Текст книги "Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника"

Автор книги: Уильям Айриш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Глава 43

Когда он затормозил, Патрис на мгновение показалось, что дом горит, что все внутри объято пламенем. Только когда она отпрянула от окна и прижалась к нему, то поняла, что это просто яркое освещение. Особенно яркое на фоне бледного рассвета, ровное, немигающее. Светлился изо всех окон на обоих этажах, озаряя газон до самой проезжей части. В доме что–то случилось.

Толкнув ее локтем, Билл молча показал на номерной знак стоявшей впереди машины. На нем в свете фар четко выделялись две зловещие буквы: MD. [5]5
  Сокращенно от «доктор медицины». (Примеч. перев.)


[Закрыть]Четкие, пугающие, бросающиеся в глаза. Словно череп и кости на флаконе с ядом. Эти буквы внушали такой же страх.

«Доктор Паркер», – мелькнула мысль.

Билл, открыв дверцу, выскочил из машины. Патрис за ним.

– А мы все это время сидели там! – воскликнул он.

Они помчались по плиткам дорожки, он впереди, она, еле поспевая, следом. Доставать ключ не потребовалось. Когда Билл потянулся за ним, дверь сама распахнулась. Их встретила одетая в цветастый купальный халат тетушка Джози. Ее испуганное лицо было одного цвета с седыми волосами.

Они не спрашивали, что случилось. И без того все было ясно.

– С половины двенадцатого, – коротко сообщила тетушка Джози, закрывая дверь. – Доктор находится у нее с полуночи и до сих пор. Хотя бы позвонили, – упрекнула экономка. – Сказали бы, где вас найти. – Потом, обращаясь больше к Биллу, добавила: – Светает. Надеюсь, вечеринка удалась. Уверена, что так оно и есть. Знаю одно: запомнишь ее на всю жизнь, больше чем какую другую.

Патрис вздрогнула. Слова старой негритянки пронизали словно током. Как она права! Эта ночь, какой бы она ни была, запомнится на всю жизнь.

Доктор Паркер встретил их в верхней гостиной. Вместе с ним была сестра.

– Спит? – скорее со страхом, чем с надеждой спросила Патрис.

– Последние полчаса она наедине с Таем Уинтропом. Сама настояла. Когда человек серьезно болен, можно его переубедить, но когда дело обстоит еще серьезнее, тут ничего не поделаешь. Каждые десять минут проверяю пульс и дыхание.

– Настолько плохо? – в отчаянии прошептала Патрис. Поймав взгляд Билла, пожалела, что задала этот вопрос.

– Непосредственной опасности нет, – поспешил успокоить Паркер. – Но в ближайшие час–два ничего не могу обещать. Очень сильный приступ. Серьезнее, чем когда–либо раньше, – глядя им в глаза, добавил он.

Последний, уверенно решила Патрис.

Зарыдав, она как–то обмякла, и доктору с Биллом пришлось усадить ее в кресло рядом с дверью комнаты больной.

– Не надо так, – укоризненно заметил доктор со свойственной профессии бесстрастностью. – В данный момент рано еще плакать.

– Это потому, что я страшно устала, – невнятно оправдывалась она.

И почти прочла его мысли. Не мешало бы вернуться домой чуть раньше.

Сестра помахала перед носом ваткой с нашатырем, сняла с Патрис шляпу и мягко погладила по волосам.

– Как малыш? – успокаиваясь, спросила Патрис.

Ответила тетушка Джози.

– Знаю, как за ним смотреть, – суховато сказала экономка.

В данный момент Патрис была в немилости.

Дверь отворилась. Снимая на ходу очки, вышел Тай Уинтроп.

– Вернулись… – начал было он. Потом увидел их. – Хочет видеть вас.

Оба разом шагнули вперед.

– Нет, не тебя, – сказал он Биллу, отстраняя его. – Только Патрис. Хочет видеть вас наедине, без лишних глаз. Повторила это несколько раз.

Паркер жестом попросил подождать.

– Сначала проверю пульс, – заявил доктор.

Патрис посмотрела на Билла. Как он это воспринял? Тот спокойно улыбнулся.

– Понимаю, – пробормотал он. – Способ поговорить со мной. К тому же неплохой. Пожалуй, самый лучший.

Паркер вышел.

– Пару минут, не больше, – неодобрительно произнес он, косясь на Уинтропа. – А потом все оставим ее в покое, дадим отдохнуть.

Патрис вошла в комнату. Кто–то закрыл за ней дверь.

– Патрис, дорогая, – послышался тихий голос.

Она подошла к постели.

Лицо мамаши Хаззард находилось в тени – так поставили лампу.

– Подними ее повыше, дорогая. Я же еще не в гробу, – попросила больная.

Она смотрела на Патрис точно так же, как в тот первый день, на станции. В уголках глаз разбежались лучики морщинок. Чуть смущающий, но добрый и такой доверчивый взгляд.

– Я не думала… – услышала Патрис свой голос. – Мы задержались дольше, чем предполагали… Такая прекрасная ночь…

Две немощные руки потянулись ее обнять.

Патрис упала на колени, покрывая их поцелуями.

– Я люблю тебя, – страстно молила она. – Хотя бы это правда; о, хотя бы это! Если бы я могла доказать. Мама. Ты моя мама.

– Не надо, дорогая. Я и без того знаю, – с трудом проговорила мама Хаззард. – Я тебя тоже люблю и всегда знала, что ты тоже меня любишь. Ты моя маленькая девочка. Запомни: ты моя дочка. – Потом тихо добавила: – Я тебя прощаю, дорогая. Прощаю свою дочку. – Погладила Патрис по руке. – Выходи за Билла. Благословляю обоих. Там… – Слабой рукой показала за плечо. – Под подушкой. Я попросила Тая положить кое–что для тебя.

Патрис достала из–под подушки длинный запечатанный неподписанный конверт.

– Держи у себя, – сказала мама Хаззард, трогая конверт. – Никому не показывай. Это одной тебе. Не открывай, пока… меня не станет. Это на всякий случай. Когда станет очень трудно, вспомни… и открой. – Старая женщина тяжело вздохнула. Разговор окончательно утомил ее. – Поцелуй меня. Время вышло. Давно вышло. Чувствую это каждой частицей своего старого немощного тела. Ты этого не чувствуешь, Патрис, а я вот чувствую.

Патрис наклонилась и коснулась губами ее губ.

– Прощай, дочка.

– Спокойной ночи, – поправила Патрис.

– Прощай, – мягко, но настойчиво повторила больная.

На ее лице появилась слабая торжествующая улыбка, говорившая, что старой женщине известно больше, чем думают.

Глава 44

Одинокое бодрствование у окна. Давно рассвело. Патрис смотрела невидящим взглядом, ждала, надеялась, временами впадала в отчаяние, казалось, умирала сама. Постепенно гасли звезды и с востока медленно наплывал страшный смертельно серый рассвет. Никогда еще ей так не хотелось, чтобы он не наступал, потому что темнота, укрывавшая ее скорбь, с каждым проблеском света все больше растворялась, пока не исчезла совсем.

Патрис походила на статую в синеющем окне. Прижав к стеклу лоб, она устремила глаза куда–то в пустоту, ибо ничего, кроме пустоты, за окном не было.

Неужели она обрела свою любовь лишь для того, чтобы потерять, чтобы отказаться от него? Зачем узнала, что любит его? Зачем ей было это знать? Нельзя ли было уберечься хотя бы от этого?

День был не просто пасмурный, ветреный. Все вокруг будто покрыто сухим, остывшим пеплом. Легкий, как мазки акварели, налет розовых, голубых и желтых оттенков никому не был нужен. День умер. И Патрис сидела у его могилы.

И если существует на свете искупление грехов, которые нельзя полностью исправить, о которых можно только сожалеть, то сегодняшним скорбным бдением она вполне его заслужила. Но может быть, его вообще не существует…

Умерли все мечты и надежды. Искупать больше было нечего.

Патрис повернулась, медленно оглядела комнату. Малыш проснулся, улыбается ей. Впервые у нее для него не нашлось ответной улыбки. Она не в силах была улыбнуться. Улыбка на ее лице в этот час была бы чем–то неестественным.

Патрис отвернулась, не смогла долго смотреть на него. Что толку плакать? Плакать перед малышом. Малышу можно. Матери нельзя.

За окном появился мужчина со шлангом – поливать газон. Растянув шланг на всю длину, положил на землю и вернулся пустить воду. Рядом с неподвижным наконечником заблестела, переливаясь, трава. Воды не видно – наконечник уткнулся в землю, – но хорошо видно, как заколыхалась трава.

Увидев ее в окне, мужчина, как и в тот первый день, приветливо помахал рукой. Не потому, что она – это она, а просто в его мире все в порядке. Утро прекрасное, и он машет, потому что у него хорошее настроение.

Патрис отвернулась. Не потому, что не хотела заметить дружеского жеста, а потому, что постучали в дверь.

Женщина устало поднялась, подошла к двери, открыла.

На пороге молча, потерянно стоял старый человек. Отец Билла. Поникший, сильно сдавший. Чужой человек, принимающий ее за дочь.

– Она только что скончалась, – беспомощно разводя руками, прошептал он. – Твоя мать только что умерла, дорогая. Не знал, куда пойти, кому сказать… вот пришел к тебе.

Казалось, что он так и останется стоять, понурившись, недоуменно разводя руками.

Патрис тоже стояла не двигаясь. Это все, что она могла сделать. Вся помощь, какую могла предложить.

Глава 45

Листья умирали, как умерла она. Умирало лето. Умирала, нет, умерла прежняя жизнь. Ее только что похоронили.

«Как странно, – думала Патрис. – Чтобы продолжить путь, двинуться к новой жизни, нужно сначала так или иначе испытать что–то вроде смерти. Как было со мной».

Листья умирали. Черная вуаль их смерти скрадывала апоплексические оттенки багряного, оранжевого и желтого цветов, уступающих только огненно–красному закату.

Лимузин с подобающей событию скоростью возвращался в город. Патрис сидела между Биллом и его отцом.

«Теперь я хозяйка дома, – размышляла она. – Единственная женщина в их доме. Потому и сижу между ними, в центре, а не с краю».

И хотя она, возможно, не знала, как это сформулировать даже для себя, но инстинктивно понимала, что общество, частью которого она теперь была, в своей основе является матриархальным. Женщина объединяет всех обитателей дома, стоит во главе каждой семейной ячейки. Не навязчиво, агрессивно, напоказ, а за стенами, где по существу и находится дом. Теперь она унаследовала это положение. Нескладная девчонка, когда–то стоявшая перед запертой дверью.

Рядом находится тот мужчина, женой которого она станет. Которому будет преданно служить, всеми силами стараться избавлять его от уныния и одиночества.

Одной рукой Патрис ласково гладила руку отца. Другой держалась за крепкую руку Билла. Как бы говоря: вы мои. А я ваша.

Лимузин встал. Билл вышел и подал ей руку. Оба помогли выйти отцу и, встав по бокам, медленно повели его по знакомым плитам к знакомой двери.

Билл постучал дверным кольцом. Дверь, с рвением новичка, открыла помощница тетушки Джози. Сама экономка, законный член семьи, была вместе с ними на похоронах и возвращалась на другом лимузине.

Служанка в почтительном молчании закрыла за ними дверь. Наконец они были дома.

Патрис увидела их первая. Они сидели в библиотеке.

Отец и поддерживавший его Билл, занятые своими мыслями, прошли мимо. Она задержалась, чтобы отдать необходимые распоряжения.

– Слушаю, миссис Хаззард, – послушно ответила помощница тетушки Джози.

«Слушаю, миссис Хаззард». Такое обращение к ней звучало впервые. (Тетушка Джози всегда звала ее «мисс Пэт».) Но отныне Патрис будет слышать его всю жизнь. Как должное. Патрис мысленно повторила обращение. Да, миссис Хаззард. Оно означало уверенность в будущем. Обеспеченность. Конец долгого пути.

Вот тогда, двинувшись дальше, она и увидела их.

Оба сидели лицом к ней. Двое мужчин. Она отметила, как они держались… Раскованно, не обращая внимания на время и место. На их лицах не было написано: «Как только будете готовы». Они говорили: «Мы готовы. Ждем вас».

В сердце молодой женщины прокрался страх. Патрис остановилась.

– Кто эти люди? – чуть слышно спросила она встретившую их служанку. – Что они здесь делают?

– Ой, совсем забыла! – воскликнула помощница экономки. – Они пришли минут двадцать назад, спрашивают мистера Хаззарда. Я сказала про похороны, предложила прийти попозже. Но они сказали нет, будут ждать. Я ничего не могла поделать. Пришлось впустить.

– Он не в состоянии ни с кем говорить, – сказала Патрис, проходя мимо двери. – Тебе придется пойти к ним и…

– О, они не к старому мистеру Хаззарду, – зашептала служанка. – Хотят видеть молодого мистера Хаззарда, его сына.

Теперь она знала. Поняла по их лицам, по неприятным взглядам, которыми они смерили ее за те несколько секунд, что она задержалась в дверях. Обычно люди так не смотрят. Так смотрят представители карающих органов. Те, кого закон облекает властью разыскивать, опознавать, допрашивать.

Прокравшийся страх теперь больно сжимал ей сердце.

Детективы. Уже. Так скоро, так неумолимо, так неизбежно скоро. И именно в такой день.

Правильно пишут, что полиция никогда не ошибается.

Патрис повернулась и побежала по лестнице следом за тяжело поднимавшимися Биллом и его отцом. Те уже почти достигли верхнего этажа.

Услышав торопливые шаги, Билл оглянулся. Папаша Хаззард не оглядывался. Что ему теперь чьи–то шаги? Те, которые он хотел бы услышать, никогда больше не раздадутся.

За спиной отца она подала знак Биллу. Показала пальцем, что дело касается лишь их двоих. Потом как можно будничнее сказала:

– Билл, когда отведешь папу, выйди на минутку, ладно?

Он зашел в ее комнату, когда она только что опустошила стаканчик с бренди. С любопытством поглядел на нее.

– Никак промерзла?

– Да, – подтвердила Патрис. – Только не там, а здесь. Только что.

– Похоже, дрожишь, – забеспокоился Билл.

– Дрожу. Закрой дверь. – Когда он закрыл, спросила: – Спит?

– Заснет через минуту–другую. Тетушка Джози дает ему успокаивающее, которое оставил доктор.

– Билл, они здесь, – нервно заламывая руки, сообщила она. – Насчет той ночи. Уже здесь.

Он не переспрашивал. Понял, что она имеет в виду под «той ночью». Для них отныне навсегда останется только одна «та ночь».

– Откуда знаешь? Они тебе сказали?

– Без слов видно. – Патрис судорожно вцепилась в лацканы его пиджака. – Что будем делать?

– Мы ничего делать не будем, – подчеркнуто ответил он. – Все, что надо, буду делать я.

– Кто там? – прижавшись к нему, стуча зубами, крикнула она.

– Кто там? – громко повторил он.

– Тетушка Джози, – послышалось за дверью.

– Отпусти меня, – тихо попросил Билл. – Да, тетушка Джози.

Сунув голову в дверь, тетушка Джози сообщила:

– Эти двое говорят, что не могут больше ждать мистера Хаззарда.

На мгновение в измученной душе Патрис затеплилась слабая надежда.

– Они говорят, что, если молодой хозяин не спустится, им придется подняться наверх.

– Что им надо? Что они тебе сказали? – поинтересовался Билл.

– Я спрашивала дважды, и каждый раз они говорили одно и то же: «Мистера Хаззарда». Что это за ответ? Нахалы.

– Хорошо, – отрезал он. – Ты нам передала.

Тетушка Джози закрыла дверь.

Некоторое время Билл стоял в нерешительности, потирая шею. Потом выпрямился, расправил плечи, одернул манжеты и повернулся к двери.

– Ладно, надо закончить это дело, – твердо заявил он.

Патрис шагнула следом:

– Я с тобой.

– Никуда не пойдешь! – Он грубо оторвал от себя ее руку. – Запомни раз и навсегда. Ты остаешься здесь и не ввязываешься в это дело. Слышишь? Что бы ни случилось, ты здесь ни при чем.

Никогда еще он так с ней не говорил.

– Ты считаешь меня своим мужем?

– Да, – нерешительно промолвила она. – Я тебе уже говорила.

– Тогда это мой приказ, – бросил он. – Надеюсь, в первый и последний раз. Теперь слушай: у нас не должно быть двух версий этого дела. Будет только одна: моя. И ты не обязана ничего об этом знать. Иначе ты мне не поможешь, а только навредишь.

Патрис схватила его руку и, как бы желая удачи, поцеловала.

– Что ты им скажешь?

– Правду, – странно поглядев на нее, ответил Билл. – Что еще ты от меня хочешь? Это касается меня одного, мне незачем лгать.

И ушел, закрыв за собой дверь.

Глава 46

Опираясь руками на перила, стараясь не производить шума, Патрис крадучись спускалась по лестнице. Она никак не могла подчиниться его приказу, усидеть в комнате, ничего не узнав, ничего не услышав. Тщетно было ожидать от нее этого. Ведь она, хотя и послушалась его, все же не могла оставаться в стороне. Иначе Патрис не была бы женщиной. Не простое любопытство гнало ее – уж очень напрямую все эти события касались ее. Она имела право все знать.

Спустилась на четверть лестницы – из приглушенного разговора стали выделяться отдельные голоса. С середины лестницы стала различать слова. Дальше Патрис не пошла.

Мужчины разговаривали не повышая голоса. Никаких угроз или сердитых споров. Собрались деловые люди и спокойно, вежливо разговаривают. Это почему–то ее еще больше напугало.

Они, должно быть, повторяли слова, только что сказанные Биллом.

– Итак, мистер Хаззард, человек по имени Гарри Картер вам известен.

Ответа Патрис не услышала. Похоже, он был согласен с этим утверждением.

– Не могли бы вы сказать, какие отношения… чем вы связаны с этим человеком, Картером?

Ответ прозвучал несколько насмешливо. Билл никогда не говорил с ней таким тоном, но, услышав новые нотки в его голосе, она так их оценила.

– Послушайте, джентльмены, вы же знаете, – спокойно отвечал Билл. – Должны знать, иначе зачем вы здесь? Хотите, чтобы я сказал это для вас, так, что ли?

– Да, мы хотим услышать это от вас, мистер Хаззард.

– Отлично. Картер – частный детектив. Вам это хорошо известно. Я его нанял. И это вам известно. Ему уплачен гонорар. За то, чтобы он следил, не спускал глаз с этого Джорджсона, которым вы интересуетесь. Вам все это хорошо известно.

– Отлично, нам это действительно известно, мистер Хаззард. Но что нам не совсем хорошо известно и что не мог нам сказать детектив, потому что не знает сам, так это чем, собственно, вызван ваш интерес к Джорджсону? Почему вам потребовалось организовать за ним наблюдение?

– Не соизволите ли нам сказать, мистер Хаззард, – продолжил второй, – по какой причине вы организовали за ним наблюдение? По каким соображениям?

У Патрис душа ушла в пятки. «Господи, – промелькнуло в голове, – теперь обо мне!»

– Соображения сугубо личного свойства, – твердо заявил Билл.

– Ясно, не желаете говорить, – констатировал первый гость.

– Я этого не сказал, – возразил Билл.

– Но вы все же предпочли бы не говорить…

– Вы говорите за меня.

– Потому что вы не хотите говорить сами.

– Для вас это очень важно?

– Уверяю, иначе бы нас не было здесь, – вмешался в разговор второй. – Этот ваш человек, Картер, один из тех, кто сообщил нам о смерти Джорджсона.

– Ясно. – Билл глубоко вздохнул.

Одновременно вздохнула и Патрис. Причина у обоих одна – страх.

– Джорджсон – карточный шулер, – медленно проговорил Билл. – Проходимец, мошенник, авантюрист.

– Нам это известно.

– Теперь то, что вам неизвестно, – решительно продолжил Билл. – Года четыре, может быть, три тому назад мой старший брат заканчивал Дартмутский колледж. Поехал к нам, чтобы вместе встретить Рождество. Доехал до Нью–Йорка и там застрял. Пропал. В поезде, на котором он должен был приехать, его не оказалось. Он позвонил по телефону. Выяснилось, что попал в беду. Его, по существу, удерживали силой. Похоже, что ввязался в карточную игру с Джорджсоном и его дружками – разумеется, подстроенную, – и они облапошили его не знаю на сколько тысяч. Таких денег у него не было, но они требовали, прежде чем отпустить его, чтобы он рассчитался. Словом, парень влип. Сделано все было по первому классу. Хью – общительный парень. Но он привык иметь дело с порядочными людьми, джентльменами, а не с такими паразитами. Они заводили его весь вечер, таскали по злачным местам, спаивали, подсунули пару хористочек. Словом, ради здоровья матери и доброго имени семьи не могло быть и речи о том, чтобы впутывать полицию. Все довольно дурно пахло. Поэтому отец отправился сам – между прочим, я был с ним – и лично уладил дело. По полсотни центов за доллар или около того. Получили обратно расписку, которую они выудили у парня, и привезли брата домой. Вот, пожалуй, и все. Ничего нового, такое случается каждый день. Но, естественно, я не спешил забыть этого Джорджсона. Так вот, когда я узнал, что он в Колфилде и торчит здесь уже несколько недель, то, не зная, зачем он объявился здесь, решил не зависеть от случайностей. Связался с детективным агентством в Нью–Йорке и попросил прислать Картера, чтобы выяснить, что у этого типа на уме. Вот так. Ответил ли я на ваш вопрос? Вы удовлетворены?

Патрис заметила, что детективы ничего не сказали. Ждала, что скажут, но так ничего и не услышала.

– Он никаким образом не пытался найти подходы к вам или к вашей семье? Не досаждал вам? – спросил первый гость.

– К нам он не подступался, – твердо отрицал Билл.

(Что формально правильно, насмешливо подумала она; каждый раз ходила к нему сама.)

– Если бы такое случилось, вы бы знали об этом, – заверил он. – Тогда бы не вы пришли ко мне, а я сам нашел вас.

Страшная неожиданность последовала необыкновенно буднично. Патрис услышала, как один из них произнес:

– Вам нужна шляпа, мистер Хаззард?

– Она в передней, – сухо ответил Билл. – Возьму по пути.

Все трое направились из библиотеки. По–детски всхлипнув, Патрис, как спасающаяся в темноте от страшных домовых маленькая девочка, взлетела вверх по лестнице и юркнула в свою комнату.

– Нет!.. Нет!.. Нет!.. – лихорадочно повторяла она.

Они его арестуют, предъявят обвинение, увезут с собой.