Текст книги "Божество реки"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

То, что я сам собирался совершить такой же героический поступок, прошло мимо ее внимания. Это только усилило мое раздражение. К тому же я вдруг осознал, что Лостра потеряла юбку, и ее холодное, мокрое тело, прижавшееся ко мне, совершенно голое. Она продемонстрировала грубым взорам воинов и их начальников самую упругую пару ягодиц в Египте.

Я схватил ближайший щит и закрыл им наши тела, одновременно приказав рабыням раздобыть юбку. Смешки рабынь только усилили мою ярость. И когда Лостра и я подобающим образом прикрыли свои тела, я обрушился на Тана.

– А ты, беззаботный негодяй! Я доложу о твоем поступке моему хозяину Интефу! Он прикажет спустить с тебя шкуру.

– Ничего подобного ты не сделаешь, – засмеялся в ответ Тан и, обхватив мокрой мускулистой рукой мои плечи, сжал меня так сильно, что ноги мои оторвались от палубы. – Потому что он с не меньшей радостью прикажет выпороть тебя. Однако я благодарен тебе за заботу, старый друг.

Он быстро огляделся, не снимая руки с моих плеч, и нахмурился. «Дыхание Гора» стояла в стороне от остальных кораблей флотилии. Охота уже закончилась. Каждая ладья, за исключением нашей, получила свою долю добычи, разрешенной жрецами.

Тан покачал головой.

– Мы, по-моему, не слишком хорошо поохотились, правда? – пробурчал он и приказал одному из своих подчиненных поднять сигнал сбора флотилии. Потом натянуто улыбнулся.

– Давайте разопьем кувшин с пивом. Теперь нам придется подождать, а денек был жарким.

Он пошел на нос, где рабыни хлопотали вокруг Лостры. Сначала я был еще так зол, что решил не участвовать в их импровизированной пирушке. Вместо этого я с достоинством поглядывал на них с высоты кормового мостика.

– Ах, пусть немного подуется, – театральным шепотом сказала Лостра Тану, снова наполняя его чашу пенящимся пивом. – Милый старик сильно перепугался, но он оправится от страха, как только проголодается. Он так любит покушать.

Моя госпожа была воплощением несправедливости. Я никогда не дуюсь. Я не обжора, а в то время мне только что исполнилось тридцать лет. Хотя, конечно, для четырнадцатилетней девушки каждый, кто старше двадцати, кажется стариком. И, должен признаться, во всем, что касается еды, у меня утонченный вкус знатока. А жареный дикий гусь с инжиром, которого она поставила на самое видное место, как нарочно, был одним из моих любимых блюд, и Лостра очень хорошо знала об этом.

Я заставил их еще немного помучиться. Только когда Тан сам принес мне чашу пива и стал со свойственной ему обходительностью уговаривать меня, я счел возможным присоединиться к ним и позволил ему отвести меня на нос ладьи. И все же я вел себя немного напыщенно до тех пор, пока Лостра не поцеловала меня в щеку и не сказала:

– Мои девочки говорят, что ты взял командование кораблем на себя, как настоящий ветеран, и уже собирался броситься в воду спасать меня. Ах, Таита, что бы я делала без тебя. – Она произнесла свою похвалу достаточно громко, чтобы все услышали. Только после этого я улыбнулся ей и принял ломтик жареного гуся, который она настойчиво мне предлагала. Гусь был великолепен, и пиво тоже было превосходное. И все же я ел мало: нужно следить за своей фигурой, да и шутка по поводу аппетита слегка задела меня.

Во время охоты корабли флотилии Тана разбросало по всей лагуне, и теперь они стали перестраиваться. Я увидел, что некоторые ладьи пострадали так же, как и мы. Две из них столкнулись в горячке охоты, а четыре подверглись нападению раненых животных. Тем не менее они быстро заняли места в боевом строю. Затем пронеслись мимо нас с весело развевающимися вымпелами на мачтах по количеству убитых ими животных. Поравнявшись с «Дыханием Гора», команды выкрикивали приветствия, а Тан отвечал им, подняв сжатый кулак, и его вымпел с изображением Синего Крокодила приспускали на мачте, как будто наша флотилия только что одержала великую победу над превосходящими силами противника. Пожалуй, это ребячество, но я могу, как мальчишка, наслаждаться военным церемониалом.

Как только парад закончился, ладьи флотилии заняли места в боевом порядке и удерживали его умелыми действиями гребцов, несмотря на легкий ветерок. Убитых гиппопотамов, конечно, не было видно. Хотя каждая ладья убила хотя бы одно животное, а некоторые – по два и три, – туши их утонули в зеленой глубине лагуны. Я знал: Тан в тайне переживает о том, что «Дыхание Гора» была не столь удачлива в этой охоте. Затянувшаяся схватка с огромным гиппопотамом ограничила нашу добычу одним животным. Он уже привык во всем быть первым. Во всяком случае, он был не так весел, как обычно, и скоро оставил нас и пошел наблюдать за починкой корпуса.

Удар гиппопотама проломил подводную часть обшивки, и теперь со дна ладьи приходилось постоянно вычерпывать воду кожаными ведрами. Это требовало усилий множества людей и отрывало гребцов и воинов от своих обязанностей. Разумеется, можно придумать что-нибудь более подходящее, решил я про себя.

И вот, ожидая, пока всплывут туши убитых животных, я послал рабыню за корзиной с письменными принадлежностями. Затем, немного поразмыслив, начал набрасывать проект устройства механического удаления воды из трюма боевой ладьи. Такое устройство не требовало усилий половины команды. Оно действовало по тому же принципу, что и оросительный «журавль». С ним вполне могли справиться два человека вместо той дюжины, которая вычерпывала воду кожаными ведрами.

Когда я закончил набросок, то задумался о столкновении с гиппопотамом, что явилось главной причиной повреждения. Исторически тактика боя речных флотилий была той же, что и тактика сухопутного боя. Ладьи располагались бортами друг к другу, обменивались залпами стрел, а затем сближались, сцеплялись, и во время абордажа меч решал исход боя. Кормчие всегда действовали осторожно, стараясь избежать столкновения, так как это считалось признаком недостаточного мастерства.

«А что, если… « – внезапно подумал я и начал делать набросок ладьи с усиленным носом. Когда мысль укрепилась в моем сознании, добавил к чертежу носа рог, подобный рогу носорога, расположенный у ватерлинии. Этот рог можно вырезать из твердого дерева и обить бронзой. Если наклонить его чуть вниз, он пронзит корпус ладьи противника и вспорет ей брюхо. Я был настолько поглощен своим занятием, что не услышал, как Тан подошел и встал у меня за спиной. Он выхватил свиток папируса из моих рук и стал жадно изучать его.

Конечно, он сразу понял, что к чему. Когда его отец разорился, я попытался найти ему богатого покровителя, который помог бы поступить в какой-нибудь храм и продолжить там свое обучение. Я искренне верил, что в будущем под моим руководством он стал бы одним из величайших умов Египта. Возможно, со временем его имя оказалось бы в одном ряду с Имхотепом, который тысячу лет назад задумал и построил первые великолепные пирамиды в Саккаре.

Но я, естественно, потерпел неудачу, так как тот же враг, чьи ненависть и хитрость погубили отца, теперь стоял на дороге у самого Тана. Никто в нашей стране не мог противостоять его злой силе. Тогда я помог Тану поступить в войско. Несмотря на мое разочарование и дурные предчувствия, оказалось, что именно этот путь он сам избрал для себя с тех пор, как научился твердо держаться на ногах и впервые скрестил деревянный меч с другими детишками во дворе.

– Клянусь чирьями на заду Сета! – воскликнул он, изучив мои чертежи. – Ты и твоя кисть стоят десяти флотилий!

Тан постоянно богохульствует, упоминая великого Сета, и это всегда тревожит меня. Хотя и я и Тан – люди Гора, никто не может безнаказанно оскорблять члена египетского пантеона богов. Лично я не могу пройти мимо святилища без молитвы или небольшого пожертвования, как бы скромен и незначителен ни был бог, которому оно посвящено. По-моему, этого требует здравый смысл, да и вообще неплохо подстраховаться на всякий случай. Врагов хватает и среди людей, так что не стоит искать себе недругов среди богов. Я подозреваю, что Тан знает об этом и намеренно дразнит меня своими богохульствами. Однако страхи мои растаяли в теплых лучах его похвал.

– Как тебе это удается? Сегодня я видел то же, что и ты. Почему те же мысли не пришли мне в голову?

Мы тут же погрузились в обсуждение моих чертежей. Разумеется, Лостра не могла долго находиться одна и присоединилась к нам. Служанки просушили и причесали ее волосы и подправили грим. Ее красота отвлекала меня, особенно после того, как она встала рядом со мной и небрежно положила руку на мое плечо. Она бы не прикоснулась к мужчине при посторонних, потому что это было бы нарушением обычаев и оскорблением скромности. Но я не мужчина, и, даже прислонившись ко мне, она не сводила глаз с лица Тана.

Лостра обожала Тана с тех самых пор, как научилась ходить. Спотыкаясь, она повсюду топала за ним и повторяла каждые слово и жест величественного десятилетнего Тана. Когда он плевался, она тоже плевалась, когда он ругался, она лепетала то же самое ругательство, пока Тан не взмолился однажды:

– Сделай так, чтобы она оставила меня в покое, Таита! Она же еще ребенок! – Он больше не жаловался на ее присутствие, как я заметил.

Наконец наш разговор прервал крик наблюдателя с носа ладьи. Мы все поспешили туда и уставились в даль. Первая туша гиппопотама поднялась на поверхность. Она всплыла брюхом кверху, так как газы в кишках расширились и брюхо раздулось, как детский шарик из козьего мочевого пузыря. Гиппопотам качался на поверхности, задрав кверху ноги. Одна из ладей поспешила к туше. Матрос забрался на нее и закрепил конец на ноге гиппопотама. После этого ладья начала буксировать добычу к далекому берегу.

Затем огромные туши стали повсюду всплывать на поверхность. Ладьи собирали их и тащили к берегу. Тан подцепил двух мертвых гиппопотамов к нашим кормовым буксирам, и гребцы, тяжело налегая на весла, потащили их по воде.

Когда мы приблизились к берегу, я прикрыл глаза от косых лучей заходящего солнца и посмотрел вперед. Казалось, все население Верхнего Египта, все мужчины, женщины и дети ждали нас на берегу. Их было великое множество. Они плясали, пели и махали пальмовыми ветвями, приветствуя приближающуюся флотилию. Движение белых одежд напоминало пену прибоя на коралловом рифе по краю спокойной лагуны.

Как только ладьи подходили к берегу, группы мужчин в коротких набедренных повязках заходили по плечи в воду и закрепляли веревки на раздутых тушах. От восторга они забывали о вездесущих крокодилах, скрывающихся в мутно-зеленых водах лагуны. Каждый год эти свирепые драконы пожирали сотни людей. Иногда они наглели настолько, что хватали детей, играющих у воды, или женщин-крестьянок, пришедших за водой или постирать одежду.

Теперь, изголодавшись по мясу, люди обо всем забыли. Они хватали веревки и тащили туши на берег. Когда туши вползали на скользкий пляж, десятки серебристых рыбок, вцепившись в раны на теле животных, не успевали отпустить свою добычу и оказывались на суше. Они прыгали по берегу, сверкая, как упавшие звезды.

Мужчины и женщины, вооружившись ножами и топорами, набрасывались на туши, как муравьи. Обезумев от жадности, они выли и рычали друг на друга, словно грифы или гиены над добычей льва, ругались из-за каждого кусочка мяса гигантского зверя. Кровь и осколки костей полотнищами взлетали в воздух от ударов клинков. Вечером у ворот храма выстроятся длинные очереди людей с глубокими ранами и отрезанными пальцами и будут просить помощи у жрецов.

И мне тоже хватит работы на половину ночи, потому что моя слава врача превосходит даже славу жрецов Осириса. При всей своей скромности я должен признаться, что заслужил ее, и Гор знает: за свои услуги я прошу более разумное вознаграждение, чем эти святоши. Мой господин Интеф позволяет мне оставлять треть всего заработка себе. Так что я человек довольно состоятельный, несмотря на положение раба.

Стоя на кормовом мостике «Дыхания Гора», я смотрел, как передо мной разворачивается пантомима человеческого ничтожества. По обычаю населению разрешалось наедаться мясом до отвала на берегу, но уносить добычу не позволялось. Мы живем в плодородной стране, земли которой удобрены и орошены Великой рекой, и народ наш хорошо питается. Однако основной продукт питания многочисленных бедняков – зерно, и они иногда месяцами не пробуют мяса. Кроме того, во время праздника отменялись обычные ограничения повседневной жизни. Излишества разрешались во всем телесном: пище, питье и плотских страстях. Завтра у многих будут болеть животы и головы, и многие супруги станут обвинять друг друга в измене. Но это будет завтра, а сейчас первый день праздника, и аппетиты ничто не сдерживало.

Я улыбнулся, увидев, как мать многочисленных детей, обнаженная до пояса и вся измазанная кровью и жиром, вынырнула из брюшной полости гиппопотама, сжимая в руках огромную печень животного, и бросила ее мальчишке из своего выводка в толкавшейся, визжавшей толпе детишек вокруг туши. Женщина снова нырнула внутрь зверя, а ребенок, схватив добычу, помчался к одному из сотен костров, разложенных вдоль берега. Там его старший брат выхватил у него печень и бросил ее на угли, а стайка детишек помладше нетерпеливо столпилась вокруг огня, пуская слюни, как щенки.

Старший подцепил зеленым прутиком едва обжаренную печень, а его братья и сестра набросились на нее и сожрали. Как только печень была съедена, они тут же с воплем потребовали еще. Жир и сок полупрожаренного мяса текли по их лицам и капали с подбородков. Многие из детишек поменьше первый раз пробовали мясо речной коровы. Мясо это нежное и сладкое, с мелкими волокнами, но, главное, в нем много жира, так как оно жирнее говядины или мяса полосатого дикого осла. А мозговые кости гиппопотама – настоящий деликатес, которым не побрезговал бы сам Осирис. Народ Египта изголодался по животному жиру, и вкус его сводит всех с ума. Все набивают животы, на что имеют полное право в этот день.

Я мог себе позволить смотреть свысока на буйствующую толпу, зная, что приказчики моего господина Интефа добудут лучшие куски туши и мозговые кости для кухни дворца, где повара доведут мой ужин до совершенства. Мое влияние в доме вельможи превосходит влияние всех его слуг, даже управляющего домом или начальника охраны, хотя они свободнорожденные. Конечно, об этом никогда не говорится открыто, но все молча признают мое привилегированное положение и мало кто осмеливается оспаривать его.

На берегу приказчики моего господина, правителя и великого визиря всех двадцати двух номов Верхнего Египта, требовали положенной ему доли. С привычной ловкостью они размахивали кнутами, охаживая голые спины и задницы, и выкрикивали свои приказы.

Зубы зверя, похожие на чистую слоновую кость, также принадлежат визирю, и приказчики собирают каждый зуб. Они ценятся так же высоко, как и бивни слонов, которые торговцы привозят из Куша – страны за порогами Нила.

Последний слон был убит в Египте почти тысячу лет назад, во время правления одного из фараонов четвертой династии, – по крайней мере, так гласит надпись на стелле в его храме. Разумеется, мой господин обязан десятую долю всех доходов отдавать жрецам Хапи, которые по обычаю называют себя пастухами стада речных коров, принадлежащих богине. Однако величина этой десятой доли устанавливается по воле моего господина. И я, как человек, который приводит в порядок счета дворца, знаю, куда попадает львиная доля сокровищ. Мой господин Интеф не проявляет ненужной щедрости даже по отношению к богине.

Что же касается шкуры гиппопотама, она принадлежит войску: из нее сделают щиты для начальников стражи. Квартирмейстеры войска наблюдают за снятием и укладкой шкур, каждая из которых размером с шатер бедуина.

Мясо, которое не будет съедено на берегу, заготовят впрок – его либо засолят, либо закоптят, либо высушат. Все считают, что оно пойдет на прокорм войска, членов суда и обитателей храмов, а также других государственных чиновников. Однако на самом деле большая его часть будет тайно продана, а средства от продажи окажутся в сундуках моего господина. Как я уже говорил, мой господин – самый богатый человек Верхнего Царства после фараона, и состояние его растет с каждым годом.

За моей спиной раздался шум, и я быстро обернулся. Флотилия Тана все еще действовала. Ладьи выстроились в одну линию, нос к корме, параллельно берегу, в пятидесяти шагах от кромки воды. На каждой ладье со стороны берега у борта с копьями наготове стояли копейщики.

Запах крови и отбросов в воде привлек крокодилов. Они собрались сюда не только со всей лагуны, но даже из основного русла Нила. Копейщики ждали их. У каждого из них на длинном древке был насажен сравнительно небольшой бронзовый наконечник со страшными шипами по краям. К ушку наконечника прикреплялся крепкий и тонкий пеньковый канат.

Ловкость копейщиков поражала воображение. Стоило одному из крокодилов выскользнуть из зеленой глубины лагуны и, ударяя гребенчатым хвостом, длинной черной тенью двинуться под водой к берегу, они тут же замечали его. Крокодила пропускали под днищем, а затем, когда он появится с другой стороны и движения копейщиков будут скрыты от него корпусом ладьи, воин наклонится и ударит зверя копьем сверху.

Удар этот несильный и скорее похож на легкое касание длинного шеста. Бронзовый наконечник, острый, как игла хирурга, на всю длину входит в толстую чешуйчатую кожу и застревает там. Копейщики целились в затылок, и удары их были настолько точны, что многие из них попадали в позвоночник и мгновенно убивали животное.

Если же удар проходил мимо цели, вода у борта взрывалась от метаний бьющегося в судорогах крокодила. Тогда копейщик поворотом древка высвобождал наконечник, и тот оставался в спине под бронированной кожей чудовища. Затем четверо воинов хватались за канат, привязанный к наконечнику, чтобы не упустить крокодила. Если зверь оказывался крупным, а некоторые из них достигали длины в четыре человеческих роста, мотки каната уносились за борт, обжигая дерево и руки людей, пытающихся задержать его.

Когда начиналась борьба с раненым хищником, даже голодная толпа на пляже замирала и криками подбадривала охотников, борющихся с крокодилом, который в конце концов либо сдавался, либо обрывал канат. С резким щелчком ударив по воде, канат уходил в глубину лагуны, а моряки валились на палубу. Однако такое случалось редко. Как только команде удавалось повернуть голову зверя к ладье, он уже не мог уплыть в глубину, и тогда судорожно бьющегося в белой пене крокодила подтаскивали к борту, где другие моряки ожидали его с дубинками, чтобы проломить крепчайший череп.

Туши крокодилов вытащили на берег, и я пошел осмотреть их. Кожевники из отряда Тана уже начали работу.

Дед теперешнего фараона наградил его отряд именем «Стражи Синего Крокодила» и подарил флаг с изображением Синего Крокодила. Боевые доспехи этого отряда изготовлены из крепкой кожи речных драконов. Если шкуру обработать и продубить соответствующим образом, она становится достаточно прочной и может выдержать удар стрелы или остановить клинок. Крокодиловая кожа гораздо легче металла, и под солнцем пустыни в этих доспехах гораздо прохладнее. Когда Тан надевал свой шлем из крокодиловой кожи, украшенный бронзовыми бляхами, его вид вселял ужас в сердца врагов и рождал сладостные смерчи в животах девушек, попадавшихся у него на пути.

Измеряя длину и обхват каждой туши, я наблюдал за работой кожевников. В отличие от речных коров, я не испытывал ни малейшего сочувствия к этим ужасным чудовищам. На мой взгляд, в природе нет более отвратительного зверя, чем крокодил, за исключением, пожалуй, ядовитой гадюки.

Мое отвращение усилилось в сотни раз, когда кожевник распорол брюхо одной из мерзких тварей и на прибрежную грязь выскользнули останки маленькой девочки. Крокодил проглотил целиком часть ее тела выше пояса. Хотя кожа выцвела и размякла до тестообразного состояния под действием пищеварительных соков и уже начала слезать с черепа, узел волос на макушке девочки сохранился, и аккуратно уложенные косички, как змеи, вились над полупереваренным лицом. И, что еще страшнее, шею девочки и переваренные до костей запястья украшали красивые браслеты из красных и синих бус.

Как только останки несчастной оказались на берегу, в толпе раздался вопль, такой громкий и душераздирающий, что он перекрыл даже гомон веселящейся толпы. Женщина растолкала воинов и, подбежав к крокодилу, упала на колени перед жалким тельцем ребенка. Она рвала на себе одежду и причитала.

– Моя дочь! Моя маленькая девочка! – Это была та самая женщина, которая приходила вчера во дворец, чтобы заявить о пропаже дочери. Чиновники заявили ей, что ребенка скорее всего похитили и продали в рабство разбойники одной из шаек, наводивших ужас на всю округу. Эти шайки стали очень сильны в нашей стране и средь бела дня нагло взимали свою беззаконную дань у самых ворот города. Чиновники дворца предупредили женщину, что они ничем не могут помочь. Шайки разбойников находились вне зоны действия законов государства, и оно не могло справиться с ними.

Однако на этот раз ужасное предсказание не сбылось. Женщина узнала украшения на маленьком трупике. Сердце мое наполнилось жалостью к охваченной горем женщине, и я послал раба за пустым кувшином из-под вина. Хотя женщина и ребенок были мне совершенно чужими, я едва сдерживал слезы, помогая собирать останки ребенка в кувшин для последующего обряда захоронения.

Когда женщина, спотыкаясь и прижимая к груди кувшин с останками дочери, пошла прочь через равнодушную к ее несчастью, веселящуюся толпу, я подумал, что никакие обряды и молитвы не смогут помочь бедной матери. Даже если она сможет оплатить хотя бы малую часть обряда бальзамирования, тень ее ребенка никогда не обретет бессмертия в потусторонней жизни. Чтобы это было возможно, труп должен быть целым и неповрежденным до начала бальзамирования. Мне было очень жаль несчастную мать. Это моя слабость, я часто сожалею о ней: я принимаю близко к сердцу заботы и печали каждого встречного. Мне было бы легче жить, будь мое сердце тверже, а ум – циничнее.

Как всегда, когда печаль или горе овладевают мной, я достал свиток папируса и начал записывать все то, что происходило вокруг меня: от действий копейщиков, матери, оплакивающей ребенка, труда кожевников, снимавших шкуры и разделывающих гиппопотамов и крокодилов на прибрежном пляже, до безумного поведения пирующего и веселящегося народа.

Кто успел набить живот мясом и пивом, уже храпел там, где упал, не чувствуя, как на него наступают те, кто еще может держаться на ногах. В сгущающейся темноте люди помоложе и побесстыднее танцевали и обнимались вокруг костров и совокуплялись, не обращая внимания на окружающих, под прикрытием редких кустов и истоптанных зарослей папируса. Такое распутное поведение является симптомом болезни, поразившей всю страну. Все было бы иначе, будь у нас сильный фараон, а честные высоконравственные чиновники управляли бы номом великих Фив. Простые люди всегда берут пример с тех, кто выше них.

Хотя относился я к происходящему неодобрительно, моя кисть запечатлевала все. Так просидел я около часа на полуюте «Дыхания Гора», скрестив ноги и целиком отдавшись рисованию. Солнце опустилось и погасло в Великой реке, словно факел. Лишь на воде остался медный отблеск заката, да на западе виднелось багровое сияние, как будто загорелись заросли папируса.

Поведение людей на пляже становилось все более необузданным. Блудницы быстро срывали куш. Я увидел, как пухлая и основательная жрица любви с ярко-синим значком своей профессии на лбу повела от костра худого моряка, вдвое меньше ее ростом. Там, в темноте, она сбросила юбки и опустилась в пыли на колени, подставив ему монументальные дрожащие ягодицы. С веселым воплем он набросился на нее, как кобель на суку, и скоро она тоже завопила, как он. Я начал зарисовывать их игры, но света уже не хватало, и мне пришлось оставить рисование.

Отложив в сторону свиток, я вдруг с испугом вспомнил, что не видел госпожу с тех пор, как был найден мертвый ребенок. Я вскочил на ноги. Как я мог допустить такую оплошность? Моя госпожа воспитывалась в строгих правилах, об этом я позаботился. Она была хорошим и воспитанным ребенком и полностью сознавала обязанности, налагаемые на нее законом и обычаем. Она высоко ставила честь своей знатной семьи и свое место в обществе. Более того, она, как и я, боялась рассердить своего всесильного отца. Разумеется, я доверял ей.

Я доверял ей ровно настолько, насколько доверился бы в такую ночь любой упрямой молодой девушке, оставшейся в темноте наедине с красивым и столь же страстным молодым воином, от которого она к тому же была без ума.

Я боялся не столько за хрупкое девичество моей госпожи – этот эфемерный талисман, потерю которого недолго оплакивают, сколько за собственную шкуру: ей угрожала серьезная опасность. Утром мы вернемся в Карнак, а во дворце моего господина Интефа достаточно болтливых языков. Ему передадут и приукрасят любой мой проступок или просто необдуманное слово.

Шпионы моего господина проникли во все слои общества и в каждый уголок нашей страны, от верфей и полей до дворца самого фараона. Они были более многочисленными, чем мои собственные шпионы, поскольку у него было больше денег на оплату их услуг. Правда, многие из них служили нам обоим, и наши шпионские сети пересекались на многих уровнях. Если Лостра опозорила отца, семью и меня, ее учителя и попечителя, вельможа Интеф узнает об этом к утру. Впрочем, как и я.

Я обежал ладью с носа до кормы в поисках Лостры. Потом забрался на кормовой мостик и стал осматривать пляж. Там не было ни Лостры, ни Тана. Похоже, подтверждались худшие из моих опасений.

Мой ум отказывался служить мне. Я не знал, где искать их в такую сумасшедшую ночь. Я вдруг заметил, что ломаю руки в отчаянии, и тут же заставил себя остановиться. Я всегда стараюсь избегать малейших признаков женоподобия. Мне внушали глубочайшее отвращение толстые фигуры и мелкие, наигранные жесты людей, которым нанесли такое же увечье, как и мне. Я стараюсь вести себя как мужчина, а не как евнух.

С усилием я взял себя в руки и постарался придать своему лицу упрямое выражение, какое видел у Тана в горячке боя. Мысли мои наконец пришли в порядок, и я снова стал разумным человеком. Подумал о том, как бы повела себя моя госпожа. Я, разумеется, хорошо знал ее. Изучал ее четырнадцать лет. И понимал, что она слишком привередлива и слишком глубоко сознает свое знатное происхождение и не позволит себе открыто смешаться с пьяной толпой на пляже или заползти в кусты и изображать там зверя с двумя спинами, как моряк и старая блудница. Я знал также, что не могу обратиться к кому-нибудь за помощью. Вельможа Интеф наверняка узнает об этом. Мне придется все делать самому.

В какое же тайное место Лостра позволила бы себя отвести? Как и большинство девушек ее возраста, она восторженно мечтала о романтической любви. Я сомневаюсь, что она всерьез задумывалась о земных аспектах физического акта любви, несмотря на все старания черных шлюшек просветить ее. Она даже не проявила никакого интереса к механике этого акта, когда я попытался, как того требовал мой долг, предупредить и защитить от нее самой.

Я понял: мне нужно найти такое место, которое соответствовало бы сентиментальным представлениям о любви. Если бы на борту «Дыхания Гора» была каюта, мне следовало бы отправиться туда. Но наши речные ладьи – маленькие боевые суда, с которых ради скорости и маневренности снято все лишнее. Команда спит на голой палубе. Только ближайшие помощники командира могут спрятаться на ночь под плетеный навес. Этот навес еще не поставили, и на борту не было места, куда влюбленные могли бы скрыться.

До Карнака и дворца было полдня пути. Рабы только начали ставить наши шатры на небольшом островке неподалеку от берега. Мы специально выбрали место подальше от простого люда. Разумеется, это оплошность – так опоздать с постановкой палаток, но рабов тоже захватило празднество. В свете факелов я увидел, что многие из них едва держатся на ногах, пытаясь натянуть веревки палаток. Личную палатку Лостры с удобными коврами, вышитыми занавесками, пуховыми перинами и полотняными простынями еще не поставили. Где же они?

Желтый огонек факела над водой далеко от берега привлек мое внимание, и чутье мое тут же пробудилось ото сна. Госпожа моя связана с богиней Хапи, и храм этой богини на маленьком пустынном островке посреди лагуны будет притягивать Лостру. Я оглядел пляж в поисках какого-нибудь средства переправы. Хотя на берегу валялось множество маленьких лодок, перевозчики были большей частью пьяны и валились с ног.

Я заметил на берегу Крата. Страусиные перья шлема высоко торчали над веселящимися, и гордая осанка выделяла его в толпе.

– Крат! – заорал я. Он поглядел на меня через головы пирующих и махнул рукой. Крат был старшим помощником Тана и, не считая меня, самым верным его другом. Я мог довериться Крату, как никому.

– Достань мне лодку! – крикнул я ему. – Любую лодку! – Голос мой стал резким и высоким, и он быстро понял, как я расстроен. Как обычно, этот человек не тратил времени даром. Он подошел к ближайшему челноку. Пьяный перевозчик лежал, как бревно, на дне лодки. Крат схватил его за загривок и поднял. Потом бросил на песок рядом с лодкой, и перевозчик, перебравший дешевого вина, остался лежать в той же позе. Крат столкнул лодку в воду и несколькими ударами шеста подогнал ее к борту «Дыхания Гора». В спешке я потерял равновесие и свалился с мостика прямо на нос маленького суденышка.

– К храму, Крат, – взмолился я, кое-как усевшись на дне, – и пусть добрая богиня Хапи не даст нам опоздать!

Мы поставили косой парус, и легкий речной бриз быстро погнал нас по темной воде к каменной пристани у храма. Крат закрепил конец на швартовочном кольце и хотел было последовать за мной на берег, но я остановил его.

– Ради Тана, не ради меня, – сказал я ему, – пожалуйста, не ходи за мной.

Он заколебался, потом кивнул.

– Я буду ждать. Позовешь, если что. – Он вынул свой меч и протянул его мне рукояткой. – Тебе это понадобится?

Я покачал головой.

– Нет, до схватки не дойдет. Кроме того, со мной мой кинжал. Но все равно спасибо тебе за доверие.

Я оставил его в лодке и поспешил вверх по гранитным ступеням к входу в храм богини Хапи.

Камышовые факелы, закрепленные в отверстиях на высоких колоннах ворот, отбрасывали багровый мерцающий свет на резной рельеф стен, и фигуры на них, казалось, начинали танцевать. Богиня Хапи – одна из моих любимых богинь. Строго говоря, она не бог и не богиня, а странное бородатое двуполое существо, которое одновременно имеет и громадный мужской член, и столь же внушительное пещерообразное влагалище, и щедрые груди, чье молоко кормит всех. Хапи – это обожествленный образ мира и богиня урожая. Жизнь обоих царств Египта и всего их народа зависит от нее и от сезонного половодья Великой реки – ее второго я. Она способна менять свой пол и, как многие другие боги Египта, может принимать обличье любого животного. Ее любимый наряд – образ гиппопотама. Несмотря на двусмысленную половую принадлежность божества, моя госпожа Лостра всегда считала ее женщиной, и я также считаю ее таковой. Хотя жрецы Хапи имеют на этот счет свое мнение.