Текст книги "Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника"

Автор книги: Уильям Айриш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

– Тебя специально подослали, ты не случайно пришла туда ко мне. Кто–то следит за мной, я не знаю, кто, если бы я только мог вспомнить, кто – кто–то хочет застрелить меня из револьвера, кто–то говорил мне, что меня застрелят из револьвера! Если бы я только вспомнил, чего я не должен был делать. Ты заставила меня!

Кэрол никогда раньше не имела дела с наркоманами, она знала о марихуане только понаслышке. Она понятия не имела о том, как наркотики разжигают такие эмоции, как подозрение, недоверие, страх, особенно если все это уже сидит в глубине сознания. Глядя на него, она думала, что перед ней существо, совершенно лишенное разума. Течение его мыслей было непредсказуемо, их направление становилось все опаснее, и она не знала, как смягчить, как направить их в другое русло. Она не могла достучаться до его сознания, потому что была нормальна, а он – на какое–то время – нет.

Он с минуту постоял в недоумении, склонив голову, глядя на нее сверху вниз из–за насупленных бровей.

– Я рассказал тебе что–то такое, чего не должен был рассказывать. О, если бы я только мог вспомнить, что именно! – Он растерянно потер лоб ладонью.

– Нет, ты не рассказывал, ты ничего мне не рассказывал, – попыталась она его успокоить. Она поняла, что лучше немедленно уйти отсюда, и инстинктивно почувствовала: нельзя, чтобы он догадался об этом намерении. И вот очень медленно, короткими незаметными шажками, она стала пробираться к выходу. Руки она держала за спиной, так чтобы можно было нащупать дверь и попытаться открыть ее прежде, чем он догадается, чего она хочет. В то же время Кэрол не отрываясь смотрела ему в глаза, пытаясь удержать его взгляд и таким образом отвлечь его внимание от своего медленного отступления. Ей стоило невероятного напряжения двигаться так ужасающе медленно. Так человек пятится от свернувшейся кольцами змеи, опасаясь, что, если он сделает слишком быстрый рывок, это скорее заставит ее броситься, а если он будет чересчур мешкать…

– Нет, рассказывал. Что–то такое, чего нельзя было рассказывать. А теперь ты пойдешь и кому–то скажешь. Кто–то следит за мной. И они придут и доберутся до меня, как обещали…

– Нет, честное слово, ты мне ничего не говорил, тебе только кажется, что ты говорил.

Вместо того чтобы успокоиться, он приходил все в большее возбуждение. Ему казалось, что ее лицо как–то съежилось. Кэрол уже не могла больше скрывать от него свои попытки ускользнуть. Она стояла у самой стенки, ее руки, незаметно вытянутые за спиной, отчаянно пытались нащупать дверной замок, но вместо этого натыкались на гладкую отштукатуренную поверхность. Она выбрала неверное направление, нужно было двигаться в другую сторону. Краешком глаза она увидела темный проем двери, до которой оставалось несколько ярдов. Если бы он только еще секунду–другую оставался там, где стоит…

Незаметно двигаться в сторону оказалось еще труднее, чем назад. Она осторожно ступала на один каблук и, перекатываясь на нем, поворачивала всю ступню, затем проделывала то же самое другой ногой, ставила их рядом и при этом старалась не сделать ни единого движения верхней частью туловища.

– Разве ты не помнишь? Я сидела на ручке твоего кресла и теребила твои волосы, вот и все, что я делала. A–а, не надо! – простонала она в отчаянии, едва успев увернуться в последнюю минуту.

Прошло лишь несколько секунд с того момента, как начался этот смертельный менуэт. Ей казалось, что прошла целая ночь. Если бы только у нее нашлась хотя бы одна из тех дьявольских сигарет, может быть…

Медленно продвигаясь боком, она случайно задела легкий столик или подставку, и какой–то маленький предмет упал на пол. Едва слышный, приглушенный стук – и она невольно выдала себя. Он заметил движение; этого было достаточно, лавина тронулась. Казалось, его натянутые нервы только этого и ждали, дав наконец волю тому, что, как она инстинктивно чувствовала с самого начала, должно было последовать с минуты на минуту. Он вышел из оцепенения и, словно неуклюжая восковая фигура, сошедшая с постамента, двинулся на нее, вытянув руки и сильно кренясь в сторону.

Кэрол бросилась к двери с придушенным, слабым криком, который, собственно, и криком назвать было нельзя. Судорожно размахивая руками, она успела лишь убедиться, что забытый ключ все еще торчит в замке. Ей пришлось проскочить мимо – он не дал ей времени что–нибудь предпринять.

Она оторвалась от стены и, срезая угол, метнулась к окну, которое виднелось с другой стороны. Шторы были задернуты, скрывая четкие очертания оконного переплета и обрекая на неудачу любую попытку выбить стекло и позвать на помощь через окно, – а это было все, на что она могла рассчитывать, уклоняясь от стремительного натиска. По обе стороны окна свисали тяжелые пропыленные портьеры. Обернувшись на бегу, она толкнула одну из портьер на своего преследователя, это немного задержало его, и ей удалось набросить свободный конец ему на голову.

В противоположном углу комнаты наискосок стоял ветхий диван. Она забежала за него, но не успела выскочить с другой стороны, как Милберн преградил ей путь.

Они дважды пробежали туда и обратно вдоль дивана, он со своей стороны, она со своей, это было похоже на игру в кошки–мышки или на пантомиму викторианской эпохи «Красавица и чудовище». Раньше, до того, как пять минут назад все это началось, она всегда смеялась над такими вещами, казавшимися ей совершенно неправдоподобными, принадлежащими другому миру; теперь она не будет смеяться над ними до конца своей жизни – хотя, очевидно, этой жизни оставалось две–три минуты.

– Не надо, – задыхаясь, повторяла она. – Нет! Не смей! Ты же знаешь, что с тобой сделают, если ты посмеешь, ты знаешь, что они с тобой сделают!

Она обращалась не к человеку, перед ней был наркоман, накурившийся до одурения.

Он вдруг резко рванулся к ней, встав одной ногой на диван и пытаясь дотянуться до нее через спинку. В тесном треугольнике не было места, чтобы она могла отскочить на достаточное расстояние. Его пальцы вцепились в вырез ее платья, чуть сбоку. Но прежде чем он успел крепко сжать их, она сумела освободиться, два или три раза крутанувшись вокруг своей оси. Платье сползло с плеча, но зато он выпустил ее.

Девушка выскочила из–за дивана, с той стороны, где не было спинки, воспользовавшись тем, что Милберн еще стоял, нависая над диваном всем телом. Она проскользнула вдоль четвертой, последней стены комнаты. Таким образом она сделала полный круг и опять приближалась к двери, но уже с другой стороны. Сократить путь, пробежав по диагонали, – означало миновать его, так как он стоял как раз посередине.

С этой стороны была еще одна дверь, за которой виднелось какое–то темное помещение, возможно туалет или ванная, но после своего печального опыта с диваном Кэрол проскочила мимо не останавливаясь, опасаясь, что еще быстрее окажется в тесной ловушке, что бы там ни оказалось за дверью. Кроме того, дверь на лестницу, единственный путь к спасению, была в другой стороне.

На бегу она налетела на деревянное вращающееся кресло, крутанула его и толкнула назад, надеясь задержать преследователя. Но он успел заметить этот маневр и обежал вокруг. Она выиграла лишь пять секунд.

Девушка уже начала задыхаться. Когда она достигла последнего угла и повернулась в ту сторону, где началась эта бесконечная игра в пятнашки, Милберн бросился ей наперерез, развернулся и отрезал все пути к бегству. Она не успела отскочить назад и едва не налетела на него. Теперь, прижатая к стене, она была в его власти. Его руки готовы были сомкнуться на ее горле. Она не могла бежать ни вперед, ни назад, и она нырнула вниз, это было единственное, что ей оставалось. Она успела проскользнуть между его руками прежде, чем они сомкнулись, и стремительно выскочить из–под них, слегка оттолкнув Милберна.

Она выкрикнула имя. Имя того человека, который в настоящую минуту меньше всех на свете мог помочь ей:

– Скотт! Скотт, дорогой!

Путь к двери был свободен, но ей не успеть добежать. А промчаться мимо и начать все сначала уже не было сил.

Маленькая лампа, та самая, с помощью которой она пыталась оживить его воспоминания, все еще стояла на том же месте. Она была слишком легкой и вряд ли могла причинить какой–нибудь вред, но девушка схватила ее и швырнула назад. Она даже не попала в своего врага: лампа без толку упала где–то в стороне на грязный ковер, и даже лампочка в ней не разбилась. Не останавливаясь ни на секунду, он сделал последний бросок, и оба знали: как только…

И тут что–то случилось. Должно быть, он зацепился обо что–то носком ботинка. Тогда она этого не заметила, а вспомнила уже потом. Уцелевшая лампа за его спиной яростно затрещала и коротко вспыхнула ослепительным синим пламенем, и он во весь рост растянулся на полу, широко раскинув руки.

Между ним и вожделенной дверью оставалось небольшое расстояние. Она не решалась пройти мимо него, но еще больше боялась остаться на месте. Эти руки, сейчас почти безжизненные, чуть загораживали проход. Она перепрыгнула, едва не коснувшись судорожно сжимавшихся пальцев.

Мгновение может длиться так долго. Мгновение может оказаться таким коротким. Одно лишь мгновение он беспомощно лежал лицом вниз, всего лишь одно мгновение. Она ощущала, как ее руки поворачивают ключ. Ей казалось, что все происходит во сне или с кем–то другим, а не с ней. В первый раз она повернула ключ не в ту сторону, замок не открылся. Ей пришлось вытащить ключ, перевернуть и вставить другой стороной. Ее противник не встал, но перекатывался на животе по полу, стараясь преодолеть те несколько дюймов, что разделяли их, дотянуться, схватить ее за щиколотки, чтобы и она упала рядом с ним.

Ключ щелкнул, Кэрол потянула ручку, и дверь распахнулась. Она бросилась в образовавшуюся щель и уже на бегу почувствовала какое–то слабое царапанье, словно чьи–то ногти тщетно пытались ухватить ее за задник туфли.

Потом был какой–то невероятный сумбур, Кэрол чувствовала облегчение и одновременно ужас. Ужас, что вот–вот он бросится следом. Она помчалась вниз по тускло освещенной лестнице, она почти ничего не видела, бежала почти наугад. Она нашла дверь, открыла ее, там была ночь, там была прохлада, там она была в безопасности. Но она, спотыкаясь, шла все дальше, дальше от этого зловещего места, которое она не скоро сможет забыть. Она шла по безлюдной улице зигзагами, шатаясь из стороны в сторону, точно пьяная, она действительно опьянела от переполнявшего ее ужаса.

Она помнила, как завернула за угол. Теперь она уже перестала понимать, где находится. Потом она увидела впереди свет и пошла на него; теперь она бежала, чтобы скорее добраться до источника этого света, прежде чем Милберн настигнет ее. Она вошла и оказалась среди зеркальных витрин, в которых лежали колбасы и тарелочки с картофельным салатом. Должно быть, она попала в магазин деликатесов, торгующий всю ночь.

В магазине никого не было, кроме мужчины, дремавшего за прилавком. Он открыл глаза и увидел девушку, потерянно стоявшую перед ним. Ее платье было порвано и криво висело на одном плече. Он вскочил, подбежал поближе и, облокотившись на прилавок, уставился на нее:

– Что случилось, мисс? Несчастный случай? Я могу чем–нибудь помочь?

– Дайте мне жетон, – обессиленно выдохнула сквозь рыдания она. – Дайте мне, пожалуйста, жетон, мне можно позвонить отсюда?

Она подошла к телефону, все еще судорожно всхлипывая, и опустила жетон.

Добродушный толстяк крикнул в глубь магазина:

– Мамошка, выйди на минутку. Одна девушка здесь, похоже, попала в беду.

Она застала Берджесса дома, было около пяти часов утра. Она совершенно забыла назвать свое имя, но он, видимо, понял.

– Берджесс, вы можете приехать ко мне сюда? Это было ужасно, и, кажется, дальше мне одной не справиться…

Тем временем в глубине магазина владелец и его жена – она вышла в халате и бигуди – держали срочный совет.

– Черный кофе, как ты думаешь?

– Да, только это. Аспирина у нас нет.

Женщина вышла из–за прилавка, села за столик напротив девушки и ободряюще похлопала ее по руке.

– Что они сделал, дорогая? Вы иметь мамошка?

Все еще всхлипывая, она не могла сдержать слабую улыбку при мысли о том, что сейчас ее матерью был детектив, которому по определению полагалось быть суровым.

Берджесс приехал один, воротник его пальто был поднят. Кэрол сидела, нахохлившись, над огромной кружкой дымящегося черного кофе. Она все еще дрожала, конечно не от холода, но уже понемногу успокаивалась. Он приехал один, потому что действовал неофициально, это было его личным делом, здесь пока можно было избежать формальностей.

Вместо приветствия, она издала слабый стон облегчения.

Сыщик похлопал ее по плечу.

– Бедная девочка, – сказал он, придвигая соседний стул и присаживаясь на краешек. – Вам пришлось несладко, а?

– Это еще ничего; видели бы вы меня пять – десять минут назад. – Затем она сменила тон и в возбуждении наклонилась к нему. – Берджесс, дело стоило того! Он видел ее! И вот еще что: кто–то потом явился к нему и подкупил его. Какой–то мужчина, я думаю, действовавший по ее поручению. Вы сможете вытянуть это из него, правда?

– Пойдемте, – коротко сказал он. – Если я ничего не добьюсь от него, то уж никак не от недостатка усердия. Я пойду туда прямо сейчас. Сначала посажу вас в такси, а потом…

– Нет, нет, я хочу пойти вместе с вами. Со мной уже все в порядке, мне лучше.

Владельцы магазина деликатесов проводили их до дверей и смотрели, как они идут по улице в бледных лучах рассвета. На их лицах ясно читалось глубокое неодобрение по поводу Берджесса.

– Да–а, хорош у ней братец! – презрительно проворчал муж. – Сначала отпускает ее отну ф пять чассов утра, а потом яфляется, когда уже слишком поздно, и теперь наделает шуму с тем парнем! Лень ему присмотреть за ней как следует!

Берджесс бесшумно поднимался по лестнице, сильно опередив девушку. Он знаком показал ей, чтобы она не торопилась. Когда Кэрол догнала его, сыщик уже некоторое время внимательно прислушивался, нагнувшись и прижавшись ухом к двери.

– Похоже, удрал, – прошептал он. – Ничего не слышно. Отойдите немного назад, не стойте слишком близко, вдруг он появится не с пустыми руками.

Кэрол спустилась на несколько ступенек, теперь ее голова и плечи едва виднелись над площадкой. Она видела, как Берджесс что–то вставил в замок и осторожно, почти беззвучно возился с ним. Неожиданно дверь приоткрылась, он сунул руку в задний карман и, не вынимая ее оттуда, со всеми предосторожностями шагнул вперед.

Она шла следом, затаив дыхание, с минуты на минуту ожидая вспышки ярости или даже нападения из засады. Она уже перешагнула через порог, когда неожиданно вспыхнувший за дверью электрический свет заставил ее судорожно дернуться, хотя никаких звуков не последовало. Берджесс просто зажег свет в комнате.

Она посмотрела вперед и успела заметить, что Берджесс скрылся за дверью в боковой стене, за той самой дверью, за которую она побоялась зайти совсем недавно, во время сумасшедшей гонки вокруг комнаты. Она осмелилась перешагнуть через порог, ей придало смелости то, что детектив беспрепятственно прошел через всю комнату, – значит, она пуста.

Еще одна беззвучная вспышка света, и темное пространство, куда он вошел, превратилось в сияющую белизной ванную комнату. Она уже поравнялась с дверью в ванную; на какой–то момент ей удалось заглянуть туда. Она увидела старомодную ванну на четырех ножках и человеческую фигуру, сложенную пополам и перегнувшуюся через край ванны задом кверху, так что этот человек напоминал бельевую прищепку. Подошвы его ботинок были вывернуты назад – она видела и их. Сама ванна не могла быть мраморной в такой дыре, и все же она странным образом казалась отделанной мрамором даже снаружи. Наверное, благодаря одной или двум едва заметным красным прожилкам, сбегавшим вниз по наружной стенке. Мрамор с красными прожилками…

На какой–то момент она подумала, что ему стало плохо и он потерял сознание. Она хотела было войти, но резкий крик Берджесса: «Не входите, Кэрол! Оставайтесь на месте!» – остановил ее, как щелчок кнута. Он сделал шаг или два назад и, слегка подтолкнув Кэрол, прикрыл дверь так, чтобы девушка не могла больше видеть, что происходит внутри, но не закрыл полностью.

Сам он оставался там довольно долго. Кэрол стояла на месте и ждала. Она заметила, что ее рука слегка дрожит, но теперь уже не от страха, а от эмоционального напряжения. Теперь она поняла, что это было там, внутри. Поняла она и причину произошедшего. Пароксизм страха, усиленного наркотиками, ставшего невыносимым после того, как она убежала. Невидимые щупальца возмездия, казалось, были готовы задушить его. И все же это казалось еще ужаснее от того, что было слишком неопределенным.

Грязный клочок бумаги на столе, который привлек ее внимание, подтвердил это. Три слова, которые с трудом можно было разобрать, переходящие в бессмысленные каракули и затем в неровную черту. На полу валялся сломанный грифель. «За мной следя…»

Дверь, как будто нехотя, приоткрылась пошире, и Берджесс наконец вышел. Кэрол показалось, что он побледнел. Он потихоньку подталкивал девушку перед собой, так что она обнаружила, что невольно двигается назад, к наружной двери.

– Вы это видели? – спросила она, имея в виду записку.

– Да, когда вошел.

– Что он сделал?

Вместо ответа, Берджесс ткнул пальцем себе в шею и резко прочертил от одного уха до другого.

Она со свистом втянула в себя воздух.

– Давайте выходите отсюда, – сказал он с напускной грубостью. – Вам здесь не место. – Он запирал за ними обоими дверь так же, как она была заперта перед их приходом. – Эта ванна, – бормотал он себе под нос, пока вел ее вниз по лестнице, обнимая за вздрагивающие плечи. – Теперь всегда, стоит мне подумать о Красном море, я буду вспоминать. – Тут он заметил, что она слушает, и замолчал.

На углу он усадил ее в такси.

– Вы поезжайте домой. Я должен вернуться туда и доложить о происшествии.

– Теперь это нам не поможет? – спросила она чуть не плача, склонившись к нему через стекло машины.

– Нет, Кэрол, не поможет.

– А я не могу повторить то, что он сказал мне?

– Это будут показания с чужих слов. Вы слышали, как кто–то сказал, что видел ее и что его подкупили, чтобы он это отрицал. Свидетельство из вторых рук. Это не поможет, его не примут в расчет.

Он вытащил из кармана сложенный в несколько раз носовой платок и развернул его на ладони. Она заметила, что он рассматривает какой–то предмет, завернутый в платок.

– Что это? – спросила она.

– Как вы думаете?

– Лезвие бритвы.

– Не просто бритвы.

– A–а, лезвие безопасной бритвы.

– Вот именно. И если парень перерезал себе горло открытой бритвой старого образца, – как раз такую я обнаружил в ванне под ним, – то что же делала там эта штука, которую я заметил в шкафчике? Обычно ведь используют какой–то один тип, а не оба сразу. – Он убрал бритву. – Все скажут: «Самоубийство». И наверное, я не буду возражать – на данный момент. Поезжайте домой, Кэрол. Что бы ни случилось, вас здесь сегодня не было, вы остаетесь в стороне. Я позабочусь об этом.

В такси, по дороге домой, проезжая по улицам, посеребренным разгорающимся рассветом, она опустила голову.

«Не сегодня, дорогой, даже после всего, что было, – не сегодня. Но может быть, завтра. Или послезавтра».

Глава 15

Девять дней до казни

Ломбард

Это был один из невероятно роскошных отелей, его стройная башня высокомерно возвышалась над окружающими ее обычными зданиями, словно аристократ, задирающий нос перед простыми смертными. Он походил на обитый бархатом и украшенный драгоценностями насест, излюбленное место отдыха райских птичек, направляющихся на восток из страны кино. Стайки потрепанных, но еще не растерявших свое богатое оперение пичуг, спешащих на запад в преддверии надвигающейся бури, тоже находили здесь приют.

Ломбард понимал, что такая обстановка сама по себе требует некоторой деликатности. Нужно было найти верный путь, выбрать правильный подход. Он не совершил тактической ошибки, не пытался с ходу добиться аудиенции, тем более что здесь его пока не знали. Не в обычаях этого отеля было принимать кого бы то ни было по одной лишь просьбе или с первой попытки. Приходилось продумывать план операции, идти окольными путями.

Таким образом, он начал с цветочного магазина, куда из холла вела выгнутая дверь голубого стекла. Он вошел и спросил:

– Не могли бы вы рассказать, какие цветы предпочитает мисс Мендоса? Как я понимаю, вы часто доставляете ей букеты.

– Ничем не могу вам помочь, – возразил продавец.

Вытащив из кармана банкнот, Ломбард повторил свой вопрос, как будто в первый раз он говорил недостаточно громко.

Видимо, так оно и было.

– Посетители всегда посылают ей привычные цветы вроде орхидей, гардений. Но я–то случайно узнал, что в Южной Америке, откуда она приехала, эти цветы ценятся не слишком высоко, они там растут где попало. Если вы действительно хотите ей угодить, – продавец понизил голос, словно сообщая бесценные сведения, – то я вам скажу: когда она несколько раз заказывала цветы сама, чтобы украсить номер, всякий раз это был розовый душистый горошек.

– Я беру все, что у вас есть, – немедленно отозвался Ломбард. – Чтобы не осталось ни единого цветка. И дайте мне две карточки.

На одной карточке он нацарапал коротенькое послание по–английски. Достав карманный словарик, он перевел каждое слово на испанский язык и надписал вторую карточку. Затем выбросил первую.

– Отправьте это мисс Мендосе вместе с цветами и позаботьтесь, чтобы все было сделано сейчас же. Сколько времени вам понадобится?

– Цветы будут у нее через пять минут. Она у себя, а посыльный воспользуется скоростным лифтом.

Ломбард вернулся в холл и стал нетерпеливо прохаживаться около стойки регистратора; глаза его неотрывно следили за стрелкой часов, словно он считал чей–то пульс.

– Да, сэр? – осведомился служащий.

– Еще нет, – ответил Ломбард.

Он хотел точно рассчитать, когда она получит цветы.

– Пора! – сказал он через минуту так неожиданно, что служащий отскочил. – Позвоните в номер мисс Мендосы и спросите, может ли она на минуту принять джентльмена, пославшего ей цветы. По фамилии Ломбард, но не забудьте упомянуть цветы.

Служащий вернулся с совершенно ошеломленным видом.

– Она сказала «да», – пробормотал он изумленно. Только что на его глазах было нарушено одно из неписаных правил отеля. Нашелся человек, которого приняли по первой просьбе.

Тем временем Ломбард стремительно, словно ракета, поднимался в башню. Он вышел из лифта, чувствуя легкую дрожь в коленях. У приоткрытой двери стояла, встречая его, молодая женщина. Видимо, личная горничная, судя по изящному черному форменному платью.

– Мистер Ломбард? – спросила она.

– Да, это я.

Очевидно, здесь ему предстояло пройти последний досмотр, прежде чем получить окончательное позволение войти.

– Вы не по поводу интервью прессе?

– Нет.

– И не за автографом?

– Нет.

– И не за рекомендательным письмом?

– Нет.

– И не ради какого–нибудь счета, который… э–э… – она деликатно подыскивала слово, – который ускользнул от внимания сеньориты?

– Нет.

Последний пункт, по–видимому, был решающим. Продолжения не последовало.

– Минуточку.

Дверь закрылась и через подобающий промежуток времени открылась вновь. На этот раз полностью.

– Вы можете войти, мистер Ломбард. Сеньорита попробует вклинить вас между разбором почты и парикмахером. Не хотите ли присесть?

Он очутился в комнате, замечательной во всех отношениях. Но его поразили не ее размеры, и не вид из окон с просто космической высоты, и не захватывающая дух роскошь обстановки, хотя все это само по себе уже было потрясающим: его поразила стихия звуков, которые ухитрились заполнить всю комнату, в то время как в ней не было ни души, кроме него самого. Это была самая шумная из всех пустых комнат, в которых он когда–либо бывал. Из–за одной двери доносилось шипение и потрескивание, как если бы там капало из незавернутого крана или что–то жарилось в масле. Скорее даже последнее, так как звуки сопровождались пряным ароматом. К ним присоединялись обрывки какой–то песенки, исполняемой энергичным, но не совсем верным баритоном. Из–за другой двери, состоявшей из двух попеременно открывающихся и закрывающихся створок, доносилась еще более оглушительная смесь звуков. Она состояла, насколько его слух позволил разобраться в этом звуковом хаосе, из музыкальной программы, идущей на коротких волнах, иногда прерываемой помехами; из женского голоса, с пулеметной скоростью тараторившего по–испански и, похоже, не нуждавшегося в глотке воздуха между отдельными фразами; из звонков телефона, который, казалось, не был в состоянии умолкнуть больше чем на две с половиной минуты. И в придачу ко всей этой мешанине то и дело раздавался какой–то скребущий по нервам скрип, резкий и совершенно непереносимый, словно кто–то царапал гвоздем по стеклу или мелом по грифельной доске. К счастью, этот скрежет раздавался через достаточно длительные промежутки.

Ломбард сидел и терпеливо ждал. Он проник сюда, и половина дела была сделана. И не важно, сколько времени займет вторая половина.

Горничная стремительно вбежала в комнату – он решил, что девушка пришла позвать его, и привстал. Но у нее, судя по суетливости, оказалось гораздо более важное дело. Она впорхнула в помещение, из которого доносилось скворчание в сопровождении баритона, и предостерегающе закричала:

– Не лей много масла, Энрико! Она сказала, не лей много масла!

Затем она выскочила, а вслед ей раскатился зловещий бас, от которого, казалось, задрожали стены:

– Я готовлю, чтобы угодить ей или этим несчастным напольным весам, что стоят в ванной?

Всякий раз, входя и выходя, горничная держала на вытянутых руках какой–то странный халат из розовых страусовых перьев. Она несла его с таким видом, словно собиралась кого–то им укутать, при этом было совершенно непонятно, какое отношение эта вещь имеет к данному ей поручению. И когда она шла туда, а потом обратно, этот халат повсюду оставлял за собой перышки, которые еще долго висели в воздухе, лениво опускаясь на пол.

Наконец что–то яростно затрещало, шипение прекратилось, послышалось глубокое удовлетворенное «А–а–ах!», и показался маленький кругленький человечек с лицом кофейного цвета, в белой куртке и высоком поварском колпаке. Удовлетворенно качая головой, он прошествовал через всю комнату к соседней двери и скрылся там с накрытым колпаком подносом.

Последовало секундное затишье. Именно секундное. Затем оно взорвалось такой лавиной звуков, по сравнению с которой то, что было раньше, показалось райской тишиной. Тут были все прежние звуки и кое–что новенькое: резкие крики сопрано, рев баритона, душераздирающий скрежет, глубокий, похожий на удар гонга, звон, раздавшийся, когда крышку от кастрюли в ярости запустили в стенку и она, дребезжа, покатилась к середине комнаты.

Круглый человечек выскочил в ярости. Его лицо больше не было кофейного цвета, оно было в потеках, явно состоящих из яичных желтков и красного перца. Его руки вращались, словно крылья ветряной мельницы.

– На этот раз я еду домой! Я уплываю на ближайшем пароходе! На этот раз я не останусь, даже если она встанет передо мной на свои паршивые колени!

Ломбард слегка наклонился вперед в своем кресле, пытаясь заткнуть мизинцами уши, чтобы дать им хоть немного отдохнуть. В конце концов, барабанная перепонка человека достаточно деликатный орган, он может вынести лишь определенное количество шума, и не больше.

Когда он опять открыл уши, то, к своему облегчению, убедился, что обстановка вокруг стала немного спокойнее: сумасбродство достигло своего обычного уровня. По крайней мере, теперь хоть не звенело в голове. Неожиданно, видимо для разнообразия, вместо телефонного звонка раздался звонок в дверь, и горничная впустила нового посетителя, темноволосого, с изящно подстриженными усами, который уселся и тоже стал ждать. Но он проявлял гораздо меньше терпения, чем Ломбард. Он почти сразу же снова вскочил и принялся быстро ходить взад и вперед какой–то сбивчивой, торопливой походкой. Затем он обнаружил один из присланных Ломбардом букетиков душистого горошка, остановился, вытащил цветок и поднес его к носу. К этому моменту Ломбард уже отбросил всякие мысли об установлении дипломатических отношений, даже если у него таковые и были.

– Она когда–нибудь будет готова принять меня? – возмущенно спросил незнакомец у горничной, когда та в очередной раз впорхнула в комнату. – У меня родилась новая идея. И я бы хотел схватить ее, пока она не ускользнула.

– Я бы тоже не прочь, – подумал Ломбард, свирепо глядя ему в затылок.

Продолжая нюхать горошек, незнакомец снова сел. Затем опять вскочил, всем своим видом демонстрируя отчаянное нетерпение.

– Она ускользает, – предупредил он. – Я теряю ее. Если только она ускользнет, мне придется вернуться к тому, что было раньше.

Напутствуемая этими ужасными предупреждениями, горничная убежала.

Ломбард проворчал себе под нос:

– Тебе давно уже пора вернуться к тому, что было.

Но так или иначе, это сработало. Горничная появилась вновь, поманила его нетерпеливым жестом, и он вошел. Ломбард нагнулся к цветку, который тот обронил, аккуратно поддел его носком туфли и раздраженно подбросил кверху – от этого будто бы стало немного легче.

Горничная приблизилась и доверительно нагнулась к нему, чтобы утишить его гнев:

– Она обязательно втиснет вас между ним и портным. С ним трудно ладить, знаете ли.

– О, я не знаю, – запротестовал Ломбард, слегка сгибая вытянутую ногу и пристально разглядывая ее.

Последовало долгое затишье. По крайней мере, относительное. Горничная появилась всего лишь один или два раза, и телефон зазвонил только один или два раза. Даже пулеметные очереди испанской речи теперь звучали с перерывами. Появился личный повар, который собирался уехать на первом же корабле, – в берете, шарфе и ворсистом пальто он казался еще более кругленьким, – но лишь попросил с оскорбленным видом:

– Выясните, она сегодня обедает дома? Я не могу выяснить сам, я с ней не разговариваю.

Соперник, опередивший Ломбарда, наконец показался в дверях, держа в руках свои инструменты, и вышел. При этом он не удержался, сделал небольшой крюк и похитил еще один цветок душистого горошка. Нога Ломбарда поползла к чаше, в которой стояли остальные цветы, словно он хотел подбросить их все сразу, но усилием воли он подавил этот порыв.

Горничная вновь возникла на пороге святая святых и возвестила:

– Сеньорита сейчас вас примет.

Попытавшись подняться, он обнаружил, что ноги стали ватными от долгого сидения. Он несколько раз притопнул, поправил галстук, поддернул манжеты и вошел.