Текст книги "Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России"

Автор книги: Уильям Фуллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Германофобия

Если главным двигателем кампании против евреев была, как мы видим, армия, то программа антигерманских действий осуществлялась под давлением центристской и правой прессы. До некоторой степени ограничения, наложенные на проживание немцев в Российской империи, оправдывались соображениями национальной безопасности. Министерство внутренних дел, исходя из своего понимания войны как борьбы не только против власти императора Вильгельма П, но и против всего немецкого народа, 11 августа 1914 года разослало во все губернии циркуляр, объявлявший, что отныне вое германские и австро-венгерские подданные мужского пола от восемнадцати до сорока пяти лет, способные носить оружие, считаются военнопленными. Все подпадающие под эту категорию лица должны быть немедленно арестованы и перевезены, за их собственный счет, к местам ссылки в Восточной России, Сибири и Туркестане⁹⁰. Множество австрийцев и немцев, на протяжении десятилетий живших в России, в надежде избежать применения к ним этого жестокого указа тут же обратились с просьбой о получении российского гражданства, многие направили свои петиции непосредственно императору⁹¹.

Конечно, германофобия в среде простого народа представляла собой один из оттенков жизни России, равно как других союзных стран, в годы войны. Однако особенно явно ненависть ко всему германскому проявилась в среде образованных классов Российской империи, которым следовало бы быть умнее. Когда Московское литературно-художественное общество на своем собрании 10 октября проголосовало за исключение всех лиц с немецкими фамилиями, замечательный историк С.П. Мельгунов в виде протеста вышел из его состава – и уже вечером имел возможность прочесть о своем «предательском» поступке в правых газетах⁹². Самого невинного проявления любви к немецкой литературе, музыке или искусству было достаточно, чтобы вызвать потоки оскорблений, а иногда и похуже. В апреле 1915 года знаменитый оперный певец Дальгейм исполнил на частном концерте несколько арий на немецком языке. Один из слушателей донес на него в полицию, и та всерьез завела официальное расследование?³.

В конце концов общественная ненависть к «немцам» сфокусировалась на двух темах: во-первых, огромный вред, который высокопоставленные немцы якобы наносят военной экономике; и, во-вторых, необходимость ограничить идущее от немцев зло, лишив их земли и собственности. М.В. Родзянко, председатель Думы, был недоволен тем, что даже по прошествии пяти месяцев с начала войны немецкие подданные все еще занимают ответственные посты на государственных предприятиях, и обвинял в этом защищающих их великих княгинь, клику придворных и бюрократов. В воспоминаниях он писал: «Измена чувствовалась во всем, и ничем иным нельзя было объяснить невероятные события, происходившие у всех на глазах»⁹⁴.

Журналисты и политические памфлетисты заявляли, что пора России «сбросить немецкое иго», под которым она слишком давно томится, а для этого необходимо конфисковать счета и состояния немецких граждан. Две принадлежавшие семейству Сувориных газеты – «Новое время» и «Вечернее время» – стали главным рупором адресованных правительству требований предпринять решительные действия для освобождения России от немецкого экономического засилья. В статье, напечатанной в «Новом времени» 6 января 1915 года, был дан список «немецких» фабрик, работающих в настоящее время в России, причем автор статьи давал понять, что их директора намеренно саботируют производство товаров, необходимых для военных целей. Шарк, Хервагер, Дих и Бонмюллер – все немецкие подданные – были директорами, совладельцами и управляющими крупными фабриками и ассоциациями. Приводились десятой других примеров⁹⁵. «Вечернее время» завело еженедельную колонку оголтелого националиста Осендовского, изливавшего на правительство потоки критики за недостаточную решительность в борьбе против «немецкого засилья»⁹⁶.

Раздавались и другие, более спокойные голоса. В.Н. Шаховской, министр торговли и промышленности, предупреждал, что для отечественной экономики сплошное закрытие «немецкого» бизнеса будет иметь последствия отнюдь не полезные, а исключительно вредные; его позицию поддержал журнал Совета съездов представителей промышленности и торговли⁹⁷. Однако ответственные голоса не могли заткнуть гейзер национальной истерии и ура-патриотизма. И января 1915 года Николай II одобрил разработанный Советом министров законопроект, запрещавший выдачу годичных лицензий на занятие предпринимательством подданным вражеских государств, а также любым коммерческим фирмам, с которыми эти лица могли быть связаны. Это был первый из целой серии законодательных актов, с помощью которых в последующие два года было изъято и частью ликвидировано множество фабрик, владельцами которых были иностранцы, а сами бывшие хозяева лишены права быть акционерами даже в российских концернах⁹⁸.

В феврале 1915 года настал черед сельского хозяйства. Опубликованные 2 февраля три закона запустили процесс конфискации не только земель «вражеских подданных», но и так называемых вражеских поселенцев – то есть тех, чьи семьи жили в России многие десятилетия, а то и столетия. К началу лета 1916 года подсчитали площади принадлежавших представителям последней категории земель, предназначенных к экспроприации, – их оказалось более 3,2 млн га⁹⁹. К концу второго месяца 1917 года по меньшей мере 6,4 млн «немецких» гектаров было объявлено подлежащими конфискации (хотя в действительности до Февральской революции, приостановившей программу, была конфискована лишь малая их часть)¹⁰⁰.

Весной 1915 года антигерманские страсти охватили Москву¹⁰¹.

А.П. Мартынов, начальник Московского охранного отделения, предупредил градоначальника, что взрывоопасное сочетание высокой инфляции, перенаселенности и антигерманской агитации, которую ведет желтая пресса, легко может привести к массовым беспорядкам – однако его дальновидный совет был оставлен без внимания¹⁰². 29 мая озверевшая толпа захватила улицы города и принялась крушить магазины, принадлежащие немцам или просто названные на немецкий манер. Поощряемые явным бездействием полиции, погромщики перешли от швыряния камней в витрины к грабежам, поджогам и физическому насилию. Когда после двух дней этого жуткого антинемецкого погрома пыль рассеялась, 475 магазинов, контор и заводов оказалось разгромлено, 207 квартир ограблено и почти 700 человек избито, некоторые до смерти. Фабриканта по фамилии Шредер беснующаяся толпа выволокла из конторы, раздела донага и сбросила в канаву, где он утонул¹⁰³. Поскольку среди объектов нападения обнаружилось несколько оружейных заводов, нашлись те, кто, как британский посол Джордж Бьюкенен, поверили, что эти беспорядки на самом деле были организованы самими «немцами» с целью навредить военному производству¹⁰⁴. Более проницательные наблюдатели поняли, что имело место нечто обратное: отметив вялую реакцию полиции на эти акты насилия, они заподозрили, что первоначально местные власти собирались смотреть на погром сквозь пальцы, но в результате оказались бессильны перед его мощью¹⁰⁵. Московский градоначальник и московский генерал-губернатор были вследствие этих беспорядков уволены.

Таким образом, мизансцена для русских шпионских дел 1915–1916 годов была создана резким ростом шовинизма, антисемитизма и германофобии, а также усилиями Ставки, правительства и определенных сил в прессе, поощрявших и эксплуатировавших все три названные тенденции. Конечно, участники процесса имели разные цели. Ставка стремилась оградить себя от критики и дать российскому обществу альтернативное объяснение военных поражений. Правительство, нанося удары по «немцам», желало продемонстрировать свою преданность национальным интересам, тщетно ища народной поддержки. А желтая пресса, разжигавшая огонь ксенофобии, хотела как роста тиражей, так и дополнительных очков в борьбе с правительством. Очевидно, впрочем, что эти грубые попытки манипулирования общественным мнением были чреваты опасностью. Жестокая политика армии по отношению к заложникам из числа еврейства, казни и депортации ввергли тыловые районы в хаос, способствовали крушению транспортной системы страны и довели сотни тысяч людей до ненависти к императору и всему политическому режиму. Правительственная политика секвестрования и экспроприации нанесла несколько тяжелейших ударов по военной экономике, не приведя при этом к умиротворению неистовых националистов, которые считали принимавшиеся меры вялыми и запоздалыми. Браня правительство за его слабость в борьбе с внутренним врагом, националистическая пресса ускорила процесс распада империи, начавшийся задолго до революции 1917 года. Имплицитная логика правой политической позиции состояла в том, что государство должно прежде всего защищать национальные интересы не взирая на другие, в том числе династические. Все эти обстоятельства – жестокость по отношению к евреям, конфискация «иностранной» собственности, разглагольствования прессы – усиливали общее впечатление повсеместной измены. Конечно, сформировавшиеся в массовом сознании образы предательства и предателя были делом рук политиков. Если евреи, немцы, австрийцы – поголовно изменники, следовательно, они все заслуживают жесткого наказания. Если правительство медлит с принятием необходимых карательных мер или препятствует армии очищать прифронтовые территории от нежелательных элементов, возможно, измена свила себе гнездо именно в нем? Но что, если евреи и «иностранцы» были по большей части невиновны? Если так, то действия в их отношении были не просто бесчеловечны, но и потенциально опасны для отечества, поскольку инициаторы преследований как в армии, так и в правительстве могли использовать эти группы населения в качестве «козлов отпущения» для сокрытия собственной измены. Параноидальная атмосфера, в которой политические силы слева, справа и из центра обрушивались на высших представителей государства и друг на друга с обвинениями в измене, не слишком способствовала стабильности режима и военным успехам.

Однако на фоне споров относительно того, кто же на самом деле истинные внутренние враги России, практически все, вне зависимости от политической ориентации, поверили в то, что Мясоедов – немецкий шпион. Поскольку в такой атмосфере обычное знакомство воспринималось как доказательство виновности, следующего акта трагедии было не избежать. Кто первым назначил Мясоедова в Военное министерство? По чьей рекомендации он попал во фронтовую разведку? В конце апреля 1915 года петроградская полиция переслала в штаб Северо-Западного фронта анонимное письмо с доносом на российского военного министра. Автор этой записки, которым был либо Андроников, либо Червинская, утверждал, что генерал Сухомлинов торгует Россией «оптом и в розницу», и требовал расследования деятельности как его, так и его супруги, для выяснения их связей с полковником Мясоедовым, позорнейшим изменником в российской истории¹⁰⁶.

Глава 7. Великое отступление

Весна и лето 1915 года принесли российской армии поражение столь сокрушительное, что по сравнению с ним ничтожными показались все прежние катастрофы этой войны. Есть некая ирония в том, что одним из факторов этого краха были военные успехи России. В марте 1915 года опорная крепость Перемышль, находившаяся в русской осаде уже шесть месяцев, наконец выбросила белый флаг: почт двенадцатитысячный австро-венгерский гарнизон вышел из крепости и сдался в плен. Это событие заставило Германию обратить внимание на степень бессилия своего союзника, империи Габсбургов. Оседлав одержанный в Перемышле успех, русские, казалось, были на шаг от вторжения в Венгрию, тогда как австрийцы не могли помешать их наступлению. Хуже того, все более вероятной становилась перспектива вступления в войну на стороне Антанты Италии, ранее предпочитавшей отсиживаться в углу, и открытие нового фронта против Австрии в Трентино.

В этих обстоятельствах австрийское верховное командование в отчаянии кинулось за помощью к Берлину: глава штаба австрийской армии Конрад фон Хётцендорф твердил, что без немедленной германской помощи падение Двойной монархии есть лишь дело времени. Именно на основании этого аргумента немецкий коллега Конрада Эрих фон Фалькенхайн, пусть с неохотой, согласился отправить подкрепления на Восточный фронт. Реорганизовав свои силы во Франции и Бельгии, Фалькенхайн выделил восемь дивизий, которые могли начать действовать на русском направлении. Переброшенные с Западного фронта немецкие силы при поддержке трех австрийских дивизий составили новую 8-ю немецкую армию, которая скрытно сосредоточилась в районе Кракова. Командовать новым формированием был поставлен талантливый генерал Август фон Макензен, получивший приказ атаковать и уничтожить русскую 3-ю армию вдоль 35-километровой линии фронта, протянувшейся от Горлице до Тарнува.

Макензен перешел в наступление утром 19 апреля (2 мая) 1915 года. К этому моменту его локальное численное превосходство было более чем два к одному. Гораздо большую роль, однако, играло превосходство в артиллерии, поскольку он имел в своем распоряжении 144 орудия среднего или дальнего радиуса, действия по сравнению с русскими четырьмя единицами. Начав с сокрушительной артподготовки, во время которой 700 стволов выпустили по русским позициям более полумиллиона снарядов, Макензен в ходе пятичасового боя практически стер с лица земли вражескую систему неглубоких, затопленных водой окопов, лежавших поперек оси его наступления, и уничтожил более трети сидевших в них солдат. Русские были захвачены врасплох – в течение четырех дней боевая 3-я армия практически перестала существовать как военная единица. Не имея возможности из-за недостатка резервов прикрыть образовавшуюся брешь, русская армия была вынуждена в спешке отступить. К концу лета прорыв на линии Горлице – Тарнув перерос в наступление немцев и австрийцев на протяжении всего Восточного фронта. В конце мая Перемышль был отвоеван у русских. К концу июня была отвоевана Галиция. К июлю опасность нависла над Курляндией, Литвой и российской частью Польши. 14 июля генерал Данилов, генерал-квартирмейстер российских полевых армий, телеграфировал в Петроград, советуя подготовить общественное мнение к известиям о новых и более крупных территориальных потерях: Россия вынуждена сократить свой фронт, чтобы поставить свои доблестные армии в более выгодные условия обороны¹. В августе один за другим были эвакуированы Варшава, Ковно и Брест-Литовск. На этом этапе Россия располагала 1800 батальонами против 1550 вражеских, однако многие из русских «батальонов» были чисто номинальными, поскольку насчитывали не более двухсот-трехсот человек, то есть 20–30 % от положенного по уставу².

К концу сентября наступательный порыв Центральных держав выдохся. Одной из причин был полный развал их военной логистики, нагрузка на которую становилась тем тяжелее, чем дальше войска отрывались от интендантских складов и железнодорожных баз. Начавшиеся в сентябре и октябре ливневые дожди еще более осложнили обстановку, превратив дороги в моря непроходимой грязи. Впрочем, нельзя не упомянуть и о той роли, которую сыграло российское верховное командование: спешно сформированная осенью конная армия смогла предотвратить новый прорыв немцев, на этот раз на Северном театре военных действий³. Линия фронта стабилизировалась – теперь она тянулась от окраин Риги вдоль Двины к Двинску, далее на юг через Барановичи, Дубно и Черновцы. Вся российская Польша, а также Курляндия и значительная часть Литвы и Белоруссии были оккупированы противником – площадь этих территорий составляла добрую четверть Европейской части Российской империи. А туг аде весенняя и летняя кампании принесли шокирующие цифры потерь. С мая по сентябрь 1915 года российские армии теряли в среднем по триста тысяч человек в месяц убитыми и ранеными на поле боя, а также еще двести тысяч сдавшимися или взятыми в плен⁴. Более того, Великое отступление российской армии породило следовавший за ним поток беженцев из числа гражданского населения, численность которого доходила по меньшей мере до трех миллионов человек.

Серия поражений, которые Россия потерпела в 1915 году, имела несколько причин. Одной из них, несомненно, была превосходная работа германского военного командования и, напротив, заурядность оказавшихся на ключевых участках фронта российских генералов, на которых лежит вина за военные поражения. За Юго-Западный фронт отвечал тогда генерал Н.И. Иванов, с которым мы уже встречались, человек лишенный воображения и косный. Служивший в то время у Иванова генерал Алексей Брусилов, командир действительно блестящий, впоследствии точно охарактеризовал своего бывшего начальника как едва ли не пораженца, лишенного даже самых туманных представлений о стратегии⁵. Генерал Антон Деникин, впоследствии один из лидеров Белого движения, также той весной служивший в армии Иванова, относился с полным презрением к «весьма слабой военной квалификации» шефа⁶. Что касается Р.Д. Радко-Дмитриева, болгарина на русской службе, он хорошо себя показал в сражении при Сане в 1914 году, однако, столкнувшись с яростной германской атакой против его 3-го Кавказского корпуса, проявил фатальную нерешительность. «Нам страшны не немцы, а наши генералы», – сокрушался некий младший офицер в апреле 1915 года⁷.

Свою роль сыграла и децентрализованносгь системы российского военного командования, позволявшая командующим квази-автономными фронтами медлить с отправкой подкрепления на помощь своим товарищам. Относительная слабость транспортной инфраструктуры России – сети железных и автомобильных дорог – стала препятствием для быстрой перегруппировки войск, в результате чего российские командиры зачастую оказывались в незавидном положении, вынужденные либо рисковать быть обойденными с флангов, либо в очередной раз отступать. Однако, при том что не следует недооценивать воздействия всех перечисленных факторов на исход боев в Галиции и Польше, главной и самой значительной причиной поражения России был острый дефицит вооружения и боеприпасов.

Эта проблема имела несколько аспектов. Во-первых, пехоте не хватало винтовок. Как уже говорилось в главе 5, страна просто не производила достаточного количества винтовок для вооружения всех призванных на службу в первые месяцы войны. Верховное командование с самого начала было осведомлено о проблеме. Уже 26 августа 1914 года Ставка приказала подбирать винтовки убитых и раненых. Два месяца спустя командующий Северо-Западным фронтом⁸ объявил о выплате вознаграждения обывателям за сданные австрийские и германские винтовки, найденные на поле боя⁹. Предпринимались судорожные попытки пополнить российские арсеналы с помощью иностранных закупок, однако процедура заключения контрактов была длительной, а поставки приходили с опозданием и спорадически. В мае 1915 года 150 тыс. человек на Юго-Западном фронте по-прежнему не имели винтовок, а на Западном фронте 286 тыс. солдат оставались не вооруженными еще в январе 1916 года¹⁰. В общей сложности российским армиям, находившимся в Европе, недоставало около 666 тыс. винтовок – трети от положенного¹¹. В результате, по словам одного высокопоставленного чиновника Военного министерства, армия тонула в собственной крови¹².

Второй, и более грозной причиной была острейшая нехватка артиллерийских орудий и снарядов. В начале немецкого наступления весны 1915 года запасы артиллерийского снаряжения в России были столь ничтожны, что, по воспоминаниям одного офицера, «отпускали их, как в аптеке, – по столовой ложке»¹³. О том, что эти слова – не пустая фигура речи, свидетельствуют те отчаянные меры, которые предпринимала Ставка для сохранения боеприпасов – в частности, был отдан приказ предавать военно-полевому супу всякого командира, чья батарея выпускала по врагу более пяти снарядов из одного орудия в день¹⁴. Нельзя забывать о том, что большая часть тех боезарядов, которыми Россия располагала, состояла из легких, противопехотных снарядов – Германия же в избытке имела снаряды любого калибра. Трудно преувеличить психологический эффект повторявшихся вновь и вновь ситуаций: русские солдаты беспомощно корчатся под шквальным огнем немецкой артиллерии при молчащих орудиях на своей стороне. С фронта одна за другой летели депеши, подтверждавшие, что причиной коллапса русской линии обороны весной 1915 года было именно превосходство противника в тяжелой артиллерии, Командующий 8-й армией рапортовал: «враг не страшен лицом к лицу, а выбиваются почти поголовно целые части войск его многочисленной тяжелой артиллерией»¹⁵. В сложившихся условиях разительного дисбаланса артиллерийских сил российское Верховное командование расходовало людей там, где не хватало снарядов. У нас нет пушек, отметил в дневнике один генерал, поэтому «мы боремся человеческими телами»¹⁶. В противостоянии между сталью и человеческой плотью исход предопределен. Британский военный атташе сообщал Лондону 13 (26) мая, что у русских нет иного выхода, как отступить под невыносимым давлением немецкого артиллерийского огня¹⁷.

Как случилось, что Россия оказалась столь несостоятельна в области артиллерии? Одна из причин, конечно, в том, что никто не мог представить себе ту скорость, с какой ад мировой войны пожирал снаряды – здесь обвинение в недостатке воображения можно предъявить генералитету всех европейских держав, а не только России. Однако Россия не смогла эффективно отреагировать на этот кризис введением ударной программы производства вооружения – промышленному сектору ее экономики не хватало для этого сил. Сложность была не столько в производстве оболочек снарядов, которые российские заводы как раз были в состоянии изготовлять в достаточных количествах. Слабым звеном стали запалы, химикаты и собственно артиллерийские орудия – именно здесь Россия не была способна удовлетворить нужды армии¹⁸. Так, накануне войны во всей империи было всего 126 заводов, занимавшихся производством станков и деталей для них, иными словами, даже на тот момент полных 53 % внутренней потребности России в этой продукции приходилось удовлетворять путем иностранных закупок. Большая часть токарных станков по металлу, использовавшихся на российских заводах, была импортирована из Германии, и лишь треть произведена на месте¹⁹. Провалы были налицо как в машиностроении, так и в химической промышленности. Россия не располагала достаточным количеством сырья для производства серной кислоты, главной составляющей взрывчатых веществ, поэтому план их производства – 2600 т в месяц – в 1915 году так и не был выполнен²⁰. Несмотря на все успехи, в конце концов достигнутые Россией за годы войны в производстве военной материальной части (об этом подробнее далее), структурные проблемы организации промышленности привели к тому, что до самою конца своего существования императорская армия испытывала дефицит крупнокалиберной артиллерии, пулеметов, взрывчатых веществ, отравляющих газов, дистанционных взрывателей и винтовок²¹.