Текст книги "Обезьяны"

Автор книги: Уилл Селф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)

Глава 22

Саймон, как и приказала начальница лагеря, проснулся на рассвете. Еще не успев понять, взошло солнце или нет, художник услышал звуки леса – лай бабуинов, трескотню попугаев, ибисов и других птиц, гортанные крики людей и восхищенные вокализации шимпанзе.

Саймон откинул москитную сетку, выпрыгнул из гнезда и натянул куртку-сафари. Скребя когтями по бетону, он на задних лапах подошел к двери и, увидев, что союзники уже встали, распахнул дверь и нырнул в пучину нового дня, осененного белесым, серым небом.

Перед его заспанными глазами предстала странная на первый взгляд сцена. Лагерь был заполнен фигурами – шерстистыми телами шимпанзе, бегавших туда-сюда, и телами повыше, принадлежавшими их ближайшим биологическим родственникам.

В этот ранний час в лагере Раушутц кормили выпущенных на волю людей. У веранды близ главного барака стояла лохань с едой. Над ней надзирали два бонобо. Люди, похожие, как обычно, на зомби, не спеша выходили на задних лапах из-под деревьев и небольшими группками, по двое – по трое, и взрослые, и детеныши, преодолевали открытое пространство и подходили к лохани.

Бонобо направляли гостей к цели при помощи двух длинных шестов. Если кто-либо из людей норовил прихватить больше бананов, фиг и хлеба – такое у них было меню, – чем положено, бонобо оттесняли его от группы и от еды, безжалостно – по крайней мере, так казалось Саймону – охаживая шестами.

Люди, получившие свою порцию, в беспорядке толпились у лагерных ворот. Всего их насчитывалось пять-шесть десятков особей – Саймон не мог показать точно, у всех была одинаково серая шкура, и в сером утреннем свете художник с трудом отличал одних зверей от других. Кроме того, мешал сам вид их отвратительных тел и вялость движений. Глаз шимпанзе привык отслеживать очень быстрые движения, и Саймону требовалось постоянно себя одергивать, задумываться, удостоверяться, что там, куда он глядел, стоит, сомкнув колени, передние лапы в боки, отвесив челюсть, закатив глаза, та же самая особь.

В этом лесу призраков четверенькали голландцы. Они терлись о людей, пытались чистить их, издавали вокализации, низкие, гортанные звуки, похожие на людские, которые, как им казалось, люди каким-то образом поймут. С точки зрения Саймона, никакого успеха подобные действия не имели – люди совершенно не желали обращать на шимпанзе внимание. Подчетверенькав поближе к толпе, экс-художник поставил уши торчком и смог после этого отличить вокализации представителей одного вида от таковых же другого. Голландцы урчали, ухали, пыхтели и чмокали губами, изо всех сил пытаясь донести до людей мысль, что они просто счастливы быть рядом с ними. Люди со своей стороны просто бормотали что-то бессмысленное, снова и снова бурча по-свински:

– Твоюмать-твоюмать-твоюмать-твоюмать.

Саймон недолго наблюдал за этой сценой – знакомая лапа схватила его за загривок и настучала по шее:

– «ХууууГрааа» доброе утро, Саймон, гляжу, только рассвело, а вы уже на лапах, как и приказывала мадам!

Саймон обернулся мордой к вожаку.

Буснер пребывал в превосходном настроении – утренняя атмосфера лагеря Раушутц ему положительно нравилась, его морда вся обратилась в морщины, подчеркивая, что именитый психиатр заинтригован и размышляет.

– Поползем, – продолжил Буснер, – «гррннн» мадам ждет нас на главной веранде вместе со своими «хух-хух» ближайшими союзниками!

Самцы прочетверенькали через лагерь и запрыгнули на главную веранду. Там уже сидела Раушутц, в другом платьице, таком же отталкивающем, как и вчерашнее, при ней была небольшая группа людей. Саймон почувствовал себя неловко, оказавшись так близко к голым животным, поэтому стал в углу веранды и отвернул морду. Раушутц проводила нечто вроде чайной церемонии, половником наливая в жестяные кружки из большого чана дымящуюся жидкость и вручая кружки в протянутые передние лапы людей.

Судя по всему, угощение людям нравилось. Они опрокидывали кружки в пасти, поднимая глаза к стальной крыше веранды и никак не реагируя на то, что горячий чай заливает им грудь.

– Чай, – тихонько настучал Буснер Саймону по запястью, – нет ничего прекраснее утреннего чая!

Хотя, на взгляд Саймона, эти люди не больше отличались друг от друга, чем те, которых он видел на другом конце лагеря, была тут одна особь, выделявшаяся из толпы, – низкорослый самец с порослью рыжей шерсти между сосков и с не менее тошнотворной порослью шерсти того же цвета между толстых задних лап. Пока Буснер и Раушутц кланялись друг другу, он улучил момент, схватил со стола видавшую виды сахарницу и высыпал ее содержимое себе в разинутую розовогубую пасть, а затем, демонстрируя, видимо, чудеса скорости для человека, побежал с веранды прочь.

– «Хууууу» он украл сахар! – щелкнула пальцами Раушутц, и все шимпанзе побежали за сладкоежкой.

Тот, конечно, мгновенно получил от краденого весь доступный максимум удовольствия. Ничем иным Саймон не мог объяснить, что самец начал ходить кругами, мяукая и мыча:

– Твоюмать-твоюмать-твоюмать.

Буснер, стоя локоть к локтю с Саймоном, снова застучал:

– Думаю, через пару минут уровень сахара у него в крови достигнет пика – у этих существ поразительно быстрый метаболизм. Они, разумеется, совершенно непривычны к стимуляторам, и «грррннн» потребление кофе и сахара производит на них поистине драматический эффект.

Последствия приема сахара, хотя и не могли считаться драматическими, были на морду. Вор добрался до стены главного барака и, уставившись на нее, стал биться о металлическую преграду раздутой, как у гидроцефала, головой – «бумм-бумм-бумм», – бодая постройку, словно какое-нибудь четвероногое, бык или кабан, бодает дерево. Подчетверенькав к двум наблюдателям, антрополог-радикал осияла номинально возвращенного в дикую природу человека взглядом, который выражал безграничное восхищение, и показала:

– «Хууууу» смотрите, с какой силой и точностью он бьет по стене. Думаю, можно без тени сомнения утверждать, что он очень неплохо понимает законы физики.

Вслед за Раушутц к наблюдателям подполз Джошуа, бонобо, главный помощник самки-вожака, а с ним и остальные члены группы Буснера – Дайкса, которые, пока вожак и его пациент наблюдали за людьми, четверенькали к озеру чиститься. Увидев, что все собрались, Раушутц взмахнула лапами:

– «ХуууууГрррннн» итак, мы хорошо вас приняли, и я уверена, что вы, – антрополог ткнула пальцем в Алекса Найта, чья камера уже давно призывно жужжала, – представите нашу «уч-уч» работу на телеэкране в выгодном свете. А теперь вам пора. Человеческий детеныш, которого вы ищете, живет на юге, в роще, часах в пяти отсюда. Если вы хотите его увидеть и вернуться обратно до темноты, отправляться «хуууу» следует немедленно. Джошуа будет вашим проводником.

Все утро компания четверенькала и прыгала с ветки на ветку. Около полудня путники перевалили через последний зеленый холм и под палящим солнцем спустились к небольшому заливу. На берегу сидела сиротливая группа людей, пять – семь взрослых и пара детенышей. Джошуа, бежавший впереди, неожиданно выскочил из кустов, залаял во всю глотку и принялся скакать туда-сюда, словно пони-собачарка. В результате ему удалось отбить от группы одного из детенышей; бонобо оттащил его в сторону и погнал к обезьянам, стоявшим на задних лапах под сенью деревьев и внимательно наблюдавшим за действиями проводника.

Бедный детеныш идти не хотел, все время отклонялся то влево, то вправо. Глядя на него, Саймон решил, что выглядит он, пожалуй, немного печальнее и несчастнее остальных номинально возвращенных в дикую природу людей, которых художник видел в лагере. Жалкая голая кожа вся в шрамах и ссадинах, морда опухла от укусов насекомых, шерсть на голове давно обратилась в мочало. Джошуа, подогнав детеныша на расстояние пяти метров от шимпанзе, показал:

– Мистер Дайкс, перед вами тот самый человек, которого вы хотели видеть. Тот самый, которого нам прислали из Лондона. Тот самый, которого вожак обозначает Бигглз.

Жмурясь на ярком полуденном солнце, Саймон долго и внимательно смотрел на тупую, звериную морду человеческого детеныша, а тот – на Саймона. Глаза детеныша словно подернулись пеленой. Они ничего не видели. Саймон запечатлел в памяти его голую маленькую морду, выдвинутую вперед челюсть, зубы с немного неправильным прикусом, а затем повернулся к своим, громко проухал и показал компании:

– Ну, можно ползти назад.

Что они и сделали.

Поздним вечером того же дня Саймон Дайкс и Зак Буснер сидели перед сном на небольшой веранде у своего барака и наслаждались взаимной чисткой. Остальные члены группы уже мирно посапывали в гнездах. Перед двумя самцами стоял стол с керосиновой лампой, ее шипение сливалось со звуками ночного леса.

Самцы лениво попивали из горлышка шотландский виски, передавая бутылку из лап в лапы, и обсуждали события дня.

– Отличная штука, – показал Саймон. – «Гррннн» это ведь «Лафройг», не так ли «хуууу»?

– Совершенно верно, – отзначил его вожак, – я его отхватил в беспошлинном магазине в Дар-эс-Саламе, вот, глотните-ка еще.

Союзники выпили еще, после чего Буснер распрямил спину и взял Саймона за подбородок, настукивая:

– Что же, союзничище, призначьтесь, вы ведь не узнали Бигглза «хуууу»?

– Нет, совсем нет. Я совсем не узнал его. Он выглядел точь-в-точь как другие люди, такой же мерзкий, тупой и длиннолапый «хух-хух».

– А теперь покажите мне, – Буснер наклонился вперед, – как вы себя чувствуете? Теперь, когда вы сами увидели, что не узнаете его, – развеялся ваш психоз или нет «хуууу»?

– Да, от него и следа не осталось. И дело не только в Бигглзе – тут еще сам лагерь. Попав сюда и увидев, до чего готова дочетверенькать эта самка, лишая сама себя шимпанзеческого достоинства, я стал другой обезьяной.

– Знаете что, Саймон, – изящно изогнул пальцы Буснер, едва-едва тревожа воздух, – некоторое время назад мне приползла в голову мысль, что в вашей человекомании никак нельзя видеть обычный, заурядный психоз «хуууу».

– Вы правда так считаете «хуууу»?

– Да, я хочу показать, что избранный вами метод проверки действительности на истинность – мы, психологи, так обозначаем способность сознания отличать реальное от воображаемого, – как я наблюдал его на протяжении нашего знакомства, не может считаться ошибочным; скорее, он просто «хуууу» другой, не такой, как у прочих шимпанзе. И вот недавно, напомнив себе, что до припадка вас очень беспокоили вопросы, связанные с самой сутью понятия телесности и его соотношением с понятием шимпанзечности, я подумал – и, надеюсь, вы простите меня за эти жесты, если не созначитесь со мной, – а не следует ли понимать вашу абсолютную убежденность в том, что вы – человек и что именно человек является самым высокоразвитым видом приматов на Земле, как своего рода сатирический троп «хуууу»?

Саймон поразмыслил немного, а потом просто щелкнул пальцами:

– Это образ.

И союзники, нежно обняв друг друга и передавая из лапы в лапу бутылку виски, надолго погрузились в беззначие, а вокруг во тьме экваториальной ночи бегали и выли люди, оглашая лес своими полубессмысленными вокализациями:

– Тввввооойййуууммммаааать-Тввввоойййууумммааать-Тввввооойййуууумммааать.