Текст книги "Зеркальные очки"
Автор книги: Уильям Гибсон
Соавторы: Брюс Стерлинг,Пат (Пэт) Кадиган,Льюис Шайнер,Пол Ди Филиппо,Грег Бир,Джон Ширли,Руди Рюкер,Джеймс Патрик Келли,Марк Лэйдлоу,Том Мэддокс
Жанр:
Киберпанк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
В основании башни, в самом эпицентре, цилиндрическая дыра, куда и опускают замороженного Гудини. Его голова торчит вровень с землей и улыбается, словно кактус пейот. Компания мчится назад к бункеру, на полной скорости.
Эдди снимает все в реальном времени, чтобы ни единой монтажной склейки. Мама Гудини сидит, разумеется, в бункере и ощипывает парики, грудой наваленные у нее на коленях. Ученый вручает ей игральные кости.
– Чтобы у него был хоть какой шанс, мы не взорвем заряда, пока вы не выбросите две единицы. «Змеиные глазки», знаете?
Наезд на ее лицо, искаженное гримасой отчаяния. Как можно медленнее она встряхивает кости и выкатывает их на пол.
«Змеиные глазки»!
Прежде чем кто-либо успевает среагировать, ученый жмет на кнопку, в его задумчивых глазах веселый блеск. В смотровые щели вдруг проливается свет и затапливает бункер, все черное становится серым. Затем накатывается ударная волна, и судья падает как подкошенный, – возможно, инфаркт. Грохот никак не стихает. Тесно сгрудившаяся компания крутит головами.
И вот все кончилось, шум стих, если не считать… автомобильного клаксона, упорно гудящего за самой дверью. Ученый отдраивает ее, и все выглядывают наружу. Эдди снимает из-за их плеч.
Это же Гудини! Ну да! В белом кабриолете, с грудастой танцовщицей!
– Деньги на бочку! – выкрикивает он. – И прости-прощай!
МАРК ЛЕЙДЛОУ
400 ПОГАНЦЕВ [42]42
Пер. С. Красикова.
[Закрыть]
Киберпанки славятся своей приверженностью к странному. Марк Лейдлоу даже здесь выбивается из ряда вон. Его сочинения отличаются неожиданными сопоставлениями и ракурсами, а также черным юмором на грани ультрафиолетового. Современные источники влияния устанешь перечислять, лишь бы это было что-то загадочное, интуитивное, экстравагантное.
Предлагающийся вашему вниманию рассказ демонстрирует фирменный лейдлоувский коктейль. В данном случае апокалиптический миф скрещивается с городским фольклором уличных банд. Впрочем, описывать «400 поганцев» бесполезно; лучше погрузиться в рассказ с головой и получить удовольствие.
Марк Лейдлоу живет в Сан-Франциско. Последний выпущенный им роман называется «Dad's Nuke».
Сидим тут и чувствуем, как Клевый Город помирает. Двумя этажами выше нашего подвала, на уровне земли, что-то гигантское топчет многоквартирные пирамиды. Чувствуем, как жизни лопаются подобно электролампочкам. В такие моменты не нужно никаких паранормальных способностей, чтобы увидеть окружающее чужими глазами. Мой мозг взрывают вспышки страха и боли, но ни одна из них долго не длится. Книжка выпадает из рук, я задуваю свечу.
Мы называем себя Братанами, в банде нас – двенадцать. Вчера было двадцать два, но не всем удалось вернуться в подвал вовремя. Наш пахан, Шрам, восседает на ящике и то и дело перезаряжая свою пушку единственной пулей. Плакса Ягуар сидит на коленках в углу на краешке своего старого одеяла и рыдает как ненормальный – на сей раз у него есть повод. Мой Братанище, Нефрит, в поисках программ вращает ручки настройки голотелика, но оттуда, словно вывернутые наизнанку вопли, доносятся шумы статического электричества. Похоже на крики ужаса, взрывающие нам мозг, только крики нельзя выключить, их давят: один за другим.
– Выруби эту хреновину, Неф, пока я ее не закоротил, – командует Шрам.
Он здесь главный, он – наш пахан. У него серые губы и слишком широкая улыбка: душманский скальпель раздвинул ее на обе щеки. Он шепелявит.
Неф пожимает плечами и выключает телик, но то, что мы слышим, не отвлекаясь на него, – едва ли лучше. Грохот далеких шагов, крики с небес, зловещий смех. Шум, кажется, удаляется от нас вглубь Клевого Города.
– Сейчас уйдут, – решает Неф.
– Все-то ты знаешь, – усмехается Клешня О'Тех, копаясь хромированным пальцем во внутренностях будильника, как ребенок копается в носу, – но даже не в курсах, кто это там…
– Я их видел, – возражает Неф. – Мы с Хрипом их видели. Правда же, Хрип?
Я только киваю. У меня нет языка, чтобы говорить. С двенадцати лет я могу лишь хрипеть – тогда мне сделали бесплатную коррекцию за грубое слово в адрес контролеровской распознайки.
Мы с Нефом выходили прошлой ночью, забрались на верх опустевшей пирамиды поглядеть, что творится вокруг. За Ривер-Ран-бульваром [44]44
Вероятно, улица в Бейкерсфилде, Калифорния.
[Закрыть]горело так ярко, что мне пришлось отвернуться. Неф продолжал вглядываться, он сказал, что видит, как в зареве бегают великаны. Потом я услышал такой звук, как если бы порвалась тысяча гитарных струн. Неф сказал, что великаны выдрали с корнем Большой Мост [45]45
Вероятно, имеется в виду мост Золотые ворота в Сан-Франциско.
[Закрыть]и забросили его на Луну. Я поднял голову и увидел крутящуюся в воздухе черную арку моста, канаты звенели, резали дым, а она все летела вверх, не падала… по крайней мере, пока мы ждали, то есть не очень долго.
– Не знаю, что это, но оно, возможно, останется тут надолго, – размышляет Шрам, скручивая губы в подобие улыбки. – А может, и вовсе никогда не уйдет.
– Ни… никогда? – Плакса перестает реветь, чтобы выдавить из себя это слово.
– Зачем им уходить? Похоже, они проделали большой путь, прежде чем добраться до Клевого Города. Выходит, у нас тут появилась новая банда, Братаны.
– Как раз то, чего нам не хватало, – выступает Неф. – Только не проси меня с ними махаться. Перо маловато. Уж если Контролеры не смогли их остановить, мы-то что сделаем?
– Неф, братан, слушай меня внимательно, – угрожающе наклоняет голову Шрам. – Если я прошу тебя драться, ты дерешься. Если я прошу тебя спрыгнуть с вершины улья, ты прыгаешь. Ты же знаешь, я прошу об этих вещах лишь затем, чтобы разнообразить твою жизнь.
– Уж как она разнообразна, – ворчит мой братанище.
– Тихо! – вскрикивает Плакса. Он крупнее и старше любого из нас, но мозги его – хуже, чем у десятилетнего. – Послушайте!
Мы вслушиваемся.
– Ни хрена не слыхать, – начинает Скэг.
– Ага! Ни-и-ичегошеньки. Ушли.
Слишком рано он это сказал. Тут что-то громыхает за стеной, под нами дергается бетонный пол, с потолка сыпется. Мы с Нефом заныриваем под стол.
– Ты в порядке, Хрип? – заботливо спрашивает Неф.
Я киваю и оглядываю подвал в поисках Братанов. Дух банды не покинул комнаты – все целы.
И тут двенадцать ртов открывается в удивлении.
Подвал освещен естественным светом. Откуда он тут взялся?
Выглянув из-под стола, я через два разверзшихся этажа ловлю взглядом исчезающую луну. Сотрясение открыло небесам недра многоквартирного улья. По краям расселины зияют переборки потолков-полов; канализационные трубы, словно паутинки, висят в воздухе; из болтающегося матраса сыплется наполнитель.
Черный дым затягивает луну. Тот самый дым, который мы видели над городом вчера, когда звезды плевались искрами, как сигнальные огни вокруг дорожной аварии. Вместе с ним крадется аромат духов Леди Смерти.
Шрам становится поперек трещины, проходящей через центр комнаты.
Он сует пушку в карман. Серебро единственной пули запачкано кровью Шрама. Он хранит ее для Душмана, одарившего его такой улыбкой, пахана по прозвищу Низверх.
– Ладно, банда, – решает Шрам. – Выбираемся отсюда, пронто.
Тех и Неф отдирают от двери доски. Еще с тех времен, когда все пошло наперекосяк в Клевом Городе, подвал оборудован системой безопасности. Тех так напичкал стены глушилками, что, когда контролерские распознайки вышли на поиски хат, они распознали тут лишь пустую комнату с канализацией. А нас – ни фига.
Лестница за дверью повернулась под сумасшедшим углом, но с ней мы справимся. Я оборачиваюсь назад, чтобы в последний раз взглянуть на подвал, который почти уже считал своим домом.
Там мы прятались, когда Контролеры собирали новобранцев на войну. Они считали, что по возрасту мы как раз подходим.
– Выбирайся, выходи, лучше сам ко мне иди! – орали они.
Как только начиналась охота, мы проделывали фокус с исчезновением.
– Идет война последняя, всемирная война, – напевали вокруг; время, обозначенное календарями, заканчивалось.
Все, что нам соблаговолили сообщить о войне, можно было запихнуть в кончик мизинца Теха, который он приспособил под разрывные дротики. Тем не менее рассчитывали на наше в ней участие. Типа для начала нас отправили бы тренироваться на лунную базу Инглиш, потом, опытными бойцами, вперед-вперед-в атаку, обратно на Землю. На югах чайносовки несли войны, что наседка – яйца. Время было жаркое: по ночам небеса раскалялись добела, днем остывали до желтизны.
Федеральный контроль запечатал наш городишко в плотную прозрачную оболочку. Внутрь без пропуска проникал лишь воздух да солнечный свет. Когда начало светиться желтым, Тех уверенно сказал, что чайносовки замутили против невидимого занавеса что-то убойное, достаточно мощное, чтобы прорвать оборону.
Тихонько, как индейцы, мы выползаем на стрит. Наш квартал протянулся между Пятьдесят шестой и Восемьдесят восьмой, между Вестлендом и Чико. Все уличные фонари, все окна в зданиях и оставленных автомобилях разбиты. Мусор и тела никто не убирал.
– Вот дерьмо! – отмечает Тех.
Плакса начинает рыдать.
– Смотри внимательно, Хрип, – напоминает Шрам, не упусти ничего.
Мне хочется отвернуться, но необходимо сохранить увиденное для истории. Я чуть не плачу: мама и родной брат мертвы, но беру себя в руки и записываю. Шрам велел вести историю Братанов.
В Федеральной Башне, где занимаются контролем людей и программируемых компонентов, мистер Корректор отрезал большую часть моего языка и принялся за остальное.
Но завершить работу не смог – не дожил: сводная банда – Квази, Морфы под руководством Братанов – вытащила меня оттуда.
Надо держаться вместе. Я знаю, Контролеры вечно треплют, что мы, мол, вандалы и хулиганы, вроде Анархиканцев, которым плевать на Клевый Город. Если хоть раз поверил им, отрежь свои никчемные уши. Банды никогда не разрушали без необходимости. Как жизнь пошла в Клевом Городе наперекосяк, некуда было деваться – кроме как по соседним кварталам. Входи без стука, тогда… как-то все разрулится.
Дальше по стриту я замечаю серебристый отблеск. Там заглохла распознайка: сканеры опущены, больше бритоголовым сидельцам Башни не разглядывать с ее помощью улицы.
Я показываю в ее сторону: немного уж тех бритоголовых осталось.
– Закона больше нет, – констатирует Неф.
– Ничто не стоит на пути, – добавляет Шрам.
Мы вступаем на стрит. Проходя мимо распознайки, Тех свинчивает лазерные затворы с орудия. Подсоединить к ним батареи – получатся крутые резаки.
В огромном недоразграбленном маркете подбираем себе фонари. Некоторое время еще копаемся в обломках, но быстро становится тошно. Продолжаем путь через холмы, бывшие некогда многоквартирными ульями и пирамидами. Довольно долго.
Устоявшие стены никогда не просохнут от краски: с них капает красно-черным. Из центра города шибает в нос вонью свежей смерти.
Поганая кошка снова пометила наш квартал.
Задумываюсь о выживших. Проникая разумом в руины, мы не ощущаем там никого. В добрые старые времена тут много народу жило. Большинство ульев опустело во время эпидемии, тогда померли старики, а пацаны, которых вирус не тронул, научились держаться вместе, объединяя силу.
Становится темнее, жарче, сильнее воняет. Из окон выглядывают трупы – хорошо я не стал разыскивать маму и брата. Мы собираем консервы, держимся супертихо. Такой мертвецкой ночи на стрит до сих пор не опускалось. Банды постоянно болтались, безудержно куролесили в клевом, неуправляемом тусняке. А теперь остались только мы.
Проходим квартал за кварталом, здесь обитали Зайки, Шелка, Квази, Няньки и Ангелы. Никого. Если какая банда и выжила, она ушла на хату. Если укрытие наземное, они мертвы, как и все окружающие.
Мы пытаемся уловить подсознательный сигнал – тогда внутри живота как будто защекочет – от другой банды. Но, кроме смерти, в ночи никого нет.
– Упокойтесь с миром, бандюки, – говорит Неф.
– Стоп! – командует Шрам.
Останавливаемся на Двести шестьдесят пятой – в квартале Курносиков. Вниз по стриту кто-то сидит на бетонной куче. Трясет головой и поднимает руки.
– Как интересно! – удивляется Шрам.
Чувак пытается слезть, но он так слаб, что путается в ногах и мешком катится на землю. Окруженный, он вглядывается в черную дыру Шрамовой пушки.
– Здорово, Низверх, – хрипит Шрам. На его лице расплывается улыбка, которую, должно быть, он берег вместе с серебряной пулей. От уха до уха. – Как поживают Душманы?
Низверх больше не тянет на пахана. Его красно-черный костюм с молнией изорван и заляпан, оторванный воротник перебинтовывает запястье. Левое стекло темных совино-круглых очков выбито, ежик волос выдран с корнем.
Низверх застыл, он смотрит в дуло и ждет щелчка бойка, последнего звука в своей жизни. И мы тоже ждем.
Из под разбитого стекла на грязную щеку скатывается крупная слеза.
– Не этой ночью, – посмеивается Шрам, опуская пушку.
Низверх никак не реагирует.
Дальше по стриту взрывается газопровод, освещает нас оранжевой вспышкой.
Тут мы все хохочем. Так смешно получилось. Низверх молча улыбается.
– Потом с тобой разберемся, Пахан. – Шрам резко ставит Низверха на ноги. – Выглядишь, как дерьмо из под колес. Где твоя банда?
Низверх только смотрит в землю и медленно качает головой.
– Пахан, – начинает он, – нас раздавило. По-другому не скажешь. – Тут он вытирает свежие слезы. – Нет больше Душманов.
– Но ты-то есть. – Шрам кладет руку ему на плечо.
– Не бывает Пахана без банды.
– Ну тебя! Что случилось?
– Новая банда в нашем квартале. – Он оглядывает улицу. – Они – великаны; Шрам, знаю, это звучит глупо…
– Нет, – встревает Неф, – я их видел.
– Мы слышали, как они идут, – рассказывает Низверх, – но не видели, иначе я бы никогда не приказал Духам стоять стенкой. Думал, мы сможем их сдержать, но нас попросту смели… раскидали. Некоторых парней – выше Башни. Эти поганцы… Четырехсотая ими кишит. Они светятся, мерцают, а потом – удар, и ты теряешь сознание.
– Похоже на Страходилеров, – бакланит Тех.
– Если бы я думал, что они – простые пацаны, я бы не сдрейфил, – продолжает Низверх. – Но они – не такие. Мы их пытались запсихачить, почти сработало. Они из такого сделаны, оно как бы целое, порвет тебя на куски, но как только по нему психачишь – разлетается на части, как пчелиный рой. Да и немного нас было, чтобы сопротивляться. Не готовы были. Я сам выжил только потому, что Хитрюгаджек меня вырубил и закинул под машину. Когда пришел в себя, все уже закончилось. Пошел по стриту, думал – может, банда какая слоняется. Никого. Наверное, по хатам попрятались. Стремно проверять. Они ж меня прибьют на счет «раз».
– Одно дело с бандой за спиной, другое – в одиночку, – подпевает ему Шрам. – Сколько ты хат знаешь?
– Шесть, наверное. Слышал еще что-то невнятное про Чайнапошек. Знаю, где найти Застежек, Центровых, Герлов, Солдафонов и Саночников. Через туннели подземки можно быстро добраться к Чиксоидам.
– А у нас что имеется? – Шрам поворачивается ко мне.
Я достаю измятый список, передаю его Нефу, тот читает.
– Чайнапошки, Саночники, Барабанщики, А-В-марии, Дикие телки, Чинарики, Денни. Если кто из них еще жив, еще узнаем.
– Точняк, – подтверждает Шрам.
– Надо бы новеньким кликуху придумать, – толкает меня в бок Неф.
Он знает, я люблю давать названия вещам. Улыбаюсь, забираю бумажку, достаю карандаш и записываю: ЧЕТЫРЕСТА ПОГАНЦЕВ.
– Потому как взяли Четырехсотую, – доходит до Нефа.
Я киваю, но причина не только в этом. Где-то я читал, как поганцы разнесли мир вдребезги, запытали бабулек. Чего-то подобного можно ожидать и от наших.
Дальше по улице сквозь дым видно, как восходит сильно обкопанная луна, окрашивая все вокруг в цвета ржавчины.
– Мы их уделаем, – толкает Тех.
От облика луны становится грустно и страшно одновременно: я еще помню те времена, когда она была круглой и совершенной, как драгоценный камень на бархате витрины, как яркостью затмевала огни улиц даже после того, как в дыму поблекла ее красота. Даже тогда, коричневой, она смотрелась лучше сегодняшнего кроваво-красного огрызка. Похоже, ее использовали в качестве мишени. А может, эти самые Поганцы кидались мостами по базе Инглиш.
– Нашего квартала больше нет, – подводит итог Низверх. – Я достану этих Поганцев. Или они, или – я.
– Мы с тобой, – заверяет Шрам. – Действовать нужно быстро. Разбиваемся на пары, Братаны. Нужно пройтись по хатам. Неф, Хрип – пойдете со мной и Низверхом. Посмотрим, вставят ли Чиксоидам доводы разума.
Шрам указывает другим Братанам места поисков и встречи.
Мы прощаемся, находим ближайший спуск в подземку, бредем по станциям мимо трупов, дожидающихся последнего поезда, гоняем крыс, ставших жирнее и опаснее, чем когда-либо, но они боятся наших фонарей.
– То клятое перо все еще с собой носишь? – интересуется Шрам.
– Ты про эту малютку? – Низверх встряхивает здоровый рукой, и скальпель ложится ему в ладонь.
– Может понадобиться, – цедит Шрам, он холодно смотрит на нож, сжимает губы.
– Понял, братан. – Низверх прячет перо.
Я думаю, все пока идет правильно. Мы минуем еще несколько станций, потом поднимаемся, выходим на поверхность. Так получается быстрее, чем поверху, мы подошли к окраине Клевого Города.
– Сюда, – Низверх указывает в сторону разрушенных ульев.
Стены в облупившейся краске исписаны загадочными сообщениями, возможно – тайными знаками Чиксоидов.
– Подождите, – просит Неф, – я проголодался.
В квартале отсюда – винный магазин. Приподнять и взломать дверь – не сложнее, чем руку сломать. Мы скользим лучами фонарей по рядам бутылок, внутри и снаружи на улице – все тихо. Под кроссовками крошится разбитое стекло. Пахнет бухлом так, что мне шибает в голову. Под кассой уцелели чипсы и шоколадки, пихаем их в рот и уходим.
– Так где хата Чиксоидов? – спрашивает Неф, приканчивая батончик «Пятая авеню».
И тут подсознание шепчет нам о смерти: другая банда предупреждает: мы окружены.
– Пригнулись! – командует Низверх.
– Нет, – возражает Шрам, – прятки кончились.
Я сам никогда не бился с Чиксоидами и понимаю, почему Шрам держал нас от них подальше. Они под завязку затарены пушками и резаками, нунчаками и моргенштернами. Даже без того смотреть страшно: глаза пылают огнем, на головах – яркие хохолки, лица – в радужных пятнах татуировок. Одеты по большей части в черное, на ногах – ролики. Их чувства скрыты от нас под покрывалом угроз.
– Выходите, если думаете остаться в живых, – звучит низкий голос.
Мы поднимаемся, стараясь держаться поближе друг к другу. Девчонки сжимают кольцо. Неф пытается было посветить фонарем, но одна из Чиксоидов – с голубыми треугольниками на щеках и светло-рыжим хохолком – тут же выбивает его из руки. Падая в сумасшедшем вираже фонарь освещает окружающую тьму. На пальцах Нефа не осталось даже царапины. Я луч не поднимаю.
Тут подкатывает крупная Чиксоида. Напоминает распознайку, вся такая: увешена аккумуляторами, по рукам вверх, в мелкие африканские кудряшки, которые она украсила колокольчиками и стекляшками, бегут провода. На голове укреплена лазерная пушка, а в каждой руке – по резаку.
Обыскивает меня и Нефа, потом поворачивается к двум другим.
– Пахан Низверх и пахан Шрам, – констатирует она, – улетная парочка. Но мне казалось, Душманы, они больше по девочкам специализируются.
– Не смешно, Бала, – отвечает Шрам, – уничтожены целые кварталы.
– Нормальненько. – Улыбаясь, она показывает черные, травленые кислотой зубы. – Тяжеловесы вытоптали соседей, у нас появилась новая площадка для игр.
– Поиграйся денек-другой, – советует Низверх, – раздавившие других вернутся за тобой.
– Так, значит, здания порушены. Конец света утрамбован и введен в эксплуатацию. А вы где были?
– В Клевом Городе теперь играет новая банда, – сообщает Низверх.
– Против нас играет. – Бала прищуривает глаза. – Какая неприятность!
– Четыреста поганцев, – встревает Неф.
– Достаточно, чтобы позабавиться! – смеется она и делает пол-оборота на роликах. – Может быть.
– Они считают Клевый Город своим кварталом, весь город. Беспредельничают. Эти Поганцы о клевом тусняке даже не слыхали.
– Херня! – Она мотает головой, звенят колокольчики. – У вас в голове что-то замкнуло, пацаны.
– Мы собираем все банды, Бала. – Шрам понял, что к нему прислушаются. – Нужно спасать свои шкуры, а значит, нужно поднять как можно больше хат, оповестить как можно больше Паханов. Ты с нами или нет?
– Они раздавили на хрен Душманов за полминуты, – вставляет Низверх.
Тут по стриту из центра города проносится ударная волна – как будто кнутом хлестнуло. Все происходит внезапно, мы ничего такого не ждали: и Чиксоиды, и Братаны, и Душман – мы боимся разрушителей. Страх объединяет, первый шок проходит, мы смотрим друг на друга широко раскрытыми глазами. Чиксоиды больше не думают угрожать: настало время держаться вместе.
– Отведем пацанов домой, – решает Бала.
– Да, мамочка!
Под жужжание роликов до зубов вооруженный эскорт ведет нас через лабиринт расчищенных среди обломков дорожек.
– Поганцами их зовете? – спрашивает Бала других паханов. – У нас для них – другое название.
– Какое?
– Боги, – сообщает Бала.
– Боги!
– Богоподобные существа, порождение разума. Великая Мать смотрела в свое зеркало, видела там костры из городов. Помните, когда прорвался пузырь? На юге вовсю воевали, устраивали фейерверки из странных бомб. Кто знает, что уродилось в том сиянии. Великая Мать сказала, что конец света наступит, когда существа из внешнего мира проникнут внутрь. Они вобрали в себя всю эту энергию, конвертировали ее в массу. Подняли бури, начали разрушение. А где лучше разрушать, если не в Клевом Городе?
– Конец света, – удивляется Низверх, – но почему же тогда мы еще живы?
– Глупышка, и как тебя угораздило стать Паханом? – смеется Бала. – Ничто никогда не кончается. Ничто.
За десять минут мы добираемся до пирамиды Супермаркета, на месте нижних зеркальных окон торчат угрожающие зубцы осколков. Бала издает короткий свист – и двойные двери раздвигаются. Мы заходим. Первое, что бросается в глаза: груды коробок с припасами повсюду, что-то готовится, кровати и кучи одеял. Некоторые из присутствующих здесь – явно не Чиксоиды: маленькие дети, взрослые.
– Мы подбирали выживших, – объясняет Бала и пожимает плечами. – Великая Мать велела.
Великая Мать – наследие древности, так я слышал. Она пережила чумные годы и присоединилась к бандам. Должно быть, наверху бормочет что-то в свое зеркальце. Шрам и Низверх смотрят друг на друга. Не могу сказать, что они задумали.
– О'кей, Братаны, у нас тут есть работка. – Шрам поворачивается ко мне и Нефу. – Не уходите далеко.
– Можно где-нибудь придавить? – спрашивает Неф. Вид этих всех кроватей и одеял навевает усталость.
– Отведи их, Ракушка. – Бала указывает в сторону неработающего эскалатора.
Чиксоида с блондинистым в красных разводах хохолком разгоняется по одному из проходов и с ходу запрыгивает на четвертую ступеньку эскалатора. Отточенным движением она взлетает наверх и ухмыляется оттуда.
– Она ангел, – решает Неф.
Наверху – тоже Чиксоиды. Некоторые девчонки храпят, уткнувшись лицом в стену.
– Никогда еще у нас тут Братанов не было. – Она упирает руки в боки и смеется.
– Мама сюда за покупками ходила. – Неф оглядывает девчонку сверху-вниз.
– Что прикупила? Твоего папу?
Неф засовывает в кулак большой палец и елозит им там, широко улыбаясь. Девчонки смеются, но Ракушка к ним не присоединяется. Глаза ее темнеют, а щеки под голубыми треугольниками – краснеют. Я хватаю Нефа за руку.
– Не стоит, – предупреждает одна из девчонок.
– Я с тебя скальп сниму, – предупреждает Ракушка, помахивая пером, – ты и не заметишь.
Я снова тяну Нефа за руку, он унимается.
– Давайте выбирайте одеяла, – говорит Ракушка. – Можете здесь поспать.
Мы оттаскиваем одеяла в угол, заворачиваемся в них и засыпаем рядышком. Мне снится пепел.
– Вставайте, Братаны, работы много. – Шрам будит нас затемно.
Дело, я вижу, пошло. Чиксоиды знают, где хаты большего количества банд, чем мы когда либо слышали, некоторых даже не городских. Курьеры шныряли целую ночь, все на мази. С окраин до центра, вокруг Четырехсотой, они собирали всех, кто в был состоянии подняться. Фальшивая ночь под дымовой завесой тянется и тянется. Клевый Город начинает движение в темноте.
Проходя руинами и подземными ходами, через канализацию, по стритам и аллеям – мы смыкаемся у Четырехсотой, в бывшем квартале клевого тусняка Душманов. С Первой по Тысячную, от Бей-стрит до Ривер-Ран-бульвара, хрустит под ногами щебень, полнятся туннели подземки: Клевый Город пришел в движение. К Братанам и Чиксоидам присоединяются Крысоловы, Барабанщики, Солдафоны и Центровые из Пилтдауна, Ренфрью из Апперландских холмов. Дьяволята объединяются с Чинариками и Латиносами, Саночниками и Тритонами, Чайнапошками и А-В-мариями. Краски, Дикие телки, Рокопарни, Герлы, Водяные, Застежки и Запонки. Всех и не упомню.
Мы – единая банда Клевого Города, все флаги собрались здесь.
Мы, Братаны, выступаем плечом к плечу с последним Душманом.
Вверх по эскалатору мы выходим из подземки в зону хаоса. Вокруг – конец света, но мы еще живы. Трудно дышать, но внутри меня бурлит ненависть.
Грохот, словно в кузнечном цеху, – так вот Четыреста поганцев притихли.
На Триста девяносто пятой мы рассредоточиваемся по боковым улицам перед проникновением в квартал Поганцев.
Когда подходим к Триста девяноста восьмой, огонь вырывается из ульев впереди нас. Раздается звук, как будто небоскреб делает первый шаг. Вопль, отражаясь от вершин башен, наконец падает на уровень мостовой.
На следующем перекрестке я вижу: из-под развалин высовывается рука, на запястье – красно-черный браслет.
– Приехали, – докладывает Низверх.
Ступив на Четырехсотую, мы останавливаемся, ошарашенные зрелищем, которое я никогда не забуду.
Знакомых улиц больше нет. Бетон выстреливает пылью и гравием из трещин под ногами. Многоквартирные ульи превратились в мини-вулканы, изрыгающие дым, плюющиеся огнем. По земле вокруг них расползаются черные шрамы. Здания прижимаются к вулканам, словно в надежде добыть хоть какое-то тепло под небом, лишенным светила.
Может быть, Поганцы строят свой, новый город? Если так, то жизнь в нем будет хуже смерти.
Но через огни мы вглядываемся в Клевый Город, ощущаем окружающую со всех сторон банду; общий пульс жизни, общее дыхание объединяют нас.
Низверх уже видел кое-что из этого, но не все. Сегодня ночью он не плачет.
Он выходит перед нами к пламени, отбрасывает голову и орет:
– Э-ге-ге-гей!
Извержение улья заглушает его, но он орет лишь громче:
– Эй вы, Четыреста поганцев!
Разбитые фонари восстают к жизни после смерти. Один в яркой вспышке взрывается над моею головой.
– Это наш квартал, Поганцы!
Чиксоиды и Тритоны выбивают заводной ритм из жести перевернутых автомобилей, от него кровь моя ускоряет бег.
– Вы вторглись в наши Ульи, Поганцы! Вы отымели наш город!
…и наш мир. Я вспоминаю о луне, глаза режут слезы.
– Ну и что?
Фонари тухнут. Земля содрогается. Вулканы взрываются, выплевывая на здания горячую кровь, я слышу шипение ее капель. Гром грохочет меж башен.
– Готов поспорить, вы никогда не вырастете!
И тут они выходят.
На улице вроде как стало больше зданий. Я думал зданий, а это – громады Поганцев. Четыреста, по меньшему счету.
– Спокойно! – приказывает Шрам.
Четыреста поганцев грохочут по стриту.
Мы прячемся в тени, в укромные места, куда больше никто не пролезет.
Первые Поганцы крутят цепями, звенья которых – с хоккейную площадку – крушат вершины ближайших ульев. Оттуда, сверху, Поганцам до нас не добраться, но могут завалить щебнем.
На вид им, несмотря на размеры, по семь-восемь лет: крупные, потные лица смотрятся по-детски припухлыми. В глазах – недобрый огонек, такой бывает у детей их возраста, когда они обрывают ножки у пойманной мухи: весело до колик, но одновременно – страшно и странно наблюдать то, что делают собственные руки. Под кожей у них словно горит ярко-желтый огонь.
Кажется, они напуганы еще больше нашего: страх покинул единую банду. Мы пытаемся проникнуть в атакующих, наша Сила окружает их со всех сторон. Наш голос сливается в песнь, в ней нет слов, скорее, это крик. Может быть, он означает: «Убейте нас, Поганцы, если сможете, убейте, когда станете с нас ростом!»
Я чувствую, словно прикоснулся к холодному, пылающему, болезненно-желтому жару. Мне дурно, но боль обостряет чувство реальности. Я нахожу Силу в самом процессе, мы все ее находим, вцепившись в огонь, вбирая в себя, швыряя под ноги, на землю.
Поганцы ухмыляются, щурят глаза. Их словно выжимает и выворачивает. Ближайший ко мне скукоживается с каждым шагом.
Мы продолжаем вбирать в себя и выплевать жар. Огонь проходит сквозь нас. Наше пение упорядочивается.
Поганцы становятся все меньше, их силуэты размываются. Дети никогда не умели останавливаться. Даже выгорая, они продолжают наступать.
Мы отходим, а первый Поганец продолжает сжиматься: только что он был выше ульев, а сейчас – едва заполняет собою улицу. Дюжина уменьшившихся приятелей следует за ним, хлещут цепями, сотрясают криками небеса – громыхающие силуэты на фоне горящего города.
Они прорываются мимо Низверха, так и стоящего посреди улицы, направляются к нам. Сейчас они примерно вдвое больше нашего: подходящий размерчик.
С такими я справлюсь.
– Вперед! – кричит Шрам.
Один из Поганцев замахивается на меня ужасной черной загогулиной, которую я не замечаю до того момента, пока она не просвистывает рядом с ухом. Тут я падаю и встаю там, где он меня не ждет.
Он валится тяжелым, безвольным, лишенным жизни мешком. Нездоровый, желтый свет разливается вместе с кровью, впитывается в асфальт.
Я поворачиваюсь и вижу, что Нефа сбил с ног Поганец с топором. И ничего не могу сделать, только смотрю, как вздымается черное лезвие.
Раздается резкий свист роликов.
Тело с лету врезается в Поганца, сносит его заточенными лезвиями, шарнирами колес. Блондинистый в красных разводах хохолок, широкая улыбка. Чиксоида подпрыгивает и вдавливает его руку с топором в бетон. Оцепенелые пальцы взрываются зеленоватым месивом из костей и крови.
Она смеется над Нефом и отчаливает.
Низверх оглядывает улицу: один из Поганцев кажется выше и сильнее остальных, на него слабо действует наша Сила. По ладони он постукивает массивной дубинкой.
– Выходи, Пахан! – кричит Низверх. – Помнишь меня, да?
Крупный Поганец подходит, кроша по дороге улицы. Мы пытаемся вобрать его в себя, но он уменьшается медленнее других.
Бах! – дубина врезается в землю так, что я и несколько Чиксоидов падаем на задницу. Дубина разрывает напополам улей, на нас сыпется дождь из бетона и звенящих осколков стекла.
Низверх не шелохнулся, красно-черные молнии недвижимы, руки пусты.
Крупный Пахан замахивается снова, теперь его голова достает лишь до аптечной вывески на пятом этаже. Низверх уворачивается от дубины, которая разносит вдребезги витрину.
