! Такой же несносный, как он. Упрямый и надутый осел. Носишься в автомобиле как угорелый по всей округе, воображая, будто кто-нибудь пожалеет, если ты сломаешь свою никчемную шею, а потом являешься к ужину вонючий, как конюх. И все потому, что ты был на войне. Уж не думаешь ли ты, что больше никто никогда ни на какой войне не был? Может, ты воображаешь, что, когда мой Баярд вернулся с Великой Войны, он тоже до смерти надоедал всем в доме? Нет, он был джентльмен, он и буянил как джентльмен, а не так, как вы, деревенщина из штата Миссисипи. Олухи несчастные! Ты только подумай, какие подвиги он совершал верхом на обыкновенной лошади. И никаких ему аэропланов не требовалось.

– А ты подумай, что это была за война – не война, а детские игрушки, – отвечал молодой Баярд. – Такая жалкая война, что дедушка не хотел даже остаться в Виргинии, где она происходила.

– А кому он там был нужен? – возразила мисс Дженни. – Человек, который мог выйти из себя только потому, что солдаты его сместили и выбрали себе другого полковника, получше. Разозлился и вернулся сюда во главе шайки оголтелых головорезов.

– Не война, а детские игрушки, – твердил молодой Баярд. – Да еще на лошади. Каждый дурак может воевать на лошади. Да только вряд ли он на ней чего добьется.

– По крайней мере он добился того, что его приличным способом убили, – отрезала мисс Дженни. – Он на своей лошади сделал больше, чем ты на этом своем аэроплане.