Текст книги "Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России"

Автор книги: Уильям Фуллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Горести Сухомлинова

Весной 1912 года у Сухомлинова было забот выше головы. Для обезвреживания заговора Гучкова и Поливанова пришлось прибегнуть к манипулированию мнением императора. Предупреждая дурные слухи, надо было устроить так, чтобы расследование Военного министерства привело к полному оправданию Мясоедова. Отчасти в порядке самозащиты и для будущей безопасности нужно было уволить Мясоедова и установить за ним слежку. Но как раз тогда, когда министр был занят разгребанием последствий газетных, деловых и дуэльных скандалов, связанных с именем Мясоедова, его старый противник, бывший муж Екатерины Бутович, готовился нанести новую серию ударов.

Бутович вновь обратился к прессе. В ряде изданий, прежде всего в «Земщине», газете правой ориентации, появились его статьи, вновь открывавшие закрытую было болезненную тему развода. Он утверждал, что все доказательства против него, представленные Синоду, были добыты противозаконным образом или сфабрикованы. Заявлял, что среди пособников Сухомлинова в этом деле были не только Альтшиллер и подполковник Н.Н. Кулябко (возглавлявший ранее Киевское охранное отделение), но также Дмитрий Богров, убийца Столыпина! Вкупе с этой нелепостью Бутович повторял и прежние свои обвинения: что Екатерина плохая мать, которую деньги интересуют больше, чем благополучие сына; что Сухомлинов грозил ему сумасшедшим домом или административной ссылкой в Сибирь и так далее¹⁵. Когда статьи Бутовича начали появляться в прессе, Екатерина Викторовна была в Италии – она тут же села в поезд и поспешила на родину. В Петербурге ей удалось убедить редакции нескольких газет поместить ее ответы, в которых она отрицала все обвинения Бутовича и описывала свою жизнь с ним как ад¹⁶.

Однако новая попытка Бутовича сыграть на чувствах публики была лишь одним из элементов его стратегии, направленной против бывшей жены и ее нового супруга. Параллельно он возбудил гражданское дело против Анны Гошкевич и Екатерины Викторовны, обвиняя их в клевете. В иске утверждалось, что Анна, утверждая, будто он пытался ее изнасиловать, дала ложное показание под присягой, и в том же преступлении виновна Екатерина, свидетельствовавшая, что он, будучи формально еще ее супругом, состоял в интимных отношениях с Верой Лоране, гувернанткой их сына. Со стороны Бутовича это был хитрый ход – ведь сомнительность обоих этих свидетельств делала в высшей степени шаткой и легальность сухомлиновского брака. Известно, что разрешение на развод было дано Синодом исключительно на основании якобы имевшей место попытки изнасилования Анны Гошкевич и сомнительных свидетельств о внебрачных связях Бутовича.

Адвокаты Бутовича представили суду бумаги, включая документ, полученный у некоего французского врача, который, произведя медицинский осмотр Веры Лоране, засвидетельствовал, что она – девица. Очень может быть, что это свидетельство о целомудрии Веры полностью соответствовало действительности, однако позволим себе предположить, что оно было добыто Бутовичем посредством подкупа доктора. В архиве отложилось письмо Бутовичу от анонимного информанта в Синоде, которое может быть интерпретировано в пользу второго предположения. Предлагая неофициальную помощь, чиновник советовал: «…поверьте в меня и приемлите уверенность в успехе. Потом можете всласть беспрепятственно в пизду или жопу употреблять кого хотите даже прикосновенных [к делу] Лоране и Гошкевич можете употреблять и в бардаках»¹⁷. Ничто не свидетельствует о том, что Бутовича оскорбил тон записки или выраженное в ней предположение относительно его сексуальных вкусов.

Как бы то ни было, само существование справки о медицинском освидетельствовании Лоране, была она поддельной или нет, оказалось для Сухомлиновых худшей из возможных новостей. Вот бы этот документ исчез! Невозможно описать потрясение Бутовича, когда тот узнал, что так все и случилось – справка таинственным образом исчезла из архива Министерства юстиции, вместе с прочими материалами, представленными адвокатами Бутовича. Поскольку ни Бутович, ни его юристы не озаботились изготовлением копий, 23 июня 1912 года выездная сессия Петербургского окружного суда отклонила иск Бутовича о клевете за отсутствием доказательств¹⁸. Поговаривали, что Сухомлинова надо арестовать по подозрению в краже, однако царское Министерство юстиции, списав утрату документов на случайную канцелярскую оплошность, отказалось предпринимать какие-либо действия. Сильно шумела Дума, причем не только октябристы и кадеты, но и депутаты от более правых политических партий, которые считали, что история с якобы потерянными документами подрывает престиж России и выставляет ее на посмешище перед всем миром¹⁹.

Несмотря на то что крах юридических козней Бутовича несомненно был большим облегчением для Владимира Александровича, это приятное событие не принесло освобождения от забот, ибо министра неотступно мучила одна проблема, становившаяся все более и более острой, – безденежье. Правда, что с переводом из Киева в Петербург на должность главы Генерального штаба Сухомлинов согласился на огромную потерю в доходах: его основное содержание сократилось с почти 60 тыс. до каких-то 16 тыс. руб. После получения министерского портфеля сумма эта выросла всего на 2 тыс. рублей. Однако основное жалованье министра в 18 тыс. руб. составляло лишь малую часть получаемых им доходов, поскольку ему также полагалось множество разнообразных доплат – на поездки, представительские расходы, конный выезд (мы перечислили лишь малую часть), – что повышало общую сумму, получаемую им из казны, до 62 695 рублей ежегодно²⁰. В результате общий доход несколько превышал его киевское жалованье, что, казалось бы, позволяет предположить, что министр был вполне, хотя и без роскошеств, обеспечен.

Однако жизнь в столице империи требовала гораздо больше расходов, чем в Киеве. Кроме того, министерский пост, который занимал теперь Сухомлинов, подразумевал финансовые нагрузки, несравнимые с теми, что он нес в должности генерал-губернатора. Так, к примеру, министр сам должен был платить шестнадцати слугам, составлявшим штат двух его официальных резиденций²¹. Если в Киеве Сухомлинову удавалось отделываться всего лишь одним большим приемом в год, то в Петербурге положение обязывало его устраивать у себя множество разного рода собраний каждый месяц. Нельзя забывать и о больших расходах на лечение Екатерины, а также ее личные траты во время заграничных путешествий. Похоже, супруга министра воспользовалась мнением врачей о пользе для ее здоровья теплого климата, чтобы оправдать свои весьма дорогие заграничные вояжи. Каждый год она на несколько месяцев уезжала из Петербурга, проживая в таких местах, как юг Франции, Италия, Греция, Смирна, Египет и Марокко. Письма и телеграммы, которые она посылала оттуда мужу, часто содержали просьбу выслать денег²².

Следует признать, что Екатерина очень остро воспринимала тему денег и болезненно переживала всякие ограничения – вероятно, это было психологическим следом проведенных в бедности детства и юности. Рассказывали, что она тратила деньги легко, даже экстравагантно, на меха, парижские наряды и безделушки от Фаберже. Кое-кто из критиков позже утверждал, что ей ничего не стоило просадить в год до сотни тысяч²³. Принимая во внимание сомнительные мотивы тех, кто выдвигал подобные обвинения, их следует делить надвое. Истории о непомерных тратах Екатерины слишком уж удачно вписываются в один из самых устойчивых мотивов, связанных с делом Сухомлинова: будто это была, в сущности, история офицера, некогда честного и неподкупного, на закате жизни павшего жертвой безумных капризов своей молодой невесты. В этом нарративе Сухомлинов играет роль простофили, которого водят за нос, а Екатерина Викторовна – героини в духе Достоевского, роковой соблазнительницы²⁴. В одном из официальных отчетов, написанных после ареста Сухомлинова, дело описывалось в следующих выражениях: «…попав под влияние распутной циничной женщины, он [Сухомлинов] исключительно жил для нее и для ее капризов и прихотей»²⁵.

Как бы то ни было, один факт представляется неоспоримым: бюджет Сухомлиновых был серьезно расстроен. Чтобы расплачиваться по счетам, Сухомлинову необходимо было наши дополнительный источник дохода, а выбор в его положении был крайне ограничен. Владимир Александрович не имел ренты, поскольку, как и большая часть российского дворянства, не владел ни землями, ни поместьями. Авторские гонорары за книги, редко превышавшие каких-нибудь 300–400 рублей в год, также делу не помогали. Следовательно, оставалось надеяться на сбережения, которые к концу 1908 года составляли без малого 57 тыс. рублей в валюте и ценных бумагах. Он попробовал играть на бирже. Один его знакомый, инженер по фамилии Урбанский, славился как необыкновенный финансовый гений. Под его руководством Сухомлинов сделал ряд в высшей степени удачных вложений, доход от которых мог бы составить ни много ни мало 55 тыс. рублей. Однако финансовый рынок, как известно, не стабилен, и не стоит ставить на него слишком много – эту мудрость Сухомлинов познал на своей шкуре осенью 1912 года, когда начало первой войны на Балканах вызвало резкое падение стоимости акций на Петербургской фондовой бирже²⁶. Дела шли так плохо, что преданная домоправительница Сухомлинова Мария Францевна Кюнье старалась как можно реже обращаться к хозяину с просьбой о деньгах на мелкие домашние расходы, поскольку каждый раз лицо его при этом вытягивалось²⁷. Очевидно, именно около этого времени – в конце 1912 года – Сухомлинов перестал себя сдерживать и превратился во взяточника.

Как был коррумпирован Сухомлинов

Выделявшиеся Россией огромные суммы на военную модернизацию в годы, непосредственно предшествовавшие мировой войне, неизбежно должны были привлечь внимание иностранных производителей оружия. Большая часть денег, которые готова была потратить империя, предназначались на закупку новой техники. Потеря Балтийского флота во время Русско-японской войны и угроза турецкого военного превосходства на Черном море означали миллионные расходы на строительство боевых кораблей и береговых оборонительных укреплений. Планировались также большие инвестиции для нужд сухопутных сил, прежде всего для увеличения числа артиллерийских орудий, пулеметов и боеприпасов. Поскольку отечественная военная индустрия, хотя и переживавшая подъем, не могла выполнить всю программу в желаемые сроки, это открывало значительные возможности для иностранных концернов. За выгодные российские контракты соперничали такие титаны промышленности, как французский «Шнайдер-Крезо», немецкий «Крупп», австрийская «Шкода» и британский «Викерс»; в этой конкурентной борьбе умасливание нужных людей играло не меньшую роль, чем предложение качественных товаров по привлекательным ценам.

На первое место вырвалась компания «Викерс Лимитед». К 1900 году «Викерс» представлял собой гигантский англо-американскии конгломерат, интересы которого простирались в сферы кораблестроения, военного снаряжения, строительства железных дорог и производства стали. Даже в эру хищнического капитализма «Викерс» отличался полной беспринципностью в борьбе за иностранные заказы. Своим успехом «Викерс», выполнявший заказы таких стран, как Турция, Испания, Италия, Бразилия и Япония, чаще всего был обязан усердному обхаживанию и щедрому вознаграждению ключевых военных и политических деятелей²⁸.

Бизнес «Викерса» в России находился в руках одного из его директоров и самых успешных дельцов, пользовавшегося весьма сомнительной репутацией полиглота, грека по происхождению Базиля Захарова (Zaharoff), с конца 1890-х годов обхаживавшего великих князей, адмиралов и генералов. Говорили, что Захарофф особенно удачно использовал свое знакомство с балериной Матильдой Кшесинской, которая, перестав быть любовницей императора, сошлась с великим князем Сергеем Михайловичем, генерал-инспекгором артиллерии²⁹.

Наращивание вооружений в России после 1906 года предоставило обширное поле для талантов Захарова. Вскоре «Викерс» получил контракт на строительство верфи в Николаеве, управлять которой, по завершении строительства, должна была Николаевская судостроительная компания, концерн, принадлежащий России. Для того чтобы использовать дело в своих интересах, эта компания, частью которой, возможно, владел «Викерс», потратила 100 тыс. рублей на подкуп чиновников российского военно-морского ведомства. Сумма (и цель, на которую она была потрачена) была дотошно внесена в бухгалтерские книги компании, о чем британский морской атташе, едва веря самому себе, сообщил в Лондон в октябре 1912 года³⁰.

1912-й был также рекордным годом для продаж «Викерса» российскому Военному министерству. Британская компания выиграла тендер на производство легких пулеметов для армии – несмотря на тот факт, что предложенная ею сумма в 1750 рублей за один пулемет была почти на 43 % выше, чем 1000 рублей, с которыми выступили Тульские оружейные заводы³¹. «Викерс» также участвовал в строительстве огромного оружейного завода в Царицыне для «Русского акционерного общества артиллерийских заводов», являясь при этом, очень кстати, обладателем 20 % его акций. Это предприятие, в свою очередь, стало получателем множества самых крупных и выгодных контрактов Военного министерства – только за первую половину 1914 года министерство разместило здесь заказов на 40 млн руб.³²

Поддержка, которую Сухомлинов оказывал всем этим предприятиям, была ими куплена и оплачена. «Викерс» по крайней мере однажды, в 1913 году, положил в карман министра 50 тыс. рублей возможно, эта взятка не была единственной³³. Посредником был, вне всякого сомнения, П.И. Балинский, исполнительный директор «Русского акционерного общества артиллерийских заводов», в свое время работавший агентом Захарова в России и более четверти века знакомый с Сухомлиновым³⁴.

«Викерс», впрочем, был не единственным спонсором Сухомлинова. Однажды поддавшись соблазну, Владимир Александрович теперь, очевидно, все с большей легкостью шел на компромиссы с совестью. Весьма вероятно, что он также брал деньги у Николая Свирского, другого старого знакомого, у которого крестил сына. Свирский, занимавшийся мебельным бизнесом, много лет проживал во Франции, однако за несколько лет до начала мировой войны вернулся в Петербург в роли представителя нескольких французских концернов – производителей вооружения. В 1913-м он был посредником при заключении контракта между российским Военным министерством и французской компанией «Жиро» на производство двенадцатидюймовых снарядов. Когда впоследствии он основал собственную фирму «Промет», также специализировавшуюся на производстве оружия, военные контракты посыпались на него как конфетти, в их числе заказ на производство артиллерийских запалов на сумму более чем в 7 млн руб.³⁵ Также есть основания считать, что Оскар, сын Александра Альтшиллера, выиграл контракт на производство оружейных лафетов, благодаря тому что не поскупился на взятку военному министру, лоббировавшему его интересы³⁶.

Круг Сухомлинова после 1912 года

Итак, Сухомлинов в конце концов примкнул к кругу своих друзей и родственников, присосавшихся к кормушке военных заказов. Впрочем, атмосфера в среде окруживших министра спекулянтов и мошенников была далеко не благостной. Несмотря на большие возможности делать деньги, в последние несколько лет перед началом мировой войны дружелюбие и взаимопомощь сменили пререкания и раздоры. Некоторые члены группы, которую можно назвать «кругом Сухомлинова», прервали отношения с другими; кто-то рассорился с самим Сухомлиновым; практически все пережили разительные перемены в личной судьбе. Несколько лет спустя постоянно менявшиеся соотношения сил и временные союзы внутри этого круга поставят в тупик следователей – дело в том, что суд воспринял эти прихотливые узоры отношений как видимые признаки обширного заговора, а не как то, чем они были в действительности – проявлениями человеческой слабости, ревности и жадности.

Рассмотрим случай Александра Альтшиллера. Он по-прежнему получал неплохие деньги, продавая доступ к персоне военного министра, однако основной бизнес Альтшиллера неуклонно катился под гору. Годы неумелого руководства сказались на «Южно-русской машиностроительной компании», которая к 1912 году была должна российскому Государственному банку почт 1 млн руб., что не могло не беспокоить других держателей ее акций. Желая предотвратить объявление банкротства этой компании и передачу ее под внешнее управление, а также имея в виду защитить собственные инвестиции, Дурылин, один из директоров компании, замыслил тайное приобретение контрольного пакета акций. Когда Альтшиллер выставил на продажу часть своего пакета, Дурылин, никому не говоря, через посредников скупил эти акции. В результате у Дурылина оказалось достаточно акций, чтобы на собрании всех акционеров в 1913 году легко сместить Альтшиллера с поста председателя. Альтшиллер был вынужден продать остаток своей доли в «Южнорусской» и полностью разорвал всякие связи с этой фирмой³⁷.

Крах в делах заставил Альтшиллера пересмотреть свой образ жизни. Он привел в порядок домашние обстоятельства, женившись, наконец, на своей французской любовнице Люсетте, к чему его побуждали также преклонный возраст и ухудшение здоровья. Его врач, доктор Свентицкий, наблюдавший грудную жабу Альтшиллера, предупредил его, что еще несколько суровых русских зим могут оказаться для него смертельными. Вняв совету, Альтшиллер решил ликвидировать свои дела в России и поселиться на покое в Австрии, которую покинул более сорока лет назад. В 1913 году он приобрел поместье к северу от Вены и переписал все свои остававшиеся интересы в посреднических услугах, кораблестроении и производстве сельскохозяйственной техники на сына Оскара. В марте 1914 года он продал свою петербургскую квартиру и навсегда покинул Российскую империю. Екатерина Викторовна игриво обещала навестить его летом в Австрии и, наверное, выполнила бы свое обещание, не разразись война³⁸.

Николай Гошкевич в заговоре против Альтшиллера принял сторону Дурылина. Собственно, отношения между Гошкевичем и Альтшиллером начали портиться еще до кризиса в делах «Южнорусской машиностроительной компании». Один из сотрудников, нанятых Гошкевичем для петербургской конторы, оказался вором, и Альтшиллер возложил вину за потерю сумм, присвоенных негодяем из конторской кассы, на Гошкевича. Гошкевича же стало раздражать беззаботное отношение Альтшиллера к денежным вопросам, особенно там, где это касалось самого Гошкевича. После отъезда Альтшиллера из России, новое начальство подняло Николаю жалованье и назначило его на место австрийца в качестве петербургского представителя фирмы. Контора компании перебазировалась в комнату в квартире Гошкевича. Впрочем, Гошкевич, равно как и его предшественник, отнюдь не все свои силы отдавал делам «Южно-русской». Он работал параллельно на Русско-американскую торговую палату и Коммерческое общество взаимного кредита, при этом получая комиссионные и откаты от таких организаций, как «Продамет», Российский металлургический синдикат, а также от разнообразных консорциумов иностранных инвесторов. Именно на этот период приходится окончательный распад его брака. В 1913-м он разъехался с Анной, а в июне 1914 года они наконец дождались официального расторжения брака³⁹.

Нет ничего невероятного в предположении, что непосредственной причиной расторжения брака Гошкевичей был разрыв Анны с ее любовником, Максимом Веллером. Безразличие Николая к оскорбительному для его чести флирту супруги с богатым дельцом дает основание предположить, что именно деньги Веллера, а не взаимная привязанность или уважение скрепляли их брак. Но Веллер в конце концов пресытился Анной, кроме того, он начал подозревать, что любовница за его спиной ублажает других мужчин. Весной, под Пасху 1913 года, Веллер сообщил Анне, что их отношения окончены и отныне она не получит от него ни копейки. Всего несколько месяцев спустя Анна рассталась и с Николаем⁴⁰.

Удивительным образом это не нарушило хороших отношений между Веллером и Николаем Гошкевичем. Впрочем, пожалуй, ничего особенно необычного в этом нет, поскольку их связывал общий интерес – добывание контрактов от Главного артиллерийского управления Военного министерства и общее ожидание тайного содействия со стороны полковника В.Г. Иванова. Хотя Иванов, представший впоследствии перед судом, утверждал, что после 1912 года никаких дел ни с одним из этих господ не имел, факты свидетельствуют об обратном⁴¹. Дело обстояло следующим образом: Иванов, смертельно боявшийся, что его должностные преступления будут преданы гласности, в 1912 году настоял, чтобы отныне все отношения с деловыми партнерами велись в конспиративном ключе. Ни Веллер, ни Гошкевич не могли отныне приходить к нему на службу или телефонировать из дома. Вместо подлинного его имени в устных или письменных упоминаниях о нем следовало использовать псевдоним «Артур». То ли благодаря его совместным с Веллером и Гошкевичем проектам, то ли туг сыграли роль какие-то другие его связи, но к 1913-му, золотому году «Викерса», финансовые обстоятельства Иванова блестяще изменились к лучшему. Если в 1910 году он был столь беден, что смиренно обращался за государственным вспомоществованием, чтобы свести концы с концами, то к 1913-му он стал уже настолько состоятелен, что перебрался в роскошную квартиру из семи комнат, ездил за границу и планировал купить поместье стоимостью в 100 тыс. руб.⁴²

Не забудем и еще одного персонажа, появившегося на сцене сравнительно поздно, – грузина Василия Думбадзе. Как и Веллер, Думбадзе получил высшее образование в Германии, где окончил университет в Лейпциге. Авантюрист и мошенник, он умудрился втереться в хорошее петербургское общество, самозвано объявив себя родственником генерала И. Думбадзе, губернатора Ялты, и играя роль холеного светского льва. Он сошелся с генералом Е.В. Богдановым из императорской свиты, а также с Альтшиллером, Веллером и Гошкевичем, – все это с целью получить доступ к персоне военного министра. Надеясь улестить Сухомлинова, чтобы один из новых железнодорожных путей прошел через земли, которыми владел Думбадзе, предприимчивый грузин надумал сыграть на тщеславии министра и предложил свои услуги в написании его биографии. Интуиция его не обманула: Сухомлинов не только с восторгом отнесся к идее книги, но также любезно предложил снабдить Думбадзе необходимыми материалами. Вскоре после начала войны министр вручил Гошкевичу для передачи своему будущему биографу кое-какие документы, в том числе пакет, озаглавленный «Перечень важнейших мероприятий военного ведомства с 1909 года по 20 февраля 1914 год а» – секретный отчет, составленный Генеральным штабом под руководством Сухомлинова. Военного министра, очевидно, не смущало, что таким образом он давал Думбадзе доступ к секретным документам: хотя в них содержалось подробнейшее описание военных реформ министерства, Сухомлинов считал, что эти секреты с началом войны утратили свою ценность.

Поскольку Думбадзе не обладал сколько-нибудь заметным литературным талантом, он поручил работу над книгой команде литературных «негров». В декабре 1914 года рукопись была закончена и месяц спустя книга вышла из печати. Думбадзе позаботился о том, чтобы Сухомлинов получил достаточно большое количество бесплатных экземпляров. Правительство Георга V, желая вдохнуть в своих подданных уверенность в военном искусстве и доблести русских союзников, оплатило перевод и публикацию книги в Британии⁴³.

Если в Василии Думбадзе Сухомлинов обрел нового друга, то от многих старых друзей он в это время избавился. С течением времени Сухомлинов находил все меньше и меньше привлекательного в чете Гошкевичей; Екатерина Викторовна (не без лицемерия) приписала свое охлаждение к кузену и его жене сексуальной распущенности Анны, вызывавшей у Екатерины нравственное негодование⁴⁴. Однако гораздо более серьезные последствия имел разрыв Сухомлинова с другим старым знакомым – князем Андрониковым.

В 1917 году, когда политическая паранойя достигла крайней точки, образованная российская публика любила воображать последнюю эпоху императорской власти своего рода кукольным театром, образ этот превратился в idee fixe. Если простодушных увлекало великолепие декораций и костюмов, то мудрые ощущали таящиеся за сценой «темные силы», пуппенмейстеров, дергающих за ниточки. В зависимости от индивидуальных политических симпатий на роль темных сил назначались евреи, масоны, придворная камарилья, распутинская клика, немцы или кто-нибудь еще. Среди имен, часто упоминавшихся в разговорах о темных силах, было и имя князя М.М. Андроникова. Когда после Февральской революции 1917 года Андроников был вызван в суд в качестве свидетеля и должен был рассказать о своих отношениях с Сухомлиновым, он, вероятно бессознательно, начал свое заявление с забавного утверждения: «Я не темная сила»⁴⁵.

Екатерина Викторовна позже клялась, что они с мужем прервали всякие отношения с князем весной 1914 года, потому что поняли наконец, что тот самозвано принял на себя вид этакого тайного посредника в отношениях с властью. Только тогда, если верить Екатерине, до нее дошла вся правда о бесчестных попытках Андроникова поживиться от военного бюджета посредством, например, покупки земель в Туркестане, по которым, как ему удалось выведать, должна была пройти военная железнодорожная ветка. Узнав о публичном бахвальстве Андроникова: мол, всякий, кто желает иметь дело с ее супругом, должен прежде обратиться к нему, Андроникову, – Екатерина сочла это непростительной наглостью. Именно по ее настоянию Сухомлинов отрекся от князя – после чего Андроников навсегда потерял доступ как в дом Сухомлинова, так и в его служебный кабинет⁴⁶.

Предложенная Екатериной версия о причинах разногласий между Сухомлиновым и Андрониковым была далеко не единственной – существовало и несколько альтернативных. По словам Владимира Александровича, именно он, а не супруга явился инициатором разрыва отношений с князем; министр также дал понять, что, отказавшись поддержать темные делишки Андроникова с недвижимостью и военными контрактами, нажил себе в князе врага⁴⁷. Что касается Андроникова, тот утверждал, будто враждебность к нему Сухомлинова была ответом на бесстрашные попытки князя открыть министру глаза на низость и ненадежность таких людей, как Мясоедов и Альтшиллер, против которых он неоднократно предостерегал Сухомлинова⁴⁸. И, наконец, последнее объяснение, предложенное видным чиновником Департамента полиции, рисовало картину совсем по-иному: по этой версии ссора вспыхнула, когда Андроников явился к Сухомлинову с рассказом об интрижке его жены с А.И. Манташевым, сказочно богатым бакинским нефтяным магнатом, в обществе которого она недавно совершила продолжительное путешествие по Египту. Когда Сухомлинов передал Екатерине сказанное князем, та горячо все отрицала и вынудила мужа дать обещание, что он никогда больше не будет связываться с этим гнусным интриганом⁴⁹.

Пожалуй, эта последняя версия представляется более основательной, чем все прочие. Для Екатерины несомненно никогда не было секретом происхождение богатства Андроникова, так что полученные весной 1914 года сведения о мошенничествах князя не могли явиться для нее внезапным откровением. Впрочем, и Сухомлинов действительно вполне мог в это же время расстроить какие-то коммерческие планы Андроникова, связанные с Военным министерством, – но если и так, то не следует забывать, что раньше он князю покровительствовал. Также вполне очевидно, что Андроников не мог таить, а потом вдруг высказать мрачные подозрения относительно Мясоедова и Альтшиллера, поскольку с последним У него было несколько общих проектов. Гораздо больше характеру Андроникова соответствовало распространение сплетен об адюльтере – ведь он жил слухами. Поэтому, вероятнее всего, обвинения Андроникова в адрес Екатерины Викторовны (обоснованные или нет) в сочетании с его явными попытками занять место Альтшиллера (который уже паковал чемоданы) в качестве посредника, ведущего к персоне военного министра, послужили основаниями для ссоры. Известно, что Андроников попытался сгладить конфликт, послав Сухомлинову в знак примирения пару дорогих запонок. Сухомлинов дар принял и при этом велел слугам не пускать Андроникова – тут князь понял, что примирения ждать не приходится⁵⁰.

Разрыв с Андрониковым аукнулся в отношениях Екатерины с Натальей Червинской. Червинская, уже упоминавшаяся нами родственница Бутовича, которая встала на сторону Екатерины во время бракоразводного процесса и с тех пор жила в доме Сухомлиновых, за эти годы стала подругой, доверенным лицом и сторонницей Андроникова. (Андроников помог Червинской вложить ее скромный капитал, кроме того, она свободно «одалживала» у князя.) Когда Червинская сделала попытку заступиться за князя перед своей благодетельницей, Екатерина объявила, что ей придется выбирать между нею и Андрониковым. Червинская выбрала князя и в июне 1914 года покинула особняк Сухомлиновых⁵¹.

Враждебный тандем Андроникова и Червинской представлял опасную силу. Пользуясь своим уникальным доступом в высшие круги петербургского общества и российского чиновничества, Андроников засновал из гостиной в гостиную, из одного служебного кабинета в другой, болтая о том, как подлец Сухомлинов берет взятки. Червинская, со своей стороны открыла в своей новой квартире салон, который, по сути, функционировал в качестве штаба действий, направленных против Сухомлинова. Среди постоянных ее посетителей были полковник Лев Булацель, бывший адъютант Сухомлинова, обиженный им; полковник И.В. Горленко, еще один озлобленный экс-адьютант; и С.Т. Варун-Секрет, товарищ председателя Думы, который сыграл столь важную и страшную роль два года спустя, во время официального расследования деятельности военного министра⁵². Червинская с Андрониковым стали еще более опасны с началом войны, когда к ним примкнул союзник гораздо более могущественный, чем они сами, – самозваный «святой человек» из Сибири Григорий Ефимович Распутин. Андроников, обладавший поразительным чутьем на скрытые от глаз тенденции в придворной политике, присосался к Распутину в конце 1914 года. Червинская взяла на себя роль хозяйки на тех знаменитых обедах, которыми на протяжении всей войны Андроников чествовал Распутина в своей квартире на Фонтанке, – на этих званых вечерах «старец» обжирался вареной рыбой и сладким вином, при этом неформально беседуя с министрами, приглашавшимися Андрониковым с большим разбором. Поскольку в 1915 году Распутин начал приобретать настоящий политический вес, Андроников и Червинская смогли наконец использовать свою близость к «старцу» в качестве козыря в игре, которую они вели против Сухомлинова.