Текст книги "Зеркальные очки"

Автор книги: Уильям Гибсон

Соавторы: Брюс Стерлинг,Пат (Пэт) Кадиган,Льюис Шайнер,Пол Ди Филиппо,Грег Бир,Джон Ширли,Руди Рюкер,Джеймс Патрик Келли,Марк Лэйдлоу,Том Мэддокс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

«Цитрин байотикс» возглавляла список пятисот ведущих компаний журнала «Форчун» на протяжении шести лет.

К тому времени она называлась «Цитрин текнолоджис».

Во главе стояла Элис Цитрин.

Но вечно так продолжаться не может.

Энтропию не обмануть. Происходящую с возрастом деградацию информации, переносимой ДНК, не повернешь вспять. Несмотря на эффективную работу углеродистых чипов, ошибки накапливаются. Каким бы ни было послушным тело, в конце концов оно сдается.

Теоретически предсказанный конец жизни Элис Цитрин близок. Несмотря на ее молодой облик, какой-нибудь жизненно важный орган может – в результате миллиона микроошибок – отказать в любой момент.

И для того чтобы оправдать собственное существование, ей нужен именно Кремень, который в данный момент сжимает колено Юнь, упиваясь собственной значимостью. Первый раз за свою тяжелую и тусклую жизнь он может совершить что-то важное. Его слова и чувства имеют вес. Он полон решимости с честью выполнить свою работу, озвучить истину в собственном понимании.

– Юнь, – решительно поворачивается Кремень, – я должен все увидеть.

– Ты увидишь, – улыбается Юнь, – обязательно увидишь.

Фаэтон совершает посадку…

…в Мехико, испытавшем в прошлом году полный коллапс, достигнув численности населения в 35 миллионов. «Цитрин текнолоджис» помогает тамошним нуждающимся, действуя из отделений в Хьюстоне и Далласе. Кремень не уверен, что мотивы компании так уж благородны. Почему помощь не была оказана до катастрофы? Может быть, «ЦТ» желает лишь остановить поток эмигрантов, угрожающий хлынуть через границу? Но каковы бы ни были подлинные причины, Кремень не отрицает, что служащие «ЦТ» действуют на стороне добра, помогая голодным и больным, восстанавливая линии электропередачи, поддерживая (подменяя собой) городскую администрацию. Он садится в фаэтон с кружащейся головой и вскоре оказывается…

…в Антарктике. Там он и Юнь летят на вертолете от куполов «ЦТ» на корабль-фабрику по переработке криля – источника большей части белка, потребляемого на земле. Юнь считает, что хрень смердит невыносимо, а Кремень глубоко вдыхает волнующий воздух ледовых широт, восхищенно разглядывает квалифицированных работников и работниц. Юнь счастлива снова оказаться в воздухе, и скоро они прибывают…

…в Пекин, где специалисты «ЦТ» по эвристике трудятся над созданием первого Органического Искусственного Разума. Кремень веселится, прислушиваясь к спорам о том, как назвать ОИР: Конфуцием или Мао?

Неделя пролетела в калейдоскопе впечатлений. Кремень ощущает себя губкой, впитывающей дотоле недоступные зрелища и звуки. Однажды он ловит себя на том, что выходит с Юнь из ресторана в городе, название которого забыл. Он расплатился идентификационной карточкой и держит ее в руке: с ладони уставился голопортрет. Лицо, словно у трупа, грязное, с двумя пустыми, покрытыми запекшейся кровью прорехами на месте глаз. Кремень вспоминает, как теплые лазерные пальцы снимали эту голограмму в офисе Иммиграционной службы. С ним ли это происходило? Тот день кажется эпизодом из чьей-то чужой жизни. Он сует карточку обратно в карман, так и не решив, обновить голо или оставить как есть в качестве памятки о том, откуда он пришел.

И куда еще может угодить?

(Что она с ним сделает, получив отчет?)

В один прекрасный день Кремень предлагает посетить орбитальный комплекс, но Юнь считает, что следует остановиться.

– Мне кажется, мы достаточно напутешествовались для одной поездки. Давай вернемся, ты попробуешь привести все к общему знаменателю.

С этими словами на Кремня накатывает волна усталости, в которой растворяется эйфория. Он безмолвно соглашается.

В спальне темно, лишь городские огни пробиваются через окно. Кремень увеличил чувствительность глаз, чтобы легче было восхищаться нагой светящейся фигурой Юнь рядом с ним. Он обнаружил, что, при недостатке фотонов цвета бледнеют, но черно-белая картинка получается вполне отчетливой, и ощущает себя человеком из прошлого, рассматривающим кино с примитивной кинопленки. Единственное отличие в том, что он держит в руках живое тело Юнь. Ее тело – узор светящихся линий, словно тайная капиллярная схема в ядре Конфуция/Мао. Следуя моде, она имплантировала подкожную сеть микрососудов, наполненных синтетической люциферазой – таким же биолюминесцентном, как у светлячков, только управляемым сознательно. Теперь она светится после секса. Груди – кольца холодного огня, выбритый лобок – спиральная галактика, увлекающая взгляд Кремня в сияющие глубины.

Юнь, уставившись в потолок, отстраненно рассказывает Кремню о своей жизни до него, а он отрешенно поглаживает ее тело.

– Моя мама оказалась единственным выжившим ребенком двух вьетнамских эмигрантов, которые прибыли в Америку вскоре после войны в Азии. Они занимались единственным делом, которому были обучены: ловили рыбу. Жили в Техасе, на Мексиканском заливе. Мама пошла учиться в колледж. Там она встретилась с папой – тоже, в общем, эмигрантом. Он покинул Германию вместе с родителями после ее объединения. [70]70
  Рассказ написан до объединения Германии, произошедшего в 1990 г.


[Закрыть]Они считали, что компромиссное правительство – ни то ни се, а жить в таких условиях не могли. Моя биография вроде микрокосмоса, на который наложились все мировые потрясения… Но с тобою рядом я чувствую покой.

Она захватывает между ног ладонь Кремня, крепко ее удерживает и продолжает рассказ о пережитых событиях, о повстречавшихся людях, о карьере личного помощника Цитрин, а на него накатывает странное чувство. В то время как ее слова превращаются в сияющую картину мира, Кремня захлестывает ощущение сродни тому, когда он впервые осознал историю. И еще не осмыслив, хочет ли знать ответ, он спрашивает:

– Юнь, а сколько тебе лет?

Она замолкает. Кремень видит, как Юнь слепо – ее глаза не оборудованы этими чертовыми примочками – уставилась на него.

– За шестьдесят, – наконец отвечает она. – А это важно?

Кремень молчит, понимая, что у него нет ответа имеет ли значение ее возраст.

Юнь приказывает своему телу медленно потухнуть.

Кремень предается горьким радостям того, что можно назвать искусством, присущим лишь ему одному.

Вчитываясь в описание вживленного в его мозг чипа, он обнаружил функцию, не упомянутую доктором. Содержимое его памяти можно сгрузить в компьютер, а накопленные изображения – выставить на всеобщий обзор. Более того, оцифрованные картинки можно обработать, наложить друг на друга или на стороннюю графику, в результате получив совершенно жизнеподобные изображения самых невероятных существ. И эти последние изображения можно, в свою очередь, распечатать.

По сути, Кремень представляет собой живую камеру, а в сочетании с компьютером – полноценную фотостудию.

Цветные отпечатки заполняют все его жилище, висят на стенах, валяются под ногами: Кремень работал над серией портретов Юнь.

Голова Юнь венчает туловище сфинкса. Юнь – в образе La Belle Dame Sans Merci. [71]71
  «Безжалостная красавица» (фр.)– баллада английского поэта-романтика Джона Китса. Картины на этот сюжет писали Фрэнк Дикси, Фрэнк Кэдоган Каупер, Джон Уильям Уотерхаус, Артур Хьюз, Уолтер Крейн.


[Закрыть]Черты лица Юнь проступают сквозь полную луну, в то время как Кремень спит на лугу, подобно Эндимиону. [72]72
  Эндимион (др.-греч. ʹΕνδυμίων) – в греческой мифологии знаменитый своей красотой юноша. В него влюбилась Селена. От нее у него родилось пятьдесят дочерей, означающие пятьдесят лунных месяцев между играми. Зевс пообещал ему исполнить любое желание, и Эндимион пожелал навеки уснуть.


[Закрыть]

Портреты более бередят рану, чем лечат, и – по мнению Кремня – не делают ему чести. Но определенный терапевтический эффект все же наблюдается: Кремень чувствует, что с каждым днем все лучше разбирается в природе своего чувства к Юнь.

Он сильно обеспокоен тем, что до сих пор не беседовал с Элис Цитрин. Когда необходимо предоставить отчет? И что он скажет?

Вопрос «когда» разрешается для него этим же вечером. Возвратившись с занятий в одном из закрытых тренажерных залов Цитрин-Тауэра, он видит мигающее сообщение на терминале.

Элис примет его следующим утром.

На этот раз в одиночестве, Кремень стоит на площадке перед входом кабинет Элис Цитрин, пока машина идентифицирует его личность. Вот бы та поделилась результатом, а то сам он не особенно понимает, кем является.

Двери разъезжаются, пещера приветливо распахивает пасть.

«Аверно», [73]73
  Аверно– озеро в Италии. Эней спускается в Аид через пещеру рядом с этим озером.


[Закрыть]– название само собою приходит в голову, когда он заходит.

Элис Цитрин сидит там же, где находилась несколько наполненных событиями недель назад, совершенно неизменная, кажется – вечная. Экраны вокруг ее механизированного кресла мигают в эпилептическом припадке. Но сейчас она не обращает на них внимания, внимательно разглядывая с трепетом подступающего Кремня.

Он останавливается перед неодолимым бастионом из компьютерных консолей, во второй раз вглядывается в ее лицо с недоверием и тревогой. Черты его странным образом напоминают его недавно оформившиеся собственные. Стал ли он походить на эту женщину лишь в силу того, что работает на нее? Или жизнь вне Брунглей на всех накладывает такой жесткий отпечаток?

Цитрин расправляет подол, а Кремень замечает все ту же зверушку, устроившую себе гнездышко в складках ее коричневого платья. В неестественно больших глазах отражаются экраны мониторов.

– Пора бы представить предварительный отчет, мистер Кремень, – говорит она. – Но сердце у вас бьется слишком сильно. Расслабьтесь, расслабьтесь – думайте, что все зависит от этого разговора.

Кремень и рад бы, но присесть ему не предлагают, и каждое слово его – он уверен – внимательно взвесят.

– Итак… Каковы ваши впечатления от мира, созданному мною и другими, подобными мне?

Заслышав самодовольное превосходство в голосе Цитрин, Кремень отбрасывает осторожность и почти кричит:

– Этот мир несправедлив! – Медлит, но честность заставляет его продолжить. – Он красив, ярок, часто – волнующ, но по сути своей – несправедлив.

– Прекрасно, мистер Кремень. – Кажется, Цитрин довольна его взрывом. – Вы открыли для себя главное противоречие нашей жизни. В куче дерьма таятся драгоценные камни, в смехе – слезы, и как отделить одно от другого, никто не знает. Но боюсь, не во мне причина мировой несправедливости. Несправедливость наличествовала, еще когда я была ребенком, и осталась, несмотря на все мои усилия. Может быть, я даже чуть увеличила неравенство. Богатые стали богаче, бедные по сравнению с ними кажутся еще беднее. Тем не менее в конце пути смерть подстерегает даже титанов.

– Но почему вы не прикладываете больше усилий, чтобы изменить положение вещей? – допытывается Кремень. – Это же должно быть в ваших силах.

Первый раз он слышит, как Элис смеется, и этот звук напоминает ему собственный горький смех, больше похожий на карканье.

– Мистер Кремень, – объясняет она, – я направляю все свои усилия, чтобы остаться в живых. Я не о теле – о нем заботятся машины. Я имею в виду угрозу убийства. Вы оценили стиль ведения бизнеса в нашем мире?

Кремень не понимает, о чем она, и признается в этом.

– Давайте тогда я расскажу, вкратце. Может быть, тогда вы взглянете на некоторые вещи иначе. Вы в курсе заявленной цели Второго конституционного съезда, не так ли? Сформулирована она была крайне высокопарно: «дать волю преимуществам американской системы ценностей», «встретить иностранных конкурентов лицом к лицу, гарантируя победу американского бизнеса, прокладывающего дорогу к демократии во всем мире» и тэ дэ. Очень красиво звучит. Но результат получился иным. Бизнес не привязан к политической системе per se [74]74
  Как таковой (лат.).


[Закрыть]Он сотрудничает до тех пор, пока это в его интересах. А главными его интересами являются рост и господство. Как только учреждение ЗСТ освободило корпорации от всех ограничений, они вернулись к извечной битве, которая идет по сегодняшний день.

Кремень пытается переварить услышанное. В ходе путешествия ему ни разу не довелось увидеть открытых проявлений войны, тем не менее напряженность чувствовалась везде. Конечно же, Цитрин преувеличивает. Зачем делать из цивилизованного мира макроверсию анархических Брунглей?

– Вы когда-нибудь задумывались, мистер Кремень, почему вдруг Брунгли остались такой болезненной язвой посреди большого города? – как будто прочитав его мысли, спрашивает она. – Почему люди там живут в нищете?

Внезапно, подчинившись бессловесной команде, экраны мониторов начинают транслировать сцены из жизни Брунглей. Кремень ошарашен. Вот жестокое лицо его юности: провонявшие мочой улицы, накрытые тряпками силуэты на полпути между сном и смертью, хаос вокруг офиса Иммиграционной службы, увенчанная колючей проволокой изгородь над рекой.

– Брунгли, – продолжает Цитрин, – это спорная территория. Причем уже восемьдесят с лишним лет. Корпорации не могут договориться, кому ее разрабатывать. Любое улучшение, произведенное одной из них, тут же уничтожается командой конкурентов. Подобная патовая ситуация характерна для мира в целом. Каждый возжелал, чтобы его вытянули в рай земной за завязки собственного кошелька, точно кришнаита за его косичку. Но вместо этого мы получили мир, состоящий из лоскутков феодальных владений.

Представления Кремня пошатнулись. Он шел сюда, ожидая вопросов, предвкушая возможность высказать все то, что он считал своими выводами. Вместо этого ему прочли лекцию, его провоцировали, как будто Цитрин решала, является ли он достойным партнером для дискуссии. Но прошел он испытание или провалил его?

– Хватит на сегодня, мистер Кремень, – разрешает его сомнения Элис. – Ступайте и подумайте. Мы еще поговорим.

На протяжении трех недель Кремень встречается с Цитрин почти каждый день. Они вместе исследуют бесконечный спектр ее деловых интересов. Кремень постепенно становится более уверенным в себе, озвучивает собственные мнения и наблюдения гораздо тверже. Они не всегда находят общий язык, но Кремень ощущает странное чувство родства и близости с этой древней женщиной.

Иногда даже кажется, что она учит его, как мастер ученика, и гордится его успехами. Но бывает, она уходит в себя, отстраняется.

За это время произошли и другие перемены. Хотя Кремень больше не спал с Юнь с той памятной ночи, он более не ассоциирует ее с сиреной, этот образ перестал возникать на портретах. Они стали друзьями, Кремень часто видится с нею, наслаждается ее компанией, бесконечно ей благодарен за ту роль, что она сыграла в спасении его из Брунглей.

За его разговорами с Цитрин постоянно наблюдает ее зверушка. Это загадочное существо беспокоит Кремня. В Цитрин он не видит и следа эмоциональной привязанности, не может понять, зачем ей сдалось это животное.

В один прекрасный день он наконец так прямо и спрашивает.

– Крошка Египет позволяет мне видеть вещи в правильной перспективе, мистер Кремень. – Ее губы чуть вздрагивают в намеке на улыбку. – Вы, должно быть, не узнали породу?

Кремень подтверждает свою неосведомленность.

– Это Aegyptopithec.us zeuxis [75]75
  «Связующая египетская обезьяна» (лат.).Останки обнаружены в 1965 г.


[Закрыть]мистер Кремень, ее вид процветал на Земле несколько миллионов лет назад. На сегодняшний день – единственный существующий экземпляр. Клон, вернее, образец, восстановленный из ископаемых клеток. Она – наш с вами предок, представитель человечества на Земле в то время, когда еще не существовало гоминидов. [76]76
  Гоминиды( лат. Hominidae) – семейство наиболее развитых приматов, включает в себя орангутангов, горилл, шимпанзе и людей.


[Закрыть]Я глажу ее и размышляю, как мало нас разделяет.

Кремень разворачивается и шагает к выходу, охваченный странным отвращением; виной тому и древность обезьянки, и внезапное откровение ее хозяйки.

Больше Элис Цитрин он не увидит.

Ночь.

Кремень в одиночестве лежит на постели, проигрывая изображения с монитора, касающиеся истории периода «до ЗСТ», о которой он и не подозревал.

Истории, о которой он и не подозревал.

Внезапно раздается оглушительный треск, как будто произошел одновременный разряд тысяч гигантских электрических дуг. И в ту же секунду происходят две вещи:

– Кремня на миг охватывает головокружение;

– его глаза перестают функционировать.

И вдобавок к этим неприятностям мощный взрыв где-то над головой сотрясает всю башню.

Кремень вскакивает на ноги, как был – в одних трусах, босой, словно вернулся в Брунгли. Он не может поверить, что снова слеп. Но так оно и есть. Добро пожаловать в мир запахов, звуков и ощущений.

Повсюду орет сигнализация. Кремень бежит в гостиную, смотрящую в город бесполезными сейчас окнами. Подходит к двери, но та не открывается. Он тянется было к ручному управлению, но раздумывает.

Что он может сделать, пока слеп? Бродить без цели, мешаться на пути? Лучше остаться здесь, переждать.

Кремень вспоминает о Юнь, почти ощущает запах ее духов. Конечно, она вскоре спустится, чтобы объяснить происходящее. Точно. Он подождет Юнь.

Три минуты Кремень нервно бродит по номеру. Он не может смириться с потерей зрения. Он знал, что это когда-нибудь случится.

Сигнализация смолкает, и Кремень слышит – скорее чувствует – шаги в коридоре, приближающиеся к его номеру. Юнь, наконец? Нет, что-то не так. «Ощущение жизни» подсказывает ему, что за дверью – незнакомец.

Инстинкты Брунглей берут свое: он перестает размышлять о происходящем, все решают лишь скорость и чувство опасности.

Оконные шторы перевязаны тонкими, но прочными бархатными шнурами. Кремень торопливо срывает один и занимает позицию сбоку у входной двери.

Взрывная волна выбивает ее, чуть не валит Кремня с ног, но равновесие удается восстановить. Во рту появляется привкус крови. И в этот миг внутрь вихрем влетает незнакомый мужчина.

Кремень тут же наскакивает на крепкую спину, обвив ноги вокруг талии, а шнур – вокруг горла.

Незнакомец отбрасывает пистолет и со всей мочи врезается в стену. Кремень чувствует, как ломаются ребра, но изо всех сил напрягает мускулы, затягивая веревку.

Парочка, сомкнувшаяся в непристойной позе, шатается по комнате, разбивая попадающуюся на пути мебель и вазы.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем мужчина тяжело оседает на Кремня, но тот не ослабевает хватки до тех пор, пока не чувствует, что противник перестал дышать.

Соперник умер, а Кремень жив.

Он мучительно выкарабкивается из под безвольного тела, запоздало ощущая боль и шок. Поднимаясь на ноги, Кремень слышит, как по коридору приближаются люди, они разговаривают.

Первым вбегает Джеррольд Скарф, выкрикивая Кремня по имени, а когда замечает его, командует:

– Носилки сюда, быстро!

Кремня укладывают в переноску и куда-то несут, Скарф вышагивает позади и рассказывает нечто фантасмагоричное:

– Они прознали, кто вы, мистер Кремень. Один хренов ублюдок сумел прошмыгнуть мимо нас. Остальных мы сдержали на развалинах верхних этажей. Они долбанули направленным электромагнитным импульсом, который вывел из строя всю электронику, включая ваше зрение. Возможно, вам попутно выжгло небольшое количество мозговых клеток, но это поправимо. После ЭМИ они шарахнули ракетой по этажу миз Цитрин. Боюсь, она умерла в тот же миг.

Кремню кажется, что его разум и тело буквально распадаются на кусочки. Почему Скарф говорит ему все это? И что с Юнь? Он выдавливает из себя ее имя.

– Она мертва, мистер Кремень. Когда нападавшие занялись ею вплотную, она приняла имплантированный яд.

Так и лилии увядают с приходом холодов.

Носильщики доставили его в госпиталь, где Кремня перекладывают в койку и обрабатывают повреждения.

– Мистер Кремень, – продолжает Скарф, – я настаиваю, чтобы вы прослушали одну запись. Это очень важно и займет не более минуты.

Кремень уже ненавидит назойливый голос. Но заткнуть уши, уйти в блаженное беспамятство он не может. Остается прослушать включенную Скарфом запись.

Говорит Элис Цитрин.

– Плоть от плоти моей, – начинает она, – ты мне ближе, чем сын. Ты – единственный, кому я могу довериться.

Отвращение накатывает на Кремня; он наконец осознал, кто он такой, и все стало по местам.

– Ты слышишь это после моей смерти. Значит, все то, что я построила, теперь твое. Я заплатила людям, чтобы гарантировать это. Теперь твоя очередь обеспечивать их преданность. Надеюсь, наши беседы помогли. Если нет – тебе потребуется даже больше удачи, чем я сейчас пожелаю… Прости меня, пожалуйста, за то, что бросила тебя в Брунглях. Хорошее образование – весьма важно, а, мне кажется, ты получил лучшее. Я всегда наблюдала за тобой.

Скарф выключает кассету.

– Каковы будут ваши указания?

Кремень раздумывает мучительно медленно, пока кто-то занимается его ранами.

– Просто разберитесь с этим говном, мистер Скарф. Разберитесь с этим сраным говном.

Но, еще произнося эти слова, Кремень понимает, что разбираться придется не Скарффу.

Разбираться придется ему самому.

БРЮС СТЕРЛИНГ
УИЛЬЯМ ГИБСОН
КРАСНАЯ ЗВЕЗДА, ЗИМНЯЯ ОРБИТА [77]77
  Пер. С. Красикова.


[Закрыть]

Писать в соавторстве – добрая традиция фантастического жанра. Отнюдь не чужды этой традиции и киберпанки: для авторов, настолько сплоченных общностью идей, это вполне логичный шаг. Когда наши голоса сливаются в хор, Движение будто говорит собственным голосом.

Завершают «Зеркальные очки» два совместных рассказа.

«Красная звезда, зимняя орбита» (1983) – единственный к настоящему моменту текст, написанный в соавторстве Уильямом Гибсоном и Брюсом Стерлингом, центральными фигурами киберпанка. Рассказ этот – хорошая иллюстрация и киберпанковского мировоззрения в целом, и характерного для авторов внимания к деталям, любовно выписанного фона.

Уильям Гибсон написал «Континуум Гернсбека» – рассказ, открывший данную антологию.

Свой первый роман Брюс Стерлинг, опубликовал в 1977 году.

С тех пор он написал еще три романа и десяток рассказов, покрывающие весь фантастический спектр: от комической сатиры до исторического фэнтези. Наиболее известен он, пожалуй, циклом историй о шейперах и механистах, к которому относится роман «Схизматрица», и своим чувством юмора, которое порой вынуждает его говорить о себе в третьем лице.

Живет он в Остине, штат Техас.

Полковник Королев ворочался в ремнях безопасности: ему снились зима и сила тяжести. Молодым курсантом он снова гнал коня по ноябрьской казахской степи в краснеющую даль марсианского заката.

«Глупость какая-то», – подумал он.

И проснулся в Музее Советского Космического Триумфа под стоны, издаваемые Романенко и женой кагэбэшника. Они снова занимались любимым делом за экраном в дальнем конце «Салюта». Предохраняющая упряжь ритмически поскрипывала, корпус в мягкой обшивке вздрагивал. Копыта били по снегу.

Освободившись от ремней, Королев одним отточенным ударом толкнул себя в туалетную стойку. Скинув изношенный комбинезон, он пристроил писсуар к паху, протер запотевшее стальное зеркало. Артритная рука снова разболелось за время сна; от потери кальция запястье стало по-птичьи тонкокостным. Двадцать лет в невесомости: он встретил старость на орбите.

Полковник воспользовался бритвой-прилипалой. Паутинка вен покрывала его левую щеку и висок: очередное напоминание о разгерметизации, оставившей его инвалидом.

Выйдя, он обнаружил, что любовники закончили. Романенко поправлял одежду. Из-под обрезанных рукавов коричневого комбинезона жены политрука, Валентины, были видны ее белые руки, покрытые потом от недавних упражнений. Пепельно-белые волосы женщины колыхались под искусственным бризом вентилятора. Ярко-васильковые, близко посаженные глаза будто извинялись, но в то же время заигрывали.

– Взгляните, что мы вам принесли, полковник. – Она протянула миниатюрную бутылочку коньяка, из тех, что продают в самолетах.

Королев ошарашенно хлопал глазами на лого «Эйр Франс», выдавленное на пластиковой пробке.

– Муж говорит, что ее доставили на «Союзе» внутри огурца, – хихикнула Валентина. – Он мне ее отдал.

– А мы решили отдать ее вам, полковник, – добавил, широко улыбаясь, Романенко. – Нас-то в любой момент могут отпустить в увольнительную.

Королев сделал вид, что не заметил беглого взгляда на свои тощие ноги и бледные, безвольные ступни. Он открыл бутылку, от богатого букета запахов щеки покраснели. Полковник осторожно отпил несколько миллилитров бренди. Горло обожгло, как будто кислотой.

– Господи, – воскликнул он, – сколько же лет прошло! Я же напьюсь.

Он рассмеялся, в глазах блестели слезы.

– Отец рассказывал, что в старые времена вы и пили как герой, полковник.

– Так оно и было. – Королев еще глотнул.

Коньяк лился, словно жидкое золото. Полковник недолюбливал отца парня – добродушного партфункционера, давно отошедшего к лекционной деятельности, даче на берегу Черного моря, американским напиткам, французским костюмам, итальянской обуви… Мальчишка походил на папашу – такие же чистые серые, незамутненные сомнением глаза.

– Вы очень добры, – поблагодарил Королев; алкоголь успел проникнуть в разжиженную кровь. – А вот я вам сейчас выдам самизданных: свеженький перехват американского кабельного. Крутая штука! Но не для стариков вроде меня.

Он вставил кассету и нажал на запись.

– Я передам канонирам, – улыбнулся Романенко. – Пусть прокрутят на экранах наводки.

Пост, где располагались излучатели, все называли канонирской. Солдаты там были особенно охочи до подобного рода штучек. Королев сделал еще одну копию Валентине.

– Очень жесткое? – спросила она встревожено и в то же время заинтересованно. – А можно, мы еще раз зайдем? В среду, в двадцать четыре ноль-ноль?

Королев улыбнулся. До того как ее отобрали в отряд космонавтов, Валентина работала на фабрике. Ее красота стала орудием пропаганды, а она сама – идеалом для пролетариата. Коньяк разлился по венам Королева, он жалел девушку и не мог отказать ей в маленькой радости.

– Полуночное свидание в музее, Валентина? Как романтично!

– Спасибо, мой полковник. – Она чмокнула его в щеку, проделав сальто в невесомости.

– Вы лучший, полковник. – Романенко, насколько мог легко, хлопнул Королева по хрупкому плечу. После несчетных часов занятий на тренажерах мускулы парня были что у кузнеца.

Королев проводил взглядом любовников, двинувшихся к центральному стыковочному отсеку, откуда можно было попасть в два коридора и три престарелых «Салюта». Романенко повернул «на север» – в канонирскую, а Валентина отправилась в противоположный коридор, к следующему стыковочному отсеку, и оттуда – к «Салюту» своего мужа.

Всего в Космограде имелось пять стыковочных отсеков, по три «Салюта» на каждый. Военное оборудование и пусковые установки спутников находились в противоположных концах комплекса. Станция потрескивала, поскрипывала, повизгивала в точности как остановка метрополитена, а запах сырого металла наполнял ее, словно трюмы давно немытого теплохода.

Королев снова приложился к бутылочке. Она была уже полупуста. Он спрятал ее в одном из музейных экспонатов – НАСАвском «Хассельбладе», снятом с места прилунения «Аполлона». Он не брал в рот спиртного с момента последней увольнительной, еще до разгерметизации. Голову закружило в горьковато-сладкой волне ностальгии.

Он снова подплыл к пульту, зашел в область памяти, где злостно стертые речи Алексея Косыгина полковник заменил на коллекцию самизданных– оцифрованную поп-музыку, любимые песни восьмидесятых. Там были английские группы, записанные с западногерманского радио, тяжелый металл из стран Варшавского договора, американские записи с черного рынка. Он надел наушники и включил ченстоховское реггей «Бригады Кризис». [78]78
  «Бригада Кризис»– польская рок-группа, тяготеющая к панку и новой волне (1981–2005 гг.).


[Закрыть]

После всех этих лет он уже не слышал музыки, в голове лишь всплывали яркие непрошеные воспоминания. В восьмидесятые он представлял собой патлатого номенклатурного сыночка, высокое положение отца позволяло ему не бояться московской милиции. Ему вспоминался вой усилителей в жаркой темноте подвального клуба, толпа в облаках дыма: шахматная доска из темных квадратов (джинсов) и светлых (обесцвеченных волос). Он курил «Мальборо», приправленное афганской травой. Он помнил губы дочери американского посла на заднем сиденье черного «линкольна» ее отца. Имена и лица нахлынули на него в теплом коньячном мареве. Нина из Восточной Германии показывала ему ксероксы переводов польских диссидентских листовок…

А однажды ночью она не пришла в кофейню. Слухи о тунеядстве, антисоветской деятельности, фармакологических ужасах психушки…

Королева пробрала дрожь. Он вытер лицо и обнаружил, что оно все мокрое от пота. Он снял наушники.

С тех пор прошло уже пятьдесят лет, а он вдруг сильно испугался. Он не мог припомнить такого испуга даже тогда, когда разгерметизация превратила его в инвалида. Его трясло. Свет. Свет на «Салюте» был слишком ярок, но у него не было сил подойти к выключателю. Простое вроде бы дело, которое он совершал несчетное число раз… Переключатели и провода в толстой изоляции таили смутную угрозу. Он осмотрелся, не понимая, что происходит. Заводная моделька лунохода колесами-липучками прижалась к стенке, притаилась там, словно что-то живое. Советские пионеры космоса с официальных портретов разглядывали его с плохо скрываемой брезгливостью.

Коньяк. Годы невесомости сыграли злую шутку с метаболизмом Королева. Да и сам он изменился. Нужно только сохранить спокойствие, перебороть себя. Все же будут смеяться, если его вырвет.

У входа в музей раздался осторожный стук, через открытый люк внутрь медленно и грациозно влетел инженер Никита по прозвищу Сантехник, главный в Космограде мастер на все руки. Молодой человек был явно чем-то разозлен. Королев испугался.

– Вы рано, инженер, – выдавил он, пытаясь сохранить фасад нормальности.

– Микроутечка в «Дельте-три». – Никита вздохнул. – Вы понимаете по-японски?

Он вытащил кассету из оттопыренного кармана, которых на его комбинезоне имелось множество, и помахал ею перед Королевым. На нем были тщательно застиранные джинсы «Левис» и разваливающиеся кроссовки «Адидас».

– Это записано прошлой ночью.

Королев весь сжался, словно кассета таила угрозу.

– Нет, по-японски не понимаю. – Он сам удивлялся мягкости своего голоса. – Только по-английски и по-польски.

Он чувствовал, что краснеет. Сантехник был его другом, которого он прекрасно знал и которому доверял, но…

– С вами все нормально, полковник? – Никита умелыми пальцами вставил кассету и запустил «Лексикон». – Вы как будто только что таракана съели. Вот, послушайте.

Королев тревожно вглядывался в рекламу бейсбольных перчаток. Кириллические субтитры, сгенерированные «Лексиконом», бойко бежали по монитору под торопливую японскую речь.

– Сейчас новости пойдут, – пояснил Сантехник, обгрызая кутикулу.

Королев с беспокойством всматривался в перевод, скользивший поверх лица японского диктора.

АМЕРИКАНСКАЯ КОМИССИЯ ПО РАЗОРУЖЕНИЮ ЗАЯВЛЯЕТ… ПОДГОТОВКА НА КОСМОДРОМЕ БАЙКОНУР… ДОКАЗЫВАЕТ ЧТО РУССКИЕ НАКОНЕЦ ГОТОВЫ… СПИСАТЬ ВОЕННУЮ СТАНЦИЮ КОМИЧЕСКИЙ ГОРОД…

– Космический, – поправил Никита. – Глюк «Лексикона».

ПОСТРОЕННУЮ НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ КАК ФОРПОСТ В КОСМОСЕ… ГРАНДИОЗНОЕ НАЧИНАНИЕ, ПОДОРВАННОЕ НЕУДАЧЕЙ С ДОБЫЧЕЙ ПОЛЕЗНЫХ ИСКОПАЕМЫХ НА ЛУНЕ… ДОРОГОСТОЯЩАЯ СТАНЦИЯ УСТУПИЛА ПО ЭФФЕКТИВНОСТИ НАШИМ АВТОМАТИЧЕСКИМ ОРБИТАЛЬНЫМ ФАБРИКАМ… КРИСТАЛЛЫ, ПОЛУПРОВОДНИКИ, ЧИСТЫЕ ЛЕКАРСТВА…

– Самодовольные ублюдки! – выругался Сантехник. – Гадом буду, этот чертов кагэбэшник Ефремов и сюда руку приложил.

ОШЕЛОМЛЯЮЩИЙ ТОРГОВЫЙ ДЕФИЦИТ СОВЕТСКОГО СОЮЗА… НЕДОВОЛЬСТВО НАСЕЛЕНИЯ КОСМИЧЕСКОЙ ПРОГРАММОЙ… НЕДАВНИЕ РЕШЕНИЯ ПОЛИТБЮРО И СЕКРЕТАРИАТА ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА…

– Они нас закрывают! – лицо Никиты перекосило от ярости.