Текст книги "Зеркальные очки"

Автор книги: Уильям Гибсон

Соавторы: Брюс Стерлинг,Пат (Пэт) Кадиган,Льюис Шайнер,Пол Ди Филиппо,Грег Бир,Джон Ширли,Руди Рюкер,Джеймс Патрик Келли,Марк Лэйдлоу,Том Мэддокс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Как и множество людей до него, Кейдж не выбирал карьеру; он стал наркохудожником случайно. Когда он поступил в Корнелл, то собирался заниматься генной инженерией. В то время Боггс как раз создавал вирусы, способные изменять хромосомы в уже существующих клетках. Квабена опубликовал новаторскую работу о реконструкции водорослей для человеческого потребления. Казалось, чуть ли не каждый месяц еще один генетик выступал с докладом и рассказывал о чуде, которое изменит мир. Кейдж тоже желал творить чудеса. Тогда идеализм не выглядел глупо.

К сожалению, в то время каждый умный ребенок в стране хотел заниматься генной инженерией. Конкуренция в Корнелле была жесточайшей. Кейдж стал делать наркотики на втором курсе, чтобы справиться с программой. Начал с малых доз метразина; говорили, тот вызывает только психологическое привыкание. Кейдж же воображал себя круче любой дури и не уделял внимания рекреационным веществам. Не было времени. Иногда пробовал тетрагидроканнабинол – и в виде марихуаны, и в составе новых шведских аэрозолей. Как-то на весенних каникулах девушка, с которой Тони встречался, дала ему мескалин. Сказала, что после этого к нему придет озарение. Так и случилось – Кейдж бросил ее, осознав, что напрасно тратит свое время.

Спустя три семестра все пошло наперекосяк. К тому времени он сидел на метамфетаминах, иногда употребляя за раз больше восьмидесяти миллиграммов. Кайф от них напоминал оргазм, охватывающий все тело: естественно, учиться после такого было трудновато. Научный руководитель посоветовал ему бросить программу, когда Кейдж получил «удовлетворительно» по генетической химии. Тони сжигал мозговые клетки и терял вес, уже давно не понимая, как ему дальше жить. Знал только, что надо пройти очистку и начать все заново.

Он записался на курс психофармакологии из какой-то параноидальной прихоти. Учиться чему-то надо было, так почему бы не узнать побольше о веществах, которые активно разрушали его собственное тело? Так Кейдж встретил Бобби Белотти, хорошего наставника, а вскоре и верного друга. Тот помог ему слезть с наркоты, получить самую простую степень по биологии и надоумил подать документы в аспирантуру. Большую часть идеализма Тони выжгло начисто в те семестры амфетаминового психоза. Может, потому он легко убедил себя в том, что создание новых наркотиков – занятие благородное, сродни поиску лекарства от гемофилии.

Кейдж защитил диссертацию на тему влияния индольных галлюциногенов на серотонинергические и дофаминергические рецепторы. Ранее считали, что индольные галлюциногены вроде ЛСД или диметилтриптамина подавляют выработку серотонина. Неудивительно, ведь их химические структуры были чрезвычайно похожи. Работа Тони показала, что галлюциногены этого вида влияют также на производство дофамина, а большинство зафиксированных эффектов являются результатами взаимодействия этих нейрорегуляторов. Он знал, что диссертация не была новаторской или блестящей: основы исследования заложили задолго до него. Но к тому времени Кейдж невероятно устал от затянувшегося студенческого статуса, и в тексте это прекрасно отразилось.

Тони получил степень в разгар краткого и бесславного правления Первой американской партии, кучки либертарианских фанатиков, явно желавших разрушить правительство Соединенных Штатов. Закрытие Управления по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств дало искру, в результате которой разразилась целая революция в области применения рекреационных наркотиков. Кейдж все еще размышлял, нужна ли ему докторская, когда позвонил Белотти и сообщил, что уходит из Корнелла. «Вестерн Эмьюзмент» набирала людей для исследовательской программы отдела по разработке новых психотропных наркотиков. Беллотти собирался к ним и спросил Кейджа, не хочет ли тот присоединиться. Естественно, Тони не отказался.

Команде Беллотти поручили разработать препарат для бизнесменов. Быстрый и грязный: растворимый в жирах, чтобы вещество добиралось до мозга и действовало буквально через несколько минут после приема. Также оно должно было быстро метаболизироваться, а психотропный эффект – исчезать через час или два. Без иголок, максимальная переносимость. Никаких пришествий Господа или невероятных длительных оргазмов, всего лишь небольшое психическое искажение, милые картинки, и пусть клиенты улыбаются.

Так как Кейдж уже работал с индольными галлюциногенами, то Беллотти дал ему почти полную свободу. Несколько месяцев прошли впустую, и Тони решил переключиться на искусственную разновидность триптамина. Она вроде бы вполне подходила по требованиям, а тесты на животных не выявили какого-либо значительного психотропного эффекта. Кейдж волновался, не было ли его воздействие слишком тонким. Вещество могло оказаться сколь угодно безопасным, но если после приема клиент оставался трезв, как баптистский бухгалтер, то никакого толка от него не было. Тем не менее Тони сумел убедить Белотти дать разрешение на микроионофорезные тесты с крысами.

Бобби был невероятно неряшливым человеком. Его кудрявые волосы не выносили расчесок. Он вечно заправлял рубашку, но из-за живота та всегда вылезала. На докладных записках и отчетах, слоями лежавших на его столе, красовались круги от кофейных кружек; пыль собиралась в укромных уголках компьютера. Несмотря на все свои способности, он был из тех работников, которых руководство предпочитает прятать подальше от внешнего мира.

– Посмотри! – Кейдж ворвался в кабинет друга и обрушил десятисантиметровую пачку распечаток на стол. – Результаты по ДМТ-производной. Вещество подавляет чуть ли не всю серотонергическую систему.

Белотти снял очки и потер глаза тыльной стороной ладони.

– Прекрасно! А у тебя есть эффект, который можно продемонстрировать?

– Нет, но цифры говорят, что он должен быть. Оно, скорее всего, играет роль какого-то катализатора.

Бобби вздохнул и принялся ворошить бумаги на столе.

– Головному офису сильно не терпится что-нибудь продать, Тони. И сейчас я не вижу в твоем препарате потенциала. А ты?

– Пару недель, Бобби. Я почти добрался до ответа, я чувствую это.

Белотти нашел приказ и передал его Кейджу.

– Передохни, Тони. Давай сделаем что-нибудь забористое на продажу, а потом ты сможешь попытаться снова.

Приказ переводил Кейджа под прямое руководство Белотти.

Они поругались. Тони никогда не умел спорить, к тому же взрывался по малейшему поводу. Бобби же был слишком спокойным и чертовски понимающим. К тому же Кейдж приходил в ярость еще больше, понимая, скольким обязан другу, но никогда себе в этом не признавался. Он снова почувствовал себя недалеким студентом, которого опять наставляет на путь истинный добрый профессор.

Кипя от злости, Кейдж принес ненавистный приказ к себе на рабочее место, вырубил компьютер и уставился в пустой экран. Настроение у него было боевое, хотелось выкинуть какой-нибудь совершенно безумный трюк. Идея родилась из злости, пришла словно из какого-то фильма про сумасшедшего ученого. Он набрал десять миллиграммов препарата и отправился домой опробовать его на себе.

Через полчаса после приема Тони лежал на диване и ждал хотя бы малейшего эффекта. Чувствовал он себя тревожно, как будто недавно закинулся легкими «спидами». Пульс участился, выступил обильный пот. Из тестов Кейдж знал, что наркотик уже проник в мозг, но ничего не чувствовал – даже гнев исчез. В конце концов Тони выбрался из кровати, зажег свет и отправился на кухню перекусить. Там он устроился перед телесетью с бутербродом в руке и включил монитор. Новости. Сменить канал. Клик. Клик.

Нет сигнала. Только визуальная статика. Как оказалось, именно она запускала психотропный эффект препарата. Сэндвич Тони так и не съел.

Вместо этого, весь следующий час он провел пристально смотря в экран, где случайно загорались красные, синие и зеленые вспышки. Только для Кейджа они не были случайными. Он видел узоры, структуры невероятной красоты: колеса пламени, янтарные волны пшеницы, ангелов, танцующих на конце иглы, лица демонов. Чувствовал себя так, будто сам превратился в узор. Освободился от тела и взмыл в экран, играя среди прекрасных огней.

А потом все кончилось, отходняк был плавным и чистым. Прошло полтора часа с момента приема вещества, пик длился около сорока пяти минут. Идеальное сочетание. Со сложным световым шоу в качестве катализатора препарат Кейджа имел потенциал стать самым популярным наркотиком после алкоголя. И принадлежал он только Тони. И больше никому.

В конце концов Белотти сам вышел из игры, приказав остановить опыты. Кейдж взял на себя риск, поставил под удар тело и разум. Дружба дружбой, но Тони понимал: если разыграть неожиданно свалившуюся карту правильно, то можно очень круто изменить свою жизнь. А потому он сделал все так, чтобы руководство услышало об эффекте нового препарата непосредственно от него, и, более того, сообщил, что Белотти хотел затормозить важные исследования. Может, сотрудники и стали презирать Кейджа за то, что тот поднялся по карьерной лестнице, наступив на голову друга, но Тони было на это плевать. Наверху втайне обрадовались: новый изобретатель выглядел гораздо презентабельнее Белотти. Вскоре его поставили во главе группы, а потом и всей лаборатории.

Кейдж ожидал, что Бобби уволится, вернется обратно в Корнелл, но тот решил поступить иначе. Возможно, так он надеялся отомстить – каждый день приходя на работу и выпивая кофе с человеком, который его предал. Только Тони отказался мучиться угрызениям совести, стал избегать бывшего учителя, а потом похоронил на малом проекте без особых шансов на успех.

Препарату дали название «Полет», и корпорация развернула бешеную рекламную кампанию, намереваясь выбить из рынка все. Агенты из пиар-отдела превратили Кейджа в знаменитость еще до того, как он понял, что происходит. Журналисты не оставляли его в покое. На новостных порталах появилась облагороженная биография: блестящий молодой исследователь, дерзкий прорыв, первый шаг к невероятному путешествию вглубь психики, – поначалу Кейджа все это даже удивляло.

Когда он добирался до лаборатории, то все время проводил изобретая механизмы для запуска психотропного эффекта «полета». Одним из самых популярных стал световой столик, считывающий параметры энцефалограммы клиента и преобразовывающий их в компьютерные оптические эффекты высокого разрешения. На таких устройствах «Вестерн Эмьюзмент» заработала примерно столько же, сколько на самом «полете». Лаборатория Кейджа превратилась в машину, добывающую миллионы. Чтобы корпоративные охотники за головами не переманили его на чужую сторону, руководство дало Тони долю с прибыли. Вскоре он стал одним из самых богатых молодых людей в мире.

Процедура приема рекреационных наркотиков складывалась из трех компонентов: самого препарата, умственного состояния потребителя и окружающей среды, в которой проводился прием. Ее Кейдж любил называть «обрамлением». С годами он все меньше времени проводил непосредственно за разработкой химикатов. Аспиранты, приходившие прямо из университета, были более квалифицированными исследователями, чем он, а Тони все больше интересовался концептуальным дизайном. Особенно он любил выдумывать новые «обрамления»: шлем сенсорной депривации, альфа-стробоскоп… Пиарщики выжали максимум из его новых увлечений. Он больше не был психофармакологом, но стал с всеобщего благословения первым на планете наркохудожником.

Тем не менее настоящая причина, по которой Кейджу пришлось завязать с разработкой новых препаратов, не имела ничего общего с творческим призванием. Он был типичным наркоманом и просто любил кайфовать. За годы излишеств некоторые по-настоящему жуткие психотропы запустили когти в синапсы Тони, и, хотя он сумел очиститься, руководство все равно нервничало. Они превратили Кейджа в корпоративный символ и не могли допустить провала.

Он не особо удивился, когда увидел, что его склонность к наркотикам передалась Уинн. Та принимала вещества уже в девять лет. В одиннадцать он позволил ей попробовать несколько психотропов из основной группы. Впрочем, едва ли могло быть иначе, коли Уинн стала частью его жизни. По работе ему полагался личный бар, ассортименту которого позавидовал бы любой наркоклуб. А в лаборатории разрабатывали жевательную резинку с каннабинолом для самых маленьких. Несмотря на проповеди Лиги воздержания, не Кейдж создал наркокультуру, а она – его. Дети по всему миру кайфовали, достигая новых высот прихода. И все равно страсть Уинн к наркотикам очень его беспокоила.

Кейдж старался следить за тем, чтобы она не пристрастилась к одному препарату и постоянно менял их. К примеру, как только начиналось привыкание к галлюциногенам, он давал всей семье отпуск и переводил Уинн на опиаты. Она не была под кайфом постоянно. Могла уйти в загул на несколько часов или дней, а потом сидеть в завязке неделями. Но Кейдж все равно беспокоился. Иногда она срывалась и принимала невероятно большие дозы.

Однажды летом, за год до встречи с Тодом, они вылетели из Штатов в аэропорт Да Винчи и зарегистрировалась в «Хилтоне». Хотя рейс был суборбитальный, биологические часы с трудом привыкали к смене поясов. Тони на следующий день назначил деловую встречу в Риме, а потому ему срочно надо было войти в ритм. Уинн позвонила в службу горничных и заказала два клубничных шейка с пласидексом. Кейдж лежал на кровати, от действия препарата ему казалось, что он растворяется в матрасе. Девушка сидела в кресле с подогревом и равнодушно перещелкивала каналы телесети. Наконец она все выключила и внезапно спросила Тони, не считает ли он, что принимает слишком много наркотиков.

Кейдж почти задремал, но неожиданно насторожился – настолько, насколько вообще возможно насторожиться под пласидексом.

– Конечно, я часто об этом думаю. Прямо сейчас, мне кажется, все в порядке. Хотя раньше у меня были очень серьезные проблемы.

Она кивнула.

– А как ты это понял?

– Когда ты перестаешь беспокоиться, совсем, – значит, у тебя проблемы.

Уинн обняла себя руками, словно замерзла.

– Мудро, ничего не скажешь. Значит, ты в безопасности, только когда беспокоишься?

– Или когда чист.

– Ой, ну не надо! Как долго ты ничего не принимал? За последнее время.

– Шесть месяцев. Пока спал в капсуле.

Они оба засмеялись.

– Коли тебе вдруг стало интересно, – сказал Тони, – то позволь спросить. А ты не слишком много принимаешь?

Она задумалась, словно вопрос ее удивил, но потом ответила:

– Не. Я молодая. Я справлюсь.

Кейдж рассказал ей о том, как подсел на амфетамины в Корнелле, но история ее, похоже, не впечатлила.

– Но ты же поборол зависимость. А значит, все не могло быть настолько плохо.

– Может, ты и права, – согласился он. – Впрочем, я считаю, тогда мне просто сильно повезло. Еще пара месяцев – и я бы просто не смог слезть и очиститься.

– А мне нравиться балдеть. Но мне и другие вещи нравятся.

– Например?

– Как будто ты не знаешь. Секс, например. – Она потянулась. – Космос, невесомость. Посидеть с книгой, поиграть, посмотреть видео. Тратить твои деньги. – Уинн зевнула, произнося слова все медленнее. – Спать.

– Тогда иди в кровать, – сказал Тони. – А то из-за тебя мы заснуть не можем.

Она дотронулась до пряжки на плече, и халат, шурша, размотался, упав кучей ткани на пол. Уинн легла рядом с Тони. Кожа ее была прохладной на ощупь.

– А кто изобрел пласидекс? – спросила она, сворачиваясь калачиком. Кейдж чувствовал спиной гладкость ее живота. – Парень явно знал, что делает.

– Парень совершенно не знал, что делает. – Тони хотел особо подчеркнуть важность сказанного, но вместо этого рассмеялся из-за действия препарата. Хотя ситуация и была забавной на свой жуткий лад. – Он однажды принял большую дозу и заснул в термальном кресле. Перегрузил таймер и спекся насмерть.

– Он умер счастливым. – Уинн похлопала его по бедру и повернулась на другой бок. – Приятных снов.

В 1965 году астроном Джеральд Хокинс опубликовал книгу с нескромным заголовком «Расшифрованный Стоунхендж». Исследователи до него всегда искали подтверждение своих теорий за пределами памятника. Одни опирались на Библию и церковную традицию, другие – на римские развалины и великих историков Античности. Как и все его предшественники, Хокинс прибег к помощи авторитетов своего времени для доказательства выдвинутой им гипотезы. С помощью математического анализа на гарвардо-смитсоновском компьютере IBM 7090 сопоставив положения солнца, луны и камней Стоунхенджа, астроном пришел к заключению, которое поразило весь мир. Стоунхендж был древней обсерваторией. Более того, Хокинс утверждал, что его также могли использовать как «неолитический компьютер» для предсказания лунных затмений.

Эта теория завладела воображением масс отчасти из-за недоуменных и многочисленных статей в старых печатных газетах. От такого чуда журналисты просто растерялись: ученые каменного века построили компьютер из валунов песчаника, который смог «дешифровать» только современный электронный мозг. Стоунхенджу-обсерватории посвятили специальную передачу на одном из каналов дотелесетевой эпохи. Особенно часто подчеркивали то, что Хокинс использовал для исследования компьютеры, хотя все расчеты, проведенные им, можно было легко сделать вручную. И в конечном итоге астроном доказал нечто совершенно отличное от того, что хотел доказать. Компьютерный анализ продемонстрировал, что лунки Обри, кольцо из пятидесяти шести ям, расположенных через равные промежутки, могли использоваться для предсказания затмений. Но он не сумел подтвердить, что у строителей Стоунхенджа действительно был такой замысел. Другие исследователи стали выдвигать новые интерпретации, и в результате появилось огромное количество различных астрономических теорий со сходной аргументацией. Вскоре проблему признали все: Стоунхенджу придавалось слишком много астрономической значимости. Он стал зеркалом, в котором любой теоретик видел отражение своих идей.

Кейдж не сразу поехал за Тодом и Уинн в Англию. Вместо этого он улетел в Штаты проверить, как шли дела в «Вестерн Эмьюзменте» во время его криогенных каникул. Тони уже давно не числился в штате компании и, как независимый подрядчик, был сам себе корпорацией. И все же в лаборатории, которую он сделал знаменитой, для него не существовало закрытых дверей или секретов. Сейчас все обсуждали одну новость: за шесть месяцев, которые Тони провел в капсуле, Бобби Белотти добился результатов в проекте «Участие».

Кейдж запустил его много лет назад, когда работал в компании на полной ставке. Он размышлял о том, каким образом социальное окружение может увеличить эффект от использования рекреационных наркотиков. Большинство потребителей не любили закидываться в одиночку и принимали наркотики в компании таких же, как они, – в наркоклубах, на частных вечеринках, перед сексом, едой или же на танцполах свободного падения в космической невесомости. Социализация усиливала удовольствие; так почему не попытаться изобрести средство, с помощью которого пользователи смогли бы делиться между собой сходным опытом? Причем не только помещая их в идентичное обрамление, но и синхронизируя эффект на синаптическом уровне прямой стимуляцией сенсорной зоны коры головного мозга. Создавая нечто вроде искусственной телепатии.

Корпоративное начальство было настроено скептически. Одно упоминание о телепатии придавало всему проекту душок псевдонаучности. К тому же затея показалась дорогостоящей. В то время Кейдж полагал, что эффекта можно добиться электрохимическим способом, взаимодействием электрической стимуляции мозга с психотропными наркотиками. Для этого какую-то часть оборудования необходимо было внедрить непосредственно клиенту, но маркетинговые исследования показали, что большинство покупателей боится черепных шунтов. Они называли это «зомби-фактором».

Тем не менее Кейдж не отступился. Он убедил руководство в том, что результатом проекта «Участие» мог стать сильный афродизиак. Цена не имела значения, если бы на выходе получилось средство для идеального эротического опыта. Как сказал Тони, продавцы любовных эликсиров еще никогда не разорялись, а потому ему позволили провести исследование, возможно ли в принципе осуществить нечто подобное.

Пришлось подделать результаты; проект мог стать высокодоходным, но для этого нужно было провести немало фундаментальных изысканий. Те уже велись – если не в «Вестерн Эмьюзменте», то где-нибудь еще. В конце концов Кейдж продал руководству крохотную, но потенциально успешную возможность. Прекрасную могилу для Белотти. Дополнительную ставку с большим риском.

И теперь, годы спустя, Бобби добился многообещающих результатов. Он позаимствовал наркотик, производный от диаминопропионовой кислоты, который вывели невропатологи, изучающие расстройства речи. Он вызывал эйфорическую аномию, разрушающую процесс ассоциации визуальных сигналов со словами. Принявшие это вещество испытывали большие затруднения, когда пытались назвать то, что видели. Существительные, обозначающие абстрактные понятия, и имена собственные под воздействием этого препарата превращались и вовсе в неразрешимую проблему. Тяжесть аномии зависела не только от дозировки, но и от окружения подопытного. Например, пациенту показывали одну розу на длинном стебле – и он не мог произнести слово «цветок» или «роза», хотя поддерживал вполне внятный разговор о садоводстве; но стоило привести его в оранжерею – и испытуемый мог вообще потерять дар речи. Тем не менее если он брал розу в руки, чувствовал ее запах или слышал слово «роза», то мог связать понятия и объекты воедино. В этот момент узнавания нейроны начинали качать энкефалин как сумасшедшие и мозг тонул в экстазе.

– Проблема в том, – объяснял Белотти Кейджу, – что нет способа точно предсказать, какие слова потеряются после приема. Слишком велики индивидуальные различия. К примеру, я не смогу сказать «роза», а ты сможешь. В этом случае у меня случится приход, а у тебя нет. Взаимного эффекта можно добиться, если забыть одно и то же понятие и получить одинаковую подсказку.

– Судя по описанию, эта штука секс не заменит, – засмеялся Кейдж.

Белотти поморщился. Он совсем не изменился. Остатки редеющих волос по-прежнему нуждались в расческе. Под морщинистой кожей проступала сетка вен. Бобби казался очень старым. Пустым. Кейдж неожиданно понял, что ему трудно даже вспомнить то время, когда они были друзьями.

– Да, разделенный секс – это интересно. – Похоже, Белотти повторял уже не раз произнесенные оправдания. – Но большого эффекта не получишь, если просто скажешь кому-то, что он испытывает оргазм. Это тактильное ощущение, в нем крайне мало отдано на откуп визуальному сигналу. Хотя степень удовольствия, несомненно, повысится, так как энкефалин подавляет болевые импульсы. Но ты учти – мы сейчас говорим о маленьких дозах. Примешь слишком много, и можно легко улететь. Наступают галлюцинации. Они непредсказуемы – опасны.

– А можно блокировать эффект?

– Пока лучшими антагонистами оказались нейролептики, но они очень медленно действуют. – Белотти пожал плечами. – Тесты еще не закончены. Я точно не знаю, что там сейчас творится. Меня сняли с проекта. Я десять лет провел действуя по твоим инструкциям, а теперь гоняю компьютерные модели. Абсолютно бесполезная работа.

Кейдж совсем забыл про Бобби и теперь неожиданно пожалел старика.

– А как бы ты использовал препарат?

– Это не мое дело, я уже говорил. Маркетологи найдут, кому можно продать наркотик, уверен. Думаю, они слегка разочарованы, что в результате получился не афродизиак, который ты им обещал.

– Ты проделал замечательную работу, Бобби. И не надо извиняться. Но я поверить не могу, что ты столько работал над этим проектом, столько усилий потратил и ни разу не подумал о коммерческих возможностях препарата.

– Ну, если мы сумеем контролировать то, какие именно слова забудут потребители, то сможем использовать гидов для обеспечения необходимых подсказок. – Белотти почесал в затылке. – Какой-нибудь гипнотик подмешаем, чтобы их слова еще больше воздействовали на психику клиентов. Препарат можно использовать, например, в художественных школах. Или музеи станут его продавать в комплекте с аудиоэкскурсиями.

Прекрасно. Дурь для музеев. Кейдж сразу представил рекламу. Прекрасная девушка с обнаженной грудью говорит своему приятелю: «Эй, а давай прошвырнемся в Национальную галерею и словим там кайф?» Неудивительно, что у Белотти забрали проект.

– А зачем такие сложности? Судя по твоим словам, можно просто посадить двух человек за кухонный стол, и пусть они обмениваются словами.

– Но слова… Это не так просто. Мы же тут не о поверхностных фантазиях говорим. Речь идет о прочно усвоенных психикой символах, которые становятся катализаторами комплексных ментальных состояний. Мы говорим об эмоциях, памяти…

– Конечно, Бобби. Послушай, я поговорю с главным офисом. Посмотрим. Может, найду тебе новый проект, наберешь свою собственную команду…

– Не беспокойся. – Бобби смерил Кейджа неожиданно холодным взглядом. – Мне предложили пораньше выйти на пенсию, и я думаю, что соглашусь. Мне уже шестьдесят один год, Тони. А тебе?

– Извини, Бобби. Я считаю, ты сотворил чудо, доведя «Участие» до таких интересных результатов. – Кейдж улыбнулся Белотти так, словно только что подписал удачный контракт. – А где мне достать образцы твоего препарата?

Старик кивнул, будто ждал этой просьбы.

– Все не можешь удержаться и не попробовать продукт? Сейчас его держат под надежным замком. Пока не поймут, что же получили.

– Я – особый случай, Бобби. Уж тебе-то следует знать. Ко мне некоторые правила не применяются.

Белотти засомневался. Он выглядел так, словно пытался решить какое-то неимоверно сложное уравнение.

– Ну давай, Бобби. Для давнего друга.

С ядовитой улыбкой старик приложил палец к сканеру отпечатков, открывая рабочий стол, вытащил из верхнего ящика зеленую бутылочку и кинул ее Кейджу.

– По одной за раз, ясно? И я тебе ничего не давал.

Тони откупорил крышку. Шесть пилюль: желтый порошок в прозрачной упаковке. На секунду его охватили подозрения: уж слишком легко Белотти нарушил правила компании. Но Тони давно составил мнение об этом человеке и просто не мог волноваться из-за того, кого столь мало уважал. Он даже попытался представить, каково быть таким, как бедняга Белотти: заурядным, старым, с неудавшейся карьерой, разочарованным и усталым. Чем вообще живут эти люди? Кейдж вздрогнул и отогнал фантазию прочь, пряча пузырек в карман.

– А который нынче час, кстати? Я сказал Шоу, что встречусь с ним за ланчем.

Прикоснувшись к виску, Белотти затемнил стёкла очков.

– Знаешь, а я ведь тебя ненавидел. А потом понял: ты даже не понимаешь, что делаешь. Это все равно что винить кошку за убийство мыши. Ты же никого не видишь, Тони. Уверен, ты даже себя не видишь. – Он отключил терминал. – Я иду домой. Я пришел-то сюда только потому, что ты хотел со мной встретиться.

Решив не искушать судьбу, Кейдж провел анализ одного из образцов Белотти: тот оказался чистым. Опасаясь дальнейших ссор, Тони уехал. Его ждали юристы в Вашингтоне и бухгалтеры в Нью-Йорке. Он произнес речь на ежегодном собрании Американской психофармакологической ассоциации в Хилтон-Хеде, Южная Каролина, и дал около полудюжины телесетевых интервью. Встретил симпатичную японку, и они договорились провести вместе уикенд на орбите в Третьей обитаемой зоне. Потом полетели в Осаку, а там Кейдж выяснил, что она – корпоративный шпион, работающий на «Юнико». Прошло почти два месяца. По его расчетам, Тод уже должен был облажаться, Уинн – признать, что связалась с прирожденным неудачником, а их нелепые отношения – рухнуть под собственным весом. Кейдж сел на суборбитальный рейс до Хитроу. Он был уверен в своей правоте.

Его ждал крайне неприятный сюрприз: Тоду Шлерманну повезло.

Видео «Сожженный Лондон» длилось всего пять минут. Оно начиналось с кадра пусковой шахты. Отсчет. Запуск. Город под атакой с воздуха. Никаких ракет только огромные обнаженные Уинн падали на Лондон, оставляя за собой радужный след. Они взрывались не пламенем, а зеленью, окутывая целые кварталы деревьями и кустарниками. Скоро весь город зарастал, исчезая под лесным покровом. Камера давала крупный план росчисти, где играла группа «Флог», обеспечивая видеоряду психоделический саундтрек. Темп нарастал, музыканты с каждой секундой играли быстрее, пока их инструменты не загорались и пламя не принималось пожирать все вокруг. Финальный кадр: панорама равнины, покрытой пеплом и обугленными пеньками. На вкус Тони, ролик был откровенно тупым.

Никто не мог предсказать, что именно в этот момент британские подростки всем своим неискушенным сердцем возлюбят «Флог». Когда группа снимала видео, то была никому не известна, а уже через месяц полным составом переселилась из Лидса в Лондон, сменив подвал на целый этаж в отеле «Кларидж». Тод не заработал денег на ролике, но приобрел имя. Парень, когда-то сравнивавший себя с Намом Джуном Пайком, [48]48
  Нам Джун Пайк(1932–2006) – американо-корейский художник, основатель видеоарта.


[Закрыть]теперь делал видео для музыкальных фанатов пубертатного возраста.

Парочка жила в капсульном отеле в Баттерси. Уинн могла позволить себе место получше, но Тод настоял, что платить за все станет он. В бывший склад набили около двух сотен спальных капсул по три метра в длину. Одиночки – полтора метра в диаметре, двушки – по два. В каждой были сейф под гелевым матрасом, терминал телесети и фонтанчик для питья вместо раковины. В душевые всегда стояли огромные очереди. В туалетах воняло.

Но Тода все устраивало: большую часть времени он проводил в видеолабораториях или на переговорах с менеджерами групп. У него даже был стол в «Видстаре» и регулярная сессия на видеосинтезаторе с четырех до пяти утра по вторникам, четвергам и субботам. Правда, там Уинн ему только мешала. Они чуть ли не каждую ночь ходили вместе по клубам, посещали концерты, показывали ролики Тода, но сама Уинн практически ничего не делала. Кейдж не мог понять, почему она выглядела такой счастливой.

– Потому что я влюблена. В первый раз в своей жизни.

– Я рад за тебя. Поверь мне. – Они сидели в пабе за кружками светлого пива, ожидая, когда Тод закончит работу и придет пообедать с ними. Было темно, а во мраке всегда легче лгать. – Но сколько это продлится? Когда ты наконец сама чем-нибудь займешься? Лично?

– Чтобы стать знаменитой? Как ты? – Уинн тихо засмеялась, водя пальцем по краю бокала. – А почему ты сейчас об этом думаешь, а, Тони? Ты же сам говорил, что мне нужно будет отдохнуть после окончания учебы.

– Я о многом думал с тех пор, как ты уехала с Тодом. Ты же можешь поступить в любой университет. В какой захочешь.